У костра

Форсировав реку Хоухэ и пройдя еще около 10 ли, мы к вечеру раскинули лагерь под открытым небом в сырой болотистой местности. Собрались все отряды. Бойцы собирали кустарники и корни, старались разжечь костер. После долгих усилий показался, наконец, густой дым. Он разъедал глаза, у многих показались слезы, но все так замерзли, что никто не обращал на это внимания. Костер догорел, но бойцы не расходились, продолжали сидеть у груды тлеющих углей. Не хотелось расстаться с теплом. Бойцы вытащили скудные запасы продовольствия из своих мешков. Некоторые пытались жевать поджаренную недозревшую пшеницу, но из-за страшной боли в зубах через некоторое время прекратили это занятие.

Чтобы заглушить голод, бойцы решили организовать вечер самодеятельности. Одни рассказывали забавные истории, другие пели, играли на цинь (китайский музыкальный инструмент) и на губной гармошке. Звуки музыки, песен и громкий смех разносились далеко по болотам. Это помогало бойцам забыть усталость и голод.

Я веселился вместе со всеми. Мой приятель нашел большую кучу сырых корней, которую мы и жгли до самого рассвета. Мы вскипятили чайник, напились горячей воды и были чрезвычайно довольны. В полночь, когда у многих огонь потух, бойцы стали собираться к нашему костру. Подошел к нам и Мао Цзе-дун с командиром Пэн Дэ-хуэ. Оба были одеты в простую солдатскую одежду. Они подсели к нашему костру. [68]

Командарм Пэн Дэ-хуэ сказал: «Товарищи, попросим Мао Цзе-дуна рассказать нам что-нибудь. Согласны?» Все бойцы стали аплодировать.

Попросили мы выступить и присутствовавшего здесь Чэн Фан-у, одного из трех знаменитых писателей общества «Чуаньцзаошэ» («Творчество»).

Хотя я раньше и читал оригинальные произведения и переводы Чэн Фан-у, но его лично я никогда не видел. Я его представлял изнеженным светским человеком. В действительности оказалось не так. Чэн Фан-у был одет в военную одежду простого солдатка и подпоясан кожаным ремнем. За плечами он нее мешок с продовольствием. В руках у него была палка, и по своему виду он скорее напоминал солдата, чем писателя. Чэн Фан-у был преподавателем политических наук в академии Красной армии. Если бы его не назвали по имени, то никто не узнал бы в этом простом, скромном человеке известного писателя.

Все придвинулись поближе к костру. Мао Цзе-дун рассказал нам о боевом опыте Красной армии. Он говорил просто и внятно, держался очень скромно, без всякого высокомерия» Его речь, как и одежда, были чрезвычайно просты.

Мао Цзе-дун — хороший коммунист и отлично знает военное дело. Окончив свой рассказ, Мао Цзе-дун сказал: «Ну, теперь мы попросим Чэн Фан-у рассказать нам, как он учился».

Чэн Фан-у стал рассказывать о своей учебе, о том, как он работал над рассказами и стихами.

Оказалось, что, раньше чем сделаться писателем, он учился на инженера-механика.

Мы провели чудесный вечер. Никто в эту ночь не чувствовал усталости, холода и голода.

Когда вспоминаешь все это, невольно проникаешься еще большим уважением и любовью к этим замечательным людям Красной армии.

В рядах этой армии находятся не только писатели и специалисты военного дела, но и много инженеров, химиков и других людей, получивших высшее образование за границей. Этих людей здесь уважают и прекрасно к ним относятся.

Разве такой человек, как Чэн Фан-у и другие, следовали бы за Красной армией, если бы она не ставила перед собой великой цели? Сознательно и по своей доброй воле оставили эти люди богатую и спокойную жизнь, оставили, чтобы бороться за освобождение и независимость китайского народа.

Разве Мао Цзе-дун, этот лучший из сынов Китая, не был в свое время начальником отдела пропаганды Центрального комитета гоминдана, а Пэн Дэ-хуэ — офицером национально-революционной армии в период революции?

Для этих людей превыше всего борьба за революционное дело, за освобождение человечества. В противном случае — во имя чего они переносили бы столько трудностей!

А вывод таков: Красная армия должна существовать, расти и бороться за объединение всех народных сил на благо родины.

Семь дней великого перехода по трясине, голод, холод, болезни [69] и смерть — ничто не могло сломить бодрости бойцов. Они еще более сплотились за время похода, и при сигнале к отдыху все дружно собирались вместе, рассаживались и затягивали песню: «Вставайте, поправшие рабство! Кровью и плотью своею построим мы новую жизнь! Пробил для китайской нации самый решительный час!»

Другие, услыхав звуки песен, присоединялись к товарищам и пели: «Товарищи, единым сердцем, не жалея жизни под огнем вражеских пуль, вперед, вперед!»

Казалось совершенно непонятным, как после такого долгого и трудного перехода люди могли еще петь. Во время отдыха бойцы выполняли также и ряд работ. Лишь только раздавался приказ командира роты: «Чистить ружья», как сейчас же все приступали к чистке винтовок. У кого не было тряпки, тот чистил винтовку своей одеждой. Во время отдыха бойцы упражнялись в стрельбе. Все были так заняты, что ни у кого не было времени ныть и предаваться грустным мыслям.

Не всегда удавалось устраивать для питания привал. Часто красные бойцы были вынуждены есть в пути. Кто грыз зерна поджаренной пшеницы, у того быстро вырастала вокруг рта черная «борода», а кто ел муку — белая. Красноармейцы, жарившие что-нибудь на огне, и в особенности повар, были совершенно черными от грязи и копоти. Ведь целых семь дней никто из них не умывался. Вода иногда и встречалась в пути, но ни у кого не было ни полотенца, ни мыла.