Глубокий рейд по тайге
Если зимой буран застанет тебя в северо-маньчжурской тайге, ты почувствуешь себя одиноким и заброшенным. Скрип и стон деревьев, завывание ветра, твой собственный голос — все сливается в сплошной странный рев, и ты начинаешь терять представление, где земля, где небо. Но вот пурга кончается, и тайга погружается в глубокое безмолвие...
Тихим был один из январских дней 1940 года. В неподвижном воздухе ни звука, лишь снег поскрипывает под ногами. Обычно на марше звучали песни, но сейчас люди шли молча: обстановка напряженная, да и вот уже два дня, как кончились съестные припасы.
Мы не имели связи с нашими частями с прошлого года, с тех пор как японцы предприняли крупную карательную операцию против партизанских сил. Командир дивизии Чэнь Шао-бинь вывел нас, сто с лишним человек, в глухой горно-лесистый район уезда Баоцин. Началась наша таежная жизнь. Мы голодали. Весной, когда появилась первая зелень, выкапывали коренья. В летнюю пору питались дикорастущими растениями. Комдив Чэнь применял против врага тактику неожиданных глубоких вылазок. С наступлением зимы, когда снег завалил горные ущелья, действовать стало труднее. Плотное кольцо блокады и карательные экспедиции, проводившиеся японцами против нашего отряда, поставили нас в тяжелое положение. Однажды мы получили письмо от подпольной партийной организации. Руководство приказывало нашему отряду покинуть этот район, перебраться через Малый Хинган и, совершив глубокий рейд по тайге, выйти в район Цзиньгоу — Хуэйбаогоу на соединение с антияпонской Объединенной армией. [226]
Стало известно, что в районе Цзиньгоу — Хуэйбаогоу с прибытием отряда под командованием товарища Ли Чжао-линя{65} была создана новая антияпонская база и установлена демократическая власть.
Эту новость сообщил бойцам начальник политотдела{66} Чжан. Все воспрянули духом. Нас окрыляла мысль, что, куда бы мы ни пришли, везде вспыхивает пламя революции и на борьбу против японских захватчиков поднимаются широкие народные массы.
Нам предстояло пройти не менее тысячи километров. На это требовалось примерно двадцать семь дней. Выступить в такой поход без продовольствия означало верную гибель.
Мы знали, что поблизости в лесу находится охотничье зимовье комбата Ню. Комдив Чэнь и начальник политотдела, посоветовавшись, решили просить его помощи. Долго кружили мы по тайге в поисках стоянки Ню и вот наконец обнаружили несколько капканов, установленных у деревьев. Значит, зимовье где-то рядом. Начальник политотдела Чжан отдал команду:
— Смотреть под ноги! Не наступите на капкан!
Прошли немного и у подножия горы заметили рубленую избушку. Остановились. Комдив и начальник политотдела с несколькими бойцами направились к ней. Комдив Чэнь на ходу рассказал нам, что Ню до событий 18 сентября{67} командовал батальоном в старой армии. После захвата японцами Северо-Восточного Китая его начальники перешли на сторону врага, а он не захотел покориться оккупантам и один забрался в эту глушь, распахал участок целины и зажил отшельником, занимаясь охотой.
Подошли к избушке. Навстречу нам вышел высокий сухощавый мужчина лет сорока с лишним, в поношенной одежде, с длинными волосами и густой бородой. Он [227] вопросительно смотрел на нас. Комдив подошел к нему и вежливо спросил:
— Вы комбат Ню?
Тот сначала удивился, потом ответил:
— Да, я.
Комдив Чэнь продолжал:
— Мы из антияпонской Объединенной армии. Моя фамилия Чэнь, зовут Шао-бинь. Специально пришел засвидетельствовать вам свое почтение.
Ню улыбнулся:
— Спасибо. Я слышал, что ваш отряд действует в этом районе, но как-то не удавалось встретиться. Присаживайтесь!
Мы сели. Комбат Ню принес горячий чай. Хозяин принял нас радушно, но мы чувствовали, что он не совсем доверяет нам. Комдив Чэнь завязал с ним непринужденную беседу. Он сам был когда-то офицером старой армии, они вспомнили прошлое. Постепенно разговор перешел с личных дел на государственные. Они беседовали, как закадычные друзья.
— Мы много о вас слышали, — говорил комдив Чэнь. — Вы верный сын родины. Вы предпочли трудную жизнь служению японцам. Мы знаем, что вы наш друг. Не скрою, наш отряд сейчас в очень тяжелом положении...
Комдив замолчал, пытливо глядя в глаза комбату Ню. Он ждал ответа.
Комбат Ню опустил голову и со вздохом проронил:
— Сейчас только ваша Коммунистическая партия по-настоящему ведет борьбу за спасение родины. — С его лица исчезла последняя тень подозрения к нам.
Комдив Чэнь рассказал Ню о переходе, который предстоит совершить отряду, и признался, что мы пришли просить о помощи.
— Древнее воинское правило гласит: «Войска еще на месте, а обозы с провиантом уже двинулись», — заговорил комбат. — Без продовольствия и думать нечего о таком переходе! Тут кругом безлюдно. Есть только несколько кочевий местных охотников, но у них самих есть нечего. Ладно, раз уж вы оказались в таком положении, я готов отдать вам все свои запасы продуктов. Только этот дальний поход, пожалуй... — Он умолк, но [228] было ясно, что он не очень верил в успех нашего перехода.
Начальник политотдела Чжан подхватил:
— Так. Найдутся у вас излишки — продайте нам. А если у самого мало, тогда мы лучше пойдем без продуктов, чем обрекать вас на голод. Нам все равно, с продовольствием или без него, — идти нужно. Мы должны продолжать борьбу с японскими захватчиками, даже если нам грозит смерть в пути.
Растроганный до глубины души, комбат Ню тут же отдал нам больше девятисот цзиней кукурузы. После долгих уговоров он согласился взять у нас пятнадцать юаней.
На каждого из нас пришлось примерно по девять цзиней продуктов. Этого количества не хватило бы и на полпути, и все же радости бойцов не было предела.
Немного кукурузы мы сварили сразу и наелись досыта, остальное уложили в мешки, поблагодарили комбата, распрощались и приготовились двинуться на запад. Пожимая руку комдиву, комбат Ню сказал:
— До свидания! Желаю вам успеха. В это тяжелое время вы единственная надежда родины.
Провожая, он предупредил, что в пути на нас могут напасть японские каратели.
Прокладывая себе дорогу между деревьями, мы шли навстречу пурге. Отдыхали ночью. Расчистив от снега площадки, разводили костры и устраивались вокруг них на ночлег. При свете костров бойцы чинили обмундирование. Первые два дня прошли довольно спокойно. Правда, страдали от холода, но зато питались горячей пищей.
Скоро отряд достиг опушки леса. Бойцы сняли вещевые мешки и только было расположились на отдых, как послышалась стрельба. Оказалось, мы наткнулись на заставу врага.
Японцы пустили в ход артиллерию. Запылал лес, подожженный вражескими снарядами. Столкновение было неожиданным не только для нас. Наше появление ошеломило противника. Его действия были довольно беспорядочными. Мы, укрывшись за большими деревьями, открыли ответный огонь. Попытавшись дважды перейти в атаку и потерпев неудачу, японцы больше уже [229] не лезли. Мы тоже прекратили стрельбу. Наступило затишье, слышно было, как трещат в огне ветви деревьев.
Учитывая, что противник мог, подтянув силы, окружить нас, комдив отдал приказ идти в обход.
Бойцы спешно перевязывали раненых товарищей, снимали патроны и оружие с убитых японских солдат. На поле боя мы подобрали начальника политотдела Чжана. С простреленной грудью он лежал без сознания. Гнев и скорбь охватили нас.
Отойдя на пять с лишним километров от места стычки с врагом, отряд углубился в густой лес. Там мы остановились. Бойцы осторожно опустили начальника политотдела на снег. Комдив вытащил из-за пазухи кусочек опиума и положил его в рот раненому. Тот очнулся, обвел нас взглядом и сказал прерывающимся голосом:
— Товарищи! Мне конец. Комдив Чэнь, веди отряд! Оставьте меня. Простите, товарищи, что я покидаю вас в такое время...
У многих на глазах выступили слезы.
— Снимите с меня шинель, пусть кто-нибудь наденет... — продолжал начальник политотдела. — Обмундирования не хватает. Товарищи, держитесь стойко! Революция победит!
Это были его последние слова. Бойцы плакали, не стыдясь своих слез.
Начальник политотдела Чжан был кадровым армейским работником, его прислал к нам Центральный Комитет партии. Он часто беседовал с нами, рассказывал о Великом походе, призывал хранить прекрасные традиции Красной армии. Мы относились к нему, как к отцу, и старались следовать его советам. Он вместе с нами переносил все тяготы суровой походной жизни.
Мы выдолбили могилу в мерзлой земле и опустили тело начальника политотдела. Бойцы собрались вокруг могилы, и комдив обратился к ним с взволнованной речью:
— Товарищи! Начальник политотдела Чжан пал в бою. Больше он уже не поведет нас за собой. Но мы помним его слова. Мы пойдем вперед, несмотря ни на что. Отомстим японским захватчикам за его смерть!
— Отомстим!
— Будем держаться до конца! [230]
Комдив приказал распределить поровну оставшиеся продукты; в схватке с японцами многие бойцы потеряли мешки с продовольствием. Разделили — каждому досталось цзиней по пять, а впереди еще, по крайней мере, пятнадцать дней пути!
Мы двинулись дальше. Перевалив через Малый Хинган, свернули на запад.
Прошло десять дней. Наши продукты давно кончились. Отправляясь в поход, мы рассчитывали, что в пути можно будет охотиться. Но мы не встретили даже следов зверя. Над нами нависла угроза голодной смерти. Сначала варили командирские кожаные сумки и ремни, потом принялись за улы{68} бойцов, у которых была запасная обувь. Варили и ели вместе с корой деревьев. От селитры, которой была продублена кожа, лица у всех вспухли, глаза заплыли. Слабые заболевали. А тут еще холод, усталость, гибель товарищей! Два дня питались одной корой. Ноги ослабли, темнело в глазах. Шли молча. Боялись присесть: поднимемся ли?
Как-то раз мы проходили мимо гигантского тополя. В дереве было огромное дупло. Вдруг один боец закричал:
— Смотрите-ка, в дупле, кажется, медведь!
Все оживились. Стали просить комдива разрешить выстрелить из винтовки. Комдив подошел к дереву, внимательно осмотрел ствол — следы от когтей были старые. Он объяснил бойцам, что никакого медведя в дупле нет. Но, измученные голодом, они не хотели уходить. Тогда комдив выстрелил в дупло. Медведь не показывался.
— Пошли, товарищи! — уговаривал комдив. — Нет там никого...
Но разубедить бойцов было нелегко. Кто-то предложил свалить дерево. Все ухватились за эту мысль. Достали топоры и пилы и принялись за работу. Тополь попался большущий — вдвоем не обхватить. Но это никого не смущало. Рубили, задыхаясь от усталости. Четыре часа потребовалось, чтобы свалить тополь. Бросились к дуплу — пусто! Настроение упало. Когда комдив отдал приказ о выступлении, бойцы, безразличные ко [231] всему, с трудом поднялись на ноги. Комдив подбадривал их:
— Товарищи! Мы не можем сидеть сложа руки и ждать голодной смерти. Безвыходных положений не бывает. Мы должны идти вперед!
До конца перехода оставалось больше пятидесяти километров. Пройти такое расстояние без продовольствия немыслимо. Мы надеялись на счастливую случайность.
Прошло еще два дня. Вдруг обнаружили следы.
— Теперь у нас есть путеводная нить. Это наверняка связисты прошли. Где-то поблизости наши части, — подбадривал комдив Чэнь.
Отряд двинулся по следам. У подножия горы следы пропали: их замело снегом. Комдив остановился. Бойцы сгрудились вокруг него. На лицах у всех было отчаяние: угасала последняя надежда. Комдив приказал сесть на снег.
— Товарищи! — заговорил он. — Мы на краю голодной смерти. Но нет сожаления в наших сердцах. Мы погибаем во имя борьбы с врагом, во имя освобождения родины...
Никто не проронил ни слова. В душе каждый думал: «Наверное, уже не подняться». Я не чувствовал страха перед смертью. В мозгу, как в калейдоскопе, мелькали картины прошлого: революционная база в уезде Баоцин, семья провожает меня в армию. Вспомнилось, какое царило оживление, когда множество людей с красными флагами в руках шли вступать в народную армию... Мои мысли прервал крик комдива:
— Товарищи! Мы спасены! Скорей сюда!
Я вскочил и вместе с несколькими бойцами направился к комдиву. На снегу виднелись отпечатки лошадиных копыт, здесь же были разбросаны зерна риса. Бойцы кинулись подбирать рис.
— Соберитесь с духом, товарищи! — обратился комдив к сидевшим на снегу бойцам. — Лучше умереть в пути, чем замерзнуть здесь!
Опираясь на винтовки, помогая друг другу, один за другим вставали бойцы. Не все поднялись тогда...
Отряд снова двинулся в путь. Я нес легкий пулемет и более ста патронов. Ноги едва слушались, все тело [232] дрожало как в лихорадке. Кружилась голова. У меня развязались улы. Я не завязывал их, боялся — нагнусь и упаду. Шедший сзади боец случайно наступил на тесемки, и я упал. Командир отделения подбежал ко мне. Взял мой пулемет. «Неужели конец?» — подумал я. Схватил пригоршню снега, сунул в рот. Командир силился поднять меня, но не мог. В это мгновение до моего слуха донеслись какие-то звуки, словно удары по ведру. Сначала я подумал, что это в ушах звенит, но звуки становились все явственнее. Сказал командиру отделения. Тот прислушался — действительно где-то гремит. Он доложил комдиву. Отряд остановился. Все стали вслушиваться. И вдруг до нас донеслись женские голоса. Откуда только у меня силы взялись! Я вскочил, выхватил из рук командира отделения пулемет. Комдив высказал предположение, что это японцы ищут нас и насильно пригнали в горы женщин-крестьянок. Он отдал команду приготовиться к бою. Усталости и голода у бойцов как не бывало. Я завязал тесемки на улах. Рассыпавшись в цепь, мы осторожно двинулись в ту сторону, откуда доносились голоса. Смотрим — по снегу вьется хорошо утоптанная тропинка, а возле нее лежит пара мешков с рисом. Комдив приказал взять мешки.
Тут же разделили рис. Вдруг впереди появилась группа женщин в белом. Они, видимо, шли за мешками. Мы укрылись за деревьями. Одеты они были опрятно, на белых халатах ясно выделялись красные кресты. Вот они уже совсем рядом. Кричим: «Стой!» Вскрикнув от испуга, женщины бросились назад.
Зорким взглядом комдив сразу определил, в чем дело.
— Товарищи! — крикнул он бойцам. — Это — медсестры нашего тылового госпиталя! — Затем во весь голос закричал убегающим женщинам:
— Я — Чэнь Шао-бинь, командир первой дивизии шестого корпуса антияпонской Объединенной армии!..
Вскоре навстречу нам вышла группа вооруженных бойцов. Издали расспросив, кто мы такие, они радостно замахали нам руками. Наконец-то мы встретили своих. [233]
Мы оказались в расположении нового госпиталя управления тыла 3-й армии. Нас приняли очень тепло. Несколько дней мы отдыхали, восстанавливали свои силы. А через некоторое время наступил праздник Весны. В госпитале состоялся торжественный вечер. Веселились несколько дней. А потом мы снова двинулись в поход. [234]