В тупике
Март 1937 года. Внизу, в долинах, весна была в самом разгаре, а в горах Циляньшань все еще лежал снег. Завывал холодный ветер, поднимая снежную пыль, сильный мороз сковал землю.
Около двух тысяч человек пробирались по покрытым снегом горам Циляньшань. Кто мог поверить, что это были бойцы 30-го корпуса Красной армии, который когда-то наводил страх на гоминьдановцев! Но факт есть факт, пусть жестокий и неотвратимый. Люди кутались кто во что мог. Одни обвязались байковыми одеялами, изодранными в клочья, другие шли, накинув на плечи ватные одеяла, из которых торчала вата. Все были измучены до предела. Исхудавшие кони медленно тащили на себе раненых...
В октябре 1936 года исполнился год с тех пор, как войска 1-го фронта Красной армии прибыли в Северную Шэньси и начали готовиться к отражению японской агрессии. В это время Чжан Го-тао, упорно проводивший в жизнь свою оппортунистическую линию, задумал увести войска 4-го фронта в обширный северо-западный район, сделать его своей вотчиной, стать в нем полновластным хозяином и порвать с ЦК КПК. Другими словами, Чжан Готао предпринял преступный шаг: стремился расколоть Красную армию.
По приказу Чжан Го-тао из частей 5, 9 и 30-го корпусов Красной армии была сформирована Западная армия. Переправившись в районе Цзинюаня на северный берег Хуанхэ, Западная армия была остановлена войсками генералов Ма Бу-фана и Ху Цзун-наня, насчитывавшими тринадцать бригад и действовавшими совместно с многочисленными помещичьими дружинами. Комиссар [182] Западной армии Чэнь Чан-хао, слепо следуя указаниям Чжан Го-тао, поставил армию в такое положение, когда пути для продвижения ее на запад были отрезаны. В то же время он не хотел, чтобы армия возвратилась в Северную Шэньси и соединилась с другими войсками Красной армии. Чэнь Чан-хао повел ослабевшую в боях Западную армию в Хэсийский коридор, чтобы дать там решительное сражение гоминьдановцам, имевшим значительное превосходство в кавалерии, пехоте и артиллерии. Армия вела жестокие кровопролитные бои. В сражении у Ницзяинцзы она уничтожила более десяти тысяч вражеских солдат и офицеров. Но это был временный успех. В боях за Гулан 9-й корпус потерял половину своих бойцов, в сражении у Гаочжаочэна, длившемся семь суток, 5-й корпус был почти полностью уничтожен. Геройски погибли командир корпуса Дун Чжэнь-тан и начальник политотдела Ян Кэ-мин. И, наконец, в боях у Лиюанькоу и Канлунсы 9-й корпус снова потерял больше половины своего состава, был убит комиссар корпуса Чэнь Хай-сун; 30-й корпус попал в окружение, из которого вышла лишь часть сил, и он фактически перестал существовать. Так, предательская линия Чжан Го-тао привела к небывалой трагедии в истории нашей армии.
Гоминьдановцы шли по пятам, и, чтобы избежать гибели всей армии, пришлось остатки ее, насчитывавшие менее двух тысяч человек, свести в два отряда, уйти далеко в горы и начать там партизанскую войну.
Из уцелевших пятисот с лишним бойцов 9-го корпуса был сформирован отряд под командованием Ван Шу-шэна и Чжу Лян-цая. Второй отряд был сформирован из остатков 30-го корпуса; вместе с командным составом подразделений штаба Западной армии он насчитывал тысячу с лишним человек. Я, ранее занимавший должность начальника политотдела 30-го корпуса, находился во втором отряде.
Наш отряд, возглавляемый товарищем Ли Чжо-жанем, командиром 30-го корпуса товарищем Чэн Ши-цаем и комиссаром корпуса товарищем Ли Сянь-нянем, в районе Шиво ушел в горы Циляньшань. Стояли сильные морозы. Куда ни посмотришь — увидишь только или бескрайние заснеженные просторы, или острые скалы и крутые склоны гор. [183]
В это суровое, трудное время некоторые неустойчивые элементы, в том числе несколько командиров, дезертировали. Хотя это сильно обеспокоило нас, мы все же решили: «Пусть уходят слабые люди, мы, оставшиеся, сплотимся еще теснее. Ради революции мы жили и боролись вместе и, если придется, вместе умрем!»
Труднее всего было с ранеными. Не было ни медикаментов, ни перевязочных средств, ни носилок. Раны вскрывались, гноились. Когда мы навещали раненых, они говорили: «Товарищи! Мы все понимаем, но найдите кусочек материи перевязать рану». А где было взять эту полоску материи?!
На второй день после того, как мы вступили в горы Циляньшань, командир 88-й дивизии товарищ Сюн Хоу-фа, раненный в левую руку, почувствовал, что не может идти дальше. Рана загноилась, рука сильно опухла, боль стала невыносимой. Когда товарищи Ли Сянь-нянь, Чжу Лян-цай и я пришли к нему, он сказал:
— Я останусь здесь. Вы идите. Выздоровлю, обязательно вернусь в Яньань.
Мы согласились оставить его в горах в укрытом месте. Кто знал, что это расставание было навсегда! Гоминьдановцы вскоре нашли его, отправили в Синин и там расстреляли. Товарищ Сюн Хоу-фа перед смертью громко крикнул: «Да здравствует Коммунистическая партия!» Об этом мы узнали, возвратившись в Яньань.
Через несколько дней гоминьдановцы отстали от нас. В горах трудности и лишения стали невыносимыми. Менее крепкие товарищи не выдерживали и падали прямо на снег.
Мы шли днем, а вечером, найдя защищенную от ветра долину, разбивали лагерь. Одни из нас разводили костры, другие тотчас отправлялись на охоту. Последним порой везло: они приносили дикую козу. Мы варили мясо и ели его. Засыпали у костров. Проснувшись, нередко оказывались под толстым слоем снега.
Многие погибли тогда. Помню, был у нас в роте молодой боец лет шестнадцати, говорун и весельчак, сообразительный и остроумный. Все видели его обычно с жестяным чайником в руках и тазиком для умывания за спиной. Каждый раз на привале он, бывало, растопит снегу и дает всем воду, поджарит мясо дикой козы и приготовит товарищам поесть. Однажды вечером мы [184] расположились у костров, скудно поужинали и легли спать. Ночью выпал снег. Утром сыграли «Подъем». Молодой боец не встал. Товарищи смахнули с него снег и увидели, что он лежит, завернувшись в рваное одеяло. Лицо его потемнело, а на губах застыла улыбка. Он не дышал. Молча, со слезами на глазах, простились мы с боевым другом. Никто не называл его по имени, все звали его Сяогуй — чертенок из Сычуани.
Чем дальше мы уходили в горы, тем тяжелее нам становилось. Продукты давно кончились. От слабости кружилась голова, ноги отказывались слушаться. Отряд, словно корабль в безбрежном море, блуждал в горах в надежде на спасение. Отдельные товарищи уходили из отряда, рассчитывая найти спасение в одиночку.
Прошло несколько дней. И вот однажды, едва начал розоветь восток и еще не погасла на небе самая яркая звезда, отряд облетела радостная весть. С помощью имевшейся у нас единственной радиостанции мы связались с ЦК КПК. Нам приказывали, сохраняя силы и единство, идти в Синьцзян или Монголию, направление движения определить самим и сообщить об этом в ЦК. Для встречи с нами Центральный Комитет высылал группу товарищей во главе с Чэнь Юнем{56}.
Для нас, оказавшихся в безвыходном положении, эта весточка была словно маяк в безграничном мороком просторе или путевой указатель в пустыне. Мы приняли решение идти в Синьцзян, о чем сообщили в ЦК в ответной телеграмме. Указание ЦК довели до личного состава. Бойцы, узнав о телеграмме ЦК, сразу же повеселели и приободрились.
Как только взошло солнце и на заснеженных горах ослепительно заблестели его золотые лучи, отряд с песней «Высокие горы Циляньшань» тронулся в путь. Звуки песни громким эхом отдавались в горах и летели далеко-далеко...
Идти было очень тяжело, но мы больше не унывали; все знали, что о нас помнят и заботятся. И в наших сердцах загоралось пламя надежды, а мускулы наливались силой. Так день за днем шли мы на запад по бескрайним [185] безлюдным горам Циляньшань. И только через сорок с лишним суток мы спустились с гор на равнину в районе Аньси.
Здесь мы встретились со страшными ураганами. Песок и камни закрыли небо и солнце, на расстоянии одного шага ничего не было видно. Бойцы, взявшись за руки, шли друг за другом, ступая след в след. В это время нас неожиданно атаковала вражеская кавалерийская бригада, командовал ею Ма Лу. Нам не удалось выйти к Аньси. В районе Ванцзявэйцзы мы попали в окружение. Весь день продолжался жестокий бой, и только вечером мы прорвали окружение. Оторвавшись от преследовавшего нас врага, мы, переправившись вброд через реку Хэйшуйхэ, быстро прошли сорок пять километров и к утру следующего дня подошли к Байдуньцзы. Не успели войти мы в населенный пункт, как снова, откуда ни возьмись, налетела вражеская кавалерия. На этот раз атака была отбита.
Мы с боями шли вперед до тех пор, пока снова не попали в окружение у Хунлююаньцзы. Это был последний жестокий бой в западном походе. Вражеская пуля вывела из строя рацию. Огонь гоминьдановцев прижимал нас к земле. Но как только они начинали идти в атаку, мы вскакивали и с криком «ша!» бросались врукопашную. Бой, продолжался до самых сумерек. Было отбито несколько вражеских атак. Дождавшись наступления ночи, мы вышли из соприкосновения с противником и направились в пустыню Гоби.
В гобийской пустыне днем жарко, как в котле; ночью холодно, словно в ледяной пещере. Кругом ни воды, ни травы, то и дело налетает ураганный ветер. Трое суток шли мы по пустыне. Шли молча. Всех нас нестерпимо мучила жажда. Но мы твердо верили, что, придя в Синьцзян, встретимся там с представителями ЦК. А встреча с ними означала спасение, победу в трудном походе.
Наконец настал долгожданный день. 1 мая мы пришли в Синсинся. Здесь нас встретили с красными знаменами войска Синьцзянского гарнизона. Тут же были представители ЦК — товарищи Чэнь Юнь и Тэн Дай-юань. Всех нас охватило чувство безграничной радости. Товарищ Чэнь Юнь, приветствуя нас, сказал: «В революционной борьбе бывают успехи и неудачи, мы должны [186] беречь наши силы, в будущем они возрастут во много раз».
Закончился мучительный поход. В Урумчи пришло немногим более семисот человек. Кровь павших товарищей вечно будет напоминать нам об этом трагическом уроке, возбуждая в нас лютую ненависть к врагу и безграничную любовь к родине. [187]