Форсирование реки Цзиньшацзян
Весной 1935 года войска 1-го фронта Красной армии совершили переход из провинции Гуанси в северную часть провинции Гуйчжоу. В течение нескольких месяцев мы вели в районе Цзуньи, Тунцзы, Чишуй ожесточенные бои с гоминьдановскими войсками. В целях ликвидации окружения и блокады противника, с каждым днем бросавшего против нас все новые и новые силы, Центральный Комитет нашей партии дал указание войскам 1-го фронта передислоцироваться в провинцию Юньнань. Этот переход был совершен по трем направлениям в конце апреля 1935 года.
Наш полк красных курсантов, перед которым была поставлена задача охранять руководящие органы партии и ответственных работников, двигался в центральной колонне.
Полк красных курсантов был сформирован из штатов двух военных училищ — Гунлюэ и Пэнян во время Великого похода Красной армии. В своем составе он имел два пехотных батальона, батальон особого назначения и отряд обслуживания. Все курсанты, за исключением отряда обслуживания, служили в свое время командирами рот и взводов; это были молодые энергичные люди, которые уже имели богатый боевой опыт.
Я командовал 5-й ротой 2-го батальона.
В апреле в провинции Юньнань тепло и приятно, но нам было некогда наслаждаться весной. Мы не могли останавливаться; нас по пятам преследовали несколько десятков тысяч гоминьдановцев.
Однажды вечером подразделение наших войск расположилось в одной из деревень. В полночь я отправился проверять посты. Подойдя к дому, в котором размещались [108] руководители ЦК, я увидел полоску света. «Кто же из наших руководителей не спит в такое позднее время?» — подумал я. Пока я разговаривал с часовым, кто-то вышел из дома и подошел к нам. Я узнал товарища Чжоу Энь-лая.
— Ах, это ты? — сказал он. — Кончишь проверять посты, заходи ко мне, посидим немного.
В доме бывшего помещика, где разместились руководители ЦК, комнаты были приблизительно одинаковые по размеру. В комнате Чжоу Энь-лая стояли старинный стол и несколько стульев.
Лицо Чжоу Энь-лая было желтое худое, но в глазах по-прежнему светилась какая-то таинственная сила. Да, нашим руководителям тоже пришлось немало пережить.
Когда я сел, Чжоу Энь-лай спросил:
— Сколько курсантов осталось в вашей пятой роте?
— В боях под Цзуньи и Тучэном мы потеряли несколько человек, сейчас в роте около ста двадцати курсантов и командиров.
Затем он поинтересовался обстановкой, настроением курсантов, вооружением. Я отвечал на все вопросы.
Чжоу Энь-лай, растягивая слова и слегка улыбаясь, сказал:
— Ваша рота хорошо сражалась у Цзуньи и Тучэна, храните и в будущем эту славу.
Он развернул бумажный сверток, лежавший на столе, и стал угощать меня галетами, которые приготовил ему на ужин один из бойцов охраны. Я отказался, но он положил передо мной галеты. Я взял три маленьких кусочка и стал ждать новых вопросов, но Чжоу Энь-лай молчал. Наконец он сказал:
— Хорошо, уже поздно, иди отдохни.
Выйдя из комнаты, я стал раздумывать, почему Чжоу Энь-лай так подробно расспрашивал о нашей роте, неужели он хочет дать нам какое-то важное задание. От этой мысли сердце мое сильно забилось, и я жалел, что у меня не хватило смелости выяснить этот вопрос во время беседы с Чжоу Энь-лаем.
На другой день курсанты использовали свободное время для приведения себя в порядок, а также для пополнения продовольственных запасов. Одни посреди двора кипятили в большом чане белье; другие очищали [109] рис; третьи чинили одежду, а некоторые чистили оружие и точили штыки. Я с несколькими курсантами сидел под карнизом крыши одного из домов, плел соломенные сандалии и прислушивался к разговору товарищей. Кто-то из них сказал:
— Тебя не удивляет, что противник приближается, а мы остановились и не идем дальше?
— Ничего удивительного в этом нет: во-первых, мы ждем противника, чтобы дать ему бой, а во-вторых, перед нами стоит большая задача и необходимо хорошо подготовиться, — ответил другой.
— О какой большой задаче ты говоришь? — вступил в разговор третий. — Будем наступать на Куньмин{46}? Или форсировать реку Цзиньшацзян?
Никто не ответил, но взоры всех устремились ко мне.
— Командование не давало указаний; никто не знает, что предстоит нам делать, — сказал я.
Во второй половине дня подготовка была почти закончена: одежда выстирана, починена, мешки наполнены провиантом, оружие вычищено до блеска. Ко мне группами подходили курсанты и спрашивали, почему мы не выступаем. Я волновался и досадовал, что не мог дать им ответа. Тогда я решил где-либо разузнать новости.
Проходя мимо дома, где располагались руководящие органы, я видел быстро снующих взад и вперед людей. Среди них были и знакомые мне кадровые работники, но обращаться к ним с расспросами было неудобно. Поэтому я пошел в другие роты, но и там люди ничего не знали.
На третий день утром мы узнали, что преследующий нас противник подошел очень близко и делает попытки окружить нас, а мы все еще не предпринимаем никаких действий. В полдень я вдруг увидел посыльного из штаба полка, он направлялся в нашу роту. Я нагнал его и спросил:
— Нас вызывает к себе командир полка?
— Так точно, — ответил посыльный.
В штаб полка мы направились вместе с политруком Ли.
В комнате, где размещался штаб полка, было полно [110] народу; кроме командира нашего полка Чэнь Гэна{47} и комиссара полка Сун Жэнь-цюна, здесь были знакомые и незнакомые мне ответственные работники ЦК партии. Увидев нас, командир полка Чэнь тоном приказа сказал:
— Центральный Комитет решил, что наши войска, продвигаясь на север, будут форсировать реку Цзиньшацзян, причем на наш полк возложена задача захватить переправу. Решено также назначить второй батальон в головной отряд, а его пятая рота пойдет в авангарде. Вы должны любой ценой быстро захватить переправу и прикрывать огнем наши войска при форсировании ими реки. Хорошо подготовьтесь и немедленно выступайте. — Показывая на сидевших в стороне одетых в черные костюмы товарищей, командир полка добавил: — Центральный Комитет выделил группу сотрудников, совместно с которыми вы будете решать поставленную вам задачу, а это товарищ Ли — руководитель группы, он несет ответственность за проведение этой операции.
Мы обменялись рукопожатием с товарищем Ли, поговорили о времени нашего выступления.
К берегу реки Цзиньшацзян подразделения направились самой кратчайшей дорогой.
Мы с заместителем командира батальона Хо Хай-юанем шли за авангардным взводом, а политрук и группа товарищей из ЦК следовали в хвосте колонны.
Боевой дух курсантов после замечательных побед, одержанных у Цзуньи и Тучэна, еще более окреп; за два дня отдыха курсанты восстановили свои силы и с большим воодушевлением восприняли решение о назначении роты в состав головного отряда. Они шли быстро, хотя горная дорога была плохой, а временами и совсем прерывалась. Нещадно пекло солнце, бойцы обливались потом, и все-таки они проделывали более пяти километров в час, причем никто не жаловался на трудности, никто не отставал. Мы шли без отдыха весь день и только вечером сделали десятиминутный привал. Наскоро поев, мы снова продолжали путь, преодолев без остановок еще сорок километров. [111]
Мы бодро переносили форсированный марш, но нашим проводникам было очень тяжело, хотя они выросли в горах и считались неплохими ходоками. Чтобы не снижать темпов передвижения, мы стали заменять устававших проводников.
Когда подразделения перевалили через высокую гору и до реки Цзиньшацзян оставалось около тридцати километров, был устроен небольшой привал. Во время отдыха мы вместе с товарищем Ли разработали план захвата переправы. Было решено уничтожить противника, находившегося по ту сторону реки, и захватить лодки и переправу, затем разгромить противника, оборонявшего противоположный берег, закрепиться там и ожидать подхода наших войск, которым предстояло переправиться через Цзиньшацзян.
Мы подошли к реке, когда спускались сумерки. Цзиньшацзян напоминала собой широкую полосу серой материи, расстеленной в горах. Впереди тускло светились огни. Я отдал приказ:
— Приготовиться к бою!
В это время ко мне прибежал доложить обстановку командир 1-го взвода. От быстрого бега он часто и тяжело дышал.
Оказывается, противнику давно было известно, что Красная армия вступила в провинцию Юньнань. Опасаясь форсирования нашими войсками реки Цзиньшацзян, он в течение нескольких дней проводил перегруппировку войск, оборонявших противоположный берег реки на фронте в несколько сот километров. Враг не только контролировал все переправы, но и захватил и перегнал на свой берег все лодки. Противник непрерывно посылал разведчиков, переодетых в гражданское, которые, переправившись через реку, должны были выяснять обстановку на нашем берегу.
И сегодня эти разведчики были здесь, но они, как обычно, не занимались разведкой; курили опиум или грабили местное население. Лодки, на которых они переправились, стояли у берега. Когда наш передовой разведывательный дозор подошел к реке, лодочники приняли наших разведчиков за своих.
Наши же, сразу смекнув, в чем дело, без единого выстрела захватили их вместе с лодками.
Выслушав доклад командира 1-го взвода, я побежал [112] к реке. Я постарался успокоить насмерть перепуганных лодочников, а затем стал расспрашивать их о том, что делается на противоположном берегу. Прошло немало времени, прежде чем я получил нужные мне сведения, выслушивая запинавшихся и дополнявших друг друга лодочников.
На том берегу было расположено небольшое село, в котором находилась налоговая контора и охранный отряд, насчитывавший человек тридцать — сорок. Сегодня утром в село прибыла рота гоминьдановцев. В центре села была расположена каменная пристань, на которой для наблюдения за рекой был выставлен пост. Там постоянно дежурил один солдат из охранного отряда.
Хотя противник знал, что Красная армия готовится переправиться через Цзиньшацзян, он все же считал переправу в этом месте неудобной и вообще не думал, что наши войска так быстро подойдут к реке. Поэтому враг, обороняя этот участок реки, не проявлял достаточно высокой бдительности.
Оценив обстановку, мы с заместителем командира батальона решили немедленно переправиться на другой берег. Лодочники охотно согласились перевезти нас. Их подкупило то, что мы отнеслись к ним хорошо и пообещали дать больше денег и опиума, чем обычно давали им гоминьдановцы, к тому же грубо обращавшиеся с ними. Вместе со мной на противоположный берег переправлялись 1-й и 2-й взводы, а заместитель командира батальона, политрук и группа товарищей из ЦК должны были находиться на этом берегу. Вместе с ним оставался и 3-й взвод. Ему была поставлена задача охранять наш берег, а в случае необходимости он должен был оказать нам огневую поддержку. Он занял позиции у самого берега реки.
1-й и 2-й взводы бесшумно разместились в лодках, я отдал последние распоряжения, и мы отчалили от берега.
Чем ближе мы приближались к противоположному берегу, тем все отчетливее становились очертания села, все ярче светились огни в окнах. Через несколько минут должна была произойти горячая схватка с врагом. Мое сердце забилось сильнее, а руки еще крепче сжали оружие. Не отрываясь, смотрел я на село и вдруг неожиданно для себя прошептал: [113]
— Боже, помоги нам, чтобы все прошло удачно!
Никогда я не был религиозным и не знаю, почему сейчас я вспомнил о боге.
Когда мы причалили, я легонько подтолкнул двух курсантов, и они с винтовками наперевес быстро пошли вверх по каменным ступеням пристани. Вдруг раздался гортанный, с юньнаньским произношением оклик:
— Эй! Что вы тут делаете? Уходите обратно!
Курсанты ничего не ответили. Затем раздался громкий окрик:
— Стой!
Услыхав это, я побежал за курсантами наверх... Ничего не успевшие понять вражеские часовые были захвачены нами в плен.
Я допросил пленных. Их показания совпадали с тем, что рассказали нам лодочники. Я приказал 1-му взводу двигаться к центру села и атаковать роту гоминьдановцев, 2-му взводу — ударить по охранному отряду и о ходе операции своевременно докладывать мне.
Обе лодки отправились обратно за новой группой наших бойцов.
Я велел связному разжечь костер на берегу. Как было условлено, этот сигнал означал, что все мои бойцы уже переправились на противоположный берег. Сигнал был подан. Теперь нужно было ждать исхода операции.
Трах! Трах! — вдруг прогремели выстрелы, и потом опять стало тихо. «Что там произошло?» — невольно вырвалось у меня. В этот момент прибежали посыльные от 1-го и 2-го взводов.
Обстановка сложилась следующим образом. Когда 1-й взвод достиг места расположения гоминьдановской роты, раздался окрик часового. Наши лодочники ответили, что идут, мол, свои, из охранного отряда. Больше часовой не успел ничего спросить, так как был схвачен нашими бойцами. Быстро разузнав обо всем у пленного, бойцы бросились к домам, занятым гоминьдановцами, и, открывая двери ударом ноги, кричали: «Сдавайтесь!» Гоминьдановские солдаты медленно поднимали руки. Они были настолько ошеломлены, что даже не пытались сопротивляться.
Действия 2-го взвода в основном были похожи на действия 1-го взвода. Бойцы под видом налогоплательщиков пробрались в расположение врага. Солдаты [114] охранного отряда в это время или играли в мацзян, или курили опиум. Мы их всех переловили, как цыплят. Никому, даже командиру охранного отряда, не удалось бежать.
Хорошо! Все шло, как было намечено планом. В радостном настроении я вложил свой пистолет в кобуру и приказал связному еще раз разжечь большой костер на берегу, это был наш второй условный сигнал.
Переправа была захвачена нами! Я легкой быстрой походкой направился в село.
В то время когда я собирался разыскать политрука и обсудить с ним дальнейшие действия, прибыл заместитель командира батальона. Он передал мне приказ командира полка продвинуться вперед на семь километров по горной дороге в направлении населенного пункта Хойли с тем, чтобы дать возможность нашим войскам закрепиться на переправе.
Бойцы нашей роты быстро собрались на улице села. Все выражали готовность идти дальше, но голод давал себя знать, очень хотелось есть. И это вполне естественно — ведь мы совершили марш в сто с лишним километров и за все это время довольствовались лишь небольшой порцией рисового отвара.
По дороге я вдруг заметил вывеску на воротах одного из домов. Подошел поближе, на вывеске было написано, что это лавка, в ней продаются сладости. Я решил войти. Открыл дверь: в лавке темно, как в пещере, несколько раз окликнул хозяина, но мне никто не ответил. Вероятно, услыхав выстрелы, все убежали отсюда. Зажег лампу и увидел на полках множество местных лакомств. Курсанты взяли их, понюхали и положили обратно, потом снова взяли. Тогда мы собрали все галеты и засахаренные фрукты и взвесили — их оказалось более пятнадцати килограммов. Наш хозяйственник отсчитал нужное количество монет, написал записку и осторожно положил ее вместе с деньгами в стол. В нашей роте было более ста человек, значит, на одного бойца пришлось приблизительно по сто граммов сладостей. Каждый проглотил свою порцию в один миг.
Выйдя из села, мы прошли около восьми километров, по каменистой горной дороге, идущей в направлении Шаньгоу. Впереди была сравнительно ровная местность. Здесь и решили сделать привал. Быстро заготовили [115] дрова, натаскали воды, несколько человек принялись готовить пищу, а остальные легли отдыхать.
Не знаю, сколько времени прошло, когда меня кто-то разбудил. Проснувшись, я увидел перед собой заместителя командира батальона. Тот быстро проговорил:
— Командир роты Сяо, поднимайте людей и продолжайте двигаться вперед! Пройдете по дороге двадцать километров, там будет Шаньдин. Командир полка приказал до рассвета занять позиции с тем, чтобы не допустить подхода туда гоминьдановцев.
— Но ведь наш полк, включая руководящие органы партии и ответственных работников, сможет в течение одного дня переправиться через реку, так к чему же тогда закреплять за собой переправу? — усомнился я.
Заместитель командира батальона, смеясь, ответил:
— Ты рассуждаешь очень примитивно, сейчас через этот район должны пройти наши главные силы.
— Что? Первая и третья армейские группы здесь пройдут?
— Правильно! Правильно! — ответил заместитель командира батальона, кивая головой.
Теперь я понял, почему был организован летучий митинг перед походом, и вспомнил разговор с Чжоу Энь-лаем, когда он, выяснив положение в нашей роте, заботился не только о нашей центральной колонне, но и о передвижении всей армии. Сейчас все идет хорошо, переправа налажена. Я представляю себе, как наши войска сплошным потоком переправляются через реку и бойцы говорят: «Эту дорогу проложил нам полк красных курсантов».
Думая об этом, я невольно испытывал радость, но и одновременно чувствовал ответственность за свою роту, которая идет в авангарде нашей армии. Немедленно поднял всех командиров взводов и потребовал, чтобы все быстро ели и готовились к выступлению.
Разбуженные курсанты вставали и, узнав, что им предстоит снова выступать в поход, недоуменно, еще не очнувшись от сна, говорили:
— Переправу взяли, реку форсировали, зачем сейчас спешить?
— Гора высокая, а дорога узкая, ночью ничего не видно, настанет день — идти будет лучше.
— И противника нет, к чему же эта спешка? [116]
Но, когда политрук разъяснил им смысл овладения Шаньдином и укрепления переправы, курсанты, узнав, что они являются самым передовым отрядом всей армии, сразу заговорили другим тоном и даже самые ворчливые восклицали:
— Займем Шаньдин! Обеспечим переправу нашей армии через реку!
— Даешь Шаньдин! Встретим своих старших братьев!
Бойцы заторопились, быстро поели и выступили.
Несмотря на то что мы с трудом волочили ноги от усталости, в Шаньдин прибыли в точно назначенное время.
Шаньдин расположен на холмах. Вдали виднеется цепь небольших гор; узкая дорога, ведущая в Хойли, круто извиваясь, теряется в маленьких холмах. Мы решили занять позицию на двух дальних холмах, расположенных по обеим сторонам этой дороги. Холмы довольно высоки и, подобно заставе, господствуют над дорогой, идущей из Хойли к переправе.
Когда подразделения продвигались к этим холмам, из авангардного отделения было получено донесение о приближении противника. Минут через двадцать действительно появился большой вражеский отряд.
Занятие нами этого района оказалось очень своевременным. Если бы вчерашнюю ночь мы провели в Шаньгоу, то сегодня пришлось бы расплачиваться за это дорогой ценой, атакуя противника, который за эту ночь успел бы опередить нас.
Противник, не зная наши силы, не осмеливался атаковать нас; мы также не вступали с ним в бой. В четвертом часу пополудни к нам прибыли 4-я рота и пулеметная рота батальона особого назначения, возглавляемые командиром полка Чэнем и комиссаром Суном.
Я доложил обстановку и вместе с командирами пошел осматривать позиции, занятые противником.
Не прошло и нескольких минут, как командир полка собрал нас, командиров 4-й и пулеметной рот, и поставил задачу. Он приказал моей роте вести наступление с правого холма и атаковать противника, занявшего позиции справа от большой дороги, 4-й роте — наступать с левого холма, ударить по противнику, расположенному слева от этой дороги, а четыре тяжелых пулемета [117] из пулеметной роты должны были с вершин этих холмов прикрывать своим огнем наше наступление. После разгрома противника мы должны были организовать его преследование.
Тяжелые пулеметы начали обстрел противника, прозвучал сигнал атаки, и я со своей ротой бросился вперед.
Враг был разбит, и его солдаты в панике разбежались по горам и полям. Мы преследовали их без отдыха не менее пяти километров. Когда мы уже дошли до высоты возле одной деревни, прибыл конный связной с приказом командира полка о прекращении преследования и о закреплении на занятых позициях.
Я со своими подразделениями занял скаты высоты. Мы до такой степени устали, что трудно было даже переставлять ноги, а тот, кто садился, уже не мог подняться. Некоторые ложились на землю и тут же засыпали.
Когда стемнело, бойцы вдруг стали шумно подниматься и побежали вверх по склону высоты. Я взглянул и увидел, как с гор спускается один из наших отрядов, а передовые подразделения уже вступали в деревню. Курсанты слышали, как связной говорил, что это движется большой отряд 3-й армейской группы, и все, забыв про усталость и трудности длительного преследования противника, карабкались наверх, чтобы приветствовать товарищей по оружию.
На другой день руководители ЦК партии и работники центральных органов переправились через реку и разместились в деревне, которую мы перед этим прошли, преследуя противника. Наш полк также благополучно достиг окрестностей этой деревни. Я слышал, как кто-то сзади меня сказал:
— Сейчас через реку переправляются части первой армейской группы; когда переправа будет окончена, пойдем вперед по дороге, идущей слева в направлении на Хойли. [118]