Красное знамя не упадет
1
Весной 1932 года на Южный остров{11} пришло страдание и разорение. Вражеская артиллерия опустошала цветущую землю. Гоминьдановские самолеты на бреющем полете проносились над рисовыми полями и деревнями, сбрасывая бомбы и обстреливая жителей из пулеметов. Земля содрогалась от взрывов, страшное эхо раздавалось в горных ущельях.
Обстановка для нас была крайне неблагоприятная. Бойцы Отдельной Цюняйской дивизии Красной армии, преследуемые гоминьдановскими войсками, день и ночь шли к горам Мужуйшань.
Горы Мужуйшань, возвышающиеся невдалеке от важного населенного пункта острова — Цзяцзи, являются восточным отрогом горной системы Учжишань. Они обрывисты и дики. Густые леса, покрывшие их склоны, издавна были колыбелью революции на острове Хайнань. После поражения первой революции в 1927 году{12} ее семена нашли здесь благоприятную почву. Именно здесь вновь поднялась бурная революционная волна, докатившаяся до центра господства гоминьдановской реакции на Хайнане — города Хайкоу. Теперь же в этих местах мы вступили в смертельную схватку с врагом.
Вскоре после того как измученные непрерывными маршами бойцы Красной армии поднялись на горы Мужуйшань, к подножию этих гор подошли гоминьдановские войска. Враг блокировал горный район. [24]
В горах Мужуйшань развернулись ожесточенные бои. Бесчисленные орды гоминьдановских бандитов карабкались вверх, постепенно сужая кольцо окружения.
— Отбросить врага вниз! — приказал командир дивизии Ван Вэнь-юй. Жаркие схватки разгорались на каждой вершине, в каждом ущелье. Горы заволокло пороховым дымом. Комья земли, камни, осколки снарядов обрушивались на головы бесстрашных воинов Красной армии. В непрерывных контратаках они снова и снова отбрасывали гоминьдановцев. Вражескими трупами были забиты горные ущелья. Кровью храбрецов красноармейцев обагрились камни.
Более десяти дней не прекращались ожесточенные бои, но враг так и не смог овладеть горными вершинами. И все же он не отступал, упорная борьба продолжалась.
...К командиру дивизии Ван Вэнь-юю подошел начальник снабжения Сань Де с докладом:
— Товарищ командир! Продовольствия осталось на один день.
Лицо командира дивизии приняло озабоченное выражение. Бойцам угрожал голод. Истории известно немало примеров, когда армии терпели поражение не из-за недостатка мужества и боевой отваги, а из-за того, что кончались продовольствие и боеприпасы.
— Выдавать всем рисовый отвар! — с трудом произнес комдив.
Цюняйский Особый комитет Коммунистической партии Китая собрался на экстренное совещание для обсуждения создавшегося положения и принятия соответствующих мер. Стало известно, что гоминьдановцы подтянули крупные силы. Они намеревались уничтожить нас. Обороняться в течение длительного времени, не имея запасов продовольствия и боеприпасов, было бессмысленно. Поэтому было решено попытаться основными силами дивизии под командованием Ван Вэнь-юя и Фэн Го-цина прорвать кольцо вражеского окружения.
На другой день, едва забрезжил рассвет, работники руководящих органов советских районов и два взвода охраны, оставшиеся в горах Мужуйшань для продолжения борьбы (всего немногим более ста человек), поднялись [25] на вершину. Когда первые лучи солнца упали на землю, перестрелка у подножия горы смолкла. Наступила тишина. Председатель Цюняйского Совета Фу Мин-цзин, начальник секретариата Ван Е-си, секретарь Особого комитета Коммунистического союза молодежи Фэн Юй-шэнь, я и другие товарищи поднялись на высокую скалу. Я пристально смотрел вдаль. Повсюду виднелись кокосовые рощи. Пышные субтропические деревья горделиво покачивали темно-зелеными кронами. Тысячи серебристых ручейков с шумом текли к востоку. Рисовые поля были похожи на бархатистые зеленые ковры. У пальмовых рощ притаились селения. Как прекрасна весна на Хайнане! Но нигде не было видно ни стада овец, ни крестьянина, обрабатывающего землю...
Та-та-та — неожиданно донеслись издалека винтовочные выстрелы. Их заглушали частые разрывы ручных гранат.
— Это не со стороны Лэхоя? — спросил я. Все взглянули в сторону Лэхоя. Перестрелка усиливалась.
— Кажется, с той стороны, где наши наметили прорыв!
С юга тоже доносились выстрелы.
— Неужели ничего не вышло? — с тревогой спросил Ван Е-си.
— Всегда ты думаешь о плохом! — возразил Фу Мин-цзин.
Все свои надежды мы возлагали на наших бойцов, которые должны были прорвать кольцо вражеского окружения. Мы с нетерпением ждали от них известий.
2
Прошло пять, потом десять дней. Мы стояли на вершине скалы и смотрели на холмы, покрытые пальмовыми рощами, на деревни, разбросанные у подножия гор.
Огонь, огонь — везде огонь! Деревни одна за другой скрывались в дыму и пожарищах. Пылала земля, и в наших сердцах разгоралось пламя гнева и ненависти к врагу.
— Глядите! — вдруг закричал мой ординарец Хуань Чжун. Все посмотрели в сторону, куда он указывал.
Внизу у подошвы горы гоминьдановские солдаты, угрожая штыками, вели наших братьев, изгнанных из [26] родных мест. До нас доносились ругательства гоминьдановцев, стоны и плач женщин и детей.
— Собаки! Издеваются над народом! Они хотят вырвать нас с корнем! — в гневе воскликнул Фу Мин-цзин.
В это мгновение ко мне подбежал один из командиров взводов.
— Я, — быстро заговорил он, — от имени всего взвода прошу разрешить нам проучить врага. — Бойцы, подняв кверху винтовки, одобрительно зашумели.
— Тихо, товарищи! — строго остановил их Фу Мин-цзин. — Мы остались в этих горах, чтобы со временем возглавить революционную борьбу на всем острове Хайнань. Мы не можем сейчас вступать в бой с врагом. Нам надо во что бы то ни стало сохранить наши силы.
Я разделял настроение бойцов. Но мне пришлось приказать им вернуться на свои места и внимательно следить за действиями гоминьдановцев...
Дни тянулись мучительно медленно. Прошло три месяца с тех пор, как ушли наши основные силы на прорыв вражеской блокады, но от них еще не пришел ни один связной.
Но вот однажды прогремели выстрелы. Они разбудили ночную тишину гор. Мы насторожились. Вскоре послышались шаги. Все ближе и ближе. Кто-то шел к лагерю.
— Кто идет?! — сдавленным голосом окликнул часовой.
— Я... Сань Де!..
— Сань Де?! — Мы бросились ему навстречу. Не выпуская из рук винтовку, Сань Де опустился на землю.
— Сань Де! Сань Де! — звали его товарищи, но тот никак не мог отдышаться.
Я взял его за руку. Что это? Кровь!
— Сань Де, ты ранен!
— Ранили, собаки!.. А где мой мешок? Мешок...
В нескольких метрах от того места, где мы остановились, нашли мешок. В нем было зерно. Мы отвели Сань Де в лесную чащу. Ван Хуэй-чжоу перевязала его раны, напоила водой. [27]
— Где командир дивизии с бойцами? — не выдержал я.
Сань Де молчал, закрыв лицо руками, он плакал. Я впервые видел, как плакал этот мужественный человек, хотя знал его уже много лет. Товарищи молча стояли вокруг.
Мы чувствовали, что сейчас услышим самое страшное... Наконец Сань Де заговорил. Вот что он рассказал нам:
— Наши основные силы не смогли прорваться через кольцо окружения. Гоминьдановцы преградили им путь и ударили с тыла. Часть из них разбрелась по горам, другая была уничтожена. Комиссар Фэн Го-цин пропал без вести. Комдив Ван Вэнь-юй пробрался в Лэхой, но там попал в плен и геройски погиб.
Все обнажили головы. Наступило глубокое молчание.
— А каково положение в других районах Хайнаня? — первым заговорил Фу Мин-цзин.
— Неважное. Враг опоясал захваченные районы кольцом оборонительных сооружений и сторожевых башен. Все наши родственники или казнены, или арестованы. «Красные» села стерты с лица земли. Гоминьдановцы повсюду объявили о наградах за голову коммуниста или бойца Красной армии.
— Сань Де, значит, нам пришел конец? — спросила Ли Юэ-фэн, в ее голосе звучала тревога.
— Нет, я не говорю этого, — он кулаком ударил себя в грудь. — Врагу все равно не сломить нас!
— Товарищи, — заговорил Фу Мин-цзин, — Сань Де сказал правильно! Революции им не задушить! Отомстим за наших погибших товарищей! Мы еще сильны! Если будем держаться стойко, непременно победим!
— Правильно! — взволнованно поддержал его Ван Е-си. — Революция словно море. Бывают в нем отливы и приливы. Наши революционные бойцы — это моряки: в прилив они не дают волнам и ветру опрокинуть корабль, в отлив не посадят его на мель. Надо всегда смотреть вперед. Наша партия, как рулевой, указывает нам путь к достижению победы!
Ван Е-си говорил с большой силой и страстностью. Я подумал о том, какая ответственная задача легла на наши плечи. Мы будем высоко держать наше Красное знамя, поднятое на Южном острове. [28]
3
Мы понимали, что, хотя наши основные силы разгромлены, некоторая их часть, рассеянная врагом, скрывается в различных районах. Хотя «красные» села стерты с лица земли, но местные партийные организации, безусловно, действуют. Если мы, сто с лишним человек, окруженные со всех сторон врагом, спустимся вниз, то окажемся слишком большой мишенью и не сможем быстро маневрировать. Поэтому мы решили спускаться с гор небольшими группами и устанавливать связь с подпольными партийными организациями.
Когда я объявил бойцам о решении руководства, людей охватило радостное волнение. Все наперебой требовали включить их в первую группу.
— Я пойду. Ручаюсь за выполнение задания!
— Я местный. С обстановкой знаком.
— Я комсомолец. Выполню любое задание.
— Я секретарь партийной ячейки. Знаю топографию, умею ориентироваться по звездам.
В темноте я не видел лиц бойцов, но чувствовал биение их сердец — сердец героев. Они знали, что их ждет внизу: террор, аресты, ожесточенная борьба.
— Комсомольцы, желающие пойти в первой группе, поднимите руки! — закричал, пробираясь вперед, секретарь Особого комитета комсомола Фэн Юй-шэнь.
Я взобрался на камень и начал считать. Рук становилось все больше.
— Откуда столько комсомольцев?
— Может быть, кто-нибудь ошибочно назвался комсомольцем? — спросил Фэн Юй-шэнь.
— Если я не комсомолец и не член партии, то не могу пойти на трудное задание?! — шумели бойцы. — Сегодня я не комсомолец, а завтра буду им обязательно!
— Хорошо. Опустите руки. Будет решать командование.
Фэн Юй-шэнь отобрал больше десяти человек. Это были отважные опытные бойцы. Каждому объяснили его задачу, указали явки.
Под вечер Фу Мин-цзин, Ван Е-си и я проводили Фэн Юй-шэня и возглавляемую им группу через кокосовые заросли к подножию горы. Мы еще и еще раз повторяли им: будьте бдительны. [29]
Когда прощались, Фэн Юй-шэнь сказал мне:
— Если не вернусь, не забудь передать матери, отцу, членам партии, что Фэн Юй-шэнь не посрамил их. — Вдруг он рассмеялся: — Все это шутки! Мы непременно вернемся!
...Наступила ночь. Густая тьма окутала все вокруг. Я лежал на банановых листьях, сон не шел ко мне. В сознании всплывали новые и новые картины. То мне представлялось, как Фэн Юй-шэнь и его товарищи бесшумно, как тени, пробираются через линию вражеской блокады. То вдруг я видел их бодро шагающими по широкой бескрайней степи. Они выходили на берега рек, нагибались к воде и пили чистую студеную воду. Потом мне показалось, что они входят в знакомую деревню, ищут родной дом...
С тревогой я ждал, когда загремят выстрелы — эти вестники несчастья — в той стороне, куда ушли наши. Тысячи догадок проносились в голове. Беспокойство о товарищах давило многопудовой гирей...
Вдруг донеслись смутные звуки ружейной перестрелки. Стреляли там, куда ушла наша группа. Тотчас вскочил Ван Е-си.
— Дело, видно, дрянь. Неужели натолкнулись на вражескую заставу?
Перестрелка разгоралась.
Прошло несколько дней. От Фэн Юй-шэня не поступало никаких известий.
Ежедневно, если враг не беспокоил нас, мы взбирались на высокие скалы или на деревья и вглядывались в даль. Ночью мы старались уловить каждый шорох. Но все было по-прежнему. До нас доносились лишь удары в металлический брус при смене вражеских караулов у подножия да вой диких зверей в зарослях. Условленного свиста и хлопка в ладоши мы не слышали.
Прошел месяц. Наши люди словно в воду канули. Мы обошли все заросли, обследовали каждое ущелье, каждую тропку — ничего. Послали вторую группу, потом третью, четвертую... Всякий раз надеялись, что кто-нибудь [30] из наших вернется и принесет известие о товарищах...
От сотни с лишним человек осталось только двадцать шесть. Посылать новую группу было бессмысленно. Враг стал особенно настороженным. Спуститься к подножию — значит погибнуть. Единственное, на что мы могли надеяться, чтобы вырваться из окружения, — стойко держаться и ждать удобного случая.
4
Нас терзал голод, валили с ног болезни. Уже много дней мы не видели риса.
Варили полужидкую кашицу, порция была такая маленькая, что повар Ли Юэ-фэн разливала ее в скорлупки от кокосовых орехов. Потом вместо кашицы стали готовить жидкий суп. Нас было трудно узнать: худые, с заросшими лицами, со свалявшимися волосами.
— Надо, чтобы сами горы Мужуйшань позаботились о нас! Как вы считаете? — обратился Ван Е-си к товарищам. — Так много кругом деревьев, трав, а люди должны умирать от голода?! Я думаю, что Робинзону на его необитаемом острове тоже никто не выдавал пищи! — Все невесело засмеялись.
Счастливый случай вывел нас на заброшенное картофельное поле. Теперь мы каждый вечер ходили копать картофель, выставив охранение и стараясь не оставлять после себя следов. Так прошло около трех месяцев. Мы договорились, что в будущем, когда обстановка изменится к лучшему, непременно отблагодарим хозяина этого заброшенного поля, если он жив.
Когда кончился картофель, мы, разбившись на группы, стали искать в горах что-либо съедобное. Одни спускались в ущелья, ловили в ручьях раков, собирали зеленый мох и ряску; другие взбирались на деревья, срывали дикие плоды, разоряли птичьи гнезда, искали птенцов и яйца; третьи бродили в лесной чаще, собирали грибы, выкапывали ростки бамбука.
Среди диких трав мы нашли одно растение, похожее на чечевицу, высотою с вершок, с нежным стеблем и мягкими листьями. Мы питались им каждый день, но никто не знал, как оно называется. Однажды, когда мы мыли собранные стебли в горном ручье, кто-то заметил, [31] что неплохо бы дать этому растению название. Когда революция победит, мы отправим его в музей. Пусть о нем узнают сыновья и внуки. Товарищи поддержали эту мысль. Каждый старался придумать что-нибудь особенное.
Ли Юз-фэн, смеясь, сказала:
— Назовем его «набей-живот».
— Нет, это растение надо назвать «горная драгоценность», — не соглашался Сань Де.
— Эта трава не боится ни холода, ни жары, растет круглый год. Поэтому и назовем ее «трава вечной жизни», — предложил Ван Е-си.
Я сказал:
— Предложение Ван Е-си навело меня вот на какую мысль. Это растение в самый трудный период борьбы помогает нам продолжать дело революции. Почему бы не назвать его «трава революции»?
Всем понравилось такое название.
Однако мы не могли все время питаться одной травой. От голода люди обессилели, у большинства началась куриная слепота. Болезни были страшнее, чем враг. Я чувствовал себя крепче других. Целыми днями я вместе с легкобольными бродил по горам в поисках съедобного и целебных трав для ослабевших товарищей.
Пришла осень. «Беда не ходит одна» — говорится в пословице. На Хайнане начались сильные ливни. Их сменяли ураганы — тайфуны. На скалах клубился туман, в ущельях ревели горные потоки. Камни под ногами осыпались. Где укрыться от ветра и потоков воды? Иногда буря начиналась среди ночи. Ураган с корнем вырывал вековые деревья. Вихрь уносил наши шалаши. Крепко держась друг за друга, мы стоя пережидали бурю.
Когда тайфун отступал, мы вновь принимались за строительство шалашей. Так повторялось много раз. Это была отчаянная борьба.
Однажды утром, когда мы обсуждали создавшееся положение, поблизости раздались винтовочные выстрелы. Перед нами внезапно появилась группа вражеских солдат. [32]
— За мной! — крикнул я.
По моей команде все начали отходить в глубь лесной чащи. Перепрыгивая через горные ручьи, протискиваясь сквозь колючий кустарник, вражеские солдаты ни на шаг не отставали от нас. Они кричали, чтобы мы бросали оружие и сдавались. В ответ мы посылали им пули и ручные гранаты. Перебегая от дерева к дереву, комсомолец Хуань Чжун двигался впереди нашей группы, расчищая дорогу. Наши снайперы У Тянь-гуй и Линь Тянь-дэ прикрывали отход группы с тыла. Ни один их выстрел не пропадал даром. Фу Мин-цзин, лицом к лицу столкнувшись с вражеским солдатом, метнулся в сторону, обежал большое дерево и, сделав несколько петель, оторвался от врага. Один из вражеских солдат настиг Ли Юэ-фэн, она рванулась и, сбросив с плеч мешок, ловко свалила врага на землю. Оружие Сань Де и Хуань Чжуна проложило путь нашим людям, меткие выстрелы Линь Тянь-дэ и У Тянь-гуя заставили врага прекратить преследование. Все двадцать шесть человек были на месте, ни одного не ранило. Этот неожиданный налет врага насторожил нас еще больше.
Однако мы потеряли все вещи, за исключением узла, сохранившегося у Ван Хуэй-чжоу. Из одежды осталось только то, что было на нас.
Целыми днями дул холодный ветер и моросил нудный осенний дождь. Густой туман окутал горы. Начиналась зима. Дни потянулись холодные и голодные. Одежда наша превратилась в лохмотья.
Как говорили в старину, «монет целая связка, а рисового зернышка не купишь». Особенно тяжело было женщинам.
На Хайнане снега не бывает и вода зимой не замерзает, однако ветер пронизывал до костей. Очень холодно было по ночам. Прижимаясь друг к другу, мы старались хоть немного согреться. Однажды ветреной дождливой ночью я спросил Хуань Чжуна:
— Замерз?
— Ведь ты же не замерз — и мне не холодно.
Я рассмеялся:
— Я-то окоченел совсем.
— Вместе с комиссаром на любом холоде сердцу будет тепло! — ответил он. [33]
Я взял его окоченевшие руки в свои. Ему было всего восемнадцать лет! И в этих нечеловеческих условиях я ни разу не слышал от него ни одной жалобы или упрека! Преданный и честный, он, казалось, был создан для того, чтобы помогать товарищам. Я крепко прижал его к себе, согревая своим теплом.
Потом мы придумали, как бороться с холодом: разжигали костер и нагревали на нем широкие банановые листья; на один лист ложились, а другим укрывались. Так было легче, хотя с боков дуло немилосердно.
В самый холодный период зимы у нас кончились спички. Остатки углей от костра загасил дождь. Что оставалось делать без огня — этого единственного источника тепла? И мы вспомнили наших древних предков — пещерных людей, которые добывали огонь путем трения. Долго терли один о другой два сухих куска дерева, и, как говорят, небо сжалилось над нами — огонь был получен.
Чем труднее становилось нам, тем крепче было наше единство. Двадцать шесть сердец бились, как одно сердце. Готовые выдержать любое испытание, мы соблюдали строгий порядок и дисциплину. С утра проводились занятия, ответственным за которые был я. Товарищи слушали мои лекции о китайской революции. В послеобеденное время мы уходили в горы искать съедобные травы или рассказывали друг другу разные истории. За второе мероприятие ответственным был Фу Мин-цзин. Этот солдат революции, окончивший университет, обладал энциклопедическими знаниями. Он знал не только историю Китая, но также и историю Европы.
Под вечер начиналась наша самодеятельность. У Ван Е-си была маленькая китайская флейта. Он не расставался с ней даже в самое трудное время. Как только заходило солнце, он садился на землю и, привалясь спиной к дереву, начинал играть. Звуки флейты были чистыми и немного грустными. Окрестные скалы вторили им многоголосым эхом. Хуань Чжун, моя жена Ван Хуэй-чжоу и я помнили несколько отрывков из хайнаньских опер. Под звуки флейты мы напевали хайнаньские мелодии. Фу Мин-цзин аккомпанировал нам на половинке кокосового [34] ореха. Товарищи знали множество революционных песен, их мы пели хором. Нередко песней встречали рассвет.
5
По берегам горных ручьев зазеленела трава. Среди ветвей раздавался веселый птичий гомон. Природа пробуждалась, наступила весна 1933 года.
Фу Мин-цзин, Ван Е-си и я лежали под большим деревом и говорили о поэзии. От обсуждения «Трехсот стихов»{13} мы переходили к Цюй Юаню{14}, потом к великим поэтам других времен. Неожиданно Ван Е-си начал читать стихотворение Бо Цзюй-и{15} «Древняя степь»:
Трава в необъятной широкой степиЧерез некоторое время было решено, что наступил подходящий момент, чтобы спуститься вниз.
В сумерки, распрощавшись с горами Мужуйшань, мы тронулись в путь. Шли к подножию по тем же тропам...
Идти было тяжело: мы очень ослабли. Однако, стиснув зубы, все упрямо шагали вперед...
Наконец мы прибыли в одно отдаленное селение — родную деревню Ли Юэ-фэн.
Как условились заранее, наша группа укрылась в глухом лесу, а Ли Юэ-фэн пошла в деревню. Это было как раз в день праздника Фонарей{16}.
С нетерпением мы ждали ее возвращения. Все мечтали о том, как Ли Юэ-фэн разыщет красные подпольные организации, как встретят нас товарищи и как радостно мы отметим вместе с ними этот веселый праздник.
Однако с восхода солнца до глубокой ночи от Ли Юэ-фэн не было никаких известий. Что с ней? [35]
Во избежание всяких неожиданностей мы оставили Сань Де и Хуань Чжуна в укрытии, а сами прошли немного дальше. В полдень со стороны деревни послышались винтовочные выстрелы. Нас охватила тревога. Только в вечеру Сань Де и Хуань Чжун разыскали нас. Вот что Хуань Чжун рассказал:
— Около полудня мы услышали со стороны деревни какой-то шум. Сань Де влез на высокое дерево и стал наблюдать. Группа гоминьдановских солдат гнала перед собой связанную Ли Юэ-фэн. Солдаты шли по направлению к нам. Вся в крови, Ли Юэ-фэн вскоре упала на землю, и никакие ругательства и побои солдат не могли заставить девушку подняться и идти вперед, Лежа на земле, она громко кричала: «Проклятые бандиты! Убивайте меня! Революция все равно победит!» Она надеялась, что мы услышим ее...
— Я хотел сейчас же перестрелять этих бешеных собак, а Сань Де не разрешил! — никак не мог успокоиться Хуань Чжун.
— «Перестрелять, перестрелять»! Ты думаешь, я испугался врага? Если бы мы и убили нескольких солдат, то все равно бы не спасли Ли Юэ-фэн. Но тем самым выдали бы всю нашу группу, — говорил ему Сань Де.
Мы молча обнажили головы, прощаясь с дорогим боевым товарищем, образ которого всегда будет жить в наших сердцах.
Нас осталось двадцать пять. Идти было некуда. Поев наскоро сырой картошки, мы снова повернули в горы Мужуйшань.
Еще месяц с лишним провели мы в горах. Однажды темной ночью, выбрав новое направление, мы спустились с гор. Ориентируясь по Полярной звезде, мы двинулись в сторону шоссе Хайкоу — Цзяцзи, потом пошли вдоль него на север, минуя вражеские заставы. Нас одолевал голод. Вконец обессилев, решили отдохнуть. Утром огляделись. Со всех сторон возвышались невысокие холмики могил. Их было очень много. Вокруг могил суетились люди — родственники умерших. Земля на могилах совсем свежая. Значит, гоминьдановцы устроили в этом районе резню. Нам очень хотелось подойти к людям и вместе с ними оплакивать погибших. Но невдалеке виднелись вражеские солдаты, и мы, естественно, не могли ничего сделать. Мы тихо лежали в кустах, [36] боясь пошевельнуться. Поистине, как говорит пословица, «для веселого и ночь коротка, для несчастного и день долог». Затаив дыхание, мы лежали до тех пор, пока яркое весеннее солнце не скрылось за горой.
Ночью тронулись в путь. Мы шли, отдыхали, снова шли... Через четверо суток добрались до моей родной деревни.
...Долго стучал я в дверь родного дома. Никто не отвечал. Неужели никого нет в живых? Дверь заперта изнутри. Верно, напуганная мать не решалась отозваться. Я перелез через наружную стену и тихо вошел в кухню. Пьянящий запах горячей пищи ударил мне в нос.
Дверь в кухне тихо заскрипела, слабый свет проник в комнату. Я поднял голову.
— Мама!
— Кто?! Кто это?.. — Она не узнавала меня.
— Мама... — прижался я к ней.
— Сын, сын... ты вернулся! Ты действительно вернулся! — всхлипывая, повторяла мать. — Они говорили, что ты... Но нет! Я не верила! Я знала, что ты непременно вернешься!..
Мать сильно постарела. Немало перенесла она горя за это время. Сколько волнений выпало на ее долю из-за меня!
...Через подпольные партийные организации мы встретились в горах с товарищами Цю Цзюэ и Ли Ли-мином. Минувший год казался нам целой вечностью.
Работу надо было развертывать сначала. Пламя революции должно было разгореться снова.
К весне 1936 года во многих местах были восстановлены партийные организации, создана народная власть, образован партизанский штаб Рабоче-крестьянской Красной армии. Окрепли силы Красной армии. В самый трудный период в истории революции горстка наших бойцов на Хайнане крепко держала в руках Красное знамя. Мы высоко пронесли его сквозь освободительную войну китайского народа против японских захватчиков, начавшуюся в 1937 году. [37]