Воспоминания о гражданской войне в Советской России
Лидия ТАУСИНГЕРОВА (родилась в 1902 году) — русская, чехословацкая гражданка, член КПЧ с 1934 года.
В 1919 году добровольно вступила в ряды Красной Армии. В 1922 году приехала с мужем Исидором Таусингером в Чехословакию. В период существования буржуазной республики активно работала в Союзе друзей СССР. В 1944 году принимала участие в Словацком народном восстании.
После 1945 года работала в райкоме КПЧ, в Союзе словацких женщин, в Союзе чехословацко-советской дружбы, в Союзе антифашистских борцов.
В настоящее время — работник Государственной торговой инспекции, член комитета первичной организации КПЧ и районного комитета Союза антифашистских борцов.
Когда был свергнут царь Николай Кровавый, как его тогда называл народ, мне было всего лишь 15 лет, но я уже хорошо знала жизнь рабочих текстильных фабрик братьев Морозовых в городе Орехово-Зуево. Как я помню, в этом рабочем городе свержение царя-тирана было встречено очень бурно, большими демонстрациями и митингами. Рабочие с фабрик вышли на улицы с красными знаменами и лозунгами: «Долой самодержавие!», «Землю — крестьянам!», «Фабрики — рабочим!», «Свобода слова и печати» и т. д.
В одной из демонстраций участвовала и я тайком от матери, которая наверняка не пустила бы меня. Это новое, неизвестное захватило меня, и, кроме того, я была, [164] страшно любопытна. Мать моя, очень набожная женщина, верила в господа бога на небе и в батюшку-царя на земле. Она происходила из купеческой семьи. Отец же мой был мелким чиновником. Настроен он был более прогрессивно, чем мать, выписывал газету «Мир» и журнал «Ниву», считавшиеся тогда более или менее прогрессивными изданиями, и разрешал своим детям читать их.
Но все-таки меня очень тяготили нравы в нашей семье. Я помню, стоило нам, детям, начать петь прекрасные русские песни о Степане Разине, о Ермаке, о Волге или о Сибири и узниках, как нас сразу же останавливали, говоря, что такие песни петь нельзя, что они якобы против царя-батюшки и поэтому запрещены.
После свержения царя было создано буржуазное Временное правительство. С падением самодержавия из тюрем и далекой Сибири вернулись многие политические заключенные. Больше всего среди них было большевиков, которых в мелкобуржуазных и мещанских семьях нашего города ненавидели, говорили, будто с ними придет конец света. Большевиков ненавидели главным образом потому, что они не верили в бога. Попы в проповедях всячески хулили большевиков и запугивали ими простой народ. Большевики же развернули широкую агитацию среди рабочих. На орехово-зуевских текстильных фабриках в то время было немало черносотенцев — прислужников полицейского режима. Поэтому большевиков здесь в 1917 году ожидала трудная работа. Я хорошо помню, как у нас в Зимнем театре проходили публичные дискуссии между попами, меньшевиками, большевиками и эсерами. Тайком от матери я с подругой ходила на эти дискуссии и, как мне тогда казалось, все хорошо понимала. Теперь я должна признаться, что во всем этом разобралась по-настоящему гораздо позже. Из всех ораторов меня больше всего интересовали большевики. Я всегда внимательно слушала их, удивлялась их несгибаемой воле, стремлению убедить людей в своей правоте. Многие из них были очень остроумны, и это им часто помогало в спорах. Каждый оратор выступал от имени своей партии. Меньшевики, эсеры, попы и т. п. обещали народу златые горы, лишь бы люди поверили им, говорили, что нужно вести войну до победного конца. Мелкобуржуазная часть публики аплодировала больше всего попам, сулившим рай господний на небе, [165] а если на трибуне появлялся большевик, то в его адрес сыпались оскорбления. Но ораторы-большевики не позволяли запугивать себя этими проявлениями недоброжелательства. Они спокойно опровергали речи предыдущих ораторов и убедительно рисовали картину того, как народ должен взять власть в свои руки и сам, без помещиков и буржуазии, прокладывать путь к лучшей жизни. Они говорили об эксплуатации рабочих, о том, почему народ неграмотен, почему школы не каждому доступны, для чего нужна свобода слова и печати, почему так много детей умирает, не дожив до одного года, и объясняли, в чем причина страшной нищеты и отсталости русского народа. Большевикам пришлось проделать огромную работу, чтобы привлечь массы на свою сторону. Чем больше рабочие убеждались в том, что ничего путного они не получат от буржуазного правительства Керенского, тем больше верили большевикам. И сколько у рабочих было радости, когда свершилась Октябрьская социалистическая революция!
Свое участие в революции я начала с того, что вступила в Орехово-Зуеве в первый хор, руководимый сочувствовавшим большевикам дирижером. Наш хор выступал на митингах и собраниях с революционными песнями.
Я хочу сказать несколько слов о своем покойном муже Исидоре Таусингере, которого Великая Октябрьская социалистическая революция застала в Сибири. Он был словаком-военнопленным первой мировой войны. Для всех военнопленных революция означала свободу и возможность беспрепятственно передвигаться по всей России. Вскоре из военнопленных — представителей разных национальностей — были организованы интернациональные отряды, входившие в состав Красной Армии. В один из таких отрядов в 1918 году вступил мой муж, который воевал в Сибири против Колчака и интервентов. Под давлением превосходящих сил противника отряду, в котором служил мой муж, пришлось постепенно отходить из Сибири на Урал. За свое мужество и отвагу Таусингер, хотя он был еще очень молод (ему было только 22 года), был награжден и назначен командиром роты. Он участвовал в боях против белых и легионеров во многих местах Сибири и Урала, В ту пору я еще не была с ним знакома. [166]
В 1919 году по призыву партии я, семнадцатилетняя комсомолка, уехала на Восточный фронт. Штаб фронта находился тогда в Симбирске (ныне Ульяновск). Так как я была слишком молода, меня направили на техническую работу в политотдел штаба. В это время мой муж со своей ротой тоже находился в Симбирске. Здесь мы с ним и познакомились в марте 1919 года. Со времени нашего знакомства и до вступления в брак 22 августа 1919 года он все время участвовал в боях против интервентов, белогвардейцев и других врагов Советской власти как на фронте, так и в тылу при подавлении контрреволюционных мятежей. За отвагу и бесстрашие в боях против врагов революции он был принят в члены Российской Коммунистической партии (большевиков), и в августе 1919 года, за несколько дней до нашей свадьбы, ему выдали партийный билет.
Я помню, он принес и показал мне партийный билет. Этот день был для нас обоих большим праздником. Он говорил, что партбилет обязывает его еще самоотверженнее бороться за полную победу Советов, за освобождение всей страны от врагов революции. Его прекрасный образ я пронесла через всю мою жизнь как светлый пример борьбы за благо народа. Это был человек, любивший нашу партию больше жизни. Он был бескорыстен, честен, прямодушен. Он мне часто говорил, что считает русский народ самым лучшим и преданнейшим другом и братом чешского и словацкого народов, что будущее чехов и словаков должно быть связано с русским народом. Он считал, что без помощи Советской России западные империалисты и чехословацкая буржуазия не дадут свободы чехословацкому народу. Поэтому, хотя он и радовался образованию Чехословацкой республики, но не верил буржуазному правительству.
Сразу после того как мы поженились, часть, в которой служил Таусингер, была переброшена с Восточного фронта на Южный и включена в состав 13-й армии. С этой армией мы прошли от Орла через Курск, Юзовку (теперь Сталино), Макеевку и другие города до Азовского моря. Таусингер со своей ротой много раз участвовал в боях за освобождение Украины и принимал активное участие в борьбе за укрепление власти Советов в тылу. Это были трудные времена, обстановка зачастую была сложнее, чем на фронте, так как в тылу [167] врагу было легче укрыться, его поддерживали свой люди в городах, в казачьих станицах, деревнях, иногда он даже переодевался в красноармейскую форму. Мне вспоминается один ужасный случай. Я в то время находилась в станице, в штабе одной нашей части. Муж с частью нашей бригады воевал с бандами. Вот тогда-то в станицу привезли восьмерых красноармейцев, изуродованных до неузнаваемости. Оказалось, что на них напали бандиты, переодетые в форму красноармейцев. Наши, ничего не подозревая, поздоровались с ними, но бандиты неожиданно выхватили шашки и стали рубить красноармейцев, выкалывать им глаза, отрезать уши. Об этой страшной расправе нам рассказали те, кто успел убежать. Собравшись у тел погибших товарищей, мы поклялись отомстить врагам Советской власти. В то время смерть подстерегала нас на каждом шагу. Белые были жестоки. Входя в какую-нибудь деревню, они хватали семьи активистов, вешали или расстреливали их.
Хотя я работала в штабе, я всегда имела при себе револьвер. Без оружия в то время ходить нельзя было, так как нередко на штабы налетали белогвардейцы или казачьи разъезды.
Из всего, что я тогда пережила, у меня особенно сохранились в памяти ужасы одной ночи, когда я с тревогой ждала мужа, думая, что он уже никогда не вернется и ребенок, который у меня будет, никогда не увидит своего отца.
Таусингер тогда ушел в бой на подавление банды, которая действовала в районе одной казачьей станицы, находившейся километрах в сорока — пятидесяти от нашего штаба. Мы заранее знали, что разбить банду будет трудно, так как у бандитов было значительное превосходство в людях. И действительно, сведения от наших поступали неутешительные. Муж все же вернулся через три дня и рассказал о бое с махновцами, которые окружили его роту и преследовали на конях и с пулеметами на тачанках. В роте считали, что им уже не уйти от врага. Только большая вера в жизнь поддерживала красноармейцев. По скверной проселочной дороге конным красноармейцам было все же легче продвигаться, чем бандитам на тачанках. Поэтому нашим удалось добраться до станицы, в которой они вместе с казачьей беднотой организовали оборону и избежали смерти. Так [168] в тяжелых боях крепла власть Советов. Трудно вспоминать об этом периоде нашей жизни, так как это были дни страданий и лишений не только тех, кто находился на фронте, но и всего народа. В стране начался голод. Вспыхивали эпидемии сыпного и брюшного тифа, косившие сотни и тысячи людей. Не хватало хлеба, не хватало одежды, не хватало оружия. Но, несмотря на все эти трудности, партия продолжала руководить борьбой с врагом и посылала на фронт своих лучших сынов, которые личным примером вселяли в красноармейцев бодрость духа, уверенность в победе. Велась упорная справедливая борьба за победу великого дела, и жизнь подтвердила, что кровь была пролита не напрасно. Каждый из нас верил в победу и переносил все страдания с безграничным самопожертвованием.
Потом Таусингера и меня направили в распоряжение уполномоченного по заготовкам сельскохозяйственных продуктов в Донбассе. Позднее нас назначили на работу в городской Совет в Таганроге, где мы оба работали до февраля 1922 года, т. е. до нашего отъезда в Чехословакию.
Вопрос о выезде из Советского Союза на постоянное жительство в Чехословакию был для нас очень важным, и надо сказать, что нам обоим не хотелось уезжать, так как мы уже пользовались плодами мирной жизни, за которую боролись. К тому же мы не знали, что нас ожидает в Чехословакии. Таусингер много раз по этому поводу советовался с русскими товарищами и даже ездил в Москву, где был в Коминтерне. Ему советовали поехать, так как молодая в то время Компартия Чехословакии нуждалась в опытных работниках.
Таков был наш скромный вклад в смелое, могучее дело, которое потрясло весь мир и которое большевики начали в то время, когда многие не верили в успех революции порабощенного русского пролетариата. И когда я вспоминаю об этом, мне приходит в голову мысль, что наш труд, хотя и малый, был все же не напрасен.
Таусингер не дожил до наших дней, когда Советский Союз строит коммунизм, а Чехословакия завершает строительство социализма.
По приезде в Чехословакию он с головой окунулся в работу. Он всего себя отдавал делу партии до самого последнего дня своей жизни. Та учеба у суровой жизни, [169] которую он прошел в России, помогла ему быть также хорошим бойцом во время Словацкого народного восстания против гитлеровского фашизма в августе 1944 года.
2 марта 1950 года он был убит в поселке Свети-Юр бывшим миллионером Смолкой. Суд, состоявшийся в Братиславе, приговорил убийцу к смертной казни, и приговор был приведен в исполнение. В лице Таусингера наша партия потеряла преданного коммуниста и хорошего работника, я — мужа, мой сын — отца.
Я заканчиваю свои воспоминания. Не так трудно описать минувшие события, но пережить их было нелегко. Как я уже говорила, я многого тогда не понимала, но была уверена, что коммунисты ведут народ правильным путем к лучшей, прекрасной жизни. Поэтому все мы самоотверженно боролись за Страну Советов.
Когда я по просьбе молодых словацких товарищей писала эти воспоминания, я иной раз сомневалась, стоит ли их публиковать. Ведь подобных случаев участия в гражданской войне в России — тысячи, и мы с Таусингером были только обычными скромными бойцами Красной Армии, и дела наши также были малыми и скромными. Но бойцов, отдавших свою жизнь за дело пролетарской революции в России, забывать нельзя. Их смерть принесла нам и нашим детям новую, лучшую жизнь. [170]