Глава 15

В период с 1 по 12 мая наш авиаполк в Лаэ не потерял ни одного самолета в многочисленных боях. Мы хорошо использовали неумение пилотов противника сохранять постоянную бдительность, находясь в воздухе. Превосходство наших пилотов в летном мастерстве позволяло нам одерживать непрерывные победы.

13 мая повреждения, полученные моим истребителем, вынудили меня остаться на земле. Я мог спокойно прочитать письма за целый месяц, которые этим утром доставила подводная лодка. Мать писала, что мои братья теперь тоже воюют. Один попытался поступить в морскую летную школу, но не сумел и теперь служит на военно-морской базе Сасебо. Другой брат призван в армию и уже отправился в Китай. Больше он домой не вернулся. Позднее его перевели в Бирму, где он погиб в бою.

Но самое долгожданное письмо пришло, разумеется, от Фудзико. Она подробно описала большие перемены, которые произошли в их доме. Самой удивительной была новость, что теперь она тоже работает в фирме своего дяди, которая превратилась в завод по выпуску боеприпасов.

«Премьер-министр заявил, что теперь никто не должен бездельничать. Он сказал, что даже женщины, которые не согласятся добровольно внести свой вклад в военные усилия страны, будут призваны и отправлены на заводы боеприпасов, где нужен их труд. Поэтому дядя, чтобы меня не оторвали от семьи, сразу устроил на работу к [405] себе». Я был просто поражен. Фудзико, происходившая из столь уважаемой семьи, работает на заводе боеприпасов. Трудно было представить, как мать управляется с нашей фермой без помощи двух моих братьев. Ведь это было тяжело, даже когда все мы были дома.

Моя двоюродная сестра Хацуо сообщила еще более потрясающие новости. Она написала, что ее отца перевели с Сикоку обратно в Токио. Через несколько дней после возвращения, 18 апреля, она собственными глазами видела налет на Токио американских армейских бомбардировщиков В-25.

Хацуо писала: «Я знаю, что ты находишься в гуще боя, и твои успехи в сражениях с врагом нас всех очень радуют. Бомбежка Токио и нескольких других городов резко изменила отношение нашего народа к войне. Все круто переменилось, ведь бомбы посыпались на наши дома. Судя по всему, стирается разница между фронтом и тылом. Я знаю, что мне, как и другим девушкам, придется работать здесь все больше и больше, чтобы помочь тебе и другим пилотам, находящимся так далеко от Японии».

Хацуо все еще училась в школе, но вторую половину дня и часть вечера школьницы работали на швейной фабрике, выпускавшей военную форму. Внезапные перемены в семье поражали. Мои братья на военной службе, Фудзико на заводе боеприпасов, Хацуо на швейной фабрике... все это было так странно.

Хацуо не описала вражеские бомбардировки подробно, хотя это был первый случай, когда противник атаковал наши острова. Разумеется, мы в Лаэ получили сообщение об этом гораздо раньше, фактически в тот же самый день. Официально власти отрицали любые серьезные разрушения, что казалось правдоподобным, учитывая небольшое число самолетов, участвовавших в атаке. Но это сообщение заставило нервничать буквально всех летчиков, находившихся в Лаэ. Узнать, что противник оказался достаточно силен, чтобы нанести удар по нашей родине, было неприятно. Да, этот налет был не более чем булавочным [406] уколом, однако появлялись серьезные опасения, что в будущем начнутся гораздо более мощные атаки.

Я все еще читал письма, когда ко мне подошел уоррент-офицер Ватару Ханда и попросил моего ведомого, чтобы вместе с ним провести разведывательный полет над Порт-Морсби. Уоррент-офицер Ханда совсем недавно прибыл в Лаэ, чему мы все были рады. Он не воевал на Тихом океане, однако был одним из самых известных японских асов, сражавшихся в Китае. На счету Ханды числились 15 сбитых вражеских самолетов. После возвращения из Китая он служил инструктором в летной школе Цутиу-ра. Я не видел причин, по которым не следовало отпустить Хонду лететь вместе с ним. Ватару Ханда наверняка станет в будущем одним из наших лучших пилотов.

Однако Хонда смотрел на все это совершенно иначе. Ветеран или нет, он начал спорить. «Я не хочу лететь с ним, Сабуро. Я летал только с тобой и совершенно не желаю ничего менять», — ворчал он.

Я прикрикнул: «Заткнись, дурак. Ханда более хороший летчик, чем я. Он летал много больше. Ты полетишь вместе с ним».

В полдень Хонда вместе с 5 другими пилотами «Зеро» улетел на разведку к Порт-Морсби.

Я был возмущен тем, что Хонда не желал лететь, и ждал его возвращения. Через 2 часа 5 «Зеро» приземлились на аэродроме. Вернулся уоррент-офицер Ханда и еще 4 пилота. Хонды среди них не было!

Я побежал к взлетной полосе и вспрыгнул на крыло истребителя Ханды еще до того, как он полностью остановился. «Где Хонда?! Где он? Что с ним случилось?!» — крикнул я.

Ханда посмотрел на меня с грустью. «Где он? Что произошло?» — настаивал я.

Ханда вылез из кабины. На земле он взял меня за руки и низко поклонился, а потом заговорил с явным усилием. Его голос дрожал. «Я... Мне жаль, Сабуро. Мне очень жаль. Хонда мертв. Это моя вина». [407]

Я оцепенел. Я не мог поверить. Только не Хонда! Он был лучшим ведомым из всех, с кем мне приходилось летать.

Уоррент-офицер Ханда старался не смотреть мне в глаза, он упорно рассматривал землю и уже начал двигаться в направлении командного пункта. Я пошел за ним, не в силах вымолвить ни слова, и он виновато продолжил:

«Мы были над Порт-Морсби и начали кружить на высоте 7000 футов. Нам казалось, что в небе нет ни одного вражеского самолета, поэтому я начал разыскивать самолеты на земле.

Это была моя ошибка, моя ошибка. Я не заметил эти истребители. Это были Р-39, всего несколько штук. Они спикировали так стремительно, что мы не успели среагировать. Мы даже не подозревали об их присутствии, пока они не открыли огонь. Я сразу выполнил разворот, как и мой ведомый Эндо. Когда я на мгновение оглянулся, то увидел, что самолет Хонды, который тоже входил в мою тройку, охвачен пламенем. Он попал под перекрестный огонь Р-39».

Я остановился и посмотрел на него. Ханда пошел прочь. Похоже, он так никогда и не простил себе, что потерял моего ведомого. Хотя Ханда в Китае стал асом, он растерял навыки во время этой прогулочной войны. Он ни разу не встречался с американскими истребителями, которые пикировали гораздо лучше наших самолетов. Что бы там ни произошло в действительности, Ханда обвинял себя в смерти моего ведомого. Все время, пока он находился в Лаэ, он ходил понурый и бледный. В конце концов, он заболел туберкулезом, и его отправили домой. Много лет спустя я получил письмо от его жены. «Мой муж вчера скончался после продолжительной болезни. Я пишу письмо, выполняя его последнюю волю, и прошу простить его. Он так и не сумел оправиться от потери вашего пилота в Лаэ. Его последними словами, перед тем как он скончался, были: «Всю свою жизнь я отважно сражался, [408] но я не могу простить себе, что в Лаэ я потерял летчика Сакаи».

Когда Хонда погиб, ему было всего 20 лет. Он был сильным человеком и вел себя так и на земле, и в воздухе. Хонда был задирист, но все равно в эскадрилье Сасаи его любили. Я им гордился. Его действия в качестве ведомого были превосходными. Я был совершенно уверен, что он вскоре тоже станет асом.

До самого вечера я слонялся по базе, ничего не видя, как в тумане. Я не обращал внимания на остальных пилотов эскадрильи, которые рвались отомстить за первого летчика, погибшего с 17 апреля. Одним из своих самых значительных достижений я считал то, что в боях не потерял ни одного ведомого. И вот сейчас я послал Хонду против его собственного желания с другим ведущим. И он погиб. Меня совершенно не утешало то, что мой другой ведомый, Ёнекава, тоже мог погибнуть. Уже достаточно долго Ёнекава летал со мной, надежно прикрывая меня, хотя при этом ему не удалось одержать ни одной победы. Хонда был более агрессивным и сбил несколько самолетов.

И тогда я твердо решил: Ёнекава должен иметь собственные победы. На следующий день, 14 мая, вместо погибшего Хонды мне дали в качестве ведомого морского летчика 3 класса Хатори. Перед тем как 7 истребителей взлетели, чтобы направиться к Порт-Морсби, я отозвал Ёнекаву в сторону и сказал ему, что в случае встречи с вражескими истребителями он должен занять мое место, а я буду его прикрывать. Лицо Ёнекавы вспыхнуло от возбуждения. Если бы я знал, что нас ждет в этот день, я все равно поступил бы так же.

Летчики союзников, похоже, хорошо поняли, какой исключительной маневренностью обладает истребитель «Зеро», и сегодня они решили впервые опробовать новую тактику. Мы увидели вражеские истребители над Порт-Морсби, но, в отличие от предыдущих боев, они не стали строиться в одну большую группу. Вместо этого самолеты противника разбились на пары и тройки и разлетелись [409] по всему небу. Их действия сбивали с толка. Если бы мы повернули влево, нас атаковали бы сверху и справа. И так далее. Если они хотели запутать нас, им это полностью удалось.

Мы могли противопоставить им только одно: действовать так же. Я подлетел к самолету Сасаи и просигналил ему, что займусь ближайшей парой истребителей. Он кивнул, и я отвалил, увидев, как лейтенант приказывает остальным 4 «Зеро» разбиться на пары. Мы разделились на 3 группы и пошли навстречу противнику. Мы атаковали 2 Р-39, которые я выбрал, и я дал очередь с дистанции 100 ярдов. Первый американец уклонился от моих снарядов и переворотом через крыло бросился в крутое пике. Я не имел никаких шансов догнать и уничтожить его.

Второй самолет уже переворачивался через крыло, чтобы начать пикировать, когда я заложил крутой вираж влево, перевернулся и зашел ему в хвост. На мгновение я различил удивленное лицо пилота, только сейчас обнаружившего меня. Р-39 дернулся назад, а потом снова свалился на левое крыло, намереваясь пикировать. Это было очень хорошо для Ёнекавы, который держался за мой хвост, словно приклеенный. Я помахал ему рукой и отвернул вправо, оставив Р-39 своему ведомому.

Ёнекава бросился на «Аэрокобру», словно бешеный, а я остался в 200 ярдах позади него. Р-39 дернулся, пытаясь выполнить левый вираж и уйти от огня Ёнекавы. Но тот использовал потерю скорости противником и чуть довернул, сокращая расстояние между самолетами до 50 ярдов. Следующую пару минут истребители походили на двух сцепившихся разъяренных котов. Они крутились и вертелись, вместе выписывали петли и спирали, но Ёнекава прочно вцепился в хвост неприятеля и перекрывал ему все пути к спасению.

Однако вражеский пилот допустил грубую ошибку, прекратив пикировать. Он имел все шансы удрать, а теперь, когда Ёнекава находился почти вплотную к нему, попытка перейти в пике просто подставила бы его под [410] пушки «Зеро». С высоты 13000 футов самолеты постепенно спустились до 3000 футов. Однако вражеский пилот не потерял головы. Он не мог стряхнуть «Зеро» с хвоста, но постарался оттянуть его к аэродрому Порт-Морсби, чтобы подставить под огонь зениток.

Это ни в коем случае не была односторонняя битва. Пилот Р-39 маневрировал блестяще, хотя самолет преследователя превосходил его собственный. «Аэрокобра» и «Зеро» напоминали крутящихся дервишей. Оба стреляли короткими очередями, но ни один пилот не добился решающего попадания. Но понемногу становилось ясно, что Ёнекава берет верх. На каждом вираже он выигрывал секунду или две, заходя в хвост «Аэрокобре». Самолеты проскочили над Порт-Морсби и продолжили поединок над густыми зарослями.

Хатори подошел ко мне, и мы набрали высоту, медленно кружа над сражающимися самолетами. Теперь они уже находились над самыми вершинами деревьев. «Аэрокобра» уже не имела места, чтобы уйти в спираль, и могла лететь только по горизонтали. Когда американец выровнялся, Ёнекава открыл огонь. В его меткости мы не сомневались, и вскоре Р-39 рухнул в джунгли.

Ёнекава одержал первую победу. [411]