Глава 13

Союзники начали гнать подкрепления и технику в Порт-Морсби все усиливающимся потоком. Поэтому наше верховное командование потребовало, чтобы мы проводили более частые и сильные атаки против аэродромов, наземных сооружений и порта.

17 апреля я в первый раз вылетел сопровождать бомбардировщики для атаки вражеских сооружений. Бомбардировщики прикрывали 13 «Зеро», а не 6 или 7, как обычно. Наши разведчики сообщили, что ожидается более сильное противодействие истребителей союзников, чем ранее.

Я беспокоился о своих пилотах. Морской летчик 1 класса Ёсио Миядзаки выглядел совсем изможденным после затяжного приступа диареи, и я не считал, что он готов летать. Но, несмотря на мои возражения, Миядзаки отказался оставаться на земле.

Сначала я всерьез опасался, что лихорадка помешает ему держаться в строю во время полета, но когда мы приблизились к Порт-Морсби, мои опасения улетучились. Миядзаки уверенно держался вместе с моей группой из 6 истребителей, которые прикрывали бомбардировщики сверху, и 7 остальными «Зеро».

Бомбардировщики летели на высоте 1600 футов, а мы — на 1500 футов выше. В таком строю мы и пересекли хребет Оуэн Стэнли. Вскоре показался Порт-Морсби. 7 «Зеро», державшиеся ближе к бомбардировщикам, прекратили змейки и круто пошли вверх, все еще держась тесной группой. [381]

Вскоре мы заметили истребители Р-40, которые пикировали с большой высоты, чтобы атаковать бомбардировщики. При виде поднимающихся им навстречу «Зеро» вражеские истребители смешали строй и шарахнулись в разные стороны.

Семерка наших истребителей вернулась на прежнее место. Под нашими бомбардировщиками замелькали вспышки пламени и появились клубки дыма, но зенитные снаряды рвались на 1500 футов ниже. Однако эти разрывы были зловещим признаком. Мы сразу нарушили строй и начали отчаянно маневрировать, чтобы уклониться от снарядов. Очень вовремя. Противник поставил вторую огневую завесу в опасной близости к нам, но все-таки недостаточно близко, чтобы повредить самолеты.

Уже когда мы снова заняли свое место в строю, бомбардировщики и их непосредственное сопровождение стали набирать высоту, выжимая из своих моторов всю мощность. Мы знали, что третий залп зениток придется в самый центр строя бомбардировщиков, если они будут и дальше лететь прежним курсом. Так и произошло. Снаряды с треском начали рваться там, где должны были оказаться наши самолеты. По неизвестным причинам американцы никак не отреагировали на наше изменение скорости и высоты. Почти каждый раз они стреляли с неизменной установкой прицелов. Они делали это с таким упрямством, что нам не составляло труда уклониться от их огня.

Бомбардировщики прошли над Порт-Морсби и начали плавно описывать широкую дугу, чтобы лечь на боевой курс. Это делалось для того, чтобы солнце оказалось сзади и не слепило пилотов и бомбардиров. Но едва бомбардировщики взяли курс на цель, как с высоты на нас обрушились 6 истребителей. Я дернул ручку на себя, поставив свой «Зеро» на попа. Остальные 5 истребителей послушно рванулись за мной, когда мы повернули прямо навстречу вражеской атаке. Но мы не получили возможности открыть огонь. Вражеские истребители отвернули [382] и разлетелись в разные стороны, продолжая пикировать. Мы вернулись на свою позицию, но лишь 2 истребителя заняли свои места рядом со мной. Миядзаки и еще 2 пилота, вероятно, просто спятили. Они повернули вниз и оказались под бомбардировщиками.

Но у меня не было времени беспокоиться о Миядзаки. Вражеские зенитчики не оставляли попыток пристреляться, и в 1500 футах под бомбардировщиками снова появились клубки разрывов. Теперь они уже не могли уклоняться, потому что лежали на боевом курсе и бомбардиры ловили на перекрестия свои цели. Я надавил на педали и отвернул от того места, где должен был взорваться следующий залп. Затем бомбардировщики пропали, скрытые из вида огромным облаком дыма, появившимся на месте целой серии разрывов. А потом — это выглядело настоящим чудом — все 7 самолетов вынырнули из клубящегося дыма. Их бомбовые люки были открыты, и черные точки бомб уже летели вниз. Я проследил, как они описывают изящную кривую, набирая скорость. При взрыве бомбы выбрасывали фонтан дыма, в центре которого мелькала яркая вспышка.

Опорожнившись, бомбардировщики начали увеличивать скорость, чтобы выскочить из сплошной стены разрывов, а потом круто повернули влево. Миядзаки по-прежнему находился под ними, и это было очень опасное место. Но без радио (мы снимали рации, чтобы увеличить дальность полета) я не мог вернуть его на положенное место, а оставить бомбардировщики без прикрытия мы просто не осмелились.

Мы прошли Порт-Морсби и оставили позади разрывы зениток. Я с облегчением вздохнул. Слишком рано! Почти в миле над нами показался одиночный Р-40, который тут же начал пикировать с невероятной скоростью. Он спускался так стремительно, что я не успел даже пальцем шевельнуть. Вот американский истребитель находится выше нас, а в следующую секунду он, словно молния, бросился на бомбардировщики. Истребитель промелькнул в [383] 600 ярдах впереди меня, и я вдруг понял, что он намерен пойти на таран!

Как американец проскочил между третьим и четвертым бомбардировщиками левого звена, я так и не понял. Это было просто невозможно, но это произошло. Ведя огонь из всех пулеметов, Р-40 прорезал строй бомбардировщиков и обрушил струю раскаленного свинца на самолет Миядзаки.

«Зеро» немедленно вспыхнул. На огромной скорости Р-40 пропал где-то внизу. Самолет Миядзаки начал плавное снижение, полыхая, как факел. А затем мелькнула ослепительная вспышка, которая разнесла «Зеро» на мелкие кусочки. Мы не сумели заметить ни одного обломка. Весь эпизод длился 3 или 4 секунды. Мы продолжали лететь домой. Над Буной наши истребители отделились от бомбардировщиков и направились в Лаэ.

Гибель Миядзаки стала тяжелой потерей для всех нас. Я был твердо убежден, что в начале войны индивидуальное мастерство наших пилотов было выше, чем у голландцев, австралийцев и американцев. Наша подготовка, которая проводилась до войны, была более тщательной, чем в любой другой стране. Для нас полет означал всё. Мы все свои силы отдавали изучению различных аспектов воздушного боя. И, разумеется, мы летали на истребителе, который был гораздо лучше вражеских. Однако в воздушных боях Второй Мировой войны индивидуальное мастерство совсем не гарантировало выживания. Разумеется, было много случаев, когда мы встречались с противни—ком в воздушных дуэлях один на один, и тогда класс пилота приносил победу. Но такие поединки были исключением, а не общим правилом. Нашей самой большой слабостью в воздушных боях было то, что мы не умели действовать совместно. А именно это качество американцы тщательно отрабатывали во время войны.

Гибель Миядзаки, а также гибель еще 3 пилотов, сбитых в начале апреля, я склонен объяснять неспособностью наших пилотов действовать единой, сплоченной командой. [384]

При встрече с вражескими истребителями наши пилоты были склонны разлетаться в разные стороны, чтобы иметь свободу действий, пытаясь завязать индивидуальные поединки, как это было в Первой Мировой войне. Японские пилоты, даже в конце 30-х годов, самым важным качеством самолета-истребителя считали его способность вписаться внутрь вражеского виража. Маневренность ставилась выше всех остальных характеристик.

Какое-то время эта тактика еще действовала. Но значение умения вести индивидуальную схватку сводилось к нулю, когда противник отказывался драться по нашим правилам, либо когда упорное следование заранее составленному плану снижало эффективность одиночных атак.

Через 2 дня после гибели Миядзаки 7 бомбардировщиков В-26 атаковали Лаэ. К счастью, мы заранее получили сообщение об их приближении, и 9 истребителей поднялись в воздух, чтобы встретить противника, который шел на высоте всего 1500 футов. В течение часа мы гнались за «Мэродерами», обстреливая их. В конце концов выяснилось, что нам удалось сбить лишь 1 бомбардировщик. Остальные получили различные повреждения, но сумели спастись. Это был один из самых нелепых боев, который я когда-либо видел. 9 «Зеро» не наладили никакого взаимодействия. Вместо того, чтобы группой атаковать один или два бомбардировщика и разнести В-26 на куски сосредоточенным огнем, наши пилоты метались, как ошпаренные, пытаясь действовать самостоятельно. Несколько раз истребителям приходилось спешно отворачивать, прекращая стрельбу, чтобы избежать столкновения с другим «Зеро» или не попасть под огонь своего же товарища. Было просто чудом, чтобы мы не протаранили или не перестреляли друг друга.

К тому времени, когда мы приземлились в Лаэ, я просто кипел от злости. Я выпрыгнул из кабины «Зеро», оттолкнул в сторону своих механиков и приказал незадачливым пилотам построиться. В течение 15 минут я изощренно ругал их глупость, указав каждому на его ошибки, и [385] подчеркнул, что лишь благодаря невероятному везению все мы сегодня вернулись в Лаэ живыми. Начиная с этого дня, мы каждый вечер проводили встречи, обсуждая, как улучшить взаимодействие. Эти совещания продолжались во время странной и совершенно неожиданной паузы в воздушных боях.

23 апреля Нисидзава, Ота и я отправились в разведывательный полет к Кайруку, новой вражеской базе чуть севернее Порт-Морсби. Мы обстреляли и сожгли несколько авианосных самолетов, обнаруженных на аэродроме. Нам было приказано только провести разведку, но соблазн оказался слишком велик. Особенно после того, как мы отвратительно действовали в воздушном бою.

После возвращения был получен приказ на следующий день отправить туда 15 самолетов для обстрела аэродрома. Мы обнаружили 6 бомбардировщиков В-26, 15 истребителей Р-40 и 1 Р-39, которые, судя по всему, намеревались покинуть базу. Мы уничтожили 2 бомбардировщика и 6 Р-40, Р-39 был вероятно уничтожен. После окончания этого одностороннего боя мы полетели дальше к Порт-Морсби и сожгли стоящую на якоре летающую лодку PBY. Вероятно, мое стремление наладить совместные действия было чрезмерно сильным — особенно потому, что летели такой большой группой — однако я закончил день, не сбив ни одного самолета. Ни одного самолета не сбил и Нисидзава, к своему огромному разочарованию.

На следующий день мы вернулись в Порт-Морсби. Несмотря на тяжелые потери накануне, противник оказал нам сильное сопротивление. 7 Р-40 отважились вступить в бой с нашими 15 истребителями. 6 вражеских самолетов рухнули на землю, объятые пламенем. Мы не понесли потерь, и когда небо было очищено, обстреляли аэродромы Порт-Морсби и Кайруку, уничтожив при этом 5 В-26 и 2 Р-40.

Очевидно, наша новая попытка добиться слаженности была эффективной. Но при этом она не принесла никакой [386] выгоды лично мне и Нисидзаве. Уже два боя подряд, в которых другие пилоты увеличили свой счет, мы не сумели сбить ни одного самолета. Мы спорили до глубокой ночи, анализируя свои действия в бою. Мы пытались понять, что же делали не так. Все казалось правильным, но холодные факты говорили обратное. Ни одна наша пуля не попала в цель.

Следующий воздушный бой состоялся 26 апреля. Снова я вернулся, никого не сбив. И снова Нисидзава не сбил ни одного самолета, хотя другие пилоты уничтожили 3 Р-40.

Нисидзава был озадачен. Он махнул рукой на дистанционный прицел и вцепился в один Р-40, пилот которого отчаянно пытался избавиться от преследователя. Нисидзава подошел вплотную к американскому истребителю и открыл по нему огонь из пушек и пулеметов. И все-таки американец улизнул.

29 апреля было днем рождения императора Хирохито, и наш командир решил устроить небольшой праздник в честь этого события. Все люди, имевшие хоть какой-то опыт повара, были отправлены на кухню и приготовили самый лучший завтрак, какой позволяли наши скудные ресурсы. В предыдущие дни союзники даже не пытались бомбить Лаэ. Эта передышка и расслабленная обстановка праздника должны были заставить нас немного ослабить бдительность. Во всяком случае, союзники явно на это надеялись. В 07.00 мы едва заканчивали завтрак, как наблюдатели закричали: «Вражеские самолеты!» И немедленно утреннюю тишину нарушил противный нестройный лязг. Для подачи сигналов мы использовали ведра, канистры и мелкие тазы. В общую какофонию вплелись звуки двух горнов. Так работала наша система оповещения.

Мы помчались к взлетной полосе, но опоздали. Вокруг начали рваться бомбы. Мы посмотрели вверх и увидели старых приятелей — тяжелые бомбардировщики В-17. 3 самолета кружили на высоте 20000 футов. Они сбросили всего несколько бомб, но, учитывая большую высоту, [387] точность бомбометания оказалась просто потрясающей. 5 «Зеро» превратились в пылающие обломки. Еще 4 истребителя были серьезно повреждены, их изрешетили осколки бомб. Из 6 подготовленных к взлету истребителей уцелели всего 2.

Ота и еще один пилот первыми добежали до них. В считанные секунды они запустили моторы и понеслись по взлетной полосе. Когда мы все добрались до своих самолетов, взлетать было уже поздно. 3 В-17 и 2 «Зеро» скрылись из вида. Учитывая большую скорость В-17, было бесполезно пытаться догнать их. Время тянулось мучительно медленно, мы дружно проклинали бомбардировщики и ждали, когда вернется Ота. Примерно через час одиночный «Зеро» пошел на посадку. Это был Эндо. «Мы атаковали их во время набора высоты и постарались сработать как можно лучше. Ота повредил один бомбардировщик и все еще стрелял по нему, когда у меня кончились боеприпасы. Поэтому я полетел домой».

Прошел еще час, но Ота так и не вернулся. Мы уже начали беспокоиться. Ота был другом практически каждого из нас. Блестящий пилот, он осмелился в одиночку атаковать 2 сильно вооруженных В-17. Эндо чуть не рвал на себе волосы и называл себя дураком за то, что рискнул оставить Оту одного.

Прошли еще 15 минут, и капитан 1 ранга Сайто высунул голову из командного пункта и радостно крикнул нам: «Эй! С ним все в порядке! Ота только что радировал из Саламауа. Он точно сбил один В-17, но сел, потому что кончилось топливо. Скоро он вернется».

Чудесная новость! Однако у нас еще осталось незаконченное дело. 6 летчиков, включая Нисидзаву и меня, были выбраны, чтобы «вернуть поздравления по случаю дня рождения императора» в Порт-Морсби. Мы чувствовали бы себя увереннее, если бы имели 16 «Зеро». Однако наши 6 «Зеро» остались единственными исправными самолетами. Противник наверняка ожидал возмездия за свое дерзкое нападение на Лаэ. Предвкушая, как попадем под [388] шквал огня дожидающихся нас зениток, мы пересекли горный хребет на высоте 16000 футов. Но вместо того, чтобы лететь к Порт-Морсби на большой высоте, мы спикировали сразу, как только миновали горы. Затем мы резко набрали высоту и спикировали прямо на вражескую базу. Все вышло отлично! Все расчеты противника пошли прахом. Никто не ожидал от нас такой тактики.

По широкой дуге мы прошли над аэродромом, держась над самой землей. Десятки механиков и техников толпились вокруг бомбардировщиков и истребителей, готовя их к взлету. Это означало, что самолеты полностью заправлены и вооружены — просто идеальная ситуация для внезапного обстрела.

Промахнуться по таким мишеням было невозможно, и мы щедро поливали пулями и снарядами взлетную полосу. Я видел, что люди на земле изумленно таращились на нас, с трудом веря собственным глазам. 6 «Зеро», возникшие ниоткуда!

Первый заход мы выполнили без помех. Ни одно орудие не выстрелило по нам. Прочесав взлетную полосу по всей длине, мы круто развернулись и сразу пошли на второй заход. Перед нами разворачивалась приятная картина. 3 истребителя и бомбардировщик ярко пылали. На этот раз мы обстреляли другую шеренгу самолетов. Длинные очереди пушек и пулеметов обрушились на вражеские самолеты. Мы повредили 4 бомбардировщика и истребителя, хотя на этот раз ни один из них не загорелся. Когда мы начали второй заход, люди побежали в разные стороны, хотя несколько десятков остались на земле, сраженные нашими пулями. Всего мы выполнили 3 захода, после чего умчались на большой скорости. Лишь когда мы улетали от аэродрома, впервые заговорили зенитки. Я только усмехнулся. Пусть себе тратят боеприпасы.

Но в 05.30 на следующий день противник отплатил нам. 3 «Мэродера» подкрались на минимальной высоте, держась не выше 600 футов. Земля вздрагивала и сотрясалась, когда В-26 клали бомбы прямо на нашу взлетную [389] полосу. Когда дым рассеялся, мы увидели, как 5 наших дежурных истребителей начали разбегаться. Но едва они оторвались от земли, как вражеские самолеты вернулись и атаковали снова. Они сбросили бомбы раньше, чем «Зеро» успели набрать высоту и атаковать их. А потом враг исчез, растворившись в предрассветной дымке. Они хорошо сработали. Один «Зеро» ярко горел, второй превратился в груду хлама. Еще 4 истребителя и бомбардировщик были изрешечены пулями и осколками.

В следующие несколько дней напряженность воздушных боев стремительно нарастала. Очередной обстрел нашего аэродрома союзники провели прекрасно, использовав 12 истребителей Р-39. Они тяжело повредили 9 бомбардировщиков и 3 истребителя. Мы перехватили «Аэрокобры» во время отхода и сбили 2 самолета, не потеряв ни одного. И снова ни я, ни Нисидзава успеха не добились.

Мне удалось отыграться на следующий день после налета Р-39. 9 наших истребителей полетели к Порт-Морсби, разыскивая противника. И мы его нашли. 9 вражеских истребителей, Р-39 и Р-40, ожидали нас над своим аэродромом. Они желали драться!

Едва мы заметили самолеты противника, как те прекратили кружение и ринулись прямо на нас. Я выбрал головной истребитель. Р-40 заложил вираж, надеясь всадить очередь в брюхо моему «Зеро». Но я вписался внутрь его виража и сам открыл огонь. Вражеский пилот повернул было в обратную сторону, но опоздал. Еще одна очередь — и Р-40 превратился в клубок огня.

Но у этого пилота имелись друзья, и когда я выходил из виража, Р-39 спикировал на меня. За ним даже не пришлось гоняться. Я просто сделал змейку, и вражеский пилот попался в ловушку. Брюхо его самолета мелькнуло у меня на прицеле, когда он попытался уйти в сторону. Мне потребовалось не более секунды. Я нажал гашетки, и снаряды вспороли фюзеляж вражеского самолета. Он просто развалился в воздухе. [390]

Я был уверен, что у него есть ведомый, поэтому, еще продолжая стрелять, я взял ручку на себя и вдавил педаль до упора, бросив «Зеро» в самый крутой разворот, какой только я мог сделать. Это помогло. Я моментально увернулся от длинной очереди. Удивленный пилот попытался выйти из боя пикированием, но было поздно. Я успел закончить разворот, поймал его на прицел и дал очередь. Вражеский истребитель просто напоролся на мои снаряды, дернулся и закувыркался вниз.

Я закричал от радости! Проклятие было разрушено. 3 истребителя менее чем за 30 секунд! Мой первый хет-трик!

Бой закончился. Мой успех оказался единственным. 6 уцелевших истребителей противника удрали затяжным пикированием, поэтому наши истребители просто не могли их догнать, хотя Нисидзава и 7 остальных летчиков попытались это сделать. Но это было бессмысленно, американские Р-39 и Р-40 всегда могли уйти от «Зеро», пикируя.

Когда мы приземлились в Лаэ, мои механики прибежали ко мне в страшном возбуждении. Они были удивлены, выяснив, что я за время боя израсходовал в общей сложности 610 патронов, затратив по 200 патронов на каждый сбитый истребитель.

Нисидзава вылез из кабины буквально черный от злости и разочарования.

На следующий день, 2 мая, 8 «Зеро» снова полетели к Порт-Морсби. 13 вражеских истребителей уже ждали нас, медленно кружа на высоте 18000 футов. Нисидзава первым заметил их и сразу же бросился в атаку. Мы последовали за ним, когда он начал крутой разворот, стараясь охватить вражеский строй слева и сзади. Что случилось с этими пилотами? Они что, вообще не смотрят, что происходит вокруг? Мы атаковали вражескую группу раньше, чем они узнали о нашем присутствии. Прежде чем вражеские пилоты сообразили, что пора уклоняться, несколько истребителей вспыхнули и полетели вниз. Наш счет в этот день составил 8 Р-39 и Р-40, из которых на мою долю пришлись 2. [391]

Нисидзава выпрыгнул из кабины своего «Зеро», едва тот остановился. Мы удивились, так как обычно он вылезал очень медленно. Он с удовольствием потянулся, поднял обе руки над головой и заорал: «И-й-я-а!» Мы ничего не могли понять, все это совершенно не походило на обычное поведение Нисидзавы. Затем он усмехнулся и пошел прочь. Его улыбающийся механик объяснил, что к чему. Он стоял рядом с истребителем и показывал нам 3 пальца. Нисидзава снова был в боевой форме!

7 мая, после нескольких дней отдыха в Рабауле, я отправился в полет, который можно было назвать «идеальной охотой». 4 «Зеро» получили приказ провести разведку Порт-Морсби, и пилоты, увидев, кто будет их ведомыми, завопили от радости. Мы были лучшими асами авиаполка. На моем счету были 22 самолета, Нисидзава имел 13, Ота — 11, и Такацука немного отстал со своими 9 победами. Наши лучшие асы! Самый подходящий случай сцепиться с противником! Мы знали, что в случае опасности каждый из нас прикроет товарища. И наверняка вражеские пилоты не подозревают, кто собирается залететь в их осиное гнездо! Мы надеялись, что сегодня мы встретим сопротивление!

И мы его встретили. Когда мы кружили над Порт-Морсби, Нисидзава вдруг покачал крыльями и показал на 10 истребителей, которые длинной колонной летели со стороны моря, держась в 2000 футов выше нашей группы. Нисидзава и Ота образовали клин из 2 самолетов, а мы с Такацукой остались позади и чуть ниже. 4 Р-40 отделились от вражеского строя и полетели навстречу нам.

Все 4 «Зеро» задрали носы и почти вертикально пошли вверх, вместо того чтобы отвернуть и разлететься в разные стороны, как того ждали вражеские пилоты. Первый Р-40 описал крутую петлю, пытаясь вырваться из расставленной ловушки. Его брюхо мелькнуло передо мной, и я дал очередь. Снаряды попали в цель и отрубили крыло. Я продолжал подъем и выполнил иммельман, после чего увидел, как каждый «Зеро» также расстрелял свой [392] Р- 40. Все они взорвались. Оставшиеся 6 истребителей бросились на нас. Мы разошлись вправо и влево, а потом выполнили крутую петлю, оказавшись над противником. Это сработало! Еще 3 Р-40 взорвались и сгорели. После этого 3 вражеских истребителя немедленно опустили носы и пикированием ушли от нас.

8 и 9 мая во время рейдов к Порт-Морсби я уничтожил еще 2 вражеских истребителя — Р-39 и Р-40. 10 мая я сбил Р-39, израсходовав рекордно мало боеприпасов, всего 4 пушечных снаряда. Это была самая лучшая стрельба в моей жизни и самое малое количество боеприпасов, потраченное на вражеский самолет. Я летел над Коралловым морем с Хондой и Ёнекавой в качестве ведомых. После 15 минут патрулирования мы заметили одиночную «Аэрокобру», медленно летящую на 3000 футов выше наших истребителей. Пилот, похоже, не видел никого и ничего. Он продолжал лететь по прямой, когда мы начали подкрадываться снизу сзади.

Я начал набирать высоту, только оказавшись прямо под брюхом вражеского самолета. Там пилот никак не мог меня заметить, и уклониться мог, только выполнив какой-нибудь случайный маневр. Хонда и Ёнекава летели в 200 ярдах ниже меня, прикрывая.

Невероятно, однако Р-39 позволил мне спокойно приблизиться. Пилот даже не подозревал о моем существовании. Я продолжал сближение, пока не оказался менее чем в 20 ярдах под вражеским истребителем. А он по-прежнему не видел меня! Возможность была слишком хорошей, чтобы упустить ее. Я сделал несколько снимков своей камерой «Лейка». Стрелка спидометра колебалась на отметке 130 узлов, и я запомнил эту цифру, как крейсерскую скорость Р-39.

Удивительный совместный полет моего «Зеро» и беспечного Р-39 продолжался. Хонда и Ёнекава были готовы перехватить «Аэрокобру», если ее пилот заметит меня и попытается спикировать. Я продолжал медленно подниматься, пока не оказался чуть справа вплотную под [393] вражеским самолетом. Я видел вражеского пилота совершенно ясно и никак не мог понять, почему он не осматривает небо. Это был крупный мужчина в белой фуражке. Несколько секунд я внимательно смотрел на него, а потом ушел прямо под его истребитель.

Я тщательно прицелился и потом чуть коснулся гашетки. Послышалось громкое чихание, и из каждой пушки вылетели по 2 снаряда (я узнал об этом позже). Я увидел 2 взрыва у основания правого крыла Р-39 и еще 2 в центре фюзеляжа. Р-39 разломился пополам! Два половинки фюзеляжа сначала разлетелись в разные стороны, а потом рассыпались на мелкие кусочки. Пилот выпрыгнуть не сумел. [394]