Внутреннее положение Австро-Венгрии
Чем дальше длилась война, тем больше главному командованию приходилось уделять внимания внутреннему положению страны. Доклады высших военных органов, материалы венского контрразведывательного центра, наблюдения политической группы разведывательного бюро и донесения специальных секретных наблюдателей — все это давало обильный материал для оценки внутриполитической обстановки.
Нельзя было не признать, что плохая организация продовольственного снабжения в Австрии стала заглушать волю к войне даже у абсолютно надежных слоев населения. В немецкой части Богемии, в моравско-силезском угольном бассейне, в Штирии, Нижней Австрии и Вене дело дошло до демонстраций. Успокоительные заверения и ссылки на объективные условия приносили мало пользы, если вовремя не подвозилось продовольствие.
Замечательно было то, что социал-демократия стояла в стороне от этих выступлений. 1 мая 1916 г. вождь социал-демократии Пернершторфер восхвалял императора Вильгельма II как миролюбивого монарха и подчеркивал заинтересованность рабочего класса в доведении воины до победного конца. Домес в июле выступил на собрании австрийского союза металлистов с лозунгом «держаться до конца».
Такое отношение к войне со стороны социал-демократии тем более примечательно, что за границей уже зарождалось движение международной солидарности рабочего класса. «Голландская фракция», настроенная явно враждебно к центральным державам, постановила на мартовском конгрессе 1916 г. в Гааге вести антимилитаристскую пропаганду в воюющих странах, распространять слухи о мире в центральных державах и вести подготовку всеобщей стачки в нейтральных странах, стремившихся вступить в войну. На конгрессе присутствовали германские французские, русские и румынские социал-демократы и анархисты; из Австрии был лишь один социал-демократ — Поль.
Прокламации, появившиеся в разных пунктах Германии и Австрия в начале 191–6 г., призывали население к выступлениям против войны. Были также конфискованы открытки антивоенного характера. [165]
Обращало на себя внимание чрезмерно большое количество немецких, польских и венгерских евреев, дезертировавших в Голландию, в связи с чем весной 1916 г. нами был назначен в качестве военного атташе в Гаагу подполк. Ишковский. По полученным им сведениям, дезертирство было организовано Англией при помощи сионистских организаций. Вне всякого сомнения, глава сионистов в Шевенингене, Генрих Грюнцвейн, поддерживал тесную связь с сионистами в Кракове и Львове.
Настоящим бедствием стали военнопленные, бежавшие из лагерей. К концу апреля 1916 г. их насчитывалось уже 12 440 человек. Правда, лишь немногим из них, вроде ген. Корнилова, удавалось пробраться на родину, но остальные держали наши органы охраны в постоянном страхе перед возможностью диверсионных нападений. Как показала действительность, эти опасения были преувеличены. Взрыв на военном заводе Энцесфельд 18 мая 1916 г. был вызван чрезмерным нагревом котла. Другие несчастные случаи также были вызваны несоблюдением на производстве технических правил предосторожности. Лишь взрыв арсенала в Цетинье, который должен был служить сигналом к восстанию, мог быть приписан черногорцам.
Взрыв арсенала служил условным сигналом для одновременного общего нападения на оккупационные войска. Во главе заговора, раскрытого своевременно, стоял бывший сербский военный министр ген. Радомир Везович. Когда генерал-губернатор натравил к нему одного офицера для передачи требования — в 24 часа покинуть страну, Везович, совместно с двумя своими братьями, предательски убил офицера, а сам бежал в горы. В качестве заложников были взяты его отец и брат, причем было объявлено, что они будут повешены, если Везович в течение пяти дней не явится на суд. Везович продолжал скрываться. Вследствие этого его брат был отдан в руки палача, престарелый отец был помилован. Лишь после объявления амнистии весной 1918 г. генерал явился и тотчас же выразил готовность принять участие в борьбе с повстанцами Капитуляцию этого человека, ставшего героем, генерал-губернатор оценил как моральное поражение его самого и его приверженцев, в силу чего приказал интернировать его в Пегстале и даже назначил ему месячное содержание в 1 000 крон.
Известную опасность представляли также пленные, возвратившиеся из России в порядке обмена. Антигосударственная пропаганда, организованная в русских лагерях для военнопленных, могла оказать неблагоприятное влияние и на возвращавшихся. Кроме того, нужно было для будущего выявить изменников [166] и зачинщиков, оставшихся в России. В связи с этим нужно было организовать своего рода политический карантин, посредством которого следовало отделить лояльные элементы от антигосударственных и путем опроса получить уличающие данные о деятельности изменников в плену. Поэтому в середине сентября, на совещании в военном министерстве, было решено при 10-м отделе (дела о военнопленных) организовать совместно со службой цензуры учет политически ненадежных лиц. Кроме того, в Заснице (Германия), куда прибывали из Швеции возвращавшиеся пленные, был организован контрольный пункт.
Со стороны государственных органов и общественных организаций стали часто поступать протесты против массового интернирования политически подозрительных лиц. Постепенно и сама контрразведка стала спокойнее смотреть на вещи. Провинциальным правительствам было поручено проверить интернированных и причины их интернирования. Признанные невиновными были освобождены. В Талердорфе (близ Граца) в середине 1916 г. из находившихся 14000 галичан и буковинцев было освобождено около. 11 300 человек. Оставшиеся были преимущественно русины. Как впоследствии выяснилось, при этом поступили чересчур либерально. Перемышльскому военному округу было немало хлопот с возвратившимися, среди которых оказалось очень иного русофилов. В Сирмию, после спешной проверки интернированных в лагерях, вернулось столь большое количество антигосударственных элементов, что военному командованию пришлось вновь прибегнуть к их интернированию.
Одним из последствий поражения на русском фронте явилось новое обострение польского вопроса. Социалист Иодко Наркевич предложил нашему главному командованию использовать тайную польскую военную организацию, которая, по оценке полк. Паич, насчитывала до 300000 человек. В условиях того времени нельзя было недооценивать такой силы. При неправильном использовании она представляла большую опасность. Вопрос заключается лишь в том, на каких условиях было возможно достигнуть ее использования. Между Германией и Австро-Венгрией по этому поводу не было единодушия. После недавних неудач на австро-венгерском фронте Германия вовсе не склонна была соглашаться на австро-польское соглашение. Кроме того, к этому времени ухудшились отношения с бригадиром Пилсудским вследствие отказа предоставить ему командование всеми польскими легионами. Причиной отказа были многочисленные протесты со стороны враждебных Пилсудскому польских групп, в особенности правых партий. [167] В результате в июле 1916 г. он подал заявление об уходе. Согласие на это было ему дано лишь 26 сентября 1916 г.
Тем временем было решено создать вместо легиона польский вспомогательный корпус. В результате длительных переговоров с полк. Сикорским, ярым сторонником австро-польского соглашения, было намечено сформировать польский корпус в составе 4 бригад, с собственными полковыми знаменами и польской формой обмундирования. Однако перед этим необходима была декларация центральных держав относительно будущего Польши. В связи с сопротивлением Германии оставалось одно решение: объявить Польшу самостоятельным государством, а Галиции обещать широкую автономию, оставляя ее польской провинцией Австрии. Поднялась целая буря негодования против «нового раздела Польши». Депутат Дашинский резко напал на командование восточного фронта, по вине которого стал необходим этот гнилой компромисс. Главное командование, знавшее обо всем этом от своих секретных осведомителей, должно было приложить все усилия к дальнейшему согласованию польского вопроса между Австрией и Германией. Вдобавок в это время опасность на востоке была уже ликвидирована, и не было больше острой необходимости в польской армии, которая еще находилась, в сущности, в области воображения. Между тем создание самостоятельного польского королевства, при необходимости дальнейшего выкачивания экономических средств из населения, было сопряжено с нежелательными осложнениями. Однако дело уже было начато, и 5 ноября 1916 г. центральными державами был опубликован манифест. Как установила наша агентура, первое впечатление было против ожидания хорошим.
Однако это длилось недолго. Антанта, в страхе перед призраком польской армии, квалифицировала манифест как нарушение международного права. Ее пресса изливала яд и желчь, убеждая поляков, что все это делается лишь ради вербовки новых солдат. Русофилы — прежде всего Дмовский — протестовали. С пламенным протестом выступили Сейда, граф Замойский, Падеревский. Социалисты тоже возмущались оккупационными властями — «вешателями Польши», продавшими польскую независимость. Полк. Сикорский, вздумавший возобновить вербовку, подвергся сильным нападкам. Его называли продажным изменником, торгующим кровью польского народа. Польская военная организация призывала вступать в ее ряды, но вооружение своих членов откладывала до начала наступления против России. [168]
В Польше появились агенты Антанты, агитировавшие против формирования армии. Наше посольство в Копенгагене, противодействовавшее шпионажу русского полковника Потоцкого и военного атташе Бескровного, установило, что из Дании распространялась пропаганда, стремившаяся вызвать недовольство в польском легионе и среди наших и германских войск в Польше и Литве. Вербовка в польский корпус потерпела полную неудачу. Поляки во вновь созданном королевстве были недовольны тем, что оккупационные власти по-прежнему изымали у них продовольствие и прочие предметы первой необходимости. Поляки в Галиции, оставшись отделенными от Польши, ворчали. Наконец, украинцы потеряли надежду освободиться из-под власти поляков. Следствием всего этого было глубокое недовольство и возбуждение в стране, тяжело пострадавшей от эвакуации русскими трудоспособного населения и от злоупотреблений галицийских властей. Таким образом, ловкий, на первый взгляд, политический шахматный ход оказался неудачным во всех отношениях.
Единственный практический успех, достигнутый разведывательной службой, заключался в том, что (распространение манифеста на русском фронте с помощью воздушных шаров значительно увеличило приток перебежчиков-поляков. Вскоре это побудило русских использовать своих поляков на кавказском фронте.
Масса документов, захваченных в Сербии, вскрыла (ненормальную обстановку, царившую в наших приграничных областях. После первоначального беглого просмотра этих документов комиссией полк. Керхнаве, я, в целях получения общего обзора, организовал в конце 1916 г. систематическое их изучение различными органами. По документам министра Пашича можно было проследить все этапы широко задуманной политики по усилению Сербии. Выявлены были связи со славянами в Австро-Венгрии и даже с венграми. После аннексии Боснии и Герцеговины общая политическая линия Сербии заключалась в скрытом вооружении и в проведении ловкого маневра, который должен был взвалить вину за войну на Австро-Венгрию.
Перед войной сеть сербского шпионажа, при содействии чехов и сербов, покрывала всю Австро-Венгрию. По кассовой книге сербского военного министерства за 1914 г. значилась уплата 53 агентам в Боснии и Герцеговине, 31 агенту в Хорвато-Словении, 5–6 — в Венгрии и в Софии — шпиону-двойнику инженеру Краль, который передавал сербам задания нашего военного атташе. Еще более интересные данные обнаружили кассовые книги в отношении расходования секретного [169] фонда сербского премьер-министра. По ним было установлено, что боровшиеся за рубежом против Австрии политические деятели, как-то: Гинкович, Зупило, Бакотич, проф. Рейс, Грегорин, Иво, Войнович и д-р Гаврила, получали весьма солидные субсидии. Так, например, с 29 мая по 3 июля 1915 г. Зупило получил 12 000 динаров. Ряд наших агентов оказался двойниками. Среди них Таушанович, продавший сербам наш шифр, полученный от разведпункта в Панчове. Затем «международный шпион» и мошенник Кужель, пытавшийся выдать сербскому посланнику в Афинах наших агентов в Салониках. Наконец, албанец Байрам Кур, дольше всех других игравший роли шпиона-двойника. Мы узнали также, что один чиновник сербского происхождения, руководивший во время балканской войны нашей радиостанцией, организованной на границе Боснии для перехватывания сербских депеш, выдал этот секрет сербской организации «Народна Одбрана».
Ряд документов сильно компрометировал династию Карагеоргиевичей. В частности, было найдено обвинительное заключение военного суда от 1879 г., в котором Петр Карагеоргиевич, Лукич из Милосевача и портной Милан Шелякович обвинялись в нелегальном приезде в Сербию в целях убийства правящего монарха. Еще хуже было письмо С. Лукашевича Пашичу с копией письма королю, датированного 1905 годом. В этом письме Лукашевич угрожал королю, что если не будут удовлетворены его справедливые денежные требования, он «разоблачит чудовищные факты: убийство по приказу Петра короля Александра Обреновича, подготовку вторжения сербов в Черногорию при помощи обмана пограничной стражи подложными документами; получение комиссионных при заказах на орудия, намерения Петра отравить черногорскую княжну Ксению, если она выйдет замуж за короля Александра Обреновича, и т. п. Как видно из сербской бухгалтерии, упорный Лукашевич действительно получил свои деньги.
При наличии подобных нравов неудивительно, что сербы, бежавшие в Женеву, обвиняли друг друга в расхищении казенных денег.
Сербские разведывательные органы своевременно уничтожили свои документы. Лишь в Лознице эта мера предосторожности не была принята. Благодаря этому, весной 1916 г. в Баньялука начался грандиозный судебный процесс 156, а зимою в военном суде в Сараеве — процесс 39 подсудимых. Начальник разведки капитан Коста Тодорович, в сентябре 1914 г. покончивший с собою, чтобы не попасть в плен, тщательно вел дневник и список агентов. Благодаря этому и при [170] помощи других документов военным экспертам удалось вскрыть всю историю сербской разведки и связь ее с организациями «Словенски Юг» и «Народна Одбрана». Большинство подсудимых — 119 человек — было признано виновными. Среди важнейших обвиняемых, присужденных к смертной казни, замененной тюрьмой при Помиловании, находилось 6 священников и 4 учителя.
В Далмации, где в общем славяне держались более лояльно, неожиданно появились агитаторы, призывавшие солдат к дезертирству. Странным образом из отпуска стали часто не возвращаться даже отличные солдаты. Несмотря на все усилия, корень зла обнаружить не удалось.
Словенцы из ненависти к Италии выполняли свой долг, но ясно было, что они лишь отложили до конца войны свои надежды на объединение с хорватами. В связи с противодействием Венгрии, все более распространялась мысль, особенно среди интеллигенции и молодежи, достигнуть объединения вне рамок Австро-Венгрии. Местные власти Крайны должны были сами признать, что школы в Лайбахе воспитывали молодежь скорее в духе государственной измены, чем в духе лояльности. За рубежом антиавстрийская пропаганда сербов делала тревожные успехи. В Америке проживало примерно 700 000 сербов, большинство которых относилось враждебно к Австро-Венгрии, и этого факта нельзя было недооценивать. Эти настроения увиливали агитационные поездки д-ра Поточняк и Милана Марьянович. Правда, среди различных организаций не было единства. В Европе Массарик стремился к объединению партий, которые были едины лишь во враждебном отношении к Австро-Венгрии. Итальянцы начали менять свое отношение к словакам, учитывая, что враждебность словенского населения чрезвычайно затрудняет осуществление их завоевательных планов. Министр Бисолатти заявил в интервью, опубликованном газетой «Матен», о предстоящем союзе с югославянами.
С 1916 г. в Богемии пошло на убыль движение в пользу чешской независимости. С одной стороны, вожди движения были обезврежены, с другой — повлияла неспособность русских развить свои успехи на фронте. Кроме того, населению было не до политики из-за продовольственных трудностей.
В южном Тироле, после бегства или интернирования ирредентистской интеллигенции, одержал верх дух лояльности. В частности, он нашел выражение в июле, когда местной стражей были захвачены изменники Чезаре Баттисти и Фабио Фильци. Когда оба пленника совершили свое «прибытие в город», [171] жители Триента толпами высыпали на улицу. Конвой должен был приложить все усилия, чтобы спасти изменников от самосуда. Все же он не мог заставить население прекратить оплевывание изменников, которым оно, по итальянскому обычаю, выражало свои чувства.
В отношении лояльности итальянцев, попавших в русский плен, их соотечественники также были сильно разочарованы. Еще 6 октября 1914 г. русский посол в Риме Крупенский предлагал переправить от 10 до 20 тысяч пленных итальянцев. Этот план начали при помощи всевозможных хитростей приводить в исполнение еще до вступления Италии в войну, но большинство пленных с возмущением отвергало предложение. Так, например, в лагере, где находились 2 500 итальянцев, лишь один дал свое согласие. Позднее, в связи с обострением нужды среди пленных и с потерей надежды вернуться на родину, нашлось 4 300 из 25 000 пленных итальянцев, которые были признаны надежными и через Архангельск отправлены в Италию. Из них только 300 человек добровольно пошли на фронт. Италия не могла скрыть своего разочарования, и по адресу руководителя этого дела полк. Бассиньяно было направлено немало упреков. Примерно 2 000 человек. из общего числа пленных итальянцев, достигшего IK этому времени 40 000 человек, были собраны во время русской революции в лагерях у Кирсанова, но и они предпочли пробиваться через Сибирь. Пленные, попадавшие в Италию, естественно, хотели поддерживать связь со своими семьями, не открывая, однако, своего неблаговидного поведения. Для этой цели их почту стали отправлять по конспиративному адресу в Петербург «Uffizio centrale dei prigtonieri». Но так как итальянская почта ставила на этих письмах свой штемпель, то эта хитрость была нами раскрыта сразу.
Бросая общий взгляд на последние месяцы 1916 г., следует признать, что с общегосударственной точки зрения недостаток продовольствия вызвал ряд неблагоприятных последствий, но контрразведка, благодаря своей хорошей организации, успешно выполняла свои задачи.
Судебные работники, разбиравшие дела по шпионажу и государственной измене, наспециализировались в этом деле. Кроме того, как им, так и работникам разведки, существенную помощь приносила книга офицера генштаба капитана д-ра Зоберинг, майора Ишковского и капитана Нордегга «Служба борьбы со шпионажем».
Работу контрразведки облегчало то обстоятельство, что австрийский парламент с начала войны был распущен. Деятельность [172] венгерского парламента, вследствие более патриотичного состава депутатов, была менее опасной, хотя и здесь произносилось немало необдуманных речей, давших богатый материал для неприятельской пропаганды.
Происшедшее 21 октября убийство премьер-министра графа Штюрк свидетельствовало о наличии в социал-демократической партии радикального крыла, не подчинявшегося старому испытанному руководству Виктора Адлера, Пернершторфера и Шумейера. Убийца, сын Виктора Адлера, выдвинул в качестве мотива преступления отрицательное отношение графа Штюрка к созыву парламента. Далее, в начале ноября, общегосударственная конференция немецкой социал-демократической партии Австрии вынесла резолюцию о немедленном созыве парламента и выдвинула пожелание о. скорейшем окончании войны.
Две недели спустя, 21 ноября 1916 г., скончался престарелый император Франц-Иосиф.