Пролог

Мои дедушка и бабушка по отцовской линии эмигрировали на рубеже веков из России в Канаду. Вместе с другими эмигрантами они поселились в маленьком городке Уокоу в провинции Саскачеван, где мой дед Аарон Островский занялся процветавшей розничной торговлей, которая, однако, совершенно заглохла в годы Великой депрессии. После этого он с семьей переехал в Эдмонтон в провинции Альберта, где присоединился к постоянно увеличивавшейся еврейской общине.

Примерно в это же время из России в Палестину переехала, опасаясь погромов, семья Марголиных: Эсфирь, Хаим и их маленькая дочка Рафа. Они поселились в Иерусалиме и там у них родились еще двое детей: Мира и Маца.

Сид Островский, пятый из семи детей, был во время Второй мировой войны летчиком в канадской бомбардировочной эскадрилье, базировавшейся в Европе. После войны он вступил в армию новообразованного государства Израиль. Там он встретился с Мирой Марголиной, которая к тому времени закончила свою службу в британских войсках, воевавших против немцев в Северной Африке.

Они поженились и поселились в Эдмонтоне, где и родился я 28 ноября 1949 года. Моя мать, которая совсем не напоминала типичную домохозяйку, нашла место учительницы в еврейской школе в Эдмонтоне. Воспитание сына она передоверила бабушке по линии отца, Бесси Островской.

Для меня было большой удачей попасть к дедушке и бабушке. Моя мать была одержима духом свободы, она мечтала о карьере актрисы и хваталась за любые, самые мелкие предлагаемые роли, что, в конце концов, привело ее в состояние полной прострации. Мой отец, наоборот, был уверен, что однажды он достигнет своей цели: воплощения американской мечты о финансовой безопасности и спокойной жизни. Но путь к этому был долог и труден. Непреодолимые противоречия характеров привели к разводу моих родителей. Мне тогда было пять лет.

Моя мать взяла меня с собой в Израиль, где обо мне заботились ее родители, Хаим и Эсфирь Марголины. Мой дед, который работал в Иерусалиме главным ревизором в UJA (Объединенном Еврейском Агентстве), ежедневно ездил из Иерусалима в Голон — маленький городок в предместьях Тель-Авива — и назад. Я охотно вспоминаю их маленький дом на улице Га-йод-далет. Это был теплый, полный любви дом. Там было много книг и долгие разговоры об исполнении сионистской мечты и об ее воплощении в реальной, повседневной жизни.

Моя бабушка, очень красивая женщина, очень гордилась собой как «Ба-лех-босс-тех», что на идиш означает примерную домохозяйку, которая подавала на стол только превосходные блюда и никогда не просила помочь ей. За ее спиной шептались, что она вовсе не еврейка. У нее были светлые волосы и светло-голубые глаза, что придавало ей совсем славянский вид. Но она происходила из ультра-ортодоксальной семьи с традициями потомственных раввинов.

Так как я выказывал тягу к рисованию, дед и бабушка привели меня к нашему соседу — художнику по фамилии Гилади. Он подарил мне ящик с масляными красками и посвящал мне некоторое свое время. Он привил мне основы перспективы и использования красок. Рисование стало моей страстью на долгие годы.

Когда я пошел в школу, мать снова забрала меня в Канаду, в городок Лондон в провинции Онтарио, но через год вернула к своим родителям в Израиль. Там я провел спокойные годы. Иногда моя мать проносилась, как смерч, но так же быстро исчезала за горизонтом. Во время одного из таких посещений она решила, что для меня будет лучше учиться в интернате. Просьбы дедушки и бабушки остались без ответа, и я провел ужасный год в столь же ужасном месте, называемом «Хадасим», в интернате в центре Израиля, который финансировался и управлялся «Хадасса Вицо» — еврейской женской организацией в Канаде. Если бы положение в интернате было широко известно, его давным-давно закрыли бы. Но я перехватил инициативу и вернулся к дедушке и бабушке. Я вступил в военизированную молодежную организацию «Гадна» и как член стрелкового клуба «Абу Кабир», которым руководил старый майор Дан Давид, завоевал второе место на чемпионате страны по стрельбе.

В старшем классе я встретил Беллу и влюбился в нее с первого взгляда. Мы проводили вместе каждую свободную минуту, в школе мы любили одни и те же предметы, мы любили путешествия, книги, разговоры о политике, но больше всего мы любили друг друга. Когда нам исполнилось 18 лет, нас призвали в армию. Белла попала в аппарат министерства обороны, а меня направили в военную полицию. После окончания основного курса обучения я закончил курс унтер-офицера. Сразу после этого меня послали на офицерские курсы, которые я закончил, став самым молодым офицером израильской армии. Мне еще не было 19 лет, а я уже был лейтенантом. Потом я прошел курс офицеров военной полиции и спецкурс по военному праву. К этому добавлялись снайперская подготовка и минно-подрывное дело.

После завершения моего так называемого военного обучения мы с Беллой поженились. Нам еще не было 20 лет. Нам говорили, что мы слишком молоды, но я никогда не рассматривал нашу связь как помеху, а как то, над чем мы вместе работаем. Через год у нас родилась дочь Шарон и наша жизнь была полна радужных планов.

После завершения трехлетнего срока службы я покинул армию в звании старшего лейтенанта. Мы посетили мою семью в Эдмонтоне и прожили там пять лет. Наша вторая дочь Леора родилась в Эдмонтоне, когда Шарон было четыре года.

В 1977 году мы вернулись в Израиль. В день прибытия я был призван на флот и получил должность унтер-офицера по особым поручениям. В течение пяти лет я вырос до капитана третьего ранга. Большую часть срока службы я руководил отделом по испытаниям и координации новых систем вооружений до их принятия на вооружение ВМС. В это же время меня послали в Академию Генерального штаба и управления, которую я успешно окончил. После того меня стали приглашать в нее как доцента для чтения лекций.

Белла и я переживали прекрасное время. У нас был большой круг друзей, с которыми мы проводили пикники и вечеринки. Потом мне впервые позвонили люди из спецслужб. Я предположил, что это был Моссад или что-то подобное. Я должен был пройти ряд долгих и трудных тестов, до того, как я узнал бы что-то более подробное о предназначавшейся мне работе. Работа требовала длительных разлук с Беллой и детьми, ведь я должен был стать «бойцом», специальным агентом -»нелегалом» для работы в тылу противника. Я отказался, и, после многочисленных попыток меня уговорить, они приняли мой отказ.

В 1982 году я уволился с флота и стал издавать журнал о видео, первый в Израиле. Как и многие новинки, эта идея оказалась неудачной. Потом я открыл свое маленькое дело, связанное с росписью по стеклу, но и оно, из-за полного отсутствия спроса, провалилось. Я также учился программированию, полагая, что это профессия будущего.

В это время из Моссад позвонили снова. В этот раз они сразу сказали, что я не буду надолго разлучаться с семьей. Я опять прошел многочисленные тесты, продолжавшиеся почти год.

Когда я еще работал в своем магазинчике по продаже рисунков на стекле в Херцлии, ко мне пришли два человека, которых я знал еще по временам моего видеобизнеса. Они были производителями пластиковых коробочек для видеокассет. Тогда я делал для них разные графические работы. Оказалось, что один из них, некий Итцик Царуг, был тесно связан с израильским преступным миром. По заказу своих дружков он хотел попросить меня помочь им с изготовлением большого количества фальшивых кредитных карточек — Виза, Мастер Кард и др. Они передали мне несколько украденных карточек и хотели получить копии с них.

Я позвонил одному моему другу, адвокату в Тель-Авиве, который был раньше моим подчиненным в военной полиции. Я хотел заранее защититься с правовой стороны в этом вопросе. Мой адвокат устроил мне встречу с полицейским офицером Эйтаном Голаном, шефом тель-авивского отдела по борьбе с фальшивомонетчиками. Я рассказал ему все, что знал. Он спросил, готов ли я законспирированно работать для полиции, и я согласился сотрудничать с ними на добровольной основе, если мое имя не будет названо. У меня все же были виды на Моссад.

Через несколько месяцев была арестована вся сеть фальшивомонетчиков. В газетах написали, что полиция получила помощь от некоего художника-дизайнера, но мое имя не было названо. Отделу безопасности Моссад удалось предотвратить все попытки полиции привлечь меня к суду в качестве свидетеля. С того времени я стал членом Моссад, элитной команды, стал защитником державы. Моя жизнь никогда уже не будет такой, как прежде.