Глава 16

Я закурил и уселся на край кровати. Несколько минут мы помолчали.

— О'кей. Теперь мы переходим к твоему следующему заданию, — сказал Эфраим.

— Какому?

— Ты нанесешь короткий визит нашим британским друзьям и предложишь им свои услуги.

— Англичане? Они наши союзники. Какого черта тебе от них нужно?

— Ничего особенного. Мы только знаем, что они подозревают нас в связи с попыткой пронести бомбу в самолет израильской авиакомпании «Эль-Аль».

— С той попыткой, которая сорвалась в аэропорту Хитроу?

-Точно.

-Но разве тогда не служба безопасности «Эль-Аль» предотвратила теракт в самый последний момент?

— Именно так. Но возник слух, что мы стояли за этим делом, потому что хотели испортить впечатление о службе безопасности авиакомпании и представить себя в лучшем виде. И в тоже время, мы якобы хотели навесить это дело на сирийцев.

— И что, это правда?

— Вполне возможно. Я не знаю, но этот слух должен исчезнуть.

— Итак, я должен пойти к ним и сказать, что это были не мы? Я улыбался, это все забавляло меня.

— Нет. Ты расскажешь им примерно то же, что рассказывал русским, но с тем исключением, что ты уже не работаешь на нас. Он передал мне конверт. — Здесь документы, которые ты дашь им, чтобы подтвердить, что ты работал на Моссад.

— Почему мы просто не сделаем так, чтобы их человек в Моссад меня перепроверил? Я рассмеялся.

— Это простая работа. Эфраим оставался серьезен. — Ты должен сделать ее как можно быстрее. Я останусь здесь, пока ты не закончишь, а потом улечу.

— Ты знаешь, эта работа не совсем совпадает с тем, что ты говорил мне о причинах, почему мы делаем все это.

— О каких причинах?

— Я думал, мы занимаемся тем, что затягиваем Моссад в дерьмо, чтобы вызвать смену его руководства. И тут внезапно мы должны защищать его репутацию?

— Мы убьем одним выстрелом двух зайцев. Во-первых, мы восстановим реноме Израиля и накроем сирийских дипломатов в Великобритании. Во-вторых, ты в лучшем виде предстанешь перед англичанами. Если они отметят тебя не как человека, который хочет только мести, то они тебе будут очень доверять. Мы используем это их доверие, чтобы поставить бюро в трудное положение и вздуть нашу лондонскую резидентуру.

— Долго мне еще ждать следующего задания? Я теряю терпение в этом вонючем месте. Я хочу увидеть свет в конце тоннеля или хотя бы что-то похожее.

Он улыбнулся. Я заметил, что улыбка далась ему нелегко. Он находился в том мире, который мог измениться в любой момент, и должен был быть очень внимательным.

— Твое следующее задание готовится, пока мы разговариваем. Когда ты выполнишь его, ты снова будешь вместе с Беллой и дочерьми.

— Когда же? Я уже не мог дождаться.

— Время пока не пришло, Виктор. Сначала заверши британское задание.

Я обязательно хотел вытащить из него больше, но он просто откинулся на спинку кресла, и его круглое лицо приняло слегка забавное выражение. Я решил ограничиться тем, что узнал.

Он видимо решил, что пришел момент сказать пару ободряющих слов. Он сказал: — Ты однажды спросил меня, почему мы не расскажем обо всех делах в средствах массовой информации и не добьемся так падения Моссад.

Я кивнул.

— Мы не можем навредить организации снаружи — ей в Израиле слишком доверяют. Все равно, что мы ни скажем, мы не сможем даже поцарапать ее поверхность. Моссад нужно представить всем, тем, что он есть: некомпетентным, ленивым, слишком разросшимся, жадным монстром. Это может произойти только шаг за шагом. То, что мы сейчас делаем, это нападение на Моссад с флангов. Мы будем бить его со всех сторон. Мы поставим на карту наше существование против некомпетентности Моссад.

— Что ты имеешь в виду, «поставим на карту»?

— Если бюро так некомпетентно, как мы утверждаем, то они никогда не узнают, откуда исходят удары по ним. Если они так хороши, как все верят, тогда, — он улыбнулся, — тогда они нас поймают.

— А что с репутацией страны? Не все могут различить Моссад и Израиль?

— Это верно, но мы общаемся только с разведками, а они знают разницу. В процессе нашей работы, в конце концов, мы вовсе не собираемся разрушить также и государство. Мы должны действовать очень осторожно, как бригада по сносу домов, которая в центре города сносит высотное здание. Можно развалить весь центр города, но можно сделать это профессионально. Если мы будем работать слишком грубо, то это может привести к тому, что отношения между Израилем и любой страной мира, которую Моссад облапошил, будут разорваны. А это почти все страны, с которыми у нас есть дипотношения, и еще парочка тех, с которыми мы их, возможно, установим в будущем. Наша цель — бюро и именно бюро в том виде, в каком оно есть.

Я посмотрел на него без воодушевления. Я устал. Я знал, что мне предстоит, и был рад тому, что он потрудился мне объяснить ситуацию. Я пришел в Моссад только по одной причине: защищать мою родину, не Моссад, и его боссов, а именно мою страну. И если Моссад стал угрозой для моей страны, тогда он враг. Точно по той же причине я после возвращения из Канады поступил на службу в военный флот. Я думал, что нужно защищать то, что любишь.

— И еще кое-что. Его голос звучал по-прежнему нормально, без тени эмоций, какие он показал только что. Он говорил, как сторонний наблюдатель.

— Команда «Кидон» рыщет по Нью-Йорку и ищет человека, который, как они думают, вступил в контакт с ООП.

Я заметил, как застыла моя кровь. Я замотал головой.

— Как ты сказал?

-Ты правильно услышал, — ответил он спокойным трезвым тоном.

— Ты можешь воспринимать это так спокойно, в конце концов, они прибыли сюда не за твоей задницей.

— Ну, судя по тому, как это выглядит в данный момент, то и не за твоей.

— За кем же тогда?

— Очевидно, человек из ООП, с которым ты встречался, не так умен, как ты думал, или дьявол позаботился о тебе, но, короче, он послал сообщение о тебе в Тунис, и его перехватило «Подразделение 8200».{27}

— Ты хочешь сказать, что этот парень говорил обо мне по телефону?

— Да.

— Он назвал меня?

— Это я как раз хотел рассказать тебе. Нет, он не назвал тебя, а только описал, причем не очень точно. Я думаю, команда попытается найти его и выжать из него твое лучшее описание.

— Он говорил, кто я?

— Да, они узнали, что он разговаривал с так называемым офицером израильской спецслужбы, но не уверены, что это так. Ты знаешь, что любой засранец, любой малыш, сказал бы, что он из Моссад. Я бьюсь об заклад, что половина всех израильтян, живущих в Нью-Йорке, когда-то кому-то сказала так. Это как израильский «Мэйфлауэр»: все на борту, когда он пристает к земле. Ах да, и они дали «Белый код»{28}.

Он улыбнулся, а мне внезапно стало не до того. Я знал, он старается, чтобы я не придавал этому большого значения, но группа «Кидон» так быстро не сдастся. У них нет репутации проигрывающих людей.

— А что с людьми Кахане, которые наблюдают за бюро ООП? Бюро уже связывалось с ними?

— Еще нет, но ты можешь заключить пари на свой последний доллар, что они сделают это. Я не хочу нагонять на тебя страху, но и не хочу придавать тебе ложное чувство безопасности. Я действительно не думаю, что ты должен слишком ломать себе голову из-за этого. Команда «Кидон» здесь немного попоет и потанцует, а затем уедет домой. У них слишком много более важных дел, чем охота за призраком.

— Если они получат мое хорошее описание, то это не будет уже охотой за призраком. А что, если они спросят того парня Меира Кахане, которого я оставил в кабинке «пип-шоу», чтобы он там сделал лужу?

Эфраим улыбнулся. — Об этом тебе совсем не стоит беспокоиться. Он ничего не скажет.

— Почему нет? Он меня очень хорошо разглядел, и его друг тоже.

— Несмотря на это, он никому ничего не расскажет, в любом случае ничего о том, что случилось на самом деле. Когда его друг наконец-то вытащил его, то он рассказал, что на него напала целая толпа палестинцев, а посетитель бюро ООП, то есть ты, несомненно, вождь палестинцев или кто-то вроде того. Так он стал героем в своем кругу еврейских нацистов, и ему вовсе не нужно признаваться, что это все с ним сделал один человек, к тому же тот, за которым он должен был следить.

— Откуда ты это все знаешь?

— У нас и там есть наши люди. Ты же не думаешь, что мы позволяем этим чокнутым поступать, как им заблагорассудится?

Это было приятно узнать, но это меня действительно не успокоило. Напротив, чем больше я думал об этом, тем более я раздражался. — Это выглядит так, будто кто-то в бюро серьезно занимается этим делом, иначе они не послали бы группу «Кидон» в США. Это трудный ландшафт. Что у них есть в руках?

Я думаю, если бы я начал расследование, то уж нашел бы, где, черт побери, скрывается этот Виктор Островский. Я последний человек, который вылетел из бюро, и тут, в мгновение ока, в бюро ООП в Нью-Йорке выныривает кто-то, к кому вполне подходит мое описание.

— Ну да, они тоже думают, возможно, о чем-то подобном, но пока они смогут тебе что-то сделать, они должны сперва тебя найти.

— Значит, я теперь в бегах?

— Нет, но будь осторожен. Прими все меры безопасности и не впадай в эйфорию только из-за того, что ты на американской земле. Я знаю, что Муса из отдела безопасности пытается поймать тебя. По его поручению кто-то позвонил твоей жене и попросил ее, передать для тебя сообщение, чтобы ты связался с ним. Но по той или другой причине она не передала тебе это сообщение, я предполагаю.

— Нет. Я не получал такое сообщение. Возможно, она думает, что они хотят вернуть меня, но она хочет, чтоб этого не произошло. Я не знаю.

— Прежде всего, не спрашивай ее. Ее телефон прослушивается. Если ты что-то знаешь, что она тебе не рассказывала, то они заметят, что у тебя еще есть контакты, и все лопнет.

— Ты сразу узнаешь, что делает группа «Кидон», или тебя информируют позднее?

— Я держу руку на пульсе, если ты это имеешь в виду. Я получаю предварительные сведения и, конечно, предупрежу тебя, если станет жарко.

* * *

Выяснилось, что маленькая игра с англичанами не менее опасна, чем упражнение с Советами. Она даже была намного тяжелей. Мы имели дело с очень искушенной и опытной разведкой, которая поддерживала хорошие, если не сказать отличные, отношения с Моссад. То, что в Соединенном Королевстве возрастала озабоченность грязными трюками Моссад, было хорошей зацепкой. Но сначала нам нужно было в этом немного покопаться.

У меня должен был быть повод, который привел меня к ним, и я должен был суметь доказать, что я был агентом Моссад. Эфраим дал мне разные документы, которые я смог бы использовать для убеждения их в том, что я тот, за кого себя выдаю. Одним из них была фотокопия британского паспорта, который я год назад использовал при проведении одной операции в Европе. Эфраим дал ее мне вместе со служебным отчетом о подробностях акции.

Я должен был также использовать свой контакт с британским представителем на Ближнем Востоке, который был ответственен за военные захоронения уже исчезнувшей Британской Империи в этой части мира. В бюро думали, что он работает на британскую секретную разведывательную службу и собирает данные о тактических свойствах местности. Под легендой канадского кинорежиссера я вступил с ним в контакт во время одной акции и попытался выудить из него информацию. Эфраим был уверен, что если этот человек действительно работал на разведку, то он отметил этот факт в своих отчетах и мог бы меня идентифицировать.

Мы решили, что у меня есть две причины для прихода к англичанам: одна — деньги, другая — месть. Я должен был также выказать беспокойство из-за того, что действия Моссад в Великобритании могут привести к волне антисемитизма, если дела выйдут из-под контроля, и всплывет британская версия дела Полларда, что приведет к обвинению всех британских евреев как тайных пособников Моссад. Подобный результат, несомненно, привел бы к возрождению старой истории с «Протоколами сионских мудрецов»{29}.

Такая аргументация была мне тем более легка, что я действительно был убежден в том, что такое произойдет — это только вопрос времени. Если британские власти поймут опасность и подготовятся к ней, возможно, эта угроза будет предотвращена.

Не было опасности того, что британская спецслужба такую информацию использует для развязывания какой-то антиеврейской кампании. Но так как Аралех Шерф, новый шеф «Цафририм»{30}, был известен своими воинственными настроениями и верил, что Бог дал Израилю право использовать еврейскую диаспору в своих целях, можно было предположить, что он разовьет действия в этой сфере до предела, что когда-нибудь приведет к краху.

— А что я скажу им, если они захотят больше узнать об этом вопросе? Я думаю, мы же не сможем принести им на подносе списки «сайаним»?

— Нет, но мы можем намекнуть им, где они могут их найти, если посмотрят попристальней. Всегда лучше, если они смогут предупредить людей, а не ловить их. Представь себе, они схватят одного еврея, который работает в военной промышленности и передает данные Моссад. Такой случай, пройдя по всем инстанциям и попав в прессу, несомненно, поставит под подозрение всех евреев западного мира. И, несомненно, на процессе выяснится, что это не единичный случай. Тогда нам сможет помочь только Господь Бог, но, учитывая, как мы вели себя последние тридцать лет, я сомневаюсь, что он захочет платить по нашим счетам.

Было около двух часов пополудни, когда я вышел из такси и прошел два квартала пешком до британского посольства. Я поднялся к главному входу и попал в застекленную приемную. Я сказал, что хочу поговорить с представителем британской разведки и у меня есть информация, которая его обязательно заинтересует.

Я подождал, смотря на входящих и выходящих людей и надеясь, что мне не встретится никто из моих знакомых или что кто-то, кого я сам не знаю, узнает меня. Через десять минут я был убежден, что это неправильный метод. Я вышел и прошел с квартал, думая, как бы мне это проделать. По телефону-автомату мне удалось пробиться к человеку, который в посольстве был ответственен за вопросы безопасности. Было маловероятно, что телефон подслушивается. — Меня уволили из Моссад, и я хочу поговорить с кем-то из британской спецслужбы. У меня есть данные, которые Вас могут заинтересовать.

Человек на другом конце провода не медлил ни минуты. — Вы в Вашингтоне?

— Да, и недалеко от посольства.

— Вы можете зайти?

— Конечно.

— Когда Вы будете у нас?

— Через 10 минут. Я хотел посмотреть, будут ли в посольстве какие-то приготовления до того, как я приду. Я еще раньше проверился и удостоверился, что «чист». Если бы я после этого засек «хвост», то знал бы, где его подхватил.

Я описал этому человеку свою одежду и сообщил ему мое имя. Он сказал, что будет ждать меня на входе, и попросил приготовить паспорт.

Через 10 минут я прибыл на место. У телефонной будки я в киоске купил горячую сосиску — такая работа всегда возбуждала во мне аппетит. Обычно я терял аппетит, когда чуял действительную опасность, но здесь дела проходили так, что я чувствовал себя хорошо. На мне был костюм в полоску «с иголочки», черные туфли, плащ и желтый галстук в черный горошек — стандартный галстук тогдашних «юппи». «Прикид» от «Пэйсли» был у меня второго сорта, а у человека, который меня ожидал, казалось, сорт был первым. В остальном мы были одеты почти одинаково. Наверняка, он чесал затылок, слушая мои приметы по телефону. Несомненно, у него где-то был и плащ, похожий на мой.

Пока я проходил проверку безопасности, он улыбнулся мне, затем протянул мне руку. После вступительных вежливых церемоний он провел меня к следующей двери, где он вынужден был согнуться, чтобы провести по замку своей пропускной карточкой, потому что тоненькая цепочка, на которой она висела, была слишком коротка.

На лифте мы поднялись в его офис, и там висел плащ, о котором я думал. На подоконнике стояла пара горшков с цветами, точно, как мы делаем в Моссад. Очевидно, шпионские игры способствуют желанию увидеть что-то растущее.

— Я еще не могу ни с кем говорить о Вас, но я приму от Вас начальную информацию, а потом мы решим, что последует за этим. Вас это устроит? Ему было под 40 лет, и выглядел он как типичный англичанин; его светлые волосы были аккуратно зачесаны на одну сторону, и челка слегка спадала на лоб. Время от времени он забрасывал ее назад. Воротник рубашки был на него немного широковат. Он назвался Эдвардом и показался мне вполне предупредительным.

— Хотите чашку чая или чего-то еще?

— Кофе, пожалуйста.

Он высунул голову за дверь и передал кому-то мою просьбу. Затем он вытащил из ящика письменного стола блокнот, раскрыл мой паспорт, лежащий перед ним, и переписал мою фамилию и прочие паспортные данные на листочек бумаги. Мне чертовски хотелось рассказать ему пару анекдотов о соблюдении правил конспирации и строгих директив, как мы поступаем всегда в таких случаях в Моссад, но я сдержался. Я не имел понятия, кто этот человек и что он подумает о таких шутках. Факт, что он был на передовой линии спецслужбы, означал, что он занимается скорее не разведкой, а «оборонительными» делами — контрразведкой и безопасностью, и по сравнению с Моссад его команда стояла на два-три уровня ниже. Он мог обидеться или не понять подобного юмора. Кроме того, он мог воспринять такие шутки как личное оскорбление.

Подали чай и кофе.

— Итак, господин Островский, о чем Вы хотели поговорить со мной?

Я зажег сигарету, бросил спичку в пепельницу, откинулся на спинку стула и сказал: — Как я Вам уже говорил по телефону, еще несколько недель назад я был сотрудником Моссад, но по ряду причин был уволен.

Он старательно записывал, не глядя на меня. — Почему Вы ушли?

— Меня уволили из-за нескольких дурацких историй и моего слишком длинного языка?

— Что это значит?

— Я открыто выражал свои политические взгляды, не совпадающие с принятыми в такой организации, которая столь сильно склоняется вправо, как Моссад. Эфраим внушил мне, что я имею дело с очень изощренной спецслужбой, и мне это тоже было известно. Мои сведения будут подвергнуты особому психологическому анализу, поэтому все данные обо мне и моих взглядах должны быть корректными. Моя легенда — моя правдивая история, и это я должен был держать в подсознании.

Англичанин никак не реагировал, что делало интервью очень напряженным. Он только записывал и задавал вопросы. Иногда он поднимал руку и просил говорить медленней, чтобы он успевал записывать. Я такое ненавидел. Учитывая современную записывающую технику, я находил такой метод работы архаичным и неэффективным. Но это был его офис, и он был представителем людей, от которых я кое-что хотел, поэтому я не мог жаловаться.

Интервью продлилось почти три часа. Я передал ему документ Моссад — копию фальшивого британского паспорта, которую я получил от Эфраима. На фотокопии была кратко описана моя тогдашняя легенда. На обратной стороне была копия части карты Лондона, где был отмечен мой тогдашний адрес, прилагались также цветные фотографии моего дома и моей лже-семьи, с парой слов о том и о другом. Такой документ мы называем «Tutor-Cover», т.е. что-то вроде «легенды-наставления», которая обычно вместе с фальшивым паспортом доставляется на конспиративную квартиру, где агент до проведения операции изучает все детали своей легенды. Такой документ понимается как упрощенная легенда, не такая, которая нужна при проведении операций в тяжелых условиях. Несмотря на это, этот документ был сделан на профессиональном уровне, и каждый, знакомый с нашим ремеслом, пришел бы к убеждению, что его обладатель — не любитель.

— Я хочу сердечно поблагодарить Вас, господин Островский, за то, что Вы мне рассказали. Я передам эти сведения ответственному лицу. С вами я снова свяжусь, если Вы мне скажете, что собираетесь делать.

Я знал, что это правильная процедура, и я передал ему только личные и второстепенные данные, лишь для того, чтобы они представили себе, кто я. Настоящая инквизиция должна начаться позже.

— А что теперь?

— Где я смогу застать Вас?

— Я позвоню Вам. Когда это Вас устроит?

Он подумал минутку. — Как Вы смотрите на завтра, примерно в это же время?

Я встал. — Итак, до завтра.

Глава 17

Воскресенье, 4 мая 1986 года

Эфраима утром не было в его номере, но он оставил в приемной сообщение для меня. Ему нужно было на время уйти, и он должен был вернуться ко второму завтраку. Подписался он именем Давид, своим агентурным псевдонимом для обычных сообщений. Если бы он подписался «Марк», это означало бы опасность.

Я подождал в своем номере его звонка, который последовал в одиннадцать часов. Он ожидал меня в ресторане. Оказалось, что он не спал ни минуты: провалилась одна акция на Дальнем Востоке, и ему нужно было позаботиться об этом. Так как он еще раньше имел дело с людьми из Шри-Ланки, то он вышел на контакт с их спецслужбой и попросил их найти тело одного офицера Моссад, который должен был помогать их правительству поймать руководство «Тамильских Тигров», группы сопротивления, которая борется за создание независимого государства на севере острова. Офицер был застрелен в своем гостиничном номере в Коломбо в то же время, когда взорвался «Боинг»- «Джамбо» шри-ланкийской авиакомпании «Ланка Эйр».

Главной проблемой было не то, что этот человек мертв, а то, что Моссад находился в Шри-Ланке лишь с целью охраны местной резидентуры ЦРУ и одной американской делегации и значительно превысил пределы своих полномочий, не предупредив об этом американцев.

Когда мы завтракали вместе, Эфраим уже взял дело в свои руки. Труп (якобы жертва автокатастрофы) летел чартерным рейсом в Австралию, где дружественная местная спецслужба готова была помочь его отправке кораблем в Израиль. Он закурил и спросил: — Ты спрашивал их о деньгах?

— Кого?

— Англичан?

Я уставился на него. — Нет, об этом речи не было.

— Значит, в следующий раз ты должен поставить вопрос о деньгах в самом начале.

— Почему? Мы ведь знаем, что никто не платит до оценки полученной информации. Они считают меня, в конце концов, профессионалом, который должен знать такие вещи.

— Но ты все же должен затронуть этот вопрос, чтобы они не думали, что ты поступаешь так только по зову совести. Они должны думать, что ты у них на крючке, тогда они будут задавать тебе вопросы, которые их интересуют, а не просто сидеть и слушать тебя. Ты должен заставить их поверить, что ты пришел к ним ради денег, иначе они вообще не поймут, зачем ты к ним пришел.

— От сирийцев я получил бы, наверное, намного больше. Эта мысль возникнет у них сразу, как только они услышат, что это все со мной происходит только ради денег.

— Есть ряд причин, почему ты не пошел к сирийцам.

Наша дискуссия продлилась до второй половины дня и постепенно нам надоела. Но сомнение, возникшее у меня, почти исчезло. Эфраим обеспечил меня документами для завтрашней встречи. После трапезы он вернулся в свой номер, который теперь был на моем этаже.

Эфраим хотел находиться со мной во время моего звонка в посольство, только на тот случай, если выяснится, что мы чего-то не предусмотрели.

Я позвонил, и меня попросили явиться в посольство как можно быстрее. Пришли два человека, чтобы поговорить со мной.

Эфраим был доволен. — Мы убьем нескольких зайцев одним выстрелом, — сказал он.

— Каких зайцев?

— Во-первых, мы дадим им знать, что инцидент в аэропорту был не нашей инсценировкой, а реальной попыткой теракта, который мы предотвратили. Во-вторых, когда мы позаботимся о трудностях для лондонской резидентуры, то избавимся от их шефа. Если мы парализуем лондонскую резидентуру, то это выставит эту клику в таком глупом виде, что потребуется кто-то со стороны, чтобы провести чистку.

— Ты серьезно так думаешь?

— Мы используем ту же технику, которой воспользовалось правое крыло в 1982 году, чтобы избавиться от Кимхе: будем бросать дерьмо на ветер. Ты пришел с флота и знаешь, что что-то обязательно где-то да прилипнет. Он ухмыльнулся и засунул в рот кусок шоколада.

Я хотел увидеть Беллу и девочек. Из-за этого я становился все нетерпеливей. Это чувство захватило меня внезапно, с неожиданной стороны. Телевизионная реклама телефонной компании AT & T была тому причиной. Она показывала сентиментальные картинки семей, иногда вместе, иногда разделенных, под рекламным лозунгом: «Протяните руки и дотроньтесь друг до друга». Когда я видел эту рекламу, я чувствовал себя таким одиноким, что даже перестал включать телевизор, будучи один.

* * *

Меня поприветствовал тот же человек, когда я подошел к главному входу. У него был мой вчерашний галстук, а я был в «Пэйсли». В остальном, у нас была одинаковая «униформа».

— Приятно снова встретиться с Вами, — сказал он и снова согнулся, чтобы открыть дверь.

— Неужели они не могли дать вам цепочку подлиннее? — спросил я.

— Нет, им нравится держать нас на короткой цепи, — хихикнул он и открыл мне дверь. Он провел меня к лифту, но пришли мы теперь в бюро в другом крыле, которое было похоже на его вчерашнее, только в нем не было цветов, а на видавшем виды столе не было бумаг. Когда мы вошли, из-за стола встал человек и с улыбкой подал мне руку. — Меня зовут Стив. Прекрасно, что Вы пришли так быстро.

Я пожал ему руку. — Я Дэйв. Прекрасно, что Вы меня позвали. И улыбнулся ему в ответ.

— Дэйв? Я думал, Вас зовут Виктор? Он посмотрел на бумагу пред собой.

— Я просто шучу, — сказал я и сел. — «Дэйв» это мой «Стив», понимаете?

— Ага. Его улыбка стала шире. — Итак, Виктор?

— Да.

— Можем ли мы Вас чем-то угостить? Он сел.

— Я хотел бы кофе. Я заметил, что у меня осталась только одна сигарета. — У Вас есть в бюро автоматы для продажи сигарет?

— Я посмотрю, что смогу найти для Вас, — сказал молодой человек и вышел.

— Как я понимаю, сегодня еще кто-то будет присутствовать на встрече?

— Да. Мой коллега подойдет чуть позже. Он принесет нечто, чтобы показать Вам и услышать Ваше мнение.

— Это Вы занимаетесь моим делом?

— Мы оба. Почему Вы спрашиваете?

— Речь идет о деньгах. Мы должны поговорить об этом, пока не продолжим работу.

— Я могу Вас заверить, что мы будем Вам очень признательны за Вашу помощь. Сумма будет зависеть только от ценности того, что Вы нам сможете рассказать.

— Можете Вы выразиться поточнее?

— Боюсь, что нет. Вы понимаете, не мы решаем этот вопрос. В конце концов, речь идет о дружественной нам стране, и мы обычно не собираем информацию об Израиле, поскольку он наш союзник.

Я зажег сигарету и сказал сквозь дым: — Почему бы нам не оставить в стороне все эти церемонии? Мы пришли сюда по определенной причине. Вы хотите от меня то, что, как Вы хорошо знаете, у меня есть. Сначала Вы должны определить, что я тот, за кого себя выдаю. А потом Вы захотите увидеть, что можно вытащить из меня.

— Я лучше говорил бы о своего рода обмене...

— А, бросьте. Если бы Вы могли привязать меня к скамье пыток и под кнутом выбить из меня сведения, Вы так и сделали бы, мы оба это знаем. И я не хочу от Вас ничего, кроме денег. Если Вы мне не заплатите сейчас, я уйду, и Вы будете дальше беречь свой нейтралитет, о котором вы твердите. Итак, с чего Вы хотите начать?

— С самого начала, я думаю. Какое звание и какую должность Вы занимали в Моссад?

— Я был полковником, потому что меня перевели с военной службы, где у меня было звание подполковника. Перед уходом из Моссад я работал в датском отделе и от случая к случаю для других отделов.

— Есть ли британский отдел?

— А католик ли Папа Римский?

— Вы работали в этом отделе?

— Иногда.

— Есть ли секретная резидентура в Лондоне?

— Да, в израильском посольстве.

— Сколько в ней офицеров?

— Примерно два месяца назад было пять. Сколько сейчас, я не знаю, но в любом случае не меньше шести.

— Кто шеф резидентуры?

— Мне трудно вспомнить фамилию, Вы знаете, — ухмыльнулся я.

— Могли бы Вы опознать его по фотографии?

— Конечно, у вас она есть?

— У нас есть фотографии большинства дипломатов. Это нормально, что они дают нам свои фотографии, получая аккредитацию.

— Давайте короче. Вы показываете фотографии, а я их идентифицирую. Что потом?

— Зачем Вы пришли к нам? Почему Вы не пошли к американцам или французам? И если Вас интересуют только деньги, почему Вы не пошли к арабам? Я думаю, они дали бы Вам намного больше.

— Я не люблю иметь дело с людьми, на чьей территории нахожусь. Им слишком легко меня контролировать. Кроме того, Вы наши союзники, так что я практически не предаю свою страну. Я продаю только сведения, на которые, на мой взгляд, Вы имеете право. Это же касается и Полларда.

Молодой человек вернулся с кофе и пачкой сигарет. Он извинился за то, что в их кафетерии нет американских сигарет.

Когда он ушел, Стив и я могли говорить между собой менее напряженно. Через несколько минут в комнату вошел коллега Стива. Он был ростом такой же, как Стив, хорошего телосложения и с такой коричневой кожей, будто он только что вернулся из отпуска на Карибских островах или болел странной кожной болезнью. Его светлые волосы были почти белыми, а причесывал их он также аккуратно, как молодой человек, только его прическа была даже в лучшей форме.

Мы продолжили нашу беседу. Новый коллега, по имени Роберт, раскрыл большую папку и вынул оттуда несколько картонок с наклеенными фотографиями. — Можете ли Вы посмотреть и сказать, кого из этих людей Вы знаете?

Я быстро взглянул и положил документы назад на стол. — Да, я знаю этих людей.

— Вас не затруднит назвать нам их?

— Может наоборот, скажите мне сами, кого Вы считаете главным резидентом?

— Но, — сказал Стив, очевидно пораженный, и взглянул на Роберта, — это совсем не принято.

— Вы считаете, что каждый день к Вам в бюро маршируют оперативные офицеры Моссад и поэтому Вы целую ночь летели сюда на самолете, чтобы поболтать со мной?

— Почему мы должны что-то рассказывать Вам? — спросил Роберт.

— Так я смогу добиться, того, что Вы поверите мне и моим сведениям. Если я смогу Вам доказать, что я знаю, то для нас работа пойдет легче.

— Вот этот. Роберт указал на фотографию.

— Я думаю, Вы знаете это лучше, — сказал я. — Я никогда в жизни не видел этого человека. Он видимо из МИД или еще откуда-то. Это видно по его галстуку.

— По галстуку? Вы хотите сказать, что сотрудники Моссад носят особые галстуки? Он улыбнулся при этой мысли.

— Нет, но мы в штабе не работаем в галстуках. Если же мы фотографируемся на паспорт, то завязываем приготовленные для нас галстуки в фотоателье, а их там всего три штуки. То есть, зная, как выглядят эти галстуки, можно определить сотрудников Моссад.

Оба англичанина засмеялись, как будто они только что открыли Америку.

— О 'кей, — промычал Роберт и показал на другое фото. — Мы думаем, вот он.

— Вы правы, это Йаир. Из кармана рубашки я вытащил фотографию, которую дал мне Эфраим перед моим походом в посольство. Я положил свою фотографию рядом с той, что они только что показали. — Вот, смотрите. Это была та же самая фотография, только в другом увеличении.

Так между нами было установлена доверительность.

— Откуда она у Вас?

— Это же не относится к предмету разговора, разве не так?

— Нам хотелось бы посмотреть побольше таких. Его тон был чрезвычайно вежлив.

— Сейчас это невозможно. Я не собираюсь преподносить Вам нашу резидентуру на подносе.

— А что же?

— Я скажу Вам, где Вы сами сможете получить сведения. Так это будет серьезным делом.

— О 'кей, — кивнул Роберт. Мы хотим поставить этот вопрос на правильные рельсы. Есть и другие вещи, о которых мы хотели бы спросить Вас, перед тем как мы продолжим.

Я кивнул и потушил сигарету.

— Начнем с того, — он открыл вторую папку, которую он вынул из ящика стола, — что есть слухи о том, что Моссад не придерживается «соглашений о третьей стороне»{31}

— Ну, мы изменяем информацию и продаем ее затем. Она никогда не передается в том виде, как она к нам поступила.

— Я думал, Вы уже не работаете на них?

— Не работаю.

— Зачем же Вы используете слово «мы»?

— Привычка. Кроме того, я еще не чувствую себя совсем вне службы. Возможно, в моей душе я еще действительно не принял своего увольнения, и поэтому так происходит.

— У Вас там остались друзья?

— Думаю, да.

— Вы поддерживаете контакты с кем-то?

— Сейчас нет, но думаю, что смогу наладить контакт, если захочу.

— Что Вы знаете о попытке палестинцев пронести бомбу на борт самолета «Эль-Аль» в Хитроу?

— Ее нашла служба безопасности, не так ли?

— Безопасность авиакомпании «Эль-Аль», а не аэропорта.

— Ну, а Вы что ожидали? Служба безопасности «Эль-Аль» лучшая в мире, разве не так?

— Некоторые думают, что они пронесли бомбу сами, чтобы выставить нас дураками. Я имею в виду, мог бы Моссад сделать что-то подобное?

— Внести настоящую бомбу в самолет? Никогда. Кроме того, в чем был бы их интерес?

— Мы должны рассматривать все со всех точек зрения. Итак, Вы уверены, что они не сделали бы это?

— Вы уже заметили, что я не переношу этих людей, и Вы можете мне поверить, что я был бы первым, кто рассказал бы Вам, если бы что-то подобное было на самом деле. Просто у нас хорошая система безопасности, вот и все. Они не слишком полагаются только на электронику.

— Но у них самая совершенная техника.

— Я не говорил, что они не используют новейшие технологии, просто они полагаются не только на технику. Когда техника сделает свое дело, то они проводят еще «ручную» проверку. Они все время держат пассажиров под контролем. Это была примечательная ситуация: я сидел здесь и продавал якобы величайшие тайны моей страны и в тоже время испытывал гордость за наш аппарат служб безопасности. Оба смотрели на меня с определенным опасением.

Опрос продлился еще часа два. Мы детально прошлись по тому, как Моссад активизирует, организовывает и вербует в Англии более чем три тысячи своих добровольных помощников «сайанов», как Моссад содержит более сотни конспиративных квартир в Большом Лондоне и исполняет вербовочные желания других, меньших резидентур в Европе.

Казалось, конспиративные квартиры их очень обеспокоили, потому что они вносили большой беспорядок в британскую систему по борьбе с терроризмом. И тот факт, что Моссад прямо перед их носом проводит интенсивную вербовочную деятельность, им совсем не понравился. По их тону я почувствовал, что они поняли серьезность ситуации и собираются ее исправить.

— Если мы хотим здесь все вычистить, с чего, по-вашему, мы должны начать?

— Сначала Вы должны убедить своих политиков в том, что ход против Моссад не направлен против Государства Израиль, что Моссад — это опасное орудие, которое вредит всем, кто с ним сталкивается

— Я думаю, до этого мы уже дошли. То, что мы хотим получить от Вас, — оперативная информация. Где находится ахиллесова пята системы? У каждой системы она есть, как бы ни старались ее скрыть. Где находится ахиллесова пята Моссад, которая позволит нам отойти назад и смотреть за тем, что они делают и остановить их всегда, когда мы этого захотим.

— Какой именно аспект их работы Вы хотите остановить?

— Нам не нравится, что британские подданные используются ими в их операциях. А взять на мушку из-за этого все национальное меньшинство, т.е. еврейскую общину, было бы неприемлемым. С другой стороны, мы не можем, ничего не предпринимая, наблюдать, как они вербуют дипломатов, находящихся под нашей защитой, и этим ставят на карту наши отношения с этими странами.

— Ну, тогда Вы должны поймать их на горячем.

Роберт скорчил циничную мину. — Я думаю, со временем, это произойдет само собой.

— Вы должны установить наружное наблюдение за их конспиративными квартирами.

— Здесь мы согласны с Вами. Но как мы их найдем?

— Проследите за «боделем».

— Что такое «бодель»?

— Слово «бодель» происходит от еврейского слова «лехавдиль», что означает «разделять». «Бодель» это сепаратор, ваша т.н. «ахиллесова пята». Это курьер, который доставляет пакеты и прочие штуки из резидентуры на конспиративные квартиры и наоборот. Это тайная прислуга для всего. Обычно, если не всегда, этот человек служит в армейском «спецназе». Это молодой израильтянин, прошедший специальную подготовку по обнаружению и уходу от наружного наблюдения, и он лучший в этой области. Из резидентуры в конспиративную квартиру он обычно ходит днем, а назад — по ночам. Он очень редко использует посольские машины, и у него нет четкого графика.

— И это Вы называете «ахиллесовой пятой»?

— Это то, что этот человек должен делать, но не всегда делает. В конспиративных квартирах часто живут израильские студенты, которые заботятся о наличии там продуктов и т.д., чтобы в случае необходимости они легко могли быть активизированы. Студенты живут в некоторых таких помещениях и посещают другие, забирая почту, включая и выключая свет, звоня по телефону — чтобы квартира производила впечатление населенных и не возбуждала подозрений, когда на ней разместится разведчик. Они обычно того же возраста, что и «бодель», и общаются с ним. Я имею в виду, что большинство мест, которые он посещает в свободное время, выходя из своей квартиры, и являются конспиративными квартирами. Проследите за ними, и если он в течение дня заходит к ним, то Вы нашли конспиративную квартиру. Вы вполне сможете проследить за ним большой командой наружного наблюдения, чтобы за ним никогда не ходил один и тот же человек или ехала одна и та же машина. Но я не знаю, сможете ли Вы это сделать.

Несколько минут мы помолчали, пока они переваривали услышанное.

— Это очень щекотливое дело. Роберт почесал затылок. Я был единственным курильщиком в комнате, но воздух в ней был, хоть топор вешай. Было видно, что они оба чувствовали себя не очень хорошо.

— Что Вы имеете в виду? С усмешкой я откинулся на спинку стула. Я был очень доволен собой. Я сделал то, что должен был сделать, и это доставило мне удовольствие. По крайней мере, пока, но мы еще не закончили.

— Итак, если мы проследим за парнем и найдем конспиративную квартиру, что нам делать потом? Я имею в виду, можете ли Вы представить себе скандал, если мы раскроем сразу несколько дел вроде дела Полларда?

— Нас сразу же во весь голос обвинят в антисемитизме, — заметил Стив с серьезным выражением лица.

— Этого не случится, — возразил я.

— Почему нет? — с сомнением в глазах уставился на меня Стив. — Я думаю, когда идешь на рыбалку, никогда не знаешь заранее, что вытащишь из воды.

— Резидентура не использует конспиративные квартиры для своих «сайанов». С ними встречи происходят в их частных жилищах в совершенно обычных обстоятельствах. Тайные встречи случаются очень редко, например, в тех случаях, конечно, когда «сайан» доставляет со своей работы жизненно важную информацию. Конспиративные квартиры служат только для встреч и консультаций оперативных офицеров — кадровых разведчиков, которые никогда не посещают посольство. Изредка их используют для допросов агентов, но потом от их дальнейшего использования почти всегда отказываются. От конспиративных квартир, я имел в виду.

На улице уже стемнело, и мы все заметили, что говорить нам осталось уже почти не о чем.. Информацию теперь следовало проанализировать, и тогда возникли бы новые вопросы. В этот момент выудить из меня больше ничего было нельзя. Пришло время заканчивать.

— Что теперь?

Роберт вынул из кармана белый конверт и положил его предо мной. — Это маленький знак благодарности за то, что Вы пожертвовали для нас своим временем. Мы охотно встретились бы с Вами снова и задали бы новые вопросы и, конечно, за ответы, которые мы уже получили от Вас, мы Вам заплатим.

— Вы не можете выразиться поточнее? Что Вы имеете в виду, говоря «снова»?

— Возможно, через несколько дней.

— Я не знаю, останусь ли я здесь так долго. Я позвоню Вам перед отъездом и сообщу Вам его дату.

— Где Вы сейчас живете?

— Я живу и здесь и там. Я позвоню Вам завтра и дам Вам адрес. Так пойдет?

— Хорошо. Завтра нас здесь не будет, но Вы можете сообщить его нашему другу. Он будет нашим «боделем». Мы все рассмеялись.

* * *

Перед зданием посольства я подсчитал деньги в конверте и установил, что англичане сильно поскупились. Даже если эти 800 долларов составляли сумму намного большую, чем та, что у меня в этот день лежала в кармане, я ведь знал, что подарил им золотые ножницы, которыми они смогут подрезать Моссад его когти. Роберт проронил в разговоре, что за один список «сайаним» они заплатили бы миллионы, но при этом он смеялся и шутил, что Моссад вряд ли пустит меня в свой штаб, где я мог бы стащить этот список.

Но я знал цену пакета с фотографиями всех оперативных офицеров-разведчиков Моссад, который я спрятал в гостиничном номере. Об этом не знал даже Эфраим. Но он и не должен был узнать об этом.

Я знал, что мне одному удалось на долгое время разрушить возможности Моссад для работы в Великобритании. И, насколько я знал англичан, они не дадут Моссад узнать, откуда возникли для них проблемы. Этим я исполнил свой долг, и при этом насладился сладким вкусом мести. Меня напугало, как сильно я их ненавижу. Я ненавидел людей, которые вырвали меня с улиц Тель-Авива и из моей жизни, которая была счастлива — несмотря на маленькие ежедневные проблемы, с которыми я, как и все в такой напряженной и небезопасной стране, как Израиль, вынужден был бороться. Я ненавидел их за то, что они поколебали мою веру в сионистскую мечту, защита которой была им доверена.

Эфраим лежал на кровати в своем номере, выключив свет и звук у телевизора. Он, вероятно, заснул пару часов назад, потому что в комнате не висел сигаретный дым.

Глава 18

— Что ты тут делаешь? — спросил Эфраим, когда я поднял трубку. Голос его звучал устало.

— Заказываю кофе. Англичане не имеют понятия, как правильно готовить кофе.

— Ты думаешь, американцы готовят лучше? — спросил он со смехом.

— Ты не хочешь чего-то поесть? Я закажу себе гамбургер. Я умираю от голода.

— Конечно. Закажи пару клаб-сэндвичей. Как все прошло?

Я сделал заказ и рассказал ему все. Мне совсем не нравилось заниматься делом таким образом. Это было не так, как в Моссад. Там все было организованно: сначала делался письменный отчет, затем нужно было отвечать на вопросы. Здесь мне казалось, что я просто удовлетворяю чье-то личное любопытство. Мои чувства к Эфраиму колебались от уважения к отвращению.

— Что они сказали, когда ты передал им фотографию?

— Я думаю, я сделал это правильно. Я сначала сделал так, чтобы они показали мне свою фотографию, а потом вытащил мою. Я думаю, я устранил этим все сомнения, если какие-то и были.

— Вы разговаривали о деле «Эль-Аль»?

— Они думают, что Моссад способен на такие штучки, точно, как ты говорил.

— Они правы.

— Ты хочешь сказать, что мы сделали это? Это меня поразило.

— Я так не утверждал. Я только сказал, что мы способны на это и уже делали такие трюки в прошлом.

Эфраим задавал мне вопросы с полным ртом. Он был, в общем, воспитанным человеком, но правила хорошего тона за столом не соблюдал. Я решил подождать с ответами, чтобы успеть спокойно поесть.

Утолив голод, он узнал все, что произошло в посольстве. Кофе уже остыл, и у меня снова не было сигарет.

— Сначала принеси сигарет, а потом мы поговорим о том большом задании, о котором я тебе рассказывал, — сказал Эфраим.

Я пошел к двери. Он крикнул мне в спину: — Ты классно проделал работу, Вик! Даже если это тебе доставило удовольствие, чего не должно было быть, ты сделал свое дело здорово.

Значит, он заметил, что это мне понравилось, а я думал, что перехитрил его. Я купил два больших блока сигарет и поспешил назад. Итак, теперь наступает ОНО, последнее задание, которое должно закончить это состояние забвения, в котором я находился в подвешенном состоянии в качестве подручного бунтовщиков.

Я вовремя замолчал, чтобы не возбудить в себе снова чувство сомнения. Не то, чтобы у меня совсем не оставалось сомнений, но в этот момент у меня просто не было большого выбора. Если Эфраим хотел меня надуть, то теперь, после того, что я сделал, у него была для этого прекрасная возможность.

Когда я вернулся, настроение Эфраима изменилось. В первый раз я видел его таким. Раньше он всегда казался мне человеком непоколебимой самоуверенности. Теперь он был совсем другим, беспокойным, неуверенным.

— Что с тобой? Куда ты подевал свою спокойную кровь? Я попытался выдавить что-то из него. Казалось, в этот момент не было повода ему быть недовольным. В этой ситуации у него на это не было права; это было только моей привилегией.

— Я думаю только о следующем шаге. Тут так много нерешенных вопросов. Я думаю, мы это дело немного отсрочим.

— Что ты сказал? Что это означает для моего графика?

— Только маленькая отсрочка, неделя, может, дней десять. В его голосе послышалось легкое сомнение. Возможно, он хотел меня проверить. Может, он надеялся, что я так спешу покончить с заданием, что пойду на любой риск, лишь бы все наконец-то закончилось. Потом он мог бы сказать, что он-то хотел отсрочить выполнение задания и только поддался мне, ведь я хотел выполнить его побыстрее. В конце концов, нас учили в одной школе, и даже если я в сравнении с ним был новичком, мыслили мы почти одинаково.

— Нет. Я был настроен решительно. Я мог играть в ту же игру, что и он, если это была игра. — Мы делаем это сейчас, что бы это не было, иначе я ухожу.

— Подожди, Вик. Он выглядел очень серьезным. — Это не так просто. То, что мы должны сделать, лишь часть большого плана. Как только начинаешь решать проблему, которой вовсе не существует, тебя сразу заподозрят в двойной игре, если это всплывает на поверхность. И этого не должно случиться в том месте, куда ты должен будешь пойти.

— Будет лучше, если ты станешь выражать свои мысли несколько точнее, иначе скоро ты сможешь разговаривать только со стеной.

— Ну, это мы делаем уже в течение тысячелетий, — усмехнулся он.

— И нам это принесло очень много добра, — усмехнулся я ему в ответ.

— Давай прогуляемся.

Его предложение меня ошеломило. Раньше он никогда не хотел появляться со мной на людях — и на это была важная причина. Но мне не положено было задавать вопросы, он был хозяином положения, кроме того, уже стемнело.

— Куда мы пойдем?

— Мы просто немного прогуляемся. Выходи первым, я тебя догоню.

Через пару минут он нагнал меня. Мы прошли вдоль линии метро и вошли в маленький грязный притон, где уселись в уголке, который был хорошо прикрыт от других посетителей вешалкой, завешанной одеждой.

— Шабтаю и его команде «Метсада» удалось сорвать иорданскую мирную инициативу и связать Пересу руки. Его сделали идиотом; еще долго никто не захочет связываться с этим делом.

— Это я и без тебя знал из газет.

— До этой точки все еще можно было назвать честной игрой. Некоторые люди думают, что мы должны заключить мир с палестинцами, а другие считают, что мы должны дать им пинка под зад, но что делают правые, чтобы достичь своей цели? Как ты знаешь, всех людей, которые хотят мира, клеймят как предателей, в то время как всех тех, кто имеет противоположные взгляды, представляют патриотами.

— Ну, у тебя много друзей в прессе. Если у тебя есть проблемы с имиджем, почему ты не воспользуешься их услугами?

— Мы так и делаем, но этого недостаточно в отношении того, что они сейчас намереваются совершить.

Официантка в грязном фартуке приняла наш заказ, жуя резинку. Мы подождали, пока она принесла нам кофе и подала заказанный яблочный пирог. Во время этой процедуры она успевала болтать с кем-то в глубине зала и на прощанье подарила нам натянутую улыбку.

Я зажег сигарету и в ожидании взглянул на Эфраима. Он говорил тихо, так что мне пришлось наклониться к нему.

* * *

— Они хотят форсировать осуществление своей идейки «Иордания — это Палестина»{32}.

Они получили для этого политическую поддержку и заключили союз с правыми радикалами, который должен обеспечить их мощной поддержкой из диаспоры, прежде всего из США.

— Но эта идея существует уже довольно долго. Я думаю, в Кнессете об этом дискутировали долго и шумно. Что здесь особенного? При чем здесь мы?

— Пока вопрос решался на политическом уровне, все было в порядке, но сейчас в это дерьмо бросается, сломя голову, Моссад. Они там решили, что пришло время дестабилизировать Иорданию до состояния тотальной анархии.

— Дестабилизировать? Как?

— Они хотят наводнить страну кучами фальшивых денег, что приведет к недоверию на рынке, будут вооружать религиозных фундаменталистов, вроде «Хамас» и «Братьев-мусульман», чтобы добиться развала. Они планируют убить ведущих лиц страны, которые символизируют стабильность, спровоцировать студенческие беспорядки в университетах, чтобы вынудить правительство пойти на жесткие меры, что нанесет ущерб его популярности. Ты знаешь, о чем я говорю.

— И что я при этом должен сделать?

— Я хочу, что бы ты рассказал об этом иорданцам. Пусть они примут контрмеры, пока ситуация не выйдет из-под контроля. Я знаю, что Моссад планирует то же против Египта, чтобы доказать, что мирный договор с арабским государством не стоит бумаги, на которой он написан. Но я участвую в разработке этого плана и у нас еще есть время, прежде чем они приступят к его осуществлению.

— Я слышал об этом. Поставлял ли Моссад оружие египетским фундаменталистам через Афганистан или через другие страны?

— Да, правильно.

— Но ты все еще не сказал, как, черт побери, я смогу это объяснить иорданцам так, чтобы они мне поверили. Почему ты им это не расскажешь? У тебя ведь есть каналы связи с иорданцами.

— Этого недостаточно. Это продлится несколько дольше. Как только иорданцам удается остановить одно, наши люди сразу затевают другое. Ты должен сделать так, чтобы они завербовали тебя. Сейчас это не только просто какое-то короткое задание, сейчас оно очень серьезно.

У меня не было слов. Это было намного серьезней, чем я мог бы себе представить. Я сам себе подписал бы смертный приговор. Все равно, что именно тут не получится, или кто меня поймает, результат будет одинаков.

— И это твоя идея? Ты это сам выдумал или обсуждал ее с кем-то?

— Мы говорили об этом и пришли к единому мнению, что это единственная возможность. Я не сказал им, кого я хочу использовать, чтобы не скомпрометировать тебя.

— Какая у тебя еще есть возможность?

-Ты не единственный в своем деле.

Это было что-то новое для меня, раньше я всегда исходил из того, что я один.

— Так сколько же нас?

— Достаточно, чтобы выполнить задание. В этот раз мы должны продержаться до конца, и время не на нашей стороне. С другой стороны, ты не много сможешь сделать, пока не узнаешь точно, против чего будешь действовать, но одновременно тебе остается очень мало времени, чтобы попасть туда и получить реальный шанс не быть разоблаченным.

— Что же я должен делать?

То, что он мне рассказал, мне совсем не нравилось. Мне нужно было разорвать все связи, быстро спуститься на самое дно сточной канавы и, пройдя по ней, вынырнуть у своих новых «господ» — так я покажусь им более приемлемым и достойным доверия.

Эфраим хотел послать меня на улицу без единой монеты в кармане.

— Ты установишь контакт, когда проголодаешься, а когда потеряешь самоконтроль, позвонишь по этому телефону, и мы встретимся.

После звонка я должен был подождать один день и затем прибыть в гостиницу «Four Seasons» («Четыре времени года») в центре Вашингтона. У меня было имя постояльца, о котором мне нужно было там спросить. Эфраим должен был ждать меня там. Следующего контакта с Эфраимом не было бы. На улице мне нужно было найти себе новых друзей, чтобы в случае несчастного случая кто-то смог позвонить моей семье. Мне нужно было оставаться самим собой и более свободно контактировать с Беллой. Этот пункт был единственным, показавшимся мне тяжелым. Я ничего не мог рассказывать ей по телефону, потому что ее аппарат точно прослушивался. Она не могла знать, что происходит. Я даже не мог ей сказать, что это скоро кончится.

Это превращение мне нужно было начать уже на следующий день, из-за чего я решил провести последнюю свою ночь в городе перед погружением в сточную канаву.

Я поехал в «Руморс», известный бар в центре Вашингтона. Я взял бутылку «текилы» и несколько больших стаканов колы. У меня все болело от страха, так сильно пугало меня предстоящее дело, с другой стороны мне было стыдно своего страха. Я хотел уйти; я спрашивал себя — а что случится, если я просто пойду к автобусному вокзалу, сяду на первый попавшийся автобус и сойду на конечной остановке. Возможно, это было бы лучшее решение для всех. Для своей семьи я был как бельмо в глазу — совершенно ни к чему. Я только доставлял ей трудности, как вспоминал я. Я заметил, что мною управляет жалость к самому себе, что делало все еще хуже.

Внезапно до меня дошло, что ко мне обратилась какая-то женщина. Она спросила, свободно ли место рядом со мной. Что произошло потом, не сохранилось в моей голове. Я только мог вспомнить, что я сказал ей «Да». Немного позже в такси по дороге в гостиницу в моей голове визжали сирены. Это же слишком просто, это ловушка! Невозможно, чтобы такая красивая девушка позаботилась о таком пьяном мужике, как я, бросила свою подругу и ехала со мной в гостиницу через весь город. Это значит, что я произвел на нее впечатление какими-то произнесенными мной словами, которые я не мог вспомнить. Я решил пойти на риск. Если она работает на Моссад, тогда то, что они меня поймают, все равно было только делом времени, так что она могла спокойно ехать со мной.

Выяснилось, что она не работает на Моссад. Ей так же не хватало ласки, как и мне, она не просто отдавалась этой ночью, она получала наслаждение от этого. Я смутно припоминал, как провел ее вниз и посадил на такси до центра города. Утром я погрузился в сны и позднее не смог сказать, что было на самом деле, а что мне приснилось.

Это должен был быть мой последний завтрак в гостинице перед тем как очутиться на улице. Я был один и прицеливался в цель, в которую не знал, как попасть. Я упаковал все свои вещи в чемодан и надел свой полосатый костюм. С этим я скачусь на дно и через несколько дней буду выглядеть как человек, потерявший все.

И тут я заметил, что неправильно берусь за дело. Эфраим дал мне задание и сказал, как я должен его выполнить. Предложенный им метод сработал бы у него, а у меня нет. Если бы это была обычная операция Моссад, мы бы обсудили ее и через несколько часов мозгового штурма нашли лучший для меня метод выполнения работы. Этого не произошло, и я не был готов так приступать к делу. Если бы мне и было предначертано стать бродягой, то чисто из-за отчаяния, которое было во мне заметно, и которое я не мог симулировать.

Я выбрал прямой метод, о котором знал, что хорошо сумею его использовать. Я взял свой израильский паспорт и сел на метро. Я вышел на станции «Вэн-Нэсс» и пошел пешком к торговому центру. Я сначала хотел выпить чашку кофе, а потом уже начинать. Через 20 минут я вышел из такси перед иорданским посольством, которое было всего в тридцати метрах от посольства Израиля. На входе охрана спросила меня, кто я и что я хочу. Я сказал, что желал бы поговорить с секретной службой. Охранник настаивал на ответе, какая же точная цель моего визита.

— Я хочу говорить с кем-то из службы безопасности, — повторял я, и показал ему мой паспорт.

Он хотел взять его с собой, но я опять его спрятал. — Его получит только сотрудник Вашей службы безопасности.

Он подождал минутку, затем схватил трубку телефона и очень быстро и кратко переговорил с кем-то по-арабски. Затем обратился ко мне: — Не можете ли Вы пройти через эти ворота? Он показал на турникет с детектором для поиска металла, вроде тех, что стоят в аэропортах, который находился в центре приемной, прямо перед лестницей, ведущей вверх. После того, как я прошел через него, еще один человек проверил меня дополнительно ручным детектором. Тут в холл вошел высокий и худой мужчина в темно-синем костюме. За несколько шагов до меня он остановился: — Чем я могу Вам служить?

Я снова вынул мой израильский паспорт и протянул ему. — Тут, скорее, дело в том, чем я могу Вам служить.

Он раскрыл паспорт и перелистал его, посмотрев на фотографию и на меня. Он слегка улыбнулся, сдержал улыбку, а затем улыбнулся совсем широко.

— Вас не затруднит проследовать за мной?

— Напротив.

Мы поднялись вверх по лестнице, и он ввел меня в тихий офисный коридор посольства. Мы зашли в маленькую комнату с одним столом и несколькими стульями. Занавески были задернуты, но комната ярко освещена. На стене за столом висела фотография короля Хусейна в военном мундире, улыбавшегося в объектив

Это место было для меня более чужим, чем какое-либо за мою жизнь. Даже в советском посольстве я чувствовал себя комфортнее. Мужчина, очень элегантный и слишком большой для этого кабинета, сел на стул под портретом короля и указал мне на стул напротив. — Не хотите что-то выпить или поесть?

— Кофе был бы великолепен, — улыбнулся я ему в ответ.

Он дал указания охраннику, сопровождавшему нас до кабинета. Затем положил на стол предо мной мой паспорт.

— Что привело Вас к нам, господин, — он снова бросил взгляд на паспорт, — господин Ос...ровваский?

— Островский, — поправил я его. — Можно сказать, что меня привела жадность и добрая порция чувства мести.

— Месть, это милое словечко. И кому Вы хотите отомстить?

— Своему прежнему работодателю.

— А кто это?

— Моссад.

Я увидел, как его здоровый коричневый цвет лица за секунду стал грязно-серым. Не напоролся ли я по воле случая на «крота» Моссад в Иордании? Такая возможность всегда существует, даже если и очень маленькая. Эфраим не сказал мне, что «крота» нет, он лишь сказал, что это невероятно. Если это он, я долго не проживу. Он встал и двинулся к двери. — Я вернусь через минуту, — сказал он с легкой дрожью в голосе. Я точно произвел на этого человека впечатление. Если он действительно «крот» и озабочен тем, что столкнулся с дезертиром из Моссад, который может его разоблачить, тогда он быстро понесется в израильское посольство. Может быть, я увижу это через окно, если отодвину занавеску.

Я встал и посмотрел в окно, но никого не увидел. Тут появился охранник с кофе и поставил его на стол вместе с тарелкой печенья. Комбинация американских кексов и традиционной кофейной церемонии вызвала у меня улыбку. Эти кексы были как-то не на своем месте, точно как и я.

Почти через пятнадцать минут вновь появился мой собеседник. К нему уже вернулись его улыбка и цвет кожи. — Как мы можем узнать, что Вы тот, за кого себя выдаете?

У меня с собой несколько документов, которые Вы можете посмотреть, и я готов ответить на любой вопрос.

Мы закурили по сигарете, и опрос начался. С самого начала я сказал, что не знаю имен агентов Моссад в Иордании или в других арабских странах. Я не собирался давать им имена и описания оперативных офицеров Моссад, вместе с которыми я работал. В основном его интересовали данные о вмешательстве Моссад в дела фундаменталистского движения в Иордании и о влиянии Моссад на политику Израиля. Он сказал мне прямо в глаза, что они не доверяют израильским политикам, когда они говорят, что хотят мира, — и именно из-за утечек. Он объяснил мне, что всем израильтянам, с которыми они встречаются, всегда дают понять, что они этим все ставят на карту и отбирают у своих партнеров по переговорам возможность действовать, если что-то об этой встрече станет известным извне, даже если это просто тот факт, что такая встреча состоялась. И такие утечки происходят всегда. Единственный вывод, который могут отсюда сделать иорданцы, — тот, что люди, с которыми они встречаются с большим риском для собственной жизни, вовсе не искренни и что такие встречи вскоре совсем уйдут в прошлое.

Через несколько часов мужчина полностью убедился в том, что я тот, кем назвался.

— Я позову моего босса. У него, вероятно, будет пара вопросов к Вам.

В комнату вошел приятный мужчина лет под шестьдесят. На нем были очки с золотой оправой и светло-серый костюм. Его лоб блестел, а осветленные волосы были аккуратно зачесаны назад. Он носил маленькую бородку и дружелюбно улыбался.

Молодой человек отдал честь. — Господин Островский, бригадный генерал Зухир.

Пришедший протянул мне руку.

— Я рад познакомиться с Вами, Виктор. Я думаю, что наши отношения будут долгими и плодотворными. Генерал производил приятное впечатление, с самого начала он приветливо обращался со мной.

— Я надеюсь, мой друг обходился с Вами хорошо.

— Конечно.

— Я узнал, что Вы офицер Моссад, вернее, бывший офицер Моссад?

— Это верно.

— Знаете ли Вы офицера связи Моссад в Вашингтоне?

— Да.

— Я тоже его знаю. Я познакомился с ним в прошлом году на рождественском приеме в Министерстве иностранных дел.

— Ну, этого быть не могло, мой друг.

— Почему?

— Потому что в прошлом году на Рождество его здесь еще не было. Он приехал только три месяца назад.

Иорданец улыбнулся. Он, очевидно, задал мне вопрос-ловушку, на который правильно ответить могли только очень немногие знающие люди

— Ну что ж, теперь я знаю, что Вы были сотрудником Моссад, но как мне узнать, что Вы им сейчас не являетесь?

— Я полагаю, Вы просто должны мне поверить.

— Что Вы можете нам предложить?

— Я могу Вам помочь, поставить Вашу спецслужбу на уровень двадцатого века и одновременно предотвратить те ужасные вещи, которые могут произойти с Вашей экономикой и Вашим королем?

— Когда я сказал слово «король», его лицо стало очень серьезным. — Что Вы имеете в виду? Угрожает какая-то опасность королю?

— Да. Не непосредственно, нет ничего такого, что я мог бы сказать Вам именно сейчас. Но есть люди, которые охотно увидели бы его мертвым.

Воцарилась тишина. Генерал обдумывал услышанное. Молодой человек смотрел на него и ждал, что тот предпримет или скажет. Напряжение нарастало; даже охранники в дверях сделали серьезные лица.

— Готовы ли Вы полететь в Амман и там кое с кем встретиться?

— В Амман? Вопрос был для меня совсем неожиданным. Амман, столица Иордании, так близко к Израилю и одновременно так далеко от него. Как, черт возьми, я попаду туда и вернусь ли я оттуда? Есть ли возможность обойти это? Могу ли я сказать «нет» и при этом достичь своей цели?

Генерал увидел, что я засомневался

— Подумайте над этим. Завтра я целый день буду на месте, и Вы можете мне позвонить и сказать, что Вы решили.

— Если я скажу «да», когда мне надо ехать?

— Я не сказал, что Вы поедете, я только хотел узнать, согласитесь ли Вы с этим. Я должен поговорить об этом с соответствующими людьми.

— Вы будете использовать телефон, говоря обо мне?

— Нет, я буду использовать посольский код.

— Не делайте этого, если не хотите меня убить. Ваш шифр давно раскрыт и Ваши «надежные» линии — какие угодно, но только не надежные.

— Что Вы предлагаете?

— Используйте дипломатическую почту или пошлите курьера.

— Это слишком долго.

Я встал. — Я позвоню Вам завтра и дам Вам ответ. Я, собственно, не вижу проблем. Мне, наверное, нужна парочка гарантий.

— О' кей. Тогда до завтра.

— Еще кое-что. Позаботитесь ли Вы о том, чтобы моя жажда денег была удовлетворена, если все сложится удачно?

— Не беспокойтесь. Мы не оставим Вас в висячем положение, если Вы простите мне это выражение. Они заулыбались, но я не смог этого сделать. — Как Вы представитесь, если мы Вам позвоним? — спросил генерал.

Я чуть-чуть подумал. — Иса. Я скажу: «Иса у телефона».

— Итак, до скорого, Иса. Генерал улыбнулся и покинул кабинет. Молодой человек проводил меня к выходу. — Нужно ли мне вызвать Вам такси?

Садиться в такси прямо перед иорданским посольством, почти напротив израильского посольства, показалось мне не самой лучшей идеей. — Может, Вы лучше подвезете меня парочку кварталов?

Мы прошли к его машине, и он подвез меня к ближайшей станции метро. Я дал ему адрес моей гостиницы и номер телефона в номере, на тот случай, если им понадобится быстро связаться со мной.

Затем я быстро вышел из машины и исчез в метро. Мяч покатился; я послал его через середину поля и теперь должен был подождать, что из этого выйдет.

Глава 19

Эфраим должен был дать мне денег, но по какой-то удивительной причине не сделал этого. Если бы это была нормальная операция Моссад, он смог бы получить деньги в неограниченном количестве от «банк-сайана»{33}. Но это не была нормальная операция, поэтому я должен был ждать Эфраима или попробовать получить деньги от людей, на которых я должен был работать.

Эта ситуация показалась мне комичной: с одной стороны я вел переговоры одновременно с руководством сразу нескольких иностранных разведок, а с другой стороны у меня не было денег, чтобы нормально поесть. Деньги нужно было достать срочно, иначе я действительно окажусь на улице. По моим расчетам денег на гостиницу должно было хватить лишь еще на пару дней, а что потом?

Я попытался вызвать в себе хорошее настроение и позвонил Белле. Она хотела узнать, что случилось, что я буду делать, и как она может получить деньги. Эфраим пообещал послать ей чек, который выглядел бы как будто от меня. Я должен был рассказать ей, что это аванс за работу советника по вопросам безопасности, которую я выполняю для какой-то компании. Не было причин, почему она должна была страдать от недостатка денег. Если бы я работал на Моссад, то она была бы обеспечена, если бы я делал какую-то другую работу, то тоже заботился бы о ней. Но в этой запутанной ситуации Эфраим должен был взять помощь ей на себя. Как выяснилось позднее, Эфраим так никогда и не выполнил своего обязательства, но тогда я исходил из обратного. Я всегда думал о том, как Белла могла бы справиться с трудностями. Ей мог бы помочь ее отец, но я знал, что будет выглядеть довольно плохо, если она попросит его о помощи. Но я не мог ничего изменить, и все это только не давало мне уснуть.

В три часа утра я решил выяснить, не приставили ли иорданцы ко мне слежку. Я оделся и вышел из отеля. Улицы были пусты, и никто не следовал за мной. Если они и назначили кого-то, то он либо был слеп, либо просто спал.

На следующий день я позвонил в британское посольство и попросил переговорить с известным мне помощником. Я хотел встретиться с ним за пределами посольства и дать ему определенную информацию. Он попросил меня перезвонить ему примерно через час. Когда я так и сделал, он сказал мне, что не может покинуть посольство для встречи со мной, но готов ждать меня в посольстве в любое подходящее для меня время. Мне стало ясно, что они считают меня опасным и подозревают, что я сотрудничаю с кем-то, кто, возможно, хочет им чем-то навредить. В этот момент я не мог пойти на риск, посещая посольство, потому я сказал ему, что сообщу ему сведения по телефону.

Это был клочок бумаги, который Эфраим оставил мне перед своим отлетом в Израиль. Так как в это время увеличилось число террористических нападений в Европе, спрос на данные о планах и действиях террористов был очень велик, и Моссад в этой области был непревзойденно плодотворен. Так как израильские объекты для Моссад были священны, то он был готов сотрудничать со всеми, кто мог бы предоставить информацию о планах терактов против таких объектов.

Постоянный приказ Моссад предписывал всему оперативному персоналу вступать под чужим флагом в контакт с любой террористической организацией. Единственным ограничением было, что встреча должна происходить в надежном окружении, что значит, что офицер из центра Моссад в Брюсселе собирал сведения о степени опасности тех или иных террористов, а ответственный за оперативную безопасность офицер должен был позаботиться о безопасности встречи.

После того как контакт был установлен в первый раз, оперативные офицеры получали разрешение идти на любой обмен информацией, который мог бы предотвратить нападение на израильский объект.

Хотя Моссад старательно создавал впечатление, что еврейские объекты так же близки ему, как израильские, этого не было. На самом деле оперативным офицерам бесчисленное количество раз давали понять, что к их работе не относится защита евреев в той или иной стране — это дело властей этих стран. Никому и ни при каких обстоятельствах не разрешалось «засветить» источник для защиты еврейского объекта, если этот источник в один прекрасный день смог бы дать предупреждение о нападении на израильский объект.

В некоторых случаях были дополнительные ограничения, например, если считалось, что террористы входят в союз с другими группами, которые, возможно, смогут совершать антиизраильские теракты. Ограничение означало, то им нельзя передавать взрывчатку. В таких случаях обмен производился только на уровне общего обеспечения, прежде всего, как обмен документами.

Это все не было ново для меня. Я это изучал и соответственным образом обрабатывал запросы в моем отделе. В этой связи была заключена сделка с французской организацией «Action directe» («Прямое действие»). За сообщения о возможных нападениях на израильские объекты и израильтян они получили в обмен немало прекрасных чистых формуляров британских паспортов. Моссад позаботился о том, чтобы в «Action directe» думали, что они имеют дело с одной южноамериканской группой, которая хочет поменять с Израилем эту информацию на оружие.

«Мертвый» почтовый ящик для этих паспортов был устроен в одной телефонной будке в Западной Германии. Мы предоставили англичанам право побудить немцев на какие-то действия. Возможно, им следовало бы установить слежку за человеком Моссад и потом арестовать людей из «Action directe», когда последние будут забирать паспорта. Эфраим не хотел, чтобы в «Action directe» думали, что они обмануты их «южноамериканскими» партнерами. Если они решат так, то попытаются убить курьера, который на самом деле был офицером Моссад. Потому Эфраим предупредил «Action directe», что бы те не думали, что их заманили в ловушку, и не мстили бы израильтянам из-за того, что те их подставили.

Эфраим, как, кстати, и я, надеялся, что этот случай, даже если Моссад непосредственно, как говорится, не крал овечку, покажется для англичанина очень неприятным. В любом случае, мы знали, что для того, чтобы сломать влияние Моссад на правительство потребуется долгий процесс. Даже история с паспортами планировалась за месяц. Террористам было объяснено, что нужно время, чтобы все подготовить. Так было выиграно время, что бы получить сведения и внести свой вклад в сделку.

У англичанина не было слов, когда я ему все это рассказал. — Вы хотите войти в контакт с нашими людьми или как?

— Я позвоню Вам через пару дней. Если у Вас будут ко мне вопросы, Вы сможете передать их мне. Если я смогу, то скажу Вам заранее, когда я приду, хотя я действительно не верю, что это получится. Он не ответил. Я заметил, что он сам точно не знает, как ему теперь поступить.

Я повесил трубку и позвонил иорданцу. — Могу я поговорить с генералом Зухиром? Это Иса.

— Минутку, пожалуйста, господин Иса. По голосу женщины я понял, что она знает, как это важно. — Господин Иса? Это Лоррен. Генерал сейчас будет говорить с Вами.

Это получилось лучше, чем я думал. Я знал, что если бы Муса, мой инструктор по оперативной работе и нынешний шеф службы безопасности в Европе, увидел сейчас меня, то он мной очень бы гордился. Но намного лучше было как раз то, что он меня не видел, иначе я быстро отправился бы полежать в морг с пулей 22-го калибра в голове.

— Алло, Иса, как поживаете?

— Хорошо, а Вы?

— Хорошо. Я готовлюсь к Рамадану. Вы это знаете.

— Конечно. Надеюсь, пост будет легким для Вас.

— Спасибо. Что Вы решили?

— Что мне сказать? Меня всегда захватывала возможность немного поездить по миру.

— Это означает «Да»?

— Да.

— Великолепно. Я скажу моим людям, а потом мы выйдем на Вас. Мы еще сможем найти Вас на этом же месте?

— Да. Но у меня почти кончились деньги. Если я вскоре не получу ничего, то мне придется уехать.

— Куда Вы собираетесь ехать? Этот вопрос меня совершенно не устраивал, указывая на то, что, возможно, это продлится пару дней. Прежде всего, я был ошеломлен; меня удивило, как расслабленно, спустя рукава занимаются этим делом. Возможно, я просто привык к очень агрессивной разведке, которая сразу хватается за любую возможность, за любое дело, в конце концов, видя в этом, возможно, шанс для прогресса в личной карьере.

Генерал не относился к такому типу людей. Он был настоящим солдатом, он делал то, что считал правильным, не принимая решений за других людей, не являвшихся его подчиненными.

Я был раздосадован и даже не старался это скрыть. Мне стало ясно, чего хотел добиться Эфраим, бросив меня в эту ситуацию без денег: я должен был полностью положиться на успех своей миссии. За это я его возненавидел.

— Сейчас я пока не имею понятия, но я попытаюсь решить мои финансовые проблемы как можно быстрей. Я видел, что он не понял, к чему я клоню.

— Я должен зарабатывать деньги на жизнь, а в США я не могу работать. Итак, мне придется поехать в Канаду и там попытаться что-то найти.

— Скажете ли Вы мне, где я смогу Вас там найти, если ответ затянется?

— Если у Вас не будет ответа перед тем, как я уеду, то просто забудьте об этом. Я почувствовал, что начинаю закипать. Я все более заводился и потому должен был быть теперь очень внимательным.

Я заранее знал, какой опасности я себя подвергаю. Но тогда в посольстве я настолько сконцентрировался на своем поручении, что не придавал этому значения. Я ожидал, что меня встретят с распростертыми объятиями и сразу посадят за работу. Этого не произошло, и затея становилась просто критической.

Процесс теперь был необратим; информация неслась в Амман, в штаб иорданской разведки. Так как эта информация, без сомнения, относилась к наивысшему приоритету, ею занимались самые высокопоставленные чиновники. И если Моссад действительно на что-то способен, то он узнает об этом: или от завербованного офицера или от помощника, который на него работает. То, что израильский шпион хочет работать на Иорданию, несомненно, будет доложено королю, а при его дворе у Моссад точно есть свои уши. Учитывая мои сведения, Моссад нужно будет срочно остановить меня. Пока мы здесь разговариваем, там, может быть, уже готовится группа для моего захвата или ликвидации.

— Позвоните мне, когда что-то узнаете. Я надеюсь, я еще буду здесь.

— Вы позвоните мне перед отъездом?

— О'кей. Я повесил трубку и почувствовал себя так, как будто у меня выбили оружие из рук..

* * *

Звонок последовал следующим утром в 8.30. Это был Зухир. — Вы готовы ехать?

— Когда?

— Как вы смотрите на завтра, после обеда?

— В порядке. Я поставил условие, что он будет сопровождать меня. Я чувствовал, что он честный порядочный человек и его добровольное сопровождение было важно лично для меня. За то короткое время, что я его знал, у меня создалось впечатление, что он скорее умрет, чем нарушит слово и запятнает свою честь.

— Я заберу Вас в 12.00 у гостиницы.

— Как долго это продлится?

— Одну неделю? Вас это устроит?

— Конечно. До завтра.

Я повесил трубку и должен был сперва переварить то, что сейчас услышал. Я собрался ехать в страну, которую всегда считал врагом, и быть гостем разведки противника. Я должен был перейти на другую сторону, именно это я и делаю. Если то, что я делал до этого, еще как-то можно было объяснить, то то, что я хотел сделать сейчас, было совершенно необъяснимо. В этот момент, думал я, Моссад еще ничего не знает обо мне. Если они бы и знали, то не смогли бы много об этом говорить, чтобы не раскрыть свой источник. Но я стоил намного больше, чем любой источник, и они не могли позволить мне перейти на чужую сторону. До этого они еще могли терпеть мои действия, но сейчас они не могут допустить ни в коем случае моего посещения Аммана.

Я сейчас спускался на дно пропасти, из которой, возможно, мне уже невозможно будет выбраться. У меня было двадцать четыре часа, чтобы приготовиться к путешествию, но не было времени обзавестись легендой.

Я принял душ и быстро оделся. Мне нужно было пойти к телефонной будке, чтобы позвонить Эфраиму. Была суббота, и я надеялся застать его. Телефон звонил долго, но никто не подошел. Я не мог звонить из гостиницы, и не было смысла для меня звонить Белле, ведь я все равно не смог бы рассказать ей, что происходит. Я решил попробовать позже еще раз. Время, казалось, остановилось. А если я его не застану? А если они уже ждут меня и это все ловушка? Я не мог думать спокойно, потому что был сильно взволнован. Как будто бы я с завязанными глазами шел по кромке жерла вулкана. Я чувствовал опасность, но не мог ее видеть.

В шесть часов вечера я дозвонился до Эфраима. От напряжения у меня уже не было сил.

— Что случилось? По голосу чувствовалось, что он в хорошем настроении, наверняка у него что-то хорошо получилось.

— Завтра я уезжаю.

Пару секунд он ничего не говорил, а затем сказал тихо и медленно: — Ты имеешь в виду то же, что и я?

— Ну конечно. Мне позвонили сегодня утром. Завтра во второй половине дня я улетаю.

— Будь я проклят. Здесь никто ничего не знает, не имеет малейшего понятия. Даже если ты не поедешь, это самый великий фарс в истории организации.

Я точно знал, что он имеет в виду: миф о том, что Моссад всегда точно и вовремя узнает обо всем, что происходит в арабских странах, не был ничем более чем мифом. В моем случае, в проклятом Моссад уже должны были бы выть все сирены тревоги, но никто ничего не слышал. Я глубоко вздохнул, я даже не мог показать, насколько легче мне стало. — Но ты хочешь, чтобы я полетел?

— Да, в том случае, если ты чувствуешь, что можешь.

— И ты хочешь, чтобы я действовал по плану?

— Да, так, как мы планировали. Если они тебя оставят...

— Итак, я позвоню тебе, когда я выберусь оттуда.

— Я буду ждать тебя. Как долго это продлится?

— Этот человек сказал, что неделю.

— Подумай о том, что там есть и другие люди. И если они посадят тебя в отеле, никуда не высовывайся. У нас, уверен, никого нет в их службе, но у нас точно есть осведомители в палестинских кругах, а эти есть везде. Я все еще не верю, что мы об этом ничего не услышали. Он рассмеялся. — Что за куча засранцев. Я сейчас спрашиваю себя, сколько среди наших так называемых агентов ненастоящих.

Я повесил трубку и вернулся в отель.

* * *

На часах было 11.45. Я ждал в холле гостиницы. Я позаботился о том, чтобы мой номер оставался за мной, и чтобы мне приготовили счет. Ровно в полдень подъехал лимузин и ассистент Зухира, высокий худой мужчина, зашел в холл и поздоровался со мной.

— Вы готовы?

— Да, но нужно еще урегулировать дела с гостиницей.

— А в чем проблема?

— У меня нет денег и мне нужно сохранить номер за собой до моего возвращения. Я говорил об этом с генералом.

Он вернулся к машине и принес кредитную карточку генерала. — Генерал сказал, что я могу за все заплатить по этой карточке.

— Им нужна будет подпись.

— Я распишусь за него. Выходите к машине.

Я вышел. Зухир сидел на заднем сидении. Его почти нельзя было узнать, только его улыбка была видна отчетливо. — Ахалан в'сахалан, мой друг, — поприветствовал он меня и протянул мне руку. — Как Ваши дела? — улыбнулся я ему в ответ. Этот человек просто не мог не нравиться.

— Сначала мы летим в Нью-Йорк, а оттуда в Амман. Я провел все подготовительные мероприятия. В аэропорту нас встретят. Все будет хорошо.

— Знаете ли Вы людей, которые встретят нас в аэропорту?

— Это все мои друзья, люди, которым можно доверять. И вот. Он дал мне мои авиабилеты. Они лежали в конверте, украшенном иорданской короной и надписью «Алия» на английском и арабском языках. Это вряд ли было то, что я должен был показывать всем в аэропорту, по крайней мере, не в нью-йоркском «Кеннеди-Эйрпорт».

-Не могли бы Вы хранить это у себя? Я вернул ему конверт, а билеты положил в свой карман. Он улыбнулся: — Вы, шпионы, должны учитывать все.

— Конечно, если мы не хотим болтаться на виселице.

— Не волнуйтесь, друг мой. Я с Вами. Никто Вас не тронет.

Я улыбнулся в ответ. — Вас не затруднит высадить меня у входа отеля «Шератон»? Того, что в аэропорту?

— Конечно, нет. На его круглом лице появилась тень осторожности. Он немного растерялся и пытался узнать, для чего мне это нужно.

— Я хочу оттуда взять такси до аэропорта. Мы не знаем, в конце концов, кого мы там встретим, и я не хочу, чтобы кто-то увидел, как я сажусь в самолет вместе с самым старшим по званию иорданским офицером в США. Вы согласитесь со мной, что это не самая лучшая идея.

— Об этом мне самому стоило бы подумать. Вы абсолютно правы. А как в нью-йоркском аэропорту? Как мы поступим там?

— Мы ведь летим первым классом? Я взял билет и посмотрел на него.

— Да, конечно, — сказал Зухир.

— Тогда мы встретимся в зале для отъезжающих авиакомпании «Алия». Где он?

— У «Алии» нет своего зала, но мы воспользуемся залом «Эйр Франс». Там в этот момент не будет полета, так что мы будем там одни. Я имею в виду, конечно, исключая людей, вылетающих в Амман.

— Тогда мы увидимся там. Я посмотрел в окно.

Цухир приказал водителю остановиться у отеля «Шератон». Потом его помощник что-то сказал по-арабски, и Зухир повернулся ко мне.

— Вы знаете, где находится зал «Эйр Франс»?

— Кажется, нет.

— Вы знаете, где касса «Эль-Аль»?

— Да, — сказал я, немного подумав.

— Ну вот, а касса «Эйр Франс» находится в том же ряду, а ее зал напротив. Значит, когда мы направимся в наш зал перед вылетом, нам надо будет пройти мимо окошка «Эль-Аль». Он озабоченно посмотрел на своего ассистента, а потом спросил меня: — Что Вы предлагаете?

— Ничего. Мы встретимся в зале, а потом пойдем к самолету, когда придет время. Что мы еще можем сделать?

Машина остановилась под большим козырьком перед входом в «Шератон», и я вышел. Водитель вытащил из багажника мой чемодан. Не оборачиваясь, я вошел в гостиницу. Там я подождал несколько минут, затем снова вышел и подозвал первое такси из ряда в конце рампы. Мои друзья из Моссад никогда не смогли бы так подстроить, чтобы такси ждало меня там. Для этого им просто не хватило бы времени. Если бы кто-то следил за нами, в чем я сильно сомневался, то эта остановка в гостинице их совсем бы запутала. Иногда это кажется ребячеством, эта игра в «кошки-мышки», но когда речь идет о твоей жизни, ты уже не находишь это смешным. Каждый ход, который ты делаешь, чтобы сбить со следа преследователя, может стать божьим знаком и подарить тебе достаточно времени, чтобы спасти свою жизнь. В моей работе были моменты, когда я был уверен, что «чист» и спокойно принимался за дело. Однако я держал глаза открытыми и, в конце концов, устанавливал, что за мной все-таки был «хвост», которого я не вычислил.

Поездка на такси продлилась только 15 минут, но выяснилось, что маневр стоил того. Когда я подал билет и паспорт сотруднику службы безопасности аэропорта, я почувствовал, как кто-то взял меня за плечо. Я был уверен, что это Зухир или его помощник, которые хотят мне что-то сказать. Я не хотел оборачиваться и говорить с ними, потому что это разрушило бы все отвлекающие маневры, предпринятые нами.

— Вик! Теперь я услышал голос. Я узнал его, это был голос из другого мира, из другой жизни. Я обернулся и увидел широкую улыбку. Вот так случай!

— Ролли! Как поживаешь?

Я поставил чемодан и протянул ему руку, которую он крепко пожал. Он был моим хорошим другом, мы проводили много времени вместе и много беседовали о Боге и о мире. Я никогда не работал вместе с Ролли, он был офицером связи по линии «Liaison», а я оперативным офицером-разведчиком. Но мы встречались часто, когда были в штабе. Он поддерживал связь со спецслужбами скандинавских стран, когда я работал в датском отделе.

— Я слышал о твоей неудаче. Мне очень жаль. Его голос звучал искренне.

— Такова жизнь. А как твои дела? Он был сейчас офицером связи Моссад в ЦРУ, и я знал, что он не раскроет мне всю свою душу, но все же спросил. О чем я еще мог с ним сейчас говорить? Я стою здесь, по пути в Иорданию и с билетом Королевской Иорданской авиакомпании в кармане, и кого я встречаю?

— Ничего нового, все как обычно.

Я подумал о бригадном генерале, который продавал оружие иранцам. Я почувствовал себя в какой-то мере виноватым, ведь это я по поручению Эфраима позвонил в ФБР. — Как поживает Бар-Ам?

— Кто? Ролли, дылда высотой в 1.90 м, нагнулся ко мне, чтобы лучше расслышать.

— Аврахам Бар-Ам, генерал, которого они арестовали из-за сделки по оружию для Ирана или что-то вроде этого.

— А что с ним?

— Вы что, не помогаете парню выпутаться? В конце концов, он же на нас работал

— Я думал, ты уже не участвуешь в вечеринке. Он ухмыльнулся и подмигнул мне, как будто он думал, что, может быть, то, что он слышал обо мне, неправда.

— Я уже вне игры, но это не значит, что я за одну ночь могу все забыть. Я тогда много работал для него в штабе. Я думал, что вы вытаскиваете из дерьма того, кого сами туда затащили.

— С каких пор это так происходит? Я никогда не видел, чтобы кто-то, угрожая пистолетом, заставил Бар-Ама заняться этой чертовщиной. Он делал это ради получения прибыли и использовал для этого свои связи. Так, как он задумывал, не вышло, и это его личная неудача.

— Как же они его взяли?

— Не имею понятия. В один день все шло хорошо, а на другой как с ясного неба сваливается ФБР и все кончено. Я подозреваю, что кто-то изнутри добился краха сделки. Он, видимо, встал на дороге «Голубого трубопровода»{34}.

— Это было бы глупо. Тогда американцы подумали бы, что правая рука не знает, что делает левая.

Я хотел, чтобы он подтвердил это. В конце концов, мы ведь действительно провели это маленькое упражнение, прежде всего, именно по этой причине.

— Нет вопросов, что они так и думают. Он заметил, что и так сказал слишком много, что можно было прочесть на его лице, выложил «бывшему», который, может быть, вовсе и не «бывший».

— Эй, Ролли, это я, Виктор. Почему ты волнуешься? Ты точно думаешь, что с тем, что ты мне только что рассказал, я сейчас полечу в Амман или еще куда-то!

Мы оба рассмеялись.

«Голубой трубопровод» состоял не только в продаже оружия иранцам: как раз в то время Моссад обучал иранских пилотов в Германии. Контакт был налажен западногерманской разведкой BND. Не высокими чиновниками, а на уровне начальников отделов. Моссад охотно пользовался таким методом; он позволял промежуточным звеньям поставлять информацию и делать карьеру. Шефы были вне игры, их так называемая политическая совесть оставалась чиста.

Иранские ВВС состояли в основном из американских истребителей — бомбардировщиков типа F 4D / E «Фантом», который еще несколько лет назад был основным боевым самолетом израильской авиации. Для иранцев было очень важно обучать своих летчиков на безопасной территории и получать запчасти для своих быстро уменьшавшихся ВВС. Израиль охотно влез в это дело, использовав немцев в качестве марионеток, — иранцы не должны были признаваться самим себе, что получают помощь лично от сионистского шайтана. Израильские пилоты обучали своих иранских коллег в нескольких местах в земле Шлезвиг-Гольштейн. На двух аэродромах иранцы осваивали летное мастерство на двух специально переоборудованных учебно-тренировочных самолетах «Сессна», а на третьем аэродроме их обучали на пяти доставленных из Израиля тренажерах.

Одновременно запчасти для несущей большие потери иранской авиации транспортировались сухопутным путем из итальянских портов в Данию, где грузились на датские суда. Другие запчасти и вооружение прямо в датских портах перегружались на них с кораблей, взятых Израилем в аренду.

Чиновники земельного Ведомства по охране конституции земли Шлезвиг-Гольштейн прекрасно знали об этих действиях, но им это не мешало, пока не происходило террористических действий, и пока операция приносила им личный доход.

— Посмотри туда. Ролли показал головой.

— Где? — спросил я и медленно повернулся, чтобы не привлекать к себе внимания. Ролли никогда не был хорош в оперативной работе. Но ему, как офицеру связи, это и не было нужно.

— Вон тот, в углу, который стоит с высоким парнем.

— Да?

— Это Зухир, военный атташе Иордании. Я спрашиваю себя, что ему здесь нужно.

— Ты хочешь, чтобы я установил с ним контакт и узнал это для тебя?

— Ты бы это легко сделал, старый сукин сын! Он ухмыльнулся. — Лучше держись от него подальше. Нам не нужен международный инцидент, о котором мне пришлось бы писать бесконечные отчеты.

Я знал, что он должен написать отчет об этой встрече со мной, о том, куда, по его мнению, я ехал и о чем мы, почти дословно, разговаривали. Тот факт, что он узнал Зухира и попытался узнать, куда он летит, не очень ободрил меня. Я постарался не придавать этому большого значения. — Передай Мусе привет от меня.

— Я не работаю с Мусой.

— Он теперь шеф безопасности в Европе и ты упомянешь меня в своем отчете, значит, ты сможешь передать ему привет. Поверь мне, он его получит. Кстати, ты прилетаешь или улетаешь?

— Ни то и ни другое. Я встречаю свою жену. Она возвращается из Израиля.

Подошла моя очередь к окошку. Я был рад услышать, как он сказал: — Вот она. Ну, все, пока, до свиданья!

Я пожал ему руку и передал билет стюардессе в окошке. Когда я получил свою борт-карту и прошел контроль безопасности, я встал у выхода и ждал разрешения на посадку в самолет. Зухир делал вид, будто не знает меня, как мы и договаривались, но я видел по его лицу, как его распирало любопытство узнать, кого это я встретил.

Уже стемнело, когда я после короткого перелета из Вашингтона в Нью-Йорк прошел через огромный холл «Кеннеди-Эйрпорт» и вошел в зал «Эйр Франс» на втором этаже. Зал ожидания «Эль-Аль» был переполнен, и я молился, чтобы никто в толпе не узнал меня. Я надеялся на то, что самолет «Эль-Аль» взлетит раньше, чем самолет «Алия», так что мне не придется вместе со всеми вылетающими в Иорданию проходить мимо трех сотен израильтян, из которых как минимум один гарантированно знал меня.

Зухир был очень заинтригован моей встречей в вашингтонском аэропорту и нашел мой рассказ весьма забавным. — Именно здесь и именно сейчас встретить друга! Он начал смеяться. — Судьба, вот что это такое. И здесь мы ничего не сможем изменить. Мы в руках Аллаха и подчиняемся его воле.

— Я только надеюсь, что он сегодня в хорошем настроении. Я еще не перевалил через вершину горы, как говорят у нас.

— У нас так не говорят. Он снова засмеялся, будучи точно в хорошем настроении. В конце концов, он возвращался домой с трофеем. С израильским разведчиком. Я мог себе представить, как он чувствует себя, мне стоило просто вообразить, что чувствовал бы я на его месте, уведя с собой человека такого масштаба, как он. Я точно воспарил бы к облакам.

Более часа мы оставались в зале ожидания. Наконец-то была объявлена посадка.

— Вы знаете? — спросил я его тихо, — улетел ли уже самолет «Эль-Аль»?

— Нет. Он взлетит примерно через час. Он знал, о чем я думал. — Не хотели ли бы Вы как-то переодеться или еще что-то?

— У Вас есть еще одна кафия?

Он открыл свой «дипломат» и дал мне красно-белый головной платок. — Этого достаточно?

Я намотал платок себе на голову, так что мое лицо со стороны нельзя было узнать. Мне стало намного легче. — Спасибо, так все в порядке.

Когда мы проходили мимо израильского зала ожидания, почти все пассажиры там уставились на нас. Не каждый день им приходится видеть врага так близко. В толпе я узнал одного своего друга из Холона и был уверен, что он меня тоже узнал. Но это уже не играло роли: если он не работал на Моссад или на «Шабак», он никому не мог бы об этом рассказать. Кроме того, он знал, что я выполняю какую-то секретную работу, и он подумал бы, что так я поступаю именно по своей работе. Я знал, что он просто будет ждать дня, когда мы встретимся с ним где-то на улице в Холоне. Тогда он мне рассказал бы, что видел, как я садился в самолет в Иорданию, и что он был таким хитрым, что сделал вид, что не заметил меня, чтобы не разрушить мою легенду.

Наконец мы сели в самолет, принадлежавший итальянской «Алиталии» и выполнявший чартерный рейс для иорданской авиакомпании «Алия». Когда самолет взлетел в воздух, я понял, что пути назад действительно нет. Следующая остановка — Амман.

Глава 20

Вторник, 20 мая 1986 года. Амман

В конце долгого полета медленно стемнело. Я смог видеть землю, когда самолет легка накренился на бок. Когда мы пролетали над береговой линией, у меня екнуло сердечко.. Пилот объявил, где мы находимся. Но я и так знал, где мы. Серая земля под нами, освещаемая последними лучами заходящего Солнца, была Сирия.

Все становилось еще непонятнее: здесь сижу я, израильтянин, в салоне первого класса самолета Королевской Иорданской авиакомпании и пролетаю над Сирией в сопровождении военного атташе Иордании в США. Многие уже точно спорили бы о том, кто именно меня повесит, если бы они узнали, что я намереваюсь сделать.

Несколько минут спустя самолет снова развернулся и пошел на юг, по направлению к Амману. Мы облетали Израиль. Из окна я видел, как солнце садилось за горами Моав. Я был так близок к Белле и в то же время, так далек от нее и детей, как никогда в жизни. Выражение «гора тьмы» открылось для меня в новом значении.

Когда мы приземлились в аэропорту «Королева Алия» южнее Аммана, было уже совсем темно. Как только самолет остановился, стюардесса, которая с большим рвением обслуживала нас весь полет из Нью-Йорка, и стюард отделили нас от других пассажиров.

— Они следят за тем, чтобы никто не вышел из самолета, пока мы не покинем аэропорт, — объяснил Зухир и показал на выход. Мы единственные покинули самолет. Зухир пожал руку летчику, стоявшему у трапа, который сиял так, будто он встретил самого короля.

В конце прохода нас встретили несколько офицеров в парадных мундирах, которые встали по стойке «смирно» и отдали честь моему сопровождавшему. Было заметно, что офицеры так поступали не только из-за звания генерала: очевидным было их восхищение им. Нас быстро провели через маленький терминал. Мой паспорт был у Зухира, и в нем не поставили штемпель о въезде — нормальный подход в нашем деле.

Затем мы попали в большой зал для VIP — гостей, где нас, прежде всего, конечно, Зухира, приветствовала большая группа офицеров в форме, большинство в звании полковника, было даже несколько генералов. Пока Зухир разговаривал с ними, я оставался немного в стороне. Высокий, стройный черноволосый господин с черными усами подошел ко мне, дружелюбно улыбаясь. — Для меня большая честь познакомиться с Вами, Иса. Называйте меня Альберт.

Я улыбнулся и пожал ему руку. — Рад познакомиться с Вами, Альберт.

— Вы говорите по-арабски, друг мой?

— Боюсь, что нет.

— В этом случае, я надеюсь, Вы простите мой плохой английский и позволите спрашивать Вас о значении слов, если я их не пойму.

— Нет проблем, — ответил я. — Но, как я слышу, Вам не нужно просить прощения за свой английский.

— Вы очень добры, — улыбнулся он.

Я не хотел начинать игру в имена с ним в этом чужом месте, пока не познакомлюсь получше с правилами игры. Улыбка может быть очень обманчива и скрывать огромный цинизм. Я держал Зухира в поле зрения. Его личная гарантия моей безопасности и чувство доверия, которое я испытывал к этому человеку чести, привели меня к тому, что я решился совершить это путешествие. Я не хотел терять моего хранителя. Зухиру я доверял прежде всего потому, что он был военным, а не сотрудником спецслужбы. Если он потеряет меня из виду, то я не сомневался, что могут произойти такие вещи, которые он уже не сможет исправить, а система состряпает для него подходящую историю для успокоения его совести. Такого не должно было случиться со мной.

Когда я поймал взгляд Зухира, то сразу незаметно сделал ему знак в сторону Альберта, как бы спрашивая, могу ли я доверять этому человеку. Зухир кивнул, улыбаясь, оставил группу офицеров и подошел к нам. — Этот человек привезет Вас в отель и будет заботиться о Вас. Я знаю его, он лично отвечает предо мной за Ваше благополучие. Он положил мне руку на плечо. — Добро пожаловать в Иорданию. Затем он снова вернулся к своим офицерам.

Альберт вывел меня из аэропорта в теплую ночь. Там стояли несколько машин и около десяти человек в штатском. Когда мы приблизились, один из них открыл для нас дверь второго автомобиля в ряду. Маленький конвой проехал около 20 минут через местность, напомнившую мне пустыню Негев. Машина остановилась перед гостиницей «Ридженси Плэйс» в Аммане. Я мало что увидел в городе по дороге, но мне показалось, что там почти нечего было смотреть. Это не был город в американском смысле слова, с высокими домами и неоновыми вывесками. Это была скорее большая деревня, как мне показалось. Альберт объяснил, что в городе мало что происходит из-за Рамадана, но и в другие месяцы жизнь в городе не была особо кипучей.

К моему величайшему удивлению, нет, даже к ужасу, номер для меня был забронирован на мою настоящую фамилию, хотя я все время был «Иса». Мне дали ключ от номера на восьмом этаже. Альберт провел меня к лифту и сказал, что через пару часов он вернется с еще парой человек, которые хотели бы поговорить со мной. Он предложил мне немного отдохнуть, но я мог бы заказать себе что-то из еды. — Я думаю, Вы должны оставаться в своем номере, пока все не урегулируется.

— Как произошло так, что меня зарегистрировали под настоящей фамилией?

— Я не знаю. Я не давал никаких инструкций по этому поводу. Человек, который их дал, приедет позже со мной. Вы сможете спросить его. То, что они сделали такой прокол, который может стоить мне жизни, казалось, мало затронуло Альберта. — Какое у Вас звание? — спросил я, когда он хотел уходить.

Он смущенно повернулся ко мне. — Зачем Вы хотите знать это?

— Это просто приятней, знать друг о друге, кто в каком звании. Это, конечно, была чепуха, но люди в военных организациях именно так и думают. Это был выстрел в никуда.

— Я капитан. А Вы, например кто? — спросил он меня с легкой иронией.

— Полковник. Его глаза слегка расширились. Я знал, что это подействовало, была создана маленькая иерархия. — И еще.

— Да?

— Мне нужен номер телефона или что-то подобное на случай необходимости.

— Простите, да, конечно. Он взял маленький листок бумаги, и что-то написал на нем. — Вот, это номер штаба полиции безопасности. Я там буду через десять минут. Вы можете спросить Альберта. Но я, как я уже сказал, вернусь через час.

Номер был во многом очень похож на тот, который я оставил в Вашингтоне, за исключением телепрограмм. Я надеялся, что здесь можно смотреть израильское телевидение, но это не вышло. Но зато по радио я мог слушать «Голос Израиля» и другие станции, включая «Голос Мира» Алиби Натана. В номере стояла корзина с фруктами, а вид на пустыню был великолепен. Воздух был тепл и сладок. Я принял душ и заказал в номер ужин, включавший «хумус» и «куфту». Я сидел за маленьким сервировочным столиком, который прикатил официант, когда в дверь постучали.

Прошло чуть больше часа с того времени, когда Альберт оставил меня у лифта. Я встал и подошел к двери. Через глазок я увидел Альберта и второго мужчину. Я открыл и вернулся в комнату. Вошли Альберт и еще три человека. Двое, очевидно, стояли сбоку, так что я не мог их увидеть. Мы пожали друг другу руки, приветливо улыбаясь, затем сели за маленький кофейный стол у двери на веранду. После того, как они представились, вошедшие настояли на том, что я должен закончить трапезу. Я предложил им тоже заказать что-то из еды. Они ответили, что поступят так, когда к ним присоединится их друг Фадлаль.

Они спросили, могут ли они здесь курить, и уже через десять минут комната была полна табачного дыма. Казалось, они все курили «Мальборо». Я остался верен своему «Кэмел»

Один из новых гостей был молодой парень, лет двадцати пяти, очевидно, помощник полного мужчины в темном костюме, с как бы наклеенной улыбкой на лице. Третий выглядел как старший брат Альберта, с серебристыми волосами и в очках с золотой оправой. По их выправке и поведению было видно, что они офицеры. Я вежливо убрал в сторону остатки еды и сказал, что поел в самолете и не голоден. На самом деле, я очень хотел есть, но мне хотелось начинать дело с установления дружеских отношений, а потом уже поесть вместе с ними. — Итак, Иса, — начал полный мужчина и провел рукой по усам. В этот момент я заметил, что у нас всех были похожие усы, только пожилой мужчина, похожий на Альберта, носил более длинные усы в английском стиле, их острые концы закручивались кверху.

— Я прочел отчет, который прислал Зухир, — продолжал толстяк, — я думаю, что нам нужно поговорить о столь многих вещах, что даже не знаю, с чего мы начнем. Как Вы думаете, что нам стоит сделать в первую очередь?

— Ну. Я взял сигарету. — Я порекомендовал бы сначала пройтись по тому, что я не смогу сделать для Вас, чтобы у Вас не было ложных ожиданий, которые я не оправдаю.

— Это звучит логично, — сказал человек с острой бородкой и посмотрел на пожилого. — Что же, по Вашему мнению, мы можем хотеть узнать от Вас, в чем Вы не сможете нам помочь?

Я видел, к чему он вел. Это была очень хорошая тактика. Одна из самых больших опасностей состоит в том, что при допросе соответствующего лица что-то выбалтывают о самом себе, что это лицо еще не знает. Они прекрасно владели этой тактикой и ничего о себе не раскрывали.

— Сначала, я полагаю, Вы захотите узнать, есть ли у Моссад агенты в Вашей среде и кто они.

— Это верное предположение, — сказал молодой.

— Итак, я могу сказать Вам, что если верить отчетам, в Вашей системе много агентов, в основном в оперативных отделах. Благодаря структуре Моссад, я не могу ничего узнать о них, если они не мои агенты. Я могу сказать Вам, что я никогда не занимал соответствующую позицию, потому я не могу Вам в этом помочь. Но в этом плане я смогу Вас успокоить, если скажу, что офицеры спецслужб не считаются хорошими объектами вербовки и редко попадают под прицел Моссад.

— И почему так? — спросил толстяк.

— Потому что они подозрительны и всегда настороже. Они хорошо знают используемые приемы, и когда их вербуют, то они часто не располагают информацией, важной для создания полной картины. Обычно они больше знают о Моссад, чем о своей собственной стране. Другими словами, результат не оправдывает затрат.

В дверь постучали. Все повернулись, и я уже хотел встать, когда вместо меня к двери пошел Альберт.

— Итак, Вы говорите..., — начал молодой человек, как будто желая поддерживать беседу. Я повернулся к нему. — Я говорю, что не смогу помочь Вам с именами.

Я услышал, как открыли дверь, и они о чем-то кратко поговорили у двери, причем мне показалось, что Альберт пытается успокоить чей-то разбушевавшийся голос. Я заметил удивление у людей за столом. Пока я успел повернуться, я почувствовал, как что-то твердое уперлось в мою голову. Сильная рука сжала мне шею. Человек что-то сказал по-арабски, что смахивало на приказ. Голос был сердитым. Я почувствовал, как вся кровь отлила у меня из верхней половины тела, и как меня бросило в холодный пот.

— Что, черт побери, здесь происходит? — закричал я, не шевелясь. Мне показалось, что это малокалиберная винтовка, но даже 22-го калибра на таком расстоянии хватило бы, чтобы размозжить мне голову. Я не имел ни малейшего понятия, что происходит, и в этот момент точно даже не хотел знать. Или я это скоро и так узнаю, или меня застрелят, тогда это уже не будет играть никакой роли.

Альберт переводил, напрасно пытаясь передать ту же жесткость голоса, что у человека с оружием. — Он говорит, что Вы агент Моссад и что Вы хотите провести нас.

— Нет никакой тайны в том, что я пришел из Моссад. Я попытался преодолеть дрожание в голосе. Я заметил, как окаменела от страха моя нижняя губа. — Я думаю, если бы я им не был, мы бы все здесь не сидели.

— Он говорит, что Вы здесь, чтобы перехитрить нас, он считает, что знает об этом от хорошего источника.

Вот и все со мной. Или он блефует или у него действительно в руках что-то есть, и в этом случае я ничего не смогу сделать. Так как я был здесь не по заданию Моссад, я не мог рассчитывать на политический спасательный круг. Если Моссад получит меня в свои руки, он сделает со мной то же, что и иорданцы, и никто не скажет даже слово против. Я засунул в рот сигарету, которую только что вытащил и еще не успел зажечь, повернул глаза к Альберту и сказал: — Скажите Вашему человеку, что он должен или пристрелить меня или дать мне прикурить, одно из двух, но побыстрей. Мне нужно закурить.

Все в комнате рассмеялись, даже горилла с пушкой. Это был Фадлаль. Он заткнул пистолет за пояс и представился мне. Протягивая мне руку, он сказал с ухмылкой: — Это была моя работа — проверить Вас, понимаете? Вы не сердитесь на меня, я надеюсь?

Я крепко пожал его руку. — Ни в коем случае. Вы делаете Вашу работу, а я делаю свою. Из кармана он вынул зажигалку и дал мне прикурить.

— Можем ли мы здесь достать что-то перекусить? — спросил громко Фадлаль. — Почему вы просто не закажете еду в номер? — предложил он Альберту.

Когда Альберт пошел к телефону, чтобы сделать заказ, Фадлаль снова обратился ко мне: — Завтра мы увидим, можем ли мы Вам действительно доверять. Мы оба совершим экскурсию на один день и потом будем знать это точно.

— Куда мы поедем?

— Это мы увидим завтра. Сейчас мы поедим. Он открыл маленький бар в комнате. — И кое-что выпьем.

— Я хотел бы текилу, если она здесь есть.

Всего было более чем достаточно, и мы выпили, только толстяк и его ассистент отказались пить по религиозным мотивам.

— Итак, Иса, что мы можем сделать против агентов Моссад в наших рядах?

— Вы можете их выследить. Эфраим много раз прорабатывал это со мной; мы ничего не хотели выдавать им, что они не смогли бы вычислить сами. Это был нормальный образ действий, мимо которого просто нельзя было пройти. Но так как это шло от меня, то они воспринимали так, будто слышали голос из пылающего куста. Если они будут следовать этой процедуре, то агенты скоро попадают с тех немногих деревьев, которые растут в их пустыне, что, без сомнений, сделает необходимой новую оценку руководства Моссад.

— Итак, — спросил Альберт и отхлебнул бренди, — как, по Вашему, нам следует действовать?

— Сначала Вы должны определить группу, к которой они относятся. Я хочу сказать, что есть разные типы агентов. Один, это стационарный, базисный тип, который делает обычную подчиненную работу в больнице или в пожарной охране. Он может передавать так называемые тактические сведения. Например, если в больнице проводятся мероприятия по подготовке к приему раненых, причем увеличивается число больничных коек, или если пожарная охрана призывает резервистов, это для нас — первый признак того, что страна переходит в состояние повышенной готовности. Чтобы выловить их, Вы должны следующие пять лет заниматься тем, что расспрашивать и выпытывать людей. Результат будет ничтожным, ведь многие люди даже не знают, что они делают.

Они смотрели на меня и кивали; до сего момента я не сказал им ничего нового. — Еще есть агенты на втором уровне. Они работают на государственной службе, например в Министерстве иностранных дел, дипломаты и т.п. Их тоже тяжело выследить.

На самом верху мы находим офицеров вооруженных сил, которых мы завербовали и которые работают на нас. Это самая важная группа и разоблачить их легче всего.

— И как это сделать? — спросил толстяк и нагнулся вперед, его лицо стало розовым. Я почувствовал, что поймал его на крючок. Я сказал бы ему точно, что нужно для этого делать, но вспомнил, что втолковывал мне Эфраим: «Ты там, чтобы заработать деньги, не забывай это». — Ну да, я охотно помог бы Вам, но у меня есть маленькая проблема.

— А именно? — спросил Альберт быстро, готовый решить ее тут же.

— Что мне будет с этого? Я пришел сюда с хорошей целью и хочу узнать, сколько Вы готовы заплатить.

Фадлаль улыбнулся. Он положил руку на свой пистолет. — Первое, что Вы сегодня уже получили, это Ваша жизнь, мой друг.

— Это чушь, Вы сами точно знаете. Я прибыл сюда под защитой честного слова Зухира, и пока Вы не сможете доказать, что я не тот, за кого себя выдаю, эта беседа могла бы состояться и в Вашингтоне. Здесь преимущество не на Вашей стороне, мой друг. Я помолчал и оглядел всех. — Сколько Вы заплатите?

— Сколько Вы хотите? — спросил мужчина, выглядевший как брат Альберта.

— Я хочу круглую сумму и содержание на целый год, а потом мы сможем снова переговорить.

— Что означает «круглая сумма»? — спросил молодой человек.

— Двадцать тысяч американских долларов. В качестве карманных денег, как говорится. Я знал, что мог бы потребовать в десять раз больше, но я хотел облегчить им эту задачу. — И по пять тысяч в месяц.

— Вы хотите остаться здесь в Иордании?

— Нет, я улечу через неделю, как мы заранее договорились, и буду выполнять решения, которые мы примем здесь.

— Если мы согласимся, что Вы сможете предложить нам взамен? Альберт хотел взять побыстрее дело в свои руки и завершить его, это можно было прочесть в его глазах. Он мог бы стать ведущим офицером разведки при мне, и эта работа забросила бы его на самую верхушку организации. Он хотел меня и он хотел это твердо знать и действовать так, чтобы меня получить.

— Это зависит от того, что Вы хотите. Я могу помочь Вам создать систему, которая помешает каждому вербовать Ваших людей. Она поможет Вам поймать тех, кто уже завербован и гарантирует почти с полной уверенностью, что те, кого Вы не поймали, уйдут сами. Это мог бы быть первый шаг.

— Значит, есть и следующие? Фадлаль сверлил меня своими маленькими черными глазками, будто хотел увидеть меня насквозь. Этот человек не верил мне и хотел быть тем, кто разоблачит меня. Судя по тому, как он смотрел на меня, я был уверен, что он найдет метод для этого. Возможно, уже на следующий день.

— Да есть и другие. Когда Вы защитите свои тылы, Вы должны перейти в наступление. Я имею в виду, начать активно вербовать израильтян. В качестве базы Вам сначала понадобится хорошая военная экспертиза, а потом Вам откроются небеса.

— А как с вербовкой палестинцев? — спросил молодой человек.

— А что с ней?

— Если мы захотим вербовать палестинцев, сможете ли Вы нам в этом помочь?

Все глаза уставились на молодого человека. Он сразу почувствовал, что совершил ошибку. Я посочувствовал парню; он обратил мое внимание на одну из их проблем, о которой я не должен был узнать. Я решил помочь ему выбраться из этой ситуации и разрядить атмосферу. — Очень весело. Что это, вопрос-ловушка? Что последует за этим, Вы снова вытащите пистолет? Я и вербовка палестинцев! Вам нужна для этого моя помощь? За кого Вы меня принимаете?

Молодой человек заметил, что мягко приземлился, и улыбнулся. — Никогда нельзя быть достаточно осторожным, правда?

Я сменил тему. — О'кей, что Вы думаете, мы заключаем сделку, или Вам еще нужно поговорить с Вашими боссами? Я увидел, что наступил этим на мозоль толстяку. Он, видимо, был очень высокопоставленный офицер, если даже не сам глава иорданской разведки. Хотя я короткое время и работал в иорданском отделе, я почти ничего не знал об иорданской спецслужбе. Сейчас я очень сожалел об этом.

— Двенадцать с половиной тысяч долларов карманных денег, — сказал толстяк с окаменевшим лицом. Перманентная улыбка исчезла. — 3500 долларов в месяц в течение шести месяцев, затем мы проведем новые переговоры. Вы можете это принять или оставить. Мы завтра вечером поговорим с Вами, если Вы еще будете здесь. Он встал и сделал знак своему помощнику. — А кроме всего прочего, мой друг Иса, я желаю Вам приятного времяпровождения в Иордании и, если Вы решите принять наше предложение, то желаю Вам счастливой дороги домой.

Я пожал ему руку, и он пошел к двери. Молодой человек отдал честь и последовал за толстяком. Чуть позже попрощался и «брат Альберта». Фадлаль встал с улыбкой: — Я завтра заберу Вас в половине седьмого утра. Одевайтесь полегче. Он закурил и выронил на стол почти полную пачку. — Как я вижу, у Вас почти не осталось сигарет. Позвольте мне предложить Вам свои.

— Спасибо. Они мне понадобятся. Он пошел к двери и, помолчав, бросил: — Не выходите из отеля и хорошо заприте дверь.

— Хорошо, — сказал я, но он меня уже не слышал. Что этот сукин сын приготовил для меня на завтра? Альберт уселся в большом кресле, в котором до этого сидел толстяк. — Мы должны поговорить с Вами, — сказал он, и в его голосе звучала озабоченность.

Я откинулся на спинку кресла напротив и открыл новую маленькую бутылочку текилы из мини-бара. — Что у Вас на душе? В этот момент я, в общем-то, был собой очень доволен, потому что, по моему мнению, хорошо провел дело в соответствии с обстоятельствами.

— Меня назначили к Вам. Я имею в виду, я теперь Ваш.., — он запнулся, подыскивая подходящее слово.

— Оперативный ведущий офицер, „групповод», оператор, «куратор», «катса»?

— Да, точно. Показалось, что ему стало легче от того, что я знаю, о чем идет речь. — Я знаю, что Вы пришли из очень опытной разведки, но сейчас Вы работаете со мной. Мы будем работать по-моему и в моем темпе. Мы будем работать вместе, а не друг против друга. О 'кей?

— Подождите, Альберт, Вы мне нравитесь, и это правда, что я прибыл из очень опытной разведслужбы, но Вы не мой босс и я не буду с Вами работать по Вашему. Я покинул Моссад не для того, чтобы мной командовали. Есть вещи, которые я смогу делать для Вас, а другие — не смогу. Если Вы что-то хотите, то просто попросите об этом. Я поднял бокал. — За короля!

-У нас, — сказал он свирепо, — этим не шутят.

— Это вовсе не шутка. Что же Вас так беспокоит, Альберт?

— Это из-за Фадлаля. Он не доверяет Вам, а я не хочу, чтобы он сделал Вам что-то плохое. Этот тип немного сумасшедший — под каждой кроватью ему мерещатся шпионы.

— Что же Вы предлагаете делать?

— Просто будьте осторожны, это все. Я не хочу, чтобы с Вами что-то случилось, и чтобы Зухир взял меня за горло.

Психологическая игра, в которую они играли, была не плоха — немного грубовата, но совсем не плоха. Альберт был хорошим полицейским, а Фадлаль — плохим полицейским. Сказав мне, что я должен быть осторожен, он сделал плохое еще хуже. Чтобы сделать все еще ужаснее, он показал мне, что со мной что-то может произойти, даже если я нахожусь под защитой Зухира — он знал, что мое ощущение безопасности основывалось на роли Зухира как моего защитника. Мне стало ясно, что это игра, но это все равно действовало, по крайней мере, после нескольких бутылочек текилы и страстного желания уснуть.

— Я буду осторожен. Я думаю, что сам в этом сильно заинтересован.

— Я в соседнем номере, если Вам что-то понадобится. Альберт встал. — Вы не хотите, чтобы я помог Вам вытащить эту штуку из номера? Он показал на столик на колесиках с остатками еды на нем.

— Оставьте. Я сделаю это завтра рано утром. Можете Вы позаботиться о том, чтобы меня, скажем так, разбудили в половине пятого?

— Конечно. Он пошел к двери.

— Как Вы думаете, куда мы поедем так рано?

— Не имею представления, но куда бы Вы ни поехали, берегитесь его. Он полон неожиданностей. Я знаю его, он был бы счастлив засадить Вас, даже если он знал бы, что Вы невиновны

— Что же Вы хотите этим сказать?

— Будьте осторожны.

— Вы думаете, Зухир знает, что мы делаем завтра?

— Я не думаю. Фадлаль подчиняется только шефу разведки. Я только скажу — будьте осторожны. С этим зловещим замечанием он покинул номер. Я устал так, что у меня болели веки, но не мог уснуть. Я был так близок к Белле, что почти чувствовал ее запах, но не имел возможности сказать ей, где я. А если завтра что-то пойдет не так, и я закончу свою жизнь как Джон Доу в морге Аммана? Она и дети подумают, что я просто смылся.

От тревог и волнения я начал терять рассудок. Уже сейчас я стону и растворяюсь в жалости к самому себе, а при этом я вовсе не начинал еще то, ради чего приехал. Я знал, что буду не в состоянии делать что-то, если я сейчас как-то не поборю свой стресс. Я позвонил в сервисное бюро отеля.

— Чем я могу служить?

— Я хочу позвонить в США. Я дал ей номер отеля «Холидей Инн» в Силвер Спринг, где за мной оставался номер. Меня ошарашило, как быстро прошло соединение.

— «Холидей Инн», Силвер Спринг.

— Это Виктор Островский из номера 805.

— Да, чем могу помочь?

— Я жду сегодня звонка от моей жены. Не можете ли Вы передать ей сообщение?

— Конечно, господин Островский.

— Скажите ей, что я нахожусь в том месте, откуда не могу позвонить ей, но что я позвоню ей, как только вернусь, примерно через неделю.

— А как ее зовут?

— Белла.

— О 'кей, господин Островский, будет сделано.

Затем я снова лег. В тот момент, когда моя голова коснулась подушки, я почти засыпал и очень быстро, но мне показалось, что звонит телефон. Они мне здесь не дадут поспать, подумал я. Это была служба побудки. Сперва я хотел повернуться на другой бок и поспать еще пару минут. Но я знал, что если поступлю так, то проснусь намного позже. Я не хотел заставлять Фадлаля ждать меня. Я поплелся в душ и оделся еще до срока. Я заказал кофе и тост и был почти готов, когда в дверь постучали. Я взглянул в глазок. Это был Фадлаль. Он был особенно доволен этим утром и очень рад, что я уже готов. Я предложил ему кофе, но он отказался и сказал, что на это нет времени и что мы выпьем кофе по дороге или в Иерихоне.

Я не был уверен, что расслышал правильно, возможно речь шла о каком-то кафетерии в Аммане, названном в честь зимней резиденции короля в городе Иерихоне (Эриха).

— Вот. Он дал мне паспорт, британский паспорт.

— Что мне с ним делать?

— Он для Вас. Вы не можете использовать Ваш канадский паспорт, потому что он выдан в Израиле.

— Куда мы едем, что нам нужен паспорт?

— Я же Вам уже сказал — мы попьем кофе в Иерихоне.

Моя кровь похолодела. Если он имеет в виду то, что сказал, то мы должны ехать в Западную Иорданию. Более опасного для меня места не было на всей Земле. Я должен был с фальшивым британским паспортом и в сопровождении офицера иорданской разведки поехать в Израиль и вернуться назад. Это было слишком. — Ни при каких обстоятельствах, мой друг, Вы не повезете меня в Западную Иорданию. Там я — труп. Я Вам рассказывал, что Моссад хотел направить меня в Южный Ливан, чтобы ликвидировать. А теперь Вы хотите, чтобы я переехал израильскую границу ради какой-то игры? Вы сошли с ума...

— Я не верю ни единому Вашему слову. Я думаю, что Моссад послал Вас, чтобы дезориентировать и запутать нас и послать нас на охоту за предателями, которых вовсе нет. Если Вы тот, за кого себя выдаете, то Вам нечего бояться. Паспорт в порядке и при пересечении границы у Вас не возникнут проблемы. Бояться должен я — если Вы еще работаете на Моссад, то я больше не вернусь назад.

— А что, если Вы сам предатель и хотите вернуться в Израиль, захватив туда и меня?

Он что-то сказал по-арабски, и в номер вошли два вооруженных солдата. — Мы едем. Если Вы не хотите, то я прикажу им пристрелить Вас, и это будет считаться несчастным случаем. У Вас есть выбор: или Вы едете со мной или Вам конец.

— Я еду, но это все равно не имеет смысла. Что, черт побери, из этого выяснится для Вас? Я думаю, если бы я дальше работал бы на Моссад, то мне достаточно было бы предпринять маленькую поездку с Вами, и если мы вернулись бы, то у меня была бы чистая репутация.

Он не сказал ни слова и покинул номер. Солдаты подождали, пока я не последовал за ним, и закрыли дверь за мной. Мы сели в такси перед отелем и доехали до автобусного вокзала в центре города. Город еще спал. Кроме нескольких торговцев фруктами, которые раскладывали свои разноцветные, радующие глаз товары, никого на улицах не было. Если исходить из запаха, то пекарни уже работали вовсю, и пекли чудеснейший хлеб — «питу», которую можно было купить повсюду.

Автобус был почти полон и, казалось, что я в нем был единственным иностранцем. Я все еще не верил, что происходит. Это был как наихудший кошмарный сон. Я надеялся, что проснусь в своей гостинице в Аммане или, еще лучше, в Вашингтоне. Там я позвонил бы Эфраиму и сказал бы, что он должен забыть об этом. Я не хотел провести остаток жизни в камере с крысами где-то в пустыне Негев, живя тайно, как зомби. Я знал, что в случае неудачи мне предстоит именно такая судьба.

Я попытался вспомнить имя в моем новом паспорте, который я положил в карман рубашки, но не смог. Мне пришлось вытащить документ и снова в него заглянуть. Стивен Эмменс. Как мне запомнить это имя? Я несколько раз повторил его. Я использую адрес, который помнил из одной из моих прежних легенд. Все это ничего не значило для меня, если он везет меня в западню. Возможно, что он хочет перевезти меня туда, пока я не показал, как они могут провести у себя чистку, потому что он на самом деле агент Моссад. Это все выглядело нехорошо.

— Мост короля Хусейна, — объявил водитель, и автобус остановился. Я знал, что это мост Алленби, пограничный переход. На другой стороне я когда-то довольно долго служил, будучи офицером военной полиции. Мысль об этом снова бросила меня в холодный пот. А если меня узнает кто-то из резервистов — военных полицейских на мосту? А если здесь кто-то из людей Моссад ждет встречи со своим агентом и увидит меня?

Успокойся, сказал я себе. Вспомни еще раз свою легенду, пока не поздно. Единственное, что нельзя делать перед пограничником или солдатом, проверяющим документы — заикаться. Я нахожусь в однодневной поездке и хочу встретиться с торговцем, чья визитка лежит у меня в кармане. Он ювелир и я тоже занимаюсь этой деятельностью. Мне его порекомендовал его брат в Аммане. Это было все.

Я был не единственным пассажиром в автобусе, кто чувствовал себя не лучшим образом. Теперь я снова оглядел людей вокруг меня, которые еще несколько минут с удовольствием болтали между собой. Я не обращал на них внимания, занятый своими проблемами. После всей болтовни внезапно установилась напряженная тишина. Я почти слышал биение сердец. Мы приближались к месту, которое казалось каким-то темным, пугающим. До этого я всегда связывал поездку в Израиль с безопасностью и силой, никогда — со страхом. А теперь я был окружен именно этим чувством. Его можно было прочесть в глазах людей. Я всегда думал, что в этих глазах — ненависть, потому что не понимал, что у них есть причина бояться меня. Когда я был солдатом, я никому не хотел причинять вред, хотел только делать свое дело. Только если кто-то приезжал со злыми целями, то имел причину бояться меня.

Иорданский полицейский зашел в автобус и провел короткую проверку. Затем он направил автобус к узкому мосту длиной в 45 метров. Мы ехали медленно, под пристальными взглядами израильских военных полицейских на другой стороне. Я слышал приказы на иврите. «Мешала, проверь тот автобус, а мы проверим этот.»

То, что я слышал, было для меня плохой новостью. Автобус остановился, и все должны были выйти. Военный полицейский был резервистом, который должен был отбыть свои 30 и 40 дней военных сборов. Он не выглядел, как человек, желающий выслужиться. Он только хотел, чтобы прошел еще один день сборов, и приблизилось освобождение. Я знал это чувство, я сам был не раз в таком положении. Он был вежлив и приветлив со мной и с другими пассажирами. Молодой солдат-призывник подтрунивал над ним: — Почему ты еще не помогаешь им носить чемоданы?

— А ты почему не заткнешься? — спросил солдат постарше. — Нет никаких причин обращаться с этими людьми, как твоя мать обращается с тобой.

— Не трогай мою мать, сукин сын.

Мимо прошел фельдфебель и рявкнул на них: — Заткнитесь оба и за работу! День только начался, а вы уже ссоритесь между собой.

Когда я показал свой паспорт, фельдфебель показал мне на маленькую будку в конце длинного защитного козырька, в тени которого стояли столы для таможенного контроля. — Пройдите туда, пожалуйста.

Он послал меня к кабинке для проверки иностранных туристов. Когда я пошел туда, он прокричал мне: — Эй Вы, англичанин!

— В чем дело? — улыбаясь, повернулся я к нему.

— У Вас нет багажа?

— Нет, я еду только на пару часов в Иерихон.

— А что Вы будете делать, если мост закроют до того, как Вы вернетесь?

— У меня тогда будут проблемы, не так ли? Почему? Мост закроют сегодня?

— Этого никто никогда не знает.

Я пошел к кабинке. Когда я зашел в маленькое помещение, то увидел, как Фадлаля подвергают личному контролю. Внутри молодой солдат задал мне пару вопросов, к которым я был хорошо подготовлен. Я был благодарен ему за то, что он несколько раз использовал мое имя. Я попросил его не ставить в мой паспорт израильский штемпель, из-за чего он поставил его на листок бумаги, который вложил в паспорт. Часто происходит, что люди, переезжавшие через мост и желавшие так же вернуться, не хотели получать штемпель в паспорт, потому что у них из-за этого возникали проблемы. Выглядело бы странно, если б я об этом не попросил. — Я желаю Вам приятного пребывания в Израиле, — сказал солдат.

— Я даже не знал, что Западная Иордания считается Израилем, — заметил я.

— Я израильский солдат, а Вы переезжаете через границу, которую я охраняю. Где же, черт побери, Вы тогда находитесь? — зло засмеялся он.

— Когда мы были здесь, никто не думал, что эта земля принадлежит Англии.

— Вот видите? Он улыбнулся с сочувственным взглядом. — Если было бы по-другому, Вы, возможно, все еще были бы здесь.

Я перешел на другую сторону, где ждали такси. Такси заполнилось, и мы поехали по направлению к Иерихону. Фадлаль был последним из севших пассажиров. С того момента, как мы сели в автобус, почти три часа назад, мы не сказали друг другу ни слова. Теперь была уже половина десятого, и мы ехали в Иерихон. В такси было жарко, движение застопорилось из-за пробки. Мы ехали за длинным военным конвоем, перевозившим на низких прицепах танки и бронетранспортеры. Они были замаскированы, но трудно было не узнать танк «Меркава». Вероятно, они возвращались с учений на севере.

Фадлаль начал со мной ничего не значащую беседу. Мы решили вместе пойти в ресторан, который он предложил. Потом он сказал, что приведет меня в лавку, которую я ищу. Эта беседа должна была удовлетворить любого шпика или кого-то любопытного со связями с властями, если кто-то из них по непонятной причине будет настроен против меня. Я ощущал постоянное давление в животе, я знал, что это страх. Фадлаль завел меня в ресторан, полный израильских солдат. Колонна остановилась, и многие солдаты сидели на большой открытой мраморной террасе, которую от Солнца защищала только виноградная лоза, оплетавшая натянутую сетку.

— Что Вы хотите? — спросил меня Фадлаль, когда подошел официант. — Что бы Вы ни заказали, я попробую. Фадлаль сделал заказ на арабском языке.

— И что теперь, мой друг? — спросил я, потому что думал, что пришло время, чтобы его немного бросило в пот. Итак, ясно, что он не агент Моссад, иначе он давно бы меня выдал. Он был так спокоен, будто находился в центре Аммана, а не на оккупированных территориях, окруженный вооруженными вражескими солдатами и с человеком, которому он не доверял.

— Мы поедим. Затем я приведу Вас в лавку, которую Вы хотели посмотреть, потом прогуляемся по Иерусалиму и поедем домой.

— Что Вы хотите этим достичь?

— Хорошую еду, приятную прогулку и доброго друга.

— Что Вас сделает таким уверенным, что я тот, за кого себя выдаю? Я имею в виду, если мы вернемся.

— Я начальник отдела в иорданской разведке. Я слишком жирная рыба, чтобы от меня отказались. Он даже не понизил голос. Я заволновался, не слышит ли нас кто-то из израильских солдат. Пища была прекрасной, но я едва мог есть. Я все еще думал о маленькой камере. Все заглушающая вонь мочи и дезинфекционных средств надолго въелась в мою память. Каждый раз, когда мне угрожала опасность, это воспоминание возвращалось — и это случалось в последнее время все чаще. На стойке ресторана стоял телефон. Мне захотелось позвонить домой, эта линия вряд ли прослушивалась. Потом я подумал, не позвонить ли Эфраиму; возможно стоит взять Фадлаля? Я прогнал эту мысль из головы. Моссад, в его сегодняшнем виде был намного более опасен для израильского государства, чем когда либо могли стать иорданцы.

Затем мы поехали к ювелирной лавке, которую я должен был посетить для подкрепления своей легенды. Постепенно я расслаблялся: в этот момент мне не было причины бояться. Этот страх вернется, когда мы поедем назад и должны будем переехать через мост. Я должен был подумать, что случится, если нас узнают. Я уже подготовил на этот случай план. Я буду прорываться на юг в Эйлат, а оттуда на иорданскую сторону. Это была единственная возможность вырваться, если что-то пойдет не так. Мы поговорили с торговцем, который считал меня Стивеном Эмменсом, который узнал о нем от брата торговца. Он показывал мне много украшений, которые, по его мнению, могли бы меня заинтересовать, и дал мне фотографии тех, к которым я выразил интерес. В качестве подарка он подарил мне маленькую золотую брошку в ожидании хороших сделок в будущем. Он не дал нам уйти, пока мы не выпили с ним горячего и сладкого чаю и не попробовали приготовленные им самим сладости.

Когда мы покинули лавку, Фадлаль привел меня к маленькому гаражу немного ниже на этой же улице. В Иерихоне вообще нет больших расстояний. Молодой человек ждал нас там возле Пежо-404 с номером из Рамаллаха. — Мой друг подвезет нас немного.

Через несколько минут мы выехали из Иерихона на шоссе на Рамаллах; я часто ездил здесь, когда много лет назад служил в долине Бекаа. Дорога была в лучшем состоянии, но ландшафт все тот же. Мы проехали около двадцати минут и Фадлаль объяснил мне, что для него эта земля навсегда останется Иорданией, и он здесь никогда не чувствует себя, как за границей. — У нас здесь много друзей, которые так же лояльны королю, как и до 1967 года, — сказал он. — На самом деле, сегодня даже более чем тогда, ведь они должны рисковать своими жизнями ради Его Величества и поступают так. Фадлаль постучал пальцем водителю по плечу, показал на развилку и что-то сказал по-арабски. Он повернулся ко мне. — Там мы остановимся, чтобы выпить кофе и потом поедем назад. Я увидел достаточно. Вы могли десять раз предать меня, и Вы не сделали этого. Я верю Вам. Здесь я должен увидеть нескольких моих людей и передать им деньги. Я, знаете, делаю такую поездку почти каждый месяц. Этот тип точно гордился своими способностями и своим мужеством. Посещать враждебную страну с такой бесшабашностью! Я почувствовал, что мне стало легче. Теперь мне нужно только вернуться в Амман, и успех моей миссии гарантирован. За короткое время я достигну такого высокого положения в иорданской спецслужбе, какое никогда до сего дня не занимал ни один израильтянин.

Машина остановилась перед двухэтажным зданием в городе Дир Ярир. В конце короткого ряда домов дети на пыльной площадке играли в футбол за, как показалось, покинутой мечетью. На другой стороне улицы несколько стариков сидели у входа в маленькую лавку в тени зеленой беседки, увитой плющом. Они не обратили на гостей никакого внимания и продолжали пить кофе из крошечных чашечек.

Мне показалось, что я брожу по картинкам сновидений. Во всем было что-то сюрреалистическое. Фадлаль постучал в металлическую дверь и сразу же вышел хозяин в длинной белой галабие и с улыбкой до ушей. После долгих приветствий нас провели в забитую вещами жилую комнату, которая могла бы служить и комнатой для показа в магазине по продаже итальянской плюшевой мебели. Через несколько минут жена хозяина подала нам кофе и сладости, поставив поднос на темный деревянный кофейный столик. Она дружелюбно улыбнулась нам и покинула комнату.

Фадлаль не относился к тем людям, которые зря теряют время. Как только женщина вышла, он вынул из кармана большую пачку долларовых банкнот и передал ее хозяину. Он сказал ему что-то по-арабски и дал мне понять, что я могу угощаться. — Мы скоро уйдем. Выпейте кофе и поешьте. Мы возвратимся в Иерихон, проведем там остаток дня и вернемся в Амман, когда сменятся патрули на мосту.

Я кивнул и отхлебнул горячего кофе. Тут внезапно послышался резкий стук в дверь. Фадлаль широко раскрыл глаза, лицо хозяина побледнело от ужаса. Что-то было не так. В течение секунд в комнату ворвались несколько израильских солдат, направили на нас оружие и закричали на иврите тем, кто остался снаружи. — Мы взяли их. Обыщите оставшуюся часть дома! Давай, давай! Повсюду были солдаты. Мы слышали крики женщин и звон разбитой посуды.

Один из солдат быстро защелкнул на моих руках пластиковые наручники. — Что здесь, черт побери, происходит! — закричал я по-английски. — Я протестую! Я британский подданный и требую сказать мне, что здесь происходит!

— Спокойно, — сказал офицер и направил на меня автомат. — Введите его сюда, — сказал он кому-то, стоявшему в зале за ним. Втащили одного из стариков, которые сидели на противоположной стороне улицы. Несколько секунд он стоял молча. Офицер прорычал ему что — то по-арабски. Старик показал на Фадлаля и что-то сказал.

Произошло именно то, чего я боялся. Худшего просто не могло быть. Отсюда не было выхода. Моей единственной надеждой было — держаться за свою легенду британского подданного и пытаться блефовать до конца. — Он иорданский офицер, — говорили они. — Другие, вероятно, его люди. В Рамалахе мы выбьем из них больше. Я знал, что что-то нужно сделать. Я мог бы выпрыгнуть из окна, рискуя быть застреленным. Это было бы лучше, чем попасть в Рамаллах на допрос у «Шабак».

— Уведите его вниз, — сказал офицер и показал на Фадлаля, — и его. Он показал на хозяина. Меня и водителя они оставили лежащими на полу, под охраной двух солдат. Когда другие вышли из поля зрения, водитель начал говорить солдату что-то по-арабски. — Он говорит, что он «вонючка»{35}. Он хочет, чтобы мы позвали босса. Солдат, который говорил по-арабски, подошел к водителю, поднял его за воротник, приставил ствол к затылку и толкнул его к двери. Внезапно он оступился, и его оружие выстрелило. Выстрел оглушил нас, кровь брызнула на стены. У водителя оторвало полголовы. Солдат оставил его, и он упал на пол как мешок картошки. Солдат закричал на своего приятеля: — Ты сошел с ума! Смотри, что ты наделал! Ты сошел с ума!

— Это был несчастный случай, — закричал в ответ второй солдат. — Проклятый несчастный случай. Он подбежал ко мне, взял меня за воротник и закричал на иврите: — Несчастный случай, не так ли? Несчастный случай! Я ничего не мог сказать и только кивал. Другой солдат завопил: — Застрели его, ты должен его застрелить. Он свидетель и он все расскажет. Застрели его, идиот, или я это сделаю. Он направил на меня винтовку и подошел поближе. Я услышал, как кто-то поднимался по лестнице. Потом я увидел, как солдат положил палец на спусковой крючок. Я надеялся, что все произойдет быстро. Я сказал самому себе: «Белла, я люблю тебя, прости меня за все». Солдат передернул затвор и я понял по звуку, что магазин пуст.

На какой-то момент установилась тишина. Я крепко зажмурил глаза в ожидании смертельного выстрела. Тут я услышал громкий смех Фадлаля. Мгновенно мне стало ясно, что все это было просто проверкой. Но, черт побери, как он втянул солдат в эту игру?

Фадлаль подошел ко мне и помог мне подняться. Он снял мои наручники и провел к машине. За рулем сидел новый водитель, и мы двинулись в путь. По дороге Фадлаль мне все объяснил. Солдаты были палестинцами из спецподразделения иорданской разведки; они почти с 1968 года действуют в Западной Иордании. У них целые склады израильской военной формы и оружия и они пользуются ими при всех видах разведки. Они работают по всей стране и очень хорошо говорят на иврите. В первую очередь, они — «пятая колонна» на случай войны, так же как это делали немцы за линией фронта во Второй мировой войне. Когда они начали действовать на оккупированных территориях, то было решено использовать их постоянно. Они наблюдали за маневрам израильских войск и поставляли много тактической информации прямо с передовой.

Водитель был настоящим предателем и давно был под подозрением. Фадлаль решил ликвидировать его так, чтобы проверить меня. У него больше не было никаких сомнений, что я не работаю на Моссад.

Переезд границы назад в Иорданию был для меня таким же стрессом, что и утром. Охрана сменилась, но проверка проводилась так же тщательно и долго, что казалась бесконечной.

На другой стороне мы сели в такси и поехали в Тель-Нимрим, где нас на краю улицы ждал светло-голубой лимузин с кондиционером. Остаток дороги до Аммана я проспал. Фадлаль разбудил меня, когда мы приехали, и сказал, что мы все вместе через час поужинаем в большом зале ресторана гостиницы. Я должен был переодеться и спуститься вниз.

Там были все: Зухир, Альберт, Фадлаль и толстяк со свои молодым помощником. У меня все еще болела голова, а в ушах стоял звон от выстрела в доме в Рамаллахе. Я не был в шоке, об этом позаботилось мое долгое обучение в Моссад, но я все никак не мог убрать из памяти это переживание. Не говоря уже, об иорданском подразделении, которое там так здорово выступило в роли израильских солдат. Я внезапно ощутил новое уважение к людям, собравшимся за столом. Мое высокомерие, которое определяло мое поведение еще сегодняшним утром, пропало. Я сидел вместе с группой очень способных и очень опасных людей.

О моей маленькой экскурсии не говорили, но то тут, то там возникали признаки того, что они знали все — они улыбались. После трапезы все ушли, только Альберт пошел со мной в бар гостиницы. Мы сидели на больших плетеных стульях за медным столиком. Я заказал пиво, а Альберт еще кофе, при людях он не пил спиртного.

— Я слышал, как прошел день, — сказал он, наконец.

— Это не было прогулкой, могу сказать твердо, — сказал я и закурил.

Он склонился вперед и кивнул в другую сторону бара. Несколько человек сидели за столиком, и, казалось, что углубились в беседу. — Знаете ли Вы, кто этот человек вон там?

— Большой мужчина с окладистой бородой кажется мне знакомым, но я не знаю, кто он.

— Хабаш, Джордж Хабаш из Народного фронта освобождения Палестины. Хотите, я представлю Вас ему?

Моей первой реакцией было с ходу ухватиться за такую возможность, но, противореча инстинкту, я ответил: — Нет, спасибо, я предпочел бы уйти отсюда.

— Почему?

— Если он здесь, существует большая вероятность, что за ним наблюдает кто-то из людей Моссад. Я во всех возможных местах видел бесчисленные фотографии участников ООП и других палестинских лидеров. Я не хочу, чтобы кто-то опознал меня на фотографии, снятой в Аммане. Не дожидаясь его реакции, я встал и покинул бар. Он проводил меня к лифту, и мы договорились о следующем дне. Он сказал, что следующим утром заберет меня примерно в восемь часов.

— Нет, я позвоню Вам. Мне трудно здесь заснуть и я хочу выспаться. Я позвоню Вам, когда проснусь.

Он кивнул и вернулся в бар. Я поднялся в номер и позвонил в отель в Вашингтоне. Они передали сообщение Белле, когда она позвонила, в любом случае, они так сказали. Я разделся и стоял бесконечно долго под горячим душем. Я устал и никак не мог прогнать из памяти солдата, выстрелившего человеку в затылок. Мне хотелось завыть, но я не мог. Я просто стоял и думал обо всем и ни о чем. Я только хотел, чтобы все закончилось, и в памяти было только одно воспоминание — никаких воспоминаний.

* * *

Два следующих дня мы создавали механизм безопасности для предотвращения проникновения «кротов». Он строился по образцу Моссад. Иорданцы хотели ввести регулярные проверки на «детекторе лжи» и проводить время от времени внезапные проверки в воинских подразделениях, в основном среди военных в низких званиях.

Затем должна была состояться систематическая проверка всего персонала, работающего в иорданских посольствах во всем мире, но, прежде всего в Европе. Почти все завербованные Моссад агенты — это люди, работающие в посольствах или обучающиеся за границей, прежде всего военные. Так как у Моссад не было времени двигать таланты в надежде, что они в один прекрасный день займут высокие должности, обеспечивающие им доступ к информации, он охотнее хватается за людей, которые уже заняли такие позиции. Поэтому можно легко идентифицировать группы людей, которые могут быть объектами вербовки.

Я не сомневался, что за короткое время все работающие на Моссад агенты могут быть легко выявлены, как только система заработает. Но перестройка системы займет многие месяцы. В это время сохранить тайну невозможно, так что у Моссад будет вполне достаточно времени, чтобы обезопасить своих агентов. Иорданцы должны долгое время не объявлять общественности, что они разоблачили таких агентов. Вместо этого, им нужно будет постараться перевербовать как можно больше агентов и через них снабжать Моссад дезинформацией. Те, кто не будут спасены Моссад и не будут перевербованы, кончат виселицей.

Я, как и Эфраим, был почти уверен, что иорданцы поделятся приобретенными у меня новыми знаниями со своими иракскими и сирийскими коллегами, которые тоже начнут у себя чистку. У сирийцев было бы много работы, а иракцы искали бы зря — у Моссад вряд ли там были агенты. Ирак считался самым тяжелым местом для работы и поэтому не стоял на верху списка приоритетов Моссад.

Два моих последних дня в Аммане мы провели за разработкой плана по вербовке израильтян, которые могли бы поставлять иорданцам много технологических и тактических сведений. Иорданцы хотели знать, что происходит во всех местах, где есть военные базы.

Кроме того, они хотели узнать, как в чрезвычайных случаях призываются резервисты и выведать распределение специальных разведывательно-диверсионных подразделений, когда они пересекают границу, особенно ситуацию с TRS{36}.

Было решено, что я вернусь в США, а оттуда переселюсь в Канаду, как я и планировал в самом начале. Альберт внесет свой вклад в операцию в Мексике, и мы воспользуемся для операции многими солдатами спецназначения Фадлаля. Я назвал ее операцией «Йешуа», т.е. «Иисус», потому что мы планировали посылать шпионов из того же места и в том же направлении по стране, как шел Иисус, и я не сомневался, что и успех будет таким же.

Шпионы возвращались бы из страны, которая пожирает собственных жителей: казалось, что со времен Иисуса ничего не изменилось.

Последней своей ночью я слушал израильское радио и узнал, что Маргарет Тэтчер посетила Израиль, и что Рональд Рейган наложил вето на блокирование Конгрессом продажи вооружений, особенно боевых самолетов, Саудовской Аравии.

* * *

Вот теперь я знал, что то, чего хотел Эфраим, действительно функционирует. Мы сделали Иордании прививку против опасностей, исходящих от Моссад. Даже если мы долго еще не сможем провести реформы в самой организации, мы ей все же сможем подрезать когти.