И снова в бой

— Сегодня вечером у нас митинг на тракторном заводе. Там теперь ремонтируют танки. Кто из вас сможет там выступить? — обратился к летчикам эскадрильи капитан Башкиров.

— Мы с большим удовольствием выступили бы, но нас плохо поймут, — ответил Бонилья. — По-русски мы говорим еще не очень хорошо.

— Почему не поймут?.. Там, где не хватит слов, поможешь жестами... Вспомни Испанию. Ты ведь сам рассказывал, что с нашими летчиками вы частенько объяснялись жестами... Переводчиков на каждого не было.

— Да... С летчиками мы еще сможем потолковать, с населением... Там будут рабочие...

— Ладно, Паскуаль! Выступишь, только подготовься? Скоро мы выезжаем на митинг, а пока идите все в столовую и подкрепитесь. Уверен, вы давно ничего не ели.

Услышав про еду, Паскуаль и Бонилья переглянулись и улыбнулись. Вот уже три дня, как они выехали из Москвы и за это время действительно почти ничего не ели. Вместе с другими документами им выдали аттестат на довольствие, но они не знали, как им воспользоваться. Денег у них почти не было: десять рублей — у Паскуаля и пять — у Бонильи. Когда они с поезда пересаживались на пароход, чтобы добраться до Сталинграда, то увидели на пристани старушку, торгующую жареными семечками. За их рубли она отсыпала им в карманы несколько стаканов семечек, которыми они и питались всю дорогу.

Придя в столовую, они буквально с волчьим аппетитом набросилась на борщ и жареную картошку с мясом.

Шел август 1942 года. Враг находился в тридцати — сорока километрах от города, и его авиация, используя свое превосходство в воздухе, преследовала все, что летало в воздухе, двигалось по земле или плыло по воде. «Юнкерсы» то и дело атаковали советские наземные части, которые отважно отстаивали каждую пядь земли. «Хейнкели» бомбили все пути, ведущие к Сталинграду: железную дорогу и сообщение по воде, а «мессершмитты» преследовали наши немногочисленные самолеты, появлявшиеся в воздухе. Повсюду — разрушенные здания, пожары, много убитых и раненых, а также оставшихся без крова людей.

Паскуаль и Бонилья вместе с майором Капустиным и капитанами Козловым и Башкировым отправились в город, чтобы принять участие в митинге на тракторном заводе. Вдруг они увидели на дороге грузовик. Неподалеку еще дымились воронки от бомб. В одной воронке плакали дети. Паскуаль, стиснув зубы, тихо проговорил: «Сволочи фашисты!»

— И куда же вы направлялись? — громко спросил он детей.

— Мы не знаем... Выехали из детского дома на машине, нас разбомбили немцы, и нашего воспитателя убило, — Кто был у вас воспитателем?

- Феликс Альенде{1}... Там он лежит, мертвый...

— А вы что, испанцы?!

— Да, да, мы испанцы!

У Паскуаля и Доминго от волнения перехватило дыхание. Ведь сначала они подумали, что перед ними грузинские дети: черноволосые, черноглазые и хорошо говорят по-русски. Узнав, что эти ребятишки испанцы, Паскуаль и Доминго обратились к ним на родном языке.

— Как случилось, что его убили?

Дети заговорили все сразу, дополняя и перебивая друг друга. Вот что они рассказали:

— Он увидел... он увидел, что... фашистские самолеты близко, и начал всех нас прятать в эту воронку... На грузовике оставалось только двое ребят... Да, да!.. Карменсита и Пепито!.. Когда фашисты сбросили первые бомбы... Феликс Альенде побежал туда... к грузовику, но в этот момент недалеко от него разорвалась бомба и грузовик перевернулся... Карменсита и Пепито до сих пор не могут говорить от страха... Их только немного поцарапало, а бедный Альенде заплатил своей жизнью, чтобы спасти их...

Машина не получила существенных повреждений. Ее лишь опрокинуло взрывной волной.

С большим трудом удалось перевернуть грузовик. Пришел в себя чудом оставшийся в живых водитель. Дети, прощаясь, бросились на шею взрослым испанцам, плакали, крепко прижимались к ним. Многие из них были сиротами, а если у кого и остались родители, то сейчас их разделяли тысячи и тысячи километров.

До самого поворота дороги сквозь облака пыли и дыма Паскуаль и Доминго видели, как малыши, усевшись в грузовик, все махали и махали им вслед своими ручонками.

Послышались взрывы.

— Похоже, что бомбят наш аэродром, — проговорил капитан Башкиров, тревожно вглядываясь в небо.

— Надо торопиться, — заметил майор Капустин. — Мы потеряли много времени и можем опоздать на митинг.

Когда они подъехали к проходной завода, их остановил рабочий с винтовкой в руках.

— Кто вы такие?

— Летчики из семьсот восемьдесят восьмого полка.

— У вас есть пропуск для входа на завод?

— Только устное приглашение секретаря партийного комитета.

— Подождите здесь.

Дежурный снял трубку одного из телефонных аппаратов, висевших на стене, набрал номер из трех цифр, и слушал, набрал номер еще раз, но никто не отвечал.

— Наверняка опять повредили провод... Только что бомбили, — сказал дежурный, ни к кому не обращаясь.

— Попробуйте позвонить по другому, — посоветовал Башкиров.

— Ничего не выйдет. Эти не работают со вчерашнего дня. Сейчас налаживаем аварийную связь, но она еще не готова.

В это время мимо проходил какой-то рабочий.

— Послушай, Антонов!.. Проводи этих товарищей в клуб к секретарю партийного комитета.

Рабочий вел их молча. Он хорошо ориентировался в лабиринте из обрушившихся от бомбежки стен и среди куч искореженного железа. Только иногда он предупреждал:

— Осторожно, здесь яма!.. Нагните голову. Это — труба с горячей водой.

У сопровождавшего летчиков рабочего был очень усталый вид, изможденное лицо, запавшие щеки, но взгляд оставался уверенным. По его виду трудно было определить, сколько ему лет. Скорее всего, это был человек пожилого возраста. Сказывалась также работа и днем и ночью под непрерывной бомбежкой. На нем были промасленный до блеска ватник, черная рубашка и запыленные темные брюки, когда-то защитного цвета, заправленные в стоптанные сапоги. На ватнике — большое, затертое пятно крови: видимо, он вынимал из-под развалин цеха раненого товарища...

Вдруг он остановился и прислушался. Митинг уже начался, и все услышали слова оратора, приглушенные расстоянием:

— ...Сейчас мы не можем, несмотря на огромное желание всех собравшихся, пойти на передовую... Наш передний край сегодня, да, именно сегодня и завтра, — это наши рабочие места. Если кто из нас будет убит или ранен, его место должен занять другой. Каждый отремонтированный нами танк — это наш вклад в победу над заклятым врагом, который стоит у ворот нашего города...

Когда летчики дошли наконец до того места, где проходил митинг, раздались аплодисменты. Это очередной оратор закончил выступление. Летчиков встретил человек в военной гимнастерке и галифе, без знаков различия, но с орденом Красного Знамени на груди. Небольшой фонарь освещал лица людей, сидевших в президиуме митинга. Лица остальных были скрыты полутьмой, но по едва уловимым признакам и негромкому покашливанию чувствовалось присутствие многих людей. Речь очередного оратора заглушили близкие разрывы бомб и снарядов: враг нащупывал завод. Прожекторы освещали небо, пытаясь в темноте найти фашистский самолет. Когда луч прожектора скользнул совсем близко, то за какую-то долю секунды летчики увидели, что митинг проходил в здании с сорванной крышей, а его участники кто сидел на полу, а кто стоял у стены, устало привалившись к ней.

— Товарищ секретарь парткома, — сказал майор Капустин, комиссар полка. — Здесь с нами испанские летчики — Паскуаль и Доминго...

— А-а, антифашисты!.. — заметил тот и обменялся с прибывшими крепкими рукопожатиями. Над головой послышались завывания фашистского самолета. От близкого взрыва вздрогнули стены здания, а взрывной волной, проникшей сквозь бреши в стенах, взметнуло вверх вихрь пыли и клочья бумаг.

— Уже несколько дней мы это переживаем, — сказал секретарь парткома. — Прошлой ночью проклятые фашисты бомбили без передышки... У нас тоже были потери, но никто не покинул своих рабочих мест: одни работали при свете пожарищ, другие тушили огонь. Вместо мужчин, ушедших на передовую, на завод пришли женщины и подростки... А кто из вас будет выступать?

— Сначала наш комиссар — капитан Башкиров, — ответил майор Капустин.

— Дай я скажу несколько слов, а затем выступит Хосе Паскуаль. Он испанец, коммунист, боролся с фашистами еще у себя на родине.

На трибуну поднялся Вячеслав Филиппович. Его слушают, затаив дыхание. Тишину нарушает лишь артиллерийская канонада. Башкиров говорит о том, как важно задержать врага, не пустить его на тот берег Волги, напоминает о героической защите города в гражданскую войну.

Паскуаль и Бонилья, пристально вглядываясь в лица участников митинга, видят в них непоколебимую решимость бороться до конца. Раздаются аплодисменты. Паскуаль знает, что сейчас предоставят слово ему. В помещении опять все затихают. Сердце Паскуаля готово выпрыгнуть из груди. Заметно волнуясь, он обводит взглядом полутемный зал, смотрит на стол президиума, за которым сидят четверо мужчин и одна женщина, и слышит слова председательствующего:

— А теперь имеет слово испанский летчик-истребитель, коммунист Хосе Паскуаль!

Снова аплодисменты, и опять тишина. Паскуаль, как всегда решительный в ответственный момент, быстро поднимается на трибуну, вытирает холодный пот со лба и начинает говорить:

— Товарищи!.. — Он набирает побольше воздуха в легкие и продолжает: — Все мы хорошо знаем, что борьба против фашизма началась в Испании. Мы, испанцы, и советские добровольцы вместе несколько лет шли дорогами войны... Там, на нашей испанской земле, навечно остались замечательные советские люди. Вместе с нами они защищали испанскую землю и небо. Сегодня нам, испанским коммунистам, выпала судьба вместе с вами защищать Сталинград в эти тяжелые дни. Положение здесь тяжелое, но не безнадежное. Мы все верим, что победа будет за вами... Мы не сомневаемся, что ваша героическая борьба станет примером для всех и этот участок советской земли никогда не достанется врагу... Нас, испанцев, здесь немного, — продолжал Паскуаль, сделав небольшую паузу, — но мы сумеем зажигачь (здесь Паскуаль делает ошибку и неправильно произносит слово) Сталинград с воздуха...

Бонилья, находившийся недалеко от трибуны, складывает рупором ладони у рта и по-испански шепчет Паскуалю:

— Мучачо, парень! Кто же говорит «зажигачь», если Сталинград и так горит со всех сторон?!

Паскуаль несколько мгновений молчит, вспоминая нужное слово, а потом говорит:

— Извините, товарищи, нужно сказать не «зажигачь», а «защищачъ» Сталинград!..

Громкие аплодисменты и добрые улыбки вознаграждают Паскуаля.

— Отлично, Паскуаль, — похвалил смущенного и взволнованного летчика капитан Башкиров.

Территорию завода они покидали, когда совсем стемнело. Трассирующие пули зенитных пулеметов и сигнальные ракеты освещали ночное небо. Великая русская река отражала в своих водах огни великой битвы, развернувшейся на ее берегу.

Прошло несколько дней. Паскуаль и Бонилья совершали тренировочные полеты на Як-1 и с нетерпением ждали, когда им предоставят возможность участвовать в боевых действиях.

Враг все приближался, охватывая город огненными клещами. Это стоило ему немалых усилий и огромных жертв. На юге немцы вышли к реке, перерезали дорогу между Сталинградом и Красноармейском.

Майор Капустин собрал летный состав.

— Сколько сегодня можно поднять в воздух самолетов? — спросил он капитана Башкирова.

— Шесть, товарищ майор! Командир эскадрильи только что доложил об этом.

— Есть приказ штаба фронта произвести воздушную разведку у Сталинграда. Необходимо уточнить некоторые детали расположения вражеской группировки.

Майор разложил карту и показал летчикам направление и районы предстоящего полета.

— Через полчаса вылетаем четырьмя машинами, — сказал Капустин. — Пойдем на небольшой высоте, не более двух тысяч метров. Необходимо все время маневрировать, чтобы не попасть под зенитный огонь противника.

— Кто полетит? — спросил капитан Козлов.

— Образуем три пары. Согласно плану полета, Паскуаль полетит со мной. Башкиров и Бонилья будут прикрывать нас в воздухе, Козлов и Федоров останутся на земле, чтобы прикрыть посадку при возвращении. Они поднимутся в воздух, когда я отдам им приказ по радио. Надо быть внимательными: фашисты всегда атакуют наши истребители в момент посадки.

День выдался пасмурным. Земля была напоена влагой после сильной грозы, которая прошла с севера на юг, сливаясь своими раскатами грома с грохотом войны. Пилоты в расстегнутых летных куртках и шлемах, прикрепленных к планшетам, направились к самолетам. Видимость по вертикали была хорошей, а вот по горизонтали видимость ухудшалась из-за огромной завесы дыма, пыли и тумана, окутавшей город.

— Как отдыхалось этой ночью? — спросил комиссар Башкиров у Бонильи, перед тем как разойтись по машинам.

— Хорошо, хорошо!.. За меня не беспокойтесь, товарищ капитан. Я не подведу!

— В этом я не сомневаюсь. Следи внимательно за воздухом.

— Все будет в порядке!..

Взлет производят в сторону фронта. По летному полю гуляет ветер, неся с собой едкий дым от тысяч пожаров, больших и малых. От этого дыма першит в горле и на глаза навертываются слезы.

Поднимаются в воздух парами. Сначала Капустин — Паскуаль, а затем, с минутным интервалом, Башкиров — а Бонилья. Два других самолета остаются на земле. Сидящие в их кабинах пилоты пристально следят за изменениями в обстановке.

Курс — на юго-запад. Четыре «яка» быстро теряются в дымной завесе. Вскоре оттуда слышится характерное «лаяние» зениток.

— Тридцать пятый!.. Тридцать пятый!.. Воздух! — предупреждает Паскуаль.

— Их вижу! — отвечает Башкиров и направляет свой истребитель в сторону противника, но тот поспешно уходит на северо-запад.

Первая пара наших истребителей понемногу делает поворот левым крылом. Стрелка компаса указывает прямо на юг и замирает. Самолеты продолжают полет по прямой. Фашистские зенитки не заставляют себя долго ждать — неподалеку от «яков» взрываются четыре снаряда. Сверху особенно хорошо видно, какие идут интенсивные бои. Майор Капустин красным карандашом наносит на карту позиции противника возле Самофаловки, Калача, на пересечении дороги, у излучины реки, отмечает танковые колонны на марше.

— Воздух! Воздух! — то и дело раздается в наушниках. Это передают наземные наблюдательные пункты: — Высота тысяча пятьсот, двадцать «юнкерсов», шесть «мессершмиттов», курсом на северо-восток.

Два «мессера», покинув места прикрытия бомбардировщиков, направляют свои тонкие длинные носы в сторону машин Капустина и Паскуаля. Увеличивая скорость и быстро сокращая расстояние, они нападают сверху. В этот момент Башкиров и Бонилья бросают в их сторону свои «яки» и выпускают несколько очередей. Пули прошивают зеленоватые фюзеляжи, и через несколько минут свастику на их хвостах окутывает густой дым. От одного из «мессеров» отделяется крупная черная точка, которая вскоре безжизненно повисает в воздухе на парашюте.

— Так держать! — слышит голос Башкирова его напарник.

После нескольких минут полета курсом на юг истребители выходят к Волге, поворачивают на северо-запад, и летчики вдруг видят, как «юнкерсы», заваливаясь на левое крыло, пикируют на пригород Сталинграда, превращая небольшой участок земли в пылающий костер.

«Задача по разведке выполнена, — решает майор Капустин, — теперь можно принять бой». И он направляет свой легкий самолет в сторону врага.

— Атакуем вражеские бомбардировщики! Следить за истребителями фашистов!

Четыре самолета почти вертикально взмывают ввысь, занимая выгодные позиции для атаки. Секунды кажутся часами. Слишком велико желание наказать врага! Пальцы рук будто застыли на рулях управления и гашетках оружия, с которого сняты предохранители. «Яки» спускаются ниже, где «юнкерсы» готовятся продолжить свою «карусель» для бомбежки. Первые же очереди вызывают панику. Бомбардировщики нарушают строй и беспорядочно сбрасывают бомбы. На землю падают и две вражеские машины.

Сверху — четыре немецких истребителя. Капустин и Паскуаль спешат «поднять» свои самолеты в высоту, и как можно скорее. Перекрещиваются очереди трассирующих пуль, и со встречного курса два самолета (один — наш, другой — противника) резко расходятся. «Мессер» увеличивает угол пикирования до 90 градусов и врезается в землю. «Як» майора Капустина планирует к Волге, перелетает ее, проходит над дорогой в нескольких километрах от города Вольска и летит над степью. Паскуаль прикрывает его. Самолеты Башкирова и Бонильи продолжают схватку с врагом. Козлов и Федоров взлетают им на помощь. Приближается время, когда показатели горючего застынут на нуле. «Як» майора уже планирует, как смертельно раненная птица, жить которой осталось считанные минуты. Самолет преодолевает небольшую возвышенность, похожую на горб верблюда, и по другую ее сторону, когда скорость полета недостаточна, чтобы держаться в воздухе, тяжело падает на землю, поднимая большое облако пыли. Паскуаль делает круг над этим местом. Командир 788-го полка майор Капустин из кабины не показывается...

Вскоре наши ребята добрались до места вынужденной посадки самолета. Вернулись с картой, где красным карандашом были помечены позиции противника... Единственная пуля, попавшая в самолет, смертельно ранила любимого командира. Умирая, он пытался посадить свою машину, спасти ее...

Задача по разведке позиций противника была выполнена, но ценой тяжелой утраты.

Майор Капустин был старым боевым другом испанских летчиков. Они знали его еще в те времена, когда он вместе с ними защищал от фашистов испанскую землю. На следующее утро разгорелся жестокий бой. Самолеты противника непрерывно пытались атаковать позиции наших войск, но каждый раз группа «яков» под командованием капитана Башкирова отражала атаки, бросаясь в неравную схватку с врагом и нанося ему тяжелые потери.

В сталинградском небе атаки шли при предельных нагрузках как для самолетов, так и для летчиков. В одном из таких вылетов капитан Башкиров, вогнав в землю очередного «юнкерса», израсходовал все боеприпасы. Эту, как и другие атаки, прикрывал Хосе Паскуаль.

— У меня кончились боеприпасы, — передал капитан своему ведомому. — Атакуй ты, я прикрою...

Паскуаль понял командира, дал газ и стремительно пошел вперёд. Догнав самолет Башкирова, Хосе поприветствовал капитана, подняв сжатый кулак. Их самолеты теперь шли на одной высоте с врагом — девятью «юнкерсами». Вдруг Хосе Паскуаль бросил свой самолет в крутое пике и через несколько секунд, когда резко возросла скорость, взял ручку управления на себя. «Як» свечой взмыл вверх, прямо под брюхо ведущего «юнкерса». Меткая очередь — и самолет противника превратился в пылающий факел. Другие стервятники, сбросив куда попало бомбы, начали удирать. Так было выполнено еще одно задание.

Когда подлетали к аэродрому, капитан Башкиров показал Паскуалю большой палец: «Отлично, друг!» Хосе поднял сжатый кулак над головой.

Кровопролитные бои велись на всех участках Сталинградского фронта. Повсюду — на земле, в воздухе и на воде — грохотали взрывы, свистели пули. Сверху казалось, будто на земле все перемешалось: и фронт, и тыл превратились в один гигантский костер, извергающий высоко в небо клубы черного дыма.

Капитан Козлов держал связь по радио с летчиками, находившимися в воздухе:

— Внимание!.. Внимание!.. Федоров! Справа — самолеты врага. Атакуй!

Старший лейтенант Федоров направил свой истребитель в сторону «мессеров». Паскуаль и Смирнов повторили его маневр. Командир дал в сторону противника длинную очередь. Немцы не приняли боя и, увеличив скорость, скрылись в дыму в западном направлении. Федоров опять занял свое место в строю прикрытия Пе-2. Когда самолеты оказались над целью, остервенело «залаяли» вражеские зенитки. Но уже туда, где затаился враг, полетели бомбы с пикирующих бомбардировщиков. В это время с южного направления вновь появились истребители противника. На этот раз их было гораздо больше. Соотношение сил оказалось примерно один к десяти в пользу врага.

«Мессеры» нарушили строй, и началась тяжелая, упорная схватка в воздухе. В первый же заход два фашистских самолета не вышли из пике и разбились о высокий берег Волги. Три вражеских истребителя с близкого расстояния атаковали Пе-2, выходивший из пике после бомбометания. Времени для обдумывания маневра не было, и Паскуаль бросил свой самолет наперерез. Быстро возрастала скорость. От перепада давления вот-вот могли лопнуть барабанные перепонки. И все же нужно было успеть!

Один из «мессеров», получив разящую очередь, выбросил хвост огня. Однако два других фашиста продолжали преследовать наш бомбардировщик. Тот пытался отогнать фашистов огнем своего пулемета. Паскуаль поймал в прицел ближайший «мессер» и нажал гашетки. Длинный язык пламени охватил фашистский самолет от кабины до хвоста. Паскуаль резко взял на себя ручку управления, и самолет вышел из пике и низко пронесся над разрушенными зданиями. Пилот довел скорость до нормальной. В разрывах черного дыма было видно, что делалось на земле: везде валялись трупы и покореженное от огня железо, а между ними ползали стальные громады танков, изрыгая огонь из стволов своих длинных пушек.

Один Пе-2 горел на земле рядом с «мессерами». Еще одного фашиста сбил Смирнов. Паскуаль в тот момент еще не знал, что на сбитом Пе-2 погиб пилот — испанец Ансельмо Серульведа, тот самый, который в Испании летал на бомбардировщиках советского производства СБ — на «катюшках», как их ласково звали испанские республиканские летчики. Это был прекрасный пилот, скромный и в то же время очень храбрый человек. Три года он воевал в Испании, сражаясь за Мадрид, Теруэль, Левант и Пальма-де-Майорку. Ансельмо одним из первых закончил летную школу в Кировабаде. Он был влюблен в Клариту — переводчицу испанского языка, но у него так и не хватило смелости объясниться...

В этом бою противник потерял пять самолетов. Посла боя «яки» приземлились на поле, изрытом воронками от взрывов. Пилотам пришлось проявить максимум мастерства, чтобы посадить на такое поле самолеты: горючее было на исходе. Все самолеты получили множество повреждений. Эти машины теперь передадут в руки механикам, и те начнут их «штопать».

— Отлично, Паскуаль! Вот так и нужно драться в воздухе! — сказал комиссар Башкиров, положив ему руку на плечо.

— Мы, испанцы, хотим всегда так биться и всегда быть там, где кипит настоящий бой!

— По-моему, на этот раз так оно и было!

В течение нескольких дней на этом участке фронта сложилась тяжелая, тревожная обстановка, Противник безуспешно пытался сломить сопротивление соединений Красной Армии. Бои в воздухе отличались тоже небывалым напряжением. Хосе Паскуаль Сантамария и Доминго Бонилья, крыло к крылу со своими советскими друзьями, продолжали сражаться в сталинградском небе. С каждым разом противник бросал в бой все большее число своих самолетов, и наши потери росли. В эти дни нам пришлось пережить одну из самых тяжелых утрат...

Для пилотов день начался еще задолго до рассвета. Когда над горизонтом появился красный диск солнца, пилоты уже сидели в своих кабинах, подняв очки на лоб. В эскадрилье осталось только пятеро летчиков, и им приходилось сражаться с врагом, во много раз превосходившим их в численности.

— Серов! Посмотри, какое сегодня красивое солнце! — сказал капитан Козлов, обращаясь к Хосе Паскуалю. Серовым он звал его в память советского летчика, защищавшего Мадрид в те трудные ноябрьские дни 1936 года, когда Франко любой ценой хотел взять испанскую столицу. А вот сегодня Хосе Паскуаль вносил свой вклад в защиту Сталинграда.

— Это хороший признак, — ответил Хосе. — Даже солнце с нами. Оно красное, как наше знамя!

Весь этот день пять самолетов почти непрерывно были в воздухе. Приземлялись лишь для того, чтобы заправиться горючим и пополнить боеприпасы. И опять в воздух! И снова тяжелый бой то с истребителями, то с бомбардировщиками противника. Не было времени даже для того, чтобы спокойно поесть.

...Дежурный, внимательно осмотревшись, энергично взмахнул белым флажком, указывая направление взлета. Пилоты подняли руки вверх, докладывая командиру о готовности.

Сегодня в воздухе командовал комиссар Башкиров. В полете были Козлов, Паскуаль, Федоров, Бонилья. Поднялись в воздух в сторону Волги, а затем, набрав высоту две тысячи метров, пошли к цели. На этот раз они прикрывали пехоту. Навстречу самолетам с севера ползли серые низкие облака. Ночью прошел дождь, и теперь над Волгой поднимался легкий туман, будто белым шелком прикрывая воды реки.

Пилоты начали поиск противника. Набрав высоту, капитан Башкиров изменил курс на 180 градусов. Пролетая над вражескими окопами, пилоты заметили, что с земли их начали обстреливать. Изменили курс на 10 градусов к северу, и тут же Федоров начал легонько раскачивать свой самолет. Капитан Башкиров тоже заметил противника и приказал:

— С запада, на той же высоте, идут три эскадрильи «юнкерсов», а выше них — «мессеры». Атакуем бомбардировщики!

Пилоты знали: необходимо избежать того, чтобы бомбы упали на наши позиции. Задача была предельно ясной — атаковать бомбардировщики и самим избежать атаки вражеских истребителей. Оставались считанные секунды. Сорок фашистских самолетов не ожидали такой дерзости, такой отваги от пяти «яков». Однако послышались первые очереди, и трассирующие пули настигли первое звено вражеских машин.

Два «юнкерса» протянули огромные черные хвосты до самого берега Волги. Сверху казалось, что пылают не только самолеты, упавшие на землю, но и вода вокруг них. Остальные фашистские бомбардировщики, сломав строй, начали неприцельно сбрасывать свой груз. Бонилья и Федоров завязали бой с вражескими истребителями, не давая им прийти на помощь своим. Башкиров, Паскуаль и Козлов продолжали отважно атаковать «юнкерсы», преследуя их до самой земли. В небе замелькали раскрытые парашюты, на земле загорелись огромные дымные костры из сбитых самолетов.

Капитан Башкиров сделал глубокий вираж. «Як» послушно выполнил задуманный маневр, но на выходе из него два «мессера» подожгли самолет комиссара. Несколько пуль из перекрестных очередей попало в кабину Башкирова. «Як» Башкирова заметался из стороны в сторону, потерял управление, и через несколько мгновений капитан Башкиров выпрыгнул из самолета с парашютом. Недалеко от земли парашют раскрылся. Хосе с облегчением вздохнул и сделал два виража вокруг парашюта комиссара, отгоняя от него «мессеров», пытавшихся расстрелять спускавшегося на парашюте летчика.

— Канальи! Варвары! — кричал Хосе, ударяя кулаком по борту своего самолета. Увидев, что комиссар благополучно приземлился, Хосе резко набрал высоту, решив отомстить за сбитый самолет комиссара.

На высоте три тысячи метров довольно беспечно летели пять «мессеров». Отважный и дерзкий Паскуаль стал преследовать врага. Немцы сначала не верили, что один «як» попытается атаковать их, пятерых. Однако вскоре им пришлось в этом убедиться, так как первой же очередью Паскуаль послал одного из фашистов на землю. «Двенадцатый на моем счету! — подумал Паскуаль. — Еще одним фашистом стало меньше!»

Теперь было четверо против одного. Паскуаль снова ринулся в атаку и, прежде чем фашисты успели опомниться, сбил еще один самолет противника. Тринадцать на счету!

Оставшиеся трое, намереваясь уйти на свою территорию, построились «каруселью». Окрыленный успехом, Паскуаль принял вызов и включился в горизонтальную «карусель». Паскуалю удалось поразить очередью третий «мессер», и тот в смертельном пике падает к земле. И в этот момент пули настигают «як». Из горящего самолета весь в пламени вываливается Хосе Паскуаль. Его парашют так и не раскрылся.

Невозможно забыть его героизм, невозможно подумать, что Хосе Паскуаль погиб. Трудно поверить в смерть товарища, друга...

Работая на автозаводе в Москве, Хосе Паскуаль был образцовым в труде. Один из первых летчиков в Испании, он погиб героем, сражаясь за Сталинград. И кровь его пролита не даром, она еще больше скрепила узы священной дружбы между нашими народами!

Хосе Паскуаль Сантамария был посмертно награжден орденом Ленина. Свою молодость, свою жизнь, свои высокие чувства патриота и интернационалиста он без колебаний отдал святому делу борьбы с ненавистным фашизмом, за свободу и счастье людей. Он был коммунистом.

К концу дня, когда погиб Хосе, на счету у эскадрильи было 30 сбитых в небе Сталинграда фашистских самолетов!

Паскуаль давно мечтал приехать в СССР. Он был счастлив, когда нас вызволили из лагеря во Франции и направили в СССР.

Из Франции плыли на советском пароходе «Мария Ульянова». За период плавания немного отдохнули, далеко позади остались все ужасы лагеря для интернированных испанских республиканцев во Франции.

В Советском Союзе нас поместили в санаторий. Проходили дни за днями, постепенно отодвигая на второй план войну, воздушные тревоги, голод, болезни и ранения, которые мы получали в воздушных сражениях. Мы начинали новую жизнь среди друзей — советских людей.

Помню, мы, как всегда, вместе вышли из кино, Большинство из нас были авиаторы.

Шедший впереди нас Исидоро повернулся к нам и сказал:

— Слышали, к нам должны приехать представители советских профсоюзов?

— Да, а зачем?

— Кто-то мне говорил, что они привезут списки, в которых указано, где кто из нас будет работать.

— Вот и хорошо! Куда направят, там и будем работать! — заметил Браво.

После месячного прекрасного отдыха в санатории под Харьковом нас группами направляли на работу на различные предприятия Москвы и Харькова, Одессы и Тбилиси.

Через два дня после встречи с представителями профсоюзов мы выехали по месту назначения. Ранним июньским утром 1939 года мы покинули гостеприимный санаторий. Ветерок играл в густой листве белоствольных берез, росших по обе стороны дороги.

Через несколько дней после прибытия нашей группы в Москву начались занятия по русскому языку. Пока на занятиях присутствовали не все. Некоторые надеялись научиться говорить по-русски на практике — на работе, на улице, в магазинах. Однако они глубоко заблуждались. Необходимы были регулярные занятия. Многие звуки в русском языке, например «ж» и «з», нам, особенно андалузцам, давались с большим трудом.

Наша учительница Мария Ивановна стремилась к тому, чтобы мы не просто заучивали слова, а понимали правила спряжения и склонения, больше запоминали синонимов, так как без их знания мы в разговоре часто попадали впросак.

Сначала мы, «москвичи», работали на конвейере автомобильного завода имени Сталина, затем в цехе по ремонту бракованных моторов.

— Послушай, Ривас! У тебя ведь золотые руки авиамеханика! Изобрети что-нибудь для быстрого извлечения этой проклятой шестеренки из коробки передач! — сказали мы как-то своему земляку-рационализатору.

Через неделю Ривас и в самом деле принес свой «извлекатель» шестеренок. С его помощью мы стали ремонтировать в три раза больше моторов, чем раньше.

На четвертый день нашей работы по-новому в цехе появилась делегация: начальник цеха товарищ Твердохлебов, главный механик товарищ Мамедов, представитель местного комитета профсоюза, фотограф, инженер-экономист и девушка из отдела технического контроля.

Товарищ Твердохлебов сказал:

— Поздравляем вас с успехом! — И крепко пожал всем руки.

— Большое спасибо! Большое спасибо!

— Встаньте, пожалуйста, вот сюда, чтобы в глубине были видны моторы...

Нас сфотографировали: несколько раз всю группу и отдельно Риваса с его «извлекателем».

В обеденный перерыв мы гурьбой направились в столовую, довольные своими трудовыми успехами.

— Что будем сегодня есть? Надо же отметить наш успех!

— Возьмем все самое лучшее.

Пока другие готовили столовые приборы, я просмотрел меню. И вот оно — наказание за плохую учебу на курсах русского языка!

— Знаете, — сказал я остальным, — что сегодня будем есть? «Голубцы»! Видите? Жареные «голубцы» с подливкой и рисом.

— Давай, иди заказывай жареных голубей по две порции на каждого и пиво.

— В столовой не продают пиво, здесь есть квас.

— А что это?

— Что-то похожее на кока-колу, немного ударяет в голову, если голова, конечно, слабая.

— Давай квас!

Через несколько минут девушка-официантка поставила вам на стол наши голубцы.

— Послушай, девушка, я заказывал в соусе «голубцы» жареные!

— Да, это и есть то самое!

Вся наша компания с удивлением и возмущением взглянула на меня.

— Братцы! Вы уж меня извините! Я ведь не знал, что «голубцы» — это не жареные голуби, а листья капусты с начинкой. Может, внутри там кусочки жареных голубей, а? Давайте попробуем, а?

И все с удовольствием съели по две порции «голубцов». Затем мы вернулись в цех.

Настроение у нас еще больше поднялось, когда мы узнали, что Ривас за свое изобретение получит премию, а фотографии остальных, как передовиков труда, будут вывешены на Доске почета. Работая вместе с советскими людьми, мы старались внести и свой посильный вклад в их созидательный труд и в эти дни почувствовали себя по-настоящему счастливыми.

Вместе с нами в то время работал и Хосе Паскуаль Сантамария.