Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава вторая.

Сирийское подразделение

Летом 1939 года еврейский ишув был потрясен инцидентом, который произошел в киббуце Гинносар.

Арабы из деревни Абу-Шуша, расположенной к западу от Гинносара, напали на киббуцника, когда он, как обычно, шел к источнику, чтобы пустить воду для поливки полей, и ранили его в голову. Весь киббуц был потрясен. В этот день в Гинносар случайно заехал Игал. Под его руководством киббуцники дали ответный бой. В схватке между членами киббуца и арабами был убит сын мухтара (старосты) арабской деревни и несколько жителей ранены. В ходе следствия жители Абу-Шуши главную вину возложили на одиннадцать давно известных им наиболее активных членов Гинносара. Игала полицейские знали как одного из командиров полиции еврейских поселений и не устроили ему очной ставки с арабами, благодаря чему он не предстал перед судом и избежал длительного заключения. После этого инцидента киббуц лишился своих лучших сил и потребовал, чтобы Хагана вернула Игала в киббуц. Игал стал секретарем Гинносара.

Как-то я встретился с ним и попросил подобрать для меня какое-нибудь подходящее дело. Спустя некоторое время меня вызвали к Иосефу Харету, одному из командиров Хаганы. В результате, летом 1940 года я был направлен в тренировочный лагерь в Яарот ха-Кармел, где под руководством английского офицера мы обучались стрельбе и осуществлению диверсионных актов. Нас было на курсе всего четверо: Ури Яффе, Иоси Гамбургер (Харэль), еще один человек, имя которого выпало у меня из памяти, и я. Целью курса была подготовка для осуществления операций на территории врага. В течение целой недели мы не выпускали оружия из рук. Впервые мы получили возможность познакомиться со свойствами взрывчатых веществ. Главным образом нас учили, как выводить из строя мосты, поезда, железнодорожные линии, перекрывать пути в горных лесистых районах и обеспечить, чтобы взрывчатка не была обнаружена до выполнения операции.

Наша учеба совпала с периодом капитуляции Франции перед нацистской Германией. Французские власти в Сирии и Ливане решили сохранить верность правительству Виши, сотрудничавшему с нацистами и не признававшему своих собратьев, сплотившихся в движении "Свободная Франция". Командование союзников потеряло не только важную базу в восточной части средиземноморского бассейна и надежный тыл вблизи нейтральной Турции, но и численность находившихся в его распоряжении сил сократилась после того, как значительная часть французской армии во главе с офицерами выразила верность правительству маршала Петена. Внезапно Сирия и Ливан превратились в очаг угрозы с тыла базам союзников на Ближнем Востоке. Опасения союзников усилились, когда в аэропорту Халеба на севере Сирии приземлились немецкие самолеты, посланные, чтобы оказать поддержку иракцам, восставшим против англичан во главе с генералом Рашидом Али ал-Гайлани.

Большинство арабов на Ближнем Востоке не скрывали своих симпатий к нацистской Германии и радовались поражению союзников во Франции и Греции. Командование армий союзников в Каире вдруг оказалось оторванным от службы французской разведки, перешедшей на сторону правительства Виши. Командование союзников перестало получать информацию о происходящем за северной границей Палестины. Союзники остерегались опираться на службу враждебно настроенного арабского населения и поэтому обратились к руководителям ишува в Эрец-Исраэль с просьбой оказать помощь в предоставлении информации и организации подрывных актов на территории Сирии и Ливана.

Из политических соображений англичане тянули с привлечением сил Хаганы к участию в войне против нацистов. Окончательное разрешение на сотрудничество в разведке и диверсионных операциях было дано лишь накануне ввода войск союзников в Сирию и Ливан. Весьма опасное задание было возложено на двадцать три лучших бойца Хаганы из морского подразделения. Им было поручено проникнуть в район портового города Триполи на севере Ливана и парализовать работу нефтеперегонных заводов в порту. Приказ был дан, когда уже не оставалось времени для подготовки операции. В распоряжении бойцов Хаганы была скудная информация относительно местности и целей операции. Иосеф Костика из сирийского подразделения хотя и произвел рекогносцировку в соответствии с инструкциями, полученными из страны, и обнаружил, что зона находится под усиленным надзором, но более детальная информация, необходимая для выполнения задания такого рода, не поступила из-за недостатка времени.

Двадцать три бойца под командованием Цви Спектора отправились в путь 12 мая 1941 года на моторном катере "Морской лев", принадлежавшем английской береговой полиции. Катер с рацией был перегружен снаряжением для диверсий и оружием. От заброшенного причала в Хайфском порту они вышли в открытое море. Ицхак Садэ и другие командиры Хаганы пожелали, расставаясь, скорой встречи. Через день связь с катером была потеряна, его следы затерялись, а судьба, постигшая находившихся на борту, неизвестна по сей день.

В это же время к ишуву обратились союзники с просьбой мобилизовать отборные отряды для диверсионных операций по ту сторону границы. Эти же отряды должны были заниматься обезвреживанием мин, захватом жизненно важных пунктов, предотвращением диверсий противника на мостах и служить проводниками для армий союзников, готовившихся к наступлению на Сирию и Ливан.

Создание и этих отрядов было поручено Ицхаку Садэ. Сначала было сформировано два отряда, получивших название плугот махац (ударные отряды), они вошли в историю под сокращенным названием "Палмах". Командиром отряда Алеф был назначен Игал Аллон, отрядом Бет — Моше Даян из Нахалала. Им был дан кратчайший срок для подготовки своих отрядов к выполнению заданий за северной границей. В секторе Метуллы действовал отряд Аллона; в секторе Ханиты — отряд Даяна. Оба отряда проникли в глубь Сирии и Ливана в качестве ударных подразделений армий союзников, захватили ключевые позиции армии вишистской Франции и удерживали их несмотря на ожесточенные атаки французов, пока не подошли (с большим опозданием) подразделения регулярных армий союзников. В этой операции Моше Даян был ранен и потерял глаз.

Кроме помощи в военных действиях командование союзнических армий нуждалось в людях для проведения разведывательных и диверсионных операций на территории Сирии и Ливана. Союзники обратились к связной группе Хаганы и просили рекомендовать надежных арабов. Связные ответили, что таких арабов они не знают, но они могут мобилизовать евреев, которые сойдут за арабов. Руководство ишува готово было взять на себя любые обязательства, чтобы расширить свое участие в войне против Германии. Таким образом было создано сирийское подразделение. После напряженного ожидания, наступившего по окончании курса в Яарот ха-Кармел, я получил приказ, согласно которому я поступал в распоряжение командиров "сирийского подразделения". Однажды ночью я получил задание прибыть в киббуц Ханита. В назначенном месте меня ждал связной. Он проводил меня к пункту встречи вблизи ливанской границы. Там уже ожидали несколько человек. Мы получили указания, попрощались с нашими провожатыми и, одетые как арабы, отправились в путь, следуя за нашим проводником-бедуином. Переход продолжался всю ночь. На рассвете мы подошли к шоссе, ведущему на Сайду и затем на Бейрут. Мы остановили такси и добрались до Бейрута.

Во главе группы сирийского подразделения, заброшенной в Сирию и Ливан, стояли Исраэль Бен-Иехуда (Абду) и Иехошуа Палмон (Джош). До вступления войск союзников операции, осуществляемые нашим подразделением, были немногочисленными из-за отсутствия регулярной связи с верховным командованием союзников. Связь была возобновлена со вступлением войск союзников в Дамаск. Абду и Хаимке Левкову — одному из выпускников курса в Явнеэле — было поручено проникнуть через вражеские линии в Халеб, еще не занятый союзниками. Там следовало произвести диверсионные операции на военном аэродроме, нефтехранилищах и на других военных объектах.

Извилистыми тропами пробирались они на север, чтобы избежать встреч с вражескими силами, которые все еще оказывали сопротивление союзникам. По прибытии в Халеб они изучили местность, где предстояло совершить диверсии. Каково же было их удивление, когда оказалось, что самолеты на аэродроме, которые следовало взорвать, представляли собой не что иное, как камуфляж. Абду и Хаимке быстро определили подлинные цели; военные объекты, хранилища горючего возле вокзала — все это было выведено из строя. Паника охватила халебцев при звуках взрывов и при виде дыма, нависшего над городом. Впервые война подошла к порогу их собственных домов.

Сотрудничество верховного командования союзников с Хаганой не прекратилось и после того, как они заняли в 1941 году Сирию и Ливан. Более того, нам давали другие ответственные задания. Хотя власть в Сирии и Ливане находились теперь в руках "Свободной Франции" во главе с генералом Катру — верным соратником генерала де Голля, на многих ключевых позициях оставались французы, верные в душе правительству Виши. Они представляли собой враждебный элемент по отношению к новому режиму.

Арабское население тоже не испытывало особых симпатий к "Свободной Франции", так как боялось утратить то, чего добилось в борьбе за независимость в 30-е годы. Верховное командование армий союзников не доверяло ни французской, ни арабской администрациям и предпочитало, чтобы укрепить свои позиции в Сирии и Ливане, прибегать к помощи евреев Эрец-Исраэль, верность и преданность которых была доказана.

Главной причиной увеличения сирийского подразделения и расширения его деятельности, служила угроза, созданная глубоким продвижением немецких армий — наступление фельдмаршала Роммеля в Северной Африке и Египте и быстрое продвижение немцев в глубь Советского Союза, в Кавказском направлении.

Было совершенно очевидно, что, если Египет окажется в руках Роммеля, то та же судьба постигнет Эрец-Исраэль, Сирию и Ливан, так как оборона этих стран не входила в планы командования союзников. Среди руководителей ишува началась острая дискуссия относительно шагов, которые следовало предпринять на случай чрезвычайного положения. Группа ведущих командиров Хаганы во главе с Иохананом Ратнером и Ицхаком Садэ не поддалась отчаянию и разработала план, который официально назывался "Северный план", но обычно его называли "Тобрук на Кармеле". Этот план предусматривал создание защитной зоны, которая охватит долину Звулун, значительную часть Изреельской долины с возвышенностями к северу от нее и гору Кармел. В этой зоне предстояло сосредоточить военный и технический потенциал ишува — около тридцати шести батальонов полевых частей с необходимым военным снаряжением и оружием. Батальоны должны были противостоять нацистам, не щадя жизни, в случае их наступления, как это было в Тобруке, в Северной Африке. Командование в Каире отнеслось положительно к этому плану. Однако его противники назвали план "Вторая Масада". Война ишува против нацистов, по их мнению, была бесцельной. Относительно Сирии и Ливана было решено, что в случае отступления оттуда войск союзников бойцы сирийского подразделения будут выполнять те же операции, что и бойцы Палмаха в немецком тылу, если Эрец-Исраэль будет оккупирован Германией. Итак, генеральный штаб Хаганы решил усилить свое влияние на подразделение в том, что касается прямого командования, кадров и методов тренировок. Ранее сирийское подразделение полностью подчинялось английскому командованию.

Мы — бойцы сирийского подразделения — все это время жили в разных местах в Сирии и Ливане и старались слиться с местным населением, а также узнать все о районах, важных в военном и экономическом отношении. Там на месте мы поняли, как сильно отличаются язык и обычаи сирийских и ливанских арабов и арабов Эрец-Исраэль. Не успевали мы и рта открыть, как задавался вопрос: "палестинец?" Но не только язык выдавал нас. Помню, однажды в Триполи я подошел к чистильщику сапог. Поставил ногу на стойку, и чистильщик тотчас же заметил: "башмаки хайфской фабрики!"

Те из нас, кто не был выходцем из Сирии или Ливана, поначалу работали больше ушами и глазами, чем языком. Нужно было изучить особенности местных диалектов — в Бейруте, в Дамаске, в Халебе. Лишь позднее мы осмелились вознаградить себя за молчание. Прошло много времени, пока мы почувствовали себя как дома и не опасались, что отличаемся от местного населения. Мы были осмотрительны и старались не выделяться на общем фоне. Кроме того мы не знали адресов друг друга. В центре Бейрута у нас была явочная квартира. Проникнуть в нее можно было, лишь зная пароль. Мы, кто работал в Бейруте, собирались там все вместе один только раз — на пасхальную трапезу в 1941 году. Аарон Лишевский — один из командиров подразделения — приехал к нам, чтобы вместе провести праздник. Мы готовились к этому дню тщательно. Стол был накрыт по всем правилам: вина — в изобилии, жареные куры, салаты. Не доставало только одного — маццы. Не удалось нам ее добыть.

Не было у нас дружественной среды, на которую можно было бы опереться. Мы жили в настоящем подполье не только потому, что арабское население было настроено антиеврейски и прогермански, но и потому, что власти "Свободной Франции" не проявляли особого доверия к своим английским союзникам; мы же вели себя по отношению к английским коллегам по принципу: уважай, да остерегайся. Наша уверенность в себе возрастала.

Осенью 1941 года штаб Хаганы возложил на Игала Аллона командование сирийским подразделением в целях подготовки претворения в жизнь "сирийского плана". В него входили диверсии против военных объектов, сбор военной и политической информации, установка раций на территории Сирии и Ливана и разжигание психологической войны в среде местного населения.

Первая задача, которую поставил перед собой Игал, касалась увеличения состава подразделения. Получив назначение, он связался со мной и просил приехать из Бейрута и встретиться с ним в Эрец-Исраэль. Я проделал этот путь с Даном Рамом, членом нашего подразделения, он был из киббуца Ханита. На автобусе мы доехали до Тира, оттуда пешком по горам. Всю ночь, не переставая, лил дождь. К утру мы добрались до Ханиты и затем до Тель-Авива. Игал Аллон поручил мне мобилизовать для подразделения подходящих людей. Я прочесал всю страну вдоль и поперек, посещал подразделения Палмаха, молодежные движения, киббуцы, отряды Хаганы. Активно мне помогал Исраэль Иешаяху, который возглавлял тогда отдел выходцев из восточных стран в исполнительном комитете Гистадрута. Отбирать людей было невероятно сложно. По короткому опыту работы за границей я знал, каким требованиям должны отвечать кандидаты: терпимость, строгая самодисциплина, даже если приказ дан задолго до срока его выполнения и командир находится за сотни миль от местонахождения бойца, решительность, способность воспринимать чужие обычаи и особенности диалектов, превосходная военная подготовка, глубокая идеологическая подготовка, которая не позволит скатиться на уровень обычного профессионального шпионажа, общее образование. Многие кандидаты с хорошими рекомендациями были отстранены. В конце концов нам удалось мобилизовать нужное число людей в срок короче установленного. Они прошли длительную подготовку, включавшую кроме обычных военных тренировок изучение диалекта языка страны назначения, уклада жизни в ней, обычаев, одежды, религии, традиций, песен, плясок, игр. Некоторые кандидаты прошли подготовку по радиосвязи.

Члены подразделения были на положении добровольцев, им не платили жалованья, в случае нужды их семьям оказывалась денежная помощь. Служба на добровольных началах была дополнительным оправданием требования, чтобы англичане рассматривали наше подразделение как единицу, находившуюся исключительно в подчинении Хаганы. Командование союзников назначило в подразделение в качестве связного английского офицера, майора Хамонда, он был профессором греческой истории в Кембриджском университете.

Сначала мы пользовались местными удостоверениями личности. Фотография прежнего владельца заменялась фотографией бойца, личные данные которого более или менее совпадали с данными подлинного хозяина удостоверения. В Сирии и Ливане было крайне важно иметь при себе удостоверение личности во время проездов по стране. Так что мы прилагали максимальные усилия для приобретения "настоящего" удостоверения, прибегая даже к таким "утонченным" приемам, как подкуп свидетелей. Требовалось официальное подтверждение мухтара деревни или квартала, что подавший просьбу действительно родился в этой деревне или квартале. Староста должен был подтвердить, что знает его и его родителей, помнит дату его рождения и так далее и тому подобное. Иногда его вызывали в Министерство внутренних дел вместе с автором прошения, и не всякий староста готов был на это.

Прежде чем отправиться в дорогу, мы изменили свою внешность, чтобы были видны все тяготы "пройденного пути". На барахолке в Дамаске я купил одежду, которая до меня служила не одному хозяину. Эффект был потрясающим. Теперь дело стало за фотографией, на которой я должен быть изображен в новом облике. Я отправился на знаменитый дамасский рынок Ал-Хамадия, где у входа всегда толпились бродячие фотографы.

В этот же день сам Игал прибыл к месту встречи у моста к югу от Дамаска, чтобы подвезти нас к деревне Шейх Маскин (что на иврите означает "несчастный шейх").

Мы заехали за Авраамом. В пути, продолжавшемся час, пока мы добирались до соседней деревни, расположенной в 120 км к югу от Дамаска, мы получили необходимые инструкции. У дороги, скрытой со всех сторон полями сорго, Игал замедлил ход, и мы юркнули в поле. Когда мы шли в деревню, нам встретился мальчик-пастух, от него мы получили всякие сведения об этом месте, о его людях. В деревню мы вошли с сумерками. У нас было по узелку с черствыми лепешками и несколько головок лука — провизия странников. Мы пришли на мадафа{4} (помещение для гостей) при доме старосты. Вскоре нам стало ясно, что название деревни не имеет ничего общего с действительностью. Староста Мухаммад Хаяр совсем не выглядел несчастным. Позднее мы узнали, что он депутат сирийского парламента. Нас, как и водится, встретили радушно, несмотря на то, что чужестранцев тогда опасались, так как военные власти все держали под своим контролем. Вечер прошел в беседе с хозяином за кофе и курением. Подали ужин и хозяин дома пригласил нас поесть. Только после того, как мы снова выпили кофе, хозяева дома и гости стали расспрашивать, чего мы хотим, куда идем. Вопросы сыпались как из рога изобилия. Оказалось, что жители деревни, странствуя, побывали даже в Ираке и хорошо знали Багдад. Авраам, родившийся в Багдаде, отвечал на вопросы, а я, никогда не видевший город, кивал в знак согласия. Приближалась полночь. Закончился "перекрестный допрос". Хозяин дома расстелил на коврах матрасы и пожелал нам спокойной ночи. На утро, когда мы проснулись, он уже ждал нас. И снова разговоры про то, про се, о погоде, об урожае — чтобы узнать о нас побольше.

Только днем мы набрались смелости обратиться с нашей просьбой к старосте. Но увы! Очень вежливо он отказал нам и объяснил, что мы скорее похожи на городских жителей, чем на деревенских, и он опасается неприятностей. Предложил пожить подольше в деревне, а он пока подумает о нашей просьбе. Со смешанными чувствами мы приняли его предложение. Мы предполагали, что он не выполнит нашу просьбу, но нам как раз нужно было прождать несколько дней до установленной встречи с Игалом. Когда этот день наступил, мы скрылись из деревни и вернулись с Игалом в Дамаск. Приключение было интересное, но драгоценных документов мы не достали.

Наша постоянная база находилась в Бейруте, поэтому в Дамаске нам нужно было временное жилье. Из-за того, что снять квартиру там было трудно, нам на короткое время предоставили место в доме, который служил транзитным пунктом евреям из Ирака, нелегально пересекавшим сирийскую границу, чтобы попасть в Эрец-Исраэль. Мы об этом не знали. Однажды два иракских еврея были задержаны в Халебе, когда они направлялись в Дамаск. Они не выдержали допроса и рассказали все, указали даже адрес, где им нужно было быть в Дамаске. Ночью, когда мы вернулись из Шейх Маскин, нас обнаружила тайная сирийская полиция. Нас доставили в полицию и французские офицеры приступили к допросу.

У нас были все основания для опасений. Мы знали о соперничестве между разведками союзников, которые действовали в Сирии и Ливане. Если одно из союзных государств захватывало агента другого государства, его тайно ликвидировали, установив предварительно его личность. Нас подвергли физическим пыткам, в надежде сломить нас. Мы представляли себе, что нас ожидает, и старались выиграть время, надеясь, что нас хватятся свои и будут действовать, чтобы освободить. У нас были тогда фальшивые ливанские документы, и мы выдали себя за ливанских граждан, приехавших в Дамаск в поисках работы в военных лагерях. Но данные ливанской полиции, полученные Дамаском по телефону, противоречили нашей версии. Тогда мы "признались", что мы арабы из Хайфы и нелегально прокрались для работы в военных лагерях.

По-видимому, и эта версия была неубедительной. Нас перевели в знаменитую своей усовершенствованной системой пыток дамасскую тюрьму. Сразу же после того, как нас привели в камеру, туда вернули одного сирийского солдата после "особого допроса". Его вид потряс нас. После пыток электричеством у него на теле остались следы ожогов. Он был безразличен ко всему, чувствовалось, что удалось сломить его дух. Мы провели бессонную ночь в ожидании завтрашнего дня. Но утром, когда за нами пришли, чтобы вести, как оказалось, на пытки, нас повезли в город. Поспешность, с которой действовали тюремные охранники, ободрила нас. Мы представляли себе, что наши ведут поиски в правильном направлении. Нас перевели в знаменитую военную тюрьму Калат эль-Мазх, расположенную рядом с аэропортом того же названия под Дамаском. Эта тюрьма построена в виде крепости на вершине скалы. Нас везли вверх по горе до ворот, прорубленных в высокой стене. Ворота захлопнулись, я оглянулся вокруг, и меня охватил ужас. Атмосфера, царившая в этом месте, внушала страх. Каждого из нас поместили в одиночную камеру и держали под непрерывным надзором днем и ночью. Мы пробыли в этой тюрьме 3-4 дня, и снова нас перевели — теперь в гражданскую тюрьму Калат эль-Хамадия в центре Дамаска. Наше положение было отчаянным. Денег у нас не было, а без денег в тюрьме совсем плохо. Нам сбрили волосы на всем теле и каждое утро смазывали самые чувствительные места лизолом — средством против блох и вшей. Даже вши не соглашались водиться в обожженных лизолом местах.

Наш невероятный "религиозный фанатизм", вызывал расположение к нам товарищей по камере. Мы не пропускали ни одной из пяти молитв, которые предписано читать верующему мусульманину ежедневно. За это нам доставалась добавка к питанию от тех, кто получал обильные передачи из дома. Но больше голода нас мучил ледяной и сырой пол. Из-за отсутствия средств мы не могли купить матрасы, а в тюрьме этот предмет роскоши заключенным не выдавали. Мы лежали на голом полу, а руки служили нам подушкой.

Из тюрьмы нас выпустили внезапно. В один прекрасный день нас доставили в кабинет начальника тюрьмы, где уже находились двое англичан из военной полиции. Они опознали нас по нашим вымышленным именам и процедили сквозь зубы: "Паршивые дезертиры!" Мы решили, что это знак, по которому мы должны понять, почему нас передали в ведение военной полиции, но оказалось, что с нами действительно обращались как с дезертирами. Нас перевели в штаб военной полиции Дамаска. Но через час нас посетил связной офицер нашего подразделения майор Хамонд. Он рассказал, что как только нашим стало известно об аресте, Игал потребовал немедленно, пока нас не успели ликвидировать, любой ценой выяснить, где мы находимся.

Хамонд сообщил, что на следующий день нас должны переправить поездом из Дамаска в Хайфу, где наш конвоир передаст командиру хайфской военной полиции письмо с просьбой о том, чтобы нас немедленно освободили. Из соображений конспирации никому, кроме командира военной полиции в Дамаске, не было сообщено, кто мы такие на самом деле. Конспирация, полностью оправданная, обошлась нам дорого. Командир военной полиции в нашем присутствии дал распоряжение доставить нас под конвоем в Хайфу. Наша внешность — обриты наголо, но с невыбритым лицом — не понравилась сержанту, и он решил проучить нас, чтобы неповадно было больше дезертировать. Из-за моего низкого роста сержанту пришла в голову сатанинская идея: собаку, принадлежавшую военной полиции, вытащили из конуры и поместили в комнату, а на ее место загнали меня, дверку конуры заперли. Никакие протесты не помогали. Мои страдания были невыносимы. Всю ночь я пролежал скрючившись, мечтая вытянуться на холодном полу. Все это причиняло мне невероятные муки. На все просьбы выйти в уборную следовал грубый отказ.

На следующий день нас поездом под конвоем доставили в Хайфу. Свежий воздух, виды полей на юге Сирии, долина Ярмука улучшили настроение. Поездка продолжалась около четырнадцати часов, к полуночи мы приехали в Хайфу. Конвоир поместил нас в военную тюрьму и только после этого отправился к командиру военной полиции Хайфы, чтобы передать ему письмо.

Мы пробыли в английской военной тюрьме три дня. На четвертый день командир военной полиции Хайфы совершал очередной обход тюрьмы. Он удивился, увидя нас, стал расспрашивать, кто мы, за что в тюрьме. Тут во мне вскипело негодование, и я высказал ему все в лицо. Я сказал, что он держит нас в тюрьме вопреки переданному ему в письменном виде распоряжению. Лишь тогда он вспомнил про письмо, но назвал нас дезертирами и настаивал на том, что прежде нужно разобраться в этом деле. Я, к великому удивлению командира и сопровождавших его, взял агрессивный тон, грозил неприятностями, если он не освободит нас из тюрьмы в соответствии с полученным распоряжением. Он испугался. В его же машине нас доставили к командиру военной полиции Эрец-Исраэль, канцелярия которого находилась на горе Кармел. Когда мы остались в комнате одни, я попросил командира связаться по телефону с отделом английской полевой службы безопасности. Тогда он понял, наконец, что нас разыскивают в Хайфе уже несколько дней. Из наушников телефонного аппарата доносился четкий голос. Командир пробурчал извинения.

Наше освобождение из тюрьмы совпало с окончанием курса новым потоком бойцов сирийского подразделения. Не мешало, чтобы кто-нибудь из ветеранов еще в течение некоторого времени дополнил бы несколькими штрихами их подготовку. Я был рад взять на себя эту роль, тем более, что я должен был ждать, пока у меня на голове снова отрастут волосы.

Из-за специфики условий деятельности бойцы сирийского подразделения были изолированы друг от друга и необходимо было добиться их сплочения. Исраэль Галили — член верховного командования Хаганы — предложил выпускать печатный листок для нашего подразделения, чтобы информировать его бойцов о происходящем в Эрец-Исраэль и в рядах Хаганы. Сбор материала и его публикация были поручены мне. Листок "Давар ле-Алмони" включал в себя политический обзор, дискуссию на темы обеспечения в целом и проблемы нашего подразделения. Листок печатался всего в четырех экземплярах: по одному для каждого центра подразделения — в Бейруте, Дамаске и Халебе — и один экземпляр для архива. После прочтения этот листок уничтожался. Всего вышло в свет четыре выпуска.

Затем меня направили на курс снайперов, проводившийся в роще Мишмар ха-Эмек под руководством английского майора Гранда Тейлора. Он успел принять участие в отважных рейдах с Британских островов на территорию оккупированной Европы. Мы обучались владеть различными видами оружия, главным образом одновременной стрельбе из двух пистолетов по разным целям. На курсе занимались бойцы из немецкого отдела подразделения Палмаха, которым командовал Шимон Авидан. Этот отдел должен был проводить операции в тылу немецких армий в Северной Африке и в оккупированной Европе. На курсе занимались также бойцы из арабского подразделения, действовавшего среди арабского населения в Эрец-Исраэль.

Засылка подкрепления нашим людям в Сирии и Ливане началась, когда над Ближним Востоком нависла угроза немецкой оккупации: силы Роммеля пересекли египетскую границу и готовились вступить в Александрию. Под влиянием этих событий деятельность сирийского подразделения особенно активизировалась. Некоторые бойцы нашего подразделения с большими трудностями достали местные удостоверения личности. Завершилась рекогносцировка, были определены военные и гражданские объекты в Сирии и Ливане и подготовлен план нанесения удара по ним в случае необходимости. Была создана радио— и телефонная сеть, обеспечившая связь между центрами подразделения в Сирии и Ливане и командованием в Эрец-Исраэль. Большинство бойцов подразделения обосновались под видом местных жителей и выдавали себя кто за коммерсанта, кто за рабочего, а кто за чистильщика сапог. Что касается меня, то я жил в Бейруте под видом процветающего коммерсанта — это служило удобной ширмой моим деловым поездкам. Но из-за видимости нашей обеспеченности возникли неожиданные проблемы. Соседи, с которыми мы поддерживали хорошие отношения, стали сватать за нас своих дочерей. "Возможно ли, чтобы устроенный мужчина, имеющий коммерческое дело, не мог купить себе жену?" И чем меньше был городишко, тем больше осложнялась ситуация. Сначала это нас забавляло, но ответственные за подразделение обдумывали как поступить, чтобы избавиться от приставаний и не обидеть добрых соседей и их свах.

Решение было принято, мне поручили мобилизовать "жен" среди членов Палмаха и Хаганы. Я вернулся в Эрец-Исраэль и снова стал бороздить страну, на этот раз в поисках подходящих кандидаток. Опять я обратился за помощью к Исраэлю Ишаяху и к другим, кто был связан с выходцами из восточных стран. И снова мы столкнулись с трудностями. Как увезти восточную девушку из дома? Что скажут родители? Семья? В конце концов мы нашли десять девушек. Они прошли специальный курс подготовки, обязательный для бойца нашего подразделения, учились совершать диверсии, стрелять. Курсантки обосновались в заброшенном доме на цитрусовой плантации в Хадар-Раматаим.

Англичане, связанные с занятиями на курсе, сообщили о нем английской полиции, которая решила, что ее осведомленность будет в наших же интересах. Меня не удивило, когда спустя несколько дней, как мы обосновались в лагере и звуки стрельбы выдавали наше присутствие там, мне позвонили свои из раананской полиции и сообщили, что бригадир Херингтон, инспектор полиции южного округа, приедет к нам в тот же день. Лишь тот, кто жил в ту пору в Эрец-Исраэль, может понять чувство, охватившее меня в ожидании встречи с тем бригадиром, которого мы так боялись. Постепенно я пришел в себя и решил устроить ему "теплый" прием. Когда появилась его машина, я вытащил из-за пояса два пистолета и начал стрелять по целям, не глядя в его сторону. Он остановился как вкопанный при виде еврейского снайпера, который не проронил ни слова, пока не опустошил магазин. Лишь тогда я снизошел, чтобы взглянуть на него.

— Что вам угодно здесь? — спросил я.

— Могу ли я видеть главного офицера?

— Здесь нет офицера. Главный — я. Пожалуйста, пройдите ко мне в кабинет.

Странная картина: Херингтон, пожилой, высокий, косая сажень в плечах, одетый с иголочки, следует за молодым человеком в шортах цвета хаки, чтобы поговорить с ним в его кабинете. Когда я открыл дверь комнаты, наполненной огнестрельным оружием разных видов, я заметил вскользь: "Пожалуйста, заходите, только осторожно, чтобы не было беды". Сердце мое сильно забилось при виде обескураженного Херингтона, созерцавшего содержимое комнаты.

Выяснилось, что Херингтон прибыл, чтобы предложить свою помощь и избавить нас от "беспокойства и неприятностей". Он просил сообщить имена курсантов и обещал позаботиться об их безопасности. Я вежливо отказался от его услуг и посоветовал обратиться за именами в штаб подразделения в Иерусалиме. Его предложение относительно того, чтобы полиция регулярно посещала лагерь, тоже было отклонено.

Херингтон все-таки очень хотел помочь чем-нибудь, и я попросил, чтобы в виде помощи сотрудники полиции не посещали зону тренировок, очертив на карте при этом точные границы зоны. И еще я просил его срочно предоставить в наше распоряжение для тренировок 25 английских винтовок и боеприпасы к ним. На следующий день моя просьба была выполнена: оружие и боеприпасы были доставлены из полиции в Петах-Тикве. Полиции был дан также строжайший приказ не появляться в районе наших тренировок. Благодаря этому район на время нашего пребывания там был превращен в полигон Хаганы, где можно было тренироваться без помех.

Серьезный инцидент произошел в результате странного поступка английского связного офицера, капитана Фрэнсиса, который был назначен вместо майора Хамонда. Капитан Фрэнсис появился однажды в лагере, где проходили наши тренировки, а за рулем его машины сидел сирийский армянин. Я резко протестовал против грубого нарушения правил конспирации, а когда понял, что капитан не собирается удалять шофера с территории лагеря, приказал курсантам спрятаться в помещении. Я не удовлетворил просьбу капитана, который хотел встретиться с курсантами, и тотчас позвонил Давиду Хакохену, офицеру, обеспечивавшему связь между Хаганой и командованием союзников. Через два часа Давид Хакохен прибыл из Хайфы в лагерь. Он и капитан Фрэнсис обменялись резкими замечаниями, после чего капитан покинул лагерь, так и не встретившись с курсантами. Англичанам, сотрудничавшим с нами, была подана жалоба, капитана Фрэнсиса сняли с поста, а вместо него назначили другого английского офицера.

Курс завершился в конце января 1943 года, но из-за испортившихся отношений между нами и англичанами девушкам-курсанткам не пришлось работать в нашем подразделении и они почти все стали сотрудничать в специальном отделе псевдоарабов в Палмахе.

Угроза оккупации Ближнего Востока миновала. Армии союзников одержали победу в Западной пустыне, на севере Африки. После Сталинграда началось отступление немецкой армии. Однако война была в разгаре и, хотя сирийское подразделение утратило свою актуальность, командование союзников на Ближнем Востоке считало, что оно еще нужно.

В феврале 1943 года я получил приказ от Абду — временного командира нашего подразделения (Игал был в больнице) — отобрать себе трех человек для выполнения с ними особого задания. Абду ничего не было известно ни о самом задании, ни о месте его выполнения. К моему великому удивлению в доме моих родителей в Тель-Авиве появился английский связной офицер, что нарушало все правила конспирации. Этот его шаг, по-видимому, объяснялся недостатком времени. Офицер просил поторопиться с выездом. В тот же день я связался с тремя членами нашего подразделения, находившимися тогда в Тель-Авиве, и поздно вечером мы прибыли в штаб английского полевого подразделения безопасности, который находился на улице Яркон. Нас уже ждали. Подобрали форму, выдали военные удостоверения и сообщили, что через несколько часов мы поедем на машине в Египет. В четыре часа утра в сопровождении английского связного офицера мы отправились в путь. На рассвете мы поехали в Беер-Шеву. Нас потрясла красота Негева и Синайской пустыни. Впервые я оказался южнее Беер-Шевы. В Ауджа ал-Хафир — мы остановились у солдатского магазина, чтобы попить теплого английского чаю. Нам вынес его к машине офицер, чтобы посторонние не обратили внимание на гостей-арабов. Днем мы закусили чем было и снова двинулись в путь по направлению к Исмаилии. Далеко за полдень мы прибыли в Порт-Саид.

Мы предстали перед командиром подводной лодки "Осирис". Он отвел нам место в здании, которое занимали моряки английского флота, и посоветовал из соображений предосторожности не выходить на улицу, просил также пораньше лечь спать, так как на следующий день начинался период тяжелых тренировок. Наутро мы приступили к учениям на базе подводных лодок в Порт-Фуаде, находившемся на восточном берегу Суэцкого канала. Учения включали в себя греблю стоя, повернувшись лицом к носу лодки, как принято у арабских докеров; заплывы в ночное время с незаметным приближением к защищенной и охраняемой цели (чаще всего целью служила сама подводная лодка "Осирис"). Мы привыкли здесь к жизни моряков-подводников и изучали на воде особенности подводной лодки.

После изнурительных двухнедельник учений в Порт-Саиде нас перебросили в район Красного моря. В Джабал-Атаке, в 40-50 км к югу от города Суэц для нас поставили палатку рядом с лагерем, в котором размещалось южно-африканское подразделение. Зона, в которой мы поместились, была объявлена запретной для солдат соседних лагерей.

На учениях, проходивших здесь, я понял цель операции, к которой нас готовили. В нашем распоряжении была арабская лодка средней величины, весьма безобидная на вид, к килю которой под водой крепилась мина метров в шесть длиной и весом в 700 кг. От заднего конца мины тянулся стальной трос, покрытый резиной, а второй конец троса был прикреплен к большому магнитному диску, который в свою очередь соединялся со щитом металлического руля. В ходе тренировок мы подплывали на нашей лодке к кораблю, стоявшему на якоре вблизи от берега. Когда мы приблизились к кораблю, я разглядел на палубе офицеров высокого ранга, остальные члены команды находились по приказу в трюме. Операция должна была проходить ночью. Мы приблизились к кораблю и тренировались в отсоединении мины от нашей лодки и прикреплении ее к нижней части корабля. В нашу задачу входило освободить мину от креплений, не вызвав подозрений на палубе. Затем один из нас должен был проскользнуть позади лодки, нырнуть и, проплыв под ней, подобраться к нижней части корабля, очистить ее от наросших водорослей и прикрепить к ней предварительно освобожденный магнитный щит. Пока наш боец возвращался на лодку, мы освобождали крепления и мина свободно погружалась в воду, соединенная металлическим тросом с магнитом, который уже был присоединен к нижней части корабля. Освобождение третьего крепления было предназначено для введения в строй механизма замедленного действия, через пять минут после чего должен был произойти взрыв. Тут-то мне стало страшно. Так как я знал, какова взрывная мощь мины весом в 700 кг и каковы потенциальные возможности удалиться на нашей лодке после взрыва, не вызывая подозрений, я понял, что у нас не будет никаких шансов остаться в живых. Я предложил внести небольшие изменения в план, позволявшие нам успеть вернуться на подводную лодку, на которой, как предполагалось, нас должны были снова доставить на базу. Однако мои предложения не были приняты. Я стал еще больше опасаться: предусмотрено ли, что подводная лодка будет нас ждать? Меня словно громом поразило. Деталь к детали — и картина, возникшая у меня перед глазами, породила недоверие ко всему, что было связано с этой операцией. Еще в Порт-Саиде и в Джабал-Атаке наши союзники заботились о нашей полной изоляции, чтобы предотвратить любой контакт с окружающими. Против обыкновения нам не выдавали денег на карманные расходы. Было установлено, что Бейрутский порт будет нашей исходной базой. Напрашивался вывод, что зоной действия будет один из портов нейтральной Турции. Союзникам к тому времени еще не удалось устранить немецкое влияние на правительство Турции. Я полагал, что нам предстояло произвести опасную диверсию на корабле союзников. Все подозрения пали бы тогда на Германию, а у союзников появились бы выгодные аргументы, чтобы заставить Турцию отказаться от нейтралитета. Я полагал, что англичане не хотят, чтобы мы остались в живых после операции. Если турки захватят нас в плен, они смогут дознаться, от кого исходило задание. Если же будут обнаружены тела диверсантов, турки смогут опознать их, и вся вина будет возложена на ишув. Все свои подозрения я держал про себя и ничего не говорил товарищам.

Тренировки подходили к концу. Нас предупредили, что операция назначена на конец марта. Я попросил для нас короткий отпуск перед операцией. Я хотел повидаться со своими и рассказать им обо всем. Англичане не согласились дать отпуск и сказали, что мы будем тренироваться в Египте вплоть до самой операции и затем самолетом отправимся в Бейрут. Но погода изменила их планы. Англичане опасались, что нелетная погода затянется и мы застрянем в Египте, поэтому нам дали приказ ехать в Бейрут поездом. Нас отправили без провожатых, и я решил воспользоваться этим, чтобы связаться с нашими командирами.

Мы доехали поездом до Реховота, и я приказал товарищам выйти. На такси мы отправились в Тель-Авив. Там я расстался с ними и прямо пошел к Абду. Он выслушал меня и предложил немедленно идти к Яакову Дори, начальнику генерального штаба Хаганы, находившемуся тогда в Тель-Авиве. Несмотря на то, что была суббота и было еще очень рано, я отправился к нему на квартиру, на улицу Фришман. Дори радостно принял меня. Я рассказал ему все, начиная с того дня, как мы выехали из страны, об атмосфере секретности, которая царила вокруг предстоящей операции в отличие от духа сотрудничества, характерного для предыдущих операций. Я откровенно высказал все свои подозрения и опасения. Начальник генерального штаба ответил, что нет оснований опасаться и что наши представители при командовании союзников наверняка в курсе всех деталей операции. Я ушел, но мои сомнения не рассеялись. Единственное, что мне захотелось сделать, — это попрощаться с Игалом, так как я был убежден, что не вернусь с этой операции. Я навестил Игала в больнице "Хадасса" на горе Скопус, где он поправлялся после операции на плече. Игал был встревожен услышанным. Он считал, что решение продолжать выполнение операции было принято на основе необоснованных предположений, что наши связные были в курсе всего. Игал велел мне снова ехать в Тель-Авив, немедленно встретиться с Исраэлем Галили и уведомить его о развитии событий.

Я тотчас же поехал в Тель-Авив и связался по телефону с Галили. Он сразу же согласился принять меня. Было двенадцать часов дня. Мы встретились на улице Алленби у здания, где находился исполнительный комитет Гистадрута. Долго ходили мы по тель-авивским улицам пока я со всеми подробностями рассказывал ему обо всем, начиная с того, как нас привлекли к операции, и кончая моим разговором с начальником генерального штаба. Галили уточнял и обдумывал каждую деталь, взвешивая все мои оценки. К четырем часам дня мы пришли на вокзал, чтобы встретить Элияху Голомба{5}, возвращавшегося из Каира. Элияху был крайне поражен услышанным.

Меня просили поддерживать тесные связи с Галили, но наутро мне передали, что я должен немедленно явиться в бюро Яхин{6} на проспекте Ротшильда. Я пришел в назначенное время. В кабинете я застал Элияху Голомба, доктора Моше Снэ — начальника центрального командования Хаганы{}>, начальника генерального штаба Яакова Дори и Исраэля Галили.

После произведенного ими зондажа выяснилось, что наши связные против обыкновения не знали подробностей готовившейся операции. "Великая четверка" засыпала меня вопросами, чтобы почерпнуть дополнительные сведения. По-видимому, мне удалось убедить их в своей правоте. Моим товарищам по операции и мне был дан приказ уйти в подполье и не иметь связи с английскими офицерами до следующих указаний.

Дальше