Крушение Балканского союза
Трое было нас — министры-председатели Сербии, Греции и Болгарии — при подписании в Софии союзного договора между Болгарией и Сербией, между Болгарией и Грецией: гг. Милованович, Венизелос и я. Смерть преждевременно унесла первого еще 18 июня 1912 года. На его место 30 августа пришел г. Пашич. Мы втроем приготовили, начали и кончили Балканскую войну, к которой принудила нас Турция. Из нас троих двум моим коллегам суждено было начать и кончить и междусоюзническую войну. За месяц до начала ее я вышел в отставку.
Почему я подал в отставку? Это не составляет уже тайны в Болгарии. Критикуемый моими противниками за то, что я подал в отставку, критикуемый еще и за некоторые мои мнимые ошибки, будто бы [408] совершенные мною во время Балканской войны, я был принужден издать целую книгу{4}, чтобы рассеять обвинения, [409] брошенные мне, и указать моим соотечественникам истинных виновников несчастий моего отечества. Я обнародовал в ней текст и мотивы моей отставки. Вот этот текст:
«Ваше Величество!Телеграф принес нам известие, что договор о мире с Турцией сегодня подписан. С его подписанием оканчивается война, прославившая болгарское имя и возвеличившая болгарское отечество. Но с его подписанием начинается и ликвидация результатов, достигнутых в борьбе союзников против Турции. Для этой ликвидации, может быть, Ваше Величество найдет необходимым доверить управление страной новому кабинету. Чтобы дать возможность составить такое новое министерство, я имею честь просить Ваше Величество благоволить принять отставку председательствуемого мною кабинета.
Принося благодарность Вашему Величеству от имени Кабинета и лично от меня, и проч., и проч».
София, 17 мая 1914 г.
Ив. Ев. Гешов.
Что касается мотивов, то они были известны всем, посвященным в дело. Моя политика — желание кончить без войны с нашими союзниками и прибегнуть к арбитражу не только с Сербией, но и с Грецией — не была одобрена. Поэтому я счел необходимым предоставить главе государства решение вопроса, не нужно ли для ликвидации наших споров с союзниками позвать новых людей. Первый зачинатель Балканского Союза, я стал и его первой жертвой не столько потому, что пожертвовал своим председательским портфелем, сколько потому, что подвергся критике за то, что я покинул свой пост во время кризиса. Но я должен был подать в отставку, потому что существовало разногласие между [410] короной и мной, и потому еще, что ввиду критического положения необходим был тогда ширококоалиционный кабинет. Я был глубоко убежден, что ни одна из партий, придя к власти, не возьмет на себя тяжелой ответственности за вторую войну. И действительно, кабинет г-на Данева, который после неудачной попытки составить ширококоалиционный кабинет, стал у власти после меня и в который вошли члены двух партий, 9 июня единодушно решил, что г-н Данев поедет в Петроград для арбитража по нашим спорам с Сербией и Грецией.
И вопреки этому единодушному решению болгарского правительства и без его ведома, 16 июня, по приказанию болгарского верховного командования, II и IV болгарские армии напали на наших союзников. Те, которые советовали и предписали эти атаки, никем не были осуждены так жестоко, как мною. Текст их приказов обнародован комиссией Карнеги и справедливо был назван в ее рапорте как «мятежный и дерзкий». Но как бы история ни осудила этот преступный акт, она все-таки должна признать, что болгарский народ не может быть ответственным за него.
Мир видел, как Болгария начала Балканскую войну. После того, как весь министерский совет одобрил мобилизацию, было созвано Народное Собрание для голосования кредитов еще до начала войны. Оно единодушно одобрило мобилизацию и голосовало кредиты. И после объявления турками войны манифест к народу был подписан царем и министрами. Может ли тогда этот самый народ быть ответственным за переворот, за преступное безумие, совершенное не только без предварительного согласия законодательного учреждения, но и без того, чтобы об этом знало ответственное правительство?
А что болгарское правительство не думало начинать войны с союзниками — это было доказано в последнее время перед болгарским правосудием. 8 января нынешнего года разбиралось дело об обиде, возбужденное против известного болгарского публициста г-на Д. Мишева. [411] Он представил суду удостоверение, выданное ему секретарем теперешнего министерского совета, который, как всем известно, является непримиримым противником прогрессистов и народников, бывших министрами 16 июня 1913 года. Вот что гласит это удостоверение, выданное 7 (20) января 1915 года, за № 66:
«Канцелярия министерского совета сим удостоверяет, что в протоколах министерского совета не было постановления о начатии военных действий 16 июня 1913 года против бывших союзников греков и сербов.Это свидетельство выдается г-ну Д. Мишеву из Софии для представления его в софийский окружной суд по уголовному делу за № 2865/1914».
(Подп.) Секретарь М. Арнаудов.
Следовательно, единственный конституционный орган болгарского народа — болгарский кабинет — не только ничего не знал о том, что дан приказ напасть на войсковые части союзников, но и остановил действия, начатые, бесспорно, без его ведома 16 июня. И этот кабинет обратился к русскому правительству с настоятельной просьбой оказать энергичное воздействие и остановить враждебные действия со стороны сербов и греков. Но наши бывшие союзники не только отказались остановить военные действия, но и объявили войну Болгарии.
Текст сербской прокламации, объявлявшей эту войну, является неоспоримым доказательством, что не какие-то неответственные сербские факторы, а сербские министры решили воспользоваться первым удобным случаем, чтобы объявить войну Болгарии. Этим своим поступком они закончили зло, начатое приказом 16 июня. Балканский Союз был погребен.
Не я займусь распределением ответственности по этому погребению. Но так как я являюсь лицом, ответственным перед историей за заключение Балканского [412] Союза, я думаю, что не выполню своего долга вполне, если не скажу всего, что будет нужно будущему историку, который должен будет окончательно высказаться по вопросу об этом распределении.
I. Первая сербо-болгарская война
Два раза в течение двадцати восьми лет сербы объявляли нам войну.
В первый раз это было 1 ноября 1885 года. Милан пожелал расстроить соединение Болгарии с Восточной Румелией; это соединение было встречено с восторгом и в Англии и во Франции. Покойный император Александр III сказал депутации, отправленной в Копенгаген просить его одобрения, что «о разъединении и речи быть не может». Я сам слышал эти слова, так как был членом этой депутации.
Из Копенгагена я, по приказанию тогдашнего болгарского правительства, поехал в Лондон защищать дело соединения от противодействий со стороны Милана. 4 (16) октября, когда я представлялся тогдашнему министру иностранных дел лорду Сользбери, я случайно встретился в приемной министерства с сербским полномочным министром в Англии, г-ном Чедомилом Миатовичем. Из того, как он защищал тогдашнюю политику Милана, я с ужасом видел, по каким несостоятельным мотивам тогдашний король Сербии собирался бросить один братский народ против другого.
«Г-н Миатович признает, — писал я тогда по поводу этой встречи нашему министру иностранных дел, — что сербы пропустили момент для нашествия в Старую Сербию, и так как теперь, если они решат напасть на Турцию, они будут побеждены, то поэтому, вероятно, король Милан, чтобы хоть что-нибудь сделать, должен будет вступить в Болгарию». — «Это будет очень жаль, — заметил г-н Миатович, — и дай бог, чтобы нашлось [413] в последнюю минуту какое-нибудь средство предотвратить эту опасность. Но что делать, когда и Ваше правительство вот уже три года не хорошо живет с нами. Отчего Вы захватили Брегово? Почему обещали выслать Пашича и Павловича, а позволяете им интриговать против нас? Почему произвели этот переворот, не уговорившись предварительно с нами? Почему и теперь не обращаетесь к нам, чтобы столковаться по-братски? Вот главные жалобы г-на Миатовича против нас». Я не упустил случая дать г-ну Миатовичу необходимые ответы и довел его до признания, что и для них будет очень опасно, если их безрассудное нападение на Болгарию вызовет затруднения и вмешательства, последствия которых их близорукий эгоизм еще не в состоянии предвидеть. Только одно замечание г-на Миатовича, думаю я, заслуживает внимания, а именно то, что нужно остановить всех сербских агитаторов. Наше правительство, если еще не сделало этого, должно сделать перед сербским правительством поступки о прямом соглашении.
Нужно здесь же прибавить, что тогдашнее болгарское правительство и до получения моего доклада послало в Сербию делегата, покойного г-на Грекова, но его не приняли. Если бы он был принят, то он мог бы опровергнуть безосновательные утверждения адвоката короля Милана, будто мы захватили небольшой островок в Брегово и будто мы не интернировали г-на Пашича.
Ирония судьбы хотела, чтобы тогдашний болгарский чиновник, г-н Пашич, впоследствии стал министром-председателем Сербии и чтобы г-н Миатович должен был защищать его противоболгарскую политику.
На Западе тогдашняя политика Милана не пользовалась популярностью. Она единодушно осуждалась в Англии. Красноречивым выражением этого осуждения является нижеследующее письмо великого Гладстона, которое он тогда прислал мне. [414]
Хаурден-Кэстл, 15 октября 1885 г.Любезный Господин!
Я имел честь получить Ваше письмо и едва ли должен уверять Вас в том, что я продолжаю интересоваться делами Балканского полуострова и особенно делами Болгарии.
С удивлением увидал я в газетах мое частное письмо (или его значительную часть) к г-ну де Лавелэ, которое, как я предполагаю, было переведено и перепереведено. Как бы то ни было, надеюсь, не будет вредным, если из этого письма станет ясно, что я стою за признание совершившегося факта, что я надеюсь, что присоединение будет реальным и что я совсем не одобряю, поскольку я имею сведения об этом, движения в роде тех, путем которых запугивают Вас Сербия и Греция, чьи права на вмешательство в дела стран, лежащих вне их границ, я не могу признать. Я не думаю, что имею право сказать больше, так как в этих запутанных делах гораздо легче человеку сделать зло, чем добро. Во всяком случае я не упущу отнестись с самым большим вниманием ко всякому письму от Вас.
Остаюсь, любезный господин, Ваш верный У. Е. Гладстон.
Однако, несмотря на возмущение европейского общественного мнения, Милан, возбуждаемый тогдашним австрийским правительством, объявил нам войну посланием, поразительно сходным с прокламациями некоторых великих сил в настоящей великой войне. Вот извлечение из сообщения об объявлении войны, отправленного, как я уже сказал, 1 (13) ноября 1885 года:
«Командующий I дивизией и пограничные власти одновременно сообщают, что болгарские войска [415] напали сегодня, 1 (13) ноября, в 7 ½ часов утра, на позицию, занятую одним батальоном 1 пехотного полка на сербской территории, в окрестностях Власины. Королевское правительство видит в этом немотивированном нападении объявление войны, и я Вас прошу дать знать г-ну министру иностранных дел в Болгарии, что Сербия, принимая последствия этого нападения, считает себя в войне с Болгарией с субботы, 2 (14) ноября, с 6 часов утра».
Известно, что никакого нападения со стороны болгар тогда не было. Известно также, как кончилась эта война, объявленная без всяких мотивов против братской страны, когда эта последняя отправила все свои войска против турок. Милан был разбит в две недели. Болгарские войска на пути к Нишу были остановлены представителем Австрии, графом Кевенхюллером. А 20 января 1886 года в Бухаресте открылась конференция для подписания мира между победительницей Болгарией и побежденной Сербией. По странному совпадению, делегатом от Болгарии был я, а от Сербии — г. Миатович.
И случилось тогда небывалое в истории конференций событие.
После того как мы согласились с г-ном Миатовичем относительно первых двух статей — по восстановлению мира и приятельства между обоими государствами и по амнистии, — пришла телеграмма от Милана, в которой сообщалось, что он соглашается принять только одну единственную статью: «La paix est retablie entre la Serbie et la Bulgarie á dater du jour de la signature du present traite» — мир восстанавливается между Сербией и Болгарией со дня подписания настоящего договора. И мы подписали тогда договор о мире, содержащий эту единственную статью, причем мы не взяли у Сербии ни пяди земли, населенной сербами. [416]
Конечно, беспристрастная история не сочтет виновным сербский народ за достойные осуждения дела его тогдашнего короля. Но, думаю, и мы имеем право ждать, что она не осудит и болгарский народ, не ответственный за частичную атаку 16 июня, за это достойное осуждения дело неответственных факторов, которыми сербское правительство воспользовалось, чтобы отнять у нас обширные земли, признанные им за Болгарией по договору от 29 февраля 1912 года.
II. Вторая сербо-болгарская война
Как при рассмотрении междусоюзнических отношений во время Балканской войны, так и в беглых заметках об объявлении второй сербо-болгарской войны я буду пользоваться неболгарскими документами.
16 июня происходит нападение. А уже 17 болгарское правительство дает приказ остановить военные действия и просит г-на Неклюдова телеграфировать в Петроград, что Болгария просит посредничества России и о прекращении военных действий со стороны Сербии и Греции. И г-н Неклюдов телеграфировал следующее (Русская Оранжевая Книга, № 271).
«Согласно полученным сегодня известиям, произошли довольно серьезные столкновения болгарских войск с греческими и сербскими. Ввиду предстоящего выезда своего в С.-Петербург, г-н Данев усиленно просит Вас сделать возможное в Белграде и Афинах, дабы предупредить дальнейшие столкновения(Подп.) Неклюдов.
Г-н Сазонов немедленно телеграфировал об этой просьбе русским представителям в Греции и Сербии. Телеграфировал он и в Софию в успокоительном смысле. [417] Из Афин были получены более примирительные депеши. Из Белграда, однако, пришел решительный отказ. Вот эти телеграммы (Оранжевая Книга, №№ 276, 274, 279, 278):
Министр иностранных дел посланнику в СофииС.-Петербург, 17 июня 1913 г.
Укажите г-ну Даневу, что всякое осложнение на границе затруднят получение сербского согласия на передачу нам меморандума, вызывая новое возбуждение умов и ставя г-на Пашича в тупик. Думаем, что г-н Данев не хочет войны, и потому ему следует принять решительные меры к тому, чтобы в передовых войсках водворилось спокойствие.
(Подп.) Сазонов.
Посланник в Афинах.17 июня 1913 г.
Ввиду одновременной атаки болгар на сербском и греческом фронтах король выезжает в Салоники для принятия командования греческой армией. Флот получил экстренное приказание отплыть к Элефтерису, где, по официальным сведениям, греческий отряд отрезан наступающими болгарскими силами. Г-н Венизелос считает, что, хотя война не объявлена, греческое правительство все же принуждено принять соответственные меры обороны. Оно еще готово идти на примирение, если со стороны болгарского правительства последует официальное сообщение о том, что наступление болгарских войск явилось следствием недоразумения.
(Подп.) Демидов. [418]
Посланник в Афинах.18 июня 1913 г.
Г-н Венизелос сообщил мне, что внезапное нападение болгар, состоявшееся, несомненно, по преднамеренному общему плану и вытеснившее греков из многих занятых ими важных пунктов, создает для Греции обязанность продвинуть вперед войска для обороны самих Салоник, угрожаемых ныне неприятелем.
Министр усматривает в генеральном болгарском наступлении попытку создать совершившийся факт и насильственными средствами закрепить оккупационные права болгар на греческие области. При таких условиях он не может выехать ранее получения от болгарского правительства формального отречения от его последних действий — обратного отозвания болгарских войск до демаркационной линии, установленной протоколом, и официального заявления о принятии Болгарией обязательного арбитража, хотя бы и не общего, а одновременного с сербо-болгарским, по разграничению. Положение критическое.
(Подп.) Демидов.
В тот же день, однако, г-н Гартвиг телеграфировал из Белграда, что всякое мирное воздействие на правительство будет бессильно в силу всеобщего возбуждения, достигшего крайних пределов.
И не было больше пользы от какого бы то ни было воздействия на влиятельного Гартвига, так как раньше еще, чем его последняя телеграмма прибыла в Петроград, Сербия объявила войну Болгарии. Вот текст прокламации, о которой я говорил выше и в которой провозглашалась братоубийственная война. [419]
ПРИКАЗВерховного Командующего
от 18 июня 1913 года в Белграде
Солдаты!
По моему приказу от 6 октября прошлого года я позвал вас на войну против Турции для освобождения наших угнетаемых братьев, для освещения печального Косово. В течение неполного месяца вы своим мужеством, беспримерной храбростью и самопожертвованием победили неприятеля, освободили Косово.
Солдаты!
Война на Балканах окончена. Наши братья освобождены. Мир с Турцией заключен. Теперь вам следовало бы вернуться по домам, к своей работе, к своим родным, к своим милым и дорогим, которые вас с нетерпением ожидают.
К моему большому сожалению, мои дорогие солдаты, вы не можете еще вернуться по домам. Вы еще не можете увидеться со своими милыми и дорогими, не можете отдохнуть от тяжелых трудов. Болгары, вчерашние наши союзники, вместе с которыми еще недавно мы боролись плечо к плечу, которым мы, как настоящие братья, помогали всей душой и своею кровью облили их дорого стоящий Адрианополь, болгары оспаривают у нас те земли в Македонии, которые мы одни с такими жертвами приобрели. Болгария, вдвое увеличившаяся в этой общей союзнической войне, не уступает вдвое меньшей Сербии ни Прилепа королевича Марко, ни Битоля, где вы, мои храбрецы, так прославились и откуда выгнали последние турецкие войска, боровшиеся против нас. Болгария, [420] окруженная двумя морями, не дает Сербии связаться ни с одним морем. Сербия и ее творцы — сербская армия — не могут и не должны допустить этого. Они должны свои приобретения, свои кровавые приобретения беречь и охранять от всякого, даже и от своего вчерашнего союзника — болгар.
С нами вместе против болгар идут в войне и наши союзники — греки, у которых болгары также хотят отнять то, что они приобрели, и наши братья-черногорцы, потому что они хотят защищать сербскую землю.
Солдаты!
Во имя бога и нашего правого дела — вперед! Снова развейте сербское победоносное знамя и понесите его победоносно перед рядами нашего нового врага, как победоносно вы пронесли его от Вардара до Солуни, через Прилеп и Битоль, через Косово и Призрен.
Вперед, солдаты! Любящим Отечество и праведным помогает бог!
Петр (С.р.)
Настоящий приказ прочесть всем солдатам.
Начальник штаба верховной команды, почетный адъютант е.в. короля, воевода Р. Путник (С.р.)
VIII пехотный полк II призыва, народная армия № 222, 18 июня 1913 года.
Коменданту 1 батальона, для соответствующего распоряжения. Прочесть в батальоне при торжественной обстановке.
18 июня 1913 года. Орах.
Комендант, подполковник Симеон Иованович. [421]
Как видит читатель, в этом манифесте нет ни слова об атаках болгар, совершенных 16 июня, об атаках, которые, по словам г-на Гартвига, были причиной сильного возбуждения в Белграде. Очевидно, прокламация была напечатана до этих атак; тем более, что, изданная 18 июня в Белграде, она не могла 18-го же июня попасть в руки Орахского коменданта, подполковника Симеона Иовановича. Впрочем, по фотографии этого документа, помещенной в газете «Мир» от 25 июня 1913 года и которую я воспроизвожу в настоящей книге, видно, что в заглавии число «18 июня» и «в Белграде» написаны рукой.
Выступили и Греция с Сербией. Король Константин, как это устанавливается рапортом комиссии Карнеги, выехал еще 14 (27) июня в Солунь с прокламацией о войне против болгар в кармане. И к страхам Балканской войны присоединились ужасы войны междусоюзнической. Снова печать Каина заклеймила народы, которые стали так симпатичны всему образованному миру своей решительностью и своею храбростью в борьбе за свободу.
Писали тогда газеты, которые потом своим влиянием так много помогли грекам и сербам, что все союзники одинаково ответственны за эту последнюю войну. «Русское Слово» заявило, что если Сербия и Греция не прекратят военных действий, то тяжелая ответственность за братоубийственную резню падет на белградских и афинских политических деятелей. «Если эти последние отклонят предложение г-на Данева о прекращении враждебных действий, — продолжала та же русская газета, — они тем самым покажут вероломство и двуличность своей политики». Отозвалась 21 июня (4 июля) и «Temps», говоря, что хотя, как видно, болгары и напали первые, но сербы тотчас же показали, что только ожидали случая, чтобы обратить схватки аванпостов в настоящую войну. Греки, жаловавшиеся в последнее время на снаряды, брошенные в их флот болгарами в Кавале, покрыли себя позором бесславной резни 1200 болгарских солдат в Солуни. [422]
Одну поправку, думаю, история внесет в этот приговор. А именно: что в то время, как в Болгарии провинились только неответственные факторы, — у других ответственные правительства отнеслись к подписанным ими договорам как к клочкам бумаги. Самым бесцеремонным образом были растоптаны эти договоры.
И кто знает, те, кто вне Болгарии усерднее всех растаптывали эти договоры, не будут ли первыми раскаиваться в этом? Крах Балканского Союза и нынешняя великая война не кроют ли в себе для них неожиданностей и разочарований?
Мученик возвышенного идеала, который он поставил себе в своей непреложной цели, Балканский Союз умер мученической смертью. Нет ничего более тяжелого, чем междусоюзнические схватки, как та солунская, о которой пишет французская газета, и чем междусоюзнические битвы, облившие кровью поля только что освобожденных общей союзнической кровью македонских и фракийских областей. Нет ничего печальнее того способа, по которому в Бухаресте, на этом лобном месте Балканского Союза, была похоронена та этническая автономия балканских народов со всеми ее последствиями, которая была единодушно указана союзными балканскими государствами, как цель их лиги, как объект того, что преследовали они своей мобилизацией. По Бухарестскому договору не только болгарские земли были разделены между сподвижниками по краху Союза, но болгарам — жителям отнятых у Болгарии земель — не были гарантированы даже самые существенные последствия этнической автономии{5}. В столице Румынии были забыты кардинальные условия умиротворения Балканского полуострова, была забыта и [423] вечная истина, что не следует злоупотреблять силой. «C'est au moment ou Ton veut redoubler de force qu'on doit redoubler de grace», — сказал Э. Ростан. Именно когда человек желает стать вдвое сильнее, он должен стать вдвое милостивее. Для Болгарии не оказалось милости у тех, кому она принесла столь же бесспорные, сколь и бесценные услуги. Не оказалось милости для страны, которая непосильными жертвами сломила главную мощь турок и таким образом облегчила задачу своим нынешним противникам.
Болгария была ограблена, погублена, унижена, обесславлена.
Есть боли, которые немы. Неизгладимым горестям подобает молчание. И если я, сломленный этими болями и этими горестями, нахожу теперь силу высказаться, то делаю это потому, что считаю своим повелительным долгом еще до окончания нынешней кровавой распри раскрыть все то, что я знаю по вопросу об ответственности по краху Балканского Союза: этот крах не только вызвал новый хаос на Балканском полуострове, но и мощно содействовал началу великой войны. Если суд над частными лицами есть наиболее трудная и наиболее благородная функция, доверенная человеку по отношению к обществу, то гораздо труднее и возвышеннее миссия, когда на него возлагается суд над народами. И прежде чем общественное мнение цивилизованного мира выскажет приговор по ответственности болгарского народа за разрушение Балканского Союза, необходимо, я думаю, терпеливо выслушать основанные на фактах и документах объяснения болгар, которые были непоколебимыми защитниками этого Союза, непримиримыми противниками его врагов.
Самые страшные из этих врагов не были в Болгарии. Не здесь они и теперь. Впервые после междусоюзнической войны в болгарском парламенте заговорили о восстановлении того сближения между балканскими народами, крушение которого принесло и им, и целому [424] миру неисчислимые бедствия. И считается оно осуществимым и теперь, если будет удовлетворена Болгария, так как никакие жизненные интересы Сербии и Греции не требовали произведенного в Бухаресте раздела Македонии. Ведь иначе Сербия не согласилась бы по договору от 29 февраля 1912 года уступить Болгарии так называемую бесспорную зону Македонии, а Греция через гг. Венизелоса и Геннадиуса («Преступное безумие», стр. 12) не предлагала бы, чтобы Болгария уступила ей только Солунь, так, чтобы границей была «линия озер по основанию Халкидики».
Никто не отрицает героизма, с которым сербский народ плечо к плечу с Тройственным Согласием борется теперь против великой державы. Но никто не будет отрицать, что не он разгромит эту великую силу. Способно ее разгромить только то Тройственное Согласие, которое не вступило бы в исполинскую войну и не принесло бы тех жертв, которые оно приносит, если бы не приходилось спасать Сербию и Бельгию. Весь мир преклоняется перед храбростью и самоотверженностью этих двух народов. Но если самоотверженность и храбрость создают титулы свободы и объединения, если народы, которые их проявляют, заслуживают того, чтобы быть избавленными от гибели, то не приобрел ли и болгарский народ подобных титулов, не заслужил ли и он такой же самой судьбы? Спасая Сербию и Бельгию, истощаются великие силы. Никаких жертв от этих великих сил не просит Болгария, не за ее спасение бьются они теперь. Но Болгария имеет право, за былые услуги свои по разгрому Турции, за услуги, которые гораздо значительнее услуг Сербии по разгрому Австрии, имеет право, говорю я, требовать справедливости от этих великих сил, требовать, чтобы по отношению к ней были приложены те спасительные принципы, которые так авторитетно поставлены целью настоящей войны. 9 ноября прошлого года на банкете в Гуид-Холле французский посланник в Лондоне г. Поль Камбон, говоря от имени сил Тройственного Согласия, сказал, что последнее [425] бьется за маленькие угнетенные народности. Десять дней спустя после этой речи, английский центральный комитет для осведомления общественного мнения о причинах войны разослал циркуляр, подписанный нынешним английским министром-председателем г-ном Асквитом и двумя бывшими министрами-председателями Англии, лордом Розбери и г-ном Бальфуром. В этом воззвании говорится следующее:
«Наше дело вдвойне правое, потому что мы бьемся не только в защиту нашего существования, нашей свободы, но и за право маленьких народов наслаждаться такой же свободой; и за цивилизацию и демократию, как мы их понимаем».
Если такова цель Тройственного Согласия, если оно желает того прочного мира, который должен основываться на принципе свободного самоопределения народов, то мыслимо ли, чтобы Болгарии было отказано в том, что и великие силы, и балканские государства до крушения Балканского Союза считали принадлежащим ей? Будет ли оставлена неисправленной несправедливость, совершенная в Бухаресте? Останется ли неисправленной она даже и в том случае, если Болгария поздно примет участие в настоящей войне, как поздно приняла участие и Сербия в войне 1877 года, или если она совсем не примет участия, как совсем не приняла участия в 1877 году Греция? Тогда были удовлетворены желания и сербов, и греков. Останутся ли неудовлетворенными теперь только желания Болгарии? Res sacra miser. Несчастный — священная вещь. Обиженная, бедная Болгария имеет, я думаю, больше кого бы то ни было право на то, чтобы ее судили беспристрастно, право на то, чтобы с ней обращались как с другими. [426]