Караульная служба

В начале октября вся 12-я армия оказалась в тяжелом положении. В середине сентября мы еще надеялись, что линия фронта выровняется и положение нашего полка улучшится.

Однако новое мощное наступление белых вынудило 12-ю армию вновь отойти. В середине октября наш кавалерийский полк, выполняя задачу арьергарда, оказался под Черниговом. Мы постоянно вели бои с противником.

Это были тяжелые дни. Баи шли днем и ночью. Мы получили приказ — во что бы то ни стало как можно дольше задерживать белых. Особенно туго приходилось нам в районе железной дороги, ведущей в Чернигов. К сожалению, на этом участке у нас не было бронепоезда, который, безусловно, очень помог бы нам.

Вскоре мы отошли от Чернигова в северном направлении. В постоянных боях наши части понесли большие потери в живой силе и технике. Под Гомелем мы узнали, что по соседству с нами сражается интернациональная бригада. Она тоже несла тяжелые потери.

В конце октября 1919 года из штаба 12-й армии наш полк получил новый приказ — бороться с отдельными отрядами и группами противника в нашем тылу. Собственно, это была та же самая задача, что и летом, — борьба с бандитизмом. Но за истекшие месяцы политическая обстановка в стране резко изменилась в пользу пролетарской [206] диктатуры. Части Красной Армии наносили противнику одно поражение за другим, и постепенно все большему числу людей становилось ясно, что завоевания революции удалось отстоять. Однако разбитые, но еще полностью не уничтоженные отряды белых продолжали нарушать жизнь мирного населения. Бандиты грабили и убивали средь бела дня, так что борьба с ними имела чрезвычайно важное значение.

Штаб нашего полка тесно взаимодействовал с местным военным ревтрибуналом, который силой закона защищал правопорядок. Судебные заседания по делу пойманных бандитов и контрреволюционеров, как правило, проводились при открытых дверях, чтобы жители могли присутствовать на них и слышать, как органы Советской власти отстаивают их права. Такие процессы над контрреволюционными элементами имели большое политическое значение.

Поставленная перед нами задача требовала большой гибкости и умения установить прочный контакт с местными партийными и советскими органами, да и с самим населением. Только при их помощи и поддержке мы могли рассчитывать на успех. На Украине к этому времени начали действовать отряды ЧК. Наши эскадроны расквартировались по районам, а штаб полка с артиллерией и саперным подразделением находился недалеко от Гомеля — в селе Костюково. Неподалеку от нас расположились тылы с лазаретом и ветеринарным пунктом.

Хочу привести несколько примеров из нашей боевой деятельности, чтобы читатель имел представление о том, как мы боролись против врагов пролетарской власти.

Однажды в ревтрибунал пришло сообщение, что в одном из сел ночью появилась вооруженная банда, человек двадцать, ограбила кассу филиала госбанка, избила председателя сельсовета, а секретаря комсомольской организации забрала с собой. Бандиты избили несколько жителей села, взяли у них все продукты, а дома подожгли.

Село это находилось в районе действий первого кавдивизиона. На место происшествия был послан эскадрон Яновича с несколькими членами военного трибунала. Местные жители помогли нашим бойцам напасть на след бандитов. Началось их преследование. Удалось захватить нескольких бандитов. Пленные рассказали, что их банда состоит из пятидесяти человек, в основном кулаков и спекулянтов. Скрываются они подальше от сел, так как боятся мести [207] населения. Вскоре удалось поймать еще двадцать бандитов. От них мы узнали, что у бандитов в селе имеются помощники, которые наводят их на цель.

Схваченных бандитов мы по совету жителей заперли в церкви. Военный трибунал по всем правилам приступил к разбирательству дела. К этому времени в селе была уже создана своя милиция. Оружие милиционерам выдал Янович. Оставив в селе один кавалерийский взвод, Янович с остальными бойцами выехал прочесать окрестности. Во время этого рейда задержали еще пятнадцать подозрительных лиц, которые тоже были переданы военному трибуналу.

В ходе расследования выяснилось, что кулацкая банда стремилась свергнуть Советскую власть на местах. Бандиты создали контрреволюционную организацию, которая сплачивала вокруг себя всех врагов революции. Члены Этой организации распространяли среди местного населения всевозможные провокационные слухи, стараясь убедить жителей в слабости Красной Армии, которая никак, мол, не может защитить население. Когда в районе начали действовать органы ЧК, бандиты обнаглели еще больше. Ревтрибунал приговорил девятерых к расстрелу, других — к различным срокам тюремного заключения, а нескольких человек освободил из-под стражи. Когда зачитали приговор, освобожденные удивленно переглянулись и не тронулись с места. Председатель ревтрибунала еще раз сказал им, что они свободны и могут идти на все четыре стороны.

Такое решение ревтрибунала давало возможность этим людям, попавшим в банду в результате заблуждения, понять, что Советская власть не считает их совсем потерянными для общества и потому выпускает на свободу.

Подобные приговоры выносились ревтрибуналами и в других районах. Через несколько недель в районе действия нашего полка стало спокойнее. Советские и партийные органы приступили к выполнению своих обязанностей. Правильное применение социалистических законов по отношению к преступникам и просто заблуждающимся сыграло важную воспитательную роль. Многие заблуждавшиеся люди покинули бандитские отряды и вернулись к мирной жизни.

Выполняя поставленные задачи, мы постоянно находились в боевой готовности и не знали покоя ни днем, ни ночыо. Иногда приходилось совершать большие переходы [208] верхом. Это сильно изматывало бойцов, но они не падали духом.

Большие затруднения были у нас с продовольствием, а также с фуражом для лошадей. Как правило, выручало население. Гостеприимные жители кормили и нас и наших коней. Кроме того, нам нужно было устраиваться с жильем, так как становилось все холоднее.

Словом, нерешенных проблем было достаточно. Однако никто из наших бойцов не выражал недовольства, хотя, нужно сказать, бороться с бандитами было намного труднее, чем воевать с белыми в открытом бою.

* * *

Командир пятого эскадрона Андрей Виницкий и многие из его бойцов были уроженцами Полтавщины, и мы, разумеется, постарались сделать так, чтобы этот эскадрон действовал в родных местах. За одну только неделю в эскадрон Виницкого вступило более ста украинских добровольцев. Лошади и сбруя у нас имелись, не хватало только обмундирования для бойцов. Вскоре эскадрой Виницкого разросся до трехсот сабель, да и в других эскадронах оказалось по шестьдесят — семьдесят русских бойцов. Я обратился к командованию 12-й армии с предложением преобразовать эскадрон Виницкого в самостоятельный кавдивизион. Мое предложение было принято. Так у нас появился третий кавдивизион. Командиром кавдивизиона стал Андрей Виницкий.

В ходе боев наш полк понес большие потери, и потому мы провели кое-какие перестановки. Наш первый кавдивизион, как и второй, остался в четырехэскадронном составе. Командиром восьмого эскадрона вместо раненого Альберта Сабо назначили Шандора Шагвари.

Виницкий по характеру был скромным человеком. Когда я сообщил, что приказом командующего армией он назначается командиром кавдивизиона, Андрей покраснел от смущения, а потом попросил, чтобы он и его бойцы до конца войны оставались в составе полка, с которым так сроднились.

В один прекрасный день я имел удовольствие лично познакомиться с отцом Виницкого, который приезжал навестить сына. У старика было пятеро детей — две дочери и три сына. Андрей был старшим. Отец Андрея, крестьянин-середняк, в первую мировую войну командовал взводом, [209] потом его ранило в левую ногу. Старик говорил, что он ненавидит старые порядки, симпатизирует Советской власти и готов оказывать ей посильную помощь. Младший сын его добровольцем записался в дивизион Андрея. Узнав, что белые отобрали у старика лошадь и телегу, я приказал выдать ему пару хороших лошадей и повозку — в награду за то, что он так хорошо воспитал Андрея.

* * *

В конце ноября меня вызвали в штаб армии. Товарищ Муралов принял меня в присутствии начальника штаба Федулова. Сначала командарм поинтересовался нашим житьем-бытьем, спросил о потерях, о настроении бойцов.

Я подробно доложил по всем вопросам. Затем Муралов сообщил мне, что наш кавполк выводится из состава 12-й армии и передается в распоряжение штаба Южного фронта.

— Подробности нового назначения вам сообщит товарищ Федулов, — проговорил в заключение Муралов. — Интернациональная бригада выводится в резерв, а третий интернациональный стрелковый полк Гавро пока остается в составе одной из дивизий армии. Жаль, что вам не удалось встретиться с ним. Вчера он был у нас в штабе фронта.

Дальше разговор пошел о том, как нам поскорее погрузиться в эшелон и попасть на новое место.

Прощаясь, товарищ Федулов предупредил меня, чтобы мы ни на минуту не забывали о бдительности.

В разговоре с Федуловым выяснилось, что для переброски нашего полка потребуется почти две сотни вагонов, то есть по меньшей мере пять больших эшелонов. Но где взять такое количество подвижного состава? Война нанесла большой ущерб железной дороге. Один только наш полк повредил немало путей. А сколько вагонов и паровозов пустили мы под откос! Правда, все это делалось в борьбе с противником. А вот теперь пришло время, когда вагоны понадобились нам самим. Нужно было позаботиться и об отоплении вагонов — погода стояла холодная. Но где достать печки-буржуйки?

В первую очередь предстояло навести порядок в собственных тылах, то есть сдать все лишнее — лошадей, снаряжение, боеприпасы, чтобы не тащить все это с собой. Йокличка за неделю раздобыл и вагоны, и печки. Но тут возникла новая проблема: как в пути кормить и поить лошадей. [210] Следовало заранее запланировать остановки на станциях, где есть возможность напоить и накормить лошадей.

Согласно приказу штаба армии кавдивизион Виницкого оставался в Гомеле в распоряжении штаба 12-й армии. Мы передали Андрею четыре пулемета и пятьдесят запасных лошадей. И тут всегда дисциплинированный Виницкий вдруг заупрямился: он хотел во что бы то ни стало ехать вместе с нашим полком. С большим трудом нам удалось уговорить Андрея не делать глупостей.

Мы тепло и трогательно простились с Виницким и его бойцами. Они проводили нас на станцию и посадили в вагоны. Расстались мы как старые боевые друзья, закаленные в боях с общим врагом. Перед отъездом мы с товарищами приехали в штаб к командарму. Муралов обнял и расцеловал нас.

— Еще встретимся, — сказал он на прощание.

* * *

Я действительно встретился с товарищем Мураловым. Было это после окончания гражданской войны. Муралов был комендантом гарнизона в Москве. При встрече он советовал мне не бросать военной службы и обещал помочь поступить в Военную академию имени Фрунзе. Я ответил ему шуткой: мол, мне из-за моего маленького роста не стоит оставаться в армии — лучше, видно, перейти на гражданку, тем более что и специальность у меня уже есть.

Когда штаб полка прибыл в Серпухов, мне сказали, чтобы я немедленно позвонил в штаб Южного фронта. Там сообщили, что наш кавполк направляется в Казань, в резерв Реввоенсовета Республики. Через месяц мы попали в Казань. Начальник тыла Йокличка и Новак со своими тремя эскадронами уже ждали нас там.

По прибытии в Казань нас принял командарм товарищ Гольдбергер. Он по-дружески беседовал с нами, интересовался настроением бойцов, сказал, что слышал о нас только хорошее и что теперь, после тяжелых боев, неплохо и отдохнуть.

Я поблагодарил начальника штаба за теплый прием, но не скрыл, что настроение у бойцов полка неважное, так [211] как мы совсем не ожидали, что нас снимут с фронта, где мы сражались с врагами Советской власти, и отзовут в резерв.

Бойцов разместили в казармах, в довольно сносных условиях. Труднее было разместить лошадей. В середине января 1920 года полк в полном составе собрался в Казани. На окраине города находился недействующий кирпичный завод. Заводские помещения мы на скорую руку переоборудовали под конюшни. Казармы же, где жили гусары, располагались примерно в километре от завода. За лошадьми ухаживали по очереди — по взводу от каждого эскадрона. Так что ежедневно целый эскадрон находился у нас в наряде, а остальные занимались боевой подготовкой. Зима в тот год была на редкость суровой. Полевых занятий мы не проводили, чтобы не поморозить бойцов, но лошадей выводили дважды в сутки.

Весь день был заполнен занятиями, однако это не воодушевляло бойцов. Они ходили понурившись и ворчали, что пустое времяпровождение вовсе не для них.

Прошел месяц, и многие бойцы заскучали, их потянуло на родину. Венгерское же реакционное правительство вело переговоры с Советским правительством лишь об обмене пленных офицеров.

Однажды меня вызвал к себе командарм Гольдбергер, Он рассказал о положении в Стране Советов, которая перестраивалась на мирный лад, и посоветовал постепенно готовить бойцов к необходимости демобилизации. Если кто-нибудь из бойцов хочет демобилизоваться уже сейчас, командование охотно поддержит это желание. При этом Советское правительство окажет демобилизованным помощь в переезде к месту жительства.

— В ближайшее воскресенье, — продолжал товарищ Гольдбергер, — мы ждем зарубежных гостей. Они приедут в Казань специальным поездом. Горком партии и горсовет устраивают торжественную встречу. От резервной армии на этих торжествах будет выставлен почетный караул. И хорошо бы нашим зарубежным гостям и жителям города встретиться с интернационалистами.

На совещании командиров полков был составлен подробный план торжества. Эскадрон, выделенный в почетный караул, получил новую кавалерийскую форму. От нашего полка в караул назначили десять бойцов. Гости прибывали в Казань в субботу. Город был празднично украшен. [212]

На перроне собрались ответственные партийные и советские работники, представители рабочего класса, трудового крестьянства, интеллигенция и военные. Многотысячная толпа народа на привокзальной площади ждала прибытия делегатов из многих стран мира.

И вот гости прибыли. Выйдя из вагонов, они попали в объятия встречающих. Пожатия рук, улыбки. Делегаты были из стран Азии и Африки. Жаль только, что поговорить с ними мы не могли — не знали языка. С перрона все двинулись на привокзальную площадь.

— Смотрите-ка, венгерские гусары! — вдруг крикнул кто-то из приезжих.

Несколько делегатов подошли к нам.

— Вы венгры? — спросили они.

Это была венгерская делегация. Я сразу же узнал товарища Бела Куна. Он тоже внимательно посмотрел на меня.

— А мы с вами не встречались? — спросил он.

— Да, встречались, — ответил я. — В апреле восемнадцатого года в Москве, в гостинице «Дрезден».

— Точно! — вспомнил Бела Кун. — Вы — тот самый печатник, который командовал ярославским батальоном чекистов!

Фамилии моей он уже, видимо, не помнил. Да и времени для разговора сейчас не было, так как все уже ушли далеко вперед.

Вечером того же дня Бела Кун навестил нас в казармах. Беседа затянулась за полночь. Бела Кун рассказал нам о Венгерской советской республике, о причинах ее гибели и о том кровавом терроре, который начался в Венгрии после падения республики. Бела Кун подчеркнул, что возвращение венгров-интернационалистов после окончания гражданской войны к себе на родину будет иметь важное значение и что интернационалисты должны развернуть революционную работу в массах.

— Ведь вы же теперь закаленные бойцы Красной Армии, — сказал он.

То же самое Бела Кун повторил и по-немецки, и по-румынски, и по-русски.

На следующий день погода выдалась как нельзя лучше. Был превосходный солнечный день. На центральной площади города, площади Карла Маркса, состоялся многотысячный митинг. Выступало несколько ораторов и среди них [213] Бела Кун. Сначала он говорил по-русски, а потом обратился к нам, интернационалистам, по-венгерски.

После митинга начался парад. Открыла парад школа красных младших командиров. После пехотных частей шла кавалерия. В голове нашей колонны торжественно плыло Красное знамя Реввоенсовета Республики. Мы были горды тем, что принимаем участие в этом параде и можем продемонстрировать свою солидарность с международным рабочим классом.

К сожалению, мне больше не пришлось в тот день поговорить с Бела Куном и его товарищами, так как гостей пригласили на заводы и фабрики, а поздно вечером они выехали в Москву.

На вокзале Бела Кун сообщил мне, что скоро начнется обмен пленными. Он посоветовал сделать все возможное, чтобы в Венгрию вернулось как можно больше военнопленных.

— Но смотрите, — предупредил меня Кун, — ни в коем случае не нарушайте принципа добровольности. Отправляя бывших красноармейцев в Венгрию, необходимо предусмотреть все меры безопасности, чтобы полиция Хорти не схватила и не бросила их в застенки.

Бела Кун сообщил также, что Советское правительство уже давно ведет переговоры с правительством Венгрии о том, чтобы освободить из тюрем и направить в Советский Союз бывших руководителей Венгерской советской республики.

Когда поезд тронулся, Бела Кун, стоя на подножке, крикнул мне, чтобы я обязательно разыскал его, как только окажусь в Москве.

Беседы с Бела Куном и его товарищами ободрили нас.

— Коммунистическая партия Венгрии действует, — говорили друг другу бойцы, — так что, попав на родину, мы сможем бороться.