Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Приложения

1. Письмо{86} государственного секретаря Южно-Африканской республики британскому агенту в Претории

Министерство иностранных дел.
Претория, 9 октября 1899 года.

Милостивый государь.

Правительство Южно-Африканской республики видит себя вынужденным еще раз напомнить правительству ее величества, королевы Великобритании и Ирландии, о лондонской конвенции 1884 года, заключенной между названной республикою и соединенным королевством.

В пункте 14 этой конвенции перечислены те права, которые гарантируются белому населению этой республики. Эти права заключаются в следующем:

«Все иностранцы (не туземцы), которые подчинятся законам Южно-Африканской республики, будут иметь право: a) прибыть, переезжать и пребывать со своими семьями в любой части территории Южно-Африканской республики (Трансвааля); b) нанимать или приобретать в собственность дома, фабрики, пакгаузы и лавки с принадлежащими к ним усадебными землями; c) вести беспрепятственно всякие дела лично или через каких-либо агентов;

d) наконец, они не будут обложены никакими податями или налогами, общими или местными, кроме тех, которыми обложены туземцы. Это относится ко всем видам налогов, поголовному, поземельному, торговому и промышленному».

Наше правительство считает затем своим долгом указать на то, что перечисленными правами исчерпывается все, что британское правительство требовало для иноземного населения этой республики и на что наше правительство выразило согласие. Только в случае нарушения этих привилегий, британское правительство имело бы право протеста или вмешательства. Урегулирование всех дальнейших вопросов, касающихся прав и обязанностей иноземного населения, было предоставлено упомянутою конвенциею правительству и народному представительству Южно-Африканской республики.

К числу вопросов последней категории относится также вопрос о подаче голосов и о выборах в этой республике. Хотя оба эти вопроса всецело и вне всякого сомнения входят в компетенцию нашего правительства, тем не менее, оно признало возможным дружественным образом советоваться по этому предмету с британским правительством. Никакого права при этом правительству ее величества не предоставлялось. При составлении законов о подаче голосов и выборах, правительство республики продолжало иметь в виду этот дружественный обмен мыслей.

Дружественный характер этого обмена мыслей, однако, постепенно ослабевал и заменялся, со стороны британского правительства, все более и более угрожающим тоном.

Умы населения Трансвааля и всей южной Африки более и более возбуждались. Значительного напряжения достигло это возбуждение, когда британское правительство заявило свое неудовольствие по поводу законов о подаче голосов и о выборах. Напряжение еще усилилось, когда британское правительство в ноте своей от 25 сентября 1899 года прекратило всякий дружественный обмен мыслей и заявило, что оно вынуждено установить свои собственные положения по этому предмету.

Наше правительство может усмотреть в этом сообщении лишь новое нарушение конвенции 1884 года. Эта последняя не дает британскому правительству права разрешать односторонне вопроса, который безраздельно принадлежит к числу внутренних вопросов и уже разрешен нашим правительством.

Переписка по указанным вопросам вызвала не только волнение в умах, но и застой в промышленном и торговом мире и убытки с этим сопряженные.

Это побудило британское правительство настаивать на скорейшем разрешении вопросов в желательном ему смысле и назначить, наконец, двухсуточный срок (несколько затем продолженный) для ответа на ноту от 12 сентября (на которую тем временем уже последовал наш ответ от 15 сентября), и на ноту от 25 сентября.

Дружественный обмен мыслей был прерван, и британское правительство заявило, что в скором времени сделает предложение для окончательного разрешения вопроса. Хотя это обещание было повторено еще раз, но никакого предложения не последовало.

Пока дружественный обмен мыслей еще продолжался, британское правительство стало стягивать свои войска и располагать их вдоль границ республики.

Вспоминая то, что происходило в нашей республике в прежнее время (более точное указание излишне), наше правительство не могло не усматривать в сосредоточении войск угрозу независимости республики. Никакого законного повода к подобному скопленью войск на нашей границе нельзя было подыскать.

Когда наше правительство сделало по этому предмету запрос высшему комиссару, то получило, к величайшему изумлению своему, ответ, в котором, хотя лишь косвенно, высказывалось обвинение в том, что республика подготовляет нападение на колонии ее величества.

В то же самое время был сделан таинственный намек на возможные усложнения. Этим самым наше правительство как бы укреплялось в своем предположении, что независимости республики угрожает опасность.

В видах предупреждения возможных случайностей, правительство республики оказалось вынужденным двинуть к границам некоторую часть своих бюргеров, на случай необходимости самообороны.

Необыкновенное усиление войск на границах республики носило, таким образом, характер незаконного вмешательства во внутренние дела республики, в противность конвенции 1884 года, и вызвало порядок вещей, который правительство республики не могло не считать крайне ненормальным.

Наше правительство признавало вследствие этого своим долгом, в интересах всей южной Африки, покончить с этим делом как можно скорее. Оно считает себя обязанным серьезно и убедительно настаивать перед правительством ее величества на возможно скором и окончательном прекращении ненормального положения вещей. Вследствие этого наше правительство вынуждено поставить следующие требования:

а) Все спорные пункты должны быть разрешены путем третейского суда или другим дружественным путем, который изберут оба правительства.

b) Войска с границы должны быть немедленно отозваны.

с) Все войска, которые прибыли в южную Африку после 1 июня 1899 года, должны быть постепенно выведены. Наше правительство даст со своей стороны обещание, что в течение известного периода времени, который будет определен по обоюдному соглашению, не произойдет с нашей стороны на территории британской империи никакого враждебного воздействия, либо нападения. Вследствие этого, наше правительство отзовет вооруженных бюргеров от границ.

d) Войска ее величества, находящиеся в настоящее время на море, не высадятся ни в одном из портов южной Африки.

Наше правительство вынуждено настаивать на немедленном и утвердительном ответе на перечисленные пункты и убедительно просит правительство ее величества ответить до 11 октября сего года, 5 часов пополудни.

Если в течение этого времени, против нашего ожидания, не последует удовлетворительного ответа, то правительство, к глубочайшему сожалению, будетъ принуждено счесть действия правительства ее величества за формальное объявление войны. Таковым будет признано и всякое новое движение войск по направлению к нашим границам в течение указанного промежутка времени. Наше правительство не будет считать себя ответственным за возможные последствия.

Имею честь быть и пр.

Ф. В. Рейц, государственный секретарь.

2. Телеграммы г. Чемберлена

I.

От г. Чемберлена высшему комиссару сэру Альфреду Мильнеру.

(Отправлена в 7 ч. 30м. пополудни 10 октября 1899 года).

Телеграмма.

10 октября, № 7.

Британский агент, вручая правительству Южно-Африканской республики ответ на ее послание, имеет потребовать свой паспорт в виду того, что это правительство заявило в своем сообщении, что неисполнение ее требований будет признано за формальное объявление войны.

II.

От г. Чемберлена высшему комиссару сэру Альфреду Мильнеру.

(Отправлена в 10 ч. 45 м. пополудни 10 октября 1899 года).

Телеграмма.

10 октября, № 8.

Правительство ее величества с искренним сожалением получило известие об окончательных требованиях правительства Южно-Африканской республики, изложенных в вашей телеграмме от 9 октября, № 3. В ответ вы имеете сообщить правительству Южно-Африканской республики, что условия, поставленные им, таковы, что правительство ее величества не считает возможным войти в их рассмотрение.

3. Переписка между обоими президентами республик и лордом Салисбюри

I.

От президентов Южно-Африканской и Оранжевой республик его превосходительству лорду Салисбюри.

Блумфонтейн, 5 марта 1900 года.

Кровь и слезы тысячей пострадавших в эту войну вопиют к небу. Южной Африке угрожает страшная нравственная и материальная гибель. Эти ужасные факты делают для воюющих сторон нравственно обязательным, как бы перед лицом Всемогущего Бога, поставить вопрос, зачем они воюют и заслуживает ли цель, к которой стремятся, этих страшных жертв.

Некоторые государственные люди в Англии утверждали и утверждают, что война началась и продолжается с определенною целью подорвать авторитет ее величества в южной Африке и создать независимое от правительства ее величества политическое целое из всей южной Африки.

Мы считаем своею обязанностью торжественно заявить, что война эта с самого начала была ничем иным, как только средством самообороны. Она началась лишь с целью сохранить независимость республики, которой угрожали.

Продолжаем мы войну только с целью удержать за общими республиками существование независимых политических единиц. Кроме того, мы должны иметь уверенность, что подданные ее величества, которые поддержали нас, не потерпят какого-либо ущерба ни в смысле личной безопасности, ни в материальном отношении. На этих условиях, и только на них одних, мы, как и прежде, желаем восстановления мира в южной Африке и окончания всех бедствий.

Если же правительство ее величества намерено уничтожить независимость республик, то нам и нашему народу не останется ничего иного, как идти дальше по избранному пути, несмотря на подавляющую силу британского могущества. Мы преисполнены надежды, что Бог, зажегший в наших сердцах и в сердцах наших отцов ярый огонь любви к свободе, не покинет нас и довершить Свое дело в нас и в детях наших.

Мы не решались ранее сделать подобного заявления, опасаясь, в виду наших военных успехов, оскорбить самолюбие английского народа.

Но теперь, после того, что пленением одной из нашихъ армий престиж британской монархии снова восстановлен и мы принуждены уступить занятые нами позиции, это затруднение устранено. Мы не смеем больше медлить заявлением вашему правительству и вашему народу перед лицом всего цивилизованного мира о том, за что мы боремся и под какими условиями готовы заключить мир.

II.

От лорда Салисбюри их превосходительствам президентам Южно-Африканской и Оранжевой республик.

Телеграмма.

Лондон, 11 марта, 1900 года.

Имею честь известить ваши превосходительства о получении вашей телеграммы от 5 сего марта. Содержание ее состояло главным образом в вопросе, предложенном правительству его величества, желает ли оно признать независимость обеих республик и вести переговоры о мире на этой предварительной основе.

В начале октября прошлого года между правительством его величества и республиками царил мир, основанный на конвенциях, между ними заключенных.

В течение нескольких месяцев правительства вели серьезные переговоры, целью которых было прекращение неблагоприятных условий, благодаря которым английским подданным приходилось выносить разные тягости.

Правительству его величества, было известно, что в течение этих переговоров Южно-Африканская республика призвала к оружию большое число своих граждан. В виду этого правительство его величества озаботилось, чтоб соответственно были усилены и гарнизоны в Натале и в Капской колонии. До этого времени со стороны Англии не последовало никакого нарушения прав, гарантированных конвенциями. Неожиданно правительство Южно-Африканской республики провозгласило оскорбительный ультиматум и объявило затем через два дня его величеству войну.

Оранжевая республика, с которой не было ведено никаких переговоровъ, сделала то же самое.

Вслед затем войска обеих республикъ вторглись во владения его величества. Три города на британской территории были осаждены. В значительной части обеих колоний появились войсковые отряды, которые уничтожали имущество и многих убивали.

Республики распоряжались на территории его величества, как будто эти провинции составляли собственность республик.

Трансвааль годами подготовлялся к этой войне и собрал громадную массу военных запасов, которые должны были быть употреблены на войну против Англии. Ваши превосходительства делаете замечание, отрицающее эту цель военных приготовлений.

Я не считаю нужным обсуждать все вопросы, которых вы касаетесь.

Последствием приготовлений, которые продолжались в строжайшей тайне, явилась необходимость противостоять вторжению, а в конце концов началась война, стоившая крупных материальных пожертвований и многих драгоценных жизней.

Это великое несчастие было наказанием Англии за то, что она в последние годы не противилась независимому существованию обеих республик.

Обе республики злоупотребили положением, которое им было предоставлено, и навлекли своим ничем не вызванным нападением, страшное бедствие на страну.

Принимая в соображение эти обстоятельства, правительство его величества может лишь ответить, что оно не может согласиться на сохранение независимости Южно-Африканской и Оранжевой республик.

4. Протоколы совещаний специальных уполномоченных в Фереенигинге в Южно-Африканской республике, 15 мая 1902 года и в последующие дни

До открытия заседания, собираются в половине 12-го члены правительств обеих республик.

Присутствуют: от Южно-Африканской республики: вице-президент С. В. Бюргер, Ф. В. Рейц, генерал-коммандант Луи Бота, господа Я. С. Крох, Л. Я. Мейер, заменяющий государственного прокурора Л. Я. Якобс.

От Оранжевой республики: президент М. Т. Штейн, судья Я. Б. М. Герцог, заменяющий государственного секретаря Я. С. Бребнер, главный коммандант X. Р. Девет и г. С. Г. Оливир.

Прежде всего обсуждается вопрос о форме присяги, которую должны принести уполномоченные. Постановляют: присяга устанавливается в следующей форме.

Присяга специальных уполномоченных.

«Мы, нижеподписавшиеся, торжественно клянемся, что мы, в качестве специальных уполномоченных народа, будем верны и будем верно служить нашему народу, нашей стране и нашему правительству, что мы добросовестно будем исполнять наши обязанности и не выдадим никакой тайны, как подобает верным бюргерам и представителям народа. Да поможет нам Всемогущий Бог».

Прежде всего дебатируется вопрос, имеют ли уполномоченные право при обсуждении положения дел высказываться по вопросу о независимости республик, не связывая себя определенными полномочиями, данными им их избирателями? На некоторых собраниях, созванных офицерами, депутаты получили специальные уполномочия относительно воли народа. В других собраниях уполномоченным предоставлялось право самостоятельно придти к окончательному заключению.

После оживленных прений постановлено, предоставить решение вопроса самим уполномоченным.

Поименованные ниже уполномоченные появляются в палатке и приносят присягу.

От Южно-Африканской республики:

1. Г. Альбертс, фехтгенерал, Гейдельберг.

2. Я. Альбертс, коммандант, Стондертон и Ваккврстром.

3. Я. де-Бер, коммандант, Блумгоф.

4. К. Бейерс, ассистент комманданта, генерал, Ватерберг.

5. К. Биркенсток, бюргер, Фрейгейд.

6. Г. Баман, участковый начальник, Ваккерстром.

7. Христиан Бота, ассистент комманданта генерала и начальник артиллерии, Свазиланд.

8. Б. Брейтенбах, фельдкорнет, Утрехт.

9. К. Бритс, фехтгенерал, Стондертон.

10. Я. Силлие, фехтгенерал, Лихтенбург.

11. Я. де-Клерк, бюргер, Миддельбург.

12. Т. Денгес, федьдкорнет почетного караула, Миддедьбург.

13. Г. Гроблер, коммандантъ, Беталь.

14. Я. Гроблер, бюргер, Каролина.

15. Я. Г. Гроблер, фехтгенерал, Эрмеле.

16. Б. фон-Герден, фельдкорнет, Рустенбург.

17. Я. Иордан, коммандант, Фрейгейд.

18. Я. Кемп, фехтгенерал, Крюгерсдорп.

19. П. Либенберг, фехтгенерал, Потчефстром.

20. К. Мюллер, фехтгенерал, Боксбург.

21. Я. Науде, бюргер, состоящий в отряде генерала Кемпа, Претория.

22. Д. Опперман, фельдкорнет, Претория.

23. Б. Рос, фельдкорнет, Пит-Ретиф.

24. П. Ру, фельдкорнет, Морико.

25. Д. Шуман, коммандант, Лейденбург.

26. Т. Стофберг, участковый начальник, Заутпансберг.

27. С. дю-Тоа, фехтгенерал, Вольморансштадт.

28. П. Ейс, коммандант, Претория.

29. П. Вильсон, бюргер, Гейдельберг.

30. В. Вильсон, коммандант, Витватерсранд.

От Оранжевой республики:

1. К. Баденгорст, ассистент главного комманданта, Босгоф, Гоопштадт, Вест Блумфонтейн, Винбург, Кронштадт.

2. А. Бестер, коммандант, Вифлеем.

3. А. Бестер, коммандант, Блумфонтейн.

4. Л. Бота, коммандант, Гаррисмит.

5. Г. Бранд, ассистент главного комманданта, Бетулия, Рувиль, Каледон река, Вепер и восточная часть Блумфонтейна.

6. Г. Браувер, коммандант, Вифлеем.

7. Д. фан-Коллер, коммандант, Гейльброн.

8. Ф. Кронье, коммандант, Винбург.

9. Д. Флемминг, коммандант, Гоопштадт.

10. К. Фронеман, ассистентъ главного комманданта, Винбург и Ледибранд.

II. Ф. Гаттинг, ассистент главного комманданта, восточная часть Кронштадта и округа Гейльброн.

12. Я. Герцог, коммандант, Филипполис.

13. Я. Якобс, коммандант, Босгоф.

14. Ф. Ясобс, коммандант, Гаррисмит.

15. А. де-Кок, коммандант, Вреде.

16. Я. Кун, коммандант, Ледибранд.

17. Г. Я. Критцингер, фельдкорнет, Кронштадт.

18. Ф. Менц, коммандант, Гейльброн.

19. Я. ван-дер-Мерве, коммандант, Гейльброн.

20. Г. ван-Никерк, коммандант, Кронштадт.

21. К. ван-Никерк, коммандант, Лагерь.

22. Я. ван-Никерк, коммандант, Фриксберг.

23. Т. Нивойт, ассистент главного комманданта, Форесмит, Филипполис, Якобсдаль и части Блумфонтейна.

24. Г. Преториус, коммандант, Якобсдаль.

25. А. Принслоо, ассистент главного комманданта, Вифлеем и Фиксбург.

26. Л. Раутенбах, коммандант, Вифлеем.

27. Ф. Редер, коммандант, Рувиль.

28. А. Рос, коммандант, Вреде.

29. П. де-Фос, коммандант, Кронштадт.

30. В. Вессельс, ассистент главного комманданта, Гаррисмит и Вреде.

Собрание перешло к выборам председателя. Кандидатами были представлены: Я. де-Клерк, К. Бейерс, К. Фронеман, В. Вессельс и Г. Бранд.

Закрытой баллотировкой из пяти кандидатов был выбран К. Бейерс. Он занял председательское место, прося пастора Кастеля прочесть молитву.

Вице-президент С. Бюргер объявляет собрание законно состоявшимся, а председатель открывает его вступительным словом. Собрание отсрочено до 3 часов.

После перерыва председатель предоставляет вице-президенту Бюргеру слово. Вице-президент встает, приветствуя собравшихся.

Он упоминает об отсутствии многих бюргеров, которые не присутствуют на собрании по независящим от них обстоятельствам. Но война потребовала своих жертв, и многие бюргеры, всеми уважаемые и любимые, — одни убиты, другие в плену, а третьи — увы! — изменили отечеству.

Но все еще осталось достаточное количество людей, которые могут явиться представителями своего народа.

Мы находимся, говорит вице-президент, у подножия горы, на которую должны взобраться. Все зависит от уполномоченных от народа. Мы не можем отрицать того, что положение наше в высшей степени опасное и что мы идем навстречу темному будущему. Обо многом нам нужно здесь перетолковать. Мнения при этом могут очень расходиться; поэтому необходимо относиться друг к другу в высшей степени терпимо, выслушивая все мнения и не боясь открыто высказывать свое собственное.

Вице-президент перешел к тому, что собственно послужило поводом к созыву собрания. Он указал на переписку между правительствами нидерландским и британским. Копия с этой переписки была препровождена через лорда Китченера правительствам обеих республик. Правительство Южно-Африканской республики, получившее первое эту копию, полагало, что нужно воспользоваться случаем и потому заявило лорду Китченеру о том, что ей необходимо вступить в переговоры с правительством Оранжевой республики относительно готовности Англии заключить мир. После взаимных переговоров, оба правительства изложили свои заключения по этому вопросу лорду Китченеру и лорду Мильнеру в особой записки, которая, с приложением самой переписки правительств, была разослана по всем отрядам. Мы знали, что не имели права давать какого-либо окончательного решения по вопросу о независимости республик и что в нашей власти было только поставить условия мира, принимая за основание полную независимость. Решительное заключение и ответ по этому вопросу может дать только народ. Поэтому обращаюсь к вам, господа уполномоченные, скажите вы, — и правительства должны вас выслушать, — что говорит и думает народ. Вы должны при этом принять в соображение, что Англия не допускает мысли о нашей независимости и что она даже удивляется тому, что о ней может быть какая-нибудь речь.

Итак, вы должны рассказать здесь все, что вам известно, о положении страны, о положении наших жен и детей. Вы должны решить, готовы ли вы, после всех жертв, уже принесенных нами, на дальнейшие жертвы. Невыносимо тяжело, после всего перенесенного нами, отказаться от нашей независимости, но в случаях, подобных настоящему, мы не должны забывать, что не одно сердце должно управлять нами, но что необходимо выслушать и рассудок. Мы должны сами себя спросить, можем ли мы быть долее свидетелями того ужасного факта, что наш народ истребляется и вымирает на наших глазах? Неужели мы должны смотреть на это без всякой надежды на новое возрождение нашего народа? Правительства ничего не могут сделать без согласия народа, но они могут советовать то, что кажется им наилучшим в данном случае. Если вы, например, придете к убеждению, что все существующие средства мы уже испробовали, вправе ли мы будем тогда вести борьбу дальше? Должны ли мы ждать, чтобы все без исключения бюргеры были взяты в плен, изгнаны из отечества или лежали в земле? Пусть каждый из вас выскажет открыто свое мнение и пусть каждый с уважением отнесется к мнению другого. Что касается лично меня, то я не желаю отступать от борьбы, но я хочу знать, что скажет народ. Я должен указать еще на одно затруднение. Многие из вас, как нам известно, явились сюда по желанию выбиравшего вас народа, с предвзятым окончательным решением, от которого, как вам кажется, вы не можете отступиться. Другие, находящиеся здесь, выборные уполномочены действовать по их собственному усмотрению. Упоминая об этом, я полагаю, что не должно возбуждать по этому поводу никакого вопроса, потому что у нас, здесь собравшихся, не должно быть разногласия. Мы должны остановиться на том или другом единогласном решении. Если мы здесь составляем одно, то и народ наш есть одно целое. Разъединимся мы здесь, что же станется тогда со всем народом?

Читается письмо, присланное пять месяцев тому назад депутацией из Европы. Оно не длинно и в нем говорится, что положение вещей в Европе для нас теперь благоприятнее, чем когда бы то ни было прежде.

Председатель приглашает генерала Луи Бота высказаться.

Луи Бота говорит, что он желал бы прежде всего убедиться в том, что различные инструкции, полученные отдельными уполномоченными, не составят существенного затруднения при обсуждении вопросов.

На это отвечает судья Рихтер, что существует юридический принцип, по которому уполномоченный не рассматривается только как агент, или как говорящая машина, поставленная теми, кто его выбрал, но что он по существу во всех делах публичного характера есть уполномоченное лицо, имеющее право, каковы бы ни были возложенные на него обязательства, поступать, как он считает наилучшим по своему убеждению.

Государственный прокурор Смутс подтверждает то же. Генерал Луи Бота удовлетворяется ответом, равно как и все остальные.

Генерал Луи Бота сообщает: В округах Фрейхейте и Утрехте запас кукурузы так мал, что им можно прокормиться еще лишь очень не долго; но скота для убоя довольно. В округе Ваккерстром хватит на один месяц запасов зерна и то только для самого скудного пропитания. В двух других округах имеется скот для убоя на 2-3 месяца. В Эрмело, Беталии, Стандертоне и Миддельбурге запас зерна достаточен для одного месяца. Гейдельбергские и преторийские отряды в эту минуту не имеют совсем ни зерна, ни муки. Около Боксбурга население сохранило еще прошлогодние головки кукурузы, но зато нет никакого скота. Когда его отряды (Луи Бота) были там, то в течение трех дней бюргеры не видели совсем мяса. На расстоянии от Фереенигинга до Эрмело с трудом можно насчитать 36 козлов. В Ваккерстроме есть некоторое количество убойного скота.

Лошади, находящиеся в отрядах, всюду очень слабы, и на них невозможно делать больших переходов.

Вопрос о кафрах становится чем далее, тем серьезнее. В Фрейхейте есть уже кафрский отряд, совершающий различные нападения. Поведение кафров причиняет бюргерам большие неприятности и действует удручающе на дух бюргеров. Женщины находятся в самом унизительном состоянии со времени постройки линии блокгаузов. Часто отряды принуждены отступать перед этими линиями, предоставляя женщинам защищаться самим. По возвращении домой бюргеры не находят своих жен, сестер и дочерей, которые были принуждены бежать от позора, или подвергаться самым унизительным оскорблениям со стороны английского цивилизованного войска, очень часто практикующего такие возмутительные преступления, каких едва ли еще видел свет.

Говоря о численности сражающихся буров, генерал Луи Бота сказал, что из 10.816 человек — 3.296 не имеют лошадей. В течение лета неприятель много бюргеров взял в плен. С июня месяца численность отрядов уменьшилась на 6.084 человека. В этом числе находятся убитые, пленные и сложившие оружие. Число женщин, детей и других несражающихся равняется 2.640 человекам.

Резюмируя все сказанное, генерал Луи Бота находит, что наибольшие затруднения и опасения внушают вопросы: о пропитании сражающихся буров, о безвыходном ужасном положении бурских женщин и о печальном состоянии лошадей.

Главный коммандант Девет говорит, что он предоставляет уполномоченным офицерам сообщить о том, что им хорошо известно, так как они пришли с различных сторон республики и знают лучше других каждый о своем округе. Он же лично может только сообщить, что число сражающихся бюргеров равно 6.100 человекам, из которых 400 нестроевых чинов. Базуты относятся к бурам лучше, чем когда-либо.

Генерал Деларей не знает, о чем бы он мог сообщить собранию, и потому тоже предоставляет говорить уполномоченным от народа. Одно только он может сказать, что в его округах чувствуется недостаток решительно во всем, но то же самое было и в прошлом году (слушайте! слушайте!!). Если у бура не хватает продовольствия, то нужно его добыть.

Генерал Бейерс (Ватерберг) говорит, что он может сообщить собранию в коротких словах о том, что ему известно.

В Зоутпансберге достаточно корма. Там покупают и обменивают его у кафров. В Ватерберге кафры относятся к бурам безразлично: ни за, ни против. В Зоутпансберге они склонны к восстаниям, но в виду того, что между ними нет единства, их нечего бояться, и, в случае восстания, последнее очень легко можно подавить. Большие опасения внушает вопрос о лошадях и в особенности вопрос о сильно распространившейся среди лошадей лихорадке. Что касается зерна, то в его округах достаточно запаса не только для Трансвааля, но и для Оранжевой республики. Англичане покупают у жителей кукурузу, платя по 10 шиллингов за мешок.

Генерал Мюллер (Боксбург) сообщает, что в его отрядах бюргеры никогда не были близки к голоду. Он может выдержать еще несколько месяцев, так как может легко доставать пищу у кафров. Эти последние, хотя и склонны к возмущению, но не внушают никакой опасности. Он думает, что смело может выдержать до конца зимы.

Генерал Фронеман (Ледибранд) не может пожаловаться ни на что относительно положения в округах Винбурге и Ледибранде. Есть еще 80 семейств и везде можно еще найти удовлетворение небольшим требованиям. Кафры мирны и дружественно настроены. Они помогают бурам в покупке одежды у базутов. Он полагает, что мог бы выдерживать борьбу в течение года.

Генерал Гаттинг (Кронштадт) говорит, что в одной части кронштадского округа еще много овец и убойного скота; зерна также хватит на год; но в другой части — все уничтожено. Однако, жители этой половины могут все достать из вифлеемского округа.

Генерал Баденгорст (Босгоф) говорит, что знает только об округе Босгофе и тех частях округов Винбурга и Блумфонтейна, которые расположены на запад от железной дороги. Скота достаточно, выдержать можно несколько лет. Недавно он еще отбил у неприятеля 1.500 быков. Вообще он может снабжать провиантом и другие округа. Зерна не столько, сколько его было в прошлом году, но можно много земли засеять так, что хватит и другим.

Генерал Нивойт (Форесмит) сообщает, что его округ превращен в пустыню. В течение последних семи месяцев нет ничего. И тем не менее, люди живут. Когда у человека ничего нет, то он все-таки справляется. Есть еще некоторое количество кукурузы, достаточное для целого года. Женщин во всем округе всего только три.

Генерал Принслоо (Вифлеем) говорит, что он согрешил бы, сказав, что его бюргерам нечем питаться, несмотря на то, что неприятель в последнее время перебывал во всех его округах. Скота для убоя и зерна достаточно на столько, что можно снабдить и другие округа. Линии блокгаузов очень мешают. Один из его коммандантов нашел запас кукурузы (130 мешков), закопанный в земле.

Генерал Бранд (Бетулия) говорит о юго-западной части Оранжевой республики, где он начальствует. Есть места совершенно опустошенные. Все уведено, не осталось ни одной овцы, бюргеры много дней остаются без мяса. Но они добывают себе пропитание у англичан и могут держаться, пожалуй, целый год.

Генерал Вессельс (Гаррисмит) напоминает о больших английских военных кольцеобразных линиях, которые были устроены неприятелем по всем направлениям в округах Гаррисмита и Вреде. Он удивляется, что у него есть еще овцы, быки и зерно в достаточном количестве. Но если бы даже все было отнято, то провиант всегда можно достать.

Коммандант ван-Никерк (Кронштадтъ) говорит, что, несмотря на то, что часть его округа совершенно опустошена, в его местности в течение долгого периода времени был корм. У него есть также и посевы. Скота не было, но он отбил у англичан 1.000 овец и 52 быка.

Коммандант ван-дер-Мерве (Гейльброн) говорит то же, что и коммандант Никерк.

Генерал Смутс сообщает, что его экспедиция в Капскую колонию была предпринята в июле 1901 г. по совету депутации, находившейся в Европе и советовавшей ни в каком случае не прекращать борьбы. В Южно-Африканской республике было получено извещение, что для похода в Капскую колонию наступил благоприятный момент. На этом основании было предложено генералу Деларею отправиться в Капскую колонию и взять дело в свои руки. Но потом сочли за лучшее, так как его присутствие оказалось необходимым в Трансваале, чтобы он туда не шел. Поэтому генерал Смутс взял это дело на себя и перешел Оранжевую реку с двумя сотнями людей.

Поход его был очень труден. Он пересек Капскую колонию и пошел на юг до Грахамштадта, оттуда к Граафф-Рейнет и снова к морскому берегу, а затем уже туда, где он находился в последнее время. Он встретился с другими отрядами. Опасность заключалась в возможных беспорядках. Поэтому он взял предводительство в свои руки над 1.500 людьми. Во время похода коммандант Лоттер с сотнею людей был взять в плен, так что у него осталось 1.400 человек. С тех пор это число почти удвоилось, и теперь в Капской колонии насчитывается 2.800 сражающихся буров. Они разделены на 20 отрядов. Кроме них действуют еще: один отряд в Грикуаланде под начальством генерала де-Вилие и другой под начальством комманданта ван-дер-Мерве. В обоих насчитывается до 700 человек.

Переходя к общему вопросу: какую помощь можно ожидать от Капской колонии? генерал Смутс того мнения, что общего восстания быть не может. Сведения о том, что это возможно, очень преувеличены. Затруднения слишком велики. Самый важный вопрос — о лошадях. В Капской колонии недостаток в лошадях очень велик, пожалуй больше, нежели в республиках. Во-вторых, для колониста трудно решиться на восстание, если он сообразит, что ему приходилось бы сражаться не только без лошади, но еще и с опасностью быть взятым в плен, после чего должно наступить тяжелое наказание. К тому же большое значение имеет бедственный вид полей. Лошадей можно содержать не иначе как на подножном корму, а это невозможно, так как англичане запретили все посевы. Правда, была выпущена контрпрокламация, но это не помогло делу. Генерал Смутс того мнения, что маленькие отряды сделали свое дело. Кроме всего этого является вопрос: могут ли отряды пройти из республик в Капскую колонию? Существует ли где-либо свободный проход?

Все это приводит его к заключению, что в Капской колонии невозможно всеобщее восстание. Таким образом, вопрос о том: продолжать ли войну, может относиться только к двум республикам.

Заседание откладывается до 8 часов вечера.

В назначенное время члены собираются в полном составе.

Коммандантъ Ейс (северная Претория) говорит, что в округе Претория, к северу от Делагоабайской железной дороги, есть еще достаточное количество скота, но зерна хватит только на полмесяца. Кафры, за исключением находящихся под предводительством Мателло, относятся враждебно. Лошадей недостаточно, и из 153 сражающихся буров 128 пеших. В отдельном отряде округа Миддельбурга всего 26 конных и 38 пеших буров.

Коммандант Гроблер (Беталь) сообщает, что ему пришлось прорваться через кольцо англичан с 153 бюргерами, из которых 63 были убиты. Весь округ Бетуля опустошен вдоль и поперек. Для его отряда нет пищи, равно как и для 300 семейств. Положение последних крайне серьезно. Женщины страдают из-за нападений на них кафров.

Генерал Хрис Бота (Свазиланд) сообщает о положении отрядов в Свазиланде. Что касается провианта, то его почти нет; приходится жить только тем, что случайно можно получить от кафров. Женщин нет совсем. Его отряд находится в ПитРетиве. Зерна нет совершенно. Нужно искать пропитания, переходя от одного кафрского селения к другому, а это требует денег. Но, несмотря на это, жить можно. Он сражался в Трансваале в течение двух с половиною лет, а теперь, узнав, что в Оранжевой республике можно получить провиант, идет сражаться туда тоже года на два.

Генерал Бритс (Стандертон) говорит, что у него вообще хватит провианта только на два месяца, но и то не мяса. У него в округе находится 63 семейства, которым очень трудно прокормиться. Положение весьма критическое.

Бюргер Биркеншток (Фрейхейт) говорит, что может дать более подробные сведения о своем округе, чем генерал-коммандант, коснувшийся положения в общих чертах. Фрейхейт в течение последних 6-8 месяцев совершенно разорен значительными неприятельскими силами. Округ совсем опустошен. Присутствие семейств причиняет большие затруднения.

В последнее время англичане не хотели принимать семейств, которые, умирая с голоду, приходили к ним. Со стороны кафров, которые всегда были враждебно настроены, все время грозит опасность. Лошадей почти нет, равно как и зерна. Что касается этого последнего, то можно было бы найти исход, если бы только неприятель не появился снова. Считаю своим долгом сообщить что толпа, состоящая из одних кафров, напала недавно на рассвете на нас, причем было убито 56 буров.

Коммандант Альбертс (Претория и Миддельбург) говорит, что в течение 12 месяцев его округ бедствует, и уже целый год земля не пахана и незасеяна. Никакие отряды не могут там держаться. Три раза он был уже окружен военным кольцом англичан, но ему удавалось прорываться. Скота нет, но коммандант Рос добыл его из Оранжевой республики. Лошади находятся в самом плачевном состоянии.

Судья и участковый начальник Босман (Ваккерстром) сообщает, что все в округе находятся в полной зависимости от кафров, от которых получают все, за исключением разве мяса. В этом году почти не было кукурузы, а что и было, то все истреблено англичанами. Два месяца можно было бы еще продержаться, принимая во внимание, что и живущие семейства должны бы были питаться при помощи кафров. Скот совсем на исходе. Лошадей очень мало, а те, которые имеются налицо, так плохи, что не выдержат в походе и двух недель. Может быть, было бы лучше, чтобы отряды оставили этот округ, но в таком случае невольно явится вопрос: что же станется тогда с семействами?

Бюргер де-Клерк (Миддельбург) выражает сожаление, что он не может, подобно некоторым членам собрания, изложить обстоятельства в розовом свете. Та часть Миддельбурга, от которой он является представителем, совершенно разорена. Зерно хотя и есть, но хватить его может только на самое короткое время. Убойного скота нет совсем. Лошади, имеющиеся налицо, неспособны к работе; они настолько слабы, что на них нельзя скрыться от неприятеля. Положение бюргеров безотрадное. Если они покинут округ, то возникнет другой большой вопрос: могут ли они перебраться куда-нибудь, так как им не на чем ехать. Из 500, пожалуй, наберется 100 таких, которые в состоянии держаться на ногах. В округе находится 50 семейств, положение которых крайне печально. Если часть их покинет округ, то является вопрос: что же будет с оставшимися семьями? Они и теперь уже в полной бедности. Женщины хотели идти пешком к англичанам, но он советовал им подождать, пока кончатся переговоры.

Коммандант Давид Шуман (Лейденбург) говорит, что у него еще недавно было около 800 штук скота, но что теперь он уже весь уведен. Зерна нетъ... Если продлится война, то что будетъ с женщинами?

Коммандант Опперман (Претория) говорит то же, что коммандант Альбертс.

Генерал Либенберг (Потчефстром). В последние 8-9 месяцев появились у него в округе блокгаузы, так близко находящиеся один от другого, что пространство, незанятое ими, можно проехать в два часа. Были посевы, но они все попали в руки неприятеля. Зерно всюду уничтожено: сожжено или вытоптано лошадьми. Всех семейств 93. На линии между Лихтенбургом и Потчефстромом женщины находятся в самой ужасной бедности. Они говорили, что, не видя ничего хорошего, пойдут пешком в Клерксдорп, но он советовал им остаться до конца переговоров. У него 400 людей, из них 100 пеших. Немного времени они еще выдержат, а затем должны искать какого-нибудь выхода из своего ужасного положения.

Генерал дю-Туа (Вольмаранштадт) говорит, что провиант очень скуден. Всех семейств 500. Лошади очень плохи; ездить на них почти что нельзя. Всех всадников наберется около 450. Скот в удовлетворительном состоянии, но зерна почти нет.

Коммандант де-Беф (Блумгоф) сообщает, что у него еще есть 444 конных и 165 пеших бюргеров. Зерна мало, скота нет, но в Блумгофе никогда не было много скота. Семейства еще не терпели нужды. Он может выдержать целый год.

Генерал Кемп сообщает об округах: Крюгерсдорпе, Рустенбурге и частях Претории и Иоганнесбурга. Сеять уже нельзя, скот весь уведен; но все-таки нужды еще нет. Этого и не может быт, так как английский комиссариат{87} так велик, что тянется от Зоутпансбергского округа, которым начальствует генерал Бейерс, и вплоть до него. Что нужно он берет у кафров, т. е. не отнимает их собственного имущества, а только то, что принадлежит бурам и что незаконно присвоено кафрами. Он может выдержать еще два года.

Главный коммандант Девет спрашивает: почему же не могут поступать, подокно генералу Кемпу, восточные округа Трансвааля и так же получать все нужное от кафров?

На это генерал Луи Бота объясняет, что разница состоит в том, что в восточных округах кафры соединились с англичанами и действуют с ними заодно. Отбирая скот у буров, они отдают его англичанам. Если в тех местностях отнимать у кафров скот, то придется отнимать их собственный. Кроме того, зулусы — это совершенно другой тип кафров, нежели тот, с которым имеет дело генерал Кемп.

Бюргер Я. Гроблер (Каролина). В его округе все время было достаточно скота и зерна, но англичане обнесли посевы блокгаузами. Новые посевы будут очень хороши, если ничего не случится. Но кафры настроены недружелюбно. Можно выдержать 7-8 месяцев, если дело пойдет так же, как шло до сих пор! Лошадей имеется 300 штук, но они очень слабы, и бюргеров больше, нежели лошадей.

Бюргер Я. Ноде (Претория). Носовы совершались в обыкновенное время. Женщины и дети терпят недостаток. Скота не много, нужды пока еще нет.

Заседание заканчивается молитвой и отсрочивается до следующего утра.

Пятница, 16 мая 1902 года.

Собираются около 9 часов утра. Заседание открывается молитвой. Читаются документы, относящиеся до переговоров британского и нидерландского правительств. Обсуждается вопрос, должно ли собрание попытаться устроить через лорда Китченера сообщение с депутацией, находящейся в Европе. Приводятся доводы за и против. Постановлено: не обращаться к лорду Китченеру по этому поводу.

Генерал Фронеман, поддерживаемый коммандантом Флеммингом, предлагает: поручить обеим республикам благодарить его величество короля Англии и ее величество королеву нидерландскую через посредство лорда Китченера за их пожелания ускорить переговоры о мире, что явствует из переписки между этими правительствами, равно как и выразить сожаление собрания, что правительство его величества короля Англии не приняло предложения правительства её величества королевы Нидерландов, в котором выражалось желание, чтобы наши представители в Европе, пользующееся нашим доверием, вошли бы в телеграфное общение с обеими республиками; а также выразить сожаление, что лорд Китченер со своей стороны отклонил предложение наше по тому же вопросу.

Предложение в этой редакции принимается собранием, а редакция г. Босмана, поддерживаемая Гроблером, отклоняется.

Переходят к обсуждению прочитанных документов.

Бюргер П. Вильсон считает дело очень серьезным. «Место, на котором вы стоите, есть священное место». Это библейское изречение касается и нашей страны. Земля, на которой мы стоим, несомненно священна, пропитана кровью и слезами наших праотцев и наших братьев. Мысль о том, чтобы отдать эту землю, ужасна. Но возможность эту нужно принимать в расчет. Ясно, что есть округа, которые нужно покинуть. Неприятель, по-видимому, желает согнать нас в тесные кучи, для того, чтобы и самому сосредоточить свои силы. Изо всего нами слышанного узнаем, что относительно лучше, чем в других местах, обстоит дело в Оранжевой республике. Не то в Трансваале. Там уж очень тяжело. Г. Вильсону кажется, что нужно покончить с войной. Если бы была возможность сохранить независимость, то нужно бы продолжать войну и подвергнуть себя еще более горьким испытаниям. Но вопрос заключается в том: есть ли надежда на независимость? Мы не знаем, каково положение вещей в Европе. Доклад, полученный от находящейся там депутации и прочитанный здесь, страдает полугодовой давностью. Если бы было что-либо благоприятное для нас, то, вероятно, с того времени мы, все-таки, что-нибудь уже услыхали бы оттуда. Ясно, что мы должны стараться с честью заключить мир. Но как? Мы должны, конечно, пробовать удержать нашу независимость. Поэтому хорошо было бы поручить правительствам выслушать еще раз доводы Англии, что дала бы она нам взамен независимости? Это нужно было бы знать еще до нашего окончательного заключения. Бюргер П. Вильсон сам не видит возможности продолжать войну. Ему очень горько так говорить, но он считает, что это его долг.

Бюргер де-Клерк говорит о наличности страшных затруднений. Вопрос состоит в том: продолжать ли войну? Но необходимо иметь в виду и будущее. Нужно спросить самих себя, какие будут последствия, если продолжать войну? и какие последствия, если ее прекратить? Он указывает на то, что 15.000 человек стоят против 250.000 англичан, что провиант скуден, лошадей мало и много еще других тяжелых затруднений стоит поперек дороги. Все вместе взятое не дает возможности продолжать войну далее. Нужно принять в соображение, что если продолжение войны может повести к сохранению независимости, то он первый готов на новые жертвы. Если же этого нельзя достигнуть, неужели нужно дать себя истребить, умертвить, отдаться в плен, неужели идти к этому печальному концу? Он полагает, что благоразумие требует того, чтобы спасти то, что может быть спасено. Мы не должны жертвовать собой, как народом. Кто знает, что предопределено для нас Богом?

А если мы дадим себя истребить, тогда мы перестанем существовать, как народ. Имеет ли право народ, боровшийся так, как сделал это африканский народ, приносить в жертву всю свою дальнейшую судьбу?

Коммандант Редер (Рувилль) соглашается с тем, что хотя наступившее время очень мрачно, но все же есть и блестящий луч. А если мы отдадим свою независимость, где же тогда будет этот луч? Спрашивается: должны ли мы продолжать борьбу, пока не будем уничтожены? Но разве нельзя переставить вопрос так: не должны ли мы вести борьбу до тех пор, пока не освободимся? Нашу независимость мы должны сохранить. Она должна. быть выше всего, и только опираясь на нее, мы можем ставить условия. Нужно сражаться до тех пор, пока мы не умрем, не будем взяты в плен, или не будем освобождены.

Генерал Кемп согласен, что положение очень серьезно. Нет сомнения, что будущность до известной степени темна. Но когда война начиналась, было то же самое. Мы должны идти вперед. Если только подумать, чего нам уже стоила война, каких жертв, сколько крови пролито, то нельзя оставить дела на полпути. Что касается его лично, то он готов продолжать борьбу до смерти, или до избавления. Не нужно смотреть только с темной стороны.

В нескольких округах провиант скуден, но везде еще можно найти пропитание. Округи, которым грозит голод, должны быть оставлены. Конечно, много буров уже взято в плен, много буров умерло. Но это только придает бодрости. Именно потому, что все дело так много стоило, нельзя теперь его оставлять. Стоит только раз дать себя победить, тогда конец африканскому народу, тогда нет надежды на возрождение. Почему не продолжать нам верить в Бога? Мы не имеем права быть маловерными. Бог помогал нам до последней минуты.

Фельдкорнет Брейтенбах (Утрехт) отклоняет всякие громкие слова. Нужно относиться друг к другу терпимо. Ему поручено было бюргерами, которые его выбирали, принести ответ: должна ли война быть продолжаема? Если б он мог дать своим бюргерам утвердительный ответ — Утрехт продолжал бы войну; скажет он нет — Утрехт перестанет сражаться. Теперь он видит, что не может принести этого определенного ответа. Он слышал, что 10 округов в Трансваале не могут более продолжать войны. Что же с ними делать? Неужели бросить их на произвол врага? Нельзя же участвовать в обсуждении этих вопросов одним сердцем, нужно же, вед, выслушать и рассудок. А что он говорит? Мы не можем продолжать войны. Если продолжать войну, то надо это делать так, как делали вначале. А этого нельзя. Указывают на Бога, но, ведь, нельзя же у Него спросить совета, мы можем лишь судить об этом потому, как Он отвечает на наши молитвы. Мы начали войну с маузеровскими ружьями и с библией в руках. И чем же Бог ответил на наши молитвы? Нужно же, ведь, взвесить все и рассудком. Если мы будем продолжать войну, мы убьем себя, как отдельный народ. Ведь мы же слышали, что 10 округов не могут продолжать борьбы. Должны ли мы сказать: мы пойдем воевать, а они, эти 10 округов, пусть пропадают?! Нет, мы должны спасать то, что еще можно спасти.

Генерал Либенберг присоединяется к тому, что говорили гг. Вильсон и де-Клерк. Будущность темна. Нужно верить в Бога, но не забывать и рассудка. Ему тоже было поручено стоять за независимость, но если сохранение ее окажется невозможным, то пытаться заключить мир на хороших условиях.

Коммандант Ейс говорит: братья, мы стоим перед важным вопросом. Он указывает на то, что если война продлится, он принужден будет покинуть свой округ, и тогда судьба семей будет зависеть от произвола кафров. Он видит возможность спастись мужчинам, но не женщинам и детям. А еще вопрос: пойдут ли все бюргеры за ним? Решение зависит теперь не от правительства, а от уполномоченных народа. Еще никогда в его жизни не было дня, когда бы бюргеры призывались к решению такого дела! Теперь не время критиковать. Нужно сплотиться всем и откинуть всякие взаимные подозрения. Указывают на библию; но если уж это делать, то не надо забывать текста, в котором говорится о царе, который, имея 10.000 войска, шел навстречу 20.000 войску. Вопрос, что делать нам с женщинами и детьми? Что будет с ними, если мы не придем ни к какому заключению и если мы не останемся их естественными защитниками? Ах! мы должны же открыть глаза и видеть, что Господь простер над нами Свою десницу, и мы не имеем права продолжать увеличивать число вдов и сирот.

Читаются письма генерала Малана из Капской колонии и генерала Критцингера. Первый сообщает о своих действиях, а второй дает совет прекратить войну.

Генерал дю-Туа говорит, что вопрос представляется до такой степени важным, что присутствующие собственно не знают, как и о чем говорить: Мы должны друг другу доверять, являясь ответственными лицами. Он сам представитель части народа, сильно пострадавшего, но все же ему поручено стоять за независимость, а если уж этого нельзя добиться, то он должен сделать все, что сможет. Положение в его округе не так уж плохо, чтобы нужно было непременно сдаваться, но нужно принимать в соображение другие округи. Нужно остерегаться разрозненности, другими словами: если нельзя продолжать войны, то нужно выяснить: какую пользу можно извлечь из ее прекращения? Поэтому, прежде всего необходимо, чтобы не было разрозненности. Нужно стоять друг за друга. Что его лично касается, то он согласится с собранием продолжать ли войну, или избрать какой-либо другой путь. Но необходимо следить за тем, чтобы было полное единогласие.

Статс-секретар Рейц говорит: всем известно, что сделали правительства. Теперь стоит вопрос: могут ли они сделать еще что-либо? Есть ли еще что-нибудь, помимо того, что уже было ими сделано и что может быть сделано? Он полагаете что да! У нас есть Витватерсранд, Свазиланд и наша внешняя политика. Всем этим можно пожертвовать. Можно даже согласиться на английский протекторат. Отдала же Франция Эльзас и Лотарингию! А мы можем отдать золотые копи. Что имели мы от них? Дало ли нам золото что-нибудь хорошее? Нет. Оно причиняло нам всегда одно лишь горе. И вся война произошла из-за золота. Золото всегда нам мешало. Нам будет только выгоднее, если мы отдадим золотые копи. Мы освободимся тогда от ответственности за очень неприятную часть населения нашей страны. Затем г. Рейц распространяется несколько о деталях относительно Свазиланда, протектората Англии и упразднения внешней политики.

Генерал Мюллер (Боксбург) разделяет мнение статс-секретаря Рейца.

Фельдкорнет Ру (Марико) говорит, что можно многое отдать, но не независимость.

Участковый начальник Штофберг (Зоутпансберг). О разногласии не может быть и речи, говорит он, обращаясь к генералу дю-Туа. Он сообщает собранию, что на него возложено в Зоутпансберге не жертвовать независимостью, и если что-либо может удовлетворить англичан, кроме отдачи им нашей независимости, то мы должны на все согласиться. Многие бюргеры того мнения, что золотые копи могут быть отданы на известное время, другие полагают, что из-за них произошла вся война. Он согласен и с тем, что мы из-за них страдали, и что копи легко могут быть отданы. Чем было для нас это золото? Оно нас обогатило, скажут некоторые. Но оно же служило и камнем преткновения для многих. Лучше быть бедным, но независимым народом, чем богатым и подчиненным. Отдайте золотые копи. Все равно рынок останется за нами.

Коммандант Менц (Гейльброн). Он крайне сожалеет, что не может представить положение своего округа в розовом свете, как это сделали другие оранжевцы. У него все крайне разорено постоянными появлениями неприятеля, и опустошение края ужасное. Наибольшее горе составляют разоренные семьи. Их 200. Бюргеров у него всего 80. Ему ясно, что он должен оставить свой округ, а что тогда будет с семьями? Ему поручено не жертвовать независимостью. Но с тех пор, как бюргеры собрались под его начальством, половина их уже в плену. Остальные ему сказали, что он должен стоять за независимость насколько возможно, но если нельзя ее сохранить, то ему поручается действовать так, как он найдет за лучшее. Если можно сохранить ее, отдав часть страны, то нужно это сделать. Он напоминает, что бывший президент Бранд сказал однажды относительно брильянтовых копей: «Отдайте их, вы больше этим выиграете, нежели оставляя их за собой».

Коммандант Флемминг (Гоопштадт) сообщает, что его округ порядочно разорен, но скота еще много. Но если бы его не было, то в его округе можно питаться дичью. На него возложено сказать: можно все принести в жертву — родных, имущество, кров, — но только не независимость. Сделать это — значить потерять все. Так говорили бюргеры, но они не знали, что делается в Трансваале. Теперь мы это услышали, и теперь он (Флемминг) того мнения, что нужно отдать часть страны.

Вице-президент Бюргер говорить, что собрание должно решиться сделать новое предложение Англии и посмотреть, каков будет ответ. Если предложение будет отклонено, то мы будем совершенно в том же положении, как и сейчас. Если есть кто-либо, кто серьезно думает о том, что должно всем жертвовать, то это, конечно, он. В собрании было высказано: «мы должны сохранить свою независимость, или же бороться дальше». Многие думают, что можно выдержать шесть, восемь и даже двенадцать месяцев. Предположим, что мы выдержим еще целый год, но что же мы выиграем тогда? Мы будем еще слабее, а неприятель еще сильнее. Вице-президент объявляет далее, что война не может продолжаться, и спрашивает: кто может с чистою совестью поручиться, что борьба увенчается успехом? На это можно было бы ответить, что возможны в Европе осложнения. Но это пустые надежды. Можно также сказать, что удивительно то, что мы в состоянии еще рассуждать и что мы сохранили право говорить за себя. Да, это удивительно! Но надо себя спросить: надолго ли еще за нами останется это право? Мне говорят: до самой смерти! Да, это мужественно сказано, но разве это не говорится скорее из тщеславия? Разве в том цель наша, чтобы потомки удивлялись тем из нас, кто был храбрее и кто мужественнее? Пусть ответит каждый себе сам на вопрос, имеет ли он право жертвовать народом из-за своего тщеславия? Это ведь не то, что умереть мучеником. Неужели народ наш не научился еще за весь период своей истории молиться: «Да будет воля Твоя»? Эта молитва есть молитва веры, и нельзя воображать, что можно Бога заставить исполнить нашу волю, и что это будет вера! Пусть каждый спросит себя, что же будет, при продолжении войны, с женщинами, детьми и другими слабыми членами семьи? Положим, мы откажемся от предложения британского правительства, но разве мы имеем право сделать это по отношению к этим несчастным членам семьи? Нет! Может быть, воля Всемогущего именно в том и заключается, чтобы побороть нашу гордость, придавленную английским народом, и сделать из нас то, чем мы должны быть. Вице-президент полагает необходимым сделать приличное для нас предложение мира, с согласием отдать сколько возможно. Если Англия на это не согласится, тогда видно будет, что останется предпринять. Нужно принять в соображение тот факт, что десять округов в Трансваале должны быть совсем оставлены бюргерами; в Оранжевой республике есть тоже таковые. Юристы говорят, что если нам оставаться в округах, то имущество не будет конфисковано, в противном же случае оно конфискуется. Не хорошо с нашей стороны сказать: пусть будет что будет, мы будем бороться до тех пор, пока все не покончим, или пока не умрем.

Генерал Кемп, поддерживаемый г. Ноде, читает проект предложения Англии.

Собрание решает продолжать в заседаниях обсуждение положения дел в стране, но в то же время просит генералов Смутса и Герцога образовать комиссию, с участием двух президентов обеих республик, для того, чтобы выработать редакцию предложения Англии и завтра рано утром прочесть собранию. Заседание прерывается до ½ 8.

По открытии заседания, генерал Силлие (Лихтенбург и Марико) докладывает, что в его округах обстоятельства совсем не плохи; но, конечно, нужно принимать в расчет другие округа. Его бюргеры сказали ему: «стой твердо за независимость!» Но говоря так, они не знали о положении других округов. Мы должны спросить: насколько те округа, в которых положение очень плохо, могут еще идти с нами? так как многие уже заявили, что в случае продления войны они уже не могут в ней участвовать. Не должны ли мы спросить: что лучшее для народа в его будущем? Должны ли мы сказать: мы будем продолжать войну? Или лучше сделаем, если подойдем к неприятелю навстречу и сделаем ему уступки со своей стороны? Если нас спросят: готовы ли мы на дальнейшие жертвы? Мы ответим: да! потому что мы верим в Бога и останемся Ему верными. Бог сделал для нас чудеса. И все-таки, кто-то из нас сказал: «рука Божия против нас». Это горько слышать от своего же брата. Что касается меня лично, то я готов продолжать войну. Но мы должны выслушать других своих братьев, и если есть какой-либо путь, идя по которому мы можем сохранить нашу независимость, то мы должны избрать именно этот путь.

Генерал Фронеман спрашивает, не слишком ли много обращается внимания на положение округов. Конечно, оно не радужно. Его бюргеры не хотят ничего другого, кроме независимости, при том полной независимости. Бюргеры не забывают при этом пролитой крови, но они хотят бороться, пока не освободятся. Ему жаль округов, где плохо. Но что ему обидно слушать, это то, что есть бюргеры, сомневающиеся в том, с нами ли Бог? Что же поддерживало нас до сих пор? Это вера тех из нас, которые молили Бога предотвратить войну, но увидев, что Бог этого не захотел, остались верными Ему и храбро стали защищаться. До сих пор нам Бог помогал. Неприятель отрезал нас от всего мира, и все-таки две крохотные республики выдерживали до сих пор и выдержат еще. Разве это не чудо? Он желал бы слышать, что скажут генералы Луи Бота, Девет и Деларей. Ему кажется, что они могут осветить положение вещей.

Коммандант генерал Бота. Он радуется, что может поделиться своими мыслями. Различие мнений везде возможно. Но из этого не следует, что мнения о необходимости прекратить войну зависят от недостатка мужества или слабохарактерности. Нужно признать верными факты, приведенные здесь. Он знает хорошо действительное положение страны и считает нужным поделиться своими знаниями. Это его долг. Не сделай он этого, — его могут впоследствии обвинить в умолчании того, о чем он должен был всем рассказать. Но различие в мнениях не должно влечь за собой разрозненности. О разногласии не может быть и речи. Нужно быть согласными, несмотря на разницу во мнениях.

Вопрос заключается в том: пошли ли мы в течение войны за два года вперед, или назад? Его убеждение, основанное на фактах, а также и на том, что он слышал на собрании: мы ушли не вперед, а назад. Что за последние шесть месяцев мы ушли назад, в этом никому нельзя сомневаться, равно как и в том, что неприятель теперь сильнее, чем когда-либо прежде. Год тому назад еще не было блокгаузов. Теперь они перерезали всю страну и очень тягостны для нас. Их можно переходить ночью, но не днем. Есть опасность, что благодаря этим блокгаузам, будут переловлены все отряды. Что касается провианта, мы слышали: тут есть кое-что, там есть кое что. Но вопрос в том, как достать провиант и перевезти его из одного округа в другой. За границами республик тоже есть провиант, но его ведь не достанешь. Скот, который был у Ледисмита, отогнан весь к Эсткурту. Провиант можно, правда, доставать у кафров, расположенных к нам, но нужно тоже думать о том, сколько времени это расположение продлится. В сущности, как это ни горько, а приходится сказать: «голод заставляет нас заключить мир».

Лошади наши в таком печальном состоянии, так измучены недостатком корма, что никуда не годны. Да, на большие расстояния они совсем не годятся.

Что касается до Капской колонии, то он всегда был того мнения, что колонисты восстанут, но после того, что он слышал от генерала Смутса, ясно, что шансов на это нет ни малейших. Генерал Смутс видел сам лошадей и говорит, что они не пригодны. Следовательно, в Капской колонии нам делать нечего. Наше дело там не выгорело. Да иначе и быть не могло. Мы не в состоянии были послать свои силы на помощь колонистам, сами же они испугались неимоверных наказаний, налагаемых на каждого восставшего. Таким образом, даже многие, сочувствовавшие нам, не могли идти с нами заодно.

На вмешательство Европы тоже нет никакой надежды. Ни одно европейское государство не желает придти к нам на помощь. Это ясно из читанной здесь переписки между Англией и Нидерландами, которые желали начать переговоры. Из этой переписки явствует, что голландский министр заявил, что посланные нами в Европу уполномоченные аккредитованы только в одной Голландии, несмотря на то, что они были посланы обеими республиками ко всем державам. Почему же только Голландия одна признала кредитивное письмо? Ответ ясен: потому что депутация не сочла подходящим представить кредитивные письма другим державам. Далее из прочитанной здесь переписки видно, что Англия не соглашалась ни на какое другое вмешательство какой-либо из держав. Но на самом деле просто ни одна держава нам не хотела помочь. Когда англичане стали брать в плен женщин, то генерал Бота полагал, что этот факт насилия, несогласный ни с какими правилами ни одной из происходивших до сих пор войн, вызовет вмешательство держав. Но ничего не произошло. Мы услышали только о симпатиях к нам европейских народов, но это было и все.

Затем генерал Бота перешел к тому, что, по его словам, близко нашему сердцу — вопросу о женщинах. Если собрание постановит продолжать войну, то оно должно прежде позаботиться о женщинах и о семьях, которым грозят всякие опасности. Этот вопрос о женщинах заставлял его неустанно работать умом и сердцем, чтобы что-либо выдумать. Он думал было разослать их по домам, но это сделать было нельзя, так как англичане в последнее время уже не стали пускать женщин в их родные дома. Тогда ему пришла другая мысль в голову: не заставить ли некоторых бюргеров сложить оружие и послать их домой вместе с женщинами. Но здесь трудность заключалась в том, что большинство мужчин, родственных семьям, находившимся в концентрационных лагерях, было уже в плену, а бюргеры из отрядов не хотели отдавать свою свободу за женщин, не родственных им.

Было говорено о том, что надо сражаться «до самого конца»; но вопрос в том, где же этот конец? Заключается ли этот печальный конец в могиле, или в изгнании? Или он в том, когда народ борется до тех пор, когда он уже более не в силах? Что касается его лично, он может еще продолжать войну. Его семья обеспечена. Лошади тоже у него есть. А на вопрос: чувствует ли он желание продолжать борьбу, он тоже говорит — да. Но он спрашивает себя сам: должен ли я думать только о себе? Не должен ли я на первое место поставить мой народ? Он всегда думал раньше, и думает и теперь, что прежде, чем погубить народ, наш долг — начать переговоры о мире. Когда нас останется всего-навсего 4-5 тысяч, мы уже и переговоров вести не сможем. Нельзя упускать удобного момента для переговоров. Через шесть, девять или двенадцать месяцев наша чаша будет еще горше, если мы будем говорить: «нам надо с верою в Бога продолжать войну». Чудеса могут случаться, но это не в нашей власти знать пошлет ли нам Бог эти чудеса. Мы не знаем Его воли. Если мы будем продолжать войну, и позднее окажется, что она была напрасной, не будет ли на нашей совести еще более упреков, когда мы будем слышать со всех сторон: «тот умер, того-то уже нет?» Наши отряды так слабы, страна так разорена, что случись большое сражение, мы его потеряем, или случись еще одна сдача неприятелю, и тогда, действительно, придет конец.

Причина нашего долгого сопротивления заключалась в том, что мы разбрасывались по обеим республикам. Этим мы разъединяли силы англичан. Но теперь уже несколько округов будут оставлены бюргерами, мы принуждены будем сплотиться на меньшем пространстве, а это даст перевес англичанам, заставив их сосредоточить свои полчища.

Генерал Луи Бота того мнения, что наш народ боролся, как ни один другой. Неужели не достойно сожаления, если такой народ погибнет? Мы должны его спасти. Если мы пришли к заключению, что с оружием в руках мы не можем выдержать сопротивления, то наш долг велит нам сказать об этом народу. Если продолжится война — народ должен погибнуть. Уже более 20.000 женщин и детей умерло в течение последнего года в лагерях англичан. К тому же есть среди нас люди одной крови и плоти с нами, помогающие англичанам. Если мы продлим войну, то возможно наступление ужасного факта, когда африканцев наших противников будет больше, чем нас самих.

Какие надежды имеются у нас еще? Мы хотим сохранить независимость ценою отдачи части нашей родины. Если это возможно, конечно, мы должны это сделать. Что касается Свазиланда, то эта часть страны не много для нас значит, и мы можем легко отказаться от нее. Точно также и золотые копи — этот рак, разъедающий наш организм, — мы тоже можем отдать.

Мы не должны упускать из виду факта, что наше положение значительно хуже прежнего. Нужно действовать единодушно, чтобы не ослабеть совершенно. Если возможно, благодаря всем жертвам, сохранить независимость — хорошо. Если же придется отдать независимость, то ни в каком случае не следует уступать ее безусловно. Безусловная сдача допустима только для предводителей, но не для народа. Мы должны сказать: «для нас, предводителей, мы не требуем ничего, но мы стоим грудью за народ». Далее является вопрос: если бы была утрачена всякая надежда на сохранение независимости, разве мы не можем получить представительное правление и сохранить наш язык? В этом отношении мы все же будем руководить народом и следить за ним. Далее генерал Луи Бота спрашивает: что лучше: действовать ли при новых условиях самим или дать себя побороть, и тогда ждать тридцать лет, по крайней мере, чтобы встать опять на ноги?

Он обсуждает затем условия мира и указывает на то, что о безусловной сдаче не может быть и речи. Мы не должны говорить, что не принимаем никаких условий, и не должны говорить: «делайте с нами что хотите». Если бы мы поступили так, то наши дети имели бы право осуждать нас. Неужели нам отдать детей и жен на произвол врага? Нет. Мы должны стараться занять такое положение, чтобы мы могли сами о них заботиться. Судьба нашей страны зависит от людей, собравшихся в этой палатке. Генерал Бота кончает словами: «Мне горько было говорить так. Но если это все неверно, убедите меня в противном. Не осуждайте меня».

Генерал Деларей говорит, что будет очень краток и укажет только на некоторые пункты. Что касается округов, находящихся в его ведении, то, конечно, каждый из его бюргеров еще давно вперед решил ни за что не жертвовать своей независимостью. Он указывает на последние сражения, им выигранные, делая это не для того, чтобы похвалиться, или сказать, что они имели какое-либо особенное влияние на неприятеля, или представляли решающее значение для всего дела, но единственно для того, чтобы никто не мог сказать, что он или его бюргеры не имели все время под собой твердой почвы. Со времени прибытия в Фереенигинг, он так много слышал о других округах, что знает теперь, как в них плохо. Что касается его лично, то он не может сложить оружия. Но ему кажется, что многие части страны, принуждаемые голодом, должны будут уступить. Поэтому хорошо, что здесь все откровенно высказываются, а не молчат и не пойдут после собрания втихомолку класть оружие. На вмешательство держав он никогда не рассчитывал. Еще перед войной он говорил, что из этого ничего не выйдет. Он видел, что южная Африка давно уже поделена на две части между Англией и Германией. Если обе республики исчезнут, то Англия вместе с Германией станут единственными владетелями. Тогда Германия будет удовлетворена. Из-за чего ей вмешиваться в интересы республик, если хочется самой поживиться. Нет! О вмешательстве нечего было когда-либо и думать.

Говорят о борьбе до конца. Разве печальный конец еще не пришел? Каждый пусть решит это сам про себя. Нужно принять в соображение, что уже все — имущество, скот, деньги, мужья, жены, дети — все принесено в жертву. Уже некоторые ходят нагими. Есть женщины, которые ничего другого не имеют, кроме кожаной одежды. Разве это уже не конец? Он думает, что время наступило для переговоров. Англия не захочет в другой раз разговаривать, если мы пропустим этот случай.

Как нам вести переговоры? Он не знает. Это зависит от всего собрания. Не получим мы того, что хотим... Он, во всяком случае, будет заодно со всем собранием. Но нужно действовать разумно. То, что сказано генералом Бота и статс-секретарем Рейцом, он не разделяет. Он против того, чтобы отдать золотые копи: прежде всего, потому, что Англия не пойдет на это, чтобы не подтвердит этим всему миру, что она начала войну из-за золота; а во-вторых, потому что для нас это тот источник, без которого мы не в состоянии покрыть все военные расходы.

Главный коммандант Девет того мнения, что трудность положения в Оранжевой республике настолько же велика и серьезна, как в Трансваале. Там целых 9 округов совершенно разоренных. Они были покинуты бюргерами, но потом снова ими заняты. Если он не согласен с теми, которые думают, что надо прекратить войну, то не потому, что он не уважает их мнения. Нет, он глубоко верит тому, что слышал относительно общей беды и нужды. Но он не может не указать, что переписка, исходившая из Трансвааля и попавшая в руки англичан у Рейца, обрисовала положение вещей более или менее в тех же самых красках, как это делается и в этом собрании. Но предположим, что все сказанное правда, все-таки Оранжевая республика не желает прекращать войны. Он хочет быть откровенным и разъяснить, что война эта есть, главным образом, война Трансвааля. Для него лично это не составляет никакой разницы. Для него река Вааль не существует, как пограничная линия. Он стоит за полное единство и он признает обязанности этого союза, посредством которого соединены две республики в одно. Эта война есть их общее дело.

Каково настроение бюргеров Оранжевой республики? Из 6.000 человек сражающихся он руководил 5.000. Если когда-нибудь громогласно происходило дружное решение, то это было именно тогда, когда все 5.000 человек сказали ему: «Продолжать войну!

Мы были лишены всего, мы находимся и теперь в том же положении». Что можно сказать на это? Есть только один путь. Не получим мы того, чего хотим, тогда посмотрим, что сможем сделать для тех, которые не могут спасти себя сами. Что нужно будет тогда делать — Девет не знает, но что продолжать войну нужно во что бы то ни стало — это он знает. Подумайте, сколько нас было, когда мы начинали войну? 60.000 человек — это уже самое большое, на что мы могли рассчитывать. И мы знали, что Англия может выставить войско в 750.000 человек. Теперь Англия послала в Африку 250.000, т. е. третью часть того, что мы предполагали. Опыт показал нам, что более третьей части своего войска оно послать не может. А мы? Мы тоже имеем третью часть наших сил. Он не хочет сказать, чтобы он не был готов отдать чего-либо неприятелю: но он против того, чтобы кусок земли, посреди страны, принадлежал врагу. Он не желает имет английскую колонию посреди страны, потому что тогда Англия будет имеет свободный ввоз. Говорят, что золотые копи — проклятие страны. Но если они были проклятием, то нужно сделать, чтобы они перестали им быть. Он не видит другого спасения для народа, как именно в этих золотых копях. Свазиланд можно отдать, но не золотые копи.

О вмешательстве держав он никогда не думал серьезно. Если его нет, значит, Бог его не хотел. Бог хочет, ведя нас через бедствия этой войны, сделать из нас закаленный народ. Мы должны исходить во всех своих действиях из веры в Бога. Все дело войны — есть дело веры в Него. Мне скажут: генерал строит все на вере. Да, это верно. Без веры вся эта война была бы ребяческой выходкой, немыслимо было бы ни ее начало, ни продолжение в течение такого длинного промежутка времени.

Да, это дело веры. Будущее для нас закрыто. Позади — свет, впереди — темно.

Он очень разочарован Капской колонией, не тем, что о ней сообщали здесь, но тем, что невозможно общее восстание. Но, тем не менее, несмотря на то, что генерал Смутс находит невозможным общее восстание, ничего не слышно о том, чтобы находящиеся под оружием колонисты разошлись. Маленькая кучка колонистов приносила республикам огромную пользу. Она отвлекла от нас 50.000 войска.

Он страдает за семьи, думая об их бедствиях. Но против фактов ничего не поделаешь: это война, основанная на вере. Он только тогда считается с фактом, когда его нужно устранить с дороги. Он оканчивает словами, что если мы уступим англичанам, как побежденные, то от них нечего ждать никакой пощады. Нам придется совсем схоронить свою независимость. Большая разница идти самому в могилу или рыть могилу для всего народа.

Бюргер Биркеншток советует быть осторожными с золотыми копями. Нам не следует отдавать источник нашего дохода

Заседание закрыто с молитвой.

Суббота, 17 мая 1902 года

Председатель просит главного комманданта Девета открыть собрание молитвой. Читается частное сообщение г. Шмордерера, привезшего письмо от депутации из Европы.

Участковый начальник Босман (Ваккерстром) того мнения, что настоящее должно быть сравниваемо с прошедшим. В его округе еще год тому назад было 600 бюргеров, теперь число уменьшилось наполовину. Тогда каждый бюргер имел лошадь, теперь большинство не имеет лошадей. Тогда было 3.000-4.000 мешков зерна, теперь их не более 300-400, и тех еще не достать. Если так было в течение всего года, каково же будет в конце года. Самый важный вопрос не в одежде, а в провианте. Он знает одну женщину, которая несколько недель питалась только фруктами. У него у самого долгое время не было ничего, кроме кукурузной муки. Но он не жалуется. Даже скудную пищу приходится всячески выманивать у кафров. Но кафры идут к англичанам, а англичане, появляясь, отнимают всюду провиант. Люди из его округа сказали ему, когда он, возвратясь, сообщил им, что решено продолжать войну, что они обязаны будут все равно сложить оружие из-за женщин и детей. Говоря о концентрационных лагерях, он сообщил, что женщины, находящиеся там, полны мужества, но когда они узнают о положении вещей, то будут думать иначе. Есть между ними и такие, которые говорят, что долг мужей по отношению к ним — продолжать войну. Кафры причиняют много хлопот. На посредничество держав нечего рассчитывать. От английского народа тоже ждать нечего. Насколько ему известно, Англия относится спокойнее к делу и решила во что бы то ни стало сражаться до конца.

Чего можно ожидать от продолжения войны? Он ничего не ждет. Англичане, поддерживаемые нашими же изменниками, все более будут в силах нас побеждать. Так в чем же для нас выгода от такого продолжения войны? Есть возможность вести переговоры — надо ею пользоваться. Мы должны воспользоваться случаем получить хоть что-нибудь для тех, кто разорен окончательно и кто не в состоянии без помощи сам встать на ноги.

Что касается веры, то он не стыдится быть служителем Бога.. Он сильно сомневается в том, чтобы мы хотели получить свою свободу для того, чтобы прославлять Бога. Он полагает, что это желание есть скорее проявление самомнения и льстит нашему самолюбию. Я согласен с теми, которые говорили, что нам следует думать не столько о прошлых жертвах, сколько о той крови, которая будет еще бесцельно пролита в будущем.

Последовало чтение проекта заключения, выработанного комиссией; после непродолжительных прений была принята следующая его редакция:

«Собрание уполномоченных обеих республик приняло в соображение переписку и переговоры, веденные между правительствами обеих республик и лордом Китченером от имени британского правительства.

Собрание выслушало обстоятельные разъяснения уполномоченных обеих республик и последние донесения наших представителей в Европе.

Оно приняло в соображение, что британское правительство отклонило принять при указанных условиях предложения наших правительств. Несмотря на отрицательный ответ британского правительства, собрание желает привести в исполнение горячее желание народа о сохранении его независимости, для которой уже пожертвовано столько жизней и принесено столько материальных жертв.

В виду этого собрание постановляет поручить обоим правительствам поступить следующим образом:

Заключить мир на следующих условиях:

Независимость признается, хотя и ограничивается,

Помимо того, что правительствами было уже предложено 15 апреля 1902 года, наши правительства предлагают великобританскому:

а) уничтожение самостоятельности в отношении сношений с иностранными державами и неимение собственных посольств;

b) признание протектората Великобритании;

с) уступка некоторых частей территории Южно-Африканской республики;

d) заключение оборонительного союза с Англиею в отношении южной Африки».

Во время прений выясняется, что части территории, которые имеют быть уступленными, состоят из упомянутых золотоносных местностей и округа Свазиланда.

Возбуждается вопрос: но разве Трансваалю одному придется расплачиваться?

— Да, — сказал г. де-Клерк: — если бы я мог искупить независимость Оранжевой республики всем своим имуществом, я бы это сделал.

И другие представители Трансвааля высказываются в том же смысле. Все указывают на то, что жертвы, принесенные в эту войну Оранжевой республикой, не могут быть оценены достаточно высоко.

Генерал Фронеман благодарит сердечно от имени Оранжевой республики. Чувствуется, что речь не идет более о двух государствах, которые имели бы различные интересы. В огне войны они сплавились воедино.

Некоторые уполномоченные делают еще несколько замечаний.

Коммандант А. Рос (из округа Вреде) указывает, что не следует даже намекать на возможность уничтожения независимости. Он полагает, что это не входит в компетенцию лиц, которые имеют точное полномочие сохранить независимость во что бы то ни стало. Полномочия их не допускают сомнений. Они могут обо всем говорить и все решать, лишь бы сохранить независимость.

Коммандант Я. Я. ван-Никерк (из округа Фиксбурга) говорит, что нельзя допускать и мысли об уничтожении независимости.

Генерал Бранд, поддерживаемый коммандантом А. Я. де-Кок, делает следующее предложение, принятое собранием:

«Настоящее собрание, состоящее из уполномоченных обеих республик, постановляет: поручить обоим правительствам избрать комиссую, которая бы вошла в переговоры с лордом Китченером, в качестве представителя британского правительства, для установления мира на удовлетворительных условиях. Комиссия эта представит свое заключение собранию уполномоченных для того, чтобы получить согласие обеих правительств.»

Собрание закрыто после молитвы.

5. Протоколы совещания между комиссией, избранной народными уполномоченными, и лордами Китченером и Мильнером

Заседание открылось 19 мая 1902 года в 10 часов утра в Претории в доме лорда Китченера.

От лица уполномоченных присутствовали: генерал Л. Бота, главный комманаднт Х. Девет, генерал Деларей, судья Я. Герцог и генерал Смутс.

Переводчик Н. Девет, секретари: гг. О. Уолдон от британского правительства, пастор Я. Кастель и Ван Фельден — от комиссии буров.

После взаимных приветствий члены конференции заняли места вокруг стола, помещенного в середине комнаты.

Коммандант генерал Бота. Для начала я должен сказать, что хотя переговоры наши затянулись дольше, чем мы этого ожидали, но я удостоверяю здесь, что мы вели их с самыми лучшими намерениями, и что с нашей стороны сделано все возможное с серьезной целью заключить желанный мир. Я должен прибавить, что все, что здесь будет сказано, подлежит обсуждению представителей от нашего народа.

С английской стороны желают выслушать, какое предложение делает комиссия, вследствие чего прочитывается следующее письмо:

«Претория, 19 мая 1902 г.

Их превосходительствам лорду Китченеру и лорду Мильнеру.

Ваши превосходительства!

С целью положить конец враждебным отношениям и действуя по доверенности правительств обеих республик, мы имеем честь установить здесь следующие пункты, могущие служить основанием для переговоров о мире. Согласно пунктам, уже изложенным нами в апреле сего года:

a) Мы готовы на упразднение нашей независимости в делах внешней политики.

b) Мы желаем сохранения нашего внутреннего правления под британским протекторатом.

c) Мы готовы отказаться от части нашей территории.

Если вашим превосходительствам угодно начать переговоры на основании перечисленных пунктов, то они могут быть рассмотрены более детально.

Имеем честь быть и проч.

Луи Бота, р. Девет, Я Деларей, Я. Герцог, Я. Смутс.»

Лорд Мильнер. Принимая во внимание огромное различие и полное несходство между этим предложением и тем, которое было сделано правительством его величества, я должен сказать, что не имею надежды на благоприятный исход переговоров, построенных на таком базисе. Полагаю, что лорд Китченер разделяет мое мнение.

Лорд Китченер. Мы можем это предложение обсуждать, но я не вижу возможности согласовать его с предложением правительства его величества.

Коммандант генерал Бота. Если вы становитесь на подобную точку зрения, то нам было бы очень желательно получить окончательный ответ на сделанное нами предложение.

Лорд Мильнер. Желаете ли вы, чтобы ваше предложение было препровождено правительству его величества?

Коммандант генерал Бота. Да, если вы сами не можете дать на него решительного ответа.

Лорд Мильнер. Я убежден, что ваше предложение не будет принято, и если вы захотите сделать другое предложение, то настоящее вам может только повредить у правительства его величества.

Генерал Бота. Если вы имеете уполномочение прийти по этому поводу к решительному заключению, то мы желали бы, чтобы вы это сделали.

Лорд Мильнер. Я не беру на себя ответственности за отклонение вашего предложения. инструкции, данные мне и лорду Китченеру, совершенно ясны относительно этого пункта.

Генерал Бота: В таком случае надо понимать, что лорд Салисбюри, говоря в свое время, что война не ведется с целью приобретения территории, не думал этого.

Лорд Китченер. Здесь нет вопроса о территории, но лишь вопрос о присоединении.

Генерал Бота. Я не вижу, чтобы наше предложение шло в разрез с таковым.

Лорд Мильнер. Я не припоминаю таких слов лорда Салисбюри, но это правда, что он сказал, что правительство начало войну не с целью приобретения земель, но в течение войны обстоятельства так изменились, что другого пути не было, как присоединение республик, и британским правительством были слишком твердо высказаны его намерения, чтобы оно могло переменить свое окончательное решение.

Судья Герцог. Я бы желал знать, какое, собственно, огромное различие находите вы между базисами нашего теперешнего предложения и того, которое легло воснову переговоров прошлого года? Я не хочу вдаваться в детали и говорю об общих принципах.

Лорд Китченер. Исходит ли ваше предложение из того, что буры должны быть британскими гражданами?

Генерал Смутс. Я не вижу, чтобы наше предложение не согласовалось с переговорами прошлого года. Наше предложение старается урегулировать вопрос внутреннего управления.

Лорд Мильнер читает условия прошлого года (миддельбургского предложения):

«При первой возможности военное положение будет заменено гражданской администрацией на основаниях, принятых в колониях английской короны. В обеих новых колониях будет на первое время учреждена должность губернатора с административным советом из высших административных лиц, частью из выборных от населения.

Правительство его величества желает, однако, установить, как только обстоятельства это дозволят, представительный образ правления с тем, чтобы дать, в конце концов, новым колониям полное самоуправление.»

Может быть я не хорошо понял ваше предложение, но мне кажется, что не только в деталях, но и по существу оно отличается от схемы только что мною прочитанной.

Судья Герцог. Я совершенно согласен с вами, что принцип нашего предложения, взятого в таком смысле, может отличаться от принципа, положенного в основу ваших колоний, но это не мешает ему, не смотря на его отличие, быть признанным наряду с принципами колоний того же государства. Иными словами: к одной колонии применим один принцип, к другой — другой, и тем не менее, все они составляют одно государство.

Лорд Мильнер. Несомненно: возможны различные принципы в различных колониях; но, насколько мне кажется, принцип вашего предложения совершенно расходится с тем, который принят правительством его величества.

Судья Герцог. Я думаю, что выскажу мнение всей комиссии, если скажу, что мы хотим заключения мира, и если этого де6йствительно хотят обе стороны, то нам не время теперь входить в обсуждение теоретических различий. Так, например, в различных колониях, составляющих ныне Соединенные Штаты Северной Америки, существовали и различные принципы. И я полагаю, что принцип нашего предложения не многим отличается от вашего, и что практическое проведение его в жизнь поведет к одинаковым результатам. Англия по отношению к южной Африке желает достигнуть вместе с нами благих результатов, которые в равной мере должны согласоваться с нашим предложением, равно как и с миддельбургским. А потому я спрашиваю: неужели различие принципов настолько велико, что требуется перевернуть весь строй нашей жизни для того, чтобы Англия могла иметь успех в достижении тех целей, которые она себе поставила?

Лорд Мильнер. Мы сравниваем две различные вещи. Здесь, в миддельбургском предложении, находится известное число положительных постановлений, касающихся массы деталей. Я не говорю, чтобы эти детали были исчерпаны. Я понимаю также, что в нашей власти, лорда Китченера и моей, входить с вами в дальнейшее обсуждение этих деталей с целью выяснения сомнительных вопросов и, может быть, даже с целью изменений схемы, но не касаясь ее по существу. Если вы находите, что ваше предложение не противоречит миддельбургскому, то почему же вы не отложите своего в сторону и не приступаете к обсуждению миддельбургского?

Судья Герцог. Я согласен, что вы (обращаясь к лорду Мильнеру) вправе сказать, что в обеих предложениях есть фундаментальная разница. Но я не могу согласиться с тем, чтобы для конечной цели, для достижения которой мы собрались, это было бы непреоборимым препятствием, и чтобы результатов нельзя было достигнуть иначе, как согласившись с миддельбургским предложением и отбросив наше предложение. Этого я совершенно не понимаю.

Лорд Мильнер. Таким образом вы признаете фундаментальное различие обоих предложений. Хорошо. В таком случае, я не уполномочен вести переговоры на основании совершенно различном с тем, какое заключает в себе предложение его величества. Я полагаю, что правительство его величества готово пойти, насколько возможно, вам на встречу. По крайней мере таким духом проникнута телеграмма из Англии.

Главный коммандант Девет. Само собой разумеется, что я буду говорить не как юрист или законодатель (Лорд Китченер, смеясь: «совсем как и я!»). Я присоединяюсь к тому, что сказали генералы Бота и Герцог относительно нашего желания заключить мир. Говоря кратко, я не понимаю, каким образом его превосходительство лорд Мильнер может предполагать, чтобы мы могли вернуться к нашему народу с тем же миддельбургским предложением, какое было сделано в прошлом году. Это значило бы прийти назад с тем же, с чем мы пришли сюда.

Лорд Мильнер. Нет. Если мои слова и произвели такое впечатление, то я этого не хотел. Но я думал, что вы говорили со своим народом, имея в виду решение правительства его величества, а из этого решения было ясно, что правительство его величества не согласно принимать условий , расходящихся с принципами миддельбургского предложения.

Главный коммандант Девет. Я так это и понял; потому-то мы и пришли сюда с предложением, не много отличающимся от миддельбургского предложения.

Генерал Смутс. Я полагал, что главная цель вашего правительства — это устранение независимости обеих республик, а в нашем предложении как раз и говорится об упразднении нашей внешней политики. Я полагаю, что на этом базисе обе стороны могут придти к соглашению. Я никогда не думал, чтобы миддельбургские условия были бы единственными условиями мира.

Лорд Мильнер. Не в деталях, а в общем принципе. Никак нельзя, чтобы после того, как британское правительство положило в основу принцип, на обсуждение которого вы имели целые три недели в вашем распоряжении, вы теперь совсем бы его отложили в сторону. Лорд Китченер дал вам достаточно времени, чтобы советоваться с народом. И вот, вы возвращаетесь назад и, не входя даже в обсуждение миддельбургских условий, откладываете их в сторону, предлагая другие, свои условия и желая на них строить переговоры. Я не думаю, чтобы лорд Китченер и я это сделали; но в виду того, что содержание вашего предложения совершенно другое, то британское правительство может быть спрошено, согласно ли оно, отложив в сторону прежнее решение, начать вести переговоры на новых основаниях.

Главный коммандант Девет. Мы, конечно, не можем помешать лорду Китченеру запрашивать его правительство, но желательно было бы, чтобы вы одновременно телеграфировали наше предложение британскому правительству.

Генерал Бота. Я не согласен с тем, что мы здесь встречаемся с новым базисом, потому, что последствием наших переговоров в апреле было то, что британское правительство возложило на вас поручение предложить нам поставить условия, на которых могли бы начаться переговоры о мире. Наше теперешнее предложение находится в непосредственной связи с желанием вашего правительства.

Лорд Мильнер. Я сделал все, зависящее от меня, чтобы получить от вас таковое предложение. Но вы этого не хотели сделать. Этим вы и принудили британское правительство сделать снова предложение со своей стороны.

Генерал Боты. Я полагаю, что мы должны были действовать солидарно.

Лорд Китченер. Вас просили своевременно поставить ваши условия; вы этого не хотели сделать, а теперь, когда британское правительство ставит свои, вы тоже предлагаете свои условия.

Генерал Деларей. Я полагаю, что мы сделали это после переписки между нидерландским и британским правительствами.

Лорд Мильнер. Переписка составляла начало переговоров.

Главный коммандант Девет. Если бы мы были обязаны ставить условия в апреле, мы не могли бы сделать этого так полно, как теперь, и тогда условия были бы не выгодны британскому правительству, потому что без предварительных совещаний с народом мы должны были бы стоять на полной независимости.

Лорд Мильнер. Я хочу напомнить как было дело. Я делаю это не для того, чтобы сказать, что вы не правы, но чтобы выяснить положение совершенно ясно. Вы пришли с известным предложением. Британское правительство ясно ответило вым, отклонив его принять. Этот ответ был вполне чистосердечен и ясен. Оно сказало вам: «мы хотим мира, хотите сделать другое предложение?» Вы сказали: «нет, мы не уполномочены народом и должны с ним посоветоваться». Мы приняли этот аргумент. Тогда вы сказали: «пусть британское правительство поставит свои условия». Оно исполнило это. И теперь оно ждет ответа. В какое положение ставите вы лорда Китченера и меня? Вы возвращаетесь к нам с совершенно новым предложением с вашей стороны и ничего не говорите нам о нашем. Вы неправильно поступаете относительно британского правительства, и мы не должны были бы даже обсуждать вашего предложения.

Судья Герцог. Я старался показать, что наш ответ не может быть принят не за ответ британскому правительству, потому что вопрос, затронутый в переписке, касался вопроса о независимости, и теперь, после переговоров с народом, мы говорим: мы готовы пожертвовать независимостью и определяем до какой степени. И, как генерал Смутс правильно сказал, это и есть тот базис на котором стоит наше предложенеи.

Лорд Мильнер. Вы сказали, что отдаете независимость в вопросах иностранной политики.

Судья Герцог. Да, на вы должны хорошо понимать, что это тот базис, который мы готовы разработать детально.

Генерал Смутс. Отдается независимость в делах внешней политики, что же касается внутреннего управления, то оно будет находиться под наблюдением британского правительства. Таким образом, получается следующее: уничтожается независимость, но обе республики не становятся суверенными государствами.

Лорд Мильнер. Я понимаю, что они тогда не будут суверенными государствами, но мой ум отказывается подсказать мне, что же они, собственно говоря, будут тогда?

Лорд Китченер. Это нового рода государство — «интернациональное животное» (International animal).

Генерал Смутс. В истории не раз случалось, чтобы вопросы разрешались компромиссами. А наше предложение настолько близко к колониальному управлению, насколько это возможно.

Лорд Китченер. Признаете ли вы присоединение?

Генерал Смутс. Не формально, но я не вижу, чтобы наше предложение противоречило прокламациям о присоединении.

Лорд Мильнер. Я боюсь, что мой рассудок не будет в состоянии понять это. Таким образом в стране будет два правительства. Как же вы представляете себе это правительство?

Генерал Смутс. Нужно для этого заняться ближайшим обсуждением слова «высшее наблюдение». Я полагая, что это и есть тот пункт, который мы должны теперь обсуждать.

Лорд Мильнер. Я предпочитаю лучше не отступать перед точным базисом, чем принимать нечто совершенно неопределенное.

Лорд Китченер. Я глубоко убежден, что ваше предложение немыслимо разработать в практическом применении к управлению страной.

Главный коммандант Девет. Я думаю тоже, что наше предложение не разработано, то еще менее могут быть выполнены миддельбургские условия. Это было ясно указано лордами Китченером и Мильнером в то время, когда условия были предложены. Они могли быть приняты тогда, тоже только как базис для переговоров, чтобы дать всему делу ход. Мы, конечно, не можем заставить британское правительство принять наше объяснение, но, тем не менее, для нас оно все-таки базис.

Лорд Мильнер. Я очень бы желал, чтобы наши переговоры не были пустыми словами, и не хотел бы допустить, чтобы этому могли помешать какие-либо формальности; но если променять решительные условия миддельбургские на нечто неясное и снова начать переговоры о чем-то очень неопределенном, — это, несомненно, может повести к большим затруднениям. Я думаю, что мы вправе придерживаться миддельбургских условий, которые в своих деталях могут быть изменены.

Генерал Бота. Может быть, будет лучше, если вы сперва дадите ответ на наше предложение.

Главный коммандант Девет. Я понимаю, что если ваши превосходительства не уполномочены окончательно ответить на наши условия, то не лучше ли будет попробовать предложить наши условия вашему правительству.

Генерал Бота. Мы пришли сюда с серьезным намерением заключить мир, и я полагаю, что если наше предложение будет расследовано в деталях, то окажется, что бур и англичанин смогут жить один возле другого. И я понимаю, что для обеих сторон желательно, чтобы одна раса не притесняла другую. Мы хотим мира, которым удовлетворились бы обе стороны, и который явился бы постоянным для южной Африки.

Лорд Мильнер. Наша цель та же самая.

Лорд Китченер. Ваше предложение должно внести в наши условия существенные изменения, на которые мы, по моему мнению, не можем согласиться.

Генерал Бота. Я думаю, что в виду того, что предложение является с нашей стороны, вы и должны дать ответ на наше предложение.

Лорд Китченер и лорд Мильнер. Измените в таком случае ваше предложение и примите наше.

Лорд Мильнер. Я не думаю, чтобы британское правительство было готово сделать на встречу вам большие шаги, нежели оно уже вам сделало. Оно и так пошло дальше, нежели того желало общественное мнение.

Лорд Китченер. Различие между двумя предложениями слишком большое.

Генерал Бота. Мы будем находиться под высшим наблюдением британского правительства.

Лорд Китченер. Вы должны будете рассматриваться как британские подданные? «Наблюдение» (Oppertoezicht) это новое слово, а «протекторат» доставил нам много затруднений.

Судья Герцог. Эта идея не совсем нова. Существуют различные государства, которые, тем не менее, относятся к британскому государству, как, например, Басутоленд.

Лорд Мильнер. Есть различного рода государства, но это совершенно новый тип.

Судья Герцог. Ваши превосходительства, поймите же нас хорошо. Мы пришли сюда с тем, чтобы не терять ни минуты времени. Мы были у своего народа. Мы знаем чего он хочет и как он настроен. Наши условия должны удовлетворять двум требованиям: 1) они должны быть таковы, чтобы британское правительство могло их принять, и 2) они должны отвечать надеждам нашего народа. Исходя из этих двух требований, мы составили наше предложение; а между тем, теперь мы оказались в невыгодном положении, стоя перед вашими превосходительствами, которые не уполномочены прийти к окончательному решению.

Лорд Китченер. Мы совершенно в том же положении, как и вы.

Судья Герцог. Мы предлагаем здесь вам нечто, что соответствует духу нашего народа, но мы не могли бы дать вам ничего, что противоречило бы этому духу.

Лорд Мильнер. Следовательно, миддельбургское предложение не в духе вашего народа?

Генерал Смутс. Никакого ответа на него не было дано. Единственное решение, высказанное народными представителями, — предложено здесь.

Лорд Китченер. Готовы ли вы взять назад ваше предложение и составить новое, ближе подходящее к миддельбургскому? Нужно же постараться найти выход. Начнем с того, что постараемся получить что либо твердое, что можно бы было обсуждать. Или же нам сделать новое предложение?

Генерал Смутс. Как только будет окончательный ответ на наше предложение, мы можем начать обсуждение и нового предложения.

Лорд Мильнер. Я того мнения, что факт непринятия на рассмотрение нашего предложения дает нам право не обсуждать вашего предложения. Ваш ответ, таким образом, лежит уже в самом молчании вашем.

Генерал Смутс. Я понимаю дело так: британское правительство отвергло наши условия, в то же время взяло за основание старый базис и позволяет делать новые предложения с нашей стороны.

Лорд Мильнер. Все различие между вами и мной заключается в том, что я смотрю на миддельбергское предложение, как на самое большее, что может дать вам британское правительство и дальше чего оно не пойдет, понимая. конечно, не каждую деталь, но его принципиальную сущность, так как это предложение служит ясным указанием того, насколько далеко правительство может в общем пойти.

Лорд Китченер читает свою телеграмму от 14 апреля. По видимому вы не исполнили того, что значится в этой телеграмме.

Главный коммандант Девет. Если вы думали, что только на этом базисе предложения британского правительства должен был быть дан ответ, то нечего было бы уполномоченным собираться в Фереенигинге. Мы для этого только и собирались, чтобы найти средство спасти нашу независимость. И теперь мы пришли к вам с предложением, которое. собственно говоря, не многим отличается от миддельбургского и идет навстречу желаниям британского правительства.

Генерал Бота. Я не вижу надобности настаивать на нашем предложении. Если оно совсем не может быть принято, так скажите же это, наконец.

Лорд Мильнер. Мы хотим ответа на наше предложение.

Генерал Смутс. Я не вижу никакого предложения британского правительства, я усматриваю только один базис, на котором оно желает вести переговоры, а для этого не требуется формального ответа.

Лорд Мильнер. Наше предложение в шесть раз определеннее вашего, и я думаю, что британское правительство вправе знать, склонен ли ваш народ принять условия, основанные на нашем предложении.

Генерал Смутс. Вы должны помнить, что миддельбургское предложение, вместе со всем, что происходило в апреле, было прочтено народу. Ответ на это был ни да, ни нет, а только выборы представителей. Эти последние не дали еще никакого ответа. Они обсуждают вопрос и для этого послали нас попробовать, не придем ли мы к какому-нибудь соглашению.

Лорд Мильнер. Мы уклоняемся от прямого пути. Скажите, какие изменения желаете вы, и представьте потом все опять на рассмотрение народа.

Лорд Китченер. Если вы признаете, что ваше предложение не находится в несогласии с присоединением, то это уже шаг вперед.

Генерал Смутс. Вы того мнения, чтобы наше предложение отложить в сторону?

Лорд Китченер. Да, конечно. Для нас невозможно его обсуждать.

Лорд Мильнер. Мы не можем принять его. Мы можем послать его в Англию, но это, несомненно, только повредит переговорам. Это мое личное мнение, которое вы можете и не разделять. Посылая ваше предложение, мы можем сказать, что в нем заключается ваш ответ.

Лорд Китченер. Лучше было бы составить новый документ, в котором можно бы прибавить и выпустить кое-что.

Генерал Смутс. Но ведь 3-го пункта нашего предложения мы еще совсем не касались. Но мы готовы отдать часть нашей земли.

Лорд Мильнер. Это противоречит «присоединению». Если все присоединено к английским владениям, то как же вы говорите о части земли?

Генерал Смутс. Отдаваемая нами часть земли могла бы образовать колонию английской короны, остальная же часть имела управление, указываемое нами.

Лорд Мильнер. Вы предлагаете, чтобы одна часть колонии была обыкновенного типа, а другая — ограниченная республика?

Лорд Китченер. Две формы правления в одной и той же стране немыслимы. Наше предложение исходит из единства правления. И с военной точки зрения две формы правления не могут существовать. Через год снова началась бы война.

Собрание прерывается до после-полудня.

В продолжении паузы комиссия обсуждала положение и посылала генерала Смутса к лордам Китченеру и Мильнеру поговорить кое о чем.

Заседание открылось в 4 часа.

Лорд Мильнер. Вследствие частного разговора нашего с генералом Смутсом, лорд Китченер и я написали документ в такой форме, которая. надеемся, даст нам возможность придти ко взаимному соглашению. Эта схема документа, который, как мы полагаем, британское правительство может принять к рассмотрению. Мы думаем, что, обсудив этот документ, вы предложите его бюргерам, поставив вопрос: желают ли они подписаться под ним?

Содержание документа:

«Мы нижеподписавшиеся, вожди сражающихся бюргеров, от своего имени и от имени всех бюргеров признаем «присоединение» в такой форме, как это было сделано лордом Робертсом в его прокламации от 24 мая 1900 года и укреплено 1 сентября того же года. Признавая себя вследствии этого британскими гражданами, мы, как таковые, складываем оружие, передаем все орудия, ружья и амуницию в собственность англичан, или их администрации, отказываясь в то же время от всякого дальнейшего сопротивления авторитету его величества короля Эдуарда VII, или его потомков. Мы поступаем так согласно удостоверению правительства его величества, что нам, наравне со сдавшимися бюргерами, предоставлена будет личная свобода и сохранение нашего имущества. Мы верим, что в будущем образ действия правительства его величества, относительно последствий войны, будет согласовываться с «пояснением» (verklaring), о котором говорится далее. При этом не подлежит никакому сомнению то обстоятельство, что все бюргеры, находящиеся в плену, должны будут признать вышеупомянутое пояснение для того, чтобы иметь право пользоваться выгодами упомянутого пояснения.»

Генерал Бота. Значит ли это, что наше предложение совершенно отклоняется?

Лорд Мильнер и лорд Китченер. Да.

Генерал Бота. В таком случае, вы, следовательно, признаете только миддельбургское предложение?

Лорд Китченер. Нет, мы можем его изменить.

Лорд Мильнер. Сперва будет составлен этот сжатый документ для того. чтобы быть приложенным к миддельбургскому. Но вместо этого последнего будет составлен другой, выраженный в другой форме.

Генерал Смутс. Но если уж миддельбургский документ должен быть изменен. то не лучше ли будет это сделать теперь и теперь же приложить его к делу?

Лорд Мильнер. То, что будет вместо миддельбургского предложения, должно быть приложено как «пояснение». Это пояснение мы можем выработать вместе.

Генерал Смутс. Я думаю, что лучше было бы, если бы вы сами его изменили и дали бы нам на обсуждение; тогда мы посмотрим, что нам с ним делать.

Лорд Китченер. Я полагаю, что для этого нужно составить из вас подкомиссию.

Лорд Мильнер. Я думаю, что это пояснение должно быть составлено двумя или тремя из нас и затем обсуждено всеми нами.

Генерал Смутс. Мы сперва должны обсудить вопрос, принимать ли нам участие в составлении этого документа.

Лорд Мильнер. Я готов сделать это лучше вместе с вами, нежели предоставить это вам одним, — я говорю это по опыту.

Генерал Смутс. Но подписывая такой документ, мы должны быть уверены в том, что предводители не ответственны за то, положат ли бюргеры оружие?

Лорд Мильнер. Да, но если оружие не будет сложено, то в таком случае, явится полная неудача всего.

Лорд Китченер. Я этого нет думаю. Если не все положат оружие, то те, которые здесь подпишутся, этому помочь не могут. Всегда найдутся недовольные.

Генерал Смутс. В документе об этом ничего не говорится.

Лорд Китченер. Редакцию можно изменить.

Генерал Деларей. Иначе, мира не будет, так как непременно останется часть бюргеров, которая захочет продолжать войну.

Лорд Мильнер. Когда народное собрание, как глава, согласится с подписанием этого документа, то, конечно, бюргеры, составляющие остальную часть целого организма, тоже согласятся. А те, которые не подпишутся, — не знаю, как их назвать — «стоящие вне закона» (outlaws), что ли ... О тех не стоит и думать!

Генерал Бота. Поэтому-то мы и хотим мира, который был бы одинаково почетен для обеих сторон. И насколько я понимаю, подписав этот документ, мы отдадим не только свою независимость, но свяжем каждого бюргера по рукам и ногам. И где же тогда почетный мир для нас? Заключая условия мира, мы делаем это как люди, которым суждено жить и умереть здесь. Мы не должны заключать такого мира, который бы оставил в сердцах той или другой стороны обидное чувство. Я все готов сделать, что в моих силах, чтобы этого достигнуть. но подобный документ требует слишком многого. Если я хорошо понял, то мы должны отказаться от независимости, сложить оружие и вдобавок еще вожди должны подписаться под обещанием.

Лорд Мильнер. Единственное, чего мы хотим, это, чтобы британские граждане жили бы вместе в полном мире. Если мы этого не достигнем, то я не знаю, что же мы вообще получим?

Лорд Китченер. Я думаю, что коммандант-генерал не вполне уясняет себе то, что содержит «пояснение». В нем мы скажем, что именно мы дадим. Поэтому, может быть, было бы лучше составить сперва это «пояснение», а затем уже заключить почетный мир.

Генерал Бота. Потрудитесь в таком случае разъяснить нам этот документ.

Лорд Китченер и лорд Мильнер. Вы должны нам помочь — мы не знаем чего бюргеры хотят.

Главный коммандант Девет. Но подписание этого документа поставит нас в положение, которое ясными словами выразил только что коммандант-генерал.

Генерал Деларей. Мы не можем обсуждать чего-то что не выработано. Я не противоречу тому, чтобы выбрать подкомиссию.

Генерал Бота. Я тоже не имею ничего против этого, так как я понимаю, что никто из нас не будет этим связан.

Лорд Китченер. Нет, никто не связан.

Генерал Деларей. Нужно же положить конец делу; мы будем. по крайней мере, знать, что мы имеем.

Главный коммандант Девет. Я хочу ясно дать понять, что я не вижу возможности принять остальную часть организма. если то, что находится перед моими глазами, составляет лишь его голову. Мне кажется это непреодолимым затруднением. Я считал бы нечестным не сказать теперь своего мнения по этому вопросу, даже по отношению к вашим превосходительствам.

Лорд Китченер. Я думаю, что было бы лучше, чтобы генерал Девет увидел весь документ, прежде чем высказывать свое мнение о нем.

По взаимному соглашению судья Рихтер и генерал Смутс составили подкомиссию, которая вместе с лордом Китченером и сэром Рихардом Соломоном (не имевшим решающего голоса) должна была редактировать пояснение.

Собрание прервано.

Среда, 21 мая 1902 года

Лорд Мильнер читает документ, написанный им в присутствии подкомиссии. Он составлен в форме контакта; вносятся подписи представителей обеих республик. Этот самый документ телеграфируется в Англию, с исключением параграфа II, в котором говорится о банковых билетах, квитанциях и сумме в ?00 000 фунтов стерлингов. Документ читается на голландском и английском языках.

Содержание документа следующее:

«Генерал лорд Китченер, ван-Кертоум, главнокомандующий и его превосходительство лорд Мильнер, высший комиссар, в качестве представителя британского правительства, и господа: С. Бюргер, Ф. Рейц, Л. Бота, Я. Деларей, Л. Мейер, Н. Крог — от имени правительства Южно-Африканской республики; и господа: М. Штейн, В. Бребнер, Х. Девет, Я. Герцог, и К. Оливер — от имени правительства Оранжевой республики, в качестве представителей граждан обеих республик.

Означенные лица, желая прекращения враждебных действий, соглашаются на следующие условия:

1. Войска бюргеров, которые находятся еще под ружьем. немедленно положат оружие и передадут все пушки, ружья и всякие военные запасы, находящиеся в их распоряжении. Они с настоящего момента не будут оказывать дальнейшего сопротивления правительственным лицам и учреждениям, поставленным его величеством королем Эдуардом VII, которого они признают своим государем. Способ сдачи оружия, в общем и в потребностях будут определены следующими лицами: лордом Китченером, генералом-коммандантом Бота, ассистентом генералом-коммандантов Делареем и главным коммандантом Деветом.

2. Бюргеры, находящиеся под ружьем вне пределов Трансвааля и колонии Оранжевой реки, будут после сдачи перевезены и водворены на места их жительства.

3. Все военнопленные (из бюргеров), находящиеся вне пределов Южной Африки, после принятия ими подданства его величеству королю Эдуарду VII, будут возвращены на места их жительства.

4. Бюргерам, которые сдадутся или возвратятся таким путем, гарантируется их личная свобода и неприкосновенность их имущества.

5. Ни против кого из бюргеров, которые сдадутся таким образом, не будет возбуждено никакого судебного дела ни гражданского, ни уголовного, за какие-либо деяния его в течение минувшей войны.

6. Голландский язык будет преподаваться в учебных заведениях Трансвааля и колонии Оранжевой реки всюду, где родители этого пожелают. Употребление голландского языка будет допущено и в судебных местах, где это потребуется для более целесообразного хода дела.

7. Ношение огнестрельного оружия, именуемого рифль (rifles), будет разрешено лицам, у которых оно необходимо для их самозащиты, но под условием получения каждый раз особого разрешения.

8. Военное положение, господствующее в настоящее время в Трансваале и колонии Оражевой реки, будет при первой возможности заменено гражданским управлением. Как только обстоятельства это позволят, будут введены представительные учреждения, которые подготовят установление автономного самоуправления.

9. Вопрос о том, может быть ли даровано избирательное право, и притом, на каких условиях, туземцам цветной расы не будет разрешен раньше установления автономного самоуправления.

10. Недвижимое имущество в Тансваале и колонии Оранжевой реки не будет обложено каким бы то ни было налогом в целях покрытия военных расходов.

11. Будет учреждена судебная комиссия, которой в течение шестимесячного срока могут быть предъявлены банковские билеты, выпущенные правительством Южно-Африканской республики. согласно закону №1 1900 года. Все таковые билеты, которые окажутся выданными в точном соответствии с этим законом и по которым в свое время уплачена их стоимость, будут приняты к уплате, но без процентов.

Все квитанции, выданные во время войны в пределах бывших республик офицерами или по их приказанию, могут быть представлены в течение шести месяцев упомянутой судебной комиссии. Если комиссия признает, что они были выданы bona fide за предметы, которые были употреблены войсками. то стоимость их будет выплачена тем, которым они первоначально были выданы.

Общая сумма выдач по этим квитанциям и по правительственным банковым билетам не превзойдет трех миллионов фунтов стерлингов.

Если квитанций и билетов, признанных судебной комиссией действительными, окажется более, чем на эту сумму, то допускается пропорциональное уменьшение размеров выдач (pro rata).

Военнопленным будут сделаны разные облегчения для того, чтобы они успели представить имеющиеся у них билеты или квитанции судебной комиссии в течение установленного шестимесячного срока.

12. Как только обстоятельства позволят, будут учреждены комиссии по одной в каждом из округов обеих колоний. Местные жители пошлют в эти комиссии своих представителей. В комиссиях будут председательствовать лица судебного или административного ведомств. Комиссии эти окажут правительству содействие при возвращении населения в прежние места их жительств и при снабжении обедневших от войны жителей, которые сами не в состоянии справиться, средствами пропитания, материалами для возведения построек, семенами. скотом, утварью и всем остальным. необходимым для того, чтобы они могли снова начать свои прежние занятия. В видах достижения указанных целей, правительство будет выдавать беспроцентные ссуды, которые будут погашаться в течение определенного числа лет.

Лорд Мильнер. Если мы придем к соглашению, то это и будет тот документ, который мы протелеграфируем в Англию, относительно которого правительство его величества постановит решение и который затем подлежит вашему подписанию.

Коммандант-генерал Бота. Не нужно ли к нему прибавить голландский перевод?

Лорд Мильнер. Я не имею ничего против приложения голландского перевода. Таким образом, это и есть тот документ, который мы предложим британскому правительству.

Генерал Бота. Есть еще пункты, по поводу которых я желаю говорить. Первый из них касается квитанций, выданных нашими офицерами. Я желал бы, чтобы они были внесены в параграф, касающийся кредитных билетов. Эти квитанции были выдаваемы согласно инструкциям нашего правительства для покупки зерна, скота и других предметов необходимости для содержания наших отрядов. Все офицеры, здесь находящиеся, а также и все остальные, действовали согласно инструкциям. Поэтому я обращаюсь со следующей просьбой. Многие из этих квитанций были уже выплачены — одни частями, другие полностью, но по многим не было еще ничего уплачено. Я не думаю, чтобы они составили большую сумму. Но нам должны, в этом отношении, быть развязаны руки для того, чтобы мы с честью вышли из этого дела. Наша честь неразрывно связан с этими квитанциями, так как на них стоят наши подписи. Этот вопрос явится для нас, когда мы возвратимся отсюда к другим уполномоченным, вопросом большой важности; мы должны будем сказать им, что в этом отношении им нечего бояться. Большинство этих квитанций было выдано офицерами.

Лорд Китченер. Насколько я понимаю, генерал Бота указывает не на приказания и требования исполнения натуральной повинности (реквизиционные записки), а только на действительные квитанции, выданные казной.

Лорд Мильнер. Я не вижу разницы между теми и другими. Добрая воля людей, продающих известную вещь, имеется налицо и в том, и в другом случае. Какая же разница в документах?

Лорд Китченер. Я полагаю, что есть различие между квитанцией из казны и требованием натуральной повинности. Поэтому я ограничился бы казенными квитанциями, выданными по закону, допускающему получение известным лицом известной суммы.

Главный коммандант Девет. Это не будет относиться к Оранжевой республике, потому что у нас не было назначено никакой определенной суммы при начале ведения войны.

Лорд Китченер. Есть ли это неопределенная сумма или она утверждается фольксрадом?

Генерал Смутс. В свое время фольксрад уполномочил правительство выпустить кредитные билеты на известную сумму, что и было сделано. Кроме этого, сражающиеся офицеры имели право покупать нужное для содержания отрядов, выдавая вместо денег квитанции.

Лорд Мильнер. Я не вижу разницы между квитанциями и требованиями натуральной повинности; тем более, что сумма эта очень неопределенна.

Генерал Смутс. Эти квитанции выдавались на основании совершенно другого закона. Они не выплачивались из сумм назначенных фольксрадом.

Главный коммандант Девет. Я присоединяюсь вполне к мнению коммандант-генерала, что честь каждого офицера находится в тесной связи с этими документами. И если их превосходительства согласятся с этим, то они дадут нам нечто положительное, с чем мы можем возвратиться к выборным от народа.

Лорд Мильнер. Это предложение равносильно тому, чтобы британское правительство выплатило все те деньги, которые обе республики занимали с тем, чтобы против него сражаться.

Главный коммандант Девет. Мы были всегда честным противником и если мы теперь перестали им быть, то мы вправе желать, чтобы вы нам помогли в соглашении и мире.

Генерал Бота. Должен ли я понимать так, что мы должны все отдать, а вы, получив чистую прибыль от нашей страны, равняющуюся миллионам миллионов, не желаете взять на себя ответственности за ее долги. Мы признаны вами за сражающуюся сторону, поэтому мы тем более имеем право ожидать, что, взяв со страны барыши, вы примете на себя и ее долги. Если британское правительство добьется своей громадной цели, то что же составит для него такая незначительная вещь. Мы собрались здесь не для того, чтобы рассуждать, подобно детям, о ничтожных вещах, но о действительно важных предметах, и вы должны знать, что мы здесь говорим действительно то, что думаем. И ксли мы хотим мира, то нечего каждому тянуть в свою сторону, а надо подать друг другу руку. Мы говорим вам, что это обстоятельство, действительно, стоит поперек дороги. Мы лично не выдали много квитанций, но офицеры в небольших чинах главным образом заинтересованы в этом и они составляют большую часть собравшихся в Фереенигинге людей. Во многих случаях были приставлены к этому делу специально назначенные лица.

Лорд Мильнер. Мы не берем барышей со страны без ответственности. Мы берем на себя все ее долги, которые на ней лежали до войны, и мы даже сами определили этот долг, законный долг, который желаем принять на себя в виде кредитных билетов, причем мы знаем, что долг этот был сделан только для военных надобностей. Этим мы даже уплачиваем часть расходов, сделанных для ведения войны против нас. Я думал, что это уже большая уступка с нашей стороны; и когда я согласился это вставить в документ, я сказал, — что я думал и что думаю и теперь, — что британское правительство должно в данном случае сделать исключение, хотя лично я полагаю, что оно не должно было бы это делать. Но идти далее по этому пути и требовать, чтобы мы уплатили не только долг, сделанный с целью вести против нас войну, но и долги всех офицеров обоих бурских войск, также сделанные в целях войны с нами, — такое требование заходит слишком далеко. В ответ на то, что сказал генерал бота, я должен сказать. что комиссия, кажется. думает, что мы никого не имеем позади себя, чье мнение и приказания мы должны принимать в расчет. Если вы встречаете затруднения с вашими бюргерами, то я думаю, что после того, как это предложение будет сделано, британское правительство будет иметь огромные затруднения со своим народом, на мнение которого обращается большое внимание.

Главный коммандант Девет. Я бы желал выяснить положение Оранжевой республики. В Трансваале правительство было законно уполномочено выпустить кредитных билетов на сумму 1 000 000 фунт. стерл. В Оранжевой республике этого сделано не было, потому что правительство имеет право платить квитанциями, и мы знали, что квитанция совершенно равнозначна кредитному билету. Поэтому для меня они имеют ту же важность.

Генерал Бота. Я думаю, что мы не должны вдаваться в технические разъяснения, и, прежде всего, вы не должны этого делать, так как целью нашею является здесь устранение враждебных отношений, которые вызвали в течение многих месяцев громадные здержки, и наше соглашение может, наконец, положить скорый конец этим издержкам. И потому, благодаря нашему предложению и уплате квитанций, вы сразу быстро уменьшаете ваши расходы. Будет несравненно дешевле, содействуя этому предложению, окончить войну, нежели отказав нам в этом. Следовательно, полагаю, надо бы устранить затруднения, мешающие примирению обеих сторон.

Главный коммандант Девет. Я могу уверить его превосходительство лорда Мильнера, что в народе всегда господствовала мысль, что все на свете может пропасть, но что деньги выданные по квитанциям во время войны, не подлежать исчезновению. И если это не будет сделано, то я не знаю, к чему это поведет? Я боюсь за последствия, а потому думаю, что вы должны стараться избегнуть их.

Генерал Бота. Эта сумма не особенно велика, но насколько она велика. мы не знаем.

Главный коммандант Девет. Вы хорошо понимаете, что наши расходы — это капля в ведре воды, сравнительно с вашими. Насколько я помню, Оранжевая республика имела всего три четверти миллиона фунтов стерлингов при начале войны, а квитанции стали выдаваться только после того, как эта сумма была израсходована. Ваши превосходительства должны признать, что, что, выдавая эти квитанции, мы брали на себя те же обязательства по отношению к нашим кредиторам, как и во всяком другом случае.

Генерал Бота. У вас уже и без того много наших кредитных билетов. В одном сохранном месте их было 50 000, которые вы нашли.

Генерал Смутс. Я уже частным образом сообщил лорду Мильнеру, что с тем, о чем мы здесь спорим, в принципе лорд Китченер уже согласился. В миддельбургском предложении в выплате лордом Китченером было отказано, но определенно сказано, что квитанции будут уплачены в размере 1 000 000 фунт. стерл. Если теперь этого не сделать, то это будет большим отступлением от миддельбургского предложения. Уплата кредитных билетов есть нечто совершенно законное, и я тоже не понимаю, как может миддельбургское предложение ее не признавать. Что же касается квитанций, то, раз согласившись их уплатить, странно теперь от этого отказываться. Я думаю, что мы уже так далеко зашли в наших переговорах о мире, что подобный пункт, который давно уже был почти решен, не должен служить теперь препятствием к окончательному соглашению. Я думаю, что сумма эта весьма незначительна. Говорю так потому, что одновременно с генералом Делареем целый год командовал одной частью Южно-Африканской республики и знаю, что квитанциям велись определенные записи по книгам, и что эти книги находятся теперь в вашем распоряжении. Выдача этих квитанций происходила в должном порядке и по строгим правилам. Тогда сумма их совсем незначительна. И если лорд Мильнер полагает, что сумма эта велика, то он ошибается, и я, лично, думаю, что ему нечего бояться, потому, что эта сумма будет, несомненно, меньше той, какую он себе, вероятно, представляет.

Лорд Мильнер. Я не понимаю, какой может здесь быть даже вопрос. Уплата по кредитным билетам и квитанциям, по моему мнению, заслуживает полного порицания. Я думаю, что, говоря так, я высказываю мнение большинства английского народа, что для нас лучше сделать огромные расходы после войны для улучшения положения народа, сражавшегося против нас, чем уплачивать его мелкие издержки, пошедшие на поддержание войны с нами. Правилен этот взгляд или нет, но, во всяком случае, вам приходится с ним считаться. Мы не желаем платить расходы обеих сторон, и вопрос этот в миддельбургском предложении, по моему мнению, есть один из ненужных. Но, если уже что выбирать в этом отношении, то я полагаю, что уплата кредитных билетов лучше, нежели уплата реквизиционых квитанций. Поэтому я в таком смысле и поместил этот пункт в проекте настоящего предложения. Но если приходится возвращаться к миддельбургскому предложению, то, хотя я лично и против этого пункта, но соглашаюсь с мнением лорда Китченера.

Генерал Смутс. Я боюсь, что мы не можем согласиться с этим, так как придаем слишком большое значение кредитным билетам.

Судья Герцог. Я не думаю, чтобы ваши превосходительства были справедливы, говоря, что вы не желаете уплачивать расходы обеих сторон. Здесь есть один важный вопрос, касающийся Оранжевой республики. Мы, оранжевцы, не делали никакого займа и мы не выпускали государственных кредитных билетов. Эти последние, принадлежа исключительно Южно-Африканской республике, попадали, конечно, и к нам. Наше правительство исходило из того принципа, что в случае войны расходы на войско будут покрываться расписками, выдаваемыми офицерами. Так и делалось, а потому в такой форме выдавались и квитанции. Если вы принимаете в соображение, что мы ведем переговоры с вами на законном основании и как бывшие законные противники ваши, то мы должны сказать: мы отдаем, со своей стороны, все, что у нас есть, и требуем противную сторону признать, что, сделав заем, мы ставим и его тоже в счет британскому правительству, которое все берет у нас. Таким образом, лорд Мильнер должен понять, что с нашей точки зрения уплата квитанций ...

<...>{88}

... затруднения, то формальное помещение этого пункта в предложение не необходимо.

Лорд Мильнер. По-моему, правительство дает точные обещания в этом документе, и я полагаю, что и все другие, на которые позднее придется ссылаться, должны быть здесь помещены. Каждый пункт, который связывает правительство, должен находиться в документе, а не подразумеваться, говорю это не только потому, чтобы желал внесения еще каких либо пунктов, но во избежание недоразумений.

Генерал Смутс. В таком случае мы готовы внести этот пункт.

Генерал Бота. Мы затрагиеваем этот вопрос для того, чтобы заблаговременно могли быть приняты соответствующие меры, если мы придем к соглашению. Если большая часть населения сделается подданными его величества, то для каждого из вас, в особенности же для правительства, желательно будет видеть их неразоренными людьми, так как правительству же придется взять на себя заботу о них. Если мы не сделаем теперь в этом отношении известных шагов, то различные спекулянты, скупив долги, могут с открытием судов, требовать их сейчас же после войны. Такое появление спекулянтов мы хотели бы предупредить.

Лорд Мильнер. Я согласен с коммандант-генеалом, что с этой точки зрения может быть рассматриваем вопрос, и что с того момента, как упомянутые лица становятся подданными его величества, забота о них падает на правительство его величества. Но я полагаю, что совершенно никакой необходимости нет в том, чтобы входить в детали того, каким образом правительство проявит эту заботливость. Существует мнение, и очень даже понятное мнение, что вследствие того, что мы победили бюргеров, у нас после заключения мира останется некоторое враждебное чувство против них. На самом деле этого нет. Нашим желанием, естественно, является, с момента прекращения враждебных отношений, забота о том, каким образом мы будем поступать в различных запутанных, хотябы и законных вопросах, то это поведет только к позднейшим недоразумениям. Само собою разумеется, если у бюргеров не будет достаточно доверия к нам, в этом отношении, что мы постараемся быть справедливыми и будем держать в равновесии интересы различных классов подданных его величества, то в таком случае единственное, что я могу вам сказать, — изложите письменно все, что вы думаете, и мы предложим все это правительству его величества и узнаем, что оно об этом думает.

Главный коммандант Девет. Я полагаю, что нельзя рассматривать дело так, что мы сидим здесь для того, чтобы связать руки правительству его величества. Всегда найдется много других пунктов, по которым правительство может приобрести доверие нашего народа. Но, что касается финансового положения бюргеров, которые совершенно и во всех отношениях разорены, то мы не чувствуем себя обязанными установить некоторые правила, которые могли бы оправдать нас в глазах наших уполномоченных, когда мы вернемся к ним.

Генерал Бота. Я не понимаю лорда Мильнера вполне хорошо. Я не понял из телеграммы лорда Чемберлена, чтобы мы должны были делать новые предложения, чтобы связывать вам руки. Я понял только, что предложение с нашей стороны должно быть сделано для приобретения мира с обеих сторон.

Лорд Китченер. Я не считаю нужным вставлять это последнее предложение в общий документ. Оно касается очень запутанного правового вопроса, каковы права заемщика и должника, и каков заем Трансвааля в этом отношении. Я думаю, что каждый должен быть уверен в том, что желания буров по возможности будут удовлетворены правительством, все равно, будет ли этот пункт внесен в бумагу или предоставлен правительству, с просьбой серьезно отнестись к этому вопросу. И я полагаю что последнее будет лучше, т.е. передать его на рассмотрение правительства. Если я не ошибаюсь, то вопрос этот является спорным и для юристов, и нам потребовалась бы масса времени для его выяснения. Нашим общим желанием является теперь то, чтобы вы возвратились к уполномоченным от народа и пришли бы к конечному решению. И потому я предлагаю, чтобы вы успокоились в том отношении, что дело ваше вами заявлено и этот вопрос внесен в протоколы собрания. Полагаю, что для вас этого достаточно. Тогда это можно будет серьезно обсудить не только здесь, но и в Англии. И вы можете быть совершенно уверены в том, что ваши желания по возможности будут удовлетворены.

Генерал Деларей. Я полагаю, что этот вопрос достаточно рассмотрен вашими превосходительствами и что не нужно помещать его в официальном документе. Может быть вследствие этого мы можем избегнуть вопроса теоретического.

Главный коммандант Девет. Я исхожу из следующего: существуют две стороны, из которых одна перестает существовать. Ничего нет естественнее, что для нее это составляет жизненный вопрос. И поэтому я не вижу, почему бы столь важный для одной стороны вопрос не внести в официальный документ. Для этого нет необходимости связывать военное управление, которое существует в настоящее время и которое останется после войны.

Лорд Китченер. Но этот вопрос будет обсуждаться гражданским управлением. Он принадлежит к юридическим вопросам, должен быть предложен юристам и требует внимательного обсуждения.

Генерал Бота. Если враждебные отношения прекращены, то как может бюргер отвечать за долг, сделанный до войны? Я спрашиваю об этом, так как, по нашему закону. ни один бюргер не может быть привлечен к суду раньше, нежели через 60 дней после заключения мира.

Лорд Китченер. Вы можете быть совершенно уверены в том, что когда окончится война, каждый бюргер будет иметь право требовать, чтобы его положение было принято во внимание во всех отношениях и чтобы его интересы были защищаемы новым правительством совсем так же, как и прежним.

Генерал Бота. Я понимаю это, но затруднение состоит в том, что могут явиться синдикаты, которые скупят все долги, и народ будет разорен, прежде чем бюргеры смогут получить заработок или утвердиться на месте жительства.

Лорд Китченер. Я согласен с коммандант-генералом и нахожу, что он вправе поднимать этот вопрос. Но я не думаю, чтобы официальный документ был надлежащим местом для его выяснения. Когда настанет мир, то долг каждого будет состоять в том, чтобы определить обязанности правительства в отношении помощи народу. Но теперь делать из этого затруднения или стараться их избегнуть, кажется мне бесконечным и не соответствующим нашим целям в эту минуту.

Главный коммандант Девет. Конечно, для этого нужно было дать ясную прокламацию, но я хотел бы иметь в руках как можно более оружия, когда я возвращусь к депутатам и когда они меня спросят: «какая гарантия в том, что мы не будем разорены нашими кредиторами?» В чем состоят затруднения не позволяющие составить уже теперь прокламацию, которая может быть опубликована после войны?

Лорд Китченер. Но ведь это должно составить нечто отдельное от общего соглашения?

Главный коммандант Девет. Да.

Лорд Мильнер. Так для чего же это нужно теперь?

Главный коммандант Девет. Потому что это для нас вопрос жизни, вопрос такой важный, что нельзя на нас обижаться если мы на нем настаиваем, потому что мы отдаем решительно все.

Лорд Китченер. Никто из-за этого на вас не обижается.

Лорд Мильнер. Но я должен указать, не обижаясь ни на кого, что последствием вашего настойчивого заявления должен будет быть новый документ, который заключал в себе прокламацию.

Лорд Китченер. Я думаю, что если ваши уполномоченные получат уверенность, что правительство возьмет на себя решение этого вопроса, с целью удовлетворить желаниям своих подданных, которых оно обязано оберегать, то этого будет для них достаточно. И если не будет никакого письменного обязательства, то будет устное доказательство того, что этот вопрос обсуждался. Я не советую теперь долее настаивать на этом перед правительством. А мнение бюргеров может быть выяснено лорду Мильнеру и другим способом.

Главный коммандант Девет. Есть и другие маленькие пункты, которые могли бы быть внесены нами, хотя это и не так необходимо, но то, о чем говорим мы сейчас, есть для нас вопрос жизни.

Лорд Китченер. Это принадлежит к тем вопросам, которые, будучи раз предложены на рассмотрение правительства, не могут быть отложены в сторону. И вы можете сказать бюргерам, что их желания по возможности будут защищаемы. Я думаю, что этого будет довольно по отношению к такому запутанному вопросу. То, о чем мы здесь говорим, вносится в протоколы, эти последние будут еще обсуждаться не только здесь, но и в Англии. Довольны вы этим?

Генерал Бота. Что меня касается, я говорю — да.

Главный коммандант Девет. И я.

Лорд Мильнер. Я надеюсь, что для вас совершенно понятно, что если этот вопрос теперь не будет окончательно принят, то наше правительство не берет на себя обязательство разрешать его в известном определенном смысле.

Лорд Китченер. Но у вас уже есть залог того, что вопрос этот будет принят в соображение.

Лорд Мильнер. Да, конечно, если мы письменно постановим что мы с этим согласны. Я тоже того глубокого убеждения, что необходимо ясно дать понять, что этот документ заключает все, что может быть рассматриваемо, как залог будущего.

Лорд Китченер. Таким образом, вы имеете залог того, что и этот вопрос будет решен в ваших интересах.

Генерал Смутс. Остается вопрос об уплате по квитанциям.

Лорд Китченер. Это должно быть представлено усмотрению правительства. Что касается суммы, это самый важный пункт. Я бы желал теперь знать: правильно ли я понимаю, что мы согласились с этим официальным документом и с его дополнением, и что нет более других спорных пунктов? Ведь мы должны их телеграфировать в Англию.

Главный коммандант Девет. У нас нет других пунктов.

Лорд Мильнер. Телеграмма, которую я хочу отослать, гласит: «Комиссия готова предложить совету бюргеров следующий документ (если это угодно будет правительству его величества), испрашивая у собрания категорического ответа: да или нет». Хорошо?

Главный коммандант Девет. Да, конечно, хотя лично я не согласен с этим документом, но я повинуюсь тому, к чему придут другие депутаты.

Судья Герцог. Я не желал бы, чтобы от нас ожидалось какое либо влияние на уполномоченных в этом отношении.

Лорд Мильнер. Я полагаю, что это понятно. Члены комиссии не связаны с мнениями, которые они выскажут перед бюргерами. Они обязаны только предложить этот документ народу, если британское правительство его одобрит. Итак, я посылаю следующую телеграмму: : «Комиссия готова предложить собранию следующий документ, предлагая (с одобрения правительства его величества) уполномоченным от бюргеров в Фереенигинге ответить на него категорически: да или нет». Далее я замечу, что мы отклонились от миддельбургского предложения, и думаю, что лучше совсем его отложить в сторону, а обсуждать отсылаемый документ; тогда не будет никакой попытки объяснить эти условия каким-либо параграфом миддельбургского предложения.

Среда, 28 мая 1902 года.

Комиссия собралась вместе с лордами Китченером и Мильнером в 11 часов, чтобы выслушать ответ, данный британским правительством на проект соглашения, представленный через посредство обоих лордов.

Лорд Мильнер сделал следующее сообщение:

В ответ на телеграмму, составленную в нашем последнем заседании с согласия всех членов комиссии, которым вручена копия с нее. получен следующий ответ от правительства его величества:

«Правительство его величества выражает согласие, чтобы документ, сообщенный лордом Китченером 21 мая, был предложен членам комиссии для принятия или отклонения его во всей целости, но со следующими изменениями{89}:

Генерал лорд Китченер ван Кертоум, главнокомандующий и лорд Мильнер, высший комиссар. в качестве представителей британского правительства,

и господа: С. Бюргер, Ф. Рейц, Луи Бота, Я. Деларей, Л. Мейер и Я. Крох, от имени правительства Южно-Африканской республики,

и господа: М. Штейн, В. Бребнер, Х. Девет, Я. Герцог и С. Оливер, от имени правительства Оранжевой республики, в качестве представителей граждан обеих республик.

Означенные лица. желая прекращения враждебных действий, соглашаются на следующие условия:

1. Войска бюргеров, которые находятся еще под ружьем немедленно положат оружие и передадут все пушки, ружья, всякие военные запасы, находящиеся в их распоряжении. Они с настоящего момента не будут оказывать дальнейшего сопротивления правительственным лицам и учреждениям, поставленным его величеством королем Эдуардом VII, которого они признают своим законным государем. Способ сдачи оружия, в общем и подробностях, будет определен следующим лицами: лордом Китченером, коммандантом генералом Бота, ассистентом генерал-коммандантом Я. Г. Делареем и главным коммандантом Х. Деветом.

2. Бюргерам, находящимся под ружьем вне пределов Трансвааля и колонии Оранжевой реки, а также всем военнопленным (из бюргеров), находящимся вне пределов Южной Африки, будет разрешено постепенно возвратиться на места их жительства. Обусловливается это письменным заявлением каждого, что он согласен принять подданство его величества. Осуществиться же может это возвращение, когда будут налицо достаточный передвижной состав для перевозки и достаточные средства прокормления.

3. Бюргерам, которые сдадутся или возвратятся этим путем, гарантируется их личная свобода и неприкосновенность их имущества.

4. Ни против кого из бюргеров, которые сдадутся таким образом, не будет возбуждено никакого судебного дела, ни гражданского, ни уголовного, за какие-либо деяния его в течение минувшей войны. Это постановление не относится до обыкновенных уголовных проступков и преступлений, о которых главнокомандующим было сделано особое сообщение генералам буров. Лица виновные в подобных проступках и преступлениях, будут тотчас же по заключении мира преданы военному суду.

5. Голландский язык будет преподаваться в учебных заведениях Трансвааля и колонии Оранжевой реки всюду, где родители этого пожелают. Употребление голландского языка будет допущено и в судебных местах, когда это потребуется для более целесообразного хода дела.

6. Ношение огнестрельного оружия, именуемого рифль (rifles), будет разрешено лицам, которым оно необходимо для их самозащиты, но под условием получения каждый раз особого разрешения.

7. Военное положение, господствующее в настоящее время в Трансваале и колонии Оранжевой реки, будет при первой возможности заменено гражданским управлением. Как только обстоятельства это позволят, будут введены представительные учреждения, которые подготовят установление автономного самоуправления.

8. Вопрос о том, может ли быть даровано избирательное право, и при том на каких условиях, туземцам цветной расы не будет разрешен раньше установления автономного самоуправления.

9. Недвижимые имущества в Трансваале и колонии Оранжевой реки не будут обложены каким бы то ни было налогом в целях покрытия военных расходов.

10. Как только обстоятельства позволят, будут учреждены комиссии, по одной в каждом из округов обеих колоний. Местные жители пошлют в эти комиссии своих представителей. В комиссиях будут председательствовать лица судебного или административного ведомств. Комиссии эти окажут правительству содействие при возвращении населения в прежние места их жительства и при снабжении обедневших от войны жителей, которые не в состоянии сами оправиться, средствами продовольствия, материалами для возведения построек, семенами, скотом, утварью и всем остальным, необходимым для того, чтобы они снова могли начать свои прежние занятия.

Для достижения перечисленных целей правительство его величества предоставит в распоряжение этих комиссий три миллиона фунтов стерлингов.

Правительство разрешает, чтобы все банковые билеты, выпущенные правительством Южно-Африканской республики, согласно закону №1 1900 года, а равно все квитанции, выданные во время войны в пределах бывших республик офицерами, или по их приказанию, — были представляемы судебной комиссии, которая будет назначена.

Те банковые билеты и квитанции, которые будут признаны судебной комиссией действительными, будут принимаемы общими комиссиями, как доказательство убытков, понесенных лицами, которым таковые были выданы.

Независимо от ассигнованной правительством суммы в три миллиона фунтов стерлингов, правительство будет выдавать потерпевшим лицам ссуды в виде займов.

Эти займы будут в течение первых двух лет беспроцентны; потом же имеют быть погашаемы из 3% в период времени, который будет установлен впоследствии.

Все перечисленные условия и права не имеют силы по отношению к бунтовщикам и иностранцам.»

Лорд Мильнер. Сообщая комиссии о вышеизложенном, мы уполномочены добавить, что если этот случай заключить почетный мир будет упущен, и пройдет срок, который нами будет установлен, то совещание будет признано закрытым, а правительство его величества не будет считать себя более связанным.

Во избежание каких-либо недоразумений по отношению к указанным условиям, я снял копии с прочитанного документа и с телеграммы лорда Китченера, включив все изменения, сделанные правительством его величества. Прибавлено мной и объяснение, только что мной данное.

Засим последовали прения о том, сколько времени понадобилось бы, чтобы обсудить вопросы в Фереенигинге. Постановлено, что генерал-коммандант Бота установит срок еще до отъезда из Претории членов комиссии. (Срок был установлен впоследствии на 31 мая, в субботу вечером).

Генерал Бота спрашивает: возникнут ли затруднения, если уполномоченные предложили бы исключить какой-либо параграф из предложения, сделанного британским правительством?

Лорд Мильнер. Нельзя делать никаких изменений. Можно отвечать лишь да, или нет.

Генерал Бота высказывает, что все-таки, может быть, возможно что-либо исключить, потому что бюргеры имели же право сдаваться без каких либо условий.

Лорд Мильнер, соглашаясь с тем, что бюргеры имели на это право, все-таки повторяет, что в документе британского правительства ничего не может быть изменяемо.

Члены комиссии уже неоднократно обменивались, частным образом, мыслями об интересах колонистов, которые сражались в рядах бывших республик.

Теперь последовал частный же разговор, в котором лорд Мильнер сообщил о том, что правительство намеревается сделать с этими колонистами. Он прочел следующий документ:

«Правительство его величества официально заявляет, что к колонистам Наталя и Капской колонии, которые участвовали в восстании, а теперь сдаются, по возвращении их в колонии, будут применяемы законы этих колоний. Все британские подданные, присоединившиеся к неприятелю, будут судимы по законам той части британской монархии, к которой они принадлежат.

Правительство Капской колонии собщило правительству его величества свое мнение об этих условиях, которые должны быть пославлены британским подданным Капской колонии, до сих пор еще находящимся под ружьем или сдавшимся, или же плененным после 12 апреля 1901 года.

Мнение это заключается в следующем: названные лица после сдачи оружия должны будут подписать в присутствии одного из высших лиц судебного сословия округа, где произошла сдача, документ, в котором они признают себя виновными в государственном преступлении. Если они не виновны в смертоубийстве или в другом преступлении, находящемся в противоречии с цивилизованным образом ведения войны, то наказание их будет заключаться в пожизненном лишении избирательного права при выборах как в парламент, так и в местные представительные собрания.

Что касается мировых судей и фельдкоронетов Капской колонии и, вообще, лиц, занимавших какую-либо должность в колонии или коммандантов отрядов, бюргеров или бунтовщиков, — то все они будут преданы суду по обвинению в государственном преступлении и при том либо обыкновенному суду, либо специальному, имеющему быть учрежденным; определение наказания за их преступление будет предоставлено данному суду, с оговоркою, что никто не будет присужден к смертной казни.

Правительство Наталя того мнения, что бунтовщики должны быть судимы по законам колонии.»

После этого все разошлись. Секретари, с помощью адвокатов Н. Девета и Я. Ферейра, принялись за изготовление копий с предложения британского правительства для уполномоченных в Фереенигинге. Эта работа продолжалась до вечера.

В 9 ч. комиссия покинула Преторию с тем, чтобы возвратиться в Фереенигинг.

5. Миддельбургское предложение 7 марта 1901 г.{90}

В связи с нашим разговором 28 февраля, имею честь уведомить вас, что правительство его величества примет нижеследующие меры, если войска, находящиеся под ружьем, выразят готовность прекратить все враждебные действия и выдать всё оружие, заряды, пушки и всякие военные припасы, которые находятся на руках бюргеров, или в правительственных складах, или в каких-либо иных местах.

Правительство его величества немедленно объявит амнистию в Трансваале и в колонии Оранжевой реки за все чисто военные действия. Британские подданные из Наталя и Капской колонии не будут принуждены возвратиться в эти колонии. Но если они вернуться, то подлежат действию законов, изданных применительно к условиям, проистекающим из настоящей войны.

Вам, вероятно, известно, что специальный закон для Капской колонии значительно уменьшил размер наказания за государственные преступления.

Все военнопленные, находящиеся на острове святой Елены, на Цейлоне или в других местах, после сложения оружия, возвращены в их страну, как только перевозка их окажется осуществимою.

При первой возможности военное положение будет заменено гражданской администрацией на основаниях, принятых в колониях английской короны. В обеих новых колониях будет на первое время учреждена должность губернатора. с административным советом из высших административных лиц, частью из выборных от населения.

Правительство его величества желает, однако, установить, как только обстоятельства позволят, представительный образ правления с тем. чтобы дать, в конце концов, новым колониям полное самоуправление.

Вслед за прекращением военных действий предполагается учреждение высшего суда, наблюдающего за правильным применением законов страны. Этот высший суд будет независим от исполнительной власти.

Церковное имущество и капиталы, предназначенные для общественно-полезных целей и на обеспечение сирот, будут неприкосновенны.

Английский и голландский языки будут преподаваемы в общественных школах по желанию родителей. И в судебных местах допускается употребление обеих языков.

Относительно долгов бывших республиканских правительств правительство его величества короля не может принять на себя никакой ответственности. Впрочем, оно согласно, в виде милости, ассигновать один миллион фунтов стерлингов на следующее употребление. Из этого капитала будет уплачено жителям Трансвааля и колонии Оранжевой реки за те натуральные повинности, которые ими были выполнены до или после присоединения по приказаниям коммандантов, которые имели власть и силу принудить их к отбыванию данной повинности.

Подобные требования должны быть, однако, доказаны по желанию судьи или судебной комиссии, установленных правительством с целью расследовать и удовлетворить таковые.

В случае, если бы общая сумма требований превысила миллион фунтов стерлингов, то допускается пропорциональное ограничение платежей.

Считаю долгом сообщить вам еще, что новое правительство обсудит вопрос: можно ли, посредством займа, придти на помощь жителям разных населенных мест, в которых население принесло верноподданническую присягу? Путем этого займа оно желает уменьшить, до некоторой степени. вред, нанесенный в течение войны разрушением зданий, уничтожением скота и т.п.

Особого налога для покрытия военных издержек не будет установлено.

Если жители будут нуждаться в огнестрельном оружии для своей безопасности, то ношение такового будет разрешено под условием испрошения особого разрешения, специальной регистрации и принесения верноподданнической присяги. Разрешение будет выдаваться и на охотничье оружие, но военное огнестрельное оружие будет выдаваемо исключительно для целей самообороны.

Правительство его величества не предполагает дать цветному населению колоний избирательного права ранее ведения в них представительного образа правления. Во всяком случае, это право будет настолько ограничено, что правовое преобладание белой расы будет обеспечено. Правовое положение цветного населения будет тождественно с положением его в Капской колонии.

В заключение я вынужден заметить. что если приведенные условия не будут приняты в течение достаточного для обсуждения их срока, то они будут считаться неосуществившимися.

6. Протоколы собрания специальных уполномоченных в Фереенигине, Южно-Африканской республики, в четверг 29 мая 1902 г. и в следующие дни.

Председатель просит пастора Кестеля открыть заседание молитвой.

После этого вице-президент Бюргер просит слова. Он говорит, что документы, предложенные через посредство комиссии обеим республикам, должны быть прочитаны теперь перед собранием.

Бюргер Д. ван-Фельден читает следующее сообщение:

Отчет комиссии.

Претория, 28 мая 1902 г.

Правительствам Южно-Африканской и Оранжевой республик.

Милостивые государи.

Вследствие поручения, возложенного на нас обоими правительствами, отправиться в Преторию для переговоров с британскими властями относительно вопроса о мире, имеем честь донести следующее.

Заседания продолжались с понедельника 19 мая до среды 28 мая, и наше пребывание задержалось вследствие большого количества времени, потребовавшегося на обмен телеграмм с британским правительством.

Сперва мы представили предложение (пришитого здесь и помеченного А), в котором мы объяснили, что желаем вести переговоры о мире на твердом базисе сохранения полной независимости, но с уступками известной части нашей территории. Лорд Китченер и лорд Мильнер безусловно и решительно отказались вести переговоры, построенные на этом базисе, и сообщили нам что если телеграфировать наше предложение британскому правительству, то оно может только повредить переговорам.

В то же время нам было сообщено, что, как уже известно обеим республикам, британское правительство склонно вести переговоры только на основании миддельбургского предложения, с незначительными изменениями его.

С целью облечь предложение в окончательную форму, лорд Мильнер просил членов комиссии помочь ему в этом деле. Просьба эта была удовлетворена под условием, что присутствие нескольких членов комиссии ни к чему их не обязывает.

Результатом обсуждения с подкомиссией явился проект предложения, после чего мы стали настаивать на составлении другого приложения, которое, в конце концов, было принято (№11). Это предложение (приложенное к делу и помеченное буквой В) было сообщено по телеграфу британскому правительству и принято в окончательной форме с незначительными изменениями. Пришитое к делу, оно помечено буквой С.

Со стороны британского правительства нам было при этом сообщено, что документ этот не может быть более изменяем, но должен быть во всей своей полнте признан или не признан уполномоченными от обеих республик лицами. Одновременно с этим нам было заявлено, что согласие или несогласие должно состояться в течение известного срока.

После этого мы заявили лорду Китченеру, что он будет извещен об окончательном решении не позднее субботы вечером.

Во время формальных переговоров происходили также и частные, касающиеся британских подданных в Капской колонии и Натале, сражавшихся вместе с нами. Результатом этих неформальных переговоров явилось сообщение британского правительства, которое мы здесь и прилагаем (D) Имеем честь быть ваши покорные слуги:

Луи Бота

Я. Деларей

Х. Девет

Я. Герцог

Я. Смутс.

После чтения письма вице-президент С. Бюргер сказал, что этот документ подлежит обуждению собрания, при чем присутствующие должны остановиться на одном из трех пунктов:

1. Продолжать ли войну?

2. Принять ли условия британского правительства?

3. Сдаться ли неприятелю без всяких условий?

Решено было вести протоколы.

Различные пункты предложения британского правительства обсуждались членами собрания, и все утреннее заседание, рано как и послеобеденное, было посвящено разъяснениям значения отдельных параграфов. Члены комиссии. насколько могли, давали указания. По окончании разъяснений приступлено было к прениям своих мнений.

Г. де-Клерк (Миддельбург) говорит, что он уже раньше высказал свое мнение. Собранию предлагается ответить: нужно ли продолжать войну, принять ли предложение или сдаться без всяких условий. Нельзя, конечно, не признать того, что предложение британского правительства не является тем, чего бюргеры желали, но при настоящих обстоятельствах не могло быть иначе. Если теперь вернуться к отрядам и, на их вопросы о том, что сделано депутатами, ответить — «ничего». то какими же глазами этим последним придется смотреть на бюргеров, которые понадеялись на своих депутатов? Лучше уж принять условия британского правительства. Этим можно удовлетворить народ. Теперь уже известно. как народ думает. Что касается лично его (де-Клерка), то он считает за самое лучшее принять условия Англии, конечно, если ему не докажут, что сдача без условий будет еще лучшим решением.

Генерал Нивойд думает, что собрание должно приступить к голосованию: продолжать ли войну или принять условия?

Г. Биркеншток (Фрейхейд). Вопрос слишком важен, чтобы действовать спешно. Нельзя обсудить мгновенно лежащий перед собранием документ. Он не согласен с немедленным голосованием вопроса, для решения которого нужно время. Что касается продолжения войны, то для решения этого в положительном смысле требуются убедительные доказательства. Ясно, что известная часть народа уже не может вести войны далее. Спрашивается, есть ли еще силы, есть ли источники помощи, чтобы идти впредь. Если их не имеется налицо, то войну нужно прекратить и условия Англии принять. Лучше полъяйца, нежели пустое блюдо. Этот вопрос не должен разрешаться сердцем; сердце не позволяет отдать свою независимость. Но и с этим придется поступиться для спасения населения.

Коммандант Якобс (Гаррисмит) также стоит за то, чтобы не спешить с голосованием.

Бюргер П. Вильсон (Гейдельберг) того мнения, что, благодаря предложению британского правительства, мы так сильно связаны по рукам и ногам, что, кажется уже не можем и высвободиться; но, может быть, можно ослабить затянутые ремни. Он согласен с г. Биркенштоком, что нельзя спешить. Он, лично, думает, что собранию следует заявить правительствам о желании прекращения войны.

Генерал дю-Туа (Вольмарансштадт). Мы переживаем чрезвычайно важный момент. От каждого требуется, чтобы он свободно высказывал свое мнение, без боязни бытьза это осуждаемым. Если кто признает свое бессилие, то и к такому заявлению нужно относиться с доверием. Что касается его личного мнения, какую из трех дорог следует избрать, то он стоит за то, чтобы продолжать войну. Когда он покидал свои отряды, всеобщим мнением его бюргеров было: «или сохранение независимости, или продолжение борьбы». Почему они так думали? Положим, они не знали всего, не знали положения других округов. Наши глаза были обращены к богу и к отрядам, сражавшимся в восточных округах страны. Но если те не могут продолжать войны, то и эти не могут. А что такие отряды, которые при всем желании не имеют более возможности вести войну, существуют, — не подлежит сомнению. И если это так, и нам это теперь известно, то, несмотря на то, что большинство стоит за продолжение войны, этому большинству приходится согласиться с меньшинством. Но зачем же? А затем, чтобы, когда дело дойдет до голосования, никто бы не удивился, что все-таки решено прекратить войну. Есть ясные признаки, по которым война не может продолжаться; тогда наступит не только национальная, но и навственная погибель. Нужны доказательства того, что война может продолжаться. Он лично думает, что она невозможна; и если он снова начнет сражаться, то уже без храбрости. Если, по возвращении к бюргерам, они его спросят, на каком основании решено продолжать войну долее, и он скажет, что основанием послужили газетные вырезки («uitknipsel»), то они ответят ему, что эти основания построены на песке. Он боится также, что в случае продолжения войны найдутся бюргеры, которые найдут на собственный страх условия соглашения с Англией... А если отряды настолько поредеют, что неизбежно придется сдаться, что же тогда делать офицерам? Они должны будут изгнаны и потеряют все? Можно спросить: «сражаетесь ли вы из-за себя одних?» Нет. По его мнению, продолжение войны поведет к безусловной сдаче, и это будет гибелью всего. Не надо понимать превратно его слова. Если собрание решит вести войну. то он, конечно, тоже оружия не положит ни в каком случае. Он будет всеми силами помогать другим генералам. Но какую пользу это принесет? Он согласится также и с теми, которые скажут, что война далее невозможна.

Коммандант Реедер (Рувилль), в ответ на вопрос, какие есть основания для продолжения войны, может указать на тот факт, что англичане не допускают их встречи с депутацией, посланной в Европу. Почему? Потому что это послужило бы к нашей выгоде. Другое основание: что скажут наши потомки? Они могут сказать: «так много еще оставалось бюргеров с оружием в руках, а мы не свободны? Где наша земля?» И нам придется отвечать: «я сложил оружие в то время, когда обязан был сражаться. Я потерял свою веру, она изгнана, из моего сердца неприятельскими силами». Он (Реедер) будет доволен только в том случае, если собрание поставит решение единогласно, иначе нет. Он думает о семьях. Как встретят семьи своих депутатов, когда они придут домой с известием о потере независимости? Отряды, которые не могут далее выдерживать войны, должны перебраться в другие округа, но войну нельзя прекращать, отдав свою независимость.

Вице-президент Бюргер говорит, что коммандант Реедер не указал никаких причин, на основании которых следует продолжать войну.

Коммандан Реедер отвечает, что если хотят отдать страну, то нужно это было делать раньше, когда у бюргеров еще что-то было. Теперь же не осталось ничего. А что касается ограниченного пространства для сражений, то оно еще достаточно велико.

Коммандант Ейс (Претория) замечает, что его удивляют постоянные упоминания о депутации. Депутация находилась в Голландии и знает, что может служить в нашу пользу; а если бы что было, то она, вероятно бы, нашла средство войти с нами в общение. Ясно, что ничего нет, и что поэтому мысль о депутации надо выбросить из головы.

Заседание прервано и вновь открыто в 7 ч. 15 м. вечера.

Коммандант Кронье (Винбург) хочет сказать только несколько слов. Справедливо говорят, что мы переживаем важный период времени и, по его мнению, — самый важный момент в истории африканского народа. Депутаты — это его представители, и должны за него решать. Спрашивают, на что мы рассчитываем? А на что мы рассчитывали, начиная войну? Были ли для этого причины? Да. Мы думали, что право — есть сила, и мы надеялись на Бога. И Бог помог нам. Когда неприятель пришел в нашу страну, все было для нас темно. Было время, что сдалось 4000 человек. У них не было надежды. Тем, которые тогда не сдались и хотели продолжать войну, говорили что они ненормальны, больны. Это было более года тому назад, а война все еще продолжается. Мы — представители свободного народа и не должны делать шагов, в которых будем раскаиваться. Поэтому нельзя спешно действовать. Что касается вмешательства держав, он всегда говорил, что не на него надо рассчитывать, а на Бога. Когда он вернется к своим бюргерам, то на их вопросы он ответит: верьте в Бога! Всегда были времена, когда не хватало провианта, и всегда исход находился, найдется и теперь. Депутация, посланная двумя правительствами в Европу, является ходатаем для нас. Разве мы перестали ей доверять? Если бы у нее уже не было надежды, то она нас известила бы. Только что было сказано, что продолжение войны поведет к истреблению народа. Наоборот, если собрание примет предложение Англии, тогда это случится. Если же борьба продлится, то есть возможность все выиграть. Депутация заявила, чтобы мы не вступали в переговоры, не посоветовавшись с ней. Какое же право имеем мы прекращать войну на основании английского предложения? Сделай мы это, мы нанесем страшный удар своему народу, в чем будем сильно раскаиваться.

Коммандант Кронье указал далее, что поступая таким образом, мы ставим наших братьев в Капской колонии в опасное положение. К тому же имущества бюргеров уже проданы, так что они, по всей вероятности, ничего не получат. А сумма в 3 000 000 фунт. стерл. далеко недостаточна, чтобы покрыть все убытки полного разорения страны. По всем этим причинам предложение не может быть принято. Ничего не остается, как покориться судьбе и сражаться.

Генерал Фронеман (Ледибранд) говорит, что он вполне согласен с тем, что только что было сказано. Страна его ему очень дорога, и он не может допустить мысли отдать ее. Он также указывает на то, что основания для продолжения войны теперь совершенно те же, какие были при ее начале. Его округа тоже разорены, и все-таки бюргеры сражаются. Он присутствовал при сдаче 4000 человек, он присутствовал в Паарденберге, когда генерал Пит Кронье принужден был сдаться, но... эти темные времена позади, а война все еще продолжается. Он указывает на волю бога, который допустил эту войну. Бюргеры молили Его об устранении ее, но Он решил иначе. Борьбу необходимо продолжать, нечего и думать о продолжении ее. Мы республиканцы. Неужели навсегда потерять это имя? В заключение он сказал, что советовался не только со своими бюргерами, но и с женщинами, спрашивая их: каков должен быть мир? Ответ был: не надо мира с полунезависимостью. Прежде чем принять участие в голосовании, он должен посоветоваться со своими бюргерами.

Фельдкорнет Брейтенбах (Утрехт). Требуется один ответ: да, или нет. Положение страны известно собранию, из него вытекает невозможность дальнейшей войны. Факт этот не может быть стерт и его нельзя отрицать. Но если этот факт перед всеми налицо, то о чем же рассуждать? На каком же основании избирать противное? Нельзя же ведь действовать ощупью. Не имея самых твердых причин, нельзя же продолжать войну, а так как таковых нет, то следует заключить мир. Продолжение войны — в данном случае преступление. Последние бюргеры только что сказали, что и в начале войны были те же основания, что и теперь. Но, что бы там ни было, то было в прошедшем, а теперь ясно, что мы ушли не вперед, а назад, и что поэтому нужно войну прекратить. Он не согласен с теми, кто держится противного мнения. Здесь выяснилось, что 14 отрядов не в состоянии сражаться. Следовательно, мир необходим. К чему поведет продолжение, если известно, что не хватит для этого людей? Кто может людей к этому принудить? Все равно война продлилась бы только несколько месяцев, а потом кончилась бы погибелью.

Коммандант Вильсон (Витватерсранд). Одни стоят за войну, другие против. Первые не имеют никаких других оснований, кроме веры. Последние имеют основания. Год тому назад все верили, и что же вышло? пусть ему представят убедительные доводы, тогда он согласится.

Генерал Деларей желает быть краток. Он был у своих бюргеров, они и согласились, и не согласились с тем, что обсуждалось в Фереенигине. Поэтому он решил не влиять самому на бюргеров. С ним всего восемь депутатов, из них один из Капской колонии, все они выбраны его бюргерами. Ему нечего говорить о настроении бюргеров. Уполномоченные могут засвидетельствовать их бодрое состояние духа. И все-таки, война должна быть прекращена на основании важных причин. Можно обсуждать здесь и решать, что угодно, но факт налицо — война окончена! Говорят о вере. Но что такое вера? — Господь, да будет Воля Твоя, но не моя. Я должен склониться перед волею Божьей. Уполномоченным открыт только один путь из трех, предложенных им на выбор. Выбор сдачи без всяких условий ведет к погибели. Это можно было делать, когда народ имел хоть что-нибудь для своего спасения. выбирая продолжение войны, невольно каждый спрашивает себя: «что же станется с моим народом?» Таким образом, и этот путь ведет к печальному концу. Если даже мы и выйдем отсюда с решимостью бороться, то все-таки придется сложить оружие, и тогда уже конец наш будет совсем непочетный. И вот, британское правительство дает ручательство и хочет помочь народу снова подняться , а ему говорят: уйди прочь! Он (Деларей) мог бы это сказать со своими генералами после последних сражений, но он этого не хочет. При том же, что дали эти сражения? С тех пор сорокатысячная армия{91} отняла у него весь скот, 300 человек он потерял убитыми, ранеными и пленными. Указывают на депутацию, возлагая на нее надежды. Но что сказала депутация год тому назад? Она надеялась, что мы не сложим оружия — да, мы сделали это, а что же теперь? На нас возложено народом определенное поручение — да, с этим нужно считаться; но ведь народ не знает всего. Ему неизвестно положение страны. Он посылает выборных для переговоров с британским правительством, чтобы знать, должен ли он сдаться. Если его принудить теперь к войне, то он перейдет на сторону сдавшихся и приведет к непочетному концу войны.

Участковый начальник Босман (Ваккерстроом) рад, что генерал Деларей высказался так откровенно. Долг каждого так говорить. Он против продолжения войны. Он указывает на то, что хотя при начале войны вера в Бога, конечно, играла важную роль, но что, тем не менее, решение войны не является исключительно делом веры. Надеялись на вмешательство держав, для этого была послана депутация в Европу. Сперва слышно было, что ее дела успешны. Доказательством того, что надеялись на вмешательство, может служить то, что при каждом новом собрании бюргеров являлся вопрос о том, нельзя ли вступить в переговоры с депутацией? Другим доказательством того, что война не является только делом веры, служит тот факт, что надеялись на братьев-бюргеров Капской колонии. Правда эту надежду отнял генерал Смутс, сказав, что невозможно всеобщее восстание. Генерал Деларей указал далее на слабость лошадей в отрядах. Он говорит против продолжения войны, опираясь на отсутствие провианта и корма. Нечего говорить о том, что год тому назад тоже не было корма; тогда он еще был. Теперь совсем другое. Теперь можно проехать от Фереенигинга до Пит-Ретива и найти лишь кое-где несколько штук скота. Далее он говорит о достойном жалости положения женщин и детей и указывает на значительное уменьшение числа людей в отрядах. Что касается сделанного замечания о пролитой крови, то, конечно, это очень важное обстоятельство, но дальнейшее пролитие крови из-за дела, которое, по-видимому, безнадежно, еще важнее. На религиозную точку зрения лучше совсем не становиться. Трудно знать человеку волю Бога. Может быть воля Его заключается как раз в том, чтобы мы отдали свою независимость. Главное, делать то, что справедливо. Следует ли сдаться без условий? Он против этого. Тогда неприятель позволит себе сделать многое, чего он теперь не рискнет. По его мнению, нет другой дороги, как выбирать то, что выгоднее. Нужно спрашивать совета не у чувства, а у разума.

Коммандант Гроблер (Беталь). Нужно выбрать одну из трех дорог. При теперешних обстоятельствах немыслимо продолжать войну, которая привела нас к значительным затруднениям. Приходится спешно отходить к границам, а неприятель занимает сердцевину нашей страны. Некоторые постоянно указывают на начало войны, спрашивая, из чего же исходили тогда? Из веры. Да, это верно, но ведь были же кроме того и пушки, и амуниция, и провиант, и разное другое, чего теперь совсем нет. То время прошло. Ему тяжело при одной мысли, что он потеряет свою страну, на которой он родился и вырос. И если он отдает ее теперь, то только, чтобы спасти семьи от голода. Не только женщины в ужасном положении, но и бюргеры, находящиеся под ружьем. А что будет с пленными, если они не сдадутся? Положение семей тоже нельзя оставить без внимания. Мы умираем не только в смысле нации, но и в нравственном отношении. Что может быть ужаснее той мысли, что наши женщины в концентрационных лагерях, избегая смерти, умирают нравственно? Нужно положить конец войне.

Коммандант Никерк (Фиксбург) говорит, что когда он покидал свой отряд, ему было поручено стоять за независимость. Предложение британского правительства принять невозможно. Нельзя делать спешного шага. Если же мы еще выдержим некоторое время, неприятель вступит в дальнейшие переговоры с нами; мы должны держать себя мужчинами.

Генерал Силлие (Лихтенбург) уже сообщал раньше, какое поручение возложено на него бюргерами; он должен его придерживаться. Он пришел сюда с самыми лучшими намерениями сделать все для своего народа. Если посмотреть на дело с общей точки зрения, то продолжение войны нанесет неизбежно народу новые раны. Положение очень опасное. У отрядов, которыми он начальствует, дело идет хорошо. Но может ли он вследствие этого продолжать войну? Нет, нужно принимать в соображение все обстоятельства. Он указывает на то, что говорил раньше, то есть, что нужно пробовать установить мир на условии независимости. Это было испробовано. Мы выбрали комиссию. Она сделала все, что было возможно, чтобы этого добиться. И что же? Вот лежит перед нами предложение британского правительства, которое комиссия нам принесла. Кто же может утверждать, что мы могли бы устроить наше дело лучше, чем оно изложено в предложении, лежащем на столе? Мы сделали все возможное, чтобы добиться самого лучшего, и что можно было, то мы сделали. И кто же решится сказать. что, продолжая войну, мы добьемся лучшего, нежели то, что заключается в этом предложении? То, что мы слышали в последний раз от депутации, было, чтобы мы боролись до тех пор, пока все средства будут исчерпаны? И к чему мы пришли? Было здесь говорено также, что нужно верить. Да, это нужно; но нельзя верить в одно и не верить в другое. Мы должны одинаково верить и в то, что, может быть, воля Божья заключается именно в том, чтобы мы преклонились перед неприятелем. Он не считает себя связанным возложенным на него поручением его бюргеров, так как он теперь знает все лучше, чем они, и может лучше судить. Если бы бюргерам было известно то, что он теперь знает, то они дали бы ему другое полномочие. Для него ужасно продолжать пролитие крови. Неужели мы должны продолжать жертвовать людьми? Как ни дорога нам независимость, мы не можем бороться против невозможного. Самое высшее, из-за чего должны мы бороться, — это желание народа. Он может присоединиться только к тем, которые принимают предложение, лежащее на столе.

Главный коммандант Девет чувствует себя принужденным высказать свое мнение. Он указывает, что в начале войны он имел несравненно менее надежды на вмешательство держав, нежели теперь. Он не хочет этим сказать, что вообще надеялся когда-либо; но теперь он знает то, о чем прежде не имел понятия, а именно: об общей симпатии к нам. Даже в самой Англии есть эта симпатия, о чем свидетельствуют большие бурофильские митинги. О симпатии к нам мы узнали от лица, присланного к нам депутацией. Он не может поверить тому, чтобы депутация могла послать к нам мало доверенное лицо. И что же оно рассказало? — Что дело наше приобретает с каждым днем приверженцев. Спрашивается, почему же депутация не прислала нам отчета? Для него это совершенно ясно. Депутация должна просить правительства неофициально, и то, что она при этом узнает. она не может передать нам, послав сказать с одним человеком; да, она может быть, даже и вообще не может нам ничего сообщить, потому что она обнаружила бы этим политику Европы. То, что депутация молчит, имеет для него большое значение и не должно лишать нас мужества, но, напротив, прибавлять бодрости. Если кто горюет о бедах страны, то, конечно, он также, подобно всем другим гражданам. Положение страны в высшей степени ужасно. Но если его спросят, чего можно ожидать от продолжения войны, то он в свою очередь спросит: чего же ожидали вначале? — По его мнению, была только вера в Бога. У него, во всяком случае, было только это и ничего другого. Вспомните, что республики имели дело со страною, которая насчитывает у себя 750 000 войска; из этого числа третью часть она могда выставить против нас в любое время. У нас же никогда не было более 45,000 людей. Каким образом можно было бы рассчитывать сражаться с таким неприятелем, если бы это не было делом веры? Есть многие, которые, как говорят, желали опереться на Капскую колонию, они ждали помощи оттуда. На него это соображение никогда не действовало. Он знал, что это значило бы для тех, которые возьмутся за оружие против Англии. Он знал, как сильно колонисты нам симпатизировали, но он знал также, что обстоятельства в колонии были таковы, что колонисты не могли бы сделать ничего более того, что они сделали. Нет, у нас была только одна вера, — вера в Бога! И если бы мы, маленький народ, не были воодушевлены верой, то мы не сделали бы того, что сделал наш маленький народ. Те, которые утверждают, что война должна быть прекращена, желают иметь от нас убедительные доказательства того, что нужно ее продолжать. Но где же были эти твердые основания вначале? Разве стало теперь дело хуже? напротив. В последние двадцать два месяца произошли чудеса. Генерал Бота писал ему раньше, что скудость амуниции причиняет ему заботы. Так оно и было. Запасы амуниции истощились. В то время. когда, бывало, бюргер приходил к нему с пустым патронташем, то Девет со страхом смотрел на это. А теперь, выражаясь словами генерала Жубера, его «сердце обливается радостным стыдом» при мысли о том, какой у него большой запас. Он не обижается на своих братьев-бюргеров, желающих знать причины. Он назвал эти причины, не указав и сотой части их. Но вот, что еще очень важно: неприятель захотел пойти к нам навстречу. Было время, когда лорд Салисбюри сказал, что правительство требует безусловной сдачи. Теперь дело обстоит иначе, англичане разговаривают с нами. Это и есть их приближение к нам. А если продлить войну, то он не только не боится того, что Англия не захочет более вступать в переговоры, но того мнения, что она сделает более выгодные предложения и даже согласится на нашу независимость. Кому нужны еще доводы, пусть оглянется на прошедшее, на те времена, когда Трансвааль воевал с Англией. Мы тогда менее знакомы были с нею, нежели теперь. В Трансваале приходилось тогда не более как по 13 патронов на человека. И тогда тоже была борьба, основанная на вере. Каков же был реультат? Он известен всем. Его спросят, что же делать с семьями? Да, это ужасная вещь; но и тут вера помогает. Что касается какого-либо средства, которое можно было бы придумать в данном случае, то он предложил бы, чтобы часть сражающихся буров, сложив оружие, взяла бы на себя заботу о них, разместив их снова по селам и фермам. Как это ни тяжело, но нужно прибегать к крайним мерам. Кто-то говорил об Америке и сравнивал наше положение с тамошним. Да, сравнение возможно. Подобно Америке, у нас есть огромные пространства земли позади нас, куда мы могли бы отступить. Далее Девет указал на наши сведения о положении вещей в Европе. То, что нам известно, мы знаем из газет, задаваемых джинго-партией. Если бы Англии не надо было много скрывать от нас, для чего же она так заботливо задерживала все газеты? Если бы известия были неблагоприятны для нас, то, конечно, они служили бы в пользу Англии, и мы получали бы их в изобилии. Нужно также принять во внимание, что Англия не хочет допустить свидания нашего с депутацией. Принимая все это в соображение, а также тот факт, что напряжение умов в самой Англии может быть рассматриваемо как бы косвенным вмешательством за нас, Девет полагает, что борьбу, как бы она ни была тяжела и горька, следует продолжать. Да, нам нужно сражаться! Вопрос не в том, сколько времени еще, а до тех пор, пока мы не укрепим за собой независимости!

Коммандат Бейерс (Ватерберг) говорит, что должен дать ответ на вопрос — следовать ли разуму или совести? Конечно, совести. Если он погибнет, следуя разуму, то значит, он не сделал того, что подсказывала ему его совесть; а если он погибнет, следуя совести, то такой смерти он идет навстречу. Он указывает на мучеников за идею и говорит, что ему часто кажется, что о таких мучениках только в книгах пишется. Мученики умирают и, по видимому, с их смертью пропадает все то, за что они страдали, но какое огромное благополучие выростает позднее, после их гибели. Правда, за которую они твердо стояли, отдав за нее свою жизнь. остается непоколебимой. А мы как поступаем? Дело наше кажется нам всем правым, а мы боимся за него умереть? Мы говорим о себе, как о народе, но об этом, по мнению генерала Бейерса, нам нечего думать. Это дело рук Божиих, Его забота, Его воля. Правда должна победить. Наше дело стоять на своем праве, чего бы это нам ни стоило, даже смерти. Он согласен с теми, которые утверждают, что возможность вступать с неприятелем в переговоры явится еще не раз, если бы даже теперешние переговоры не привели бы к благоприятному результату. Совершенно верно то, что только что было сказано. Генерал Девет указывал на сейчас на прежнее требование лорда Салисбюри. В добавление к этому он указывает на тот факт, что было время, когда лорд Робертс отказал генералу Бота в свидании, а теперь англичане вступают с нами в продолжительные переговоры. Далее он говорит, что он не слышал убедительных доводов в пользу прекращения войны. Это не мешает ему сознавать опасность положения. Но оно все-таки еще не таково, чтобы его не преодолеть. Можно уладить затруднение с недостатком лошадей, точно также и с заботой о провианте. Даже нашелся бы способ к спасению женщин и детей, — все это можно было бы преодолеть. Но вот что самое ужасное, что мешает всему, это — тот злой дух, который овладел сердцами многих бюргеров. Когда внедрится подобный дух, тогда ничего нельзя поделать. Этот-то злой дух толкает теперь бюргеров на сдачу неприятелю. Против него нельзя бороться. Генерал Деларей указывает на то, что никто не пошел бы с предложением, которое лежит перед нами теперь, если бы он не был уверен, что бюргеры его примут. Таково наше общее настроение. Нужно обратить на это внимание. Ничто не поможет, если вступить в спор со злым духом, обуявшим людей.

Заседание закончилось молитвой.

Пятница, 30 мая 1902 года

Заседание открылось молитвой. Вице-президент бюргер считает своим долгом еще до начала прений доложить об отказе президента Оранжевой республики М. Штейна от занимаемой им должности вследствие тяжкой болезни. Президенту пришлось отдать себя в руки неприятеля, чтобы получить медицинскую помощь. Далее он сообщает, что главный коммандант Девет назначается вице-президентом. Он высказывает перед уполномоченными свое глубокое сочувствие огромной потере, называя президента Штейна скалой, на которую оприалось все дело. После этого вице-президент Девет благодарит вице-президента Бюргера за его сердечные слова.

Г. Ноде (Претория) предлагает некоторые вопросы, касающиеся колонистов, сражавшихся заодно с нами. На это отвечает генерал Смутс. Далее г. Ноде спрашивает, — ожидается ли от уполномоченных решение вопроса о независимости?

Генерал Бота отвечает, что правительства ответили лордам Китченеру и Мильнеру, что они не были уполномочены решать этот вопрос. Решение его принадлежит исключительно народу, которому и был сделан запрос, после чего уже уполномоченные явились на теперешнее собрание.

Г. Ноде. В таком случае, на собрании двух правительств в Клексдорпе уже было известно, что уполномоченные могут придти здесь к окончательному решению. Если это так, то он поставлен в затруднение. Депутаты или обмануты, или являются жертвами недоразумения, так как ему, например, не было сказано, что он выбран уполномоченным решать вопрос о независимости республик. Что бы там не говорили юристы, он явился сюда представителем, на которого возложено только одно поручение, и у него имеется голос народа только по одному пункту. Его бюргеры сказали ему, что отдать независимости нельзя. А между тем документ, лежащий на столе, принуждает к противному: поэтому он (г. Ноде) не дает своего голоса. Его бюргеры настойчиво требовали, чтобы не класть оужия, а также, чтобы родной язык, голландский, был сохранен в школах и в суде. И в том, и в другом этот документ отказывает. Он не может принять его. Кроме того, он стоит за продолжение войны. Если его спросят: из-за каких расчетов, то он напомнит настроение бюргеров в Вармебаде. То было время тяжелое. Их посетил тогда коммандант-генерал. который сообщил, что нам нечего уже более терять и остается только выигрывать. Этого было для него тогда достаточно. Тогда тоже, как будто, и не было никакого просвета, и мы не знали, где спасение. И все-таки, с тех пор мы его всегда находили. А какие темные дни были, когда Претория была взята! И почему же снова не появится свет после того, как уйдет нависшее над нами темное облако?

Генерал Деларей старается выяснить, что никто не мог быть введен в заблуждение на собраниях. Каждый документ, вручаемый ему правительством, был прочитываем и предлагаем на обсуждение присутствовавших. Затем он переходит к вопросу г. Ноде — можем ли мы решать вопрос о независимости? Да, обязанность решения лежит на г. Ноде так же, как и на всех уполномоченных. Решать нужно не только за свое село, свой город или за свой округ, а за всю страну.

Г. Ноде. Я не желаю освобождать себя от отвественности, но я нахожусь здесь с определенными уполномочиями.

Судья Герцог дает снова юридические объяснения по этому вопросу. Нужно задаться вопросом: если бы народ был здесь, что бы он решил? И сообразно с этим надо действовать. Затем он говорил о деле вообще; сперва о причинах, на основании которых следует продолжать войну. Мы ослабели, — да, но и Англия значительно ослабела. Это скажет всякий, у кого есть глаза; главным образом это касается денег. Конечно, Англия может израсходовать еще миллионы, но, в конце концов, и она утомится от расходов. Что и теперь уже есть сильные затруднения в платежах, доказывается, между прочим, налогом на зерно. Этого никогда не было бы, если бы положение не было так серьезно. Далее, зачем Англия не допускает нашу депутацию до переговоров с нами? Всего понадобилось бы каких-нибудь две недели, чтобы приехать ей сюда для совета с нами. Но нам в этом отказывают. Почему? Отвечают, что это было бы «военной неправильностью» (militaire ongeregeldheid). Но ведь наше собрание здесь есть та же «военная неправильность». Нет, за этим скрывается нечто совсем другое.

Возьмем дело с другой стороны. Положение страны ужасно; она совершенно разорена. Лошади уничтожены. Но это еще не самое главное! А вот что ужасно: много людей из нашей собственной среда сражаются против нас! Вот это беда большая. Положение женщин и детей внушает серьезные заботы, и страшно становится за женщин, в нравственном отношении. На него лично эта мысль действует угнетающе. Никто из людей, имещих сердце, не может думать об этом без содрогания. И за это проникаешься особенным уважением к генералу Бота, сердце которого, в этом отношении, заставляло говорить его то, что мы здесь все слышали. Нынешняя война представляет собою самое чудовищное, что можно себе представить. Он сомневается в том, чтобы когда-либо на свете происходила война, в которой было бы столько мучительных и унизительных страданий. Но все это, как бы оно ни было ужасно, не могло бы привести его к окончательному решению, если бы он видел возможность, в конце концов, от всего этого освободиться. Тогда можно было бы решительно всем пожертвовать и, наконец, сражаться до смерти. Не разорение, а положение страны представляет, по его мнению, весь ужас. Есть нечто, что еще тяелее этого: — это факт собрания в Фереенигинге. Он никого не обвиняет. Все делалось с наилучшими пожеланиями. Но... это была большая ошибка. Собрание здесь — смертельный удар нам всем. К чему оно повело? К тому, что коммандант-генерал обявил во всеуслышание: «вот каково положение страны!» Последствием этого явилось то, что бюргеры, бодрые до сих пор, потеряли все мужество, когда услышали все то, что здесь говорилось. По его мнению, это самое ужасное и непоправимое из всего, что произошло до сих пор. Можно было бы сказать, что все усталые бороться оставли бы лагери; но теперь оказалось что и бодрые потеряли мужество. За исключением этого все поправимо. Он думает, что существующий принцип верен: «если ты сомневаешься в том, что делаешь, то не останавливайся, а иди дальше в том же направлении».

Генерал Мейер (член Южно-Африканского правительства) сообщает дополнительны сведения об опустошениях в округах, лежащих к северу от восточной железной дороги. Его мнение таково, что нужно састи то, что еще можно.

Какое преимущество даст продолжение войны? Позднее уже не будет шансов на заключение мира. Что скажут наши потомки, если мы, продолжая войну, все потеряем? Они скажут: «наши отцы были храбры, но у них не было рассудка». А если мы прекратим войну, они могутсказать: «наши отцы боролись не только из-за личной чести». Он указал далее на то, что как ни невыгодны английские условия, они заключают в себе обещание самоуправления. Говоря о прошедшем, он напоминает, что он всегда был против войны и подавал голос за «пятилетие». Народ тоже был против войны. Г. Мейер был против потому, что был против пролития африканской крови. Теперь тем более нужно перестать проливать эту кровь. Затем он сообщил, что в Претории состоялся тайный военный совет после взятия Блумфонтейна, когда совсем почти решено было сдаться. И только Оранжевая республика этому воспротивилась. Правительства тогда решили продолжать войну. Год тому назад, в июне, опять было собрание. Было послано письмо в Оранжевую республику. Было совещание в Ватерфале. И опять оба правительства решили сражаться далее. Позднее, правительство Южно-Африканской республики снова писало в Оранжевую республику, но потом уже не было возможности повидаться и переговорить вплоть до съезда в Фереенигинге. Неужели и теперь опять не придут к концу? Нужно очень и очень об этом подумать. Наше дело обстоит теперь так, что остается спасать одно маленькое семечко. Если война продолжится, то нация должна погибнуть. Нет сомнения, что оружием победить неприятеля нет никакой возможности. Англичане научены теперь нами вести войну. Наши люди находятся на службе у них, они указывают им, как нужно делать ночные переходы и где лежат малоизвестные тропинки. При таких обстоятельствах борьба немыслима.

Коммандант Никерк (Кронштадт) указывает на то, что колонисты много принесли нам пользы и что они страдали вместе с нами. И мы должны за это представить их своей судьбе? Мы будем сами спасаться, а их бросим на произвол? Ужасно думать даже о том, чтобы можно было сложить оружие.

Генерал Бота говорит сперва о том, как он вел себя по отношению к депутатам. Он давал выбирать их с тем, чтобы они были уполномочены поступать каждый по своему усмотрению. Далее, он указывает на те доводы, которые были за войну до ее начала. У нас был 60,000 человек. Он указал на Капскую колонию, говоря, что никто не ожидал, что колонисты не представят нам своих делезных дорог для перевезения войска. Он надеялся точно также на возможность вмешательства держав. Но державы только смотрели, как Англия применяла совершенно новые неслыханные методы ведения войны, противоречившие всем нормам международного права, и... молчали. Затем, вначале мы имели провиант в изобилии, и отряды могли быть снабжаемы им на долгое время. Наши семьи тоже были обеспечены. Теперь все это изменилось. А что касается семей, так даже приходится радоваться, если они попадают к англичанам. Женщины и дети представляют, по мнению генерала Бота, самое существенное затруднение. Что же с ними делать? Здесь говорилось, чтобы заставить часть мужчин положить оружие и отвести семьи по домам. Но, во-первых, ведь жилищ больше нет, они все разорены. А во-вторых, женщины большей частью жены пленных бюргеров. Как же можно чужих мужей, да и кого же из них, заставить, сложив оружие, заботиться о неродных им женах, естественные защитники которых находятся в плену? Он указывает снова на то, что депутация была принята только одной державой — Голландией, несмотря на то, что имела при себе кредитивные письма ко всем государствам. Произошло же это потому, что ни одна держава не хотела этого сделать. В то время, когда депутация еще могла писать, она писала: «для нас в Европе мало шансов». Поэтому уполномоченные хотели вернуться назад, но правительства советовали им остаться в Европе, потому что возвращение их нанесло бы решительный удар всем ожиданиям. Вот почему депутация еще до сих пор в Европе. Позднее она повторяла нам, что шансов на вмешательство нет никаких, но что она полагала, что ввиду стольких уже сделанных жертв следует продолжать войну. Можно было, конечно, ждать осложнений в Европе и какой-нибудь войны, которая пошла бы нам на пользу. Но какие основания этого еще ждать? Большие нации не сообразуются с желаниями маленьких. В их выгодах всегда обессиливать эти последние. Далее он говорит о предательствах некоторых бюргеров, сражающихся против нас же. Он бросает взгляд на прошедшее. Мы сражаемся уже целый год с тех пор, как слышали о нашей депутации. И что выиграли мы с июня 1901 года? Мы так сильно ушли назад, что если дальше будет наша численность так же уменьшаться, то мы скоро не будем признаны воюющей стороной. Сколько мы перестрадали за этот последний год? В концентрационных лагерях умерло за этот год 20. 000 женщин и детей !

А сколько произошло еще всего остального, о чем говорилось на собраниях? Когда я был еще в Претории, я узнал в разведочном бюро о наших потерях. Я нашел цифру в 31.400 пленных, из которых 600 человек умерло. Во время войны до сих пор убито 3.800 бюргеров. Неужели этого еще мало за два с половиною года? А сколько же должны были выстрадать, умирая, эти 20.000 несчастных женщин и детей! Вопрос о колонистах. Да, это очень и очень тяжелый вопрос. Я говорил, что отдавая свою независимость, мы возьмем на себя удовлеворение их. Об этом я и другие члены старались в Претории изо всех сил. Ясно, что теперь есть возможность их спасти. А потому разве справедливо будет, если, не принимая во внимание колонистов, мы скажем: «продолжайте войну!» Нет, тоже ради них мы должны прекратить войну. Если бы даже мы и продолжали сражаться, то им должны были бы сказать: «остановитесь». Здесь было упомянуто о том, что я сказал в Вармбаде. Да, но когда я это говорил, нас было еще 2.000 сражавшихся, а теперь нас 480 человек. Я стоял тогда за продолжение войны, пока не явился в виде тормоза голод. Депутаты могут сами засвидетельствовать, что наши силы настолько ослабели, что мы не можем содержать все отряды во всех округах. Прежде мы могли держать неприятеля в напряжении в различных местах страны. Но теперь, когда приходится покидать многие округа и сосредоточиваться только в некторых местах, тогда мы даем возможность и англичанам делать то же, а их силы, не то что наши, громадны! Здесь было упомянуто о том, что нам нужно идти в колонии. Я хорошо знаю что это значит: генерал девет с большими силами не мог пробраться туда, как же мы можем рассчитывать на это, да при том еще и зимой? И с такими лошадьми, слабыми, могущими идти только шагом? Что остается нам делать? Нам приходится выбирать наилучший путь.

Говорят, мы должны выдерживать. Хорошо, но скольоже времени? Десять или двенадцать лет? Какие же шансы у нас есть на это? Если мы в два года из 60.000 числа уменьшились до его трети, то во что же обратится это число в несколько лет? Для меня ясно, что, соглашаясь выдерживать, мы принуждены будем сдаться. Лучше же, пока этого еще нет, воспользуемся тем, что подсказывает нам наш рассудок. Я лично могу выдерживать, но я не могу же думать о себе. Есть еще некоторая возможность заботиться о женщинах и детях, она является с того момента, как мы подпишем предлагаемые условия. А если сдадимся? Кто же о них будет заботиться?Англичане?! Продолжая войну мы не сможем уже спасти их, да и ничего не сможем сделать. Нельзя будет даже послать людей просить в Европе денежной помощи, помочь нам в востановлении наших разоренных жилищ и поднятия благосостояния нашего народа.

Три дороги лежат перед нами. Мы должны неизбежно придти к какому либо решению. Продолжение войны — первый путь. Я лично того мнения, что он не приведет нас к хорошему результату. Что касаетс яостальных путей, то один из них — сдача без условий — конечно, приятнее. Если народ захочет, то следует это сделать. Но тогда уже нам нельзя сказать ни слова по поводу того, что будет делать наш неприятель. Но все-таки я думаю, что мы должны руководствоваться желанием народа.

Лично я думаю, что следует принять нае предложение. Я не хочу этим сказать, что условия его хороши, но все же оно освобождает нас из ужасного. затруднительного положения.

Заседание было прервано и снова возобновилось в 2 ч. 12 м. пополудни.

Генерал Мюллер (Боксбург) говорит, что его бюргеы послали его отстаивать независимость. Одна часть бюргеров дала ему полномочие поступать по своему усмотрению, другая — велела стоять за независимость и стараться добиться сношений с депутацией. Что касается продолжения войны, то он уже давно сказал своим бюргерам, что с одним оружием, без веры в Бога, это немыслимо. Если он теперь вернется к своим бюргерам с сообщением, что ничего не может сказать на счет депутации, и что предложение англичан принято, то это поведет к большим распрям. Что касается его лично, то он не может думать о сдаче. Но, принимая во внимание все, что он слышал от генерала Бота и других, для него стало ясно, что война не может продолжаться. Он не в состоянии сражаться один. Нельзя ли, все-таки, сплотиться всем вместе в вере в бога? Он указывает на то, что является представителем наибеднейшего населения и что 3.000.000 фунтов стерлингов далеко не достаточны для тех, которые не могут сами себя поддержать. Он спрашивает также, нельзя ли принести Богу какой-нибудь обет, и заканчивает тем, что не может подать голоса за предложение.

Генерал Смутс. Я не вмешивался до сих пор в разговор, хотя мнения мои уже известны моему правительству. Мы дошли до очень темного пункта в истории развития войны; для меня особенно темно и печально, потому что я был одним из тех, которые будучи членами Южно-Африканского правительства начали войну с Англией. Но человек не должен отступать перед последствиями своих поступков, и мы должны в случаях, подобных настоящему, отложить в сторону все личные соображения и решать дело с точки зрения всего народа. Великий момент наступил для нас, может быть даже последний, когда мы собрались здесь, как свободный народ и свободное правительство. Постараемся же в данный момент подняться на должную высоту и придти к конечному решению, за которое потомки африканского нарда будут нас благословлять, а не проклинать.

Огромной опсностью для этого собрания является то, что оно должно придти к решению только с военной точки зрения. Почти все уполномоченные здесь являются офицерами, которые не знают страха, никогда его не знали и никогда не побоятся огромных сил неприятеля и готовы отдать последнюю каплю крови за свой народ. Если же мы станем рассматривать вопрос только с военной точки зрения, тогда я должен признать, что мы, конечно, можем продолжать войну. Мы все еще не побеждены в военном отношении, у нас около 18,000 человек находится под ружьем, ветеранов, с которыми можно идти куда угодно. Наше дело. как военное, мы можем еще продолжать.

Но нам приходится здесь рассуждать не как военной силе, а как народу; наше дело не есть военное дело, а дело свободного народа. Никто не является здесь представителем своего отряда; каждый, здесь присутствующий, есть представитель своего народа, не только части его, оставшейся в лагере, но и той части, которая уже покоится в земле, и той, которая будет существовать после нас. Мы являемся представителями не только самих себя, но и тысяч, которые принесли последнюю жертву своему народу — пленных, рассеяных по всему свету, — представителями женщин и детей, тысячами умиравших в концентрационных лагерях неприятеля; мы являемся уполномоченными за кровь и слезы всего народа. Они взывают к нам из темниц, лагерей, могил, полей битв и из мрака будущего, умоляя нас постараться избегнуть всех путей, ведущих к искоренению африканского народа!

Но мы не бесцельно вели борьбу, мы сражались не для того, чтобы быть убитыми, мы боролись исключительно за свою независимость и готовы были принести в жертву все за нашу независимость. Все, кроме одного — нашего народа. Нельзя отдать за независимость существование целого народа. И когда мы убедились, что, говоря человеческим языком, нет более шансов сохранить независимость обеих республик, тогда нам стал ясен наш долг прекратить борьбу для того, чтобы не только народ, но и всю его будущность не принести в жертву идее, которая не могла быть осуществлена.

Есть ли благоразумная возможность сохранить нашу независимость? Мы сражались беспрерывно уже в течение трех лет. Нисколько не преувеличивая, мы можем сказать, что мы напрягли все наши силы и употребили все средства для исполнения наших заветных желаний. Мы отдали тысячи жизней, мы отдали все наши земные блага; наша родная страна превращена в бесконечную пустыню; более 20,000 женщин и детей умерло в неприятельских лагерях. И что же? Приблизило ли это нас к независмости? Напротив, мы все далее от нее отодвигаемся. И чем далее мы пойдем в этом направлении, тем большая пропасть окажется между нами и тою целью, с какою мы ведем борьбу. Способ ведения войны неприятелем довел нас до полного разорения, вследствие которого исчезает всякая физическая возможность вести войну далее. Так как ни откуда никакого спасения нет, то гибель наша неизбежна.

Когда год тому назад от имени правительства было сообщено о нашем положении президенту Крюгеру в Европу, то он ответил нам, что, принимая во внимание настроение Капской колонии и чувства всех европейских народов, мы должны продолжать войну далее до последнего изнеможения.

Что касается нашей внешней политики, то я желал бы указать на неоспоримые факты (оратор говорил здесь пространно о политических затруднениях Америки и важнейших европейских державах в течение войны). Начало и конец нашего внешнего положения — это симпатии, за которые мы, конечно, от всего сердца благодарны, но... более этого мы не получили ничего и, вероятно, и в будущем ничего не получим. Европа будет нам симпатизировать, пока последний бур не будет закопан в землю, пока последняя бурская женщина с исстрадавшимся сердцем не ляжет в могилу, пока весь наш народ не будет принесен в жертву на алтарь истории и человечества.

Что касается настроения и положения дел в Капской колонии, то я уже довольно пространно об этом докладывал. Мы сделали ошибку, и Капская колония еще недостаточно созрела для этого дела. Во всяком случае, нам нечего надеяться на всеобщее восстание: 3,000 человек, примкнувших к нам, — это герои, которых мы не можем достаточно восхвалить за их жертвы для нас, но они не выхлопочут для нас независимости.

Год тому назад мы спрашивали у президента Крюгера совета и исполнили все указанное им. Мы убедились, что если мы желаем остаться свободным народом, то мы можем опереться только на себя самих. Факты, которые узнали уполномоченные здесь. были взяты из обеих республик; они убедили меня в том, что было бы преступлением вести дальнейшую войну, не будучи уверенными в помощи откуда бы то ни было. Наша страна разорена окончательно. А еще мы будем продолжать идти к погибели нашего народа, лишенные всякой надежды на успех.

И вот, наконец неприятель является к нам с предложением. Как оно ни неприятно, все же оно обещает нам амнистию наших братьев, бюргеров Капской колонии, присоединившихся к нам. Я боюсь, что наступит день, — когда так называемых «бунтовщиков» уже нельзя будет спасти, и тогда мы справедливо заслужим упрек, что и их судьбою мы пожертвовали ради нашего безнадежного дела. И я боюсь, что наш отказ принять предложение британского правительства отнимет у нас много симпатий в других странах света и сделает наше положение совершенно слабым.

Братья! Мы решили бороться до конца. Так примем же храбро, как подобает сильным мужам, наступивший конец в горькой, самой обидной форме, какую мы могли ожидать. Для каждого из нас смерть явилась бы более сладким концом, нежели тот путь, на который нам отныне придется вступить. Но мы склоняемся перед волей Бога.

Будущность темна, но мы не должны терять ни мужества, ни надежды, ни веры в Бога. Никто не заставит меня убедиться, что ни с чем несравнимые жертвы африканского народа, положенные на алтарь свободы, были бы тщеславны, или напрасны. Война велась за свободу южной Африки не одних буров, но всего нашего народа. Последствия этой войны мы вручаем в руки Божьи. Может быть, Его святая воля заключается в том, чтобы южная Африка потерпела поражение, была уничтожена; да, может быть, все эти смерти нужны для того, чтобы тени умерших вели нас к лучшему будущему, к светлым дням.

Коммандант Бестер (Блумфонтейн) говорит, что на собрании, когда его выбирали уполномоченным, ему было сказано бюргерами, что они не желают быть подданными Англии. Он указывает на то, что те же аргументы, которые теперь употребляются против продолжения войны, прежде употреблялись против потери мужества. Он указывает также на историю, что мы уже не раз спасались и выходили из ужасных положений. Надо полагать что справедливость и право всегда победят. Опираясь на факты, он спрашивает, чем же еще можно объяснить то, что 240.000 войско не истребило еще маленьких республик? Он указывает на чудесные избавления буров, одна мысль о которых должна уже воодушевлять павших духом. Мы должны быть единодушны. Он кончает словами: я стою, или паду за мою независимость.

Г. Биркеншток (Фрейхенд) спрашивает: а не может ли предложение быть принято оговорками?

Генерал Смутс отвечает: собрание может поручить правительствам принять предложене, прибавив, что они берут его под такими-то и такими-то условиями.

Коммандант Бестер (Блумфонтейн) находит, что уже достаточно было говорено и что пора перейти к окончательному решению.

Коммандант Менц (Гейльброн) полагает, что нечего уже более рассуждать. Он лично думает, что война не может продолжаться. В Гельброне, Блумфонтейне и части Вифлеема не найдется и пяти животных. Он указывает на безнадежное положение женщин и детей, на то, что дело становится до такой степени трудным, что приходится даже днем прорываться сквозь силы неприятеля, стягивающие целые местности кольцов военных отрядов. Недавно ему пришлось таким образом потерять человек 40 за раз. Ему приходится оставить свой округ, но он никак не может решиться оставить женщин. Ему ясно, что нельзя более сражаться, так как многие округа Трансвааля не могут более участвовать в войне. Если война продлится, то отряды в разных местах, все равно, предадутся неприятелю.

Генерал Кемп (Крюгерсдорп) говорит очень воодушевленную речь. Он хочет стоять, или пасть за независимость. Поручение, возложенное на него бюргерами, в том же духе. Его совесть не позволяет ему избрать другой дороги. Он указывает на то, что документ. лежащий на столе, неопределен и не достаточно стоит за наши интересы, и что голландский язык фактически признается иностранным языком. Положение вещей всегда было мрачно, но пройдет же когда-нибудь тьма. Думая только о том, что возложено на него бюргерами, он стоит за продолжение войны.

Вице-президент Бюргер. Он уже высказывал свое мнение. Ему очень жаль видеть, что собрание разделяется на две части. Единодушие необходимо для блага народа. Он спрашивает: должны ли мы продолжать войну? Изо всего, что он сам видел и теперь слышал, для него ясно, что это невозможно: нет благоразумного основания делать то, что не ведет к благу народа. Борьба 1877 и 1881 годов не может быть сравниваема с положением, в котором мы теперь находимся. Он был одним из тех, кто стояли за борьбу. Мы побеждали, но благодаря внешним причинам. Сестра-республика была нейтральна. Президент Бранд в Африке и Гладстон в Англии помогли тогда. Победа была приобретена не оружием. Нам говорят, что, сражаясь так долго, зачем мы не хотим выдерживать еще? Потому что мы ослабели и потому, что, продолжая войну, мы придем к погибельному концу. Какое право имеем мы ждать, что мы победим? Каждый человек, потерянный нами, уменьшает наши силы. Потеря ста человек у нас — увеличивает в сто раз силы неприятеля. Численность английского войска не уменьшается. Напротив, в настоящее время войска больше, нежели тогда, когда лорд Робертс принял начальство над армией. При том же, Англия употребляет против нас наших людей и не постыдилась снабдить оружием кафров. А наши люди знают хорошо, чем нас можно сразить. Если этих фактов не достаточно, то он не знает, что еще можно указать. Не совсем верно называют эту войну «делом веры». Без сомнения, война началась с верой в Бога, но были еще другие вещи, которым верили. Надеялись также и на оружие, относились с пренебрежением к неприятелю. Народ хотел войны. Никто на думал ни о победах, ни о поражении.

Но теперь вопрос: что нужно нам делать? Вот лежит документ. Не в нем дело, а в том: продолжать ли войну или нет? Если он думает, что нужно прекратить войну, то не потому. что в этом предложении заключаются какие бы то ни было выгоды; но принуждает его к тому чувство ответственности. Когда он думает, что продолжением войны он роет могилу своему народу, то он чувствует, что не может этого делать. И поэтому он, глава народа, считает своим долгом помешать ему, чтобы хотя еще один человек был убит, или одна женщина умерла. Нужно принести эту жертву: это тоже вера. Что выигрываем мы, продолжая войну? Ничего. Потом окажется, что непременно произойдут сдачи неприятелю, одна здесь, другая там, и мы окончательно ослабнем. Мы принуждены будем также отдать большие участки земли. И неужели от этого мы станем сильнее? Ведь неприятель сосредоточит свои силы. И если земля будет покинута нами, кто же завладеет ею? Неприятель?!

По всей вероятности, это собрание является последним. Он думает, что другого такого случая для переговоров никогда не представится, так как силы наши постоянно слабеют. Если мы откажемся от этого предложения, то что же будет с нами в будущем? Если же мы его примем, то есть надежда расцвести и окрепнуть. подобно растущему ребенку. Иначе, — мы погибнем. Сруби дерево — оно опять зазеленеет; выкопай его из земли — и оно уже никогда не оживет. Неужели наш народ стоит того, чтобы его уничтожить?

Те, которые хотят продолжения войны, говорят о надежде; но на чем же она построена? Никто сказать не может: на нашем оружии? На вмешательстве держав? Тоже нет. На чем же?

Ему очень жаль. что Трансвааль и Оранжевая республика расходятся во мнении, и что именно Трансваалю приходится сдаваться. Но что же делать, если неприятель всею массою надвинулся на Трансвааль, и нам, вследствии этого, нельзя выдерживать его натиска.

Г. Якобс молчал до сих пор потому, что принадлежит к [?]сражающимся{92}. Он очень много страдал, но, конечно, меньше, чем другие. Он прислушивался к тому, что говорили здесь, и не переменил своего мнения. Теперь он говорит то же, что говорил в Клерксдорпе, а именно: что бороться далее нельзя. Он указывает на положение страны, которое стало таковым, что в ней отряды не могут долее прокармливать себя. Он говорит также о положении женщин и детей, из которых и без того уже так много умерло. Если бы была еще какая нибудь надежда на успех, можно было бы продолжать сражаться, но ведь ее нет совсем. Далее он говорит о невозможности вмешательства и о молчании депутации. Он симпатизирует героям войны, но нельзя же головой пробить стену. Для того, чтобы надеяться, нужно иметь к тому основания, а мы не можем сравнивать свой народ с народом израильским. Израиль давал обеты; мы — нет. Далее он указывает, что для блага народа нельзя сдаваться без всяких условий. Условия, лежащие на столе, очень разочаровывают нас в наших желаниях, но это все, что мы можем получить. Что же касается затруднений уполномоченных, то он согласен с судьею Герцогом и генералом Смутсом.

Коммандант Альбертс (Стандертон) говорит в духе предъидущего оратора. Он стоит за прекращение войны с уступкою части земли, а если и этого нельзя, то как бы там ни было, а прекратить надо.

Вице-президент Девет думает, что в виду ограниченного времени, данного для решения вопроса, нужно было бы перейти к его заключительному фазису.

Генерал Бранд хотел бы еще кое-что сказать, но тоже полагает, что уже достаточно говорено, а потому желательно прекращение прений. Он желал бы представить редакцию ответа.

Фельдкорнет Опперман (южная Претория) находит, что продолжать войну затруднительно, но столь же затруднительно принять предложение. Он не знает что делать. Часть его бюргеров на в состоянии бороться. Самое ужасное — это положение семей: их нельзя оставить. Он полагает, что для блага женщин и детей нужно принять предложение с оговоркою.

После представления редакции заключения фельдкорнетом ван-Геерденом и фельдкорнетом Б. Росса — прения заканчиваются.

Заседание закрыто с молитвою.

Суббота, 31 мая 1902 года

Заседание открывается молитвой.

Генерал Нивойд вместе с генералом Брандом представляют следующую редакцию заключения:

«Собрание специальных уполномоченных двух республик, принимая во внимание: а) предложение британского правительства по поводу заключения мира; b) желания и полномочия бюргеров, находящихся под ружьем, — не считает справедливым заключить мир прежде, чем будет дана возможность вступить в сношения с депутациею от республик, посланную в Европу. Следовательно, предложение правительства его величества не может быть принято собранием, а потому оно просит правительства обеих республик сообщить об этом правительству его величества через своих уполномоченных».

Г. П. Вильсон вместе с генералом Альбертсом представляет свою редакцию, которая позднее принимается с изменениями, сделанными генералом Смутсом и судьею Герцогом. Третья редакция, — генералов Бота и Селлие, — позднее отклоняется.

Г. Рейц считает своим долгом сказать, принимая во внимание свою должность, себя, как бюргера и свою нацию, что собрание должно принять меры, в случае если предложение британского правительства будет принято, к тому, чтобы подписи были законным порядком удостоверены. Он лично не подпишет ни одного документа, который послужил бы доказательством отказа от независимости{93}.

Различные члены собрания делают замечания по поводу редакции и заключения, и г. Вильсон упирает на то, что необходимо избегнуть разногласия. Вслед за этим вице-президент Девет замечает, что время ограничено и всем говорить нельзя; нужно поэтому выбрать комисию, которая бы редактировала ответ британскому правительству, приняв во внимание все указания и пожелания присутствующих. А пока комиссия будет обсуждать и выработает редакцию, члены собрания должны придти к единогласному заключению. Нужно единодушие, так как у всех цель одна, и в единодушии вся сила.

Генерал Бота полагает, что нужно последовать только что предложенному совету: все вместе страдали и боролись; горе нам, если теперь мы не выскажемся единодушно.

Соглашаются на избрание комиссии из судьи Герцога и генерала Смутса для выработки окончательной редакции.

После этого уполномоченные Оранжевой республики уходят в палатку вице-президента Девета, а уполномоченные Южно-Африканской республики остаются в палатке, где происходят заседания.

После нескольких часов страшной внутренней борьбы, — так как каждый готовился к тяжелому, сердцераздирающему концу, — уполномоченные собраличь, и судья Герцог прочел следующую редакцию ответа британскому правительству:

«Собрание уполномоченных народа Южно-Африканской и Оранжевой республик, заседавшее в Фереенигинге с 15 по 31 мая 1902 года, с глубоким сожалением узнало об условиях, поставленных британским правительством, для прекращения враждебных действий, и о том, что эти условия должны быть приняты или отвергнуты в своей совокупности, без всяких изменений.

Собрание сожалеет, что правительство его величества безусловно отказалось принять за основание переговоров с правительствами республик признание нашей независимости и допустить сношения с нашей депутацией в Европе. Наш народ всегда был того мнения, что он имел законное право на эту независимость, не только по принципу справедливости, но и потому, что для этой независимости пожертвовал столькими жизнями своих сограждан и материальными интересами.

Будущность нашей страны была серьезно обсуждаема в собрании, причем особое внимание было обращено на следующие обстоятельства:

1. Образ действий предводителей английской армии повлек за собой полное разорение территории обеих республик. Все фермы и деревни сожжены. Все запасы пропитания уничтожены и все источники, необходимые для поддержания наших семей, наших войск и для продолжения войны, истощены.

2. Сосредоточение наших семей в концентрационных лагерях повлекло за собой невероятные бедствия и болезни, так что в течение сравнительно небольшого промежутка времени около 20.000 дорогих нам существ погибло там! Явилась ужасная перспектива, что в случае продолжения войны все наше поколение вымерло бы.

3. Кафрские племена внутри и вне границ обеих республик почти все вооружены и принимают участие в войне против нас. Убийства и всевозможные ужасные преступления, совершаемые ими, вызвали в разных частях республик невозможное положение вещей. Еще недавно в округе Фрейхейт 56 бюргеров были убиты и изуродованы самым ужасным образом.

4. Прокламациями неприятеля, которые стали уже приводиться в исполнение, продолжающим сражаться бюргерам угрожает потеря всего их движимого имущества; следовательно полнейшее разорение.

5. Условия войны сделали для нас уже давно невозможным удерживать у себя те многие тысячи военнопленных, которые были взяты нашими войсками. Вследствие этого мы в состоянии наносить британскому войску сравнительно лишь незначительный вред. В то же время военнопленные, взятые англичанами, высылаются из страны. Вследствие этого, после трехлетней войны у нас осталась лишь небольшая часть того численного состава, при котором мы начали войну.

6. Эта сражающаяся горсть людей, составляющая лишь небольшую часть нашего народа, должна бороться с подавляющею силою неприятеля и, лишенная всего самого необходимого, близка к голодной смерти. Таким образом, мы, несмотря на то, что напрягли все наши силы и пожертвовали всем, что нам было мило и дорого, не можем более надеяться на возможность победы.

Собрание того мнения, что нет разумного основания ожидать, что продолжением вйны будет спасена независимость страны. При таких обстоятельствах народ нравственно не вправе продолжать войну. Подобное продолжение повлекло бы за собою нравственную и физическую погибель не только настоящего, но и последующего поколения.

Вынужденное изложенными обстоятельствами и соображениями, настоящее собрание уполномочивает оба правительства принять предложение правительства его величества и подписать его от имени народа обеих республик.

Настоящее собрание уполномоченных высказывает свою надежду, что условия, вызванные к жизни принятием предложения правительства его величества, вскоре изменятся к лучшему, в том смысле, что народ наш получит те преимущества, на которые он по справедливости имеет право. Надежда эта основывается не только на нашей истории, но и на жертвах, принесенных в последнюю войну.

С удовольствием узнало собрание о намерении правительства его величества объявить широкую амнистию по отношению к английским подданным, взявшимся за оружие, чтобы помочь нам, тем более, что мы связаны с ними узами чести и крови.

Собрание выражает желание, чтобы его величество соизволил еще более расширить размеры этой амнистии.»

Г. Вильсон берет свою редакцию обратно.

Коммандант Преториус вместе с генералом Бота предлагают свою редакцию, прочитанную собранию.

Генерал Нивойд также берет свою редакцию обратно и передает ее генералам Баденгорсту и комманданту Бестеру.

Заседание прерывается и вновь открывается в 2 ч. 5 м.

После голосования принимается редакция комманданта Преториуса и генерала Бота 54 голосами против 6.

Вице-президент Бюргер говорит грустную речь: «Мы стоим у гроба обеих республик. Но в будущем нам предстоит много дела, несмотря на то, что мы будем работать не в наших прежних должностях. Постараемся не отступать от того, что подсказывает нам наш долг. Будем молить Бога, чтобы Он руководил нами и указывал нам, как сохранить наш народ. Мы должны уметь прощать и забывать по отношению к нашим братьям. Ту часть нашего народа, которая не осталась верна родине, мы, все-таки, не оттолкнем от себя.» Затем вице-президент Бюргер говорит прощальное слово коммандант-генералу, всем членам исполнительного совета и уполномоченным.

К вечеру собираются снова, уже в последний раз. Коммандант Якобс и генерал Мюллер делают еще одно предложение относительно вдов и сирот. Оно принимается собранием.

После этого закрывается последнее заседание уполномоченных двух республик.

Оно заканчивается молитвой.

Примечания