Книга Иоахима Видера и ее значение.

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА принадлежит к числу таких событий, которые никогда не изгладятся из памяти людей. Стремление мировой общественности осмыслить причины, ход и последствия этого мощного социального катаклизма с годами становится все более настойчивым. Увеличивающийся поток книг и статей, посвященных второй мировой войне, как в странах социализма, так и в капиталистическом мире, недвусмысленно свидетельствует об этом. Но в странах так называемого западного мира, особенно в ФРГ — правопреемнике государства, несущего главную ответственность за развязывание двух мировых войн, к сожалению, как это уже неоднократно отмечалось в советской печати, историография второй мировой войны нередко вступает в заведомое противоречие с фактами.

В странах НАТО, и особенно в ФРГ, нарастает мутный поток фальсификаторских публикаций, мемуаров, статей, исследований, описаний сражений, военно-стратегических обозрений по отдельным театрам боевых действий, монографий о родах войск, о войсковых формированиях, политических трактатов о предыстории и ходе второй мировой войны.

Весь этот поток литературы в той или иной мере служит делу апологии агрессии против СССР, других социалистических стран, реваншу, подталкиванию к тотальной термоядерной войне. Именно поэтому советским историкам, работникам идеологического фронта, участникам минувшей войны не раз приходилось браться за перо, чтобы опровергнуть измышления многих западногерманских авторов. Речь при этом шла о разоблачении идеологов реваншизма, преследовавших злонамеренные цели, такие, например, как реабилитация германского генштаба, фашистского генералитета и вермахта в целом, стремившихся доказать, что поражение Германии носило случайный характер. В ряде книг беззастенчиво восхвалялись «опыт и проницательность» германского генштаба, «искусство полководцев», «доблесть» гитлеровских вояк, «совершенство» германской техники и т. д. При этом фальсификаторы истории стремились оклеветать советский народ и его армию, показать, что поражения, нанесенные гитлеровцам Вооруженными Силами СССР, явились всего лишь следствием тяжелых географических и климатических условий и численного превосходства. Наряду с этим обелялась политика нацизма по отношению к населению, проживавшему на оккупированной территории. Попутно многие из авторов книг, в зависимости от своего участия во второй мировой войне, стремились выгородить себя, восстановить свой престиж. Едва ли не квинтэссенцией этих и многих других фальсификаторских измышлений является версия, будто немецкая нация в итоге войны незаслуженно обижена и поэтому вынуждена готовиться к реваншу.

Характерно, что сия «идея» перекочевала со страниц исторических сочинений во внешнеполитическую программу западногерманского правительства. Так, нынешний канцлер ФРГ Людвиг Эрхард в своей первой программной речи заявил: «В этом договоре [имеется в виду «мирное урегулирование» с Германией в соответствии с интересами западногерманских монополистов. — А. Е. ], и только в нем, могут и должны быть установлены окончательные границы Германии, которая, согласно действующему юридическому положению, продолжает существовать в своих границах от 31 декабря 1937 года»{1}. Глава западногерманского правительства, таким образом, намерен возвести реваншистские фантазии монополистов и милитаристов в принцип международного права.

Лишь отдельные западногерманские авторы попытались осмыслить поражение Германии во второй мировой войне. К ним, несомненно, принадлежит автор данной книги — Иоахим Видер.

Книга И. Видера весьма существенно отличается от подавляющего большинства работ западногерманских авторов о минувшей войне в целом и о битве на Волге в частности.

Ее характеризует прежде всего стремление честно, отбросив предвзятость, проанализировать причины и последствия гигантской катастрофы, разыгравшейся для немецких армий в междуречье Дона и Волги.

Если подавляющее большинство тех, кто писал в Западной Германии о минувшей войне, следует отнести к разряду ничему или почти ничему не научившихся в итоге войны, то Видер — это историк и человек, извлекший уроки из трагических событий прошлого. Достаточно в этом плане привести такую выдержку из его книги:

«...Я находился в состоянии нервной взвинченности, которая, обострив мои чувства, помогла мне заглянуть в пропасть нескончаемых бедствий, во всю ужасающую глубину нашего грехопадения. Близость смерти сорвала с моих глаз последнюю повязку, и внезапно я с поражающей ясностью осмыслил разрозненные многолетние наблюдения, впечатления, мучительные размышления и восприятия. Теперь, на грани между жизнью и смертью, война, принявшая для нас самый ужасный оборот, предстала передо мной в роли неумолимого разоблачителя всего, что происходило вокруг. Противонравственная сторона войны и бессмысленность ее, как, впрочем, и всего нашего рокового заблуждения вообще, которое логически привело нас в этот ад, со всей отчетливостью стала ясна мне. И я чувствовал себя участником разыгрывавшегося вокруг шабаша ведьм, в котором был повинен и я. Сознание этой вины свинцовым грузом висело на мне, отягощая мое сердце и совесть».

Таким образом, Видер мужественно признает ответственность за бесчеловечную войну и ее последствия не только за Гитлером и окружавшими его политиканами и генералами, но и за каждым военнослужащим вермахта, за каждым немцем, следовавшим за призывами бесноватого фюрера.

Пропасть разделяет постановку вопроса, свойственную Видеру, от утверждений западногерманских фальсификаторов истории, будто в войне против Советской России Германия выполняла «цивилизаторскую» миссию. А ведь именно так ставили вопрос некоторые, чтобы не сказать многие, западногерманские авторы трудов о войне.

В книге «Роковые решения» генерал Блюментрит заявляет, что Гитлер «вынужден» был начать войну против СССР из «благородных» побуждений — защитить Европу от «красной опасности», так как «Советы в 20-30-х годах создали миллионную армию и увеличивали ее». Далее он пишет: «Так как вермахт являлся тогда единственным эффективным барьером между Красной Армией и Европой, Гитлер считал, что миссия Германии — ликвидировать угрозу на востоке и отбросить назад нависшие над Европой силы большевизма. Он пристально наблюдал за ходом событий в этом районе и готов был действовать, как только в этом возникнет необходимость»{2}.

Читая книгу Видера, убеждаешься, однако, что он не ограничивается утверждением виновности гитлеровских вояк, а идет дальше и ставит следующую, едва ли не самую важную для немецкого народа проблему о необходимости сделать выводы как из трагедии у стен волжской твердыни, так и из поражения во второй мировой войне в целом. С тревожной озабоченностью свидетельствует он, что многие бывшие гитлеровские генералы и высшие офицеры снова вернулись к старому — к проповеди милитаризма и реванша, что жиреющий по мере экономического восстановления ФРГ обыватель стал забывать уроки минувшей войны, а в исторической литературе вновь возрождается культ солдатчины, ореолом славы окружается вермахт. Видер заявляет: «Завещание павших может быть выполнено лишь в том случае, если воспоминание об этой [Сталинградской А. Е. ] военной, моральной и политической катастрофе станет для нас неиссякающим кладезем исторических уроков».

В своей книге Видер, фактически солидаризуясь с материалами, разоблачающими западногерманских фальсификаторов истории, подготовленными советской и мировой прогрессивной историографией, с помощью неопровержимых фактов подтверждает злонамеренность писаний таких проповедников реваншизма, как Манштейн, Гёрлиц и другие.

Иоахим Видер участвовал в битве на Волге в составе 6-й армии в качестве офицера для особых поручений и офицера разведотдела VIII армейского корпуса этой армии. Он принимал участие в сражениях под Харьковом, а затем с 6-й армией дошел до Сталинграда, где разделил участь окруженных войск. В течение нескольких лет Видер находился в советском плену, а затем возвратился в Западную Германию, где проживает и поныне. Видер — сын католического священника, весьма религиозный человек, которого не заподозришь в симпатиях к коммунизму. Его книга, поэтому убедительный пример того, как люди с различным мировоззрением становятся союзниками в борьбе за решение главной проблемы современности — защиты мира, предотвращения новой мировой войны.

Впервые воспоминания Видера о битве на Волге под заголовком «Сталинградская трагедия» были изданы в 1955 году весьма ограниченным тиражом. В дальнейшем Видер переработал книгу, значительно расширил ее, дополнив анализом ряда работ, посвященных этой же теме. Первая часть книги «Воспоминания пережившего трагедию» повторяет ранее изданные мемуары Видера. Наибольшую идейную нагрузку несет вторая часть — «Спустя 20 лет. Критические раздумья», посвященная анализу книг: «Потерянные победы» Э. Манштейна, «Я выполняю приказ» (литературное наследство Паулюса в обработке Гёрлица), и рассмотрению деятельности командира LI армейского корпуса 6-й армии генерала артиллерии Зейдлица, вошедшего затем в Национальный комитет «Свободная Германия».

Книга, первая часть которой представляет собой сгусток непосредственных личных впечатлений пережившего трагедию, а вторая — попытку осмыслить происшедшее спустя двадцать лет, ни по замыслу автора, ни по материалу, имевшемуся у него, не дает полного представления о битве на Волге. Она трактует лишь о втором оборонительном для немцев и наступательном для советской стороны периоде битвы. Таким образом, героическая оборона наших войск в Волго-Донском междуречье и в самом Сталинграде, то есть первый период битвы, длившийся четыре месяца — с 17 июля по 19 ноября 1942 года, — остался вне поля зрения автора книги, хотя именно они бои и подготовили условия для той не виданной в истории войн катастрофы гитлеровских войск, которую столь впечатляюще описывает Видер.

Стоит поэтому хотя бы кратко сказать об этих событиях. С 17 июля по 7 августа 1942 года развернулись ожесточенные бои в большой излучине Дона, основным содержанием которых было сдерживание продвижения противника, нанесение ему возможно больших поражений в живой силе и технике с целью выиграть время для осуществления необходимых оборонительных мероприятий (подтягивание резервов, подготовка рубежей обороны). В итоге вместо запланированного захвата города с ходу в июле основные силы 6-й армии Паулюса втянулись в кровопролитные бои еще на дальних подступах к Сталинграду.

С 8 по 18 августа бои шли на внешнем обводе Сталинградской обороны. К этому времени гитлеровское командование уже убедилось, что сил одной 6-й германской армии будет недостаточно для овладения городом на Волге, и повернуло сюда 4-ю танковую армию, которой по первоначальному плану предстояло наступать на Кавказ. Танковая армия Гота пробила нашу оборону на внешнем обводе и приблизилась на 30 километров к городу. Однако, несмотря на все это, с помощью жесткой обороны, контрударов и контратак советским войскам удалось и на этот раз сорвать замысел врага.

С 19 августа по 3 сентября гитлеровское командование с необычайной настойчивостью стремилось осуществить свое новое намерение — овладеть городом посредством концентрических ударов обеих армий из района Трехостровская на восток (6-я армия) и из района Абганерово на север (4-я танковая армия). 6-я германская армия, передав участок от Павловска до устья реки Хопер 8-й итальянской армии, собирая мощный кулак, нацеливала теперь удар на форсирование Дона в районе Вертячего и рассчитывала ворваться в Сталинград с северо-запада. Одновременно 4-я танковая армия, подтянув свои силы на правый фланг и обеспечив свой левый фланг двумя румынскими дивизиями, должна была нанести главный удар на Сталинград с юга и также ворваться в город. [11]

В начале этого этапа противнику удалось форсировать Дон в районе Вертячего и прорвать внешний обвод обороны города. 23 августа немецкие войска вышли к Волге на участках Ерзовка, Рынок. Город в то время подвергался ожесточенной бомбардировке с воздуха. Враг бросил на Сталинград всю авиацию своего 4-го воздушного флота. С выходом к Волге немецкое командование предприняло удар с юга, стремясь отрезать от города 62-ю армию и часть сил 64-й армии, находившихся еще на внешнем обводе в районе города Калач. Чтобы спасти 62-ю армию от разгрома, а Сталинград от захвата, Советское командование приняло решение об отводе 62-й армии на средний обвод. Этот маневр, успешно осуществленный в ночь на 31 августа, не только сохранил силы 62-й армии, но и сорвал замысел врага захватить город с юга. Следует иметь в виду, что в самом Сталинграде в это время войск почти не было.

С 4 по 13 сентября бои разыгрались на внутреннем обводе Сталинградской обороны. Боевые действия советских войск вновь характеризовались осуществлением многочисленных контрударов и контратак с юга и, особенно с севера по вышедшим к Волге войскам гитлеровцев. Эти активные действия отвлекли силы противника с направления главного удара, позволили продолжить укрепление обороны самого города.

А затем на протяжении более 2 месяцев — с 14 сентября по 18 ноября — развернулись ожесточеннейшие бои в черте города; здесь с особенным упорством оборонялся каждый рубеж, каждый квартал, каждый дом. Одновременно на флангах наступавшей немецкой группировки — севернее и южнее города — велась подготовка к нашему контрнаступлению.

Именно в итоге всех этих боев и произошло то событие, с описания которого Видер начинает свою книгу, говоря о черном для гитлеровцев дне 19 ноября 1942 года: «В то пасмурное утро глубокой осени, — пишет он, — промозглый туман вскоре сменился метелью — наступила суровая русская зима. Но еще раньше, в предрассветных сумерках, здесь, на самом опасном участке Восточного фронта, где мы, немцы, глубже всего проникли на территорию противника, разразилась катастрофа, которую предчувствовали и [12] ждали с нараставшей тревогой многие из нас. Русские перешли в наступление и сразу же нанесли сокрушительный удар сначала по румынским соединениям, находившимся на левом фланге нашей группировки... Развивая наступление, превосходящие танковые и кавалерийские соединения русских в тот же день молниеносно обошли нас с севера, а на следующий день и с востока. Вся наша армия была взята в стальные клещи. Уже три дня спустя в Калаче на берегу Дона кольцо окружения сомкнулось».

Таким образом, в книге Видера с той или иной степенью полноты раскрываются события, связанные:

а) с контрнаступлением советских войск с 19, 20 по 23 ноября 1942 года, приведшим к окружению немецкой группировки;

б) со сжатием кольца окружения с 24 ноября по 11 декабря 1942 года;

в) с попыткой деблокады окруженных силами вновь созданной 4-й танковой армии, вошедшей в группу армий «Дон», с 12 по 30 декабря 1942 года{3};

г) с уничтожением окруженной группировки с 1 января по 2 февраля 1943 года;

д) с ликвидацией советскими войсками так называемого воздушного моста, который пытался создать Геринг с целью снабжения окруженных.

Основное значение в описании этих событий Видером состоит в том, что советский читатель едва ли не впервые получает в целом достоверную картину того, как развивались и воспринимались эти события во вражеском стане.

Мне неоднократно еще в ходе самого сражения, которое я пережил в роли командующего Сталинградским фронтом, приходилось мысленно воссоздавать картину событий по другую сторону линии фронта, но лишь сейчас, прочтя книгу Видера и легко отметая объяснимые и в общем сравнительно не частые неточности и искажения, я наконец ясно и отчетливо увидел грандиозную панораму трагедии двух германских армий, погибших на Волге по вине своих недальновидных полководцев. [13]

Как ни потрясающа картина катастрофы, воссозданная Видером — очевидцем событий — в первой части книги, вторая ее часть, где Видер выступает как исследователь и публицист, впечатляет не меньше. В этой части скрупулезно рассматривается проблема виновности и ответственности гитлеровских военачальников за Сталинградскую трагедию вермахта.

На первый взгляд может показаться, что вопрос этот спустя два десятилетия после события не заслуживает особого внимания. В действительности же он отнюдь не потерял актуальности и сегодня.

Бывшие гитлеровские военачальники, ныне служащие в бундесвере, активно готовятся к новой войне, а мощная пропагандистская машина Бонна, да и не только Бонна, непрерывно работает над тем, чтобы выгородить военных преступников, снять с них ответственность за содеянные преступления{4}. Мы уже говорили об этом в начале предисловия. Ведь действительно делается все, чтобы окружить имена гитлеровских военачальников, повинных в гибели сотен тысяч людей, ореолом славы, показать «совершенство их профессионального мастерства»{5}, «благородство духа», верность неким высшим солдатским принципам, самоотверженность в борьбе с преступным дилетантским руководством Гитлера. Для реабилитации преступных действий военачальников выдвигаются избитые аргументы о том, что военное командование было подчинено политическим инстанциям, что полководцам некогда было заниматься вопросами права и морали, ибо все их внимание поглощала борьба на фронтах.

В связи с этим стоит привести следующую тираду генерал-полковника Фрисснера из его книги «Преданные битвы»: «Поскольку начало и окончание войны является прерогативой политики, нечего у военных спрашивать, почему они продолжали борьбу, хотя видели, что война проиграна. Утверждения, подобные следующим: «вермахт капитулировал» или «генералы проиграли войну», нелогичны и несправедливы. Войну [14] проигрывает или выигрывает политическое руководство... Это несправедливо, когда после проигранной войны солдаты, которые, исполняя свой долг, жертвовали собственной жизнью, делаются козлом отпущения...»{6} Фрисснеру вторит и Герлиц. Получается, что ответственность должны нести лишь Гитлер и самые ближайшие его подручные. Милитаристы изображаются спасителями немецкого народа от самого страшного в его истории врага.

Видер же в своей книге резко и доказательно полемизирует с подобного рода попытками обелить и реабилитировать милитаристов, подобных Манштейну, верой и правдой служивших нацизму. Знаменательно то, что автор книги с фактами в руках обвиняет гитлеровский генералитет наряду с преступлениями против народов оккупированных стран, прежде всего в преступлениях против собственных солдат. Со скрупулезностью прокурора Видер исследует степень виновности и ответственности за Сталинградскую трагедию двух военачальников — Манштейна и Паулюса. И устанавливает, что основное бремя ответственности несет Ман-штейн. Это важный и совершенно правильный вывод. Но характерно, что именно фельдмаршал Эрих фон Манштейн был поднят на щит всей пропагандой по ту сторону Эльбы. Он был признан самым блестящим стратегическим умом в вермахте, ему приписывается замысел западной кампании 1940 года, в итоге которой Франция в молниеносной срок была поставлена на колени. Он же, Манштейн, якобы спас Германию от разгрома весной 1943 года, восстановив после катастрофы на Волге немецкую оборону на южном крыле Восточного фронта, что дало в руки Гитлера, несмотря на опасно сложившуюся военную обстановку, необходимые предпосылки для политических акций, с помощью которых якобы можно было свести войну, по меньшей мере, вничью. (Речь идет о планах заключения Германией сепаратного мира с Великобританией и США.) Наряду со стратегической и полководческой одаренностью фельдмаршалу приписывали и всевозможные другие достоинства: рыцарскую честность, преданность долгу, отечеству и своим солдатам, заботясь [15] о которых он якобы не щадил своей карьеры и вступал с Гитлером в опасные для себя конфликты.

Манштейн, как и Гудериан, стал знаменем определенных кругов ФРГ, стремящихся переиграть войну. Неким идеалом человека и полководца Манштейн сделался, однако, неспроста и не без собственного участия, ибо своими выступлениями и, прежде всего своей книгой «Потерянные победы» Манштейн показал, что готов верой и правдой служить идее реванша.

В своей книге он, в частности, решился доказать, что если бы Гитлер следовал советам военных специалистов, и особенно его, Манштейна, советам, то исход войны был бы благоприятным для Германии. Использование имени и авторитета Манштейна с целью консолидации сил реваншизма вызвало стремление изъять из биографии фельдмаршала все неблаговидные моменты и, прежде всего тот неприятный факт, что Манштейн в полной мере вместе с Гитлером и Герингом несет ответственность за одно из самых мрачных преступлений нацизма перед германским народом — за авантюру на Волге. Это решено было сделать с помощью весьма несложной операции, а именно свалив вину на командующего 6-й армией Паулюса, тем более что тот и впрямь был весьма и весьма причастен к этой катастрофе. Вместе с тем всячески запятнать Паулюса реваншистам было выгодно потому, что бывший командующий 6-й армией, находясь в советском плену, сумел извлечь уроки из прошлого и понять глубину своих ошибок.

Видер справедливо указывает: «Однако в одном существенном отношении Паулюс все же отличается от большинства своих коллег генералов, в том числе от фельдмаршала фон Мэнштейна... Паулюс безоговорочно признал лежавшую на нем ответственность. Он счел также уместным высказать мысли и выводы, к которым он впоследствии пришел, сказать о своем ложном пути».

«Генералы, — писал Паулюс,- были продуктом окружающей среды и своего воспитания... Субъективно они верили, что служат своему народу. Объективно они стали столпами отвергаемого ими самими и пагубного для немецкого народа режима. Результатом этого стала повсеместно распространившаяся безответственность, [16] которая проявлялась и в сфере управления войсками, вызывая ужасающие последствия. Я сам шел по ложному пути и теперь не боюсь признать это». Таким образом, исследование Видером проблемы виновности за катастрофу на Волге носит отнюдь не академический, отвлеченный характер, а имеет для Западной Германии, где пытаются обелить не только Манштейна, но и самого Гитлера, весьма актуальный характер. Видер сопоставляет ответственность обоих военачальников (Паулюса и Манштейна) на протяжении всего периода борьбы гитлеровских войск в окружении и, что особенно важно, их отношение к происшедшему после битвы и после войны, руководствуясь верным принципом, гласящим, что обществу отнюдь не безразлично, осознал ли преступник вину и не будет ли он впредь сам совершать или подстрекать других к подобного рода преступлениям.

Видер с неопровержимыми аргументами в руках доказывает, что Манштейн виновен в большей степени, чем Паулюс и кто-либо другой, за катастрофу на Волге. Манштейн командовал группой армий «Дон» — оперативно-стратегическим объединением, в которое входила 6-я армия Паулюса. Командование группы армий подчинялось непосредственно Гитлеру, так как он взял на себя руководство войсками Восточного фронта. Манштейн глубже, чем кто-либо другой, мог осмыслить обстановку на всем южном крыле советско-германского фронта. Фельдмаршал пользовался в это время почти неограниченным авторитетом у Гитлера и был действительно талантливым военачальником. Короче, он мог спасти окруженные на Волге войска от уничтожения либо с помощью их своевременного отвода, либо, разрешив им капитулировать. Но он не делает этого, исходя якобы из стратегических соображений, и заведомо обрекает на гибель, по меньшей мере, 200 тысяч своих соотечественников-солдат, оказавшихся в окружении.

Кстати сказать, вопрос о стратегическом значении обороны «котла» был подвергнут после войны исследованию и объективный анализ показал, что уже к 15 января окруженные войска полностью исчерпали свои боевые возможности и выполнили свою последнюю оперативную задачу по сковыванию советских [17] сил. Если бы Манштейн разрешил тогда окруженным войскам почетную капитуляцию, сохранена была бы жизнь еще, по меньшей мере, 150 тысячам немецких солдат. Проследим очень кратко, как развивались события на южном крыле советско-германского фронта в конце 1942- начале 1943 годов. Группа армий «А», действовавшая на Кавказе, после нашего контрнаступления на Волге в конце декабря 1942 года получила приказ Гитлера на отход. 31 декабря начался этот отход. Особенно поспешно отступала 1-я танковая армия. Уже к 10 января она достигла рубежа Дивное, Пятигорск, а к 22 января была на рубеже Белая Глина, Сальск. Ей оставалось пройти 160-180 километров, чтобы отойти за Ростов. В первых числах февраля большая часть ее войск была уже за Ростовом и в районе Таганрога.

Манштейном надумана угроза войскам группы армий «А» в случае капитуляции окруженных на Волге. Общеизвестно, что основная масса окруженных погибла после 15 января. Если бы 15-18 января окруженные капитулировали, то наши войска, действовавшие в районе Сталинграда, затратили бы не менее пяти дней на приведение себя в порядок, упорядочение дел с пленными, подтягивание тылов из-за Волги. Это значит, что начать активные действия против кавказской группировки гитлеровцев они могли не ранее чем 23- 25 января. В это время войска группы армий «А» были на расстоянии однодневного перехода от Ростова. Наши же войска Донского фронта отделяло от этого города расстояние не менее чем 400 километров, поэтому они ни при каких условиях не могли принять участие в разгроме южной группировки войск противника. Следует иметь в виду, что против группы армий «А» действовали войска наших Южного и Закавказского фронтов. В итоге их ударов к 24 января были освобождены обширные районы Кавказа, враг был отброшен на рубеж Северный Донец. Красный Маныч, Белая Глина, Армавир, Лабинская. В дальнейшем же группа армий «А» была расчленена — меньшая ее часть прорвалась к Ростову, а остальные силы были зажаты на Таманском полуострове.

Таким образом, у Советского командования в это время вообще не было необходимости использовать [18] войска, принимавшие участие в разгроме окруженных, на южном направлении немецких частей. И, как показало дальнейшее развитие событий, их использовали не на южном, а на центральном участке советско-германского фронта.

Видер, однако, не ограничивался рассмотрением стратегической целесообразности сопротивления окруженных до их полного уничтожения. Он закономерно ставит следующий вопрос: «Может ли вообще оправдать так называемая стратегическая необходимость массовую гибель солдат?» И обоснованно отвечает: «Нет, не может!»

Он пишет: «...фельдмаршал, занимавший тогда столь высокий пост, считает возможным ограничить свой анализ Сталинградской катастрофы одним лишь стратегическим аспектом и не ставит в заключение вопрос о политической и моральной ответственности руководства». А, по мнению Видера, сознательно доведя дело до катастрофы, немецкие руководители «не только потерпели военное поражение, но и гнусно надругались надо всем, что свято для человека, над его жизнью, честью и достоинством». Он восклицает: «В последние дни битвы я не мог избавиться от впечатления, что вместе с тысячами трупов в немецких могилах под Сталинградом погребена человечность».

Правда, позицию Видера относительно моральной стороны ответственности за гибель солдат в Сталинградском «котле» нельзя признать последовательной и исчерпывающей. Он, в частности, приводит по этому поводу выдержку из письма Герделера, где говорится, что «военные, как и политики, имеют право лишь на такие жертвы, которые являются залогом успеха в будущем». Это фактически повторение старого афоризма о том, что победителей не судят. Советскому читателю ясно, что жертвы на войне, в конечном счете, оправдываются лишь справедливостью целей этой войны. Нельзя забывать, что Видер далек от верного понимания исторического процесса, является идеалистом, приверженцем религиозной философии.

Тем не менее, вызывает одобрение то, что Видер не ограничивается в своих обвинениях Манштейна ссылками на принципы религиозной морали, а прямо ставит вопрос о том, пересмотрел ли фельдмаршал после [19] войны свои ошибочные и опасные для немецкого народа взгляды.

Видер констатирует: «Трудно избавиться от впечатления, что точка зрения Манштейна и поныне определяется его тогдашними раздумьями и выводами и что для него, и по сей день, сохраняют полную силу те в высшей степени сомнительные соображения (как стратегические, так и политические, и моральные в самом широком смысле этого слова), в жертву которым были принесены на берегах Волги сотни тысяч людей».

Это значит, что Манштейн и иже с ним и по сей день, считают правомерной внешнюю политику Гитлера, и это в то время, когда всеми честными людьми, в том числе большинством немецкого народа, признано, что война со стороны гитлеризма велась с преступными целями и преступными методами. Известный западногерманский историк Голо Манн подчеркивает, что в минувшей войне Германия поставила перед собой «несправедливейшие цели, самые несправедливые, которые когда-либо ставила перед собой христианская нация»{7}. Поэтому послевоенные стратегические выкладки Манштейна о некой целесообразности гибели немецких солдат на Волге являются глумлением над их памятью и над памятью тех, чьей праведной кровью была достигнута победа над фашизмом. Об этом и говорит Видер.

Целый ряд других разоблачений, брошенных Манштейну, окончательно срывает с него маску непогрешимости. Так, Видер доказывает, что фельдмаршал не гнушается использовать аргументы гитлеровской пропаганды, чтобы выгородить себя. Опровергает автор книги и утверждение Манштейна, что в его войсках якобы игнорировалась преступная директива Гитлера о расстреле советских политработников. Видер, кроме того, показывает, что Манштейн без зазрения совести оговаривает своего товарища по оружию Паулюса, стараясь свалить на него всю полноту ответственности за катастрофу, и так далее.

Из главы о Манштейне читатель без труда сделает вывод, что фельдмаршал усугубил трагедию немецкого [20] народа. А это означает, что высшие военачальники вермахта являются военными преступниками.

В книге Видера сделана в целом верная оценка степени виновности Паулюса и его личности. Автор пишет: «Паулюса следует рассматривать как типичного представителя офицерской касты, к которой он принадлежал, как сына своего времени и своего поколения. Как в положительном, так и в отрицательном смысле он был продуктом своего воспитания и окружающей среды... Паулюс, будучи лояльным исполнителем воли и одновременно жертвой Гитлера, символизирует собой многих, слишком многих людей. Как и Паулюс, они могли и должны были действовать иначе».

Анализируя позицию Паулюса, Видер делает несколько обоснованных упреков и в адрес других высших фашистских генералов, таких, например, как командующий группой армий «Б»{8} фон Вейхс и начальник штаба сухопутных войск Цейцлер, которых реакционная историография также старалась обелить, хотя, как показывают факты, в том числе и приведенные Видером, эти военачальники несут немалую долю ответственности за гибель немецких солдат на Волге.

В главе о Паулюсе привлекает внимание также справедливая критика Видером ненаучного, по существу фальсификаторского метода, к которому прибег Гёрлиц при подготовке к печати мемуаров бывшего командующего 6-й армией. Видер нелицеприятно говорит о «грубом», «безответственном» обращении с документами Паулюса, о том, что Гёрлиц по собственному произволу, без каких-либо оговорок включил в текст паулюсовских манускриптов свои собственные соображения и заимствования из других источников. Эта совершенно справедливая критика жестоко бьет не только по Гёрлицу, но и по его многочисленным собратьям по перу, фальсификаторам истории, которые подобными же нечестными методами стряпают свои многотомные «исследования». Видер, таким образом, подтверждает полную правомерность и справедливость критики фальсификаторов истории, которая ведется в странах социализма. [21]

Показывая в следующем разделе своей книги нравственное превосходство Зейдлица в сравнении с другими немецкими генералами, Видер, как видно, одергивает тех, кто обливал этого человека грязью в связи с его активной работой в Национальном комитете «Свободная Германия». В эволюции сознания Зейдлица можно обнаружить моменты, сближающие его с Петерсхагеном, автором известной книги «Мятежная совесть».

К числу других достоинств книги следует отнести в целом верную оценку значения битвы на Волге. Видер указывает:

«Никакие стратегические расчеты, сколь бы дальновидны они ни были, не могли свести на нет многообразные последствия политического и морального характера, порожденные страшной катастрофой, которая обрушилась на Германию под Сталинградом. Последствия эти не исчерпывались потерей одной из самых лучших и боеспособных немецких армий, вместе с которой была уничтожена и значительная часть артиллерийских и саперных соединений резерва главного командования сухопутных сил. Дело не ограничилось гибелью 300 тысяч человек, что, впрочем, само по себе было трагедией хотя бы для доброго миллиона семей в Германии и Австрии. Катастрофа, постигшая Германию на Волге по вине Гитлера, позволила русским нанести целую серию сокрушительных ударов, в результате которых были уничтожены две румынские, одна итальянская и одна венгерская армии. Таким образом, за короткий период основная масса вооруженных сил союзников Германии на Восточном фронте была сметена с полей сражений в России. Если учесть, подводя жуткий баланс Сталинградской битвы и связанных с ней событий, и тяжелые жертвы, понесенные нами в ходе деблокирующей операции, закончившейся полным провалом, и в тяжелых оборонительных боях в тех районах, где советские армии пробили в стене немецкого фронта кровавые бреши, то наши потери будут исчисляться многими сотнями тысяч. Гигантский участок Восточного фронта протяженностью в тысячу километров — от Терека до Воронежа — рухнул, и разверзшаяся бездна поглотила более 60 немецких дивизий и целый воздушный флот. [22]

Но катастрофические последствия Сталинграда — это не только огромные потери в живой силе и технике. Падение боевого духа на фронте, моральный ущерб, нанесенный тылу, возросшая боеспособность русских, напрочно захвативших инициативу, окрепнувшая вера СССР в собственные силы, осложнение внутриполитической обстановки в Германии и, наконец, резкое ослабление ее внешнеполитических позиций — все эти последствия Сталинградской катастрофы не заставили себя долго ждать.

Учитывая, что Германия вела тотальную войну, в которой моральный фактор играет решающую роль, следует признать, что Сталинград был из ряда вон выходящим, беспрецедентным и немыслимым дотоле поражением, поворотным пунктом всей минувшей войны».

Заслуживают внимания и несколько беглых замечаний Видера о советском плене, из которых с непреложностью вытекает, что советские власти отнеслись к немецким солдатам во много раз гуманнее, чем их собственное командование.

Видер свидетельствует: «И все же впоследствии, несмотря на трудности с транспортом (которые Манштейн недооценивает), несмотря на бедственное положение своего гражданского населения, одним словом, несмотря на многочисленные объективные причины, русское командование старалось по мере сил оказать помощь пленным и улучшить их положение. И в этой связи хотелось бы особо подчеркнуть, что многие советские медсестры и женщины-врачи (в том числе и еврейки), движимые чувством истинного милосердия и принципами гуманизма, пожертвовали собой во имя спасения немцев, взятых в плен под Сталинградом: работая в лагерных госпиталях, они заражались сыпняком и умирали». Убедительны приводимые им данные о том, до какой степени физического истощения и морального упадка были доведены окруженные в Сталинградском «котле».

Положительным является и использование Видером советских источников; речь идет не только о приводимом в конце немецкого издания историографическом обзоре, но также и о самом содержании книги, в которой нашли отражение исторические труды, вышедшие [23] в Советском Союзе и других социалистических странах, в том числе и в ГДР.

Книга Видера радует наглядной демонстрацией того факта, что, несмотря на громадные усилия пропагандистской машины, цель боннского государства, сросшегося в единое целое с монополиями и милитаризмом, не достигнута. Ему не удается извратить сущность целей минувшей войны и еще раз превратить немцев в безликую массу, готовую к новому «дрангу нах остен».

В этом смысле убедительно звучат следующие слова Видера:

«В самом деле, уж не считает ли фельдмаршал, что под Сталинградом и вообще в минувшей войне мы сражались за святое и правое дело... Трагедия, непосредственными участниками которой мы были, слава богу, раскрыла нам глаза на все происходившее в Германии и за ее пределами, рассеяла наши заблуждения и заставила трезво взглянуть на вещи. Смутные подозрения, которые многие из нас до тех пор, так или иначе, старались заглушить, переросли в твердую уверенность в том, что Сталинградское побоище было расплатой за политические злодеяния, логическим результатом захватнической и несправедливой войны, развязанной Гитлером».

Эти справедливые слова особенно актуально звучат сегодня, когда в ФРГ делается все для того, чтобы дорваться до ядерного арсенала НАТО, создать некий пояс ядерных мин по границам с социалистическими странами, попытаться прекратить преследования военных преступников под липовым предлогом давности времени.

Характерно, что Иоахим Видер не одинок в своем стремлении рассказать правду о минувшей войне. Мы приводили уже выдержку из статьи западногерманского историка Голо Манна. В целом в положительном плане выдержана и большая статья известного в ФРГ историка Ганса Адольфа Якобсена «О Сталинградской битве. Спустя 20 лет»{9}, в которой разделяется точка зрения Видера на многие аспекты битвы на Волге. [24]

В заключение нельзя не отметить, что, сказав много горьких истин в адрес гитлеровских полководцев, Видер отнюдь не идет до конца, пытаясь объяснить, почему произошла катастрофа на Волге, автор книги нередко сбивается на повторение субъективистских концепций, широко распространенных в буржуазной историографии. Он подчас как бы забывает, что немецкие полчища были разбиты на Волге Красной Армией, поддержанной всем советским народом. Идеализм в трактовке исторических событий приводит Видера к поверхностным, а иногда и глубоко ошибочным выводам. Видер умалчивает, например, о том, кто привел к власти Гитлера и его камарилью, кто вложил в руки вермахта оружие, ради чьих интересов был зажжен пожар мировой войны. Советский читатель без труда заметит слабости в аргументации и методологии Видера. Там же, где необходимы фактические исправления ошибок и передержек, ему помогут примечания русской редакции.

В целом же советский читатель получает возможность ознакомиться с интересной книгой о битве на Волге, которая показывает, что в различных слоях населения Западной Германии есть люди, сделавшие правильные выводы после немецкой катастрофы на Волге и отвергающие авантюристическую политику агрессии и реванша.