Переезд в Англию
Моя подготовка к выполнению взятой на себя работы продолжалась несколько недель. Я читал военную и морскую техническую литературу, чтобы получить представление о всех способах ведения войны и впоследствии быстро ориентироваться в ценности или значении тех или иных сведений.
Сообщение с Европой становилось все более и более затруднительным. Все корабли, направлявшиеся в Голландию, в Скандинавские страны и в страны по берегам Средиземного моря, проверялись в открытом море у берегов Европы или отводились в ближайший порт военными судами Антанты, не пропускавшими случая забрать все контрабандные грузы и задержать германцев, способных носить оружие. Всех, кто не мог доказать свою принадлежность к нейтральному государству, обычно интернировали и направляли в концентрационные лагери. Прямое сообщение между США и Англией очень строго контролировалось. Часто случалось, что пассажиры, которым по той или иной причине запрещали высаживаться с парохода в Англии, возвращались обратно в порт отправления за счет судна, на котором они ехали. Судовладельцы старались предохранить себя от риска, требуя при продаже билетов документы, удостоверяющие личность пассажира.
Следует помнить, что перед войной англичане привыкли путешествовать свободно и с большим комфортом. Никто не заботился о паспортах или удостоверениях от полиции. Это однако, не значило, что в Англии подозрительных людей не арестовывали.
У меня лично никогда не было паспорта. Я всегда пользовался другими документами. Теперь нельзя было и думать об отъезде из Нью-Йорка, Бостона или Филадельфии [12] без паспорта, в котором, конечно, проставлялась и национальность владельца.
Оставалась единственная возможность — выехать через канадский порт. Сообщение с метрополией через Канаду требовало больше времени, но контроль здесь не был так строг, потому что канадцы были британскими подданными. Однако и тут положение могло со дня на день измениться. Я быстро ликвидировал свои дела и без промедления выехал в Канаду.
Моя первая остановка на неприятельской территории была в Монреале, в самом крупном городе канадской провинции Квебек. Офицеры, щеголявшие в новой форме, афиши, призывавшие к записи в добровольцы, напоминали о войне.
Я скрывал свою национальность, но в документах сохранил свое имя, так как в них было отмечено о моей службе в Южной Африке и в Индии. Эти документы были для меня ценны, потому что я намеревался устроиться на работу в военное министерство. Ни в одном из документов, которыми я располагал, не упоминалось о моей принадлежности к немецкой национальности. Чтобы объяснить мой приезд в Англию, я должен был сделаться британским подданным. Следуя старому правилу, что в трудных обстоятельствах надо избегать длинных объяснений, я быстро решил назвать своей новой родиной Канаду, и в частности провинцию Квебек. Я знал местное наречие этой провинции и по внешности приближался к типу жителей Канады. Однако у меня не было веских доказательств о моей принадлежности к этой национальности, равно как и ко всякой другой. Небрежность и старые довоенные привычки могли объяснить неимение мною паспорта для поездки из доминиона в метрополию, и поэтому я рассчитывал покинуть Монреаль без больших затруднений. Однако мне не без трудов удалось найти маленькую пароходную компанию, которая имела регулярное сообщение с Манчестером и при случае перевозила пассажиров. Меня приняли за француза и предоставили каюту. На пароходе почти никого не было. Когда я проходил по палубе, мне встретился маленький коренастый моряк с лицом бульдога, бывший, как я узнал позднее, капитаном. Он бегло оглядел меня, проходя мимо. Больше я никого не видел.
Только на следующий день, когда мы уже спустились по реке Св. Лаврентия, я увидел двух пассажиров. Один из [13] них был горный инженер, очень симпатичный, в возрасте около тридцати лет, возвращающийся в Англию, чтобы вступить в королевские инженерные войска. Другой — американец, высокого роста, блондин с голубыми глазами, бывший капитан американской команды по хоккею. Он держал себя очень сдержанно и много читал.
Приказ адмиралтейства, которое контролировало даже самые мелкие пароходные компании, предписывал нашему пароходу взять курс довольно далеко на север. На своем пути мы встретили только один пароход той же компании, возвращавшийся в Канаду. Несмотря на это, мы соблюдали в течение десяти дней переезда большую осторожность. Ночью все огни были замаскированы и даже маленькие лампочки в наших каютах были тщательно прикрыты.
Численность экипажа вместе с пассажирами не превышала пятидесяти человек, и потому на нашем пароходе не было радиоустановки, которая является обязательной лишь для больших судов. В пути мы не имели никакой связи с внешним миром. Нервное напряжение от этого еще больше усиливалось. Война и все относящиеся к ней вопросы являлись исключительной темой наших разговоров. Офицеры были любезны и обходительны. Меня сблизила с капитаном общая страсть к шахматам, благодаря которым я заслужил его расположение. Чтобы избежать ненужных вопросов, я показал ему коллекцию фотоснимков, сделанных в Индии и в Южной Африке. Узнав меня в группе офицеров гарнизона Какуля, он выразил большое удовлетворение.
К вечеру девятого дня, когда мы были в открытом море у северных берегов Ирландии, пароход остановился. Мы бросились на палубу и увидели английский крейсер, который медленно скользил между нашим пароходом и темным берегом. Наш пароход и крейсер обменялись световой сигнализацией Морзе. «Есть ли немцы у вас на борту?» «Нет», — ответил наш капитан.
Еще несколько коротких инструкций, и мы продолжаем путь. Берег и крейсер исчезли в темноте.
На следующий день после полудня, до входа в Ливерпульский порт, к нам сел лоцман. Он имел газеты, которые для нас были первым известием за все десять дней. Из газет мы узнали, что три британских крейсера — «Абукир», «Крэсси» и «Хог» — потоплены германскими подводными лодками. [14]
В Ливерпуле мы остановились на середине реки, чтобы избежать больших расходов со стороны пароходной компании, так как за право выхода на берег пассажиров платил судовладелец. Катер из порта запросил нас по мегафону: «Есть ли иностранцы-враги на борту?» «Один англичанин, один американец, один француз», — был ответ.
На следующий день мы проехали канал Манчестера со всеми его многочисленными шлюзами. Часовые с примкнутыми к винтовкам штыками стояли на постах. Повсюду выглядывало лицо войны. Наконец, мы бросили якорь в Манчестере.
После весьма поверхностного таможенного осмотра на борт поднялась портовая полиция, которая имела непосредственную связь с центральным департаментом министерства внутренних дел в Лондоне. О всех лицах, которым полиция не хотела помешать высадиться, но в которых не была вполне уверена, она имела возможность немедленно сообщить по всей стране. Эти лица подвергались тщательному надзору во всех районах Англии.
Поднявшись на борт, старший контролер стал упрекать капитана за посадку нас на корабль, так как Манчестерский порт уже несколько дней был закрыт для транзита пассажиров. Капитан решительно отклонил всякую ответственность за посадку нас на корабль, ссылаясь на судовладельца в Монреале, который об этом его не информировал. Горный инженер, уроженец окрестностей Манчестера, своим акцентом бесспорно удостоверил свою личность и был высажен. Американец предъявил паспорт, в котором, правда, нехватало фотографии. Полицейские запросили министерство внутренних дел о разрешении американцу сойти на берег. В самом невыгодном положении оказался я, так как не имел паспорта. Полицейские не были настроены смотреть на это, как на самый нормальный случай, поэтому меня тщательно опросили. Мне пришлось еще раз показать фотографии из Индии, где я фигурировал как офицер гарнизона в Какуле. Снимки несколько отвели подозрения полицейских. Мне было приказано остаться на борту до получения инструкций из Лондона.
Едва контролеры успели оставить корабль, как наш ворчун-капитан, сильно раздраженный полицейскими, разрешил нам сойти на берег до девяти часов вечера. Мы не заставили себя просить и отправились в город. [15]
Точно в девять часов мы вернулись на борт и встретили инспектора. Сейчас же нам пришлось выслушать угрозы: «Я арестую вас за невыполнение моего приказания», — заявил инспектор. Мы показали разрешение or капитана. Инспектор успокоился и неохотно сказал нам, что из Лондона прислано разрешение и мы можем высадиться на берег.
Было десять часов вечера. Скорый поезд отправлялся в Лондон около полуночи. Я простился с товарищами по путешествию и пошел искать свободное купе в поезде. Должен признаться, мне казалось, что каждый полицейский следит за мной. Как только я вошел в купе, появился кондуктор и, получив с меня за проезд, устроил так, что я ехал в купе один. Предо мной висели два объявления. В одном из них предписывалось держать окна закрытыми, а в другом — не разговаривать о военных мероприятиях, так как путешественники не могли знать, кто является их собеседником. Я заснул с твердым намерением добросовестно выполнять эти советы.
В Лондоне вокзал был пуст. Туман висел над городом. Лондон мне показался тихим и провинциальным, непохожим на Нью-Йорк.
На следующий день моей первой заботой было найти себе скромную квартиру, чтобы как можно скорее отделаться от жизни в гостиницах и иметь хотя бы видимость постоянного местожительства. Мой приезд в Лондон был слабо мотивирован, и все мои проекты были построены на песке. Я скоро нашел две отдельные комнаты с ванной в доме на углу Чаринг Кросс Род. Квартира была не шикарной, но удобной.
После того как я устроился с квартирой, на очередь встал вопрос о службе.
Из всех многочисленных вспомогательных организаций, прикрепленных в этот период к военному министерству, служба цензуры показалась мне наиболее подходящей. Этот отдел должен был контролировать не только известия, проходящие в прессу, но и телеграфные и почтовые связи с заграницей. Тут были источники самых ценных сведений и возможность незаметно посылать сообщения в Германию.
С полной надеждой на успех я отправился в военное министерство, чтобы получить аудиенцию у начальника по личному составу военной цензуры. В зале ожидания находилось несколько человек, очевидно, как и я, добивавшихся службы.
15. [16]
Довольно скоро меня принял начальник по личному составу майор X. Он обратил внимание на мою ни английскую, ни французскую фамилию, коротко расспросил о предыдущей службе. Я показал ему документы о службе в Южной Африке и Индии. Он, казалось, примирился с моим канадским происхождением из провинции Квебек и удовлетворился моими знаниями этой страны. Мне дали анкету, которую я должен был заполнить и возвратить вместе с копией служебных удостоверений и документов. Никаких других рекомендаций я представить не мог. Я унес с собой все бумаги, чтобы обдумать ответы, которые должен был дать. Я не помню вопросов анкеты, знаю только, что они сводились к тому, чтобы, выведать всю подноготную. При возвращении домой я заметил в витрине книжного магазина последнее издание вошедших в силу после начала войны «Законов по обороне королевства». Я купил один экземпляр и быстро прочитал. Законы по обороне королевства произвели на меня хорошее впечатление. Оказалось, что нет ни одного жизненного шага, который нельзя не рассматривать, с точки зрения этих законов, как нарушение общественного порядка. Под влиянием этого настроения я заполнил анкету возможно «добросовестнее» и в тот же день отнес в министерство майору X. После поверхностного просмотра анкеты майор мне заявил, что я назначен на работу в военную цензуру на службу, знакомую мне со времени войны с бурами.
Затем началось ожидание. Беспокойство ни на минуту не покидало меня. Я знал, что эксперты из знаменитого Скотланд-Ярда, руководимые Томсоном, тщательно проверяют ответы на вопросы анкеты, обращая особое внимание на лиц, желающих получить работу в учреждениях, связанных с военным министерством, адмиралтейством, министерством иностранных дел и другими важными учреждениями. Проверка проводилась невероятно тщательно; при малейшем сомнении запрашивались справки по радио и по телеграфу. Я все время думал, что Скотланд-Ярд запрашивает мою мнимую родину, разыскивает в Канаде мою семью, сверяет сведения, указанные в моих документах, с моими собственными анкетами времен англо-бурской войны, которые, безусловно, еще сохранились и через которые открылась бы не указанная в моих теперешних документах немецкая национальность. [17]
Наконец, в одно прекрасное утро я получил письмо с предложением явиться в Салисбери Хауз. В этом огромном доме, расположенном вблизи Английского банка, временно помещалась вся военная цензура, чтобы частично разгрузить центральную почту. Я должен был обратиться к полковнику В., заведующему цензурой корреспонденции нейтральных стран. Я попросил о себе доложить и в десять часов был введен в его маленький кабинет. Полковник В. раньше командовал в Индии полком, затем был прикомандирован к генеральному штабу и только в течение очень короткого периода находился в отставке. После объявления войны он вновь зачислился на военную службу, и ему поручили эту ответственную должность в цензуре. Мои бумаги были разложены перед ним на столе, и он без промедления начал разговор об Индии. Так как я еще был способен сказать несколько; фраз на диалекте урду и помнил много лиц, которые и ему были известны, то лед был скоро сломан.
Мне предложили через день приступить к работе в бюро этого полковника. Скоро я получил пропуск под номером 216. Этот номер в течение долгого времени оставался моим опознавательным знаком. Через несколько дней пришло официальное подтверждение из военного министерства о моем назначении. [18]