Последняя беседа со Шлейхером

За несколько недель до убийства нацистами генерала фон Шлейхера В. Мюллер беседовал с ним о событиях 1932–1933 годов.

В личном архиве Мюллера сохранилась следующая запись об этой беседе:

«29 апреля 1934 года Шлейхер пригласил меня к себе домой. Кроме меня, приглашены были фон Бредов и одна супружеская пара из Западной Померании. После обеда Шлейхер довольно долго беседовал со мной с глазу на глаз в своем саду. Генерал очень резко говорил об Оскаре Гинденбурге, сыне и личном адъютанте президента республики. Он назвал его низким и коварным интриганом, подорвавшим доверие президента к нему, Шлейхеру. По словам хозяина, в интригах против него принимал участие и фон Папен. «В то время (то есть в период канцлерства Шлейхера) Папен чаще всего проходил в президентский дворец с черного хода» через парк, — рассказывал Шлейхер. — Вкусив власти, он не хотел от нее отказаться и старался любыми средствами поддерживать контакт с Гинденбургом. Сыграла свою роль и позиция, занятая Бломбергом. Так, я узнал, что Бломберг приезжал к Гитлеру еще из Женевы, где он принимал участие в конференции по разоружению в качестве уполномоченного министерства рейхсвера, Эту встречу организовал по его поручению фон Рейхенау. Но этого мало. Еще более некрасиво выглядел вызов Бломберга из Женевы в Берлин к Старику [то есть к Гинденбургу. — Ред.], организованный тайком от меня Оскаром. Я твердо решил тогда заявить Старику самый энергичный протест и потребовать отставки Бломберга, Но события упредили меня». [249]

По поводу своих разногласии с Папеном Шлейхер сказал, что Папен требовал распустить рейхстаг, ввести осадное положение и разработать новую конституцию, которую он рассчитывал в подходящий момент навязать стране. Он же, Шлейхер, был против введения осадного положения, считая, что оно разлагает армию.

— Вы ведь сами по опыту 1923–1924 годов знаете, — добавил Шлейхер, — что чрезвычайное положение можно вводить лишь на короткий срок для решения определенных задач по восстановлению общественной безопасности и порядка. В противном случае чрезвычайное положение деморализует армию и подрывает ее авторитет.

Шлейхер подчеркнул, что на посту рейхсканцлера ему все же удалось добиться целого ряда успехов. Усиление рейхсвера было обеспечено. По этому вопросу он с 1930 года поддерживал через французского посла в Берлине Франсуа-Понсэ сугубо доверительные контакты с правительствами Англии и Франции, которые в принципе уже дали свое согласие на меры по дальнейшему укреплению рейхсвера. Оставалось лишь урегулировать формальную сторону дела, но соответствующие переговоры, к сожалению, очень затянулись. Это очень осложнило его, Шлейхера, положение. Ведь до завершения переговоров он не мог говорить об этом открыто. Далее, мировой экономический кризис, по словам Шлейхера, в период его правления уже шел на убыль. Его переговоры с профсоюзами (и с Всегерманской федерацией профсоюзов и с христианскими профсоюзами) развивались весьма успешно.

— В руководстве профсоюзов сидели люди, понимавшие, что к чему, — заметил в этой связи генерал. — Они уяснили себе, в частности, что у них появился наконец шанс успокоить рабочих.

Но, разумеется, для достижения практических результатов и здесь требовалось какое-то время. Вообще, по мнению Шлейхера, ни одно антирабочее правительство не могло долго продержаться — рабочих слишком много» Поэтому он и пытался привлечь СДПГ к проведению конструктивной политики в вопросах обороны,

— В моей правительственной программе были, конечно, свои слабости, — сказал Шлейхер, — но мне вообще не дали времени, чтобы претворить ее в жизнь. [250]

На мой вопрос о том, что послужило непосредственной причиной падения кабинета Брюннинга — Тренера, Шлейхер ответил:

«Брюннинг был выдающимся канцлером. Худо ли, бедно ли, а он провел нас через первый период экономического кризиса. В области внешней политики его переговоры с Англией и Францией привели к улучшению наших отношений с этими державами и в конечном счете к успеху в Лозанне [имеется в виду прекращение Германией выплаты репараций. — В. М.]. Но он вечно колебался. Каждый раз, когда надо было действовать быстро и энергично, Брюннингу не хватало решимости. Прежде всего он ни за что не хотел ссориться с СДПГ, считая необходимым ее лояльное отношение к своему кабинету. Далее, он лишь с большими оговорками одобрял мою тактику по отношению к национал-социалистской партии; в результате всего дело дошло до открытого конфликта, связанного с запретом штурмовых отрядов. А ведь Брюннинг знал о моих переговорах с национал-социалистами.

Мое отношение к Тренеру вам хорошо известно, — продолжал Шлейхер. — Как я отговаривал его от запрещения СС и СА тогда, в апреле 1932 года! Однажды я просидел с ним до поздней ночи за бутылкой его любимого мозеля, пытаясь переубедить его. Моя тактика по отношению к Гитлеру, по сути дела, не отличалась от тактики нашего верховного командования в революции 1918–1919 годов. Мы стремились тогда привлечь СДПГ, к государственной власти и одновременно вели борьбу против ее радикальных элементов, стараясь парализовать их активность. Так и в данном случае. Я был убежден, что в СА имеется немало положительных сил, в сотрудничестве с которыми рейхсвер был, без сомнения, заинтересован и которые могли бы стать для него источником резервов. Знал я и о противоречиях в нацистской партии, и о серьезных разногласиях среди нацистов в вопросе о том, чего им следует добиваться — неограниченной полноты власти в стране или участия в кабинете демократического правительства. Меня не раз упрекали в том, что я от имени правительства вступил в официальные контакты с национал-социалистами и самим Гитлером. Но я не мог достигнуть своей цели без переговоров с ними». [251]

Обнаружив направленные против него интриги, Шлейхер, по его словам, 23 января 1933 года потребовал у президента назначить новые выборы в рейхстаг и ввести чрезвычайное положение. Однако президент отказался предоставить ему требуемые полномочия:

«Потом, когда в конце января 1933 года стало ясно, что Старика окончательно обработали и я уже принял решение об отставке моего кабинета, фон Хаммерштейну, начальнику Главного управления сухопутных сил, пришла в голову мысль упрятать Старика куда-нибудь, иными словами, убрать его со сцены. Но я сразу же отклонил этот проект. Что вы хотите! Перепрыгнуть через собственную тень я не мог, несмотря на весь гнев и ожесточение против Старика, который, вместо того чтобы говорить со мной, законным главой правительства, вел прямые переговоры с Папеном и — через посредников — с нацистской партией. Переданные Старику слухи, что потсдамский гарнизон приведен в боевую готовность для вступления в Берлин, разумеется, были чистейшей выдумкой. Ничего подобного не произошло, да и не могло произойти хотя бы уже потому, что я не допускал и мысли об этом». [252]

Мюнхен 30 июня 1934 года

В 1933–1934 годах среди сторонников нацизма, особенно в штурмовых отрядах, усилилось недовольство и распространились оппозиционные настроения против Гитлера, который не сдержал ни одного из своих псевдосоциалистических обещаний, получивших отражение прежде всего в программе национал-социалистской партии. Нацистской верхушке «национальная революция» дала богатство и власть, но многим так называемым «рядовым участникам движения» она не принесла решительно ничего. Главарь штурмовиков Рем и его клика решили использовать в своих интересах кризис в фашистских организациях, подорвавший массовую базу нацизма. Стремясь нажить на этом политический капитал, они требовали, между прочим, зачисления в рейхсвер значительного числа руководителей штурмовых отрядов с сохранением за ними соответствующих командных должностей. Ведь не только они сами, но и официальная пропаганда нацистской партии до 1933 года не уставала говорить о штурмовых отрядах как о «ядре армии будущего». Теперь они хотели, чтобы за словами последовали наконец и дела. Рем собирался даже объединить рейхсвер и СА, СС и «Стальной шлем» под властью единого военного министерства, возглавить которое рассчитывал сам. Однако генералы, обеспокоенные разногласиями среди нацистов, опасаясь выступления вооруженных банд штурмовиков, которое нелегко было бы подавить, и вовсе не желая уступать свои позиции главарям СА, резко выступили против этих планов и пригрозили в случае необходимости двинуть рейхсвер.

Ради достижения общих целей Гитлер уступил требованиям рейхсвера об «умиротворении» штурмовиков. [253]

Для этого решено было ликвидировать руководителей СА, предъявив им обвинение в подготовке путча.

Однако в проскрипционные списки, составленные при подготовке этой акции, нацистские главари включили не только верхушку СА, но и ряд других неугодных им лиц, устранения которых они добивались по разным причинам. Некоторые из этих людей слишком много знали о методах и темных делах гитлеровской верхушки, другие имели несчастье почему-либо вызвать неудовольствие главарей нацистской партии.

В канун кровавой резни командование рейхсвера привело его части в полную боевую готовность, во-первых, желая тем самым показать Гитлеру и его ближайшему окружению, что настала пора действовать, и, во-вторых, намереваясь вмешаться в случае сопротивления со стороны штурмовиков. Желая еще раз подчеркнуть, что решающее слово в военных делах принадлежит рейхсверу, а не СА, но что при этом армия безоговорочно поддерживает фашистскую диктатуру, министр рейхсвера генерал фон Бломберг выступил 29 июня 1934 года со статьей в гитлеровской газете «Фёлькишер беобахтер». В этой статье он подчеркивал, что армия служит нацистскому государству, которое она «принимает безоговорочно, исходя из глубочайшего внутреннего убеждения», и полностью поддерживает его руководителей, «вернувших вооруженным силам страны их святое право пользоваться безграничным доверием народа и государства».

«Армия, — писал в заключение Бломберг, — сохраняя железную дисциплину и исполненная сознания своего долга, пойдет за рейхспрезидентом Гинделбургом и фюрером рейха Адольфом Гитлером, который сам вышел некогда из ее рядов и которого мы всегда будем считать своим человеком».

В личном архиве Мюллера, с апреля 1933 года проходившего службу в штабе VII военного округа, сохранились следующие записи о событиях 30 июня 1934 года:

«29 июня 1934 года я находился в служебной командировке в городе Регенсбурге. Во второй половине дня начальник штаба VII округа полковник Кюблер по телефону приказал мне немедленно вернуться в Мюнхен, К пяти часам пополудни я прибыл в баварскую столицу. [254]

В штабе командующий округом генерал Адам сказал мне следующее:

— Согласно сообщению, поступившему из Берлина от начальника военно-политического отдела генерала фон Рейхенау, сегодня ночью рейхсканцлер на самолете прибудет из Годесберга в Мюнхен. По прибытии он тотчас же направится в баварское министерство внутренних дел, где устно передаст важные распоряжения специально откомандированному туда офицеру из штаба нашего округа. Этим офицером будете вы, поскольку, занимаясь вопросами территориальной обороны, вы уже не раз вступали в контакт с баварским министром внутренних дел Вагнером. На аэродроме Гитлера встретит подполковник Зинцених, который доложит ему об обстановке в Мюнхене. Откровенно говоря, мы сами пока не знаем точно, о чем ему надо докладывать. Во всех частях гарнизона запрещены отпуска и выдача увольнительных в город. О подробностях нам пока ничего не известно. По словам связного от СС, который был здесь сегодня утром, дело идет о штурмовых отрядах. Между прочим, он сказал, что особенно важно не дать штурмовым отрядам возможности завладеть оружием. Вот и все. Остальное вы сами узнаете в министерстве внутренних дел и доложите нам. Не теряйте времени и тотчас же отправляйтесь к Вагнеру. Прежде всего узнайте у него точно, когда сюда прибудет Гитлер.

В приемной баварского министерства внутренних дел я застал начальника канцелярии министра Кёгльмейера, приземистого, тучного бригадефюрера СС по фамилии Вебер (во всяком случае, представляясь, он так назвал себя) и Шауба, личного шофера Гитлера (если мне не изменяет память, Шауб тоже был в эсэсовском мундире со знаками различия бригадефюрера).

В приемной было полно народу — одни уходили, другие приходили, образовалась целая очередь к министру, и лишь час спустя меня провели в его кабинет.

— По указанию генерала Рейхенау, командующий военным округом направил меня к вам, — доложил я, — чтобы получить от рейхсканцлера, прибывающего сегодня ночью, важный приказ частям нашего военного округа.

Вагнер прежде всего осведомился, получили ли мы приказ об отмене увольнительных в казармах гарнизона. [255]

Я ответил утвердительно. Тогда министр сказал, что время прибытия фюрера ему еще точно не известно — говорили лишь, что он приедет вечером, часов в 10–11. Я обратил внимание министра на то, что штаб округа вообще еще не в курсе дел.

— Речь идет о подавлении готовящегося путча штурмовиков, — сказал Вагнер. — Фюрер вызвал все высшее руководство СА на совещание в Висзее. Об этом вы можете сообщить только командующему округом. Все остальное скажет вам сам фюрер.

Во время беседы со мной Вагнер один раз подошел к двери и, приоткрыв ее, спросил своего начальника канцелярии:

— Кстати, вы уже уточнили, где находятся сейчас Шнейдхубер и Шмидт [обергруппенфюрер СА в Баварии и группенфюрер СА в Верхней Баварии. — Немецк. ред.]: еще в Мюнхене или они уже выехали в Висзее?

Кёгльмейер ответил, что это еще неизвестно.

— Давно уже пора это выяснить. Уточните немедленно! — недовольно заметил Вагнер.

Прощаясь, я сказал министру, что возвращаюсь в штаб округа и вновь буду у него к десяти часам вечера. Выйдя из кабинета, я немного задержался в приемной и успел услышать, как Кёгльмейер и бригадефюрер СС Вебер говорили, что на исходе дня на учебный плац Обервизенфельд в северной части Мюнхена прибыли с неизвестной целью два вооруженных отряда штурмовиков.

Я доложил генералу Адаму в присутствии начальника штаба округа о своем разговоре с министром. Адам в свою очередь рассказал, что он тем временем позвонил в Берлин, в министерство рейхсвера, барону фон Фричу и спросил его, что, собственно, случилось. Фрич подтвердил приказания Рейхенау и сказал, что все остальное в штабе округа узнают после прибытия в Мюнхен Гитлера. Втроем мы тут же стали гадать, что же все-таки могло произойти. Дело, во всяком случае, было связано с СА — об этом свидетельствовало все, что я услышал в министерстве внутренних дел. Мы вспомнили в этой связи и о том, что еще весной этого года штурмовые отряды требовали «продолжать и развивать национальную революцию» и что с самого начала [256] года мюнхенское руководство СА вело себя по отношению к штабу округа крайне настороженно. Впрочем, личные контакты между командирами штурмовых отрядов и офицерами гарнизона не прерывались. Далее, генерал Адам знал о том, что уже несколько месяцев руководство СА стремится усилить свое влияние в рейхсвере» Наконец, весьма примечателен был и следующий эпизод. В апреле 1934 года начальник штурмовых отрядов в Австрии бригадефюрер СА Решны по своей инициативе, без договоренности с мюнхенским руководством СА, явился в штаб VII военного округа с просьбой предоставить для австрийских штурмовиков оружие и боеприпасы. Запросив указаний у Рейхенау, который в ответ вообще запретил выдавать штурмовым отрядам оружие и боеприпасы, штаб округа отказал Решны в его просьбе.

Точно в 22 часа я снова явился в приемную министра Вагнера и вновь застал здесь Кётльмейера, Вебера и Шауба. Вагнер как раз принимал кого-то и передал мне через Кёгльмейера, что Гитлер задерживается и пока еще не вылетел из Годесберга. Однако министр попросил меня не уходить. Приемная постепенно наполнялась людьми, и вскоре работа закипела. Среди штурмовиков и эсэсовцев в форме здесь появились и несколько штатских, которые шепотом докладывали что-то Кёгльмейеру и Веберу. Днем, дожидаясь приема, я устроился в углу на диване, теперь же придвинул стул к письменным столам, за которыми сидели Вебер и Кёгльмейер. Вебер успел, судя по всему, пропустить пару кружек пива и настроен был более общительно, чем днем. Он на чем свет стоит ругал «этих собак-штурмовиков», которые «свое получат», и, между прочим, сказал:

— Штурмовики постоянно жмут на фюрера, да и на всех нас. Пора с этим кончать!

На мой вопрос, что он имеет в виду, Вебер ответил:

— А то не знаете? СА хочет занять место рейхсвера. Это замечание показалось мне заслуживающим особого внимания, и я счел необходимым как можно скорее доложить об этом генералу Адаму.

Некоторое время я еще прождал в приемной, прислушиваясь к разговору Вебера и Кёгльмейера, которые рассказывали друг другу о безобразиях, творящихся [257] в руководстве СА, — попойках, вымогательствах и т. д. Кто-то из собеседников заметил:

— Да и вообще этот маньяк Рем метит на место самого фюрера.

Сведений о том, что Гитлер вылетел из Годесберга, не поступало, и я сказал Кёгльмейеру и Веберу, что возвращаюсь в штаб округа — там я доложу, что рейхсканцлер задерживается в Годесберге, и заодно узнаю последние новости. Кёгльмейер на всякий случай записал номер моего телефона.

Доложив обо всем услышанном генералу Адаму, я к полуночи в третий раз направился в министерство внутренних дел. В приемной сидели теперь еще несколько, человек, одни в нацистской, другие в эсэсовской форме. Из кабинета Вагнера доносился гул голосов, а временами гневные выкрики самого министра. Но обитая кожей дверь мешала разобрать отдельные слова. Потом я узнал, что Вагнер в это время «устраивал головомойку» обергруппенфюреру баварских штурмовиков Шнейдхуберу. Вскоре нам сообщили, что Гитлер прилетит в Мюнхен к двум часам ночи.

В третьем часу ночи Гитлер прибыл в министерство внутренних дел. Еще на пороге он спросил, прибыл ли офицер из штаба округа для получения указаний. Сказав: «Так точно», я надел фуражку, стал перед Гитлером по стойке «смирно» и получил от него следующие распоряжения:

— Передадите командующему округом, что все события, которые произойдут здесь в ближайшие часы, являются внутренним делом партии. Части гарнизона должны оставаться в казармах. Армия не имеет отношения ко всему этому делу. Мы сами постираем свое грязное белье. Скверно лишь, что в этом замешаны генералы фон Шлейхер и фон Бредов. Я позабочусь о том, чтобы ничто впредь не мешало рейхсверу выполнять его задачи по обороне страны. Последующие распоряжения получите после моего возвращения из Висзее.

Сказав это, Гитлер повернулся к Вагнеру:

— Шнейдхубер и Шмидт задержаны? Они здесь?

— Сидят в моем кабинете, — ответил министр. — С них уже сорвали погоны.

— Слишком много на себя берете! — резко сказал Гитлер. — Что с ними делать — решаю я один! [258]

Он прошел вместе с Вагнером в его кабинет, и до меня долетели его слова: «...Надеюсь, вы меня не задержите надолго. Я хочу как можно скорее выехать в Висзее».

Гитлера сопровождали Геббельс, личный референт Ханке и еще трое-четверо людей в штатском.

Войдя в приемную, Геббельс уселся на диван и тут же заснул. Ханке разбудил его и стал обсуждать с ним дальнейший план действий. Он извлек список на двух страницах, в котором были перечислены высшие главари СА, вызванные на совещание в Висзее. Я слышал, как Геббельс и Ханке в течение нескольких минут перечитывали этот список, комментируя его вполголоса. По их замечаниям я понял, что речь шла о том, где и как предполагается задержать этих людей. Некоторые из «фюреров» СА должны были, видимо, приехать прямо в Висзее на машинах. В этих случаях Ханке неизменно повторял: «Поручено СС». Других, очевидно, ожидали с утренним поездом в Мюнхене. «Этих я со своими людьми перехвачу на вокзале», — говорил о них Ханке. Наконец, называя некоторые фамилии, он добавлял: «Этими займется Геринг в Берлине».

Вернувшись в штаб округа, я проинформировал обо всем генерала Адама.

— Будем надеяться, что для нас все обойдется благополучно, — заметил командующий округом, — и нам не припомнят контакты, которые многие офицеры поддерживали со штурмовиками.

Я поделился с генералом соображениями о том, какую роль могли играть в этом деле Шлейхер и Бредов.

— Во время последней встречи со мной Шлейхер говорил о Реме крайне пренебрежительно, — сказал я. — Правда, раньше Шлейхер вел с ним переговоры, но я не могу себе представить, что он до сих пор поддерживал с ним связь. Быть может, Шлейхеру ставят в вину контакты со Штрассером или то, что после своей отставки он открыто ругал нацистов, в частности и в беседах с французским послом Франсуа-Понсэ?

Генерал Адам не допускал мысли, что Шлейхер предпринимал что-либо против нацистской партии, Я спросил его, нельзя ли как-нибудь предупредить Шлейхера о грозящей ему опасности.

— Как вы это себе представляете? — возразил [259] генерал. — Ведь они наверняка подслушивают его телефонные разговоры, а быть может, он уже и арестован.

В 8 часов утра 30 июня я, как было условлено, снова направился к Вагнеру, но не застал его в министерстве. Я решил обождать в приемной, куда мне позвонил начальник штаба округа. От него я узнал, что Рейхенау уже осведомлялся из Берлина, получили ли мы указания от Гитлера. Однако никаких других происшествий не было. Около полудня мне сообщили, что Гитлер больше не будет в министерстве внутренних дел, а отправится сразу в Коричневый дом [тогдашняя резиденция нацистской партии в Мюнхене. — Немецк. ред.], где и примет решение о дальнейшей судьбе арестованных руководителей СА. Я договорился с Кёгльмейером, что зайду еще раз к вечеру, а он в свою очередь позвонит мне, если я понадоблюсь раньше.

Прибыв в министерство к семи часам вечера, я встретил в приемной знакомого мне капитана баварской полиции фон Килиани. Отведя меня в угол комнаты, Килиани рассказал мне, что сегодня в шесть часов вечера эсэсовцы расстреляли в Штадельхеймской тюрьме группу руководителей местных штурмовых отрядов. При этом он назвал несколько фамилий, в том числе Шнейдхубера, который, как ни странно, крикнул перед смертью: «Да здравствует фюрер!»

Погиб и фон Кар, занимавший в 1923 году во время гитлеровского путча пост чрезвычайного государственного комиссара Баварии. Его вывезли в концлагерь Дахау и там убили.

Теперь, по словам Килиани, разыскивают бывшего начальника баварской полиции отставного полковника полиции Зейссера.

Мне сказали, что Вагнер должен скоро прийти; я решил дождаться его и узнать, не поступило ли от Гитлера новых указаний штабу округа. Вскоре приехал министр; он был в крайне возбужденном состоянии. На мой вопрос он, подумав немного, ответил:

— Фюрер счел нужным еще раз напомнить штабу округа, что впредь до новых указаний его приказ, отданный сегодня утром, сохраняет полную силу.

После этого Вагнер, пройдя со мной в свой кабинет, сказал, что вся операция успешно завершена и отныне СА не будет больше помехой для рейхсвера, Фюрер [260] поступил с бунтовщиками по всей строгости закона. Некоторые из них уже расстреляны. Я сделал вид, что это для меня новость, и спросил, правда ли, что Кар тоже убит.

— Да. Вы этого не ожидали? — сказал Вагнер. — Если уж наводить порядок, то до конца!

На вопрос министра, не было ли каких-нибудь непредвиденных происшествий в рейхсвере, я ответил отрицательно и добавил, что, как мне кажется, необходимо по возможности скорее проинформировать обо всем случившемся штаб округа. На это Вагнер напыщенно заявил:

— Не только армия, но и весь германский народ, весь мир узнает правду о сегодняшнем дне!

Выйдя из его кабинета, я еще поговорил в приемной с Килиани, который обещал мне сообщить штабу округа обо всем, что станет известно в полиции. Было уже около 10 часов вечера, когда я явился наконец с докладом к генералу Адаму. Выслушав меня, он заметил, что ничего не имеет против изоляции ненадежных элементов, но считает неправильным ставить людей к стенке без суда и следствия. Это, по его мнению, неминуемо произведет тягостное впечатление за границей. Неприятно также то, что все произошло за широкой спиной рейхсвера, который в результате несет за это свою долю ответственности.

Тем временем в штаб округа также поступило несколько сообщений об имевших место расстрелах и убийствах. Так, например, музыкальный критик газеты «Мюнхнер нойестен нахрихтен» Шмидт, однофамилец группенфюрера СА Верхней Баварии, был убит на глазах своей семьи какими-то якобы неизвестными людьми, ворвавшимися в его дом. Убили и некоего д-ра Штемпфле. В свое время этот Штемпфле сотрудничал в баварской шовинистической газете «Мисбахер анцейгер», для которой Бавария являлась эпицентром мировой истории. Этот погромный листок поддерживал кампанию, развернутую тогда нацистами против Берлина и имперского правительства, а сам Штемпфле в двадцатые годы был в дружеских отношениях с Гитлером, Я познакомился с ним в апреле 1934 года в одном из мюнхенских летних кафе, куда забрел в свободный вечер. Один из моих знакомых, майор фон Тома, пригласил [261] меня к своему столику, за которым сидел и Штемпфле. Они продолжали прерванный моим появлением разговор о противоречиях в нацистской партии, в ходе которого Штемпфле заметил: «Попомните мое слово, если у них начнется междоусобица, они немедленно отправят меня к праотцам». На вопрос фон Тома: «За что?» — Штемпфле ответил: «Тут все очень просто: у меня еще с прежних времен сохранилась картотека с компрометирующими материалами на многих членов нацистской партии, да еще с какими! До сего времени я по указанию Гитлера никого не подпускал к этому архиву. Но все равно я знаю слишком много, рано или поздно они со мной покончат».

После полуночи начальник штаба округа полковник Кюблер по поручению генерала Адама позвонил в Берлин в министерство рейхсвера начальнику генштаба барону фон Фричу, доложил ему обстановку в Мюнхене и попросил принять меры, чтобы по возможности скорее проинформировать армию обо всех происшедших событиях. Кюблер спросил также о судьбе Шлейхера и Бредова; Фрич ответил, что, насколько ему известно, Шлейхер и его жена застрелены, а Бредов арестован, и на этом закончил разговор.

Утром 1 июля я вновь явился в приемную Вагнера» Узнав от Кёгльмейера, что министр занят, я уселся на диван. В этот момент Вагнер приоткрыл дверь в приемную и сказал Кёгльмейеру:

— Кстати, вам известно, что сегодня начальник штаба округа звонил Фричу в Берлин и сказал ему, что здесь дело пахнет беззаконием и резней и что Кара уже прикончили, а Зейссера разыскивают?

Я оказался в неудобном положении, ведь не далее как прошлым вечером именно я спрашивал у министра о судьбе Кара. Кёгльмейер поспешил сказать Вагнеру, что майор Мюллер уже пришел и сидит на диване в приемной. Министр сделал вид, что не расслышал, и спросил Кёгльмейера:

— А Зейссера вы наконец нашли?

И лишь после того, как тот ответил отрицательно, Вагнер вышел в приемную, поздоровался со мной и пригласил меня в свой кабинет.

Он показал мне список уже расстрелянных руководителей CA, в котором, между прочим, Рем не значился. [262]

— Как видите, в Берлине тоже все в полном порядке, — заметил Вагнер.

На его вопрос, не было ли непредвиденных происшествий в рейхсвере, я ответил:

— Нет. Части находятся в казармах и ждут новых распоряжений. С завтрашнего дня мы намерены вернуться к обычному распорядку службы, но увольнительных в город по-прежнему не выдаем.

О ночном телефонном разговоре Кюблера с Фричем министр больше не упоминал. Я обратил его внимание на то, что, по мнению командующего округом, чрезвычайно важно как можно скорее полностью проинформировать армию о происшедших событиях.

— Не беспокойтесь, — сказал Вагнер, — в надлежащий момент фюрер сделает это сам. Я полагаю, что дело в основном уже сделано.

Отпустив еще несколько крепких словечек в адрес «предателей из СА», Вагнер сказал в завершение:

— Господин майор, думаю, что вашу миссию можно считать выполненной. Давайте договоримся, что мы вновь созвонимся в случае необходимости: Впрочем, до этого едва ли дойдет. Во избежание возможных недоразумений еще раз напоминаю вам, что впредь до новых распоряжений из Берлина части гарнизона должны оставаться в казармах.

После того как я доложил генералу Адаму о своем последнем визите в министерство, командующий провел совещание, в котором, кроме начальника штаба и меня самого, приняли участие начальник разведотдела штаба полковник Кёрбис и, если мне не изменяет память, начальник оперативного отдела подполковник Мацки. В ходе совещания обсуждались дополнительные сообщения, полученные в штабе округа. Мы к этому времени знали уже совершенно точно, что Шлейхер и Бредов застрелены и что в числе убитых в эти дни были и некоторые представители распущенных Гитлером политических партий, например лидер «Католического действия»{1} Клаузнер, бывший министериаль-директор в прусском министерстве внутренних дел, и другие. [263]

Генерал Адам следующим образом подвел итоги нашего совещания:

— Расстрел генералов Шлейхера и Бредова непосредственно затрагивает рейхсвер. В этом вопросе не должно оставаться никаких неясностей. Если их устранили просто как нежелательных политических свидетелей, мы не оставим это без последствий. Далее, мне представляется важным обеспечить надежный контроль наших линий телефонной связи. Об этом придется как следует подумать. Вообще надо сказать, что события последних дней крайне осложняют положение рейсхвера. Необходимо как можно скорее выяснить, как относится к ним армия, и потребовать исчерпывающих разъяснений. Встает также вопрос о будущих отношениях между рейхсвером и СА, особенно в области военного обучения. Характер и методы проведенной акции нанесут тяжелый удар по нашему международному престижу. Они вызовут также смятение в самой НСДАП и среди населения, хотя многие, бесспорно, одобрят меры, принятые для того, чтобы положить конец недопустимым притязаниям СА. Сейчас для нас важно прежде всего позаботиться о безупречном моральном состоянии войск. Солдаты не должны сложа руки сидеть в казармах. Поэтому приказываю с понедельника 2 июля вновь приступить к обычному прохождению службы в расположении частей гарнизона и продолжить подготовку к боевым учениям в Графенвере. Но с увольнительными и отпусками пока подождем.

Во второй половине дня 2 июля меня вызвал к себе полковник Кюблер.

— Мне только что звонил командир 7-го саперного батальона, — сказал он [батальон был по-прежнему расквартирован в Мюнхене. — В. М.]. — Он запрашивает указаний от штаба округа в связи с тем, что акция против штурмовиков вызвала серьезное беспокойство у части офицеров батальона. Поговаривают, что все это было затеяно высшим командованием рейхсвера. Офицеры батальона, ваши бывшие сослуживцы, хотят поговорить с вами. Поезжайте туда.

Спустя полчаса эта встреча состоялась. Я сообщил офицерам батальона, что объявил мне Гитлер в баварском министерстве внутренних дел. Лейтенант Рааль, один из офицеров моей бывшей роты, который во время [264] моей службы в батальоне не раз откровенно обсуждал со мной взаимоотношения между рейхсвером и СА, на сей раз не был удовлетворен моими разъяснениями.

— Я вам верю, господин майор, — заявил он. — Вы .действительно сообщили нам все, что вам известно. Но ведь не исключено, что наши высшие инстанции в Берлине сами все это подстроили. К тому же мне вовсе не нравится, что основную роль в этом деле играли эсэсовцы.

В ответ на мои слова, что Гитлер в ближайшие дни выступит в рейхстаге с заявлением по этому вопросу, Рааль только усмехнулся. В заключение слово взял командир батальона подполковник Мейзе:

— Нам остается лишь дожидаться разъяснений сверху. Мы солдаты, и вмешиваться в такие дела нам не положено. Мы должны выполнять приказы начальства.

Под вечер того же дня ко мне в штаб округа зашел ротмистр Иванд, незадолго до этого прикомандированный к штабу СС в качестве офицера связи от министерства рейхсвера. Иванд рассказал мне, как эсэсовские команды расстреливали арестованных штурмовиков в Штадельхеймской тюрьме. Что касается самого Рема, то по распоряжению Гитлера ему была предоставлена возможность покончить с собой. Вечером 30 июня два эсэсовских командира пришли в камеру Рема, сообщили ему о первых расстрелах штурмовиков и ушли, оставив на столе заряженный пистолет. Однако на следующее утро один из эсэсовских фюреров, князь цур Липпе, войдя в камеру, увидел, что Рем живой и невредимый лежит на своей койке. Цур Липпе дал ему еще десять минут на размышление. По истечении этих десяти минут он подошел к Рему, по-прежнему лежавшему неподвижно, и несколько раз выстрелил в него в упор.

Я расспросил его, что происходило в эти дни в Берлине. Иванд рассказал мне, что в здании кадетского корпуса в Лихтерфельде эсэсовцы расстреляли целый ряд лиц, по большей части мне неизвестных. Среди них был и обергруппенфюрер СА Эрнст, которого схватили при попытке сесть на пароход, отплывающий за границу. Иванд заметил, что уже давно пора было разделаться с СА, ибо их требования означали на практике поглощение рейхсвера штурмовыми отрядами. Этот вопрос обсуждался, по его словам, несколько месяцев, причем [265] фюрер долгое время терпеливо выслушивал претензии руководства СА и неоднократно предупреждал Рема. Штурмовики были уже готовы выступить с оружием в руках, а приказ о разрешении отпусков в отрядах СА Рем отдал лишь для отвода глаз.

В штабе округа тем временем возобновилась обычная работа. Полным ходом продолжалась подготовка к большим учениям в лагерях Графенвер на тему «Разведка боем». В ходе этой подготовки генерал Адам в середине июля, кажется числа 14-го, выехал в Бад-Рейхенхаль, где будущей осенью предполагалось сформировать и временно расквартировать новый горноегерский батальон. Я сопровождал командующего округом в этой поездке. Беседуя со мной в дороге, генерал Адам вновь коснулся событий 30 июня. По его словам, Гитлеру в результате этой акции удалось преодолеть серьезный кризис в своей партии и в то же время в еще большей степени подчинить себе рейхсвер. Примечательным в этой связи генерал считал, однако, то обстоятельство, что эсэсовцы выдвинулись на передний план именно в тот момент, когда рейхсвер был наконец избавлен от СА.

25 июля к нам поступили первые сообщения о неудавшемся путче СА в Австрии и об убийстве австрийского федерального канцлера Дольфуса. В тот же день пришло указание от Рейхенау, что рейхсвер никак не должен реагировать на эти события. В этот момент командующий округом генерал Адам находился на маневрах в Графенвере. Оттуда он несколько раз заезжал в Байрейт на Вагнеровский фестиваль. Там он встретился с Гитлером, который еще за несколько дней до событий 25 июля предупредил его, что «в ближайшие дни в Австрии может разразиться национальная революция». Гитлер подчеркнул при этом, что по внешнеполитическим соображениям рейхсвер никоим образом не должен вмешиваться в это дело, и сказал, что штаб округа еще получит соответствующие указания по этому вопросу от начальника военно-политического отдела министерства рейхсвера генерала Рейхенау. Гитлер пообещал еще раз проинформировать Адама об изменении обстановки в Австрии при встрече с ним в Байрейте, Графенвере или ином месте. Однако необходимость в этом отпала, ибо путч австрийских штурмовиков был вскоре подавлен». [266]

Встречи с военным министром фон Бломбергом

В статье, напечатанной 26 июля 1945 года в газете «Фрейес Дейчланд» — органе Национального комитета «Свободная Германия», В. Мюллер на основании личных впечатлений и сведений, полученных им за время службы, описывал деятельность фон Бломберга в качестве военного министра в правительстве Гитлера. Ниже публикуется отрывок из этой статьи.

«Занимая пост военного министра, фон Бломберг считал своей единственной задачей координировать и совмещать на практике политические концепции генерального штаба и гитлеровской партии, которые, преследуя одну и ту же цель, иногда придерживались разных точек зрения в отношении некоторых конкретных методов.

Генерал фон Бломберг, будучи лично предан Гитлеру — этому лакею германской плутократии, планомерно и последовательно перекраивал рейхсвер по указке нацистской партии: из армии увольняли офицеров, неугодных нацистам; в приказном порядке устанавливалось тесное взаимодействие между военными инстанциями и учреждениями и организациями нацистской партии; разрабатывались и вводились в практику новые принципы идеологической подготовки офицерских кадров, основанные на нацистской трактовке «чести» и «долга»; наконец, при Бломберге в рейхсвере стали беспощадно применять расовое законодательство в полном объеме.

Все это началось 30 июня 1934 года с убийства генералов фон Шлейхера и фон Бредова. При этом Бломберг, как видно в полном соответствии со своими представлениями о воинской чести, сам предпочел устраниться, прикрываясь, как щитом, начальником военно-политического [267] отдела военного министерства фон Рейхенау. Впрочем, это мало помогло — Гитлер в одном из своих выступлений перед генералитетом назвал Бломберга «человеком чести», а его поведение в те дни «безупречным». Бломберг проглотил этот сомнительный комплимент и в свою очередь на совещании высшего генералитета в Берлине выразил благодарность Гитлеру за то, что он 30 июня 1934 года «отстоял независимость рейхсвера». После того как невиновность зверски убитых фон Шлейхера и фон Бредова уже нельзя было скрывать, Бломберг издал циркуляр, запрещавший офицерам рейхсвера обсуждать смерть обоих генералов.

Бломберг принимал самое активное участие и в подготовке нацистского путча в Австрии, завершившегося убийством австрийского канцлера Дольфуса.

С февраля 1934 года вся Бавария была наводнена вооруженными бандами австрийских штурмовиков-эмигрантов, которые открыто говорили о предстоящем вторжении в Австрию. Командующий военным округом в Мюнхене генерал пехоты Адам неоднократно докладывал об этом в военное министерство в Берлине. Однако никаких мер принято не было. В апреле 1934 года эти банды сосредоточились на границе между Австрией и Баварией. Генерал Адам командировал меня (в то время я служил в штабе VII военного округа в Мюнхене) в Берлин к главнокомандующему сухопутными силами генерал-полковнику фон Фричу. Тот направил меня к Бломбергу. Выслушав мое донесение, Бломберг сказал: «Я не собираюсь противодействовать планам фюрера и партии!» Я еще раз подчеркнул, что мой начальник, командующий VII военным округом генерал фон Адам, ввиду грозящих серьезных внешнеполитических осложнений считает своим долгом довести о происходящем до сведения руководства. Вместо ответа Бломберг закончил аудиенцию словами: «Мне нечего больше добавить к сказанному».

После этого Фрич сам обратился к Бломбергу. В результате меня снова вызвали к военному министру, который на сей раз приказал штабу VII округа запросить указаний по этому вопросу у самого Гитлера, который тогда как раз находился в Мюнхене. Таким образом, Бломберг по личным соображениям вновь уклонился от [268] исполнения своих обязанностей и переложил ответственность на подчиненную ему инстанцию.

Заслушав соответствующий доклад командующего Мюнхенским военным округом, Гитлер приказал рейхсверу принять на хранение оружие австрийского СА и не выдавать его владельцам до особого распоряжения. Это распоряжение последовало очень скоро — во второй половине июля 1934 года. Гитлер и Бломберг готовили в те дни акцию против Австрии. Но Бломберг опять укрылся за спиной Рейхенау, который прилетел из Берлина в Мюнхен и лично распорядился выдать оружие австрийским штурмовикам. Тем временем Гитлер в Байрейте, а Бломберг в Берлине ждали исхода путча, который завершился, как известно, убийством канцлера Дольфуса.

Бломберг никогда не противоречил Гитлеру и безоговорочно выполнял все «компетентные» указания ефрейтора, особенно в области вооружений, которые форсировались в бешеном темпе с целью обеспечить материально-технический перевес для планировавшейся «молниеносной войны».

Главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник фон Фрич, не возражая против вооружения, опасался, однако, что слишком быстрые его темпы отрицательно скажутся на организационной структуре армии и прежде всего на подготовке командного состава, Бломберг возражал на это следующим образом: «У фюрера, бесспорно, есть свои причины, чтобы форсировать вооружение в таком темпе. Кстати сказать, офицеры должны быть благодарны ему за то, что он так много делает для армии, а стало быть, и для них самих». Вообще Бломберг не уставал повторять, что каждый офицер должен быть материально заинтересован в росте вооружений, сознательно призывая таким образом к подкупу офицерского корпуса, к его моральному разложению. С другой стороны, он постоянно грозил, что будет беспощадно гнать из армии офицеров, отказывающихся беспрекословно повиноваться. Оба эти, с позволения сказать, принципа воспитания офицерского состава Бломберг объединил в своем основном программном лозунге: «Вермахт будет национал-социалистским!» [269]

Так Бломберг разлагал германское офицерство, приучал его к нарушению воинского долга в личных интересах. В подтверждение хочу привести два примера из моей собственной служебной деятельности.

Летом 1937 года немецкая военная делегация в составе нескольких офицеров генштаба присутствовала в качестве наблюдателей па маневрах и учениях итальянской фашистской армии. По возвращении члены делегации докладывали о серьезных недостатках в оперативном руководстве и оснащении итальянской армии. Однако Бломберг охарактеризовал это как «попытку скомпрометировать политику фюрера» и приказал впредь воздерживаться от критических замечаний по этому вопросу.

Осенью 1937 года в Академии вермахта была прочитана лекция, в которой говорилось, что принцип «деньги не играют роли в вооружении» ведет либо к инфляции, либо к агрессивной войне. Бломберг категорически запретил «подобные лекции, подрывающие доверие к фюреру».

Постоянное стремление Бломберга подменить исполнение воинского долга личной лояльностью и угодничеством особенно наглядно проявилось в его отношении к эсэсовским воинским частям, созданию которых он активно содействовал. Однако при этом, по иронии истории, он стал сам жертвой своего унизительного лакейства.

Осенью 1935 года в учебном лагере Альтен-Грабов был размещен вновь сформированный армейский пехотный полк. В том же лагере проходил подготовку и эсэсовский полк личной охраны Гитлера. С первого же дня эсэсовцы вели себя с вызывающей наглостью — они дебоширили, нарушали служебный распорядок, намеренно портили лагерное имущество в учебных помещениях, казармах и столовых, оскорбляли словами и действиями солдат и офицеров армейской части. Дело кончилось массовой дракой солдат с эсэсовцами в лагерном кино.

Главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник фон Фрич представил Бломбергу акты расследования этого и целого ряда других подобных инцидентов и потребовал от него расформирования эсэсовских [270] частей. Четырнадцать дней Бломберг отмалчивался, а потом вернул Фричу его доклад с пометкой: «Прошу впредь не представлять мне подобных предложений».

Фрич после этого обратился к Гитлеру и Гиммлеру. Гитлер лицемерно пообещал «справедливо разобраться в этом деле»; Гиммлер дал уклончивый ответ, но не простил этого Фричу: он возненавидел его и стал добиваться его увольнения из армии». [271]

О заговоре против Гитлера

После нападения на Польшу некоторые генералы и высшие офицеры вновь обратились к планам устранения Гитлера, в разработке которых принимал участие также ряд дипломатов и промышленников. К группе заговорщиков, которые снова зашевелились к концу осени 1939 года, принадлежал, в частности, генерал-полковник фон Витцлебен, командующий 1-й армией группы армий «Ц», которой командовал генерал-полковник Риттер фон Лееб, там служил полковник Остер из Абвера — Управления разведки и контрразведки главного штаба вермахта, возглавляемого адмиралом Кипарисом.

Полковник В. Мюллер, в то время начальник оперативного отдела штаба армейской группы «Ц» во Франкфурте-на-Майне, был посвящен в заговор фон Витцлебеном, о чем свидетельствует следующая запись из его личного архива.

«Полковник Остер, о приезде которого меня заранее уведомил Витцлебен, прибыл 7 ноября 1939 года ночным поездом из Берлина во Франкфурт. «Вы уже знаете от Витцлебена, о чем идет речь, — заявил он мне при встрече. — По его поручению я прежде всего зашел к вам и сегодня же к вечеру встречусь с ним самим». Он сказал затем, что обращение с населением Польши, в частности с интеллигенцией, вызвало недовольство и возмущение в армии. Гитлера надо устранить еще до начала кампании на Западе, подчеркнул Остер. Однако по вопросу о сроках этой акции нет единодушия, поскольку существуют различные точки зрения и по поводу сроков наступления на Западе. Некоторые считают, что следует начинать немедленно, невзирая на время [272] года и не дожидаясь, пока противник укрепится. Другие же придерживаются мнения, что Гитлер еще надеется на соглашение с Англией.

Он достал из портфеля и передал мне напечатанные на папиросной бумаге копии двух воззваний: к немецкому народу и к вермахту. В обоих документах говорилось о жертвах польской кампании, об опасности длительной войны, о еще более сложных задачах и о предстоящих еще больших жертвах в случае войны на Западе, а также о падении престижа Германии, развязавшей войну. Чтобы вовремя закончить эту войну, говорилось в воззвании, следует устранить Гитлера и Геринга. В обращении к вермахту особенный упор делался на успешные действия германской армии в польской кампании и понесенные при этом жертвы и подчеркивалась необходимость сплоченности вермахта в интересах всего германского народа.

Далее Остер сказал, что при проведении планируемой акции можно рассчитывать только на офицеров сухопутных сил. Флот целиком на стороне Гитлера, В авиации успехи и быстрое продвижение по службе всем вскружили голову. В армии не следует полагаться на главнокомандующего Браухича. Все зависит от начальника генерального штаба сухопутных сил Гальдера и от Витцлебена. Успех будет обеспечен, если армия не выйдет из повиновения своим генералам. Нельзя, конечно, полностью исключить возможность столкновения и даже боевых действий на местах. СС еще не располагает большими силами, хотя явно стремится к укреплению своих собственных воинских частей. Адмирал (имелся в виду Канарис) воздержится от активных действий, ибо не хочет нарушать своих многочисленных связей внутри страны и за ее пределами; однако он поможет советом.

Я спросил Остера:

— Кто, где и при каких обстоятельствах должен устранить обоих [Гитлера и Геринга. — В. М. ]?

— В этом-то все и дело, — ответил Остер. — Никто не хочет брать это на себя. Кое-кто предлагал нанять для этой цели профессионального бандита за большую сумму денег. Это, конечно, чепуха. Проще обстоит дело с местом и временем покушения. Гитлер наверняка будет часто ездить на Западный фронт, Ясно одно: это [273] надо сделать не в Берлине. Геринг доставит больше хлопот — ведь, кроме как на службе и в Каринхалле, он почти нигде не бывает.

Остер сказал далее, что в дело посвящены также обер-квартирмейстер генштаба сухопутных сил генерал-лейтенант Генрих фон Штюльпнагель, подполковник фон Тресков из штаба группы армий «А» и подполковник Гроскурт из отделения службы войск Главного командования сухопутных сил. Я сказал ему, что, учитывая недостаток времени, подготовка к акции ведется пока еще очень слабо. Трудности заключаются прежде всего в том, что, с одной стороны, посвященных должно быть как можно меньше, а с другой стороны, необходимо выявить надежных людей, на которых можно было бы положиться сразу же после осуществления акции. Следует особенно тщательно проследить за тем, чтобы в ходе подготовки не составлять никаких письменных документов.

Остер согласился со мной, и тогда я спросил его, зачем же он привез с собой тексты воззваний.

— Чтобы обсудить их и придать им наиболее действенную форму, а также для того, чтобы они были под рукой для опубликования в ответственный момент, — объяснил Остер. — Кроме того, — добавил он, — я храню их в своем абсолютно надежном сейфе и лишь сегодня взял с собой, чтобы показать Витцлебену.

— Вы же старый разведчик, — возразил я ему, — и должны знать, что нынче нет абсолютно надежных сейфов. Кроме того, вы приехали во Франкфурт ночным экспрессом, а к Витцлебену поедете на машине. Мало ли что может произойти в дороге! Мне кажется, было бы достаточно определить лишь основные идеи воззваний и поручить кому-нибудь из людей, владеющих пером, составить возможно более краткий предварительный вариант. Не менее важно подготовить все необходимое для их типографского размножения в надежном месте.

Остер заметил:

— Воззвания нужно будет прежде всего передать по радио. Мы уже думали об этом.

Я предложил ему сжечь оба воззвания в моей большой пепельнице, что он и сделал.

В заключение нашей беседы Остер подчеркнул, что встречаться в Берлине следует как можно реже. Лучше [274] он или кто-либо другой будет приезжать во Франкфурт, где наши встречи не так заметны. Затем он простился со мной — ему надо было уладить еще некоторые дела во Франкфурте и поспеть после обеда к Витцлебену в Бад-Крейцнах, откуда он вечером собирался выехать в Берлин. Когда я сказал, что тоже хотел бы поговорить с Витцлебеном, он заметил:

— Обязательно! В таких делах, как говорится, семь раз отмерь — один раз отрежь. Главное — чтобы Витцлебен нажал на Гальдера.

После ухода Остера я тотчас же разыскал начальника штаба группы армий «Ц» генерал-лейтенанта фон Зоденштерна, посвященного в заговор Витцлебеном. Вместе мы пошли к командующему группой армий генерал-полковнику Риттеру фон Леебу, которого Витцлебен также проинформировал о плане устранения Гитлера. Узнав о визите Остера, Лееб ограничился тем, что поручил мне немедленно выехать в Бад-Крейцнах к Витцлебену.

Связавшись с Витцлебеном по телефону, я выехал к нему. Витцлебен одобрительно отнесся к моему разговору с Остером, существо которого я ему изложил. Генерал-полковник сказал, что в своем штабе он ни с кем не может говорить об этом. Кое на кого из своих офицеров он мог бы еще положиться, но его начальник штаба генерал-майор Мит всего лишь исправный служака, совершенно не разбирающийся в политических вопросах. Витцлебен заметил также, что мои частые поездки в Бад-Крейцнах из вышестоящего штаба армейской группы могут привлечь внимание. Ему пришлось бы тогда объяснять своим ближайшим сотрудникам причины моего появления здесь. Поэтому он лучше сам приедет во Франкфурт 9 ноября.

В назначенный день Витцлебен вошел в мой кабинет, поговорив предварительно с Леебом. Он поручил мне ночью выехать в Цоссен, в место расположения главного командования сухопутных сил, и посетить Гальдера.

«Передайте ему, — сказал Витцлебен, — что Лееб подготовил для главнокомандующего сухопутными силами докладную записку о военном положении и о нецелесообразности нападения на Запад. Спросите Гальдера, поможет ли ему такой документ оказать соответствующее влияние на Гитлера. Прежде всего следует всеми [275] силами помешать скоропалительному наступлению на Западе. Спросите также Гальдера, не думает ли он, что этот документ способен усилить влияние Браухича на Гитлера. Потом расскажите о визите Остера и подчеркните, что я безгранично и безусловно доверяю Остеру, который нуждается в большой поддержке. Скажите, наконец, Гальдеру, что необходимо лучше соблюдать конспирацию, в частности ничего не записывать. Если уж в отдельных случаях без записей не обойтись, то их следует хранить не в служебных сейфах и не на квартирах участников заговора, а в более безопасных местах. Спросите Гальдера, что можно и нужно сделать, чтобы форсировать нашу подготовительную работу. А то может случиться и так, что представится удобный момент, а мы не будем готовы. На какие танковые дивизии мы сможем рассчитывать, учитывая настроения их командиров и их дислокацию в данный момент? Понадобятся две или три дивизии? На первых порах, быть может, хватит и одной. Какие дивизии не годятся для наших целей или ненадежны с нашей точки зрения и можно ли направить такие дивизии на смену фронтовым частям?»

Он поручил мне также посетить Штюльпнагеля и попросить его заехать к нему.

Около 9 часов утра 10 ноября я прибыл в Цоссен. Сначала я зашел в оперативный отдел к полковнику фон Грейфенбергу, которого я хорошо знал по Академии вермахта. Мы обсудили с ним ряд вопросов текущей работы. Затем я пошел на доклад к Гальдеру. Он с большим уважением говорил о Леебе. Относительно докладной записки последнего он сказал, что доложит о ней, но успеха не ожидает. Сомнительно, отважится ли Браухич вообще направить ее выше. На докладах у Гитлера по текущим вопросам Браухич часто ведет себя, как кадет перед сйоим комалдиром. По словам Гальдера, нетерпение Витцлебе, на было ему вполне понятно. Однако сам он не может переместить какую-либо дивизию без соответствующего приказа Браухича. В занятии должностей командующих войсковыми соединениями последнее, решающее слово также принадлежит Браухичу. Гитлер недолюбливает Браухича, и тот усердствует так именно потому, что боится за свое место,

Гальдер обещал все же предпринять попытку получить санкцию Браухича на некоторые мероприятия [276] в соответствии с пожеланиями Витцлебена. Он выразил, однако, глубокую озабоченность по поводу всего последующего развития событий в случае успеха акции.

— Я имею в виду, — сказал Гальдер, — не мелкие локальные конфликты, которые могут иметь место в вермахте, а позицию гражданского аппарата. В то же время вести подготовку и в этих кругах мы не можем, ибо это значило бы безгранично расширить число посвященных. Я сказал Гальдеру, что, по моему впечатлению, остается еще очень много неясных вопросов, но что, по словам Витцлебена, дело продвинулось довольно далеко.

Затем я направился к Штюльпнагелю, чтобы сообщить ему то же, что я передал Гальдеру. Он был настроен весьма оптимистично и пообещал приехать в ближайшие дни к Витцлебену в Бад-Крейцнах.

11 ноября я снова был во Франкфурте и сообщил Витцлебену на его квартире о своих беседах с Гальдером и Штюльпнагелем. То, что он узнал от меня, привело его в ярость. Однако он решил все же дождаться визита Штюльпнагеля. Мне он поручил немедленно связаться с моим знакомым подполковником фон Тресковом, который был племянником главнокомандующего группой армий «Б» генерал-полковника фон Бока. Тресков должен был организовать встречу своего дяди с Витцлебеном.

С Тресковом я встретился на следующий же день в бывшем монастыре близ Висбадена. Тресков поддерживал контакт с Остером и был хорошо осведомлен о состоянии наших дел. По его словам, он неоднократно пытался позондировать позицию главнокомандующего группой армий «А» генерал-полковника фон Рундштедта. Последний, однако, ничего не хочет и слышать о планах заговора против Гитлера. Начальник его штаба генерал-майор фон Манштейн также отрицательно относится к этим планам. Тогда я передал Трескову поручение Витцлебена, сказав, что, если удастся приобщить к этому делу Бока, последний вместе с Витцлебеном мог бы воздействовать на Рундштедта.

На следующий день во Франкфурт прибыл Штюльпнагель. Нельзя терять времени, заявил он, ибо не исключено, что скоро начнется наступление на Францию, а во время военных действий будет труднее что-либо [277] предпринять. По его словам, уже имеются гражданские лица, готовые взять на себя руководство государственными делами, хотя придется, конечно, объявить чрезвычайное военное положение в стране. После его беседы с Витцлебеном мы снова собрались вместе. Штюльпнагель предложил выяснить, соблюдая необходимую осторожность, на кого из командиров и на какие из полков можно будет положиться в решающий момент.

Потом я снова встретился в Майнце с Тресковом, который сообщил, что, как он и предполагал, на его дядю рассчитывать нечего. Бок слишком честолюбив. Он, вероятно, не будет мешать исполнению намеченного плана, но и самому Витцлебену едва ли удастся привлечь его к участию в заговоре. Когда я сообщил об этом Витцлебену, он сказал, что в таком случае колебаться будет и Гальдер, с которым, впрочем, он намерен переговорить еще раз.

Витцлебен встретился с Боком на совещании главнокомандующих у Гитлера 23 ноября 1939 года. По словам Витцлебена, речь Гитлера произвела большое впечатление на генералов. Из беседы с Гальдером Витцлебен сделал вывод, что перспективы осуществления намеченной акции еще более ухудшились. Однако он считал, что подготовку нужно продолжать. По всей вероятности, сказал он, Гитлер посетит в конце декабря, под рождество, Западный фронт и тогда, быть может, представится возможность для решительных действий.

Гитлер действительно выезжал в Саарбрюкен накануне рождества. Однако ничего подготовлено не было. Впоследствии я больше не слышал о дальнейшей подготовке к осуществлению этого плана». [278]

Нападение на Советский Союз

В декабре 1940 года полковник Винценц Мюллер получил назначение на пост начальника штаба новой 17-й армии и приказ сформировать ее командование и штаб. В его личном архиве сохранилась следующая запись об этом периоде его деятельности:

«Командование 17-й армии формировалось с 20 декабря 1940 года по 6 января 1941 года в Закопане, южнее Кракова. Территориально и по линии боевой подготовки оно было в этот период подчинено группе армий «Б», штаб которой находился в Познани. В январе 1941 года я узнал, что задачи 17-й армии в предстоящем, нападении на Советский Союз определяет штаб группы армий «А», во главе которой стоял фельдмаршал фон Рундштедт: уже к середине апреля штаб этой группы, получившей теперь название группы армий «Юг», был переведен из Сен-Жермена под Парижем в город Тарное.

Еще в начале февраля по приказу начальника генерального штаба сухопутных сил генерал-полковника Гальдера в Сен-Жермене была проведена оперативная военная игра, которой руководил начальник штаба группы армий «А» генерал-лейтенант фон Зоденштерн. Для участия в игре в Сен-Жермен были командированы начальники штабов и начальники разведотделов штабов 6-й, 17-й и 11-й армий и 1-й танковой группы [все эти соединения вошли затем в группу армий «Юг» на Восточном фронте, которой командовал фон Рундштедт. — Немецк. ред.].

Заданная по игре обстановка соответствовала в основном плану развертывания «Барбаросса», разработанному для нападения на СССР. [279]

Согласно этому плану группа армий под командованием фельдмаршала фон Рундштедта должна была, действуя на южном фланге Восточного фронта, обеспечить прежде всего уничтожение советских вооруженных сил в Западной Украине, то есть западнее Днепра. План предусматривал следующие задачи для соединений, входивших в группы Рундштедта, в порядке их расположения по фронту с севера на юг: 6-я армия с приданной ей первой танковой группой действует на главном ударном направлении всей группы армий; из Люблина и района южнее его она наносит удар по пограничной обороне противника вдоль границы; прорвав ее, танковые авангарды должны были двигаться на Киев и южнее его выйти к Днепру. 17-я армия наносит удар из района Перемышль — Томашув и западнее по Виннице и затем, в зависимости от обстановки, должна была продвигаться дальше в юго-восточном или восточном направлении. Из района Ясс (Румыния) движется в северо-восточном направлении 11-я армия и румынские части (дата начала наступления на этом направлении зависела от развития операций на всем участке группы армий, в частности от продвижения 17-й армии). 4-й воздушный флот под командованием генерал-полковника Лёра должен был обеспечить поддержку действий группы армий с воздуха.

В марте 1941 года командующий 17-й армией генерал фон Штюльпнагель сообщил мне подробности совещания командующих у Гитлера. Гитлер начинает новую войну, рассказал он, чтобы затем сокрушить Англию [то есть используя захваченные советские ресурсы. — Немецк. ред. ]. С одной стороны, Гитлер хочет при этом предупредить нападение Советской России на Германию, а с другой стороны, война против Советской России, которая, по его расчетам, продлится не более трех месяцев, даст ему русское зерно для продовольственного снабжения фронта и тыла, некоторые виды стратегического сырья, которыми богата Украина, и, самое главное, кавказскую нефть для вермахта.

За все время подготовки к войне против СССР вопрос о превентивном нападении со стороны России ни разу серьезно не рассматривался. Необходимые на этот случай оборонительные мероприятия не проводились — ни в пограничных районах, ни в глубине расположения [280] германских войск не было создано никаких укрепленных рубежей. Напротив, чтобы обеспечить внезапность нападения, занятие из районов развертывания исходных позиций оттягивали до последнего момента. Расположение частей Красной Армии в районе действий группы армий «Юг», как свидетельствовали об этом разведсводки Главного командования сухопутных сил, подтверждало наличие у противника лишь оборонительных намерений.

Эта оценка намерений противника не изменилась и в ходе подготовки к захвату Югославии и Греции, начатой весной 1941 года, и после начала кампании на Балканах в апреле 1941 года. На Балканы было брошено три десятка германских дивизий, большая часть которых предназначалась до этого для нападения на Советский Союз. Таким образом, запланированное на май 1941 года нападение на СССР было отложено на четыре-пять недель. В результате этого переброска на Восток значительной части германских войск, дислоцированных во Франции или формировавшихся в самой Германии, была отсрочена, с тем чтобы возможно дольше скрывать от противника подготовку нападения. Это относилось и к 17-й армии. Действовавший на Балканах 49-й горноегерский корпус (1-я и 4-я горноегерские дивизии), а также некоторые дивизии из рейха присоединились к ней позже, чем это было вначале предусмотрено. Если бы руководители Советского Союза собирались напасть на Германию, то они наверняка бы использовали эту временную задержку развертывания противостоявших им германских сил.

В первой половине июня 1941 года штаб 17-й армии посетил командующий 4-м воздушным флотом генерал-полковник Лёр. Он прибыл для того, чтобы обсудить возможные варианты поддержки действий 17-й армии с воздуха. При этом учитывалось, что значительная часть его воздушного флота будет выделена для поддержки операций 6-й армии и 1-й танковой группы, назначенных для операции на главном направлении. Лёр подчеркнул в ходе обсуждения, что «сколько-нибудь серьезного участия в боях советской авиации не предвидится».

После завершения подготовки к нападению на Советский Союз Гитлер и высшие офицеры Главного командования сухопутных сил совершили несколько [281] инспекционных поездок, проверяя боевую готовность войск. Винценц Мюллер пишет об этом следующее:

«В первой половине июня 1941 года в расположение штаба 17-й армии прибыли командующий сухопутными войсками фельдмаршал фон Браухич и начальник генштаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер. Браухич интересовался главным образом положением противника. Он подчеркнул уже известный факт, что развертывание и дислокация частей Красной Армии носят ярко выраженный оборонительный характер. Основная м-асса русских сил на участке группы «Юг» эшелонирована в глубину вплоть до Днепра. В этом районе, по мнению Браухича, и должны были развернуться решающие бои в ходе предстоящего наступления. Стратегические резервы противника находятся в глубине русской территории. Это обстоятельство особенно убедительно подтверждало чисто оборонительные намерения русских.

Браухич отметил, что необходимо принять в расчет формирование новых частей Красной Армии в ходе мобилизации. Однако недостаточная оснащенность, по мнению Браухича, должна была ограничить боеспособность этих частей. Браухич особо подчеркнул значительное превосходство германской авиации над советской.

Генерал-полковник Гальдер, полностью соглашаясь с Браухичем в оценке противника, интересовался прежде всего вопросами руководства предстоящими операциями и взаимодействия отдельных армий группы «Юг» в соответствии с планом развертывания. По его мнению, с самого начала следовало ожидать упорного сопротивления русских не только в пограничных районах, но и во всей полосе наступления вплоть до Днепра. Поэтому он считал, что 17-я армия, даже если она на первых порах и не будет располагать танковыми и моторизованными силами, должна быстро продвигаться к Виннице в целях эффективной поддержки 6-й армии и 1-й танковой группы, наносивших главный удар в направлении Киева. Гальдер не исключал, впрочем, что на отдельных этапах операции будет установлено прямое взаимодействие между частями 17-й армии и 1-й танковой группой. От успешного продвижения 17-й армии будет, кроме того, в значительной степени зависеть, смогут ли 11-я армия и румынские войска развернуть наступление в предельно [282] сжатые сроки. Это в свою очередь должно помешать противнику перебросить с юга значительные силы на главное направление удара группы армий «Юг». Необходимо прочно захватить инициативу и вынудить противника вводить в бой преждевременно и частями новые или высвобожденные с других участков фронта резервы, с тем чтобы громить их поодиночке и не дать возможности свести их в крупные стратегические группировки. От этого прежде всего будет зависеть выполнение главной задачи — уничтожение основных сил противника в районе западнее Днепра.

В середине июня по поручению начальника генштаба сухопутных сил к нам прибыл начальник организационного отдела генштаба полковник Буле, который уже посетил штабы ряда армий и должен был проинспектировать после нас еще несколько армейских штабов. Он сообщил, что после ожидаемого разгрома Красной Армии, то есть самое позднее осенью 1941 года, примерно 60 дивизий будет отведено в Германию и расформировано, чтобы удовлетворить насущные потребности военной промышленности в кадрах. В связи с этим штабу нашей армии поручалось в ходе предстоящих боев изучить боевые качества частей, входящих в ее состав, а затем внести предложения о расформировании наименее боеспособных дивизий. Меня это указание порядком насмешило, но Буле заметил: «К этому времени война с русскими закончится, по крайней мере в основном. Когда она окончательно завершится, конечно, трудно сказать. Спору нет, границы на Востоке еще долго будут тревожить нас. Но задача сейчас состоит в том, чтобы быстро выиграть кампанию, и мы в состоянии это сделать». На мое замечание, что русские могут уклониться от решающих сражений, используя обширные пространства своей страны, Буле возразил: «Они не смогут этого сделать. Не могут же они без боя отдать такие важные для них районы, как Донбасс, Москва или Ленинград. Без них им не продержаться, поэтому они и вынуждены будут вступить в решающие сражения». Когда я указал на пример наполеоновского похода, Буле сказал: «Сейчас совершенно другая обстановка. Самое главное — наша армия уже закалена в боях. Одно это обстоятельство обеспечивает нам превосходство над русскими». [283]

Полученные от Буле указания наглядно показывают, как представляли себе генштаб сухопутных войск и Главное командование вермахта молниеносную войну против СССР».

22 июня 1941 года германская армия вторглась в пределы Советского Союза. Мы находим об этом в архиве В. Мюллера следующую запись:

«Группа армий «Юг» с 22 июня 1941 года, то есть с самого начала боевых действий, встретила ожесточенное сопротивление советских войск. В полосе наступления на участке 17-й армии наиболее сильное сопротивление противник оказал в районе Рава-Русская, где были оборудованы оборонительные позиции, частично укрепленные бетонными сооружениями. 23 или 24 июня русские бросили в бой на этом участке около 3 тысяч курсантов одного из военных училищ, переброшенных в спешном порядке из летних лагерей.

Среди полученных к тому времени сведений о противнике были данные, имевшие принципиальное значение для действий всей группы «Юг». Так, в начале июля было установлено, что русские бросили против 6-й армии Первую Пролетарскую дивизию, которая 22 июня грузилась в эшелоны в Москве. Столь быстрое появление этой дивизии на фронте означало, что советское руководство было вынуждено вводить в бой по частям свои стратегические резервы.

17-я армия преследовала отступающего на восток противника. Сначала она прорвала его оборону на участке Збруж, а затем, в середине июля, — западнее Винницы. Во второй половике июля, продвигаясь на восток, армия натолкнулась в районе Умани на мощную вновь сформированную группировку советских войск, которая была охвачена с севера и востока, а затем и с юга частями 1-й танковой группы, продвинувшейся на юго-восток из района юго-западнее Киева...

Советские войска проявили неожиданную для нас боеспособность. Они стойко оборонялись и переходили в контратаки большего или меньшего масштаба, но всегда яростные и упорные; русские часто сражались до последнего солдата. В то же время в ряде случаев им удавалось в последний момент оторваться от наступающего противника. Измотанные в боях дивизии и [284] подразделения противника пополнялись в кратчайшие сроки и снова вводились в бой...

Нападение на Советский Союз, не завершивший даже первоочередных оборонительных мероприятий, естественно, принесло вначале крупные успехи вермахту. Красная Армия понесла тяжелые поражения и по» кинула ряд важных районов страны. Однако преимущества внезапного нападения и блицкрига были сведены на нет в результате непредвиденного героического сопротивления Красной Армии, которая проявила неожиданную для нас боеспособность в защите своего социалистического отечества. Это снизило боеспособность германских войск и привело к окончательному провалу бредовых планов победоносного блицкрига. Поражение под Москвой, куда были брошены шесть германских армий (около 80 дивизий), развеяло миф о непобедимости гитлеровского вермахта. В результате этого поражения советское руководство перехватило зимой инициативу, навязало вермахту на всем протяжении Восточного фронта тяжелые и кровопролитные отступательные бои и отбросило германские войска на Запад. Поражение под Москвой способствовало также развертыванию и дальнейшему подъему движения Сопротивления во всех оккупированных странах».

С осени 1941 года германское военное командование вынашивало план наступления в район Волги и на Кавказ. В ходе подготовки этой операции 13 ноября 1941 года в Орше состоялось совещание начальников штабов армейских групп и армий у начальника генштаба сухопутных войск Гальдера. На совещании присутствовал также В. Мюллер, сделавший об этом следующую запись:

«Взяв с нас обязательство не говорить друг с другом об обстановке на участках отдельных армий, Гальдер поочередно вызывал к себе всех начальников штабов. Ко мне он, естественно, обратился с вопросом об обстановке на участке 17-й армии. «Хотя я, конечно, в курсе дел, — заявил он, — но мне хотелось, бы убедиться в правильности имеющихся у меня данных». Я ответил, что на нашем участке фронта установлено передвижение частей противника — в последнее время, в частности, в направлении Ростова. В наших пехотных частях осталось сейчас лишь около половины строевого состава. Отдельные дивизии растянуты по фронту на [285] 2,5 и 30 километров. Подвижность армии в настоящее время существенно ограничена. Часть машин застряла в грязи во время сильных осенних дождей, а затем после неожиданно ранних морозов окончательно вышла из строя. Гальдер задал мне затем второй вопрос, заметив» что ответ на него собственно уже вытекает из моего доклада об обстановке на участке армии. «Что вы скажете, — спросил он, — о такой идее: 17-я армия наступает вдоль железной дороги на Миллерово в направлении Сталинграда. 1-я танковая армия [так стала называться с октября 1941 года 1-я танковая группа. — Немецк. ред.] обеспечивает при этом ваш южный фланг, а 6-я армия будет продвигаться левее 17-й армии». Я сказал, что при нынешнем состоянии 17-й армии это исключено. Гальдер согласился со мной. В заключение он, между прочим, сказал, что скоро мы двинемся на Кавказ. Поговорив со всеми начальниками штабов в отдельности, Гальдер еще раз собрал их у себя и заявил, что обнаружил у них полное единодушие в оценке обстановки и что это очень важно и для него самого и для доклада фюреру».

После того как 17-я армия в ходе наступления на Кавказ заняла в сентябре 1942 года Новороссийск, в штаб армии прибыл старший военный адъютант Гитлера Шмундт. В. Мюллер вспоминает о краткой беседе с Шмундтом:

«В сентябре к нам прибыл шеф-адъютант Гитлера и начальник управления кадров сухопутных сил Шмундт. Он беседовал с командующим 17-й армией генерал-полковником Руоффом, в частности по кадровым вопросам и о смещении фельдмаршала Листа [последний был снят 10 сентября с поста главнокомандующего группой армий «А»; на его место в конце ноября был назначен генерал-полковник фон Клейст. — Немецк. ред.], а также о предстоящем решающем наступлении на южном участке фронта.

Шмундт зашел также ко мне. Кратко обсудив со мной обстановку, он сказал: «Не волнуйтесь, Сталинград скоро падет, и это новое серьезное поражение русских изменит всю ситуацию». Далее произошел следующий разговор:

Мюллер. А если русские снова уклонятся от решающего сражения и начнут сосредотачивать, силы для [286] контрнаступления, что тогда? В этом случае мы лишимся инициативы, хотя и являемся наступающей стороной.

Шмундт. Как сказать! Ведь и в этом году русские постоянно откатывались, за исключением лишь операции «Фридерикус-1» [операция 1-й танковой армии и 6-й армии в мае 1942 года против советского наступления в районе Харькова. — Немецк. ред.].

Мюллер. Да, это верно. Однако не следует ли из этого сделать вывод, что в отличие от предыдущего года они как раз и не дают втянуть себя в решающие бои, не располагая достаточными силами. Как бы не повторились события последней зимы!

Шмундт. Исключено! Правда, война в России протекала до сих пор несколько иначе, чем предполагал фюрер. Но теперь мы уже перестроились, и все пойдет на лад. Впрочем, фюрер сказал, что война против Советской России особенно убедительно подтвердила правильность его взглядов. Рано или поздно она все равно началась бы, для Германии же выгоднее было вступить в нее именно в этот момент, после успехов и побед 1940 года, и не только в виду достигнутой военной мощи, но и учитывая боевую готовность германского народа, вдохновленного этими успехами. Позже было бы очень трудно вселить в германский народ и вермахт такую уверенность в победе и вызвать такой энтузиазм. Ход войны против России до сего времени как раз и доказал, насколько правильным было превентивное нападение в 1941 году. Хотя мы и недооценивали военный и экономический потенциал русских, но теперь силы их уже на исходе».

В сентябре 1943 года В. Мюллер был назначен начальником штаба 4-й армии, входившей в группу «Центр». К тому времени фашистский вермахт уже потерпел новое поражение под Курском. Мюллер сделал в связи с этим следующую запись, сохранившуюся в его архиве:

«После Сталинграда германское верховное командование потеряло инициативу, она прочно перешла к Красной Армии, которая начала осуществлять решающий перелом не только на Восточном фронте, но и во всей мировой войне. Еще одна попытка командования и генерального штаба завладеть инициативой под Курском в июле 1943 года, разгромить сосредоточенные там советские соединения, уничтожить наличные советские [287] резервы и выиграть таким образом войну потерпела полное крушение. Это стало ясно уже после нескольких дней советского контрнаступления, в ходе которого вермахт понес огромные потери. В итоге битва под Курском привела к обратным результатам: Красная Армия окончательно захватила инициативу и добилась перелома как на Восточном фронте, так и в ходе всей войны за год до создания второго фронта американцами и англичанами. После Курска вермахт стал терпеть одно поражение за другим. Немецкий восточный фронт постепенно разваливался на куски».

Во время отпуска, после совещания генералов в Зонтхофене, Мюллер встретился в Берлине в экипировочном фонде{1} со своим бывшим сослуживцем по первой мировой войне, сотрудником ведомства Канариса Вальтером Боймельбургом, братом известного в свое время националистического историка Вернера Боймельбурга. В архиве Мюллера мы находим следующую запись о состоявшейся между ними беседе:

«На вопрос Боймельбурга, ожидается ли в ближайшее время на участке группы армий «Центр» наступление русских, я ответил утвердительно. «Хотя с начала марта, — сказал я, — у нас спокойно, но на некоторых участках, и, кстати, на очень важных, ясно видно, что русские готовятся к наступлению. При взгляде на карту становится очевидным, что русские будут наступать прежде всего на участке группы армий «Центр», где наша линия фронта образует глубокий выступ. Боймельбург возразил, что, по сведениям, полученным из Швейцарии, русские продолжат сначала наступление на Украине и против Румынии. Когда я высказал сомнение по этому поводу, Боймельбург заявил: «Главный штаб вермахта все же склоняется к мнению, что в этом году русские начнут наступление именно на южном участке фронта».

После начала Нюрнбергского процесса В. Мюллер сообщил в письме Советскому правительству некоторые известные ему подробности о нападении на Советский Союз. Этот документ, из которого видно также [288] отношение самого Мюллера к этому преступлению фашистов, впервые полностью публикуется:

«Правительству СССР.

На Нюрнбергском процессе впервые были приведены исчерпывающие доказательства, подтверждающие чудовищные преступления нацистов против мира и их варварские методы ведения войны. Эти злодеяния завершились вероломным нападением на Советский Союз, предпринятым в нарушение существовавших соглашений.

Как бывший генерал германской армии, принимавший участие в этой войне, я несу свою долю ответственности и поэтому считаю своим долгом сообщить все известные мне подробности о подготовке и осуществлении нападения на Советскую Россию.

Я прошу поэтому правительство СССР принять изложенные мною данные и предоставить мне возможность сделать публичное заявление по вопросу о нападении Германии на Советский Союз.

Подготовка к нападению на Советскую Россию началась еще в июле 1940 года. Я был тогда начальником оперативного отдела штаба группы армий «Ц», расположенного в Дижоне (Франция). В состав этой группы входили 1-я, 2-я и 7-я армии, осуществлявшие оккупацию Франции. Кроме того, во Франции были дислоцированы: группа армий «А» (командующий Рундштедт), подготавливавшая операцию «Морской лев» (высадка в Англии), и группа армий «Б» (командующий фон Бок). Штаб армейской группы «Б» был переведен в июле на восток в город Познань. Группа «Б» была усилена рядом соединений, дислоцированных во Франции; в число их входили: 12-я армия (командующий фон Лист), 4-я армия (командующий фон Клюге) и 18-я армия (командующий фон Кюхлер), несколько армейских корпусов и около тридцати дивизий, большая часть которых входила до этого в состав армейской группы «Ц» (командующий фон Лееб).

Сразу после завершения кампании на Западе был получен приказ Главного командования сухопутных сил о демобилизации двадцати дивизий. Однако этот приказ был вскоре отменен. Дивизии были не демобилизованы, а лишь отведены в Германию с предоставлением отпусков личному составу и таким образом могли быть вновь отмобилизованы в краткие сроки. [289]

Эти два мероприятия — переброска почти полмиллиона человек в пограничные с Россией районы и отмена приказа о демобилизации около 300 тысяч человек — явились первыми признаками того, что уже в июле 1940 года существовали планы войны на Востоке.

Следующим этапом подготовки нападения Германии на Советский Союз было поступившее в сентябре 1940 года письменное распоряжение генштаба сухопутных сил о сформировании в Лейпциге новой 11-й армии, а также нескольких армейских корпусов и примерно сорока пехотных и танковых дивизий. Формирование этих новых частей и соединений осуществлялось начиная с октября 1940 года главным образом в Германии и частично во Франции под общим руководством командующего войсками резерва генерал-полковника Фромма.

В конце сентября 1940 года я был вызван в Главное командование сухопутных сил в Фонтенбло. Там я получил от обер-квартирмейстера генштаба сухопутных сил генерал-лейтенанта Паулюса (впоследствии фельдмаршала) устный приказ о переводе нашего штаба к 1 ноября в Дрезден, а подчиненного нам штаба 2-й армии (командующий — генерал-полковник фон Вейхс) — к тому же сроку в Мюнхен. Нам было поручено руководить боевой подготовкой упомянутых выше вновь формируемых сорока дивизий. Этот приказ, поступивший к нам затем в письменном виде за подписью начальника генштаба Гальдера, был выполнен в назначенный срок. Упомянутые сорок дивизий были введены в действие с самого начала нападения на Советский Союз.

В начале декабря 1940 года мой непосредственный шеф начальник штаба группы армий «Ц» генерал-лейтенант Бреннеке получил от начальника генштаба Гальдера оперативную схему — предварительный проект оперативного плана нападения на Советский Союз. Этот проект был передан ему на заключение. В середине декабря состоялось обсуждение этого плана у начальника генштаба сухопутных сил генерал-полковника Гальдера с участием начальника штаба группы армий «Б» (командующий — фон Бок, ставка — Познань) генерала пехоты фон Зальмута и начальника штаба армейской группы «А» (командующий — фон Рундштедт ставка — Сен-Жермен, [290] близ Парижа) генерала пехоты фон Зоденштерна.

По возвращении от Гальдера мой начальник сообщил мне о предстоящей войне против Советской России и сказал, что разработка плана сосредоточения и развертывания в соответствии с утвержденным оперативным планом уже началась. Далее Бреннеке сообщил мне, что штаб группы армий Бока в Познани вначале будет по-прежнему осуществлять руководство всеми войсками, расположенными вдоль восточной границы, а затем, согласно оперативному плану, будет преобразован в группу армий «Центр». Позже наш штаб будет переименован в штаб группы армий «Север» и переведен в Восточную Пруссию. Группа армий Рундштедта, которая пока еще находится во Франции, будет впоследствии действовать в качестве группы армий «Юг» на южном участке Восточного фронта. Мне лично Бреннеке передал приказ от Гальдера немедленно направиться в Закопане, близ Кракова, для создания штаба 17-й армии, начальником которого я назначен тем же приказом. Эта армия должна была впоследствии действовать на Восточном фронте в составе группы армий Рундштедта,

До начала военных действий 17-й армии была поручена охрана границ вдоль верхнего течения реки Сан и по реке Буг на протяжении примерно 600 километров, На самой границе стояли лишь два корпуса, состоявшие всего из четырех дивизий, рассредоточенных по фронту. Зато в 250–300 километрах западнее, в Верхней Силезии, был дислоцирован еще один армейский корпус, состоявший из шести дивизий. Значительное удаление от границы основных сил являлось общей тактикой германского командования, рассчитанной на то, чтобы скрыть от русских сосредоточение наших войск и ввести их в заблуждение относительно своих истинных целей.

Поскольку основной задачей армии являлась подготовка к нападению на Советскую Россию, командование ее в этот период уделяло основное внимание боевой подготовке войск и штабного аппарата.

В конце января 1941 года на основании переданного по телеграфу приказа начальника генштаба Гальдера я был командирован в штаб группы армий Рундштедта в Сен-Жермен, близ Парижа, для участия в военной [291] игре. В ходе игры отрабатывалось «наступление из Румынии и южных районов Польши на Киев и далее в южном направлении». Заданная обстановка предусматривала участие румынских войск и в общих чертах соответствовала полученному позднее плану развертывания, о котором я скажу ниже. Ведущим был начальник штаба группы армий Рундштедта. Участие в этой игре принимали: сам Гальдер, начальники штабов 6-й армии (полковник Гейм), 11-й армии (полковник Велер), танковой группы Клейста (полковник Цвиклер), а также несколько генералов 1-й танковой группы. Игра проводилась с 31 января по 2 февраля 1941 года в квартире штаба группы армий Рундштедта. В результате участники единодушно пришли к выводу о необходимости максимального сосредоточения танковых сил. В начале февраля, после моего возвращения из Франции, в Закопане прибыл вновь назначенный командующий 17-й армией генерал пехоты фон Штюльпнагель (Генрих), до этого возглавлявший комиссию по перемирию с Францией.

Примерно в то же время штаб группы армий Рундштедта получил первый приказ о развертывании по плану «Барбаросса». Так был назван план подготовки нападения на Советский Союз. В штабных документах 17-й армии я в целях сохранения строжайшей конспирации обозначил этот план условными цифрами; название «Барбаросса» употреблялось только в исходящих документах, направляемых в вышестоящие инстанции.

Этот первый приказ о развертывании ставил главным образом исходные задания по разведке и по проведению других подготовительных мероприятий, как-то: наведение мостов, строительство дорог и т. д.

Затем поступили указания от генерал-квартирмейстера генштаба сухопутных сил по вопросам снабжения в ходе наступления. Согласно этим указаниям, склады следовало перенести как можно ближе к русской границе для обеспечения намеченного наступления.

В середине февраля 1941 года по приказу Рундштедта, который все еще оставался во Франции, командованию 17-й армии была придана рабочая группа от штаба 6-й армии, также находившегося во Франции. Эта труппа должна была провести организационную подготовку развертывания 6-й армии, которая, как и намечалось, [292] действовала впоследствии под командованием фельдмаршала фон Рейхенау в составе группы армий Рундштедта на Восточном фронте, севернее 17-й армии. Эта группа, возглавлявшаяся начальником оперативного отдела штаба 6-й армии полковником Вёльтером, работала под моим наблюдением как отдел нашего штаба. Таким образом, у противника должно было создаться впечатление, что нашей задачей по-прежнему является лишь оборона границы.

В середине апреля 1941 года в штаб 17-й армии поступил окончательный приказ о развертывании по плану «Барбаросса». Одновременно Рундштедт со своим штабом был переведен из Франции в Тарнов (Польша),

Полагая, что этот приказ о развертывании ныне известен советским инстанциям, я не буду останавливаться здесь на этих аспектах плана «Барбаросса».

Таким образом, если до того момента с военной точки зрения речь шла лишь о подготовке нападения на Советский Союз, то теперь были даны конкретные указания об осуществлении этого плана. В этой связи я хотел бы откровенно сказать, что на основании всех подготовительных мероприятий, проводившихся с июля 1940 года, и моему тогдашнему начальнику, командующему 17-й армией генералу пехоты фон Штюльпнагелю (Генриху), и мне самому и другим уже в апреле 1941 года было абсолютно ясно, что дело идет к новой агрессивной войне. Это подтверждали все описанные выше подготовительные мероприятия: переброска войск с Запада на Восток, формирование многочисленных новых частей в самой Германии, необычное размещение войск вдоль восточной границы в тот период, когда на самой границе находились лишь незначительные силы, а основная масса войск была оттянута на 200–300 километров к западу. Об этом свидетельствовали, наконец, и оперативная схема, составленная главным командованием сухопутных сил в декабре 1940 года, которая предусматривала выход на дальние рубежи в глубине России, и военная игра в Сен-Жермене, главным содержанием которой являлся захват Украины и боевая подготовка войск, носившая ярко выраженный наступательный характер, и методы маскировки и дезориентации противника. Последним звеном в этой цепи явился апрельский приказ о развертывании, подтвердивший, что [293] ближайшие цели наступления находятся уже в глубине советской территории, как это и было предусмотрено в упомянутой оперативной схеме Главного командования сухопутных сил.

Хочу привести еще два факта, являющихся, по моему мнению, важным доказательством подготовки к агрессии против Советского Союза.

1. В приказе от апреля 1941 года было специально оговорено, что развертывание и переброску основных сил к границе следует провести как можно позже — перед самым началом наступления. Сама по себе эта тактика является обычной. Однако если бы нам действительно угрожало нападение со стороны русских, как это в течение восьми месяцев утверждало верховное командование вермахта, и если именно этим и объяснялись наши подготовительные мероприятия, то подобная оттяжка развертывания противоречила бы всякой логике, ибо давала бы наступавшему противнику выигрыш времени и пространства.

2. В подтверждение мнимой угрозы со стороны русских верховное командование вермахта не уставало твердить о сосредоточении крупных соединений Красной Армии на границе. Однако это утверждение находилось в явном противоречии с таким мероприятием, как упомянутое выше размещение складов снабжения вблизи границы. Это мероприятие осуществлялось генерал-квартирмейстером сухопутных сил по приказу верховного командования вермахта. Все это доказывает, что последнее целиком и полностью поддерживало агрессивные планы нацистского руководства.

Таковы чисто военные доказательства нацистской агрессии. Еще более очевидной была ее политическая подготовка. В начале сентября 1943 года в одном из лесных лагерей западнее Смоленска проездом на фронт я беседовал с начальником штаба группы армий «Центр» генерал-лейтенантом Кребсом, с тем самым, который в 1939 году входил в состав немецкой делегации на германо-русских переговорах, закончившихся подписанием договора о ненападении. Он, между прочим, сообщил мне, что делегация получила тогда от Гитлера указание идти на любые уступки русским. Эти высказывания Кребса недвусмысленно свидетельствуют о том, что заключение договора с СССР было лишь уловкой со [294] стороны нацистов и преследовало единственную цель — прикрыть подготовку к агрессии против Советского Союза. Это доказывает и следующий эпизод.

В начале 1943 года я встретился на аэродроме в Полтаве с адъютантом Гитлера и доверенным лицом Кейтеля и йодля Шмундтом, в то время еще полковником. В связи с тяжелой обстановкой на участке моей армии я спросил тогда Шмундта, нужна ли была вообще эта война с Россией. По словам фюрера, ответил Шмундт, эта война все равно должна была начаться, а после наших побед на Западе поднять немецкий народ на борьбу против России было легче.

Таким образом, подписание договора для отвода глаз, вероломное его нарушение и агрессия — все это звенья одной цепи, подтверждающие общую вину нацистских руководителей, таких, как Риббентроп, Геринг, «колонизатор России» Розенберг и их пособники из верховного командования вермахта Кейтель и Йодль.

Война, навязанная Советской России, была захватнической войной. Поэтому она неизбежно сопровождалась жестокостью и другими преступлениями, возведенными в систему нацистскими и военными поджигателями войны. Перед вторжением в Россию Гитлер вместе с приказом о задачах СС по истреблению населения издал и чреватый тяжелыми последствиями приказ, отменивший уголовную ответственность солдат за преступные действия против мирного населения. Советники Гитлера из верховного командования вермахта несут наряду с Гитлером ответственность за этот приказ.

Нацистские руководители хотели превратить Россию в колонию, и в этом вопросе я располагаю конкретным доказательством. Генерал пехоты фон Зоденштерн, начальник штаба группы армий «Юг», ездил в начале июня 1942 года по служебным делам в ставку Гитлера в Восточной Пруссии. Во время обеда Гитлер заявил, что он собирает теперь все книги о методах колонизации, чтобы применить эти методы при «колонизации России».

В заключение мне хотелось бы особо остановиться на военном преступнике Кейтеле, которого, судя по всему, до самого конца не покидала мысль о новых захватах и кровопролитии. 5 мая 1944 г. на генеральском совещании в Зонтхофене (в так называемом Орденском [295] замке нацистской партии) он произнес перед ста двадцатью генералами всех родов оружия, в числе которых находился и я, речь о нацистском влиянии в армии. Касаясь вопроса о военном положении, он, в частности, сказал: «Мы снова вернем потерянные на Востоке богатейшие русские земли». И это было сказано накануне нашего полного разгрома! Вдобавок Кейтель недвусмысленно пригрозил: «Я прикажу расстреливать офицеров, которые усомнятся в нашей победе».

Винценц Мюллер,

генерал-лейтенант, бывший

командующий XII армейским корпусом

Лагерь для военнопленных,

8.1.1946 г.

[296]

На новый путь

Летом 1944 года группа армий «Центр» была разгромлена Красной Армией. В начале июля войска 2-го Белорусского фронта окружили под Минском 4-ю армию, входившую в состав этой группы. Командующий 4-й армией Типпельскирх еще до этого покинул расположение армии, передав командование генерал-лейтенанту Винценцу Мюллеру, командиру XII армейского корпуса. В личном архиве В. Мюллера сохранились следующие записи, посвященные событиям тех дней:

«Во второй половине июня 1944 года советские войска начали наступление на армейскую группу «Центр» (командующий — генерал-фельдмаршал фон Буш) с целью ее полного разгрома и уничтожения. Наступление на участке 3-й танковой армии в районе Витебска началось 23 июня, а на участке 9-й армии в районе Бобруйска — 24 июня; на участке 4-й армии (XII и XXVII армейские корпуса и XXXIX танковый корпус) — центральном участке фронта всей группы — русские наносили лишь вспомогательный удар. Главный удар был направлен на фланги группы. На участке XII армейского корпуса, которым я командовал, советские войска вообще в наступление не перешли и вначале оставались на прежних позициях.

Утром 28 июня штаб нашего корпуса получил по телефону указание командующего 4-й армией генерала пехоты фон Типпельскирха начать в ночь с 29-го на 30-е отход в западном направлении в район южнее Минска.

Утром 1 июля я был вызван по радио на командный пункт генерала фон Типпельскирха у моста через реку Березину (около местечка Березине) и получил от него [297] следующие устные указания: «Советские войска приближаются к Борисову (город Борисов, расположенный на берегу реки Березины севернее Березино, к началу советского наступления находился примерно в ста километрах к западу от линии фронта). Обстановка на участке 9-й армии неясна. Вообще говоря, мое место здесь, но начальник штаба убедил меня, что мы можем помочь 4-й армии, лишь покинув район непосредственных боевых действий. По некоторым, пока не подтвержденным данным из штаба группы нам на помощь идет 5-я танковая дивизия. Я уполномочиваю вас отдавать все необходимые приказания по армии в том случае, если будет прервана связь [то есть связь с Типпельскирхом и его штабом, отошедшим в тыл. — Немецк. ред. ]. Ближайшей задачей 4-й армии является дальнейшее отступление с выходом в район 50–60 километров южнее Минска».

«Уже сейчас видно, что это — тяжелое поражение, но последствия его пока трудно предвидеть, — добавил Типпельскирх. — Нам остается лишь одно — попытаться вывести как можно больше людей из окружения».

Отступление XII армейского корпуса сначала шло планомерно. Однако уже в лесах западнее и южнее Могилева участились ночные засады партизан, их огневая мощь нарастала. Находившиеся на фронте перед XII корпусом советские части не оказывали большого давления на наш арьергард, так как их командование знало, что мы сами движемся в готовящийся котел и что иного выхода у нас нет. Примерно 3 или 4 июля XII корпус вошел в соприкосновение с блокирующими советскими подразделениями, которые все более усиливались за счет частей прорыва.

Одновременно возникли новые трудности: полностью прекратилось снабжение. В результате боев с партизанами и регулярными советскими войсками часть наших подразделений была раздроблена, связь постоянно прерывалась. Мы потеряли ориентировку, ибо карт района боевых действий у нас не было. Не только с соседних, но и с более отдаленных участков фронта — из-под Витебска — в наше расположение пробивались многочисленные группы солдат, отставших от своих частей; некоторые из них были без оружия. Стали прибывать и раненые, их везли целыми обозами на крестьянских подводах, и [298] по нескольку дней не оказывали им медицинской помощи.

Все эти трудности, как и общее положение на фронте, оказали деморализующее воздействие на части XII корпуса. Процесс разложения усиливался по мере того, как советские войска во взаимодействии с партизанами, завершив общее окружение в районе юго-восточнее Минска, стали окружать отдельные части и соединения, попавшие в этот огромный котел. Наши попытки прорвать это кольцо были тщетны. Штаб нашего корпуса был рассеян. 5 июля мы направили в тыл последнюю радиограмму: «Сбросьте с самолета хотя бы карты местности, или вы уже списали нас?» Ответа не последовало.

Положение стало совершенно безвыходным. 7 июля я обратился к офицерам и солдатам с предложением прекратить бессмысленное сопротивление и вступить в переговоры с русскими о капитуляции. Однако все настаивали на новых попытках прорвать кольцо окружения.

Каждый день дальнейших боев стоил нам бессмысленных жертв. Поэтому я около четырех часов утра 8 июля 1944 года в сопровождении одного офицера и горниста выехал верхом из нашего расположения и направился наугад навстречу русским, ориентируясь по огню их артиллерии. Мы наткнулись при этом на охрану штаба крупного артиллерийского соединения; меня немедленно препроводили к одному из старших советских офицеров. Я рассказал ему об обстановке в котле и заявил, что хочу отдать приказ о прекращении сопротивления, но не располагаю больше средствами довести этот приказ до моих подчиненных. Советский командир выразил готовность помочь мне в этом. Тогда я продиктовал одному из немецких военнопленных приказ о прекращении сопротивления, который был тут же отпечатан на немецкой пишущей машинке. Этот приказ был затем размножен и сброшен с советских легких самолетов над скоплениями германских солдат на территории котла. Я решился на этот шаг, кроме всего прочего, еще и потому, что, предвидя свое неизбежное пленение, не хотел оставлять своих офицеров и солдат на произвол судьбы».

Приказ, отданный Винценцем Мюллером по частям 4-й армии, гласил: [299]

«8.7, 1944 года.

Всем солдатам 4-й армии, находящимся в районе к востоку от реки Птич!

Наше положение после многодневных тяжелых боев стало безнадежным. Мы выполнили свой долг. Наша боеспособность практически сведена на нет, и рассчитывать на возобновление снабжения не приходится. По сообщению верховного командования вермахта, русские войска стоят уже под Барановичами. Путь по течению реки блокирован, и прорвать кольцо своими силами мы не можем. У нас огромное количество раненых и солдат, отбившихся от своих частей.

Русское командование обещает:

а) медицинскую помощь всем раненым;

б) офицерам оставить ордена и холодное оружие, солдатам — ордена.

От нас требуется: собрать и сдать в исправном состоянии все наличное оружие и снаряжение.

Положим конец бессмысленному кровопролитию!

Приказываю:

Немедленно прекратить сопротивление; собраться группами по 100 человек и более под командованием офицеров или старших по» званию унтер-офицеров; сконцентрировать раненых в пунктах сбора; действовать четко, энергично, проявляя товарищескую взаимопомощь. Чем большую дисциплинированность мы покажем при сдаче, тем скорее будем поставлены на довольствие.

Настоящий приказ надлежит распространять устно и письменно всеми имеющимися в распоряжении средствами.

Мюллер,

генерал-лейтенант и командующий

XII армейским корпусом».

9 июля 1944 года В. Мюллер имел беседу с одним военнопленным немецким фельдфебелем, уполномоченным Национального комитета «Свободная Германия» (НКФД) по работе среди немецких солдат, который описал ее впоследствии в органе НКФД газете «Фрейес Дейчланд». Поздоровавшись с фельдфебелем и осведомившись, кто является его непосредственным руководителем, Мюллер испытующе посмотрел на него и [300] спросил: «Вы явились ко мне как представитель Национального комитета «Свободная Германия»?»

Получив утвердительный ответ, Мюллер заявил:

«Еще находясь в германской армии, я много читал и слышал о деятельности Национального комитета. Нам не было ясно, однако, действует ли этот комитет свободно и самостоятельно как немецкая организация. Поэтому я и спросил вас сначала о вашем руководстве. Кроме того, мы считали, что от исхода войны зависит само существование Германии; я лично был в этом убежден. Новая катастрофа, разгром, группы армий «Центр», конечно, на многое открыла мне глаза...»

После того как уполномоченный НКФД указал на необходимость свержения Гитлера для спасения Германии, Мюллер сказал:

«Нужно время, чтобы после всего пережитого, после огромного напряжения тяжелых боев и отчаянных попыток прорвать кольцо, осмыслить все это заново. Сейчас мне ясно одно: война проиграна и мы должны с ней покончить. Отдав вчера приказ о немедленном прекращении сопротивления, я сделал это по велению разума и из гуманных побуждений».

В первые дни пребывания в плену В. Мюллер проанализировал причины поражения группы армий «Центр». Результаты своих размышлений он подытожил в заявлении, переданном представителям Национального комитета «Свободная Германия». Газета «Фрейес. Дейчланд» в номере от 23 июля 1944 года опубликовала следующий отрывок из этого заявления:

«Не имея с 4 июля 1944 года никакой связи с командованием и другими частями, я отдал 8 июля приказ солдатам 4-й армии прекратить сопротивление в районе Минска. Я действовал при этом исключительно по собственному усмотрению.

С имевшимися в моем распоряжении силами и средствами я не был в состоянии прорваться на юго-запад. Общая обстановка: занятие русскими войсками Барановичей и их выход в район западнее этого города, продвижение крупных русских соединений на запад от района окружения — все это сделало дальнейшее сопротивление бессмысленным и заставило отказаться от последних надежд на помощь с запада. Снабжение наших частей прекратилось; мы располагали лишь очень слабой [301] артиллерией и почти не имели противотанковых средств.

В этой ситуации я лично вступил в переговоры с командованием частей Красной Армии, расположенных в данном районе. Получив заверения, что нам гарантируют почетные условия сдачи и уход за ранеными, я приказал своим частям прекратить сопротивление с полудня 8 июля 1944 года. 10 июля 1944 года я повторил этот приказ, подписанный также генералом пехоты Фёлькерсом, поскольку мой первый приказ не дошел до всех подразделений, расчлененных на небольшие по составу боевые группы.

Ответственность за, судьбу вверенных мне частей, обескровленных в боях и все еще ждавших помощи, большое количество отставших солдат, которые группами и поодиночке присоединялись к ним, наконец, жестокие страдания раненых — все это заставило меня задуматься над причинами катастрофы и сделать соответствующие выводы.

Еще в середине мая было известно, что русские готовят наступление на нескольких направлениях: у реки Пронь, вдоль шоссе Москва — Минск, а также, насколько я знал, в районе Витебска. Общая обстановка у противника была мне неизвестна. Следовало учитывать, что русские летом бросят в наступление пополненные и свежие ударные соединения. У нас же еще до начала русского наступления некоторые дивизии были вынуждены «отдать взаймы» целые батальоны. В результате наши подразделения накануне тяжелых боев оказались раздробленными и рассредоточенными, что и сыграло впоследствии роковую роль.

Но и после того как русские в ходе своего наступления неожиданно быстро прорвали фронт на нескольких широких участках, мы не сделали единственно правильного вывода из создавшегося положения. Из-за отсутствия резервов необходимо было как можно быстрее оторваться от противника. Мы же, напротив, получили приказ удерживать позиции, несмотря на то что прорвавшиеся подразделения противника уже охватывали нас с флангов.

Если наше верховное командование, исходя из своей оценки обстановки, считало необходимым концентрацию стратегических резервов на других участках фронта, то [302] следовало бы своевременно выровнять фронт и ликвидировать «выступы», подобные тому, который образовала линия фронта на нашем участке. Наша порочная стратегия привела к уничтожению целого ряда частей и соединении, не говоря уж о дальнейших последствиях, которые и сегодня еще трудно предвидеть.

Поражение группы армий «Центр», в котором повинно наше командование, настолько поколебало доверие к нему, что его уже невозможно было восстановить. Сколько немецкой крови было пролито напрасно! Как все это скажется на моральном состоянии наших войск на других участках фронта и каковы будут последствия этого разгрома для дальнейшего хода войны? Понесенное поражение вызвало у нас чувства горечи и гнева, направленные против нашего верховного командования, которое обманывало нас, постоянно твердя, что силы русских на исходе. Оно ничего не предприняло, чтобы улучшить наше положение: не провело своевременно операций, направленных на срыв планов противника, и не оказало нам помощи впоследствии. Верховное командование по существу предало вверенную ему армию, выполнявшую свой долг на поле боя. Его дилетантские методы, безответственность и азартная игра ва-банк нанесли нам удар в спину. Логическим завершением этого обмана и предательства явился лозунг «Победа или смерть!». Германский народ хотят принести в жертву ради того, чтобы дать возможность кучке нацистских фюреров «величественно» сойти со сцены. Но народ живет и будет жить, тогда как существование правительств всегда ограничено историческими рамками.

Смятение в умах наших военачальников не в последнюю очередь было вызвано лживыми, противоречащими друг другу установками верховного командования, которое возвещает, что «война решается на Западе», и тут же, не переводя дыхания, провозглашает, что «большевизм — главный враг» и что «враг у восточных ворот рейха». Нас убеждают в том, что решающим фактором остается моральное состояние войск, и одновременно обещают нам спасительное «новое оружие». Вывод один: наше положение безвыходно. Нужно покончить с виновниками всех обрушившихся на нас бедствий и проложить обманутому и побежденному германскому народу новый путь в семью миролюбивых народов. [303]

О победе Германии не может быть и речи. Вся стратегия Гитлера — это цепь непрерывных поражений, причиной которых является пренебрежение к противнику и переоценка своих сил.

Для того чтобы спасти Германию, надо устранить Гитлера. У меня, как и у многих других офицеров старой школы, это не вызывает сомнений».

На 12-м заседании Национального комитета «Свободная Германия», состоявшемся 3 августа 1944 года, принял участие и В. Мюллер вместе с другими военнопленными генералами бывшей группы армий «Центр». В своем выступлении Мюллер, в частности, заявил:

«Решающий кризис наступил для Германии значительно раньше, чем его ожидали в результате внезапной катастрофы — развала значительной части Восточного фронта и вторжения в Европу, осуществленного на Западе.

Это катастрофическое военное положение уже вызвало последствия внешнеполитического порядка: Турция разорвала отношения с Германией; Болгария, бывшая союзница Германии, требует вывода германских войск со своей территории; военные и экономические ресурсы Румынии на исходе, и маршал Антонеску уже пытается установить контакты с оппозицией; в Венгрии началось открытое брожение, антиправительственные настроения там усиливаются; в Финляндии ушли в отставку президент и премьер-министр — сторонники продолжения войны на стороне Германии. Все это ведет к полной политической изоляции Германии.

Гитлер пытается еще удержать народ и вермахт в повиновении, обещая дать им секретное сверхоружие или найти какой-то политический выход из создавшегося положения. Но прежде всего он старается запугать страну призраком большевизма и повторением катастрофы 1918 года.

Каждый солдат знает, что никакое оружие само по себе не может решить исход войны. Это недавно признал даже Геббельс.

Упомянутая выше прогрессирующая внешнеполитическая изоляция Германии и нарастающая мощь ударов противника с востока, запада и юга не оставляют никакой надежды на «спасительные» внешнеполитические маневры. [304]

Советский Союз — это государство, которое до нападения на него Гитлера никогда не угрожало нашей стране. Идеологическое влияние большевизма на немецких коммунистов было всегда исключительно внутренним делом Германии.

Наконец, сравнение с 1918 годом — подлая ложь. «Удар кинжалом в спину» — это легенда, и об этом заявил не кто иной, как сам Людендорф в своем докладе имперскому правительству после начала наступления свежих американских войск 8 августа 1918 года. Силы Германии были тогда на исходе. В настоящее время положение еще более катастрофическое.

Гитлеровский режим обанкротился. Германский народ стоит на краю гибели. Велением времени является сплочение германского народа ради спасения того, что еще можно спасти! Надо прекратить бессмысленное кровопролитие и предотвратить новые разрушения. Теперь уже каждому ясно, к каким гибельным последствиям привела нас национал-социалистская идеология с ее демагогией и бредовыми планами мирового господства. Вся нацистская система держится на насилии и терроре против собственного народа.

Разыгрывая из себя героев, преступные правители Германии намереваются мобилизовать последние силы народа и бросить их в мясорубку. Речь идет уже о призыве в армию пятнадцати — и шестнадцатилетних подростков, а также лучших высококвалифицированных немецких рабочих, столь необходимых для грядущего восстановления Германии; их хотят «разбронировать» и превратить накануне. полного разгрома в пушечное мясо.

Лживая пропаганда и разветвленная система слежки до сих пор не давали возможности противникам Гитлера объединиться для решительных действий. Вооруженные до зубов эсэсовские убийцы грозили потопить в крови любое выступление против Гитлера.

Однако положение изменилось. Война проиграна. Каждый мыслящий немец видит теперь, что неоспоримые факты опровергают лживую пропаганду. Поэтому появилась реальная возможность ослабить систему слежки, выявить нацистских соглядатаев и даже привлечь на свою сторону некоторых из них, заблуждающихся или запуганных. Мир не может понять, почему [305] германский народ терпеливо влачит свои рабские цепи и не положит конец войне и гитлеровскому режиму. Следует развернуть работу по созданию нелегальных антигитлеровских организаций и начать массовую борьбу за свержение нацистского режима.

Против террора Гиммлера есть лишь одно средство: насилию надо, не колеблясь, противопоставить насилие во имя жизненных прав германского народа. Но неорганизованное, разобщенное и безоружное наше население бессильно. Только вермахт в состоянии начать открытую борьбу против нацизма. Иначе это завершат войска противника без нашей помощи. Восстание генералов 20 июля, предвидевших военную катастрофу, окончилось неудачей. В распоряжении генералов не было достаточно сильных, надежных военных частей. Заговорщики не опирались на организованную силу и поддержку широких сочувствующих им слоев народа.

Только единый фронт всех немцев, настроенных против гитлеровского режима, от консерваторов до коммунистов, всех противников нацистского режима, независимо от социального положения и религиозных убеждений, только новое германское государство, созданное на демократической основе, только подлинно миролюбивая политика и упорный труд могут преодолеть последствия гитлеровского банкротства и повести Германию к лучшему будущему. К процветанию и благосостоянию наш народ может прийти, лишь став на путь искреннего сотрудничества со всеми народами и прежде всего опираясь на тесную дружбу с Советским Союзом. У нас остаются буквально считанные минуты! Если мы сами не свергнем гитлеровский режим и не покончим таким образом с бессмысленной войной, война пройдет по территории Германии, сея .смерть и разрушения. Мы покроем себя несмываемым позором, если союзные державы сами решат стоящую перед нами задачу обновления Германии. С каждым новым днем войны условия будущего мира становятся все тяжелее.

Жизненные интересы и честь нации требуют, чтобы вермахт силой устранил нынешнюю систему и чтобы все слои германского народа поддержали его в этой борьбе».

5 сентября 1944 года В. Мюллер впервые выступил с комментариями в радиопередачах комитета «Свободная [306] Германия», в которых он впоследствии принимал активное участие. Он сказал следующее:

«Дорогие соотечественники на фронте и в тылу! Близится военный разгром гитлеровской Германии. События развиваются с нарастающей быстротой. Гитлеровская система союзов на юго-востоке Европы рухнула. Фронт в этом районе разваливается. В этом нет ничего неожиданного. Переворот в Румынии назревал уже несколько недель. Германское верховное командование не могло не знать о подготовке русского наступления на румынском фронте. И снова Гитлер, этот, с позволения сказать, «полководец», проявил полную беспомощность. Он упорно бездействовал, даже не пытаясь предотвратить надвигающуюся катастрофу. Он отлично знал, что резервы с этого участка фронта были переброшены в Польшу и во Францию. Знал он и об обострившихся противоречиях между Румынией и Венгрией, и все же он ничего не предпринял, обрекая таким образом еще две армии на уничтожение. После крушения гитлеровской обороны на Балканах Балканский фронт союзников становится реальностью. Народная армия маршала Тито, которая до сих пор вела ожесточенную партизанскую войну, теперь благодаря объединению с русскими и румынскими войсками получила возможность вести наступательные операции. При этом она может рассчитывать и на поддержку западных союзников, успешно развивающих наступление в Италии, и прежде всего на Адриатическом побережье.

Таким образом, на юго-востоке назревает новый удар союзников, на этот раз в направлении Вены. Какие силы противопоставит им здесь Гитлер, это будет в первую очередь зависеть от того, сколько войск он сможет еще оттянуть с Балкан, из Греции, с Крита, с Карпат и из Венгрии.

Между Карпатами и Балтийским морем уже сосредоточены значительные силы русских, готовые к штурму «крепости Германии».

На западе, несмотря на огромные потери, Гитлеру не удалось создать стабильной линии фронта от берегов Ла-Манша до швейцарской границы, то есть на участке протяженностью около 600 километров. Танковые авангарды союзников уже завязали бои у «Западного вала». Перед Гитлером стоит теперь задача закрепиться на [307] этих оборонительных рубежах раньше, чем союзники их преодолеют. При этом следует учесть, что основные силы союзников еще на подходе и мощь их наступления постоянно нарастает. Франция, по существу, уже потеряна для Гитлера.

Войска союзников на востоке, юго-западе и западе готовятся перенести наступательные операции на территорию Германии, а это значит, что война вступает в свою последнюю стадию.

Каковы перспективы у Гитлера в этой борьбе? Прежде всего следует ожидать небывалых по силе воздушных ударов союзников по Германии. Германская авиация, которая и до этого не могла оказать действенного сопротивления, союзникам, вскоре окажется вообще не в состоянии поддерживать наши войска с воздуха и защищать территорию Германии от воздушных налетов. А наступление союзников теперь будет непрерывно нарастать по мере сокращения линии фронта и концентрации сил противника на границах Германии. У Гитлера нет больше стратегических резервов внутри страны, на которые он мог бы опереться в этой тяжелой борьбе. Значительная часть немецких войск все еще обороняется на безнадежных позициях за пределами Германии. Проведя вторую тотальную мобилизацию, Гитлер до конца исчерпал свои резервы. Наличных материальных запасов надолго не хватит. Шквал воздушной войны вскоре еще сильнее обрушится на военную промышленность, а главное — на коммуникации. Это в свою очередь роковым образом отразится как на перебросках войск, так и на снабжении вермахта и всего населения страны.

Предстоящее наступление союзников на Германию станет для вермахта и германского народа новым гигантским Сталинградом.

Что ожидает немецкие части, находящиеся сейчас на рубежах вне пределов Германии? Что могут они сделать на завершающем этапе войны? Стратегические позиции, которые Гитлер еще удерживает вне Германии, эти остатки хваленого «европейского оборонительного пояса», не помешают союзникам развернуть генеральное наступление на Германию. Если даже Гитлер и сумел бы своевременно оттянуть часть этих сил, они не имели бы решающего значения в обороне сравнительно [308] небольшой территории Германии. Но, сковывая силы противника на внешних рубежах, как это делают по приказу Гитлера группа армий «Север», окруженная в Прибалтике, или германские, дивизии в Финляндии, они вообще не могут повлиять на ход событий ввиду подавляющего превосходства союзников. К тому же оккупационные немецкие войска в таких странах, как Норвегия и Дания, не выполняют и этой задачи. Готовясь к решающим операциям, противник может вообще сбросить со счета эти районы.

И в подобной стратегической обстановке германская пропаганда еще пытается обмануть народ и вермахт, болтая об успешных перспективах и «конечной победе»! Это преступное безумие, подстрекательство к самоубийству! С военной точки зрения развязанная Гитлером война была проиграна уже с момента-нападения на Советский Союз. Такие лозунги, как «Европа — неприступная Крепость» и «Время работает на нас», из-за колоссального превосходства сил противника являются либо непростительной ошибкой, либо прямым обманом. Произошло именно то, о чем, по обещанию Гитлера, не могло быть и речи: борьба переносится на немецкую территорию. Поэтому окончательное военное поражение гитлеровской Германии — это теперь лишь вопрос времени.

Каждый новый день бессмысленного кровопролития еще более омрачает нашу будущую участь. Единственная задача вермахта состоит сейчас в том, чтобы вместе со всем народом свергнуть Гитлера и расчистить таким образом путь для мира и новой Германии, которой предстоит восстановить доверие со стороны других народов».

Выступая в передачах радиостанции «Свободная Германия», В. Мюллер одновременно работал и в газете «Фрейес Дейчланд». 17 сентября 1944 года в ней была опубликована одна из его первых статей, озаглавленная «Сегодня и завтра». Ниже приводится текст этой статьи:

«Каково положение на фронтах?

Летнее наступление Красной Армии опрокинуло всю военную стратегию Гитлера. До сих пор верховное командование вермахта руководствовалось принципом: «Исход войны решается на Западе». Согласно этому принципу, на Востоке необходимо было выиграть время и удерживать занимаемые позиции. Теперь же огненный [309] вал войны неумолимо надвигается с Запада и с Востока на территорию Германии. Для того чтобы закрыть брешь, образовавшуюся на фронте в результате уничтожения группы армий «Центр» и значительной части группы армий «Северная Украина», Гитлер вынужден был перебросить сюда дополнительные силы откуда только возможно, даже из Италии и Франции, где развертывались бои, решающие судьбу Западного фронта. Это привело к ускорению разгрома на Западе и в Италии. Однако даже такой ценой Гитлеру не удалось стабилизовать Восточный фронт, южный фланг которого был разгромлен в конце августа. Румыния и Болгария перешли на сторону союзников. В начале сентября Финляндия разорвала союз с Германией. Геббельсовская пропаганда пытается теперь делать хорошую мину при плохой игре, указывая на выгоды сокращения фронта, происходящего в результате наших непрырывных поражений.

Как же в действительности обстоит дело с сокращением фронта?

К югу от Карпат образовалась практически сплошная линия фронта, доходящая до Адриатики. Этот южный фланг до сих пор открыт, и, чтобы укрепить его, нужны новые силы. Между Карпатами и Финским заливом линия фронта, по существу, не сократилась. Отпадение Финляндии высвободило значительно больше русских войск, чем немецких. При этом еще неизвестно, удастся ли вывести немецкие войска из Финляндии и сохранили ли они свою боевую технику. Во всяком случае, не ясно, сможет ли командование вермахта располагать этими войсками и если сможет, то когда.

Подведем итоги: Красная Армия, которая во время последних наступательных операций понесла по сравнению с вермахтом незначительные потери, постоянно усиливается за счет внутренних резервов. Кроме того, на ее стороне Румыния, Болгария, освободительная армия Югославии и польская армия, которая в последнее время получила значительное пополнение из освобожденных районов Польши. Напротив, силы Гитлера за тот. же период непрерывно уменьшались в результате невосполнимых потерь в многочисленных «котлах», уничтожения группы армий «Центр», изоляции группы армий «Север» и разгрома группы армий «Южная Украина», [310] выхода из войны всех союзников, кроме Венгрии, и, наконец, из-за увеличения протяженности фронта на юго-востоке.

В активе союзников — кроме побед Красной Армии — успехи на других фронтах, Гитлер же лишен возможности использовать преимущества внутренней оборонительной линии, поскольку генеральное наступление союзников развертывается одновременно со всех сторон, а безраздельное господство союзников в воздухе затрудняет быструю переброску крупных немецких соединений.

Красная Армия располагает полной свободой действий при проведении дальнейших операций и сосредоточении сил на любых участках фронта. Гитлер обречен на пассивное ожидание. Немецкие войска расположены на полевых позициях, укрепленных на скорую руку. Точно такие же оборонительные линии противник неоднократно преодолевал в течение всего прошедшего лета. Немецкое командование вынуждено рассредоточивать свои силы по всему фронту и лишено возможности быстро перебрасывать крупные соединения для сосредоточения их на угрожаемых участках.

Что будет дальше?

На юго-востоке союзники готовятся к наступлению по всему фронту. Вновь созданный фронт между Карпатами и Балтийским морем как будто стабилизовался. Однако он еще не подвергался серьезным испытаниям. И здесь следует ожидать большого русского наступления, в ходе которого Красная Армия не ограничится фронтальным нажимом, а, судя по всему, прибегнет к своему испытанному методу сочетания массированных прорывов с широкими операциями по окружению и уничтожению противника. Она располагает для этой цели достаточными мощными танковыми и моторизованными соединениями. Гитлер не в состоянии обеспечить маневренного ведения войны на оставшемся в его распоряжении узком оперативном пространстве. Красная Армия уже создала важные плацдармы на среднем течении Вислы. Далее к западу до самого Одера нет больше ни одного естественного рубежа обороны. Последние решающие бои будут теперь навязаны Гитлеру в еще более неблагоприятных условиях, чем минувшим летом. Вермахт не сможет противостоять этому натиску. [311]

Геббельсовская пропаганда утверждает, что выигрыш времени создаст предпосылки для окончательной победы. Это сплошная бессмыслица и подлый обман, С каждым днем положение становится все более безнадежным, ибо охарактеризованное выше соотношение сил и боевая обстановка непрерывно изменяются в пользу союзников.

Какие же выводы надлежит сделать вермахту?

Если вермахт и впредь будет исполнять приказы Гитлера и продолжать борьбу, то можно с уверенностью сказать, что все германские солдаты будут уничтожены, будь то на нынешних позициях или в завершающих сражениях на территории Германии. В этом случае вся Германия станет кладбищем и для вермахта и для населения.

Вермахт, подчиняясь Гитлеру, борется не за германский народ и его будущее. Гитлер отправляет сегодня на смерть юношей пятнадцати и шестнадцати лет лишь для того, чтобы спасти себя и свое ближайшее окружение и избежать ответственности за преступления, содеянные им самим, его кликой и СС. Для вермахта и германского народа есть лишь один выход из этого ада: прекращение борьбы и свержение Гитлера».

В речи по радио 3 октября В. Мюллер говорил, в частности, о посулах геббельсовской пропаганды, обещающей «новое оружие», новые дивизии и новую стратегию:

«Чего стоят эти посулы? «Сверхоружие» «Фау-1» не помешало англо-американцам успешно провести чрезвычайно сложные операции по вторжению на континент, несмотря на то что силы их были тогда сосредоточены на небольшом пространстве в Южной Англии. Количество самолетов-снарядов, выпущенное за двенадцать недель, равнялось по своей мощи бомбовому грузу, который англо-американская авиация в среднем сбрасывает на Германию за каждые два дня. Как же после этого можно говорить о том, что какое-то мифическое новое «сверхоружие», которое к тому же будет готово неизвестно когда, решит исход войны или хотя бы отдельных сражений на всей протяженности «фронтов»?

А новые дивизии? Начиная с июня сего года вермахт потерял 2 миллиона человек убитыми, ранеными и пленными, а также огромное количество боевой техники и снаряжения. Число новых дивизий, которые можно [312] сформировать в результате второй тотальной мобилизации — последнего резерва Гитлера, — весьма ограниченно. Следует учесть еще, что наличные дивизии остро нуждаются в пополнении. А в то же время союзники располагают большими внутренними ресурсами для пополнения личного состава войск и усиления их мощи, не говоря уже о примкнувших к ним целых странах; Их военная промышленность превосходит нашу по своему потенциалу и располагает неограниченными запасами сырья.

Наконец, о какой новой стратегии может идти речь? До сих пор Гитлер полностью пренебрегал старыми, испытанными принципами стратегии. Как показал опыт войны во Франции, на узком оперативном пространстве в самой Германии при господстве союзников в воздухе и маневренности их танковых и моторизованных частей вообще уже не может быть никакой эффективной стратегии. Сокращение фронта и концентрация сил лишь на руку наступающим союзникам, которые, располагая количественным превосходством, получают в результате возможность беспрепятственного сосредоточения на избранных направлениях ударов. Каждый новый день войны несет вермахту и населению бесполезные жертвы, грозит новыми разрушениями, ухудшает положение и перспективы Германии».

В своей статье в газете «Фрейес Дейчланд» от 26 ноября 1944 года, посвященной годовщине начала битвы на Волге, В. Мюллер отмечал, что поражение немцев в этой битве не только привело к стратегическому и политическому перелому в коде войны, но и решающим образом сказалось на моральном состоянии всего немецкого народа. Он писал:

«Вермахт и весь немецкий народ находятся сейчас в таком же «котле», в каком находилась в свое время 6-я армия. Со всех сторон надвигается решающий последний штурм, и нет надежды на помощь извне или на успешную попытку прорыва. Расходуются последние запасы, которых хватит всего на несколько месяцев. Бессмысленное продолжение войны, уже проигранной Гитлером, неминуемо приведет к полной разрухе, голоду, нищете и уничтожению самих основ существования народа после неизбежного окончательного поражения. [313]

И несмотря на это, преступные нацистские правители, продолжая войну, приносят в жертву вермахт и весь народ ради продолжения войны. Более того, нацисты сейчас лицемерно именуют проигранную ими захватническую войну войной оборонительной. Они обманывают народ, обещая новое «чудодейственное оружие», скрывают от него истинное военное и политическое положение, сеют несбыточные надежды на мнимые противоречия среди союзников и запугивают население, которому, по их словам, «грозит месть и насилие со стороны союзников». Конечно, у них самих есть основания опасаться этого, ибо союзники неизбежно привлекут к ответу виновников войны и преступных нацистских заправил. Обманывая народ, нацистские главари хотят, чтобы он истек кровью в безнадежной борьбе, подобно 6-й армии в битве на Волге. Разница заключается лишь в том, что этот подлый обман затмил даже беспардонную ложь тех дней, точно так же как нынешнее последнее гигантское сражение этой роковой войны затмевает даже сталинградскую катастрофу. Война завершается полным разгромом Гитлера на немецкой земле.

Вермахт, его ответственные руководители, его генералы, офицеры и солдаты пока еще могут покончить с этой бессмысленной, уже проигранной войной. Вермахт и народ еще могут сбросить национал-социалистское иго. Пример Сталинграда убедительно свидетельствует о том, что в этом единственный путь к спасению.

Однако этого еще недостаточно. Мы, немцы, должны окончательно порвать с Гитлером и его национал-социализмом не только потому, что в 1943 году мы потерпели поражение на Волге, а теперь проигрываем всю войну. Никто не звал нас на берега Волги, и мы не должны были идти за Гитлером, развязавшим эту захватническую войну.

И в этом смысле Сталинград указывает нам путь в будущее. Чтобы вновь получить доступ в сообщество свободных народов, мы должны безоговорочно порвать с национал-социализмом, создать государство, основанное на праве, свободе и гуманности, решительно встать на путь мирного труда и подлинного социального и культурного прогресса и свято уважать суверенные права других государств». [314]

В начале декабря 1944 года пятьдесят пленных немецких генералов во главе с бывшим командующим 6-й армией генерал-фельдмаршалом фон Паулюсом обратились в своем воззвании, озаглавленном «К народу и вермахту», с призывом к германскому народу положить конец уже проигранной войне и предотвратить тем самым гибель немецкой нации: «Германский народ, поднимайся на спасительную борьбу против Гитлера и Гиммлера, против их гибельной системы! В единении и сплоченности залог твоей победы». В газете «Фрейес Дейчланд» от 17 декабря В. Мюллер разъяснил смысл и цели этого обращения пятидесяти генералов, которое Национальный комитет «Свободная Германия» опубликовал в своей газете и распространял в листовках и радиопередачах:

«Гитлер и его сообщники, которым не суждено пережить эту войну, хотят увлечь за собой в смертную бездну и весь наш народ.

Чтобы сорвать эти преступные планы Гитлера, обрекающего германский народ на дальнейшее бессмысленное кровопролитие, пятьдесят германских генералов обращаются из русского плена с призывом к германскому народу и вермахту. Они выступают не только от своего имени, но и от имени сотен тысяч солдат и офицеров, которые вместе с ними полны тревоги за судьбу много страдального германского народа и осознают, что продолжение войны грозит ему смертельной опасностью.

В канун решающего наступления объединенных сил союзников эти генералы возвышают свой голос, чтобы открыть глаза всем немцам на преступления против собственного народа, которые национал-социализм совершил и намерен совершать и впредь, пока неизбежная гибель созданного им режима не положит этому конец. Авторы воззвания хотят разъяснить своим соотечественникам, что их судьба будет зависеть главным образом от того, как скоро наш народ свергнет Гитлера и национал-социализм, чтобы предотвратить дальнейшие бессмысленные разрушения и кровопролитие и не будет усугублять еще более свою вину за продолжение войны и связанные с этим последствия.

Вместе с сотнями тысяч солдат и офицеров, находящихся в русском плену, мы являемся живым опровержением ложных утверждений геббельсовской пропаганды [315] и Национал-социалистского руководства вермахта, что Советский Союз намерен уничтожить немцев. Мы убедились, что великий русский народ не имеет других намерений, как жить в мире со всеми свободными народами, в том числе и с германским народом, повышать свое благосостояние и содействовать прогрессу всего человечества.

Будучи на фронте, при всех наших сомнениях мы все же верили лживой пропаганде национал-социалистского руководства, не допуская мысли, что нацистские руководители государства способны без колебаний обречь свой народ на гибель. В то время мы в силу ограниченности нашего кругозора еще не понимали всей безнадежности сложившегося положения. Именно поэтому мы не могли и не решались установить соответствующие контакты друг с другом и с нашими подчиненными и перейти к совместным действиям.

Предательство Гитлера обрекло германские войска, мужественно и неуклонно исполнявшие свой долг, на многочисленные поражения, которые не только убедили нас в том, что развязанная Гитлером война уже проиграна, но и показали, сколь тяжким преступлением против нашего народа и народов всего мира она является сама по себе.

Пятьдесят генералов, обращающихся из русского плена к германскому народу, сами являются свидетельством катастрофических масштабов наших поражений, тщательно скрываемых до сих пор от немецкого народа. Никто не понуждал их выступать с этим обращением, в котором они единодушно и с полной ответственностью заявляют о безнадежности нашего положения. Это в свою очередь доказывает, что только свержение Гитлера и преступного террористического режима национал-социалистов откроет нам путь к миру, спасению германского народа и созданию новой, демократической Германии».

В связи с призывом пятидесяти генералов В. Мюллер обратился по радио «Свободная Германия» непосредственно к старшим офицерам и генералам вермахта:

«С гордостью и удовлетворением я заявляю, что принадлежу к числу пятидесяти генералов, подписавших обращение. Я также твердо убежден в том, что, говоря словами этого документа, «нет никакой надежды на то, [316] что положение изменится к лучшему, — воина уже проиграна».

Я счел необходимым обратиться непосредственно к старшим офицерам и генералам вермахта. Лживая пропаганда или безосновательные посулы не помешают вам, господа, с исчерпывающей полнотой оценить создавшуюся безнадежную обстановку. Вы знаете, что вермахт и народ обескровлены, а наши материальные ресурсы на исходе. Знаете вы и о том, что для успешной оборонительной войны на границах Германии нет никаких предпосылок. Противник полностью завладел инициативой. В окруженной Германии Гитлеру не удается временно прекратить бои на одном из фронтов и сосредоточить на другом свои ограниченные резервы. Завершив подготовительные операции, союзники вскоре перейдут в решающие наступления на всех фронтах.

Последняя стадия войны будет для гитлеровской Германии борьбой на истощение. Ее фронт и тыл станут единым полем гигантской битвы, которая в результате превосходства сил противника неизбежно закончится разгромом обескровленного вермахта и его полным уничтожением.

Какой же смысл продолжать борьбу? Выиграть время? Зачем? Как видно из сказанного выше, Гитлеру не приходится рассчитывать на изменение обстановки в свою пользу. Ни один настоящий военачальник, ни один опытный боевой офицер не поверит в возможность благоприятного изменения общей ситуации в результате применения мифического «чудодейственного оружия».

Поэтому борьба за выигрыш времени бессмысленна как в военном, так и в политическом отношении. Это преступление перед народом, которое обрекает его на новые бессмысленные жертвы, увеличивает его ответственность за продолжение войны.

Генералы вермахта должны также сознавать, что геббельсовская пропаганда об угрозе большевизации Европы — сплошная ложь, подстрекательство к продолжению самоубийственной борьбы. Во всей Европе поднимаются силы, которые не хотят допустить повторения гитлеровского преступления против мира и человечества. И это именуется «большевизацией»! В одном лагере с этими силами находится широкое движение «Свободная Германия», исполненное великой любви к своему [317] народу. В наших рядах — генерал-фельдмаршал Паулюс, генерал артиллерии фон Зейдлиц, многие генералы и сотни тысяч солдат и офицеров, которые попали в русский плен и вопреки утверждениям Геббельса остались живы. Генералы вермахта, вы не можете упрекать нас в том, что в рядах движения «Свободная Германия» мы объединились с коммунистами. Я спрашиваю вас: кто истинные друзья германского народа? Гитлер и его приспешники, которые обрекли нашу родину на безмерное горе и неизгладимый позор, или, преследуемые ими коммунисты, которые вместе с подлинными патриотами своевременно предостерегали народ от авантюризма национал-социалистов?

Вам, генералам вермахта, рано или поздно придется держать ответ. Рядовые и офицеры — фронтовики не в состоянии правильно оценить общую обстановку. Они верят своим генералам. И придет час, когда германский народ спросит вас, генералов: «Вы знали все, так почему же вы ничего не предприняли?» Обращение пятидесяти ставит вас перед ответственным выбором: намерены ли вы и впредь, зная истинное положение дел, слепо повиноваться Гитлеру и Гиммлеру и вместе с ними толкать наш народ в бездну или вы готовы последовать нашему призыву и во имя спасения германского народа проявить хотя бы в последний момент мужество и решимость покончить с бессмысленной войной и, свергнув Гитлера, Гиммлера и всю гибельную национал-социалистскую систему, сделать первый шаг к восстановлению доброго имени немцев и к лучшему будущему?»

В феврале 1945 года на Крымской конференции глав правительств Советского Союза, США и Англии был обсужден вопрос о дальнейших совместных действиях против Германии. В Ялтинской декларации говорилось не об уничтожении германского народа, а о полном искоренении германского милитаризма и фашизма. Главы правительств заявили о своей решимости не допустить такого положения, при котором Германия вновь смогла бы угрожать миру. В частности, было решено раз и навсегда ликвидировать германский генеральный штаб. В. Мюллер в своей статье, опубликованной в газете «Фрейес Дейчланд» 18 февраля 1945 года, выступая от имени многих военнопленных генералов и офицеров, [318] готовых к честному сотрудничеству в деле обновлении Германии, выразил свою точку зрения по этому вопросу!

«На протяжении жизни одного поколения Германия развязала и проиграла две мировые войны. В обоих случаях она пыталась поработить и обездолить другие на» роды. При кайзере это называлось борьбой за «место под солнцем», при Гитлере — «борьбой за жизненное пространство».

Германский генеральный штаб послушно разрабатывал стратегические планы агрессивных войн вне зависимости от того, знали ли его отдельные звенья политическую подоплеку этих планов. Более того, именно показная аполитичность, которой кичился германский генштаб, и «чисто военный образ мыслей» превращали его в инструмент тех правящих кругов, которые вопреки подлинным интересам народа вели дело к войне. Его стратегические планы в первой мировой войне оказались «попыткой с негодными средствами». Как и следовало ожидать, в ходе войны возникла могущественная союзническая коалиция. Германия оказалась не в силах решить борьбу в свою пользу «чисто военными средствами». Людендорф потерпел полное поражение в своих попытках найти «военное решение» вопреки всем трезвым расчетам. Легенда о «германской армии, не побежденной на поле боя», возникшая после первой мировой войны, привела при Гитлере к новой попытке генерального штаба «избежать ошибок прошлого» и выиграть мировую войну. Попытка эта завершилась катастрофой неизмеримо больших, небывалых масштабов.

Потрясенные, мы осознали, что прежние пути и методы не только были порочны в своей основе, но и навлекли на Германию вражду и ненависть всего мира. Мы поняли теперь, в каком выигрыше оказался бы наш народ, как высоко поднялся бы его авторитет в сообществе других наций, как возросло бы его благосостояние и ускорилось бы его прогрессивное развитие, если бы вся его энергия, самоотверженность, все средства, бесцельно растраченные в двух мировых войнах, были направлены на мирные цели. Поэтому мы исполнены непоколебимой решимости вновь обрести доверие народов мира, честно признав свои ошибки, встав на путь неустанного труда и построения подлинного и прочного демократического строя в нашем отечестве». [319]

Поражение германского империализма и милитаризма неизбежно надвигалось. Однако многие генералы все еще были верны гитлеровской клике и, спасая себя, не щадили жизни германских солдат. В статье, опубликованной в газете «Фрейес Дейчланд» 4 апреля 1945 года, В. Мюллер обратился с призывом ко всем военнослужащим вермахта силой положить конец бессмысленному кровопролитию и не подчиняться более обезумевшим фанатикам, требующим «держаться до конца»:

«Нельзя терять ни одного дня!

До сих пор каждый день льются бессмысленно потоки крови. Апатия, оцепенение и чувство обреченности овладели германским народом и вермахтом. Немцы на фронте и в тылу ждут конца этой страшной гитлеровской войны. Каждому германскому солдату грозит неминуемая гибель со дня на день в последних, безнадежных боях. И все же война продолжается. Во имя чего народ продолжает эту самоубийственную борьбу?

Рухнули последние надежды. Неопровержимо доказано, что Гитлер подло предал свой народ, и все же многие еще сохраняют верность проклятой нацистской системе, полагая, что их собственная участь неразрывно связана с ее судьбой. Иные являются соучастниками гитлеровских преступлений и позорных методов ведения войны. Другие боятся наказания, зная, какие бедствия мы принесли другим народам, следуя за Гитлером. И наконец, все без исключения слепо повинуются приказам.

Вдобавок все запуганы нацистским террором и, ссылаясь на него, малодушно уклоняются от решительных действий, необходимых для спасения народа, их подчиненных и товарищей. Таким образом, подавляющая часть армии охвачена чувством бессилия и обреченности. На фронте немецких солдат ждет неминуемая и скорая гибель в последних боях. Но еще больше они боятся террора кучки нацистских главарей и карателей, укрывающихся за их спиной. И они ждут чуда, но дождутся лишь верной смерти.

Было уже немало случаев, когда германские солдаты отказывались под различными предлогами идти на фронт, то есть на верную смерть. Но затем они без сопротивления давали себя разоружить, и сотни из них поплатились за это головой. [320]

Судя по приказам и документам, захваченным Красной Армией, увеличивается число случаев, когда солдаты в отчаянии бегут с фронта. Но в тылу они без боя сдаются эсэсовцам и другим карателям, которые тут же ставят их к стенке.

Все немцы, кроме нацистских преступников, жаждут мира. Однако они не в состоянии сделать соответствующие выводы и осуществить свою волю. Они не решаются действовать и тем самым обрекают себя на верную смерть. Неужели всех злодеяний Гитлера, подло обманувшего и опозорившего армию и народ, всех жертв, понесенных ими по его вине, недостаточно, чтобы разжечь пламя гнева против него и его приспешников? Только жгучая ненависть к этим врагам народа, их подручным — палачам и холопам — даст возможность германскому народу хотя бы в последнюю минуту внести вклад в дело собственного освобождения. Этого ждет от него весь мир. Пока еще не поздно — положим конец войне! В этом наш последний шанс.

Поэтому все солдаты должны без страха и колебаний заручиться взаимной поддержкой и приступить к решительным действиям.

Все средства хороши для прекращения этой преступной массовой бойни. Все действия, направленные на достижение этой цели, соответствуют интересам народа, вермахта и каждого немца.

Но необходимы мужество и воля к борьбе, чтобы спасти жизнь свою и товарищей, чтобы устранить эсэсовских палачей, до конца разоблачить и обезвредить шпиков и нацистских агентов. К последним следует отнести и верных Гитлеру начальников, которые приказывают «сражаться до конца», рассчитывая спастись бегством или прошагать в плен по трупам своих солдат»

Обстановка на фронте сейчас такова, что даже горсточка храбрых и целеустремленных людей сможет взять командование в свои руки и покончить с позорным положением, при котором гитлеровские выкормыши безраздельно хозяйничают в частях и соединениях. К этим, людям примкнут колеблющиеся. Нельзя отдавать без сопротивления своих товарищей на расправу.

Главное сделать первый шаг решительно и повсеместно. Стоит лишь устранить для начала хотя бы некоторых первых попавшихся пособников Гитлера, фанатиков, [321] шпиков и карателей, и восстание распространится вширь и вглубь. Гитлеровский террористический аппарат сразу же начнет разваливаться, и успех будет обеспечен. После этого появится возможность вступить в контакт с противником, прекратить боевые действия и положить конец бессмысленному истреблению людей.

Действовать надо без промедления и повсеместно, даже там, где не удастся установить связь с другими частями. Иначе погибнут новые сотни тысяч людей, Нельзя терять ни одного дня!»

После разгрома германского фашизма и его японских союзников В. Мюллер опубликовал в газете «Фрейес Дейчланд» 30 августа 1945 года статью, в которой подвел итоги преступной гитлеровской войны за «жизненное пространство»:

«Япония подписала безоговорочную капитуляцию. Разгромлен последний участник «оси» Берлин — Рим — Токио, которая принесла всему миру столько страданий. Борьба Объединенных Наций за свободу и прогресс, за права и достоинства человека увенчалась теперь окончательной победой. Мир вздохнул свободно. Народы преисполнены теперь решимости создать лучшее будущее, за которое они заплатили неисчислимыми жертвами и безмерными страданиями. Поражение Японии побуждает нас, немцев, вновь повторить выводы, столь важные для оценки нашего собственного прошлого и для создания лучшего будущего.

Гитлер, как и многие германские поджигатели войны до него, говорил о «зависти и ненависти других», о том, что в этом мире немцы окружены врагами.

Именно в Японии, Германии и Италии тезис о «жизненном пространстве» лег в основу разбойничьей, захватнической политики. Все эти три государства в результате внутренней отсталости вышли на мировую политическую арену лишь во второй половине прошлого столетия. Эти страны, в особенности Япония и Германия, вступили в эпоху демократии, не освободившись от бремени феодально-милитаристских пережитков.

Бурный, скачкообразный экономический подъем привел к возникновению в этих государствах агрессивного и шовинистического империализма, который сочетал в себе напористую наглость разбогатевшего выскочки со спесью и притязаниями грабителя-феодала. Опасаясь [322] к тому же демократического внутреннего развития, этот империализм искал выхода в захватнических войнах. Таким образом, причины, которые привели к союзу японских захватчиков, мечтавших о «Великой Азии», с национал-социалистами, стремившимися создать «Великую Европу» с ее придатком — «Средиземноморской империей» Муссолини, совершенно ясны. Не менее очевидно, что это единство целей должно было привести к аналогичной разбойничьей политике всех трех держав «оси» и в конце концов к неизбежной катастрофе.

Агрессивные устремления и планы гегемонии побудили эти государства проводить вероломную политику в нарушение подписанных договоров (достаточно в этой связи сопоставить подписание «антикоминтерновского пакта» и договора о ненападении с Советским Союзом) и вступить на авантюристический путь безудержной гонки вооружений. Чем больше державы «оси» убеждались в миролюбии других государств, тем более опрометчиво они вели дело к войне.

Развязывая мировую войну, эти завоеватели «жизненного пространства» прибегали к сходным провокационным методам. Сходными были и начальные непрочные успехи Германии и Японии, достигнутые благодаря временному преимуществу в вооружениях. И под конец они попали в аналогичную ситуацию, при которой им не осталось ничего другого, как попытаться удержать захваченное путем непрерывных актов агрессии. На этом пути они и обескровили свои народы.

Захватчики награбили колоссальные ценности во многих государствах. Но, несмотря на это, как в Японии, так и в Германии обнищание широких народных масс прогрессировало. Грабеж не мог покрыть расходов на военные авантюры и удержание захваченных районов. Ложная теория «жизненного пространства» обернулась против ее создателей. Их политика и стратегия потерпели неизбежный крах, ибо они хотели обрести для себя «жизненное пространство», отняв его силой у других народов.

Ход войны показал, что весь мир не хочет мириться с подобной политикой «жизненного пространства». Борьба за свободу сплотила народы мира воедино и привела их к победе. Это доказала не только позиция великих держав, но и сопротивление малых стран. Примером [323] этому является героическая армия Тито, борьба китайских партизан, польских, французских, норвежских, датских, словацких и греческих патриотов. Не Япония или Германия оборонялись в этой войне от окружающих их врагов, а весь мир восстал против тех, кто покушался на его свободу.

Так в ожесточенной борьбе против угнетения и эксплуатации было выковано единство демократических и свободолюбивых сил. Их сплоченность и сила сопротивления режиму насилия и террора, установленному фашистскими захватчиками, непрерывно росли. И всякий раз, когда какое-либо государство попытается захватить и поработить другие страны, народы будут как один вставать на борьбу против захватчиков. Таков основной урок, который мы должны извлечь из нашего собственного позорного поражения и из крушения Японии, и мы говорим ныне: «Это не должно повториться!» Надо идти другим путем. Каждый народ должен создать подлинный демократический и свободный строй в своем государстве и навсегда лишить власти кучку людей, которые вновь и вновь стремятся к военным авантюрам. Тогда каждый народ, отстаивая свою свободу, будет защищать мир и свободу всех народов. И все народы нашей планеты обретут тогда достаточное жизненное пространство».