На Восточном фронте 1941–1943 гг.
В Кейтель
20.9.46
Господину адвокату доктору Нельте!
При сем некоторые подробности организации верховного главнокомандования с 19.12.41 до зимы 42/43 в бытность Адольфа Гитлера главнокомандующим сухопутной армией. Прилагаю данные записи в порядке дополнения материалов защиты, расширения моих показаний на процессе и уточнения данных Вам устных пояснений.
В. Кейтель
«Ни шагу назад!»
Перспективы плодотворного сотрудничества фюрера и ОКХ вызывали самую серьезную озабоченность — с некоторых пор лично я больше не верил в будущность связки «Гитлер — Гальдер». В узком кругу фюрер часто высмеивал своего начальника генштаба, представляя Гальдера человеком недалеким и поверхностным. Не драматизируя эту не лучшую из привычек фюрера — превращать отсутствующего в объект злых насмешек, — повторюсь: вряд ли эта упряжка была в состоянии потянуть тяжелый воз военных проблем.
Тогда я предложил Гитлеру назначить начальником штаба сухопутных войск генерала Йодля, которого он успел хорошо узнать за время совместной работы и к которому относился с должным уважением, а начальником штаба оперативного руководства (т.е. генштаба [302] вермахта) — генерала фон Манштейна, произведя соответствующее разграничение полномочий его и моих как начальника штаба ОКВ. Принципиальных возражений не последовало — Гитлер обещал обдумать предложение, посоветоваться со Шмундтом и т.д.
Больше мы к этой теме не возвращались, однако через некоторое время Шмундт передал мне, что фюрер решил оставить Йодля в ОКВ и работать с Гальдером: все наладится, дело пойдет — по крайней мере, Гальдер честен, лоялен, надежен и исполнителен.
Мне стало ясно — да и Шмундт это косвенно подтвердил: как бы высоко Гитлер ни ставил Манштейна и с каким бы уважением к нему ни относился, он всерьез опасался непреклонности и самостоятельности одного из лучших своих генералов — двум сильным личностям было не ужиться рядом друг с другом. Этой же точки зрения придерживался и Йодль, заметивший по поводу моего предложения: «С Манштейном дело не пойдет...» После того как окончательное решение было принято, я в интересах дела буквально встал горой за Гальдера: старался давать ему советы там, где это было возможно, а если вдруг мне становились известны какие-либо планы фюрера, я старался заблаговременно сообщить их начальнику генштаба, чтобы тот мог избрать верную линию поведения.
11 декабря мы вернулись в ставку из Берлина, с внеочередного заседания рейхстага по поводу вступления Японии в войну. Буквально за несколько дней распутица на Востоке сменилась чудовищными морозами со всеми вытекающими последствиями для действующей армии. Самое страшное заключалось в том, что вслед за автопарком отказал и железнодорожный транспорт: немецкие локомотивы и водокачки превращались в глыбы льда...
В этой тяжелейшей ситуации Гитлер отдал первый приказ по Восточному фронту: держаться, ни шагу назад! Отступление — неважно, на 5 или 50 км — означало бы невосполнимую утрату тяжелого вооружения, [303] что делало армию практически беззащитной перед лицом противника. Инстинктивно принятое, это решение фюрера было в целом правильным: чтобы не повторить печальную судьбу отступавшей без тяжелого вооружения «Великой армии» Наполеона в 1812 г., следовало не отступать и, стиснув зубы, сражаться. Это не исключало тем не менее организованного отхода на заранее подготовленные позиции.
Скованные льдами, оба фронта застыли в зимнем оцепенении — только западнее Москвы и на центральном участке группы армий «Центр» имели место бои местного значения.
Ночью в моем присутствии состоялся телефонный разговор командующего группой армий «Центр» фон Бока{77} и Гитлера. Фельдмаршал жаловался на самоуправство командующего 4 танковой армией генерал-оберста Хеппнера, вопреки указаниям фюрера отдавшего приказ об отводе своей армии и подставившего таким образом под удар северный фланг армии Клюге. Гитлер пришел в неистовство и приказал (в этот момент Гальдер находился в штаб-квартире ОКХ) немедленно уволить Хеппнера из рядов вермахта за «злостное и преднамеренное невыполнение приказов». Гитлер бушевал всю ночь в штабной читальне — поносил «не обученных безоговорочному повиновению генералов». Он даст предметный урок обнаглевшему генералитету. Повседневный приказ об увольнении появится уже сегодня, и пусть он послужит предостережением тем, кто не считает для себя обязательным выполнение распоряжений вышестоящих командных инстанций...
Аналогичная история произошла с генералом Гудерианом накануне Нового 1942 г. 2 танковая группа атаковала Москву с тульского направления до тех пор, [304] пока буквально не вмерзла в лед! Тем временем группа армий «Центр», с ведома фюрера, решила отвести танки Гудериана на запад для прикрытия бреши на южном фланге 4-й армии (фон Клюге). Однако у генерала был свой собственный план: он решил отходить на юг вдоль полосы наступления 2 танковой группы, подорвав большую часть безнадежно увязшего в русских снегах танкового парка. Фон Бок тщетно пытался повлиять на Гудериана, ссылаясь на приказ Гитлера, однако строптивый генерал отказался выполнять его как невозможный. Гитлер подписал приказ о смещении Гудериана с должности и вызвал его в ставку.
Беседа фюрера и генерала происходила в моем присутствии. Гудериан стоял на своем: он не мог выполнить распоряжение группы армий, равно как и приказ Гитлера; его главной заповедью была и останется забота о солдатах; он убежден в том, что действовал правильно. Гитлер, который на этот раз удивил меня своим самообладанием, смягчился и отпустил Гудериана с пожеланием, чтобы тот привел в порядок расшатанные чудовищной нагрузкой нервы. Тем не менее приказ об отправке в резерв «до особого распоряжения» остался в силе. Насколько мне известно, генерал чрезвычайно тяготился своим вынужденным бездействием.
Наконец, еще одно ЧП случилось на левом фланге группы армий «Центр», в полосе наступления 9 армии генерал-оберста Адольфа Штрауса. В ходе тяжелых оборонительных боев командир 6 корпуса генерал Ферстер и один из его дивизионных командиров, на мой взгляд, растерялись и попросту не совладали с нервами. Один раз Гитлер уже проявил несправедливость по отношению к Ферстеру во время скандала со строительством «Западного вала». Проявил он ее и на этот раз. Я даже не хочу вдаваться в подробности этой неправедной отставки, главной причиной которой послужили ошибочные донесения... воздушной разведки люфтваффе. [305]
Я бы погрешил против истины, если бы не отметил, что полной катастрофы удалось избежать только благодаря силе воли фюрера, его настойчивости и не знающей снисхождения безжалостности. Если бы Гитлер не перечеркнул своей твердой рукой планы поэтапного отступления группы армий «Центр» — действительно оказавшейся в крайне сложном положении, но руководствовавшейся исключительно своими узкими эгоистичными интересами, а не беспокойством о судьбе всего Восточного фронта в целом, — то последствия были бы непредсказуемыми, а немецкой армии уже в 1941-м пришлось бы повторить судьбу своих французских «предшественников». Заявляю об этом со всей определенностью как живой свидетель и непосредственный участник событий тех страшных для немецкой армии недель: оставив на поле боя тяжелое вооружение, бронетехнику, мототранспортные средства и орудия, войска превратились бы в неуправляемое стадо, движимое только одним желанием — спасти свою жизнь, а безжалостный преследователь методично уничтожал бы одну немецкую дивизию за другой...
Только в начале января 1941 г. удалось изменить декабрьскую диспозицию и добиться относительной стабилизации оборонительного фронта. Однако не могло быть и речи ни о какой зимней передышке: русские проявляли необыкновенную активность на многих направлениях. Наши измотанные войска несли тяжелые потери в кровопролитных оборонительных боях. Инициатива полностью перешла к противнику.
Борьба за пополнение
После трагической гибели министра вооружений и боеприпасов Тодта в январе 1942 г. и назначения на эту должность Альберта Шпеера мне удалось добиться от нового рейхсминистра высвобождения почти четверти миллиона солдат регулярной армии, в свое время [306] мобилизованных для нужд оборонной промышленности. С этого момента началась перманентная битва за пополнение, которая так и не закончилась до последнего месяца войны.
Только за первые месяцы зимы число безвозвратных потерь сухопутных войск превысило 100.000 человек, в декабре 1941 г. и январе 1942 г. — вдвое больше. Из резервной армии были призваны в действующую все призывные возраста вплоть до 1922 года рождения включительно. Я предложил не трогать хотя бы 1923 г.р. — фюрер, во всяком случае на словах, полностью поддержал меня.
Все эти полумеры не могли решить проблему восполнения потерь Восточной армии. Со временем нам пришлось пойти на сокращение штатного состава дивизии с 9 до 7 батальонов и резкое уменьшение численности личного состава нестроевых служб. Собственно, с этой февральской акции и началась борьба за кадры с министерством военной промышленности — борьба за сохранение боеспособности вермахта и, прежде всего, сухопутных войск.
По сравнению с армией потребность в молодом пополнении люфтваффе и кригсмарине была сравнительно небольшой. Что же касается войск СС, то здесь складывалась совершенно иная картина: из года в год Ваффен СС как ненасытные кровопийцы «высасывали» молодую немецкую кровь. С молчаливого одобрения и согласия фюрера они где посулами, где давлением, а где и прямым обманом заманивали в свои ряды, возможно, лучших представителей немецкой молодежи, лишая армию унтер-офицерских и офицерских кадров.
Мои попытки изменить ситуацию ни к чему не приводили. Фюрер был непреклонен: он знает наше недоброжелательное отношение к Ваффен СС, а ведь они — элита, идеологические солдаты партии, воспитанные в духе национал-социалистического мировоззрения; странно, что именно это армия и отвергает; [307] СС получали и будут получать в свое распоряжение отборную молодежь — он категорически запрещает ограничивать поток добровольцев. В ответ на мое замечание, что вербовщики СС пользуются незаконными средствами, используя неприкрытое давление на родственников призывников и прямой шантаж, Гитлер вспылил еще больше и потребовал доказательств, которые я, само собой разумеется, предъявлять ему не стал, поскольку чисто по-человечески пожалел отцов и преподавателей гимназий, — как правило, жалобы на СС «рассматривались»... в гестапо.
В поисках дополнительного пополнения изыскивались все новые и новые методы призыва на действительную службу. Нам даже приходилось прибегать к так называемым «вычесываниям» — выявлению всех пригодных к строевой службе в тылу. В народе эти акции получали недвусмысленное название «этапы»! Стоит ли говорить о практической ценности мобилизованного таким образом контингента?
Ближе к концу войны мне уже самому приходилось просить фюрера о мобилизации всех призывных возрастов, поскольку теперь я видел в этом единственный способ урегулирования кадровых отношений между армией и министерством военной промышленности. Фюрер соглашался, но дальше этого дело не пошло. Тем временем Шпеер добился того, что работодатели оборонных предприятий получили право «бронирования» наиболее ценных в профессиональном отношении кадров, отправляя в армию наименее квалифицированный элемент. Фриц Заукель, генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы, чье ведомство заполняло образовавшиеся в промышленности бреши за счет немецких рабочих низкой квалификации и рабсилы с оккупированных территорий, «по секрету» признался мне, что промышленники скрывают и прячут от мобилизации квалифицированные кадры «про запас». По его самым приблизительным подсчетам, [308] число незаконно «забронированных» работников составляло не менее полумиллиона человек!
Что означали эти 500.000 человек для истекающего кровью Восточного фронта? Для каждой из 150 задействованных в России дивизий это значило усиление... на 3000 солдат — ровно вполовину от штатного состава! Вместо этого мы восполняли фронтовые потери обозниками и русскими «Hiwi».{78}
При желании можно было бы написать отдельную книгу о ежедневных кадровых сражениях трех последних лет войны. Приведу только несколько цифр: в среднем наши ежемесячные безвозвратные потери (без учета потерь в дни генеральных сражений) составляли 150–160 тысяч человек; ежемесячно в армию приходило пополнение — в среднем 90–100 тысяч человек; контингент новобранцев одного призывного возраста в последние годы войны составлял около 550 тысяч человек, из которых около 90 тысяч призывников шли добровольцами в войска СС и около 30 тысяч — в люфтваффе...
Операция «Блау»
Только в начале апреля, вслед за наступившей распутицей, прекратились доставлявшие нам столько беспокойства набеги русских. За ними не прослеживалось четкого оперативного плана — удары наносились на всем протяжении линии фронта, главным образом в районах крупных административных центров. Непосредственную оперативную угрозу прорыва немецкого фронта создавал глубокий клин южнее Орла, не меньшие [309] опасения командования вызывал и Демянский котел. Было решено отложить операцию по деблокированию окруженной под Демянском группировки до лучших времен, что же касается наших перспектив на юге, южнее Полтавы, то они выглядели весьма обнадеживающими, предоставляя возможность в сжатые сроки провести операцию на окружение и уничтожение вражеской группировки. Кроме того, погодные условия и состояние дорог позволяли нам начать наступательную операцию на 4 недели раньше, чем на фронтах групп армий «Центр» и «Север». Перегруппировав и усилив свой Южный фронт, русские сами обозначали для нас привлекательную в оперативно-тактическом смысле цель! В дополнение к плану генерального летнего наступления на Восточном фронте Гитлер отдал приказ о проведении отдельной операции по ликвидации угрозы прорыва танкового клина русских к Полтаве.
С учетом понесенных нами потерь и необходимости держать оборону план операции, выдвинутый непосредственно Адольфом Гитлером,{79} не предполагал развития генерального наступления на всю ширину стратегического развертывания Восточного фронта. Речь шла о прорыве танковыми клиньями на всю глубину оборонительных порядков русских на северном фланге группы армии «Юг» фельдмаршала фон Бока.{80} После прорыва танкового клина вермахта к Воронежу на реке Дон, последующей перегруппировки и значительного усиления северного фланга ударной группировке предстояло нанести сокрушительный удар вдоль [310] Донского фронта противника с выходом к Волге в районе Сталинграда и одновременным захождением южным крылом фронта в направлении кавказских предгорий с целью оседлать перевалы через Кавказский хребет и захватить районы нефтепромыслов.
Одновременно с прорывом к Сталинграду предстояло начать наступательную операцию в Крыму — с Керченского полуострова — с последующим захватом нефтеносных кавказских регионов. С марта 1942 г. ОКХ приступило к разработке оперативных планов.
Суть оперативно-стратегического замысла фюрера заключалась в следующем: на подготовительном этапе операции следовало ввести русских в заблуждение, связать их резервы и перерезать коммуникации, обозначив Москву главной целью летней кампании. Затем, примерно на полпути между русской столицей и излучиной Северского Донца, совершить стремительное захождение на юг, вверх по течению Дона. В случае успешной реализации планов наступательной операции нам бы удалось не только захватить Донбасс и кавказские нефтепромыслы, но и перерезать Волгу, главную транспортную артерию, по которой, собственно, и осуществлялось снабжение бакинской нефтью русских армий, дислоцировавшихся в центральных регионах СССР. Союзные нам Румыния, Венгрия и Италия должны были выставить около 30 дивизий для прикрытия северного фланга фронта немецкого наступления и в случае необходимости удерживать оборону на рубеже реки Дон.
Вопрос участия Румынии в весенне-летней кампании 1942 г. я обсуждал с Антонеску еще в октябре 1941 г. на параде в Бухаресте по случаю взятия Одессы — давней мечты нескольких поколений румынских политиков и военных. Тогда мне не составило особых трудов добиться принципиального согласия румынской стороны, пребывавшей в состоянии эйфории в связи с возвратом Бессарабии и захватом черноморского города-порта. Само собой разумеется, что Антонеску не [311] преминул свести переговоры к обычному торгу и начал выклянчивать оружие и амуницию.
Антонеску крайне болезненно переживал решение Венского арбитража 1940 г. об отторжении Северной Трансильвании в пользу Венгрии и требовал, чтобы и Хорти выставил не меньший контингент войск, чем Румыния. В случае несоблюдения паритета и ослабления румынской армии венгры получат прекрасную возможность для реализации своих агрессивных намерений — о чем недвусмысленно свидетельствует передислокация крупных войсковых соединений венгерской армии к румынской государственной границе. Он будет вынужден принять ответные меры, что существенно затруднит и ограничит участие Румынии в кампании на Восточном фронте. Однажды я уже выступал в роли «миротворца», правда, в переговорах с венгерским союзником! Примерно в тех же выражениях я попытался отговорить от опрометчивого шага и Антонеску. К счастью, бессмысленного вооруженного конфликта между Румынией и Венгрией удалось избежать...
Антонеску подтвердил отправку на Восточный фронт примерно 15 дивизий, если Германия возьмет на себя обязательства по переоснащению и перевооружению румынского контингента. Оснастить румын современным немецким оружием в полном объеме не удалось, однако, учитывая, что на вооружении румынской армии стояли преимущественно французские образцы, мы решили эту серьезную проблему за счет трофейного оружия.
Собственно, мой визит состоялся только потому, что Гитлер по каким-то причинам отклонил официальное приглашение румынского правительства, а Геринг категорически отказался от поездки... из-за недавнего конфликта с Антонеску по поводу недопоставок румынской нефти для нужд люфтваффе... Так я оказался в Бухаресте и принял участие в параде победы как официальный представитель вермахта. Мне отвели покои во дворце юного короля Михая I. Антонеску [312] как глава государства представил меня Их Высочествам королю и королеве-матери, супруге Кароля II, который после изгнания на долгие годы утешился в объятиях мадемуазель Елены Лупеску. Король, недавно достигший совершеннолетия, неловкий, но в высшей степени симпатичный молодой человек, и королева-мать, рафинированная аристократка со следами былой красоты, произвели на меня благоприятное впечатление. После церемонии вручения высшего румынского ордена мы с Антонеску выехали принимать парад.
Он все допытывался у меня, как я нахожу его гвардейцев, которых по немецким понятиям иначе как мизерабельными и назвать-то было нельзя. Однако я нашел способ, как уклониться от ответа, не обидев маршала, и сказал, дескать, войска только что вернулись с передовой после трудного марша, поэтому не в выправке дело, а в том, с каким обожанием фронтовики «едят глазами начальство», мол, именно это и произвело на меня самое благоприятное впечатление...
Прознав об участии в летней кампании румынских и венгерских экспедиционных частей, Муссолини решил, что Италия никак не может остаться в стороне от событий. Дуче, без каких-либо намеков с нашей стороны, немедленно заявил, что намерен выставить не менее 10 «элитных» дивизий. К сожалению, фюрер не проявил присущую ему непреклонность и не отказался от услуг итальянских союзников. По донесениям нашего полномочного представителя в Риме генерала фон Ринтелена, речь шла об отправке на Восточный фронт 4–6 горнострелковых и 3–4 пехотных дивизий — действительно лучших сил итальянской армии. Мы могли осуществить их переброску на Восток только летом, поскольку накануне весенне-летнего наступления обстановка на железных дорогах была крайне напряженной.
Зимой 1941/42 только создание спецкомиссии по военным перевозкам спасло систему тылового обеспечения [313] и снабжения войск от полного краха. Бывали дни, когда от страшных морозов выходили из строя до 100 локомотивов ежесуточно. Немецкая техника оказалась неприспособленной к экстремальным погодным условиям. При отступлении русские повсеместно уничтожали склад-базы железнодорожного инженерного имущества и железнодорожно-строительных материалов, что заставляло нас еще и перешивать русские пути на немецкую колею...
Проблемы железнодорожных перевозок при стратегическом развертывании и эксплуатация железных дорог стали предметом специального совещания в ставке фюрера. Начальник управления военных перевозок генерал Герке справедливо жаловался на нежелание административных служб государственных железных дорог своевременно обновлять вышедшие из строя локомотивы и ремонтировать железнодорожные сооружения и инженерное оборудование. Выслушав обе стороны, Гитлер принял беспрецедентное решение: железнодорожные перевозки в России — от погрузки до разгрузки транспортов в районах сосредоточения военных грузов для действующей армии, обслуживания обменных пунктов и т.п. до сопровождения составов и их охраны, — переходят в компетенцию администрации государственных железных дорог. Генерал Герке был достаточно опытен и умен, чтобы не выдвигать никаких возражений, сняв с себя и вермахта всякую ответственность по этому поводу. Чтобы не быть голословным, приведу несколько цифр: суточная потребность сухопутной армии (без люфтваффе) в подвозимом довольствии составляла 120 эшелонов; во время активизации боевых действий, когда возрастала потребность в подвозимых боеприпасах и возникала необходимость отправки раненых в тыл, количество грузовых составов значительно увеличивалось; ежедневно на фронт отправлялось до 100 эшелонов, да и то не всегда, если учесть, что партизаны совершали иной раз до 100 подрывов железнодорожного полотна за ночь. [314]
От Полтавы до Сталинграда
Весенняя операция на полтавском направлении началась, когда, воспользовавшись вдавленностью немецкого фронта, русские создали угрозу прорыва глубоким вклиниванием в наши ослабленные и растянутые оборонительные порядки. Фельдмаршал фон Бок намеревался задействовать предназначенные для нанесения контрудара силы и перебрасываемое подкрепление на западном фланге фронта, где как раз и обозначилась реальная угроза прорыва. Фюрер как главнокомандующий сухопутной армией отдал приказ о нанесении удара по основанию дуги, с тем чтобы отрезать и уничтожить находившиеся там силы противника. Фон Бок опасался, что может не успеть с упреждением русского прорыва.
Тогда Гитлер решительно вмешался и провел операцию в соответствии со своим планом — и оказался прав: после того как противник ввел в бой и частично израсходовал свои силы, наш внезапный удар оказался для него полной неожиданностью, в одночасье изменив кризисную ситуацию на этом участке фронта. Мы добились решающей победы, захватив много пленных.
У меня уже нет времени, чтобы подробно описать ход проведенной в соответствии с планами фюрера операции, которая началась под Полтавой, а закончилась на Волге, у стен Сталинграда, став поворотным пунктом всей кампании на Востоке. Расскажу только о некоторых наиболее запомнившихся мне эпизодах.
Операция началась с совершенно дикой истории, когда вражеская пресса частично опубликовала... план немецкого наступления. По крайней мере, одна из фраз директивы фюрера была воспроизведена дословно, так что у нас не возникло никаких сомнений в прямой измене. Фюрер и раньше испытывал недоверие к штабам, принимавшим участие в разработке операции на предварительной стадии, теперь же он называл генштаб [315] не иначе как «гнездом заговорщиков и предателей». Уже следующей зимой выяснилось, что предателем оказался офицер разведотдела оперативного штаба люфтваффе, призванный на действительную службу из запаса. Главному управлению имперской безопасности удалось выйти на след разветвленной организации государственных преступников и изменников родины, действовавшей в Берлине. В декабре 1942 г. в верховном военном трибунале состоялся процесс, завершившийся вынесением справедливых приговоров членам шпионской организации, главным образом, гражданским лицам — мужчинам и женщинам. Руководителем и организатором шпионской сети, так называемой «Красной капеллы», был тот самый вышеупомянутый офицер люфтваффе, некий оберстлейтенант Харро Шульце-Бойзен. Вместе со своей женой Либертас, внучкой князя Филиппа Ойленбургского, он установил связь с советской разведкой и передавал коммунистам секретную оперативно-стратегическую информацию. Однако вплоть до вынесения приговора фюрер несправедливо обвинял в измене генеральный штаб.
19.6.1942 г. «Шторх» майора генерального штаба Райхеля, Ia 23 танковой дивизии, был подбит огнем зенитной артиллерии противника и совершил вынужденную посадку на нейтральной полосе. Райхель был убит на месте. За несколько дней до начала немецкого контрнаступления в руки русской контрразведки попали секретные приказы по развертыванию 40 танкового корпуса генерала кавалерии Штумме на 1-м этапе операции «Блау». Взбешенный Гитлер отдал под суд военного трибунала под председательством Германа Геринга всех, кто имел хоть маломальское отношение к злополучному перелету — командира корпуса Штумме, начальника штаба оберста Франца и командира 23 дивизии генерал-лейтенанта фон Бойнебург-Ленгсфельда. Только благодаря рейхсмаршалу и моему заступничеству удалось так или иначе смягчить наказание всем [316] офицерам, обвиненным в халатности и несоответствии занимаемым должностям. Генерал Штумме, например, был назначен заместителем Роммеля (и вскоре погиб в Северной Африке).
В ходе трехдневных боев танковым дивизиям фон Бока удалось прорвать глубоко эшелонированную оборону противника. Вскоре немецкие войска вели ожесточенные бои за донские переправы, а передовые части ворвались в пригороды Воронежа. Однако фюрер начал проявлять первые признаки нетерпения и недовольства, считая, что Бок топчется на месте, в то время как нужно атаковать в южном направлении, вверх по течению Дона, без оглядки на тылы и фланги, не заботясь о судьбе Воронежа.
Я чувствовал, что назревает очередной кризис главнокомандования и конфликт с Гальдером, поэтому предложил фюреру самому встретиться с фельдмаршалом и разобраться в ситуации непосредственно на месте. Фюрер с энтузиазмом отнесся к моей идее, и в тот же день, 4.7.42, мы вылетели в штаб-квартиру фон Бока вместе с офицером оперативного отдела ОКХ, которого отправил вместе с нами... Гальдер. Фюрер в необыкновенно деликатной манере изложил свою точку зрения и внес некоторые коррективы в ход операции. Внешне обсуждение положения и последующие оперативные совещания проходили в обстановке корректности и дружелюбия, однако я чувствовал, что фюрер крайне недоволен и уже принял определенное решение, и, в общем, не ошибся: буквально через несколько недель фон Бок был отправлен в отставку, а командующим группой армий «Б» (бывшей «Юг») был назначен генерал-оберст барон Максимилиан фон унд цу Вейхс ан дем Глон.
После переформирования группы армий «Юг» для операции на кавказском направлении были сформированы группа армий «А» и штаб оперативного руководства. Вопрос о назначении командующего оставался открытым. Гальдер и я, независимо друг от друга, [317] предложили фюреру назначить на этот пост фельдмаршала Вильгельма Германа Листа. Гитлер все тянул и тянул с принятием решения, не объясняя, что он, собственно говоря, может иметь против опытного офицера-фронтовика. Когда вышли последние сроки, мы с Гальдером предприняли последнюю попытку добиться от Гитлера вразумительного ответа. Наконец фюрер с видимой неохотой подписал приказ о назначении. Однако уже первые бои на фронте группы армий «А», наступавшей в направлении на Ростов-на-Дону с последующими концентрическими ударами и выходом в Предкавказье, привели к необоснованным упрекам и обвинениям в адрес генерал-фельдмаршала со стороны фюрера. Совершенно неожиданно Гитлер заговорил о том, что Лист своими маловразумительными приказами фактически помешал ворваться в Ростов танкам лейбштандарта СС, сам же выступил поздно, атаковал вяло и т.д. При том, что каждый из нас знал: Лист действовал в строгом соответствии с полученными указаниями, и действовал хорошо.
С 16.7.1942 г. передовая ставка фюрера «Вервольф» располагалась в лесах под Винницей. 31.8.1942 г. Гитлер вызвал фельдмаршала на доклад — в этот момент я находился в Берлине. Сразу же после возвращения фюрер обрушился на меня с упреками: зачем я порекомендовал ему совершенно никчемного человека, который произвел на него самое отрицательное впечатление. Это просто уму непостижимо: явиться на доклад с картой масштабом 1:1.000.000.000, без условных обозначений. В ответ на мое замечание, что он сам запретил брать в полет оперативные документы, фюрер разъярился еще больше. Присутствовавший при этой вспышке безудержного гнева Геринг был шокирован происходящим. Совершенно не к месту Гитлер вспомнил об инспекционной поездке Листа в Норвегию, инициатором которой был опять я, а он, фюрер, еще тогда заподозрил неладное и остался решительно недоволен результатами и т.д. [318]
Кризис назревал. Последней каплей, переполнившей чашу терпения фюрера, стала инспекционная поездка Йодля на Кавказ, в штаб-квартиру 49 горнострелкового корпуса, штурмовавшего горные перевалы на главном направлении удара. Обсудив положение с командиром корпуса генералом горнопехотных войск Конрадом и фельдмаршалом Листом, Йодль вернулся в ставку и доложил фюреру, что разделяет точку зрения Листа — поставленная боевая задача выполнению не подлежит... Опуская подробности, скажу, что таким фюрера мне еще видеть не приходилось, а самыми мягкими выражениями были — «саботаж», «заговор», «измена» и т.п. Тактическая идея фикс фюрера, от которой он категорически не желал отказаться, заключалась в преодолении западных отрогов Кавказского хребта и прорыве к Черноморскому побережью. О том, какие сложности вызывает организация подвоза довольствия и боеприпасов в условиях горной местности, он и знать ничего не желал...
Так как «инициатором» инспекционной поездки Йодля был опять я — я стал и главным «виновником» событий. Гитлер приказал мне на следующий день вылететь в Сталино и сообщить Листу об отставке и зачислении в «резерв фюрера»... до его личного распоряжения.
Я так никогда и не узнал, кто был инициатором откровенной травли фельдмаршала Листа — опытного боевого офицера, прекрасно проявившего себя в ходе французской и балканской кампаний. Не исключено, что корни застарелой неприязни Гитлера уходили в далекий 1931 г., когда, будучи комендантом Дрезденского пехотного училища, Лист резко выступал против национал-социалистов. Допускаю также, что инициаторами отставки вполне могли быть рейхсфюрер СС Гиммлер или начальник партийной канцелярии Мартин Борман. Сие тайна великая есть...
Последствия всей этой истории были весьма плачевными: на некоторое время Йодль был вынужден [319] «исчезнуть» подальше от начальственных глаз — до меня доходили слухи о намерениях Гитлера заменить его командующим 6 армией Паулюсом; я окончательно «утратил» доверие, но в отставке или использовании в другом качестве мне было отказано — Геринг пообещал похлопотать, но безрезультатно. В связи с «делом Листа» в опалу попал и Гальдер. «Полночные чаепития» и «застольные беседы» прекратились. Отныне все официальные и неофициальные речи фюрера стенографировались. Только 30.1.1943, здороваясь с нами, Гитлер протянул руку вначале Йодлю, потом мне, однако до полного восстановления доверия было еще очень далеко!
Операция на Кавказе сорвалась. Не оправдались и наши надежды на то, что группе армий «Центр» удастся сковать значительные силы русских западнее и юго-западнее Москвы и облегчить положение немецкого Южного фронта — именно на этих направлениях Красная армия нанесла массированные контратакующие удары. Гальдер оценивал положение как неудовлетворительное — несмотря на то, что в ходе наступления мы взяли под контроль гигантские территории, он опасался введения в бой стратегических резервов русского главнокомандования. Изменился и сам характер боевых действий: противник научился избегать клещей, охватов и фланговых обходов — число захваченных нами пленных в битвах на окружение стало незначительным по сравнению с первым этапом войны. Неприятель оказывал упорное сопротивление только на сталинградском направлении и в предгорьях Кавказа — на всех остальных участках фронта активно маневрировал и всячески избегал боевого соприкосновения и огневого контакта.
Тем временем наши союзники вместе с отдельными немецкими дивизиями заняли оборонительные позиции на рубеже реки Дон, обеспечив прорыв 6 армии Паулюса к Сталинграду. Однако не могло быть и речи об активизации боевых действий и применении массированных [320] подвижных соединений — сил хватало только на частные операции в районах нефтедобычи и бои местного значения на волжском направлении. Серьезные опасения Гальдера вызывал донской оборонительный фронт — особенно участки примыкания венгерских и итальянских дивизий южнее Воронежа и укрепрайон западнее Сталинграда, где дислоцировались румынские части. Гитлер разделял опасения Гальдера, поскольку всегда был крайне невысокого мнения о практической боеспособности союзников, однако считал естественную водную преграду — Дон — достаточно серьезным препятствием на пути русских армий, по крайней мере до зимы, и был готов пойти на определенный риск.
Столь редкая в последнее время ситуация, когда фюрер не только не принял точку зрения начальника генштаба в штыки, но и высказал свое принципиальное согласие с генералами, вовсе не означала восстановления доверия между ними — уже очень давно отношения Гитлера и Гальдера строились не на взаимной симпатии, а на голом прагматизме. Более того, по мере ухудшения ситуации неконструктивная критика и откровенная грубость фюрера только усиливались. Его повышенную раздражительность и неумение владеть собой доктор Морель, главный эскулап Гитлера, объяснял... в том числе и жарким континентальным климатом Винницы, совершенно фюреру противопоказанным. Медицинские препараты не помогали, даже специально установленная на территории ставки дождевальная установка, равно как и регулярные влажные уборки служебных и жилых помещений фюрербункера, приносили ему только временное облегчение, за которым все равно следовал срыв.
Гальдер практически ежедневно докладывал фюреру о появлении на фронте вновь сформированных дивизий русских, о ждущих своего часа оперативных резервах РККА, о ежедневно увеличивающемся бронепарке Красной армии и ежемесячном выпуске танков [321] предприятиями оборонной промышленности и производственных мощностях уральского региона. Данные управления военной экономики ОКВ генерала Томаса, на которые ссылался Гальдер, серьезно расходились с теми, которые фюрер привык получать от рейхсминистра Шпеера, что еще больше обостряло неприязненные отношения между ним и начальником генштаба.
Мне было официально запрещено пользоваться «пораженческими» донесениями Томаса. Это безудержные фантазии потерявшего связь с реальной действительностью генерала; или же Гальдер успел заразить меня нытьем и пессимизмом, как это произошло с большинством командующих группами армий; он не допустит... и т.п. Не вызывало никаких сомнений: поиски «главного виновника» находятся в самом разгаре, а вскоре последуют и организационные выводы.
Через некоторое время фюрер в присутствии генерала Шмундта уведомил меня, что намерен наконец избавиться от Гальдера. Я нарушил слово, данное самому себе после скандальной истории с Листом, — ни при каких обстоятельствах не давать кадровых рекомендаций фюреру — и предложил ему назначить Манштейна начальником генерального штаба сухопутных войск. Гитлер отклонил предложение, мотивируя на этот раз тем, что не может позволить себе такую роскошь — лишиться прекрасного фронтового командира. Тогда я настоятельно стал предлагать ему кандидатуру Паулюса. Последовал категорический отказ. Уже решено, что после завершения боев за Сталинград Паулюс сменит генерала Йодля. Вопрос решен: все оговорено со Шмундтом — и ноги Йодля в штабе оперативного руководства больше не будет. И вообще завтра Шмундт вылетает в Париж за генералом Цайцлером, который станет преемником Гальдера. Я попытался объяснить, что на посту начальника штаба группы армий «Запад» фон Рундштедта генерал Цайцлер решительно незаменим, и предостерег фюрера от принятия [322] подобного решения, поскольку генерал — не тот человек, который требуется армии в сложившихся обстоятельствах. Я имел полное право на подобного рода заявление, поскольку слишком хорошо знал Цайцлера, хотя и считал его блестящим штабным работником уровня армии или группы армий.
24.9.1942 г. в моем присутствии Гитлер вызвал Гальдера в ставку. Фюрер произнес длинный монолог. Он искренне пытался наладить отношения, но больше работать так не может, поэтому решил взять нового начальника генштаба. Гальдер молча выслушал, встал и вышел из кабинета фюрера со словами: «Что же, в таком случае я убываю из генштаба!»
Через два дня началась «эра» Цайцлера в тесном союзе со Шмундтом, главным инициатором этого назначения. Нужно заметить, что генерал уже давно привлекал пристальное внимание фюрера. Цайцлер хорошо зарекомендовал себя во время польской кампании на посту начальника штаба корпуса, затем служил под началом Клейста (прорыв танковой группы через Седан на Абвиль), был одним из организаторов обороны побережья на «Атлантическом вале», отличился при отражении британского десанта под Дьепом летом 1942 г. В конце концов, я сам был заинтересован в том, чтобы начальником генерального штаба сухопутных войск оказался человек, облеченный доверием фюрера.
Йодль и я надеялись, что отныне наше сотрудничество с ОКХ станет более гармоничным: в свое время Цайцлер в течение ряда лет был Ia Йодля и не только был знаком с нашей точкой зрения на организацию высшего командования вооруженными силами, но и разделял ее. К сожалению, нашим ожиданиям не суждено было сбыться: во-первых, Цайцлер с самого первого дня подчеркнуто соблюдал дистанцию между нами; во-вторых, сразу же предпринял попытку отстранить нас от оперативно-штабной работы на восточном направлении. [323]
Цайцлер считал, что Йодль односторонне заинтересован в положении на других театрах военных действий, следовательно, как лицо пристрастное он, а вместе с ним и я, будем оказывать «неправильное» влияние на фюрера, поэтому с некоторых пор генерал стал докладывать оперативную обстановку Адольфу Гитлеру в наше отсутствие.
Новому начальнику генштаба досталось тяжелое наследие. Единственным более или менее благополучным театром военных действий была Северная Африка, где двум танковым и одной легкой пехотной дивизиям Роммеля при использовании нескольких итальянских соединений и при поддержке воздушным флотом Кессельринга удалось добиться ошеломляющих успехов. Что касается Восточного фронта, то здесь наше положение было угрожающим: ожесточенные и бесперспективные бои на северных отрогах Кавказа, крайне неустойчивое положение слабого степного фронта между кавказскими предгорьями и Сталинградом, кровопролитные бои на подступах к Волге и в самом Сталинграде, готовый вот-вот рухнуть донской фронт союзников. И не дающие покоя вопросы: где русские резервы? когда и при каких обстоятельствах начнется их контрнаступление?
Сталинградская мясорубка перемалывала одну дивизию за другой. Хотя нашим войскам удалось прорваться к Волге с севера, юга и в самом городе, в Сталинграде развернулись ожесточенные уличные бои за каждый дом, каждую улицу, каждый квартал. Победы немецкого оружия, за которые пришлось заплатить такой дорогой ценой, блестящие многоходовые контрудары между Волгой и излучиной Дона подстегивали желание немецких солдат покончить с последними защитниками последних городских кварталов и поставить победную точку в летней кампании 1942 г.
Отвлекающий маневр Красной армии в ноябре 1942 г., когда в ходе своевременно начатого контрнаступления [324] русских оказалась наголову разбита 3 румынская армия, резко изменил оперативную обстановку на этом участке фронта: теперь, когда тылы 6 армии Паулюса оказались без прикрытия, возникла реальная угроза ее окружения. Катастрофы все еще можно было избежать — для этого требовалось незамедлительно сдать город, берег Волги и прорываться на запад. Только такой ценой можно было спасти 6 армию и, вероятно, разбить русских.
Со Сталинградом связаны мои самые страшные воспоминания о минувшей войне: запрещение попытки прорыва, идти на который было уже все равно поздно; тщетные попытки люфтваффе установить воздушный мост с осажденными; запоздалые и робкие попытки деблокирования сталинградского котла... К сожалению, не могу подробно описать те драматические события, не имея под рукой необходимых документов.
Сдача Сталинграда означала потерю целой армии и утрату стратегической инициативы, кроме того, она наносила невосполнимый ущерб германскому престижу. Как бы гениально ни были задуманы и разработаны планы летнего наступления, проигрыш одного только сражения был равносилен поражению во всей кампании 1942/43. Неудивительно, что наши недоброжелатели оживились, а русские получили прекрасный стимул для продолжения войны, выбив у нас из рук последний козырь.
Совершенно очевидно, что в тот момент речь шла о большем, чем сохранение или утрата 6 армии, — здесь, на Волге, решалась судьба всего Восточного похода. На мой взгляд, единственным выходом из создавшегося положения было максимальное сокращение линии фронта, стратегическое отступление и развертывание оборонительного фронта на рубеже от Черного моря или Карпат до Чудского озера. Для подготовки и укрепления новой линии обороны следовало использовать [325] все имеющиеся силы, средства и резервы. В то время все это было нам еще по силам...
29.9.1946{81}