Эпилог — рассказы Евгения

В первый раз за весь час он сделал паузу. Я имею в виду настоящую, творческую паузу, время, чтобы подумать. До этого момента он говорил без умолку, без точек и запятых. При этом он не был болтуном, желавшим просто привлечь к себе внимание. Ему это было, впрочем, совсем не нужно, потому что любая западная разведка изошла бы слюной от желания узнать о российских секретных службах столько, сколько знал он. В этой избушке было удивительно уютно. Необработанное темно-коричневое массивное дерево излучало приятное тепло. Мы уже много раз бывали здесь. Евгений — назову его так, потому что я по-прежнему обязан заботиться об его безопасности — чувствовал себя в этих стенах почти как дома, и я тоже. В такой атмосфере он всегда начинал рассказывать.

Он задумчиво, даже вопросительно, посмотрел на меня и отхлебнул пива. Когда он чокался, то всегда старался, чтобы бокалы при этом касались друг друга днищем, как это было предписано. Он всегда так говорил: — Как предписано! Если он делал что-то важное, требовавшее точности, скрупулезности и основательности, то всегда произносил это свое любимое словечко: — Как предписано! С одной стороны, ему, очевидно, нравилось само звучание этого слова, с другой, это было удачным описанием чего-то точного.

Он очень хорошо говорил по-немецки, но его словарный запас был сильно ограничен. Несмотря на это, мне всегда казалось, что, произнося свое любимое слово, он постоянно вкладывал в него немного иронии. Как будто за понятием «как предписано» скрывалась характеристика преувеличенной в глазах иностранцев немецкой добродетели, которой давно уже не было на самом деле. Когда он раньше передавал свои микрофильмы с российскими секретными документами, то уже тогда всегда произносил это слово, но подмигивая при этом.

— Ну, и что ты думаешь? — спросил он. — Пока не знаю. Рассказывай лучше дальше, — попросил я его продолжить свое повествование.

Он сделал большой глоток и, подняв бокал, дал знак официантке, что он хочет еще выпить. Уже два часа сидели мы в уютном уголке этого кабачка, выполненного в виде деревенской избушки. Нам и раньше приходилось устраивать тут наши дела. Он приехал вчера во второй половине дня. Пунктуально, как всегда. С точностью до минуты он прошел по маленькому переулку, Сияя улыбками, мы крепко обнялись. Как так часто случалось за прошедшие годы, я пришел на место встречи заранее. Я ожидал его на маленькой скамье возле лавки, продающей товары для художников, и мог оттуда видеть весь переулок. Было воскресенье и нигде не было ни души. Если кому захотелось бы проследить за этой встречей, ему это было бы нелегко, подумал я.

— Еще два шнапса из шишек кедровой сосны, пожалуйста, — сказал он маленькой веселой официантке, когда она принесла ему пиво. — Ты ведь тоже выпьешь, правда? — переспросил он меня, а официантке добавил: — Только прошу вас, как для взрослых. Под этим он понимал двойную порцию.

Прошло уже много лет, с тех пор как мы перестали работать на Федеральную разведывательную службу, я как оперативник, а он как информатор. Тем не менее, мы все равно нерегулярно встречались, время от времени. Он был благодарен мне за то, что я, несмотря на все давление и оскорбления в мой адрес, так и не выдал его настоящее имя. Выдержав враждебность, обиды и угрозы со стороны моих бывших работодателей, я уберег его от тех передряг, которые начались с 1998 года.

Однажды Ольгауэр, белый, как мел, с угрозой в голосе заявил мне: — Это же не ваши источники. Это источники БНД. Поймите это, наконец! Это была одна из последних попыток моих руководителей летом 1998 года выдавить из меня данные моих агентов. И мое последнее посещение «лагеря». Разочарованный, опустошенный и злой, я тогда отказался выполнить требование пуллахских начальников. Выдача им настоящих имен агентов была бы с моей стороны не просто серьезным проступком. Не говоря уже о том, что эти господа никак не заслужили хоть какого-то порядочного обращения с моей стороны. Я четко решил для себя: выдать им данные об агентах — никогда!

Мой информатор тогда отблагодарил меня за это постоянным и непрекращающимся потоком информации. Его сведения очень помогли мне при анализе общей ситуации, и сегодня мы по-прежнему оставались друзьями. Собственно, якобы существует общепринятое правило: покинув активную службу, оперативник не имеет права контактировать с бывшими агентами. Но я, во всяком случае, никогда не видел этого предписания в письменном виде и, уж тем более, никогда его не подписывал. А если такая инструкция и есть на самом деле, то ее правомочность весьма сомнительна. А если речь идет о неписаном законе, то я буду придерживаться его точно так, как сама БНД придерживается законов писаных. То есть, очень редко.

— Не вернуться ли нам в отель пешком? — спросил я его. — Да, пожалуй, — ответил Евгений. — Немного свежего воздуха никогда не повредит! Там мы сядем у камина. Тогда я расскажу тебе, что произошло у большого начальника из ФСБ, когда твой министр был в Москве. Ну, там есть что рассказать! — Какой министр? — поинтересовался я с любопытством. — Ну, я тебе там сразу и расскажу, — ответил он, чтобы еще больше распалить мое любопытство. Мы расплатились, накинули куртки вышли из уютной избушки. Дорога пешком до гостиницы заняла больше двадцати минут. Мы оба запыхались — подъем был довольно крутым. Молча мы взбирались друг за другом, время от времени останавливаясь, чтобы отдышаться и бросить взгляд на открывающийся нам чудесный вид.

Была ясная и прохладная ночь. Ярко светили звезды, полная луна была такой большой и светила так ярко, что создавала впечатление какой-то банальной искусственности. И тут Евгений положил мне руку на плечо и сказал: — Они были такими придурками. Они ведь так много еще могли бы от меня узнать, твои люди. О ФСБ, ее структуре, именах сотрудников, агентов и так далее, и так далее. Затем он, откашлявшись, снова пошел в гору. Я какое-то мгновение остановился на месте, широко разведя руками, и возразил ему: — Э, подожди-ка, это уже давно не мои люди. Они ничего не хотят от меня, они ничего не хотят от тебя…

Возникла пауза, пока я старался догнать своего собеседника, обогнавшего меня, но он сам закончил мою фразу: — Потому что они настоящие идиоты. Правильно? Ну, что я тут мог бы возразить? Молча мы двинулись дальше. Я размышлял про себя. Все время, с тех пор как я его узнал, а это было больше десяти лет назад, я всегда задавал себе один и тот же вопрос. Мог ли этот парень водить меня за нос? Мы Фредди часами бурно дискутировали на эту тему.

За все прошедшие годы не было никакого повода для такого предположения. Наоборот, все аргументы были против версии «подставы», как это называется на профессиональном жаргоне. Поставляемая им информация была превосходной. Раньше или позже ее достоверность всегда подтверждалась. При анализе актуальности, взрывоопасного содержания и уровня секретности его документов становилось ясно, что это никак не мог быть материал, специально приготовленный для «игры». Собственно, и сам он ни разу не пытался повышать свои расценки до заоблачного уровня, что часто является одним из признаков «подставы».

Если же Евгений был бы разоблаченным и перевербованным ФСБ агентом, тогда русским не понадобились бы все эти хлопоты с попыткой вербовки меня этим «Вольфгангом». И еще был один аргумент, неопровержимо свидетельствовавший в пользу Евгения. Сейчас, когда я уже много лет не служил в БНД, он все равно встречался со мной. И самое важное — за все эти годы он ни разу не задавал мне никаких вопросов о Службе. Он упорно и искусно обходил эту тему. Правда, за исключением замечаний, касавшихся любительского поведения немецких шпионов. Разумеется, он читал в газетах все статьи о театре вокруг «Дела Фёртча» и реагировал на это с абсолютным непониманием.

Уже в первые годы нашего сотрудничества у меня возникли большие трудности с сохранением положительного имиджа БНД в его глазах. Однажды мы с Фредди пригласили на встречу с этим агентом еще и главного аналитика Службы, занимающегося разведками иностранных государств. Пуллахский специалист притащил с собой целую кучу совершенно не упорядоченных сведений с именами и деталями структуры реорганизованной российской ФСБ. Копаясь в этой неразберихе перемешанных бумаг и тщательно прикрывая их от агента, он, бессистемно задавал Евгению отдельные вопросы. Но тому это довольно быстро надоело, так как его спрашивали о фактах, о которых он давным-давно сообщал, да и сам опрос был каким-то бессистемным.

Теряя терпение от очевидной бестолковости «интервьюера», он выхватил у него всю пачку бумаг, которые тот судорожно пытался прижимать к себе, и разложил их на столе. Потом он отсортировал заметки и документы, пронумеровал каждый листик, создав, таким образом, общую структурированную картину, дополнил ее именами и названиями подразделений и закончил профессиональный опрос фразой: — вот так нужно это делать! И что, собственно, я получу за то, что выполняю тут вашу работу? Специалист БНД ушел со встречи удивленным и воодушевленным, а наш источник, наоборот, глубоко разочарованным.

Он всегда напоминал мне об этом неприятном случае. На своем немного нескладном немецком языке он выражал свое впечатление такими словами: — О, подумай только! Что за безголовые люди там в этой фирме: Это же невозможно. Ты не можешь представить.

Каминный зал в отеле был почти пуст. Мы заказали по бокалу красного вина и сели у огня. Я подбросил в огонь пару поленьев, а Евгений исчез на короткое время, чтобы вернуться с двумя толстыми сигарами. Одну из них он дал мне, заметив: — Ну, мне кажется, так будет лучше. Теперь мы можем сидеть, курить, Ия расскажу тебе все. Эти сигары я привез из Гаваны. Очень хорошее качество!

Евгений глубоко вздохнул и продолжил: — Мое доверенное лицо в Москве, разумеется, рассказывало мне не все. Но я все равно думаю, что это очень интересно. Он доверяет мне, ведь мы дружим уже долгие годы. Мы еще в университете учились вместе. Я не думаю, чтобы он специально врал мне.

И Евгений продолжил свой рассказ:

— Итак, в Москве полагают, что твоя книга «Условно пригоден к службе» произросла не из твоего собственного дерьма, а была инспирирована политиками. С самого верха.

Они говорят, что в эффективной разведывательной службе такого просто не могло быть. Что ты взял и совершенно неожиданно опубликовал такую книгу. Они спрашивают себя, кто на самом деле стоит за выходом книги? По их мнению, нет ни одной спецслужбы в мире, которая позволила бы такое. Они в ФСБ думают, что БНД ведет какую-то игру, ведь они, правда, не могут поверить, что там на самом деле сидят такие дилетанты. Евгений ухмыльнулся: — Так что, если ты меня спросишь, я скажу, что, во всяком случае, твои люди наших не переиграют.

После глотка вина он продолжил: — Мой доверенный человек рассказывал, что им с самого начала было ясно, что пуллахцы будут контролировать первую встречу в Праге. Они очень хорошо проанализировали ситуацию и исходили из этого факта. Но как бы то ни было, это была единственная оставшаяся у них возможность узнать настоящее имя «Рюбецаля». И еще они были уверены, что команде Оффенбаха в Праге немного удастся узнать.

А ты знаешь, кто на самом деле подбросил газетам информацию о встрече в «Белом лебеде»? — спросил меня Евгений. Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Мое доверенное лицо считает, что у них хоть и нет доказательств, но предположительно это был сам Фёртч. Возможно, это было частью его круговой обороны, чтобы дискредитировать весь следственный реферат и особенно лично тебя. — Но почему они предполагают, что это сделал он, а не просто кто-то другой случайно проболтался, например, кто-то из «наружки» или из окружения Ольгауэра? — хотел уточнить я.

Евгений глубоко затянулся сигарой. Потом он выпустил дым к потолку и поглядел на облачко, а затем ответил: — Тот, кто запустил историю про «Белый лебедь» в прессу, был убежден в правильности этой своей версии произошедшего. — Ну, и почему это не мог быть кто-то другой из участников? Кто-то другой? — возразил я. — Да потому, что все участники операции знали о настоящем ходе встречи. А Фёртч не знал. Он ведь сам не принимал участия в операции. И потому он был единственным человеком, полагавшим, что встреча состоялась именно в «Белом лебеде». А ведь она была не в «Белом лебеде», только вот Фёртч до сих пор верит в версию, которую тогда ему подкинул Ольгауэр.

Наш вечер у камина закончился где-то часа в три утра. Несмотря на это мы уже очень рано спустились на завтрак. Евгений всю ночь говорил без умолку. Но пара описаний и намеков как-то расплывчато сохранилась в моей памяти. Возможно, и красное вино этому способствовало. Потому я решил сегодня расспросить его снова о некоторых подробностях. Ведь все, что он рассказал, было очень необычно. Но, конечно, не сейчас, не за завтраком. Позже, во время пешей прогулки или вечером в охотничьей сторожке, но еще до первого бокала. Таков был мой план.

Я через большое окно рассматривал долину и пил свой кофе, когда он появился за столом. — Это была хорошая идея с твоей стороны. Тут прекрасно. Импозантно, — сказал он, слегка шепелявя. — Я тоже так думаю, ответил я, — это хорошо видно. Я показал на завтрак, который он набрал себе со «шведского стола». Да, это производило сильное впечатление. Я давно знал, что он любит поесть, но меня все равно каждый раз удивляло, сколько может проглотить за завтраком в одиночку этот человек.

Как заправский старший кельнер он, балансируя, донес до стола свой полный набор из сыра, колбасы, рыбы, фруктов и яичницы. Я не мог сдержать смеха, когда он стоял передо мной. С пятью тарелками в руках и с корзинкой с хлебом, зажатой в зубах, он начал выгружать на стол вой маленький личный буфет. Все еще держа в зубах корзинку с хлебом, он неразборчиво спросил меня: — Ну и что? Никогда не видел настоящего хорошего завтрака? Потом добавил в извиняющемся тоне: — Нет у меня желания, бегать туда пять раз. — Да тебе это и не понадобится, как я погляжу, — последовал мой веселый ответ.

Он с большим удовольствием уселся, глядя через окно на долину. Он склонился над подоконником, чтобы разглядеть на другой стороне долины вершину горы. — И это туда ты хочешь со мной поднятья? — Евгений показал на залитый солнцем склон. — Кажется, склон слишком крутой, — с сомнением сказал он, — там никакой дороги не видно. — Но дорожка есть. Охотничья тропа. Очень крутая, да, но когда поднимешься, там открывается чудесный вид. Местные говорят, что при подъеме, если идешь, можно на ходу есть траву, — пояснил я.

Прошло лишь несколько часов, и мы достигли цели нашей горной прогулки. Подъем по скользкой лесной тропе потребовал больше времени и сил, чем мы ожидали. Во время трудного подъема мы никого не встретили. Но вознаграждением за все трудности был восхитительный пейзаж, открывавшийся сверху. Скамья у деревянного дома стояла прямо возле склона. Эта одинокая охотничья избушка принадлежала одному моему другу, много лет предлагавшему свой старый и хорошо ухоженный домик в качестве цели для горной прогулки. Но очень тяжелый подъем все время мешал мне посетить ее. Тут наверху, кроме электричества и горячей воды было все. И хотя мы уже много раз говорили о таком походе, только сейчас впервые мне удалось его осуществить.

Мы распаковали провиант, который принесли с собой. Что мы будем есть, было договорено еще на нашей последней встрече. Сгорая от любопытства, насколько хороши кулинарные способности моего попутчика, я развел огонь в печи. Уже много лет он хвастался мне своим особенным рецептом борща. Когда солнце почти зашло, влажный запах в избе почти улетучился, и по избушке распространилось приятное тепло от камина и печи.

— Расскажи-ка мне снова эту историю с большим начальником. Мне кажется, я вчера упустил некоторые детали, — пристал я к нему. Он налил нам в маленькие бокалы немного красного вина. — Ну, хорошо, я расскажу ее еще раз и одновременно продолжу готовить борщ, — ответил он и объяснил: — Это 500 грамм говядины, которые там уже пару часов варятся. На такое количество мяса я всегда беру примерно три литра воды. Хорошо посолить, конечно. Потом порезать мясо кубиками. Но воду ни в коем случае не выливать. Она нам еще понадобится.

Я сел на удобную скамейку в углу и наблюдал за тем, как старательно он режет мясо на небольшие кусочки. При этом он вернулся к нашей основной теме.

— Знаешь, на примере всей этой истории, по мнению моего доверенного лица, можно хорошо увидеть важные различия между обеими нашими с тобой разведками. Он говорит, что сама Федеральная разведывательная служба или кто-то внутри БНД, возможно, реферат по внутренним расследованиям или другое подразделение попало под слишком сильное давление. Типично по-немецки! Они хотели быть не только самыми лучшими, но и самыми быстрыми. И по возможности, еще и хорошо при этом выглядеть. А это в нашем ремесле — грубейшее заблуждение. И им повезло, имел в виду мой университетский приятель, с этой великогерманской завышенной самооценкой. Этим вы сами себе оторвали яйца. Для такой работы нужна выдержка. Умение ждать, выдержка, терпение, настойчивость и крепкие нервы. А в твоей Службе ничего этого нет. Они там немного поиграли в индейцев, и стоило им лишь заметить, что у них ничего не получается, они все свалили на самые слабые плечи, то есть, на тебя, Норберт. Но ты знаешь, что они о тебе говорят? Не дожидаясь ответа, Евгений продолжил: — Они говорят, что ты такой же идиот, как все остальные. Ты ведь мог бы стать богатым. Сказочно богатым! А теперь тебе придется еще и расплачиваться за свою собственную сентиментальность. У БНД не было бы никаких доказательств, и они бы тут же привели в движение всю эту машину правосудия. Но тем самым твои люди только пытали бы самих себя.

За это время Евгений встал и принялся чистить овощи. Он прервал свой рассказ, чтобы переключиться на дальнейшее объяснение рецепта: — Это 500 грамм красной свеклы. Без нее борща не бывает. Обычно нужно еще 150 грамм корешков петрушки и 150 грамм пастернака. Но в супермаркете там внизу я не смог купить пастернак. Потому я возьму двойную порцию петрушки. Дома я все это тру на терку, Но тут у нас терки нет, потому мы просто очень мелко порежем. Так же, как две луковицы и зубчик чеснока.

Он пододвинул ко мне доску и нож, а сам уселся на табуретку за столом напротив меня. Мы начали нарезать овощи, а он продолжил повествование.

— Хотя ты и не пошел на их предложение, но, как рассказывал мне мой приятель, они все равно много узнали и увидели. Они считают, что до сего момента делали все правильно. Они хотели найти утечку, и они уверены, что нащупают ее. Это их задача. Тут Евгений на минутку остановился. А затем продолжил: — Ведь о первой встрече все равно потом написали немецкие газеты, правда? Значит, твоя Служба должна была бы знать, что и наши люди узнали, хотя бы из газет, что ты был на встрече не один. Хотя бы тогда! Для того, чтобы узнать это, пуллахцам даже не нужны были никакие источники! Никакие информаторы! Они просто должны были уметь читать. Читать газеты! А что они сделали вместо этого? Они снова приехали всем большим кагалом. И знаешь, что сказал мне мой однокашник? Что они были бы очень благодарны, если бы на этот раз вы явились только с другой половиной вашей группы. Но если бы ты не приехал. Понимаешь? Ели бы ты не отреагировал! Никак не отреагировал бы! Это уже стало бы интересным. Но вот так?!

Евгений снова прервал свой секретный доклад и вернулся к своему рецепту: — Эта старая чугунная кастрюля, конечно, уже антиквариат, но она прекрасно подходит для подрумянивания лука и чеснока. Дома я беру сливочное масло, но три ложки подсолнечного масла тоже подойдут. Тут он полез в рюкзак, вытащил что-то и пояснил: — Банка помидоров, лучше всего порезанных и в винном уксусе. Он вытащил помидоры и с видом триумфатора поднял высоко вверх маленькую пластиковую бутылочку с винным уксусом. — Помидоры я добавляю к смеси лука и чеснока, а потом добавлю туда же порезанные овощи. Скажем так, на пять минут мы оставим их тушиться. Он опять отпил из своего бокала и продолжил.

— Ведь все равно могло случиться и так, что ты поедешь на встречу, не доложив об этом своим шефам, — задумчиво сказал Евгений. — Неужели ты думаешь, что такая мысль вообще могла бы прийти мне в голову? — упрекнул я его. — Нет, конечно, нет! Кроме того, мой друг рассказывал, что они попросили их штатного психолога спрогнозировать твою возможную реакцию. — Ну, и что же они раскопали? — спросил я. — Они считали, что вероятность того, что ты согласишься с их предложением, составляет около двадцати пяти процентов, — быстро ответил Евгений. — При этом они учитывали не только внешние обстоятельства, но и твои черты характера. Если же учесть весть тот цирк, о котором рассказывал мне мой приятель, то тенденция скорее стремилась бы к нулю. Так что, ничего другого они от тебя не ожидали. Потому для них все произошло так, как они и планировали. Да, впрочем, они ведь заранее знали, что ты приедешь не один. И знали от надежного источника, как сказал мой друг. И тут Евгений снова вернулся к своему рецепту.

— Итак, продолжим. Солим, добавляем примерно одну чайную ложку сахара и четыре столовых ложки уксуса. Без уксуса борща тоже не бывает. Иначе это будет не как предписано. Если ты понимаешь, что я имею в виду, — читал Евгений свою лекцию. Потом он четко объяснил: — Сейчас добавим поллитра мясного бульона и оставим все вариться примерно три четверти часа. Он принялся за картошку и маленький кочан капусты, который мы принесли с собой.

Картошку он пододвинул ко мне. — Это пятьсот грамм. Пожалуйста, почисть и порежь на большие куски. А я займусь капустой. Савойская капуста тоже подошла бы. Но белокочанная капуста — это как предписано. По рецепту должно быть тоже пятьсот грамм. Я пока порежу ее на тонкие полоски. Измельчая капусту, он вернулся к основному рассказу.

— Итак, Норберт, теперь я возвращаюсь к истории с большим шефом, которую я рассказывал вчера вечером, так, как мне рассказывало ее мое доверенное лицо. Теперь слушай очень внимательно, чтобы мне не пришлось рассказывать ее снова. Итак, в те дни Директора ФСБ посетила небольшая делегация немецкого Ведомства Федерального канцлера. БНД подготовила секретный доклад для Ведомства Федерального канцлера о «Деле Фёртча» и о его связи с операциями в Праге и в Вене. И вот, ваша делегация положила нашему боссу этот доклад прямо на стол. И они спросили его, что это такое. Но тот даже не взглянул на доклад. Да и зачем, ведь он уже и так знал его содержание. Евгений улыбнулся: — Он просто открыл папку, взглянул вовнутрь и снова закрыл. Больше из вежливости по отношению к гостям, чем из любопытства. Потом он сказал, что наша служба такого бы не делала. Прага, Вена, Фёртч и так далее. Но, как рассказывал мой однокашник, немцы тогда прямо спросили, был ли Фёртч агентом ФСБ. — И?! Что же им ответили? — спросил я не столько из любопытства, сколько, чтобы подстегнуть рассказчика. — Терпение, терпение, сейчас все расскажу. Итак, немцы действительно напрямую и без экивоков спросили руководителя нашей Федеральной службы безопасности, предатель ли Фёртч. Да ты просто представь себе! Директор, конечно, с улыбкой ответил, что пришло уже время оставить в покое старые истории. Затем он вернул ошарашенным немцам назад их секретный доклад. Но насколько действительно наивны твои люди? Как ты думаешь, что они на самом деле ожидали услышать? Что руководитель ФСБ ответит, что Фёртч на самом деле агент? Что он скажет, что Фёртч не агент? Все это представлялось невероятным, и в нашей службе еще долго над этим смеялись. Прежде всего, из-за того, что немцы, показав нашему главному начальнику свое секретное досье, почти официально подтвердили ему, что встреча в Праге проходила под их контролем. Интересно, знают ли об этом твои оперативники в Мюнхене? Выпалив все это одним махом, Евгений вернулся к завершающей стадии своего рецепта.

— Теперь мы картошку и капусту еще около двадцати пяти минут будем варить в примерно двух литрах настоявшегося бульона. Затем добавим туда мясо и овощи, — объяснил он, прежде чем опять перешел к секретному докладу.

— Ну, я как бы мимоходом спросил своего приятеля, есть ли на самом деле у нас источник в БНД. Знаешь, что он мне на это ответил? Нет, не знаешь, погоди, я тебе скажу. Он сказал: «Нам даже не нужно это знать, больше того, это даже хорошо, что мы этого не знаем. Так мы можем проще сконцентрироваться на выполнении задания и не должны в наших действиях учитывать защиту агента». Но факты говорят сами за себя, заметил мой друг. Но теперь, как мне кажется, наша еда проварилась достаточно. С этими словами Евгений вернулся к нашему борщу.

— Так, теперь посолить и поперчить. Для настоящего борща в конце еще в каждую полную тарелку добавляют немного петрушки, — завершал Евгений свой рецепт.

Запах был фантастическим. Евгений порезал хлеб и налил еще красного вина. Но не успел я опустить ложку в пахучий борщ, как он крикнул: — Стоп! Собственно, в каждую тарелку нужно добавит еще кислой сметаны! -… которую нам на высоте двух тысяч метров над уровнем моря нам просто неоткуда взять, — прервал я его, глотая слюнки, и добавил, больше извиняясь, чем объясняя: — нужно же отдать небольшую дань этой лесной глуши здесь наверху, в лесной глуши. — Да, ты конечно прав, — сказал он, помедлив, и полез вниз к своему рюкзаку, — но, если честно, хороший борщ нельзя есть просто так, без сметаны.

Быстрым движением он, как фокусник, поставил на стол маленький пластмассовый стаканчик со сметаной: — Борщ без сметаны, это как бы настоящий…, — он умело снял со стаканчика крышечку из фольги и бросил в каждую тарелку по полной столовой ложке сметаны: — … культурный большевизм. С громким смехом мы принялись за еду.

— Я прочел все. С моей стороны я не вижу никаких проблем. Но вот себе ты этим только усложнишь жизнь, — тихо, почти всхлипывая, сказал мне Евгений. Прошло два дня после нашей встречи в горах. Рукопись, вернее, черновик, лежала в серой папке у него на коленях. — Но для книги этого мало, — поучительно заметил он. — Ты прав, это только главы, которые могут быть для тебя интересны или опасны. Часть из этого я вообще выброшу, — пояснил я. — А что с другими историями? Ты мне их покажешь? — полюбопытствовал он.

Мой ответ был прост: — Нет! Кроме того, я взял с собой только эту часть. Он пошутил: — Ты был и остался неисправимым агентуристом. Ничего не выдавать. Но то, что я прочел, ты, по моему мнению, можешь спокойно писать. Я не вижу в этом никаких проблем. Кроме того, ведь скоро выйдет книга, тогда я позже прочту остальное. — Я даже напишу тебе на книге дарственную надпись, если хочешь, — подтрунил я. Он постучал всеми пальцами обеих рук себя по лбу: — Точно! А я поставлю ее в моем кабинете на полку! Прекрасная идея! Ты самый лучший друг!

Он был последним из бывших агентов, кому я давал прочесть части рукописи. И самым важным! Я хотел быть уверенным, что не пропустил ничего, что после публикации могло бы повредить кому-либо из агентов. Кроме того, мне нужно было их одобрение канвы моего сочинения. С одной стороны, самоконтроль, с другой — защита источников. Такой подход себя оправдал и привел к тому, что эти люди порой помогали мне существенными дополнениями и напоминали о том, что я позабыл.

Один из этих бывших агентов, которого я уже давно не видел, прочтя рукопись, буквально бросился мне на шею. Он ничего не знал обо всей травле меня моим бывшим работодателем и был очень рад, что я, не выдав его имени, уберег его от неизбежной беды. Из первоначальной благодарности с годами развилось обоюдное глубокое доверие, которое никто бы не поставил на карту. Я так точно нет.

Другой агент только из рукописи узнал обо всех связях, мотивах и подоплеке того, что происходило, о чем он прежде не имел понятия. Этим я, по крайней мере смог на практике доказать, что самым важным для меня всегда оставалась забота о безопасности моих агентов. Со слезами на глазах он уверял меня: — Я не хочу, чтобы то, что я тебе сейчас скажу, прозвучало слишком напыщенно, но я очень горжусь тобой.

С моим нынешним собеседником мы порой встречались по нескольким причинам. В основном, я хотел, конечно, показать ему определенные места в тексте и узнать его мнение. Кроме того, мы уже давно планировали совместное путешествие к морю. Он был страстным рыбаком и хотел забросить удочку в открытом море. Но еще важнее для меня было узнавать последние новости из Москвы. Слишком многие вопросы оставались открытыми. И только он мог хотя бы частично осветить некоторые моменты.

Чего хотела на самом деле добиться от встреч другая сторона? К чему в действительности стремились мои бывшие работодатели? Действительно ли техника в Праге вышла из строя? Врали ли мне? Или меня просто проверяли? Что делал «Вольфганг» со своим «швабским» партнером? Почему после этой операции все, как русские, так и немцы, едва ли не притворились мертвыми и тихо исчезли? Вопрос за вопросом.

Единственный человек, который мог помочь мне с этой головоломкой, снова сидел напротив меня. В ожидании его рассказа меня распирало любопытство. С момента его прибытия всего лишь раз я осторожно спросил его. — Да, новости есть, понимаешь, важные новости, — были его слова. Больше ничего. Но при этих словах лицо у него было серьезным и мрачным. Потому я так ждал, пока он сам начнет рассказывать. Я ведь уже годами трудился над этими загадками.

В нескольких метрах от нашего дома рыбак вытащил на берег свою лодку. Мы как раз возвращались с нашей утренней пробежки и взглянули на лежащий перед ним улов. — Ну. Что ты думаешь о рыбе? Здесь есть свежая камбала? — спросил я его. Он одобрительно кивнул и поднял вверх большой палец: — Это хорошо! Лучше не бывает. Я это люблю! Вечером, после целого дня прогулок, мы вместе приготовили нашу камбалу. Это была чудная трапеза, а к рыбе были еще и водка, и пиво. Теперь я уже не мог сдержать свое любопытство и свою неестественную сдержанность: — Ну, теперь рассказывай. Какие там новости от твоего университетского друга?

Мой бывший агент взял двумя руками маленькую рюмку со шнапсом, повертел ее медленно и произнес: — О, да, это очень сложно. Я расскажу тебе все, но без моего анализа. Сначала сам обо всем подумай. А лишь потом я скажу тебе, что думаю я. Поговорим о Праге! О Праге 1999 года! Это самое важное.

— Их задача, как рассказывал мне мой приятель в Москве, состояло в том, чтобы во всех возможных обстоятельствах установить с тобой контакт. Но это означало, что они умышленно «засветились» бы перед твоими коллегами из наружного наблюдения. Правда, вторая встреча в Праге была намного проще первой. Ведь, как говорил мой однокашник, главная разница между первой и второй встречами состояла в том, что при первой поездке в Прагу БНД еще охотилась на «крота» в своих рядах. Да, у моих людей тогда были определенные преимущества, но они не могли наперед просчитать, чем закончится все дело. Они спрашивали себя, что может случиться. Основные предпосылки у обеих сторон были схожими. Каждая сторона искала утечку у себя.

Зато во время второй встречи в Праге намерения обеих разведок были уже совершенно разными. Да, как говорил мой московский друг: «Мы продолжали искать нашего предателя, а немцы своего уже нет». Он обосновывал эту мысль тем, что все, кто в Пуллахе искал возможную утечку в их системе безопасности, внезапно были отстранены от этой работы и отправлены куда подальше. Каждый по-своему. На их месте тут же появились новые фигуры, получившее задание позаботиться о затушевывании скандала. Причем так, что они просто обязаны были найти какой-то компромат на тебя.

Потому наш новый вербовочный подход к тебе был этим типам из Пуллаха как раз кстати. Ведь если только выяснилось бы, что вы оба, ты и «Вольфганг», впервые познакомились не на первой встрече в Праге, стало быть, эта встреча была спектаклем, как «жертва пешки» тут же определилась бы. Но, по мнению моего приятеля, была еще одна, куда более серьезная проблема, тяготевшая над БНД. И мой собеседник сделал артистическую паузу.

— Они в Москве вообще не понимали, почему немцы, зная, что у них в разведке есть «крот», не продолжали его поиски, а вместо этого делали все, чтобы скрыть этот факт. Они могли это объяснить только какими-то политическими причинами. Мой приятель дословно сказал так: «У всех нас в службе тогда сложилось впечатление, что в Федеральной канцелярии были уверены, что Фёртч — «крот». Нужно было найти лишь официальное подтверждение. Но никто не хотел, чтобы из-за этого возник политический скандал. От этого был бы слишком большой ущерб». Кроме того, как анализировали в Москве, предполагаемый риск уже был, пусть с опозданием, нейтрализован путем досрочной отправки Фёртча на пенсию. А теперь немцы были заинтересованы только в одном — замести следы. А этот сомнительный господин Юрецко подвернулся твоим коллегам как нельзя кстати. Но вот оперативных ошибок, которые ты совершил до того момента, было для этого явно недостаточно.

Самой большой проблемой в глазах тех, кто пытался затушевать последствия «Дела Фёртча» было, по мнению Москвы, следующее: что будет, если окажется, что ты на самом деле сказал правду, и вы с «Вольфгангом» действительно не были знакомы до вашей первой встречи в Праге?

Мой друг сделал маленький глоток из рюмки с водкой. Он никогда не пил крепкие напитки одним махом, как любят многие русские. Шнапс, помогавший пищеварению, он вкушал по капельке. — Ну, и что? Что ты думаешь? — поторопил я его, — я совсем ничего не понимаю. Во всей этой картине для меня оказалось теперь еще больше вопросов, чем было раньше, — честно и разочарованно сознался я.

— Тогда я тебе объясню еще кое-что, — сказал он с видом мудреца. — Твои собственные люди «подставили» тебя по полной программе. Ты приходишь туда, докладываешь обо всем, что случилось, как предписано, а они просто околпачивают тебя в Праге. С этими словами, он покопался в своей борсетке и вытащил оттуда мини-компакт диск. — Засунь эту штуку в свой компьютер. Тогда ты все сам услышишь! Он снова сел и расслабленно закинул ногу за ногу.

Я раскрыл свой ноутбук и включил его. Потом поставил диск в дисковод. Немного помедлив, я открыл «папку». Там был звуковой файл. Все это время я краем глаза наблюдал за моим собеседником. Теперь он приободрил меня: — Ну, давай, послушай. Он ухмыльнулся.

Сначала я услышал что-то вроде скрипа гальки, как будто кто-то шел по земле. — Сделай громче, — сказал он мне, — сейчас начнется. Вдруг тебе это покажется знакомым?

Внезапно я услышал два голоса, которые я ни с чем бы не спутал:

— Сегодня прекрасная погода. Что с твоим коллегой Петером, он еще подойдет?

— Нет, не думаю.

— Я надеюсь, что ты не разочарован. Но есть такие вещи, где я просто не могу переступить через себя.

— Ты знаешь, я на твоем месте тоже бы не сделал этого. Потому я хорошо тебя понимаю. Но для нас очень важно узнать все. Отсюда и такой большой интерес к твоим источникам. Если уж твои люди их не знают, то хотя бы нам хотелось бы их узнать. Ну, да, верно — мы и так уже очень много знаем, но некоторые важные вопросы пока остаются открытыми.

И потом было слышно, как он цитировал документы БНД.

— Но тут я, к сожалению, ничем не могу тебе помочь.

— Ну, что? Выпьем пива?

— Почему бы и нет?

— Тебе нравится «Будвайзер»?

— Это мое любимое пиво!

Я просто обалдел! — Откуда это у тебя? — Я так и знал, что тебя это заинтересует, — ответил мой хитрый приятель и продолжил: — я не думаю, что это наши люди записали тот разговор. Он поступил от вас. Определенно!

Затем началась дискуссия, затянувшаяся на весь вечер. К ней мы возвращались потом каждый раз, когда встречались. При этом стало очевидным следующее: встречу в Праге все-таки записали. Ход событий русские, как говорил мой друг, объясняли по-своему. Мне нужно тут сразу сказать, что он был очень хорошо проинформирован, хотя от меня не услышал об этом деле ни слова. Во всяком случае, он объяснил мне точку зрения русских на произошедшее в ходе второй встречи в Праге так, как будто он сам там присутствовал.

Некоторые влиятельные люди в БНД, я могу только предполагать, кто именно, попытались использовать встречу в Праге в конце августа 1999 года для моей компрометации. Если бы был записан весь мой разговор с «Вольфгангом», его содержание само по себе полностью очистило бы меня от любых обвинений. Но именно этого с самого начала они хотели избежать, так как такой результат не вписывался в их планы. К тому же идейных вдохновителей операции беспокоила и другая проблема. Они, конечно, знали, что я поддерживаю дружеские отношения не только с Франком и Хайке, но и с многими другими сотрудниками QB. Все, что во время встречи в Праге говорило бы в мою пользу, «кукловоды» из Пуллаха не смогли бы скрыть. Никто из этих людей, зная правду, никогда бы не согласился дать какие-то компрометирующие показания против меня.

Потому те, кто заварил всю эту кашу, сначала должны были позаботиться, чтобы вообще никто не узнал о содержании беседы, пока запись ее не будет проанализирована. Обойти QB в таком деле было невозможно, ведь подобные задачи относятся к их непосредственной компетенции. Потому важно было сделать так, чтобы все участники путешествия пребывали в полной уверенности, что никакой записи не было вообще.

Мой позднейший анализ показал, что для этого можно было использовать два метода. Либо наряду с руководителем операции в ее замысел был посвящен только один техник, который по приказу руководства совершил этот подлог. Либо из QB действительно никто ничего не знал об уловках руководства. А на месте тайно работала другая команда, которая с помощью каких-либо электронных средств подавления не позволила операторам из QB записать наш с «Вольфгангом» разговор, а сама записала его. Последнюю версию предпочитала и российская разведка, потому что ее «наружники» обнаружили некоторых людей и отметили такие их действия, которые прекрасно вписывались в подобный сценарий. По крайней мере, так говорил мой информатор.

В пользу этой версии говорит и то, что я ничего не делал с мобильным телефоном. Кроме того, начальник реферата 94 В не доверял ни Хайке, ни Франку и его людям. Все они попадали под общее подозрение, что были, де, со мной заодно. Во всяком случае, такие слухи ходили по коридорам дома номер 109.

Еще в ее пользу свидетельствует и очень странное поведение Франка Оффенбаха. Возможно, он узнал что-то такое, что так быстро и резко омрачило его отношения с БНД? Не обманули ли его так же, как и меня?

После того, как запись моей беседы с «Вольфгангом» была проанализирована, всем участникам стало ясно, что ничего компрометирующего против меня тут добыть нельзя. С другой стороны, никакой записи официально вообще не было, потому они удовлетворились распространением сказочек о моих манипуляциях с «мобилкой». Этим ответственные господа убивали сразу двух зайцев.

Мой негативный образ укреплялся еще прочней, и самые верные мне люди начинали понемногу сомневаться в моей добропорядочности. Свора интриганов в очередной раз передавала привет.

Кошка, которая ловит свой хвост

В последние годы я касался политики на двух совершенно разных уровнях. С одной стороны, на парламентском уровне с различными политиками федерального уровня, преимущественно из СДПГ. С другой стороны — на коммунально-политическом уровне в моем регионе.

В конце для меня здесь сложилась более чем сложная и одновременно пикантная ситуация. Уже в начале 1990-х годов я вернулся в избирательный округ, который был уже давно мне знаком, в Целле/Юльцен. Тогда, еще в 1980 году, некий Гельмут Шмидт был кандидатом на пост Федерального канцлера, а один молодой политик из Юльцена впервые боролся за место в Бундестаге. В то время я жил в Хайдештадте, уже больше десяти лет был социал-демократом и потому включился в предвыборную борьбу новичка.

Он, со своей стороны, представлялся мне прямым и открытым, обладал приятным суховатым юмором и производил впечатление, что он подходит на эту должность. 5 октября 1980 года он по списку СДПГ был избран в Бундестаг. Этим ловким политиком, столь удачно взлетевшим на самый верх, был не кто иной, как нынешний председатель фракции Социал-демократической партии Германии в Бундестаге и бывший Федеральный министр обороны Петер Штрук.

Через год меня перевели на другое место службы, и я покинул свой избирательный округ. Окольными путями я позднее снова вернулся в те места, на этот раз в городок поблизости от города Целле. К тому времени я уже служил в БНД.

Потому ничего удивительного, что я обратился именно к «моему» парламентарию Петеру Штруку, когда не смог уже скрывать свое недовольство тем хаосом, который царил в Федеральной разведывательной службе. В тот момент меня больше всего беспокоило столь поверхностное отношение к выводу Западной группы советских войск из ГДР и недостаточная разработка Службой наследия «Штази», касавшегося БНД. Все мои внутрислужебные просьбы, вопросы и предложения постоянно наталкивались доселе на глухие уши.

Высшее руководство Службы считало себя выше рассмотрения всяких там жалоб и реагировало с чудовищным высокомерием. Служба находилась в катастрофической ситуации. Над жалобами и тем более критикой не просто издевались, их не просто отвергали, а, как правило, даже считали грубым обманом доверия, едва ли не изменой. После объединения Германии правящей элите БНД пришлось узнать, что внешняя разведка ГДР десятилетиями водила ее за нос. Ни один агент, и ни одна операция Службы не была на самом деле секретом от наших восточногерманских братьев.

Как бы жестко это ни звучало, но факт в том, что агенты из Пуллаха в костюмах в полосочку с треском проиграли «войну на невидимом фронте». И роль западногерманской внешней разведки БНД в переменах на Востоке была ничтожной. Даже предстоящий крах коммунистической системы не смогла она своевременно предсказать. Несмотря на это, наша правящая элита вела себя как настоящие победители. С презрением, сверху вниз, взирали они на бывших противников. Охота на бывших разведчиков ГДР пришлась им как раз кстати и отвлекла от накопившихся за десятилетия собственных провалов и ошибок.

Я не хотел это оставлять так просто и без комментариев. Я был вопиющим в пустыне, потому что другие, хоть и думали так же, в основном предпочитали молчать. Высокомерие руководителей БНД было для меня невыносимым. Любой крупный концерн давно бы с позором выгнал таких самоуверенных зазнаек ко всем чертям.

К этому добавился мой гнев в адрес одного высокопоставленного сотрудника Службы, который пытался в связи с расследованием против одного коллеги из БНД склонить меня к лжесвидетельству перед Федеральной прокуратурой. Он хотел всеми законными и незаконными средствами скрыть собственные ошибки в работе. Его странные представления о лояльности вообще и особенно по отношению к тогдашнему Президенту БНД Конраду Порцнеру, которые он, пожалуй, разделял с другими сотрудниками БНД, заставили меня в феврале 1996 года попросить Штрука принять меня для беседы. В конце концов, Порцнер тоже был социал-демократ и уже поэтому имел полное право, чтобы с ним обращались корректно и честно. Я также беседовал с депутатами Бундестага, в том числе с членами Парламентской контрольной комиссии.

Мне было очень интересно наблюдать за тем, как все, с кем я говорил, с любопытством всасывали в себя всю информацию. Но, в конце концов, результатов это никаких не принесло. Везде меня встречали с «большим пониманием». Часто и сами по себе проблемы не были для них секретом. Но когда доходило до серьезных решений, оказывалось, что БНД что-то вроде «священной коровы», которую никто не хотел трогать. Никому на самом деле Служба не нравилась, но никто не рисковал пойти на конфликт с нею. Кульминацией всего этого стало то, что все они в большей или меньшей степени просто отвели взгляд и не сделали ничего, когда Порцнера регулярно водили за нос руководящие кадры его Службы.

Запоздалая шутка истории: сегодня как раз эти старики глубокомысленно рассуждают о необходимости реформ, которые они сами во время своей активной службы пустили шанс осуществить. В своем, скажем так, ветеранском клубе «Форуме по обсуждению проблем разведывательных служб» («Gesprächskreis Nachrichtendienste», GKND) в Берлине. Но будьте с ними осторожны! Ведь тот, кто тогда оказался несостоятельным в своей профессиональной области, сегодня вряд ли может стать хорошим советчиком.

Как учил Сенека: «Philosophia non in verbis, sed in rebus est». Философия учит делать, а не говорить.

Откуда взялся страх политиков, не позволяющий им серьезно разобраться с пуллахскими шпионами? Тут я могу только делать предположения. Тот факт, что на протяжении многих лет распространялись слухи о том, что в этом ведомстве есть секретные досье на всех возможных политиков, пожалуй, мог бы сделать эту касту такой сверхосторожной. Время от времени появляются и доказательства существования такой «коллекции грязного белья». Происходит это случайно или целенаправленно, я не знаю. Но отдельные примеры свидетельствуют, во всяком случае, что такие махинации могут иметь место.

В определенной мере Федеральной разведывательной службе помогли сведения из материалов бывшей «Штази», по сей день переходящих от одного ведомства к другому. Почему вообще внешней разведке достались эти досье, остается загадкой. Они относились к компетенции Ведомств по защите конституции, частично и Службы военной контрразведки (МАД) и отделу по защите государства при Федеральном ведомстве уголовной полиции (БКА), которые там могли получить важные для себя данные. Но БНД? Пуллахцев, собственно, касались лишь те материалы, в которых речь шла непосредственно об их ведомстве. Потому их поведение выглядело сомнительным, хотя ни один политик не рискнул этим поинтересоваться.

На самом нижнем политическом уровне на Федеральную разведывательную службу смотрят почти как на чудище из другого мира. После моего досрочного выхода на пенсию 1 января 2000 года я стал активно заниматься политикой на коммунальном уровне. Уже через короткое время местная парторганизация СДПГ в Целле выбрала меня своим председателем. Работа в социал-демократических кругах доставляла мне много радости. Во всяком случае я встретился с многими прекрасными людьми, с которыми у меня установились отличные взаимоотношения.

Но стоило в разговоре хоть как-то затронуть тему Федеральной разведывательной службы, как тут же возникала определенная отчужденность. Этот комплекс действовал как порок, пятно. Тот, кто делал что-то непорядочное, а именно работал в БНД, не мог, собственно, быть в полной мере добродетельным человеком. Мнение меньшинства, которое все время распространялось среди людей. Общественность, как само собой разумеющееся, считала, что БНД это коррумпированный, нарушающий законы аппарат. При этом считалось, что это самое обычное явление на земле. Никто не хотел с ним связываться и даже знать о нем никто ничего не хотел.

Это странное отношение СДПГ к Федеральной разведывательной службе трудно объяснить. Первая публикация моей книги вызвала скорее страх, нежели одобрение протагонистов. Некоторые даже потребовали моей отставки. Но с содержанием этой темы они все равно не хотели связываться. Так называемые «обычные люди» ничего об этом не знали, да, собственно говоря, и не хотели знать.

Когда в начале сентября 2003 года появились первые статьи с анонсами, предвещавшими скорый выход моей книги о БНД, ко мне пришло сообщение из Берлина. Петер Штрук, в то время министр обороны, передал мне его через наше партийное бюро в Целле. Мимоходом лишь отмечу, что в письме он пользовался терминологией, скорее свойственной английским лордам. Тем не менее, это произвело на меня впечатление. Вкратце смысл письма можно выразить фразой: We are not amused.

Вот так-то! «Мы не в восторге!» А почему, собственно, нет? Ведь он все-таки знал меня много лет. У меня всегда было впечатление, что он очень доверял мне, когда речь шла об его избирательном округе и, особенно, о партийной организации СДПГ в Целлле. Здесь жила самая большая группа избирателей его округа. Я организовывал его предвыборные кампании в центральном городе округа и поддерживал во всех действиях по всему округу. И все это — исключительно из убеждений. Несомненно, я и сейчас считаю его одним из самых умных, цельных, безупречных и способных немецких политиков.

Партийную организацию СДПГ в Целле посещали многие знаменитые люди: от Гюнтера Грасса до Герхарда Шрёдера. К нам приезжали почти все министры. Я вижу в этом плодотворный результат прилежной работы. А теперь Петер Штрук был совсем не в восторге, хотя в общих чертах подоплека описанных событий не была для него секретом. Просто так! Очевидно, это ему мешало. Критика в адрес БНД стала чем-то вроде оскорбления Его Величества. Но почему? А то, что с точки зрения содержания я мог быть прав, никого не интересовало.

Правда, в речи Петера Штрука перед офицерами Командной академии Бундесвера в Гамбурге звучали совсем другие нотки. От них господин Штрук требовал критического подхода и высокого чувства собственного достоинства. Но на меня это не распространялось. Запросов с его стороны так и не было. По крайней мере, в мой адрес. Я предполагаю, что информационные каналы из БНД вполне его удовлетворяли. И какое имело при этом значение, что они, вероятно, преследовали свои собственные цели и не были заинтересованы в реформах?

Создалась пикантная ситуация. Я, лояльный солдат партии показался столь нелояльным моему бывшему патрону. Его важнейшим представителем снова был Штрук. Я, бывший офицер, а он, как бы мой главнокомандующий.

Жаждущие сенсаций редакторы попытались использовать эту тему в средствах массовой информации. Я должен был отреагировать и ни в коем случае не хотел нанести ущерб непричастным. В большинстве случаев мне даже удалось, как бы, отделить одно от другого. С одной стороны я как партийный функционер по-прежнему был близок политику Штруку, с другой как критик важного государственного органа держался от него на определенном расстоянии.

У подавляющего большинства журналистов было достаточно интеллекта, чтобы тоже разделить эти факты, и они старались не бередить раны. Но один опубликовал сразу несколько фотографий пятнадцатилетней давности, на которых я в прекрасном настроении что-то праздную с бокалом шампанского в руке. Рядом серьезный портрет министра, которого в тексте он именовал не иначе, как «его друг Штрук».

Грязнуля Юрецко и «чистильщик» Штрук. Глупая провокация, явно направленная на дальнейшее разжигание страстей. Но и у нее были последствия. Хотя я еще принимал участие в организации некоторых мероприятий в моем избирательном округе, сам я на них уже не появлялся. От приглашения на празднование шестидесятилетия Штрука мне пришлось с извинениями отказаться. Весной 2005 года, учитывая предстоящие выборы в Бундестаг, я сложил с себя все свои партийные полномочия и председательство в парторганизации Целле и постарался как можно дальше уйти с пути своего партийного коллеги. У меня был такое чувство, что Петеру Штруку мое присутствие может показаться неприятным. Кроме того, я не хотел навредить его предвыборной борьбе.

В конце осталось только нехорошее чувство. Я знаю, что моя критика в адрес БНД обоснованна. Но в глазах политиков все равно считается неподобающим явлением, если кто осмеливается царапать державную позолоту. Возможно, это тоже одна из причин неспособности к изменениям. Как и раньше, в социал-демократических кругах не было и нет никакой настоящей дискуссии по вопросам секретных служб. Многие газеты писали о моих публикациях, десятки раз у меня брали интервью. Лишь одна газета сторонилась этой темы как чумы — «Форвертс» («Вперед!») — основной орган СДПГ. Это само говорит за себя.

Страх «заразиться» от прикосновения к этой теме у наших политиков весьма примечателен. Вероятно, это еще одна из причин, почему фундаментальной реформы Службы так до сих пор и не было. Всегда были лишь половинчатые попытки, так и не принесшие серьезных результатов. Вечная дискуссия о переезде из Мюнхена в Берлин может послужить этому примером. Ведь для эффективности этого ведомства не имеет никакого значения, будет оно работать на берегу реки Изар или на берегу реки Шпрее.

Несомненно, в непосредственной близости от Федерального правительства должна быть размещена часть БНД. Но зачем переносить туда всю организацию, сейчас, в эпоху современных средств связи, объяснить куда сложнее. Особенно если для этого переезда требуются огромные деньги, которых сейчас в бюджете нет. То, что хорошо оплачиваемая элита хочет в Берлин, объясняется, вероятно, не столько тем, что они надеются этим повысить эффективность Службы, сколько надеждой быстрей сделать в этих условиях личную карьеру.

Ведь близость к министерствам и другим государственным институциям как раз и открывает шансы для установления и поддержания нужных контактов, чтобы с их помощью, возможно, быстрее перейти в другой отдел или взобраться по карьерной лестнице. Потому, может быть, действительно есть смысл полностью перевести всю эту руководящую элиту из Баварии в Берлин, но оставить рабочие отделы по-прежнему на их старом месте к югу от Мюнхена.

Такой вариант сразу решит многие внутрислужебные проблемы. «Сливки общества» получат столь важный для них «коктейльный фронт», а рабочие пчелы смогут без помех с их стороны делать то, за что им платят жалование. Это только увеличит творческие силы пуллахцев. Но шутки в сторону! Совершенно ясно лишь одно: полный переезд не сделает Службу ни лучше, ни, тем более, безопаснее.

Нам необходима — а для этого нам нужны мужественные и честные политики — открытая дискуссия о нашей службе внешней разведки. В самой Службе считают, что серьезное рассмотрение проблем этого ведомства может проходить только в секретном режиме, но это, разумеется, чепуха. Пришло время, наконец, раз и навсегда отделить защиту государственной тайны от шпиономании и игр в напускную таинственность.

К реформе разведки относится четкая недвусмысленная позиция политиков по этому вопросу, выражающая их волю к проведению перемен. Официально зафиксированное требование к БНД всегда придерживаться принципов правового государства в ее работе наряду с внедрением в ее деятельность четких юридических правил. Лучшая защита и лучшая забота о сотрудниках и источниках. Организованный по новым принципам внутренний и внешний контроль, на который сама Служба не сможет оказывать влияние. Кроме этого, необходима новая структура с уменьшением численности всего аппарата, что приведет к рационализации работы и одновременно к сокращению финансовых затрат на Службу, осуществляемых за счет налогоплательщиков.