Вечер с Хайке

Красавица Хайке была хорошей коллегой и проявила полное понимание: — Забудь про карточку «Виза»! Я все объясню Олли (имелся в виду Ольгауэр).

Мы договорились встретиться еще раз в тот же вечер. Так как я уже следующим утром собирался уезжать на поезде домой, то уже переселился в одну из гостиниц в центре Мюнхена. Хайке забрала меня из отеля. Мы были знакомы с 1995 года и уже много месяцев проработали вместе. Но я мало знал о ней, разве лишь, что эта трудолюбивая молодая женщина жила в квартире на юге баварской столицы.

Ее, как и многих других сотрудников ужасно раздражал дилетантизм шпионской фирмы. «Шоумены», как она их порой называла, с более высоких уровней руководства были для нее кошмаром. Лишь немногих она действительно уважала. А как красивой женщине ей было еще тяжелее. Кроме всего прочего, ей мешало и то, что она никогда не скрывала своей критики. В общем, за словом в карман она не лезла.

Хайке очень повезло, что ее шефом оказался такой опытный и болеющий за дело человек как Ульбауэр. Он прекрасно воспринимал ее открытую манеру высказываться без задних мыслей. Он сам был достаточно откровенным человеком и не принадлежал к числу тех руководящих «павлинов», которые бесчинствовали в Пуллахе. Сотрудничество с Франком Оффенбахом тоже сложилось хорошо. Они оба прекрасно понимали друг друга и установили между собой великолепные рабочие отношения. В общем, они составили очень гармоничную тройку.

Когда Хайке вошла в отель, я уже ждал ее в фойе. — Куда мы пойдем? — спросила она сходу. — Недалеко, — предложил я. — Ты знаешь что-то поблизости? Чтобы можно было посидеть спокойно? — спросил я ее.

Она тут ничего не знала, кроме давно известных мест сбора туристов. Потому мы пошли в сторону ворот Изартор и нашли там итальянский ресторан. На нем мы и остановились. Началась длинная и милая беседа.

Хайке благодаря своей работе в БНД была прекрасно знакома с обстоятельствами моей жизни, потому она, не стесняясь, рассказывала удивительно много о самой себе и об ее прежней жизни. В ее рассказе БНД, разумеется, играла центральную роль. Несмотря на множество разочарований по службе она все еще сохранила энтузиазм. Я давно восхищался ее энергичностью. Для нее ежедневная рутина в Пуллахе была чем-то вроде интеллектуального тренинга на выживание. Она видела большие и маленькие системные ошибки, но могла в душе дистанцироваться от них, стараясь не придавать им слишком большого значения. При всем этом, она не была из тех, кто тупо идет в стаде.

Хайке разительно отличалась от многих коллег, старательно улыбавшихся на службе, но в душе давно распрощавшихся со своей профессией. Мне было приятно видеть, что она как и прежде демонстрировала цепкость и энтузиазм, потому что по ее убеждению случаи измены следовало обязательно раскрыть. Ее открытость удивляла меня. Такую четкую позицию редко встретишь среди коллег. Это был бальзам на мою израненную душу.

В то время я никогда не мог бы предположить, что и эту храбрую женщину проглотит и переварит, сделав «своей», аппарат БНД, точно так же, как он сделал со всеми остальными. Я вовсе не осуждаю ее, ведь в реальности у нее не было никаких шансов.

За день до моего дня рождения она написала мне письмо. В нем чувствовалось, что тактика войны на истощение, которую вели против нее новые шефы, постепенно приносила свои плоды. Единственная и последняя сотрудница бывшего реферата 52 DB, она все еще сидела на своем старом месте. Там она судорожно пыталась устоять против враждебности новой руководящей клики и при этом сохранить самообладание. Ей пришлось пережить все, что происходило за прошедшие месяцы вокруг «Дела Фёртча». Единственная из тех, кто должен был различать правду и ложь, она вела бесперспективную борьбу в одиночку, пытаясь защитить то, что уже прошло. Я думаю, что если у кого-то в такой ситуации не пострадает психика, то он не совсем нормальный.

Беспощадная бесцеремонность целого аппарата была очевидна. «Снаружи», то есть там, где и должны были бы проявляться способности этого ведомства, БНД десятилетиями регулярно демонстрировала свою несостоятельность. У меня давно сложилось впечатление, что эту импотенцию в Службе компенсировали удивительной недобросовестностью, бесчестностью и злобностью «внутри». Вряд ли где-то еще это было столь явно видно, как здесь.

Поле этого прошло много месяцев, пока она полностью не изменилась. Когда в январе 2003 года ее допрашивали как свидетеля на процессе против меня в мюнхенском Земельном суде, она уже внутренне освободилась от потрясений 1997–1998 годов. Я думаю, это было что-то вроде самозащиты. Ведь ей приходилось по-прежнему жить и работать в этой лавочке. Потому она вынуждена была давно прервать контакты со мной и моим партнером. Возможно, и по той причине, что новое руководство всегда требовало от нее отчета каждый раз, когда она созванивалась или встречалась с нами. К Ульбауэру, нашему тогдашнему шефу, отношения значительно охладели.

В последний раз я говорил с ней в зале суда, незадолго до ее допроса как свидетеля. Она посмотрела на меня и сказала: — Неужели мы не могли обойтись без всего этого? Она была хорошо накрашена, как всегда, но все равно выглядела серой и печальной. Но в ее глазах все еще сохранилось то, что было в них всегда. Хитрые светлые молнии. Точно так же, как в тот вечер в итальянском ресторане на площади Изарторплатц.

От того вечера осталось лишь одно воспоминание: когда наступил поздний вечер, мы оба расслабились, были в хорошем настроении, и мир вокруг уже не казался нам таким скверным. Незадолго до полуночи мы расстались у ворот Изартор. В прощании было что-то меланхолическое, как будто мы предчувствовали, что нас ожидает. В любом случае, нам, увы, больше никогда не довелось встречаться в такой свободной и приятной обстановке.

Венский вальс

Дома все шло своим чередом. Все обиды и нагрузки моя жена переносила с достойным восхищения терпением. Вряд ли другая смогла бы выдержать такой образ жизни своего мужа. Но что нам оставалось? А наши присланные Службой ангелы-хранители? Они занимались патрулированием. Я был убежден, что эта деятельность вокруг моего дома была лишь фиговым листочком. Исходя из ситуации, Служба должна была реагировать, но никто не знал, что именно следует делать. Потому они удовлетворились таким видом персонального обслуживания и успокоили, в первую очередь, самих себя. Я, во всяком случае, ни на грош не верил в эффективность моих охранников. Но, в конце концов, оказалось, что именно в этом вопросе я серьезно ошибался.

Незадолго до моего отъезда в Вену вокруг моего дома начали твориться странные вещи. Прикрепленные ко мне сотрудники БНД много раз замечали посторонних лиц, явно наблюдавших за моим домом и окрестностями. Потому Оффенбах решил установить наблюдение и за моим вылетом в Вену.

И. смотри-ка, группе наблюдателей из QB 30 сопутствовала удача. Им удалось установить сразу нескольких человек, следивших за мной в ганноверском аэропорту Лангенхаген. Теперь было очевидно, что другая сторона проявляла большой интерес ко мне, по крайней мере, к моему путешествию. Во всяком случае, «наружникам» удалось задокументировать присутствие сразу нескольких людей явно восточноевропейского происхождения. К сожалению, об этих разведывательных успехах я узнал лишь благодаря разговорчивости одного из коллег. Официально меня о них так и не проинформировали. Точно так же не было у меня никаких инструкций на самый крайний случай.

Этот вид пустой игры в таинственность и шпиономанию был самым обычным явлением в БНД. Вместо того, чтобы открыто информировать сотрудников, в этом и подобных случаях предпочитали молчать. Эти действия никак нельзя был назвать мероприятиями, укрепляющими доверие. В полном соответствии с правилом — неуверенный в себе и боязливый чиновник и есть самый лучший чиновник, руководители Службы постоянно действовали безответственно. Лишь благодаря верным знакомым из реферата 52 я всегда был в курсе дела. Пусть неофициально и против всех указаний, но тем не менее... Это означало, что мне следовало быть чертовски осторожным. Как всегда говорил Фредди: — Только осторожно! Шаг за шагом! Как на минном поле! Эта БНД мало чем отличалась от минного поля.

В Австрии подготовка шла полным ходом. В отличие от Праги здесь представители секретных служб Австрии были официально проинформированы о предстоящей операции. Офицер, осуществлявший связь с австрийской контрразведкой, назовем его Франц, сопровождал отряды QB 30. Франк и его австрийский референт связи были знакомы много лет. Они постоянно помогали друг другу. Но если кто думал, что теперь все пройдет гладко и гармонично, как в венском вальсе, тот ошибся. Оказалось, что БНД в переносном смысле еще не прошла даже начального курса школы танцев. Что-то не клеилось с ритмом.

Во время моего последнего приезда в Мюнхен Франк попросил меня по прибытии в Вену быть очень внимательным. Он хотел уже в аэропорту выставить нескольких своих наблюдателей, чтобы проследить за моей поездкой в отель. При случае я должен был проверить, как хорошо выбрали свои позиции его люди. После возвращения мы договорились обсудить все ошибки, которые я заметил. Достаточно странное дополнительное поручение, которое мне совсем не понравилось. Тем более, в такой ситуации. Если бы меня попросил бы не сам Оффенбах, я бы вежливо отказался. Но ему я не мог не оказать услугу.

С небольшой ручной кладью и с большими сомнениями в первой половине дня 30 января 1997 года я сел в самолет «Люфтгазы», вылетавший в Вену. Через полтора часа я уже шел по зданию венского аэропорта Швехат в сторону главного выхода. Я не заметил ничего необычного. Все шло нормально. Я взял такси и поехал в город, пока наша поездка не привела к Йоханнестгассе, 28. Я встал перед огромным зданием и взглянул наверх. Это был венский двенадцатиэтажный отель «Интерконтиненталь».

Внешне строение напоминало многоэтажки восточноберлинского района Марцан. Ничего похожего на венский шарм и атмосферу. Мне этот отель уже был знаком по прежним моим поездкам в дунайскую метрополию. Фредди и я тут бывали уже неоднократно. И бывали с большой охотой. Если внешне гостиница выглядела скучно и неприглядно, то внутри вы попадали в настоящий бизнес-отель со всем возможным комфортом, который только можно себе представить. С огромными коврами на стенах, со столами из тикового дерева, и с прекрасным внутренним интерьером. Тут царила атмосфера, чем-то даже напоминающая венскую кофейню.

Через тяжелую стеклянную дверь я вошел в фойе, поставил свой серый чемоданчик «Люфтганзы» и осмотрелся по сторонам. Вот мы и снова в Вене, господин профессор, подумал я про себя. На мгновение я почувствовал себя хорошо. Но этот момент прошел быстрее, чем мне бы хотелось. Потому что меня тут же окружил хаос, устроенный «авангардным отрядом» БНД. Один из QB подошел ко мне и пригласил на рецепцию. Там меня уже ждали.

Женщина средних лет в темно-синем костюме стояла за стойкой и мрачно смотрела на меня. Неужели я устроил что-то плохое? — Здравствуйте, итак, это вы господин, которого мы ждали? — приветствовала она меня хоть и вежливо, но с заметным напряжением. Ее восточно-австрийский диалект ни с чем нельзя было спутать, и в этой ситуации он подействовал на меня подобно лекции профессора в институте. — Вы знаете, — попыталась она объяснить, — так нельзя. Вы сначала должны зарегистрироваться, только потом номером можно пользоваться. У меня на этот счет четкие инструкции. Я ничего не понимал, а коллега из подгладывающей и подслушивающей бригады смотрел в сторону, как будто это его никак не касалось. Если он теперь еще начнет насвистывать, думал я, то я сорвусь.

Что случилось на этот раз? Она подвинула ко мне бланк регистрации и попросила его заполнить. — А что, были проблемы? — спросил я, пока писал. Я как-то хотел улучшить настроение, а ничего другого мне в этот момент в голову не пришло. — Не так, чтобы проблемы, — ответила она. Я посмотрел на нее: — Но? — Понимаете, ваши коллеги хотели попасть в номер, который был забронирован для вас. Но они не знали, ни как вас зовут, ни когда вы приедете. Но я же не могу заранее давать чужим людям ключи от номера. Мне это показалось странным. Я не придумал ничего более умного и сказал просто: — Ну, да, это уже не проблема, теперь я здесь! Моя попытка разрядить ситуацию дружеской улыбкой оказалась безуспешной.

— Да, вы снова провели хорошую подготовительную работу! — прошептал я коллеге, направляясь в сторону лифта. Как выяснилось потом, люди Оффенбаха попытались снять «оптом» сразу все комнаты, в том числе и мою. Как и в Праге, они хотели установить в ней свою технику. Кроме того, по плану в моем номере должен был появиться и ждать своего владельца мой синий пиджак. Однако персонал отеля не согласился участвовать в этой акции, потребовав для получения ключа от каждого номера паспорт его постояльца.

Но, вместо того, чтобы согласится с этим, и сохранять спокойствие, двое членов команды наблюдения ввязались в долгую дискуссию с персоналом бюро регистрации. Придумать что-то более привлекающее внимание было бы трудно, но к чему мне теперь было кипятиться из-за этого? Уж таковы они, тайные специалисты БНД.

Забросив, наконец, свой чемодан в номер, я позволил себе выпить чашечку кофе в фойе. Через короткое время мимо прошла Хайке, показав мне жестом, что нам нужно встретиться. После короткой встречи в моем номере туда пожаловал сам Ольгауэр. Он отдал приказ, чтобы никто больше не выходил из отеля. Техники передали мне пиджак и начали монтировать камеры в моем номере. Теперь оставалось только ждать.

Ольгауэр, как видно, был снова в своей среде. Он много лет проработал для БНД и тут, в Вене, потому прекрасно знал обстановку. Все с напряжением ждали, позвонит ли «Вольфганг» незадолго до встречи, как мы договаривались. Мне становилось плохо от одной мысли о том, что из всего этого может выйти. На мой взгляд, пуллахцы излишне привлекали к себе внимание.

Дело было не только в устроенном им шуме в отеле, но и в том, что была предупреждена австрийская контрразведка. Здесь в Вене, где на полную катушку трудились разведки самых разных стран, это вряд ли можно было бы назвать хорошим ходом. Кроме всего прочего, все машины команды наружного наблюдения были запаркованы на стоянке ближайшего полицейского участка, что вызвало там множество ненужных вопросов. А вдобавок меня еще представили связнику в Австрии Францу. Пользы от этого было как с козла молока. Интуиция в очередной раз подсказывала мне, что моя фирма тут уже слишком наследила.

Ольгауэр, который на этот раз отказался от экскурсии по городу и совместного ужина, отдавал последние указания: — В любом случае мы остаемся здесь в гостинице. Действуйте так же, как в Праге. Если разговор состоится, поднимайте цену. Требуйте больше денег и просите еще время на раздумья. Это было уже абсурдно. Чего он, собственно, добивался всеми этими действиями? Подразнить русских? Спонтанно мне вспомнился Ульбауэр и его сомнения.

Инструкции руководителя следственного реферата были слишком расплывчаты. Я начал сильно сомневаться, что вообще существовал какой-то оперативный план с определенными целями. Во всяком случае, я его никогда не видел и ничего о нем не слышал. Что означало — поднимать цену? Что означало — много денег? Что означало — действуйте как в Праге? Если бы беседа не продолжилась, можно было бы сразу бросить это дело. Вопрос за вопросом. Я задал их руководителю операции.

Но он не давал конкретных ответов. Вся ответственность была на мне, и в случае неудачи на меня же свалилась бы вся вина. Стоило чему — то пойти не так, жонглеры из пуллахской разведки искали бы ошибку сначала у меня. По этой причине его краткий ответ не имел для меня никакой ценности. Да и ответ был в духе футбольного тренера Франца Бекенбауэра: — Посмотрим…

Я ушел в свой номер. Теперь я снова был один и взволнованно шагал по номеру, время от времени, поглядывая на мобильный телефон — работает ли он. Сеть была, аккумуляторы в порядке. Через несколько мину после шести часов вечера телефон зазвонил. Мое сердце бешено забилось от волнения.

Теперь главное не сделать ошибки. Изысканно дружным тоном я ответил: — Да, алло, кто это? Потом все пошло очень быстро. Голос моего собеседника, которого я так долго ждал, спутать нельзя было ни с чем: — Да, дружище. Это я. Слушай, за тобой следят. Тут есть пара людей, понимаешь? Лучше всего, исчезни прямо сейчас и будь очень осторожен. Я потом сам на тебя выйду! Затем телефон замолчал. Сбитый с толку я некоторое время стоял не шелохнувшись.

— Итак, ребята, вот и все! «Вольфганг» только что отменил встречу, — сказал я своему темно-синему пиджаку. Через минуту шеф, Франк и Хайке уже были в моем номере. Все чувствовали себя растерянными и смущенными. Дурное настроение Ольгауэра было видно со стороны, хоть он и пытался его скрыть. Другие просто грустно и растерянно смотрели друг на друга.

Что же случилось? Общая беспомощность оставляла лишь один выход — приказ к отступлению. Это означало демонтаж техники и по возможности незаметный отъезд. Остаток вечера я провел один. Сначала в номере, потом в баре отеля. Там трио музыкантов на рояли, скрипке и гармонике исполняло венские вальсы. В этом баре мне уже неоднократно приходилось бывать. Только тогда мне сопутствовал куда больший успех, чем сегодня. Мой партнер Фредди и я уже давно выбрали венский отель «Интерконтиненталь» для наших тайных встреч с агентами. Он прекрасно подходил для этого. Кроме главного входа в него можно было попасть еще несколькими путями. Особенно вход через подземный гараж, откуда можно было незамеченным попасть в номер, пройдя мимо фойе и обычной гостиничной суеты, принес нам в свое время много пользы.

Ведь в этой гостинице нам передавали самые секретные документы из стран бывшего Советского Союза. Не один информатор подвергался там нами серьезному опросу. И до сего дня это здание всегда вызывало у меня приятные воспоминания. А сейчас? Я сидел здесь, жалкий и потерянный. Кроме издержек — никакой выгоды. Жаль, что рядом не было Фредди. Его сейчас мне так не хватало, ведь разговор с ним улучшил бы мое внутреннее состояние. Конечно, обо мне и моей ситуации никто не думал. Овеянная славой группа Франка тоже исчезла, и, скорее всего, зализывала где-то свои раны.

Но что случилось бы, если бы этот «Вольфганг» вдруг все же передумал и решил бы пойти на встречу со мной? Это уже никого не интересовало. Команда занялась сама собой.

На следующий день мне пришлось проснуться очень рано. Самолет мой улетал ранним рейсом, и потому тем субботним утром я был совсем один в зале для завтраков отеля «Интерконтиненталь». Мне только налили кофе, как в зал вошли еще три человека: двое мужчин среднего возраста и женщина несколько моложе их. Внешне они выглядели как восточноевропейцы, возможно, русские или белорусы. Стоило им сесть, как они удостоили меня долгим взглядом. Ели женщина и один из мужчин смотрели на меня неподвижно, то второй мужчина очень сильно наклонил голову. Это было похоже на настоящий поклон. Потом, как по команде, они отвернулись и больше ни разу не взглянули на меня. Странный случай, подумал я.

Может быть, господин в сером костюме в полосочку подал мне сигнал? Или у меня уже началась мания преследования? Или просто один был настроен дружески, а другие нет? Как мне было оценить этот маленький спектакль? Я был уверен, что в этом было что-то ненормальное. И моя поддержка, люди из «наружки», где они были в этот момент? Я очень рассердился на эту стаю. Они наверняка сейчас еще лежали в теплых кроватях или готовились к обратному путешествию в Мюнхен. Как раз сейчас, когда они были мне так нужны. Я решил быстро допить кофе и как-то связаться с коллегами. Я оставил недоеденную половинку круасана и побежал в фойе. Там никого не было. Никого!

С любопытством я двинулся назад в направлении зала для завтраков. Вдруг кто-то из наших людей уже спустился на завтрак? Ни души! А куда подевались три незнакомца? Их стол был пуст. Все стояло так, как будто они вернутся в любой момент. Полные чашки с чаем, бутерброды, бокалы с апельсиновым соком. Столик призраков.

Раздосадованный и в тоже время с некоторым облегчением, потому что казалось, что вся история закончилась, я возвращался домой. Мысль о том, что «Вольфганг» еще когда-нибудь позвонит, я постарался просто выбросить из головы.

«Испорченный телефон»

Любой нормальный человек справедливо предположил бы, что после завершения операции последует ее критический разбор. С одной стороны, мне, конечно, было любопытно узнать, какие ошибки были допущены в Вене. По крайней мере, полагал я, нужно было сделать соответствующий анализ. Наконец, следовало все проверить и изучить. С другой стороны, я не получил никаких стратегических директив на тот случай, если «Вольфганг» позвонит мне снова. Впрочем, ничего подобного не произошло. Никаких обсуждений, никаких инструкций. Девиз был один: ждать. Ответственные руководители снова по-страусиному спрятали голову в песок. Я был растерян и выходил из себя. На свои многочисленные запросы я получал уклончивые ответы. Еще до меня, как по «испорченному телефону», доходили отрывки из сказанного в ходе обсуждений на заседаниях руководящей клики Пятого отдела. К профессионализму это не имело никакого отношения.

Впрочем, из слухов, сплетен и доходящих до меня фактов я смог сложить достаточно полную картину того, как рассматривали эту проблему наши шефы. На конфиденциальных переговорах ответственных начальников все сводилось к одному: значение и масштаб неудачи следовало преуменьшать. Чем меньше сведений о ней просочится наружу, тем лучше. При этом они недооценили одно обстоятельство, которое, собственно, было им хорошо известно — сплетни и слухи внутри Службы. Нигде в мире, под покровом абсолютной секретности и доверительности сотрудники не сплетничают так, как в БНД.

Столовая, где многие коллеги собирались в обеденный перерыв, была настоящей биржей по обмену информацией. Порой у меня возникало впечатление, что плотность информации в этой шпионской столовой куда выше, чем в Аналитическом отделе. Торговля сведениями просто процветала. Разумеется, в ней участвовали только те, кто пользовался неограниченным доверием, но и тех было довольно много. Такие сведения всегда передавались из уст в уста, с дополнениями, вроде: «скажу только вам» или «совершенно исключительная информация». Кто-то из коллег так описал эту ситуацию внутри Службы:

«Если хочешь сообщить что-то кому-то в БНД, не говори это прямо ему, скажи кому-то третьему. Так он быстрее узнает».

И вот, как-то до меня дошло, пусть и обходным путем, как мой руководитель операции и его штаб оценили путешествие в Вену. Возможность ошибки, совершенной своими людьми, они отметали начисто. Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Нет. Все было сделано безупречно. А когда они позже узнали, что австрийская служба по борьбе с наркотиками в окрестностях отеля проводила свою тайную акцию, они тут же нашли виновных.

По их словам, в операции австрийцев участвовало несколько полицейских бригад. И это насторожило русскую разведку, таков был анализ отдела безопасности. Но тогда, спрашиваю я себя даже сегодня, что за задание, собственно, было у офицера по связи Франца. Ведь именно он должен был предотвратить эту дикую путаницу и неразбериху. Или, в конце концов, никаких полицейских из отдела по борьбе с наркотиками там и не было? Возможно, что австрийцы хотели вблизи посмотреть на действия БНД? Но об этом господа даже не думали. И если и думали, то они этим и удовлетворились. Но, собственно, почему они должны были думать?

С каким государственным размахом и помпезностью начиналась венская операция, и как легкомысленно, и не придавая значения, списали ее в архив. Все закончилось — и забудьте, таким было господствующее мнение. Но тут наши профессионалы разведки снова ошиблись. В своих расчетах они опять не учли противника.

Универсальные дилетанты и разносторонние любители

Если другие разведслужбы уделяют огромное внимание обучению, специализации и повышению квалификации своих кадров, то в БНД спецподготовка и профессионализация играют отнюдь не самую важную роль. Собственно, руководство ведомства уже много лет настаивает на улучшении уровня профессиональной компетентности своих сотрудников. Но на самом деле намерениям руководства исправить имеющиеся недостатки в подготовке работников мешает в первую очередь внутренняя структура Службы, а также, конечно, быстро меняющиеся профильные требования к сотрудникам.

Например, организованная самой Федеральной разведывательной службой Школа БНД в Хааре под Мюнхеном пользуется среди сотрудников плохой славой. Цели обучения кажутся сомнительными, методы давно устаревшими, а дидактическое изложение точно никак не отвечает велениям времени. Не случайно должность преподавателя в «шпионской школе» считается «отстойником» для тех разведчиков, кто уже не способен вести активную работу. Но главное в том, что профессиональная переориентация этого заведения так и не была осуществлена. Разумеется, при ней есть также курсы повышения квалификации и учебные курсы для сотрудников технических специальностей.

Что касается актуальности и злободневности, то тут преподаватели давно не в ладах со своим учебным материалом. Исключением можно назвать, пожалуй, обучение иностранным языкам, которое поставлено неплохо, хоть и недостаточно для службы, занимающейся внешней разведкой. Но преподавание основных предметов ведется кое-как и буквально влачит жалкое существование. За несколько лет обучения административным предметам основное внимание уделяется правильному заполнению финансовых отчетов за командировки, и куда меньшее — специфическим методам получения информации.

Если кратко, то отношение к внутрислужебной системе обучения и повышения квалификации складывается из смеси отрицания, антипатии, непопулярности и низкой оценки. А после того как молодой сотрудник в любой форме прошел вводный курс обучения — в Службе это называется «получить шпионский аттестат зрелости», для него начинается собственно работа в БНД. и именно здесь лежит основная причина следующей опасной системной ошибки. Если кто полагает, что БНД подчиняет свою организационную деятельность обычным административным правилам, свойственным всем учреждениям, а не наоборот, тот серьезно заблуждается. И именно это в течение многих лет приводит Службу на самых разных уровнях управления к параличу оперативной активности. Административный отдел, прозванный на жаргоне БНД «живыми помехами из Четверки» играет при этом беспощадную саморазрушающую роль. Давайте рассмотрим подробно эту проблему на примере карьеры молодого офицера Бундесвера, перешедшего на службу в БНД.

Однажды молодой офицер — предположим, что он уже старший лейтенант — сталкивается с вопросом, какой деятельностью в Службе он мог бы заниматься. Но из-за определенных административных правил и директив он может, естественно, выбирать только те функции, для которых есть свободные вакансии. И потому он, несмотря на все свои языковые и профессиональные знания, оказывается в одном из аналитических подразделений, например в том, которое занимается анализом сообщений прессы. Спустя два года, за которые он был совершенно неудовлетворен своей деятельностью, ибо видел, что способности его не используются в полную силу, его направляют в Южную Африку заместителем оперативника-агентуриста. Через девять месяцев, совершенно неожиданно ему присваивают звание капитана. Но для его нынешней должности такое звание не предусмотрено. Потому его снова переводят, на этот раз в сферу борьбы с незаконной торговлей оружием. Параллельно к этому он подает заявление на обучение на курсах офицеров генерального штаба при военной академии Бундесвера в Гамбурге. После этих курсов он может ожидать получения старшего или высшего офицерского звания.

Не проходит и года, он как раз втянулся в работу, он на полгода направляется в Гамбург в Академию Бундесвера. Когда он возвращается, на его должности сидит уже другой, и потому нашего офицера переводят на другую должность, где он тоже может быть произведен в майоры. Теперь он оказывается в реферате, собирающем сведения о международной торговле наркотиками. Как по мановению волшебной палочки наш офицер превращается в специалиста по борьбе с наркотиками. Герд Фрёбе сказал бы в таком случае: — Немецкий офицер может все!

Если ему не очень повезет, то он останется тут на два-три года. Потом он снова переходит в другой отдел — теперь он должен стать руководителем подразделения.

И возможно, как раз тут его мечты осуществляются. Он попадает в Третий отдел и занимается военным анализом. Наконец, он попадает в сферу, которую изучал с самого начала и хорошо ее знает. Но и тут его постигает неудача — после присвоения ему очередного звания его снова переводят, и он становится, совершенно неожиданно для себя, руководителем реферата контрразведки. Если там он будет работать слишком прилежно, а ведь активность именно в этой щекотливой области руководство ведомства воспринимает без особой благожелательности, то в один из дней он вынырнет опять в другом месте и снова в подотделе анализа прессы, но уже на должности руководителя.

Невыразимый круг замкнулся. С административно-технической точки зрения эта одиссея по Службе совершено правильна. Но с профессиональной точки зрения это катастрофа. Вот так и скачут многие сотрудники из отдела в отдел, нигде не успевая закрепиться и приобрести достаточные знания и опыт. Вполне обоснованно в Службе говорят об универсальных дилетантах и разносторонних любителях.

И хотя сотрудники в подавляющем своем большинстве характеризуются незаурядным умом и большим трудолюбием и приступают к работе с энтузиазмом, эта внутрислужебная структура убивает всяческую эффективность и не дает развиться профессиональной компетентности, по крайней мере, в значительной части Службы. Этим гасится любой энтузиазм и уничтожается большой потенциал рабочей морали и служебного рвения.

Настоящее «дежа вю»

Шпионы и агенты на телевидении это актеры. Разведчики из БНД, считающие себя супершпионами, это комики. Оба жанра привлекательны по-своему. Если Джеймс Бонд и ему подобные до сих пор никогда не волновали меня и никогда в реальности не были мне интересны, то от шутов в Федеральной разведывательной службе всегда исходила захватывающая сила. Никто другой не способен на такие шутки и проделки, как секретная группа из долины Изара, которая за прошедшее время значительной частью уже переместилась на берега Шпрее. Разумеется, среди них можно найти и скромных, застенчивых актеров. Но один из них, которого можно по праву причислить к самыми крикливым, несомненно, добился особой славы и внимания, хотя и достаточно сомнительным путем. Именно о нем я и хочу рассказать. Он этого заслужил. Речь идет об уже упоминавшемся преемнике Ольнгауэра, начальнике следственного реферата с лета 1998 года. Этот самозваный «критический поклонник» Фёртча не только был верно предан своему шефу, но даже попал в анналы разведывательной службы благодаря своей почти цирковой самооценке, что он мол, занимался «высокой школой разведывательного мастерства». Этими словами он по праву заслужил бы себе шутовской орден на любом карнавале.

27 мая 1999 года, примерно в половине одиннадцатого утра на мой мобильный телефон поступил неожиданный звонок: — Алло, Вернер, как поживаешь? Я сначала не узнал звонившего, потому переспросил: — Скажите, пожалуйста, кто это? — Это Вольфганг, ты помнишь? — ответил он. Теперь и я узнал его голос. Конечно, я вспомнил. После его звонка перед несостоявшейся встречей в Вене я ничего о нем не слышал. А прошло уже почти полтора года.

Этот звонок меня одновременно удивил и испугал. Но я постарался сохранить хладнокровие и сказал лишь, что давно ничего о нем не слышал. На это «Вольфганг» ответил: — Ну, ты знаешь, была пара небольших проблем. — И что ты хочешь? — спросил я. — Я хотел бы встретиться с тобой в конце июня. Можно? — спросил он. Во мне снова зашевелилось плохое предчувствие. В голове метались лихорадочные мысли. Он уточнил свое предложение: — Встретимся как в первый раз. В той же стране, понимаешь?

Я был настолько ошарашен его звонком, что только спросил: — Как ты себе это представляешь? — Ну, я думаю, 22-е, 23-е, 24-е июня — подойдет? Я не знал, как мне реагировать и не хотел сразу давать ответ. Потому как-то рассеянно я ответил: — Ну, об это нам еще нужно будет поговорить. А где именно? Он ответил спокойным и дружеским тоном: — Ну, в той стране, где мы встречались в первый раз. Я позвоню ровно через неделю. Так что подумай, пока. Не успел я что-то сказать, как телефон замолчал.

Честно говоря, я был очень рад, что разговор закончился так быстро. Ведь как мне нужно было правильно поступить? Сразу отказаться? Сразу согласиться? Или что-то другое? Я этого не знал. И хотя я за все время разговора не пошевелился, у меня перехватило дыхание. Я вышел на террасу своего дома, чтобы отдышаться. Что теперь? Что делать? После несостоявшейся встречи в начале 1998 года я не получил никаких инструкций от руководства.

Без каких-либо директив о дальнейшем поведении, без каких-то полезных советов на будущее меня тогда просто опустили домой. Перед отъездом они сказали лишь, что я должен немедленно сообщить, если другая сторона снова попробует вступить со мной в контакт. Потом больше никто ничего не говорил. Старые шефы как-то исчезли за стенами «лагеря», многие участники операции были отправлены на пенсию, а оставшиеся молчали как рыбы.

Весь отдел безопасности был реструктурирован, но при этом организационные принципы ведомства никак не изменились. Политикам можно было сообщить об ускоренном ходе реформ. Мол, теперь все стало по-другому. Но на самом деле, все оставалось, как и прежде, только под другим обозначением. Если кратко — вычеркнули пятерку (номер отдела), поставили девятку и вот — смотрите, у нас совершенно новая Служба, не такая, как раньше.

Все последовавшие Президенты верили и до сих пор верят в это. Но, вероятно, они это только говорят, чтобы успокоить себя и всех остальных. Вину за свою недееспособность Служба и политики пытались, как всегда, переложить на плечи самых маленьких. В данном случае, на плечи Фредди и меня. Наследники в следственном реферате оказались кликой, способной лишь на то, чтобы доконать нас, прикончить окончательно. Другие руководители из Первого отдела, игравшие довольно жалкую роль в прошлые годы, что вышло на свет не в последнюю очередь благодаря нашему сотрудничеству с отделом собственной безопасности БНД, с удовольствием включились в нашу травлю. У них были с нами давние счеты.

Что же мне теперь делать? Обратиться к этим мерзавцам, которые только того и ожидали, что я совершу какую-то ошибку? Это я исключал. Я не доверял ни на йоту ни одному из этих людей. Но и молчать об этом звонке я не мог. Официально я до сих пор служил в БНД, хотя уже полтора года фактически там не работал, кроме того, я по-прежнему оставался офицером Бундесвера. Потому присяга и служебный долг требовали от меня обязательно сообщать о таких случаях, вроде последнего звонка.

Ну а что потом? Я был в полной растерянности, Кроме всего, я понятия не имел, какие дальнейшие планы строит мой собеседник, и особенно его руководство. Трудно было представить, что русские с воодушевлением отреагировали на реальные события в Праге и Вене. Ведь, в конце концов, я действительно водил их вокруг пальца, пусть даже и по указаниям своего начальства. Но именно оттуда, с верхних эшелонов Службы и исходили утечки, которые привели к тому, что о встречах кое-что даже напечатали в газетах. Моему спокойствию это отнюдь не способствовало. Так что же мне делать? Кому звонить?

Контакты с Франком, шефом QB 30, давно были прерваны. Если бы я позвонил Хайке, то больше не мог бы быть уверен, кому еще достанется моя информация. Ведь мне сначала был нужен только совет, как мне поступить дальше. Но был ли телефонный звонок вообще правильным методом? БНД все больше и все чаще вторгалась в сферу телефонных переговоров. Любопытству мюнхенских подглядывателей и подслушивателей до сих пор нет никаких границ. Кроме того, я помнил о глубоких знаниях этого «Вольфганга», что меня тоже беспокоило не на шутку. Кто знает, чем занимаются и на что способны эти люди.

Я выкурил пару сигарет, прежде чем положил телефон на стол и отказался от звонка кому бы то ни было. Внезапно я догадался, что можно сделать. Это было бы самым простым решением. Пусть всего лишь первый шаг, но все равно. К огорчению моей жены я сразу после часа дня простился со своей семьей. Я не назвал ей причину отъезда, чтобы не беспокоить лишний раз. — Куда ведет тебя новое внезапное путешествие? Или, спрошу иначе, как зовут красавицу? — пошутила она. — Ее зовут Фредделина, — ответил я манерным тоном и с легким французским акцентом.

— Ну, тогда передавай Фредди привет, — напутствовала она меня на дорожку. Поездка на юг прошла как полет в самолете. В раздумьях и опасениях я проехал указатель с названием городка, где жил Фредди. Это был первый раз, когда я приехал к нему без предупреждения. Я лишь надеялся, что он дома и найдет для меня время. Новую ситуацию нужно было тщательно обсудить и проанализировать.

И мне повезло. Когда я затормозил у его дома, он уже стоял на верхней ступеньке лестницы у входа. С сигаретой в одной руке, а другую он приставил ко лбу, как индеец, всматривающийся в даль, и глядел на меня, выходившего из машины. — Ах! — таким было его несколько спартанское, полное нехороших предчувствий приветствие.

— Как, «ах»? — спросил я. Я все еще стоял у дверцы машины и через ее крышу смотрел на дом. — Я уже ждал тебя, мой генерал, — усмехнулся он. — Как ждал? — спросил я. — Я сегодня после полудня позвонил тебе. А твоя жена сказала, что ты выехал ко мне. Но раз ты не позвонил мне заранее, я сразу догадался, что случилось что-то серьезное, — ответил он. Закрывая дверцу, я приступил к рассказу. — Да, случилось что-то серьезное. Но с чего начать? Снова повторив: — Ах, ах, — он прикрыл глаза ладонью.

За несколько минут я рассказал ему все и поделился своими сомнениями. Фредди был рад видеть меня снова. Здоровье его серьезно пошатнулось. БНД оказывало на него такое давление, что бороться ему было очень тяжело. Он страдал не только морально. Несколько недель назад ему сделали сложную операцию на плече. Глубокая рана никак не заживала и причиняла ему сильную боль. Но он был единственным, кому я доверял и мог обсудить с ним эту служебную проблему.

Мое появление он воспринял скорее как хорошую возможность отвлечься, нежели как неожиданные хлопоты. Само собой, мы решили провести вечер в близлежащем кабачке. За добрым пшеничным пивом мы могли спокойно обсудить ситуацию и попробовать найти решение. По нашей старой привычке к пиву мы в качестве ужина заказали хлеб с колбасным фаршем с луком и посыпанный красным перцем. Это чисто франконская закуска нигде не готовилась лучше, чем здесь. В конце оказалось, что мы выпили меньше, зато съели больше, чем было бы хорошо для здоровья, потому вечером решили прогуляться по историческому старинному городку.

Мы снова и снова обсуждали сегодняшний звонок. Фредди был настроен очень скептически: — С этими дилетантами там внизу у тебя ничего не выйдет. Если ты доложишь им, то попадешь в ту же мельницу, что и в прошлый раз. Потом высокие господа будут курить друг другу фимиам, а если что-то пойдет не так, вину все равно свалят на тебя. Но если ты не доложишь, а об этом каким-то образом станет известно или случится еще что-то непредсказуемое, то и тогда ты окажешься козлом отпущения, ведь ты должен был сообщить. Потому тут вопрос не в том, чтобы не вляпаться, а в том, чтобы вляпаться как можно меньше. А затем он повторил ту фразу, которая так часто использовалась им в подобных случаях: — Лучше бы мы учились чему-то умному. Тогда мы и понятия не имели бы об этой паршивой фирме!

Мы так углубились в беседу, что не заметили, как пошел дождь. Целый час мы ходили кругами по Рыночной площади. И при этом нам было ясно, что на самом деле альтернативы нет. Мы не могли промолчать о звонке «Вольфганга». Кто знает, что может случиться. И как раз такой ошибки ждет — не дождется кое-кто в Пуллахе. Но наше доверие к пуллахцам вообще уже было равно нулю. Так кому же мы можем обо всем рассказать?

Федеральное ведомство по охране конституции в Кёльне не было ответственно за нас и потому они сразу же передали бы эту информацию прямиком в БНД. Нам тогда досталось бы еще больше. Но мы ведь все еще были кадровыми офицерами на активной службе. Это означало, что Служба военной контрразведки МАД могла оказаться подходящим партнером в этом вопросе. Но, чтобы объяснить контрразведчикам Бундесвера этот сложный случай, нам необходимо было бы рассказать им всю его долгую предысторию. А это тоже являлось бы грубым нарушением всех правил и инструкций.

— Но там внизу нет больше никого, кому я бы мог довериться. Франк где-то затаился, а Хайке обязана докладывать начальству все, что узнает. Так что же мне делать? — прожужжал я Фредди все уши. Тот полез в карман брюк и вытащил маленький листок бумаги: — Вот, ему мы можем позвонить. Только ему!

Я взял листочек и одновременно спросил: — Кому? — Ульбауэру! — этот ответ прозвучал без витиеватостей, но не совсем неожиданно. Я тоже об этом думал. Но чем он нам может помочь: — Он там внизу тоже попал в немилость и уже больше года не занимается нами. Он ничего не сможет сделать. Фредди возразил: — Конечно, сделать он ничего не может. Но зато мы получим от него хороший совет. Во всяком случае, он всегда поступал с нами честно. А больше мне никто на ум не приходит.

Без слов я взял свой мобильный телефон и набрал номер. Шеф, как мы его всегда называли, был у аппарата. Короткими, почти зашифрованными словами я объяснил ему причину моего звонка. Я попросил его встретиться с нами следующим утром. Но это оказалось невозможно. Он уже сидел на чемоданах и собирался ехать на свадьбу своего сына. Можно было сойти с ума! Только мы нашли, наконец, единственного человека в фирме, с которым можно было бы поговорить, как именно с ним встретиться не удавалось. Это было просто колдовство какое-то. Но Ульбауэр все же дал нам совет. Он посоветовал, не теряя времени, позвонить Хайке и Францу, руководителю команды наружного наблюдения.

Все равно, чтобы ни случилось, я совершу большую ошибку, если не сообщу Службе эту информацию, говорил он. Это предупреждение было ясным и оправданным. Кроме того, я сам своим звонком поставил себя в такое положение, что теперь не позвонить в Службу я просто не мог. Нельзя было исключать, что когда через неделю Ульбауэр вернется, то спросит в Центре, доложил ли я о звонке «Вольфганга». Теперь альтернативы для меня не было — нужно было все начистоту выложить Службе.

Диалог, который состоялся у нас с Фредди после этого звонка, как я сейчас вспоминаю, был удивительно краток. Но он точно перелает наше настроение в тот момент.

Фредди начал: — Ну? — У него нет времени. — Черт, и что? — Мне нужно позвонить Хайке! _ Черт! — Я сам знаю, что потом случится. — Я тоже, вот черт! Молча, мы зашагали назад.

И вот, я снова оказался там, куда любой ценой не хотел попасть. Мельница БНД нас так просто не выпускала. В пятницу 28 мая мы с Фредди уже ранним утром поехали в Мюнхен. Мы предупредили Хайке о нашем визите, а она пообещала привести Франка. Мы должны были встретиться в мюнхенском районе Нюмфенбург. Мы выбрали это место потому, что Фредди нужно было явиться в клинику в этом районе для осмотра своего прооперированного плеча. Кроме того, мы поклялись никогда не входить на священную территорию «лагеря». Потому встреча за пределами фирмы была единственным решением.

Мы были рады снова путешествовать вместе. Фредди был доволен еще и тем, что ему не пришлось ехать в одиночку в его плохом состоянии здоровья. Я тоже был в хорошем настроении. Как бы то ни было, я исполню вой долг и сообщу о происшествии. А что будет дальше, мне пока было, в общем-то, все равно. Уже это первое мое действие как бы облегчало мою душу. Да и погода в тот день была великолепной. Один из тех восхитительных весенних дней, которые сами по себе улучшают настроение. Хайке и Фрак должны были встретиться с нами после долгого периода разлуки. Это нас тоже радовало. В прекрасном расположении духа мы проехали долину Алтмюльталь и красивейшие пейзажи района Холледау.

Примерно в половине одиннадцатого мы были на месте. Хайке ворвалась как пилот-камикадзе. Это была уже привычная для нас картина. Ее жажда деятельности была видна невооруженным глазом. За ее озабоченным выражением лица скрывалась видимая радость от встречи с нами. Мы обнялись, затем вели в маленьком кафе близ парка замка Нюмфенбург. Вскоре после этого подъехал и Франк. Мы видели, как он ставил на стоянке свой новый «БМВ».

Хайке не удержалась от язвительного замечания. — Господин начальник подразделения снова не отказал себе в удовольствии купить кое-что шикарное. Мы начали подозревать, что прекрасные товарищеские отношения между ними сильно охладели. Это стало заметно, как только Франк подошел к нашему столику. Они поздоровались хоть и вежливо, но с определенной сдержанностью. Зато радость Франка от встречи с нами не знала границ.

Не только нам, но и Франку с его «наружниками» пришлось пережить немало неприятностей. Когда старое руководство реферата 52 было распущено и заменено новыми, но в то же время старыми кадрами под новым номером 94, верные клевреты Фёртча с большой яростью набросились на Франка Оффенбаха. Ведь именно его люди в большой тайне месяцами следили за могущественным начальником. И это не всегда происходило элегантно. И если Фёртч даже перед своим уходом позаботился бы о том, чтобы на всех задействованных в расследовании против него оказали соответствующее давление, это мало кого в Службе удивило бы.

Вот он снова сидел перед нами, дружелюбный и расслабившийся. На пару минут мы позабыли о БНД, о становившейся все более абсурдной работе и, прежде всего, о прошлом. Это короткое время мы чувствовали себя как раньше, но настоящая действительность вскоре догнала нас. С серьезным видом и молча выслушали бывшая ведущая специалистка по «Делу Фёртча» и ее тоже бывший доверенный партнер все, что я мог сообщить им нового. Без больших дебатов мы снова разошлись.

Фредди отправился в клинику для осмотра плеча. Хайке поехала в Пуллах, обещав позвонить мне. Франк вернулся в свой мюнхенский филиал. Уходя, старый лис прошептал мне то, что, увы, меня совсем не успокоило: — Будь осторожен во всем, что делаешь. Здесь уже все стало по-другому. Никому доверять больше нельзя. Я имею в виду даже Хайке. Прекрасные перспективы, подумал я. Этот мощный бюрократический аппарат БНД сгнил настолько, что хуже уже не могло быть.

После того как Фредди с новой перевязкой вернулся из клиники, мы отправились в Бухенхайн в нашу привычную гостиницу. День был очень жарким, и пивной сад семьи Кастнер был полон. Мы были постоянными постояльцами лесного отеля, но уже давно там не бывали. Тем радостнее было приветствие персонала, увидевшего нас. Шеф-повар отеля, он как раз дирижировал своей поварской бригадой на кухне, выглянул в окно и весело помахал нам рукой.

В эту минуту мы чувствовали себя очень хорошо, но это блаженство тут же прервал звонок моей «мобилки». Пока я доставал телефон, Фредди язвительно пророчествовал: — Это Хайке. Спорим? Шеф хочет, чтобы ты приехал к нему, чтобы ты заехал в «лагерь»! При этом он с ожиданием ухмыльнулся. Я постучал пальцем по лбу, а потом взял трубку. Это была Хайке и она действительно хотела передать мне от руководителя отдела 94 В, так он теперь назывался, что я должен прибыть к нему в бюро. Я кратко, но подробно объяснил ей все, что думаю по этому поводу.

Фредди рассмеялся и ударил рукой по столу: — Ну, разве я этого не говорил? Сумасшедший! Еще один, который до сих пор ничего не понял. Было совершенно очевидно, что новый босс стоял у Хайке за спиной, пока она говорила со мной. Во всяком случае, кто-то там ей все время подсказывал. Ярость взыграла во мне: — Скажи своему шефу, что я сижу тут в лесном отеле «Бухенхайн». Либо он приедет сюда и скажет мне, что я теперь должен делать, либо я прямо сейчас уезжаю домой! Мне было действительно очень жаль Хайке. Она снова сидела между двух стульев. Не прошло и пяти минут, как она позвонила снова: — Он едет к вам. Пожалуйста, подождите его!

Но сначала в пивном саду объявился Франк. С ним я еще раз обсудил создавшуюся ситуацию. Он выглядел серым и измученным. Прошедшие месяцы оставили глубокие морщины на его лице. Когда я рассказал ему о звонке Хайке и предстоящем приезде нового шефа следственного реферата, Франк громко рассмеялся. То, что он сам долгие недели старался не показываться в Центре и всегда уклонялся от встреч со своим прямым начальником, я узнал намного позже. В тот день он об этом промолчал.

Когда Хайке заезжала на стоянку перед гостиницей на своей красной служебной машине, Франк быстро встал и попрощался: — Ребята, желаю вам удачи! Я ухожу. Вон того (имелся в виду, очевидно, руководитель реферата) я сегодня совсем не хочу видеть. Затем он исчез, незамеченный обоими новыми гостями. Фредди тоже встал и скрылся в отеле, бросив на ходу саркастично: — Ну, желаю хорошо развлечься!

Вот я снова остался один на один со своими бедами. Новый шеф следственного реферата усиленно разыгрывал дружелюбие. Он обязательно хотел быть в курсе дела. Когда он в связи с этим принялся расхваливать мое сотрудничество, то это прозвучало для меня жутко лицемерно. Ведь именно он за последние месяцы не упустил ни одной возможности, чтобы хоть задним числом, но навредить мне. Он послал целую армию своих сотрудников для сбора компрометирующих материалов против меня.

И как раз он сидел сейчас рядом со мной и строил из себя моего лучшего друга. И ему я должен был довериться. Ситуация более чем странная. По Хайке было видно, как неудобно ей находиться тут. Но так как выбора у меня не было, я дал этому «профессионалу разведки», как он себя сам назвал, выговориться. Он буквально настаивал на том, чтобы я еще раз согласился на предложенную «Вольфгангом» встречу. При этом он все время ссылался на мою верность долгу. Пока он хотел всего лишь, чтобы я записал следующую телефонную беседу с «Вольфгангом», ничего больше. Затем он, мол, решит, что делать дальше.

В конце разговора мне не оставалось ничего иного, как согласиться с этим планом. Но чувствовал я себя все равно плохо. Меня снова затащили в жернова этой мельницы. Мы провели этот вечер с Фредди, ломая голову, а на следующее утро я поехал домой.