«Юрисконсульты президента»

Все это так напоминает привычки мафии, знакомые всем из книг и фильмов. Тот, кто попадает в немилость в БНД, а таких людей за последние годы было немало, вдруг сталкивается с мощным преследованием, которое нельзя было бы себе представить в нашем правовом государстве. Ни одно другое учреждение в государственном аппарате не реагирует так раздраженно и враждебно, как шпионская фабрика на Изаре и на Шпрее. При этом операции БНД все чаще идут вкривь и вкось. Разоблачаются сделки с танками. Открыто перевозят контрабандный плутоний, из-за небрежности жертвуют агентами или раскрывают их.

Но всегда, как только становится известным провал очередной операции немецкой разведки, разведслужба как бы рефлекторно начинает демонстрировать мускулы. Особенно, что касается устранения последствий неудачи — тут БНД старается не опозориться. Чтобы ограничить ущерб от большого провала каждый Президент БНД использует раздутый штат юридического отдела. А самосознание этого отдела юрисконсультов коренится в давно прошедших и, казалось бы, навсегда забытых ранних годах существования западногерманской разведки. Но как раз в этом уголке Службы все еще бережно сохраняется затхлый дух бывшего офицера Вермахта Райнхарда Гелена. Тут действуют сотрудники, считающие себя избранными для того, чтобы любой ценой защищать своего работодателя.

Они решают задание, которое в их глазах обладает «государственной важностью», со всей смесью шпиономании, властолюбия и криминальной энергии. Когда речь идет о том, чтобы дискредитировать инакомыслящих или заткнуть рот критикам внутри самой Службы, то для них буквально все средства хороши. Но если коллеги по приказу собственного руководства нарушают в работе правовые нормы, то штатные юристы тут же погружаются в родную для них затхлую атмосферу «ничегонезнания». Стандартная аргументация всегда такова: БНД — большая организация, в ней нельзя знать все. Идет ли речь о нелегальной слежке за журналистами, о противозаконной проверке банковских счетов в Германии или о противоречащем правовым нормам прослушивании телефонных разговоров — что бы ни случилось, юридический отдел всегда «не имеет об этом понятия».

Как и многие другие организационные подразделения БНД юридический отдел живет своей размеренной жизнью, погруженный в глубокие раздумья. Там мало опасаются контроля со стороны Президента и тем более — со стороны политических контрольных структур. В зависимости от вкуса его руководителей тут могут скрывать, затушевывать и манипулировать со всем, что происходит. Не без причины именно эта часть войска государственных чиновников в значительной мере виновна в том, что до сих пор не создано эффективных механизмов для контроля над деятельностью разведки со стороны общества и государства.

Как бы честны ни были контролеры, но им покажут лишь то, что сначала было проверено домашними юристами, а потом, согласно традиции определенных сложившихся связей внутри организации, либо будет показано «наружу», либо наоборот будет тщательно скрыто.

Все Президенты БНД могли лишь беспомощно взирать на результаты этой тонкой совместной игры взаимного влияния и обмана. Кроме того, любая консультативная помощь для руководства проходит через стадии такой манипуляции или фильтрации, что, в конце концов, на стол руководителям ложатся не рекомендации для приятия решения, а уже готовые решения. И в этих подготовленных решениях содержится очень мало правды о процессах и событиях, происходящих на самом деле внутри Службы.

Бывшего Президента БНД Конрада Порцнера, к примеру, неоднократно таким образом буквально водили за нос. Он слишком критически воспринимал тайные связи внутри Службы и всегда занимал подчеркнуто корректную позицию. Кроме того, он оставался порядочным и совестливым человеком. И в придачу ко всем этим «недостаткам» Порцнер был еще и социал-демократом. Уже из-за этого в БНД с самого начала его восприняли как подозрительную личность и потенциального предателя. Порцнер всегда мог внимательно выслушать любого сотрудника и постараться помочь ему в трудной ситуации. Еще у него было критическое чутье на всякого ода беззакония, происходившие в его сфере ответственности. В отличие от многих его предшественников и преемников, для Порцнера, бывшего депутата Бундестага из города Ансбаха, собственная карьера не была абсолютным приоритетом.

Он совестливо и серьезно подошел к проблемам деятельности пуллахского аппарата и не злоупотреблял им как трамплином для своей дальнейшей карьеры. Но это с самого начала обеспокоило правящую в БНД верхушку. Такие личные качества делали Порцнера независимым человеком — и тем самым опасным для мелких самозваных князьков Службы. Потому руководящий персонал разыгрывал перед ним спектакль, представляя ему лживую картину ситуации, совершенно не похожую на реальную. Его обманывали, вводили в заблуждение, дезинформировали, занимаясь явным мошенничеством. И разыгранная руководящей кликой лояльность остановила его на полпути. Тем самым сначала удалось его в какой-то мере успокоить, погасив энтузиазм реформатора. Это положение не могло сохраняться долго. Как раз в той сфере, где правящая верхушка требовала к себе абсолютной верности и преданности, Порцнера оставили без помощи, в атмосфере обмана и злоупотреблений. Когда направления развития были определены, у него уже не было никакого шанса, чтобы осуществить свои планы.

Внутренняя дезинформация и фальшивое отображение ситуации — давняя и недобрая традиция в БНД. Внутри эта система функционирует замечательно, потому ею пользуются и для обмана тех, кто контролирует Службу «извне». В особенной мере это касается манипуляции с органами правосудия — и тут мы снова сталкиваемся с юридическим отделом. Услужливые суды и застывшие в почтительном страхе прокуратуры поддерживают, особенно в ходе заседаний, проводившихся в месте расположения Службы, поведение домашних юристов из Пуллаха.

Трюк с секретным процессом

Адвокаты из «серой зоны» всегда пользуются опробованными троками, чтобы путем манипуляций добиться нужного им судебного решения, как бы ни противоречило оно здравому смыслу и правовым принципам. Стоит лишь открыться судебному разбирательству, касающемуся дел Службы, как она тут же хватается за необходимость обязательного сохранения секретности. Частично это затрагивает собственный персонал, в какой-либо мере замешанный в процессе, частично внутренние процессы в Службе, и важнее всего — защиту источников. Даже само позволение судам разбираться с такими внутренними делами в большинстве случаев исходит прямо от БНД.

Как правило, прокуратуры узнают о составе преступления лишь тогда, когда сама Служба хочет судебного преследования по уголовному делу. Обвинители получают — строго дозировано — информацию о той или иной истории. Обстоятельства дела при этом заранее соответственно «препарируют». Если БНД хочет избавиться от своего работника или если у Службы к нему остались свои счеты, то информацию в правоохранительные органы подбрасывают самыми деликатными путями. Ответственные прокуратуры хватаются за нее с жадностью. Если со стороны органов правосудия, заглотнувших «наживку», приходят какие-то дальнейшие запросы, то Служба проявляет «истинно государственный подход» и с видимым удовольствием делится информацией. Досье, документы и все необходимое для поддержки действенной работы правосудия со всеми формальностями передается судьям и прокурорам. Тем самым БНД выставляет себя напоказ как истинный защитник принципов немецкого правового государства.

Если же в ходе судебного разбирательства следует скрыть незаконные действия и прочие опасные дела БНД, то те же самые «юрисконсульты» впадают в состояние своеобразного летаргического сна, отказываясь от передачи какой-либо информации. При этом они ссылаются на необходимость сохранения тайны и особые задания разведывательной службы. Де-факто это означает: БНД преимущественно сама определяет, что может быть предъявлено в ходе разбирательства против нее. Используя разработанные внутри самой Службы правила секретности, именно она, а вовсе не суд, решает, какие документы могут быть использованы в ходе процесса. Тем самым спецслужба еще до самого процесса отделяет то, что ей пойдет на суде на пользу, от того, что может ей навредить.

Государство в государстве. Если дело доходит до суда, то стражи БНД прилагают все усилия, чтобы и во время судебных заседаний держать все под контролем. В первую очередь Служба старается, чтобы процесс проходил в закрытом режиме, и на него не допускалась общественность. Тем самым общественный контроль над судопроизводством просто отпадает. Это еще больше облегчает последующие манипуляции. Никто не узнает о том, что происходит за закрытыми дверями. Но даже этого недостаточно для БНД. И в качестве дополнительного инструмента контроля она внедряет на судебные заседания своего наблюдателя, следящего за каждой минутой процесса.

Официальная функция этого надсмотрщика, как аргументирует Служба, состоит в том, чтобы защищать ее интересы в сфере безопасности. Он должен наблюдать за соблюдением принципов секретности и заботиться о том, чтобы свидетели рассказывали только то, на что они получили разрешение. Ведь даже при отсутствии публики они могут рассказывать далеко не все, что им известно. БНД во всех подробностях заранее определяет, о чем можно говорить, а о чем нет. Какой судья смог бы уклониться от такой просьбы почтенной организации, защищающей национальную безопасность страны? Потому домашним юристам Службы регулярно удается влиять на ход заседаний, касающихся Службы, ибо проходят такие заседания в закрытом режиме и разыгрываются по особым правилам.

Представитель юридического отдела скрупулезно протоколирует весь ход процесса. Как только объявляется перерыв, он тут же сообщает о событиях в зале суда в Центр. Мне самому пришлось столкнуться с тем, как один такой наблюдатель в ходе заседания просто «ретранслировал» все происходящее с помощью своего включенного мобильного телефона. В другой раз он открыто звонил своему начальнику из зала суда, несмотря на то, что такое поведение противоречит всем правилам судопроизводства. Такими наглыми методами БНД со всей своей мощью вмешивается в ход процесса. Тем самым Служба оказывает влияние на любой судебный процесс, касающийся ее интересов.

Для меня до сих пор остается загадкой, почему немецкое правосудие — я включаю в это понятие все правоохранительные и судебные органы — по сей день без каких-либо возражений «проглатывает» такое отношение к себе со стороны БНД. То, что прокурорам выгодно, когда Служба их руками наказывает какого-то своего работника — очевидно. Это простой принцип — «ты мне, а я тебе». Но какое все это имеет отношение к правовому государству?

В зависимости от хода основного процесса — что облегчается постоянно поддерживаемой связью — со стороны Федеральной разведывательной службы всегда могут появиться дополнительные свидетели, или же она может добиться изменения уже данных суду показаний. Конечно, такие действия всегда проводятся не в пользу обвиняемого. Юридический отдел БНД перед заседанием проводит интенсивный инструктаж всех сотрудников, приглашенных в качестве свидетелей на процесс. Официально речь идет, разумеется, только о том, чтобы напомнить о требованиях безопасности и секретности. «Надсмотрщики», среди которых лишь в редчайших случаях встречаются люди из отдела безопасности, не дают возникнуть ни малейшему сомнению в умах свидетелей — они точно знают, что можно, а что нельзя рассказывать. Потому нормальным явлением представляется, что такой свидетель, стоя на трибуне, испугано глядит не на официальных участников судебного заседания, а на надзирающего за ним «юрисконсульта» Службы на скамье для посетителей.

Время от времени события принимают неожиданный оборот, что связано с незаметной и тихой фигурой очень услужливого «судебного репортера». Если точнее, речь идет о святая святых любой разведки — об ее агентах и информаторах. Защита источников на официальном языке БНД определяется так:

«Ни имена, ни настоящие адреса источников не могут быть предъявлены суду. Федеральная разведывательная служба в качестве внешней разведки собирает информацию о зарубежных государствах, которая может иметь внешнеполитическое и оборонное значение для Федеративной Республики Германия. Из этого, среди прочего, проистекает обязанность Федеральной разведывательной службы обеспечить защиту поставщиков таких сведений, т.е. ее источников».

Но так в теории. На практике же это понятие несколько видоизменяется. Если в ходе процесса БНД посчитает нужным оказать дополнительное давление на затравленного сотрудника, то легко сделает это, заявив, что существует опасность нарушения принципов защиты агентов. На самом деле тут действуют совсем другие соображения. Официально БНД делает заявления в духе цитировавшегося выше правила о защите агентов. Но параллельно к этому она позаботится о том, чтобы прокурору или судье в качестве якобы свидетелей предъявлялись «третьи лица».

Эти неожиданные гости всегда в состоянии идентифицировать того или иного тайного информатора. Обычно это делается с помощью фотографии, видеопленки и т.д. А сама Служба элегантно оказывается «не при чем». Ведь она не сама выбалтывает сведения об агентах и может потому с невинным видом умыть руки. Груз ответственности оказывает на офицера-оперативника, представшего перед судом, огромное давление. Офицер понимает, насколько велика опасность для его агента, если он будет разоблачен, и какая судьба может ожидать его в будущем.

Тут для суда открывается удобная возможность заключения так называемой «сделки» — соглашения с судом. Обвиняемый признает свою вину в обмен на защиту агентов. Возможно, судье даже не доведется теперь вызвать к себе информатора, которого нужно защитить. И здесь речь идет не о теории, а о постоянной практике. Я испытал это на собственной шкуре.

Мероприятия, сопровождавшие процесс

В ходе судебных конфликтов Федеральная разведывательная служба иногда применяет методы, напоминающие не действия государственного учреждения, а традиции «каморры». Мне это тоже пришлось пережить. Для человека, которого решили затравить, это означает больше, чем просто попасть под прицел. С 1995 года я столкнулся с телефонными угрозами. Вначале я не воспринимал их слишком серьезно, думая, что звонят мне какие-то психи, не связанные с БНД. Но в конце 2002 года, когда приближался судебный процесс против меня и Фредди, угрозы стали все чаще и все страшнее. «Мы с тобой разберемся. Мы лишим тебя всего, что у тебя есть. Скоро ты будешь спать под мостом. На твоем месте мы задумались бы о судьбе твоей семьи». Вот что я слышал в телефонной трубке. Мне и по сей день неизвестно, кто именно звонил, но с каждым разом я все больше понимал, что эти люди связаны со Службой. Слишком явной была связь звонков с приближавшимся процессом. Анонимы хорошо разбирались в приемах телефонного психологического террора. Потому со временем они все чаще звонили на мобильный телефон моей жены и на ее рабочий номер.

В конце концов, судебный процесс в мюнхенском земельном суде, очевидно, не привел к тем результатам, на которые рассчитывали специалисты из Пуллаха. Меня не уничтожили, и мне не довелось спать под мостом. Но мои противники не успокоились. Позвонив однажды, они сообщили, что это еще не конец и меня ожидает неприятный сюрприз. Потом аноним зачитал несколько строк из моего приговора, который, собственно, был секретным и недоступным для посторонних лиц. Я заметил, что самое большое негодование вызвал у него тот факт, что судьи исходили из того, что я никоим образом не злоупотреблял служебными деньгами и не обогатился лично за время своей службы в БНД.

Но то, что произошло потом, чертовски удивило даже меня. Вопреки всем фактам БНД потребовала от меня возмещения больших денежных сумм. Служба попыталась разрушить мое финансовое положение. Мне нужно было заплатить почти 360 тысяч евро. Эта сумма, во-первых, никак не была обоснована решением суда, и, во-вторых, была неправильной и в фактическом, и в бухгалтерском отношении. Впрочем, эти обстоятельства, похоже, никак не смущали юристов с берегов Изара, которые в других случаях так славятся своей педантичностью. У меня не оставалось другого выхода, кроме как подать иск против этих финансовых требований. Мои бывшие коллеги продуманно разделили между собой финансовые требования ко мне, потому мне пришлось подавать два отдельных иска в административный суд в Лейпциге. Это означало для меня двойные судебные издержки и двойной гонорар моему адвокату. Вероятно, в этом и был смысл этой акции БНД.

Но «кукловоды» из БНД и этим не были удовлетворены. В суде низшей инстанции в городе Целле они добивались против меня так называемого вещного ареста. Для этого им нужно было сделать две вещи. Во-первых, выдвинуть против меня подлежащее исполнению правопритязание на мое имущество, а во-вторых доказать, как причину ареста, что я тайно собираюсь продать свое имущество (дом и земельный участок) и припрятать полученные деньги. Первый пункт был легким для юрисконсультов разведки. Они подготовили калькуляцию, которую никак нельзя было проверить. При этом они основывались на справках о собственных зарплатах, против чего я тут же подал жалобу.

Они ссылались на приговор по моему делу, который был секретным и потому не мог быть предъявлен судьям в Целле. В качестве причины для наложения ареста на мое имущество они воспользовались удивительным приемом. Они сделали заявление, равносильное присяге, что я якобы планирую продать свой дом и двор. Тот факт, что я никогда не собирался добровольно продавать дом, и к тому же, дом наполовину принадлежал моей жене, так что я тайно и без ее согласия вообще не мог бы его продать, похоже, прошел мимо внимания крючкотворов из юридического отдела БНД.

Вот выдержка из письма БНД в адрес суда низшей инстанции города Целле с обоснованием ее требования наложения ареста на мое имущество:

«Ответчик планирует продать свой земельный участок. О своем намерении он говорил своему начальнику в БНД г-ну…, с которым состоит в дружеских отношениях. Это высказывание слышал и запротоколировал г-н д-р М. (тоже сотрудник БНД), который принимает участие в процессе в качестве наблюдателя со стороны БНД.

Заверено:

Заявление, равносильное присяге, г-на д-ра М. — см. приложение 2».

Наглая ложь наблюдателя за процессом! БНД добилась постановления об аресте имущества с помощью самодельных квитанций и фальшивого заявления, равносильного присяге. В середине сентября я получил из суда города Целле письмо. Без моего ведома от имени Федеративной Республики Германия и по поручению Президента БНД в книге земельного кадастра города, где я жил, на мой земельный участок был «подвешен» долг в 359 тысяч евро. Несколько тысяч евро за судебные издержки и внесение изменений в кадастр я должен был заплатить сразу. На запрос в БНД о смысле этой акции в духе «ночи и тумана» я получил лаконичный ответ: — Так подавайте иск!

Вскоре последовал анонимный звонок с напыщенными замечаниями. Мне было понятно, чего добивалась БНД. Меня хотели уничтожить с помощью затяжной войны на истощение. Любыми законными и незаконными методами.

Мне необходимо было срочно защищаться. В январе 2004 года, наконец, дело дошло до суда. Суд низшей инстанции в Целле начал слушания по моему протесту против решения о наложении ареста на мое имущество. Около полудня мы все встретились в зале суда. Из Пуллаха прибыл молодой сотрудник юридического отдела. По его виду было понятно, что это работник из «третьего разряда». Большие начальники и главные кукловоды не рискнули сами появиться в зале суда. Скорее всего, они специально послали туда человека, который не был знаком с подоплекой дела. Во всяком случае, им должно было быть понятно, что их противозаконные методы не смогут иметь долговременного успеха. И под ожидавшуюся «порку» вполне логично с их стороны было подставить беспомощного новичка.

Потому совсем небезосновательным был первый недоверчивый вопрос женщины-судьи господину из Службы: — Вы ведь все-таки юрист? На храбрую даму явно не подействовали слабые аргументы представителя БНД. После обмена фактами она уже не могла скрыть свое негодование в адрес секретной службы. Она подняла вверх постановление об аресте и заявила, что она сделала такое распоряжение только потому, что исходила из того, что документ БНД со служебной печатью с федеральным орлом по определению соответствует истине. Но в данном случае это очевидно было совсем не так. И она очень сожалеет, что она, поверив интерпретации фактов, предъявленной БНД, элементарно нарушила мои имущественные права и права моей семьи.

Затем она напрямую обратилась к представителю БНД и сказала, что единственное, что она еще может для него сделать, это предоставить ему возможность как можно быстрее отозвать свое исковое требование, чтобы все еще можно было исправить. Домашний юрист с Изара ответил, что у него, к сожалению, нет полномочий на принятие таких решений. На это судья возразила, что она может сделать короткий перерыв, дабы посланник БНД позвонил своим начальникам по телефону и попросил у них разрешения на отзыв иска. Затем она добавила, уже сердитым тоном, что ему следует сказать ответственным господам в Пуллахе, что она очень советует им немедленно отозвать их требование об аресте имущества. В противном случае она сама сделает это судебным решением.

На короткое время мы покинули зал суда, и представитель разведки начал судорожно звонить по телефону. Мой друг и партнер Фредди, приглашенный на процесс в качестве свидетеля и ожидавший снаружи, расхаживал по фойе здания суда взад и вперед. За время моей службы в БНД я работал со многими партнерами, но ни с кем у меня не было такого взаимопонимания, как с Фредди. Ворчуну Фредди было под сорок, когда мы познакомились в мюнхенском Центре, он был на три года старше меня. В Бундесвере он дослужился до хауптфельдфебеля.

Сотрудник БНД спрятался в самом дальнем углу коридора и звонил по мобильному телефону. В том месте было что-то вроде уголка для курения. Конечно, он не хотел, чтобы я услышал, о чем он говорил с центром. Потому я не мог без улыбки смотреть на то, как мой партнер Фредди, куря сигарету, стоял рядом с нервно звонившим юристом БНД. Для юриста это не имело значения. Он ведь не знал Фредди. Так что мое доверенное лицо смогло спокойно слушать весь разговор. Когда он удивленно поднимал брови и качал головой, я, глядя на него, понимал, насколько жаркий там идет разговор.

Точное содержание разговора, в принципе, неинтересно. Стоит заметить лишь, что представитель БНД создавал впечатление совершенно запутавшегося человека, которого в буквальном смысле слова бросили затыкать своим телом дыру, сделанную не им. Возможно, его начальники посчитали парня дураком и специально бросили его на заведомо проигрышное дело? Когда он, красный как рак, вернулся в зал суда, то был одновременно сердит, раздражен и беспомощен. После короткого диалога с судьей он заявил об отзыве постыдного иска о наложении ареста на имущество.

После этого дела мне стало очевидно одно. Службу совершенно не интересовала фактическая сторона дела. Речь шла о чистой мести взбунтовавшемуся сотруднику. Как и следовало ожидать, вскоре последовали очередные анонимные звонки с угрозами в адрес меня и моей жены. Прежде всего, они хотели терроризовать именно мою жену. Откуда анонимы знали все подробности — они всегда были осведомлены о самых последних изменениях в ходе конфликта — для нас до сих пор осталось загадкой.

Грязные игры

Целенаправленное оказание воздействия со стороны разведки на судебные разбирательства и на другие правовые конфликты при возможности дополняется другими мероприятиями, практически запрещающими любому сотруднику защищать себя. Это мне тоже довелось пережить. На моем примере Служба хотела предупредить всех прочих активных сотрудников, что с ней шутки плохи. Никто от этого не застрахован, если, конечно, он не будет ежедневно возить собой на работу своего адвоката. Причем я, с позиции сегодняшнего дня, именно так и посоветовал бы поступать, как абсурдно бы это ни звучало.

Суть деятельности любой разведки — действовать на грани фола. И там, где начинается Федеральная разведывательная служба, там заканчивается правовое государство. Там где начинается конспирация, заканчивается наша демократия. Это неоспоримый факт, который наши политики предпочитают не замечать.

Но пока БНД считает, что ее действия приносят ей пользу, она никак не мешает своим работникам. Даже если их задания далеки от права и закона как Солнце от Земли, правящая клика либо ничего не предпринимает, либо просто делает вид, что ничего не видит. Во всяком случае, она не реагирует. Замечу, что сами сотрудники очень часто не могут самостоятельно определить, действуют ли они еще в рамках закона или уже незаметно для себя нарушили его.

Самым лучшим примером можно назвать наблюдение за журналистами. Сотрудникам наружного наблюдения на месте сообщают лишь, что им следует проследить за тем или иным лицом. Они очень редко узнают о деталях и, тем более, о причинах такого мероприятия. А если и узнают, то очень мало. Служба, как всегда, прикрывается непробиваемым аргументом о необходимости секретности и безопасности. Для этого используется старый девиз: каждый должен знать лишь то, что он обязан знать. Но как правило, это означает лишь то, что сотрудник обязан слепо доверять своим начальникам.

Но этот принцип действует лишь тогда, пока ничего не происходит. Когда же, как в случае с противозаконным наблюдением за журналистами, что-то становится известным общественности, то в дело вступает машина БНД, причем больше всего шумят и буйствуют именно штатные правоведы Службы. Обычно существуют два варианта решения. В первой фазе решения проблемы юристы напрямую беседуют с непосредственными руководителями сотрудников, «попавшихся на горячем». Происходит как бы распределение вины. Небольшую часть ответственности берет на себя шеф, обычно отвечающий за данный участок работы. Если он соглашается играть по правилам, ему угрожает лишь небольшое дисциплинарное расследование, причем вскоре разбирательство прекращается, в самом худшем случае дело ограничивается выговором.

В этом случае «линия стрельбы» опускается ниже. Производится так называемая «независимая» экспертиза. Только чудак поверит этому эпитету, ведь речь идет о внутреннем расследовании Службы. «Ревизоры» ведут проверку в тесном сотрудничестве с начальником того отдела, который проверяют, потому в основном они трясут работников низшего звена, при этом им суфлируют юристы Службы. Подготовившись таким образом, Служба переходит к санкциям против тех сотрудников, которые доселе пребывали в абсолютной уверенности в правильности того, что они делают, выполняя полученные приказы.

Другой путь решения проблемы, в принципе, тоже не представляет трудностей для руководства Службы. Если начальник отдела, замешанного в ЧП, не хочет играть по правилам — такие люди все еще есть в БНД — тогда руководство прибегает к грубым насильственным методам. Прежде всего, в тех случаях, вроде моего, когда дело доходит до судебного разбирательства. Во время операции «Жираф» мне удалось завербовать несколько важных агентов из числа военнослужащих выводившейся из Германии Западной группы российских войск. Речь шла о высокопоставленных офицерах, которые, вернувшись на родину, продолжали работать на БНД и много лет поставляли нам важные сведения и первоклассные документы. Однажды мой агент «Рюбецаль» сообщил мне, что российская контрразведывательная служба ФСБ — преемник КГБ — располагает очень влиятельным и высокопоставленным агентом в БНД, зарегистрированным под номером 000–20/081. Описание обстоятельств семейной жизни этого шпиона подходило к прежнему руководителю оперативного отдела, а позднее начальнику контрразведки БНД Фолькеру Фёртчу.

Позднее «Рюбецаль» передал еще один документ — «Рапорт», из-за которого подозрения в адрес Фёртча укрепились. Внутри Службы началось многомесячное наблюдение за влиятельным начальником отдела. Федеральная прокуратура начала следствие. На заседании в Ведомстве Федерального канцлера (Федеральной канцелярии), на котором присутствовал и я, было принято решение «похоронить» «дело Фёртча» по политическим соображениям. Вскоре после этого Федеральный генеральный прокурор прекратил следствие. «Рапорт» из Москвы был объявлен фальшивым. Теперь аппарат Службы начал охоту не на «крота», а на гонца, доставившего плохую весть. Так что весь свой гнев БНД направила в адрес моего партнера и меня. Именно это и привело нас в конечном счете в зал Первого земельного суда в Мюнхене.

БНД пользуется сведениями из всех досье, если уж она хочет уничтожить неудобного работника. Но я в ходе всей своей разведывательной деятельности, а особенно во время многомесячного расследования против Фолькера Фёртча, всегда строго придерживался указаний моего непосредственного начальника и его шефа. Вся контрразведывательная операция «Козак-3» была настолько важна для БНД, что ни один сотрудник, принимавший в ней участие, не имел никакой возможности для самостоятельных действий и несанкционированной импровизации. Я знал это, и потому мне было нетрудно, не только понимать, но и воспроизводить в уме шаги, предпринимавшиеся моими начальниками.

Но когда дело «Козака» закончилось провалом, произошло нечто необычное для БНД. Руководство Службы в своей старой манере сделало меня, самое нижнее звено в цепи, виновным во всем. Зато мои руководители, вплоть до ответственного за вопросы безопасности в Службе, напротив, оказались как бы в стороне. В большей или меньшей степени они встали на мою защиту. Они понимали, что основную роль тут играли политические соображения.

Нельзя сказать, что они не были настроены критически по отношению ко мне. Но, в конце концов, все они чувствовали, что «высокие власти» имеют тут решающее слово и этим властям требуется пожертвовать пешкой. Потому они коллективно отказались пожертвовать мною и моим партнером. Служба нанесла ответный удар — типичный пример другого пути. Все сотрудники, связанные с этим делом, были сняты со своих должностей и переведены на другие посты. Это касалось всех — от руководителя направления вплоть до ответственного за безопасность БНД.

Одновременно было отдано распоряжение о проведении «независимого» расследования. Об этом позаботился — внимательный читатель и сам уже догадался — один из начальников Четвертого отдела, в состав которого и входит юридический отдел. Было открыто сразу несколько служебных расследований против уже упомянутых несгибаемых руководителей. Внутри Службы это уже само по себе мазало их черной краской, и их аргументация ослаблена. Преемников на их посты руководство Службы подбирало из числа своих вассалов и приближенных, которые были бы готовы беспрекословно плясать под дудочку правящей клики. А когда один из таких преемников догадался о том, для чего его хотят использовать, и не захотел подыгрывать начальству, его уже через четыре недели перевели на другую должность. Юрисконсульты Службы делали чистую работу.

На суде открылась следующая своеобразная картина. Бывшие руководители четко и определенно давали показания в мою пользу и объясняли подоплеку дела, основываясь на том, что знали лично. По их оценке, ни моего партнера Фредди, ни меня вообще не за что было судить. Ведь инструкции и приказы, которыми мы руководствовались в работе, исходили от них. На этом они настаивали прямо в зале суда и брали на себя всю ответственность. Впрочем, замечу, что и они сами не совершили никакой, даже самой элементарной ошибки. Кроме, разве что, одной — они слишком доверяли высшему руководству Службы, прежде всего, Президенту.

Тогда в дело вступили «правоведы» из Пуллаха и притащили в зал суда собственных свидетелей. Новые начальники во всем противоречили своим предшественникам. И это при том, что они вообще меня не знали и никогда не имели со мной никаких служебных дел. Операцию «Козак» они изучали по «подчищенным» досье, к тому же были профессионально некомпетентны в данном вопросе. Но психологически за ними было преимущество. Прежде всего, за их спиной стояло — тоже новое — руководство Службы. Они могли пользоваться документами, к которым не было доступа у их предшественников. Они изображали из себя «хороших парней», они ведь как-никак сменили «плохих» и не были так неприятно критично настроены, как их попавшие в немилость коллеги. Один из них — его выступлению на суде позавидовал бы любой актер — дошел до патетического заявления, что он «открыто восхищается» своим руководством. И, наконец, они вполне могли представлять себя как «чистильщики» Службы, которые исправляют ошибки предшественников. И против них не велось служебных расследований.

Опробованный метод БНД доказал свою эффективность, ведь никто не может противостоять этой грязной игре. И никто не застрахован от того, что такой же метод применят к нему. Эта система позволяет Службе легко выдать черное за белое, а квадратное за круглое. Добровольные помощники всегда найдутся в таком большом аппарате. Нередко перспектива повышения по службе и увеличения жалования изменяют в нужном направлении позицию того или другого работника. Так же, как с нами, обошлись уже со многими. Одному из них крупно не повезло — его даже посадили в тюрьму.

Разведывательный успех или макулатура?

Герман Манц, назову его так, в конце своей карьеры был правительственным директором в БНД и получал жалование по категории А 15. Он сделал удивительную карьеру, в которую трудно было поверить, глядя на него. Манц, дитя трудных послевоенных лет, выучился на автомеханика. Затем с удивительной энергией он сдал экзамены за старшие классы гимназии, поступил в университет и изучал там политические науки. В начале 1980-х годов его, ученого-политолога, приняли на службу в БНД.

Первым его занятием была аналитическая работа. Анализируя груды поступающего сырого материала, он составлял разведывательные сводки о советской политике. В середине 80-х годов его перевели в реферат 12 В, занимавшийся еще существовавшей тогда ГДР. Он сам вел источники и получал информацию. После воссоединения этот многосторонний специалист перешел в новосозданный реферат, занимавшийся международной торговлей наркотиками и отмывкой денег. Так как в объединенной Германии после окончания «Холодной войны» многие сферы деятельности в БНД оказались ненужными, а Служба не могла просто так уволить своих сотрудников, она решила вторгнуться в мир криминалистики. Но к своей новой работе в сфере борьбы с организованной преступностью БНД подходила иначе, чем, к примеру, земельные управления уголовной полиции. Результаты работы БНД и правоохранительных органов должны были со временем дополнять друг друга. Оправдался ли, в конечном счете, этот расчет, пока толково ответить не смог никто.

Но Манц не был человеком, пригодным для охоты на международных гангстеров. Потому в начале 1990-х годов он снова вернулся в Третий (аналитический) отдел, насчитывавший около 700 работников и разместившийся в доме 102. К его сфере ответственности опять относились страны бывшего СССР. Его специальностью была внешняя политика России и процессы в других странах бывшего Советского Союза. За несколько лет он поднялся до должности заместителя начальника реферата. Теперь на него свалились еще экономические и военные вопросы.

Клаус Хайссмайер, назовем его так, был родом из Нижней Баварии и почти одногодком своего знакомого Германа Манца. Обучение его было, правда, более традиционным. Он закончил экономическую гимназию в Мюнхене, затем изучал экономику и социологию. как дипломированный экономист он некоторое время занимался наукой и защитил диссертацию на тему международных отношений. Это пошло ему на пользу, когда с 1979 по 1982 год он работал в аналитическом отделе БНД. Но притягательность свободного бизнеса оказалась сильней. Потому Хайссмайер ушел в коммерцию. В 192 году он создал собственную фирму. Это было ошибкой. Фирма приносила только убытки, и вскоре он потерял почти все свое состояние.

Манц и Хайссмайер были знакомы почти целую вечность. Когда Хайссмайер снова покинул разведслужбу, их связи не прервались. Через десять лет Манц «навел» одного из офицеров-агентуристов БНД, с которым часто ездил вместе в командировки, на Хайссмайера. Манц сказал, что Хайссмайер располагает многочисленными и интересными международными связями. Из него вполне вышел бы хороший агент. Сказано, сделано. Хайссмайера БНД завербовала во второй раз. Он получил агентурный псевдоним «Альберт» и начал поставку информации. Сведения Хайссмайера большей частью совпадали с теми участками работы, в которых трудился Манц. Лишь своевременность не всегда была гарантирована. Но как Хайссмайер все-таки получал материал, до сих пор остается тайной Службы.

Каждую неделю Хайссмайер отправлял два-три донесения. Кроме нескольких исключений, все они получали по оценочной системе БНД оценки «хорошо» и «отлично». С 1991 по 1996 годы БНД получила от источника «Альберта» 1435 сообщений. Они, как считалось, затрагивали процессы и события в семидесяти странах. Служба заплатила за это 200 тысяч марок. Но затем один из разведчиков заметил, что написание одного очень редкого и сложного имени было полностью идентично написанию в одном уже имевшемся в наличии донесении.

Хайссмайера подвергли инквизиторскому допросу, чтобы узнать у него имена его информаторов. Он отказался их назвать. Тогда БНД установило за ним слежку, но и она не дала никаких результатов. Напротив: Хайссмайер определил, что за ним следят. Это привело к жесткому спору с его «куратором». Наконец агент «Альберт» прекратил сотрудничество с БНД.

Следственный реферат не успокоился. Несведущие сотрудники сравнили 1435 донесений Хайссмайера со всеми сообщениями, поступившими с 1991 по 1996 год (их было около 250 тысяч). Но в результате лишь в 90 сообщениях Хайссмайера была определена смысловая близость к исходному материалу. Но и тут доминировало намерение руководства выдать желаемое за действительное. Например, было донесение, поступившее в БНД весной 1994 года. В нем упоминалась одна греческая фирма и ее вероятная связь с наркоторговлей. Осенью 1994 года агент «Альберт» тоже упомянул эту фирму, однако, наряду с другими, в общем списке предприятий, тоже попавших под подозрение в связях с наркомафией.

Таким же искусственным было и обвинение в адрес Хайссмайера в связи с его сообщением от 21 июня 1996 года. Речь в нем шла о московском концерне «Газпром». В этом случае совпадающее по содержанию донесение поступило от службы радиоперехвата на неделю позже. Таким образом, старательный Хайссмайер никак не мог узнать его смысл из Пуллаха. Но осле того как руководство БНД выстроило свою версию событий, в конечном счете уже никакого значения не мог иметь тот факт, что в 93,7% донесений Хайссмайера не было никаких смысловых совпадений с сообщениями, полученными другими путями. На последовавшем судебном процессе против Хайссмайера и Манца (Манца обвиняли в том, что он собирал полученные от других источников информацию и самовольно передавал ее Хайссмайеру для «повторного использования») никого не интересовало, что в повседневной жизни Службы обычно бывает так, что до 20 сообщений из совсем разных источников совпадают по своему содержанию. Это явление — в порядке вещей в разведывательном деле.

Лживое известие

Итак, Хайссмайер и Манц были разоблачены не в результате трудоемкой детективной работы сыщиков из БНД, а потому, что они, согласно материалам расследования, после прекращения добровольного сотрудничества с Пуллахом хотели найти себе новых «клиентов». Они исходили из того, что мюнхенские консульства бывших стран Восточного блока — Польши, Венгрии, Румынии и Болгарии — интересуются событиями, происходившими в сфере влияния Москвы. Свой план Хайссмайер решил опробовать на поляках.

Весной 1997 года он явился в Генеральное консульство Польши в Мюнхене. Там он встретился с резидентом польской разведки и передал ему три донесения БНД. Материал касался «мнений в высших кругах России о перспективах ее развития после Ельцина», а также попыток покушения на таджикского президента Рахмонова и украинских поставок оружия в Иран. Хайссмайер рассказал польскому коллеге, что бумаги получены от одного полковника КГБ, которому срочно нужны деньги. Поляки в это не поверили. Язык и форма изложения ясно указывали на БНД. Так скучно формулируют свои документы только пуллахские шпионы. Потому они передали донесения своим контактным лицам в БНД. Ведь Польша — это лучший ученик в Евросоюзе и в НАТО, и поляки с радостью продемонстрировали настоящее значение понятия партнерства. Так двинулась лавина.

Три месяца подряд Третья коллегия по уголовным делам Барского верховного земельного суда рассматривала действия Манца и Хайссмайера. Партнер из мира свободного бизнеса рассказывал о неудачных сделках и ужасающих долгах. Именно это и было записано в приговор как мотив гигантской акции по вторичной обработке разведматериалов. Манц признал лишь то, что он помогал Хайссмайеру с формулировками. За эти консультации Хайссмайер заплатил ему за пять лет всего 20 тысяч марок. Партнер выступил с опровержением, заявив, что гонорары агента делились в соотношение 30:70, разумеется, в пользу Манца. На этом и остановились, так как Хайссмайер за это время превратился в «коронного свидетеля» обвинения, и в правдивости его слов никто не собирался сомневаться.

Бывший правительственный директор получил четыре с половиной года тюрьмы, его коммерческий партнер два года условно. Манц к этому моменту уже отсидел два с половиной года в тюрьме города Ландсберг на реке Лех. БНД потребовала от обоих возврата денег в размере примерно 143 тысяч евро.

Когда БНД встала на тропу войны, ее уже ничто не могло остановить. Аппарат демонстрировал мускулы и начал служебные расследования против двух экспертов из собственных рядов, которые нашли факты, свидетельствующие в пользу обвиняемых. Им обоим пришлось оправдываться лично перед президентом. Вероятно, для БНД не существует известного юридического принципа, что свидетели всегда должны говорить только правду. Правда, утешает то, что дисциплинарное преследование обоих объективных сотрудников растворилось в воздухе. В конце концов, их показания были верны.

Было достаточно причин, чтобы оспорить мюнхенский приговор. Даже защитники, например, депутат Бундестага Ганс Бюттнер, заверяли Манца, что улики против него ничего не стоят. В своем письме Федеральному генеральному прокурору Каю Нему этот политик говорит о «множественных противоречиях» и «опровергнутых показаниях свидетелей». Приговор был необоснован. Но и это ничем не поможет Манцу и Хайссмайеру, так как они за это время остались без средств и не могут позволить себе хороших адвокатов для пересмотра дела. Если уж Служба принимает меры против бывших сотрудников, то она позаботится о том, чтобы те не смогли защищаться.