Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Операция «Черная нога»

Все началось в теплом июле 1990 года — года больших перемен, прозванных «поворотом». Началось с необычного звонка моего тогдашнего шефа: — Даннау, как вы поживаете и чем вы сейчас занимаетесь? Есть у вас время в ближайшие дни? Возможно, на субботу и воскресенье тоже? — Спасибо за заботу, — ответил я кратко, — у меня все хорошо. В последующие дни я должен был завершить мою прежнюю работу и снова освободился бы. Ничего запланированного у меня не было. — Великолепно, — воскликнул шеф. Его голос стал серьезным и более обязывающим.

— Послушайте меня очень внимательно. Это важно. Бросайте все. Поезжайте домой и соберите все самое необходимое в дорогу. И если можно, то прямо сегодня вылетайте в Берлин. Там вы нужны Арнштайну. Вас ожидает очень ответственное задание. Пожалуйста, отправляйтесь прямо сейчас.

Вот оно и вернулось ко мне, это внутренне напряжение. Если я понадобился Арнштайну, то нечего было медлить. Я заверил шефа, что точно буду в Берлине в этот же день. Нет вопросов. — Не опозорьте там меня, и желаю удачи, — услышал я его голос, до того как он повесил трубку.

Я редко слышал, чтобы шеф был таким спокойным и одновременно таким настойчивым. Действительно предстояло что-то особенное. Вскоре после этого я уже стоял у кассы «Бритиш Эрвэйз» в ганноверском аэропорту Лангенхаген и покупал билет на самолет в еще разделенный в те дни мегаполис. Все это представлялось мне как в каком-то фильме. Во всяком случае, меня съедало любопытство — что же ждет меня в Берлине? Не прошло и трех с половиной часов, как я вышел из самолета и увидел среди встречающих два знакомых лица.

Норберт Гассинг и Герт Арнштайн улыбались мне. Я знал, что наша «фирма» направила Гассинга с еще тремя людьми в Берлин, чтобы подготовить там что-то совершенно новое. Никто об этом не говорил, но, казалось, никто этим всерьез и не интересовался. Мои чувства были раздвоенными — с одной стороны — профессиональное любопытство, с другой — связанная с нашей «лавкой» профессиональная осторожность.

Гассинг был руководителем передовой организационной группы, как бы ее назвать, а Арнштайн его заместителем. Внутри службы проект назывался 12 YA. Я, пожалуй, был даже польщен тем, что они оба приехали из-за меня в аэропорт Тегель. Это неспроста. На Гассинге был светло-серый костюм с модным галстуком, а Арнштайн надел голубой пиджак, серые брюки и темную рубашку «поло». Оба прятали глаза за темными очками. Они были похожи на частных сыщиков, отчаянно пытавшихся выглядеть незаметными. Я не мог скрыть, что меня это смешило.

Оба поприветствовали меня крепкими рукопожатиями. В последнюю секунду мне показалось, что именно с Арнштайном следует быть настороже. Когда ему пожимаешь руку и рассеянно переходишь к делу, может случиться, что он при этом так ее сожмет, что она хрустнет. Поэтому и самому следовало жать крепко, чтобы рука потом не болела весь оставшийся день.

Пожимая руку Гассингу, я разыграл из себя верного слугу и опустил глаза. Тут же я не смог сдержать улыбку. На всех нас троих были одинаковые туфли — коричневые с темно-серым краем. Независимо друг от друга мы все, похоже, недавно посетили магазин Бундесвера. В этом «военторге» профессиональные офицеры могли покупать такую обувь с большой скидкой.

Арнштайн сдвинул очки на кончик носа и острым пальцем показал на нашу новую обувь. Потом поднял носок вверх. — В этом есть что-то символичное, шеф, — сказал он своему боссу, — сверху настоящий шпион в темных очках, а снизу каждый, кто в этом разбирается, сразу определит, что тут стоят три офицера Бундесвера в туфлях из «военторга». Да уж, мы профессионалы, абсолютные профессионалы.

Его улыбка стала шире, а голос превратился в шепот. — БНД, типично для БНД. Обманывать и скрываться, но при этом шмотки из офицерской лавки. Презрительным движением руки он закончил тему и положил руку мне на плечо. — Ну, Норберт, давай начнем. Большие события предстоят. Арнштайн провел меня из холла. Гассинг, все еще обескуражено глядя на нашу обувь, двинулся на некотором расстоянии позади нас.

С Арнштайном мы сразу нашли общий язык. Он был старым и опытным воякой. Деловой, прилежный, корректный и с удовольствием берущий на себя ответственность при принятии решений. Со времен службы в воздушно-десантной дивизии за ним закрепилась кличка «Старик МакНейл». Старик -»old» — происходило от его тогдашнего звания старшего лейтенанта (Oberleutnant, сокращенно OLT), а МакНейл — от его любви к шотландской военной музыке. Арнштайн не колебался ни минуты, когда его вызвали в Берлин. Он был правильным человеком на правильном месте.

От пенсии его отделяло лишь несколько лет, дети уже жили своей жизнью, а жена работала целыми днями. Идеальный случай брака по уик-эндам. И идеальный случай для новой интересной работы перед завершением карьеры. С оперативной точки зрения этот человек был удачей для любого отдела, поэтому Гассинг не колебался ни минуты, приглашая его к себе в помощники.

В Пуллахе в то время все как бы нырнули на дно, и для работы в Берлине никого не нашлось. Гассингу часто приходилось в начальный период работы самому на несколько дней ездить в Пуллах. Потому без надежного заместителя ему было никак. А созвездие с Арнштайном оказалось идеальным.

Гассинг открыл двери новой служебной машины и сам сел за руль. Арнштайн и я уселись на заднем сидении. При этом он шептал мне в ухо: — Сначала официальные инструкции от старика. Самое важное потом наедине. Он подмигнул мне и спросил Гассинга: — Вы хотите, или лучше я? Шеф хотел сам.

Ведя машину, он начал объяснять: — Вот в чем дело — русские должны в какой-то момент вывезти атомные боеголовки со своих ракет. Ходят слухи, что это произойдет в ближайшие дни или недели. Но точно мы ничего об этом не знаем. Даннау, это будет ваша работа. Ваша и Арнштайна. Американцы сходят с ума от желания провести измерения и узнать как можно больше технических деталей о русском атомном оружии и внимательно проследить за самим процессом вывоза. Но Федеральный канцлер решил, что в связи с выход Западной группы войск американцы не могут предпринимать никаких самостоятельных действий. Потому мы в кооперации с американскими коллегами проведем операцию «Black Foot» («Черная нога»).

Я чувствовал себя польщенным, и заинтересованно спросил, почему выбор пал именно на меня. — Ведь точно есть пара людей в Пуллахе выше меня и по должности и по опыту, которых следовало бы выбрать в первую очередь. Гассинг показал через плечо большим пальцем на Арнштайн, который нервно смотрел в окно и пытался насвистывать какую-то песенку. Он делал вид, что ничего не слышит, и избегал встречаться со мной взглядом.

— Есть какие-то сведения из Службы? В нашем домашнем гнездышке должны же они иметь преставление о том, что планируют русские. Мои вопросы вызвали новый приступ гнева у Арнштайна. Он выпалил: — Ничего ни не знают, как всегда. Совсем ничего. Они там знают только, когда получат повышение по службе и когда кончается рабочий день. Возможно, они даже не знают, что русские выводят войска.

Вот таким я его знал. Когда разговор касался дела, он никогда не скрывал своих чувств. И если нужно, то не стеснялся и крепких выражений. Во мне усиливалось впечатление, что здесь что-то не так.

Когда мы уже проехали Международный Конгресс-центр (ICC) и выехали на автобан Авус, Арнштайн все еще кипятился. — Господин Гассинг, расскажите теперь Даннау об этих пуллахских сонях. Нам тут нужно заниматься совершенно безумными делами, но их там это дерьмо совсем не интересует. Никакой поддержки от них нет. — Ну, так уж вам не стоит говорить, Герт. Но на самом деле есть очень серьезные трудности, с которыми нужно справиться. Мы над этим работаем. Арнштайн печально кивнул.

За это время мы уже проехали по городскому автобану до съезда на Хюттенвег и катили через Грюневальд по направлению к Клэйаллее. Мы свернули налево и через 300 метров снова направо. На уровне Тиль-парка повернули налево на улицу Фёренвег. Местность, где чередуются дорогие виллы и военные учреждения. Я чувствовал, как колотится мое сердце. Отдельные слова и неоконченные фразы возбуждали воображение: вывоз атомных боеголовок — новое назначение — первое сотрудничество с американцами — проблемы с Центром…

Вилла с богатым прошлым

В конце Фёренвег, незадолго до того места, где эта улица переходит в улицу Ам Шюлерхайм, мы повернули к сильно защищенному земельному участку. Территорию ограждал двухметровый железный забор с колючей проволокой наверху. Мы подъехали. Откатилась тяжелая стальная дверь. Из будочки, защищенной бронестеклом, вышел охранник в форме одного частного охранного агентства. Увидев обоих моих шефов, он дружелюбно поднес два пальца к пилотке и впустил нас. По ту сторону парковки стояло массивное старое многоэтажное кирпичное здание.

Гассинг вышел первым и подождал нас, стоя позади машины. — Это, кстати, бывшая вилла Кейтеля. Фельдмаршал Кейтель жил здесь во время войны. После этого виллу заняли американцы и до «поворота» держали здесь свою военную миссию. Поэтому всем разведкам мира это место давным-давно известно.

Моя первая мысль была: — Вот, черт… Я сразу сообразил, что это означает.

Я еще не успел набрать воздуха, чтобы что-то сказать, как Герт Арнштайн в своей неподражаемой манере выпалил печальную правду. Он снова положил мне руку на плечо, а другой рукой показал на весь земельный участок. — Это значит, дорогой Норберт, что мы находимся на самом знаменитом объекте в Западном полушарии. Супер-профи из Пуллаха точно хотели, чтобы мы тут засветились. Добро пожаловать. Он засмеялся и пошел вперед. Гассинг, которому это все, очевидно, было очень неприятно, сделал вид, будто ничего не слышал и смотрел в сторону.

Главный выход кирпичного дома размещался под восточным фронтоном, выходившим на Фёренвег. Ухоженная территория была вся покрыта зеленью благодаря разросшимся кустарникам и старым деревьям. Время не пощадило дом, но он по-прежнему выглядел очень элегантно.

Мы поднялись наверх по двенадцати широким ступенькам, держась за железный поручень, выкованный, судя по всему, очень давно. Гассинг открыл тяжелую дубовую дверь, приложив максимум своих усилий. Мы вошли в короткий, холодный коридор. Арнштайн поторопился открыть следующую дверь, чтобы впустить нас двоих. Перед нами была длинная галерея, тянувшаяся до противоположной стены здания. В конце ее был видно освещенное помещение.

Там находился полукруглый эркер, остекленный со всех сторон. В конце была двойная стеклянная дверь с выходом на шикарную террасу. Слева можно было попасть в приемную шефа. Все двери были открыты, но никого не было видно. Дом производил впечатление заселенного одними призраками. И именно отсюда нужно было организовать и управлять операцией «Черная нога» — то есть, наблюдением за выводом российских войск. В душе я качал головой. Ведь вывод уже начался, а тут царила мертвая тишина.

Гассинг провел меня в свое бюро. На полу лежал красивый и дорогой персидский ковер. Слева стоял кожаный «уголок» с низким стеклянным столиком. За ним старый массивный письменный стол из темного дерева. Справа стояло трюмо, где за стеклом спряталось с дюжину моделей старинных автомобилей. Стулья напоминали стиль «бидермайер».

За письменным столом стояло большое кожаное кресло с высокой спинкой. В одном из углов были поставлены два больших флага — американский и немецкий. Через большое окно можно было видеть парк. Престижное и красивое бюро. На меня оно произвело сильное впечатление.

После короткой инструкции Гассинг отправил меня в подвальный этаж к американцам. Вслед за Арнштайном я спустился по двум коротким лестничным пролетам в подвал виллы Кейтеля. Там была стальная дверь с цифровым замком. Мы позвонили. Появился сержант в форме. Он поднял руку для военного приветствия и провел нас в кабинет полковника Дего.

Этот офицер был руководителем американской половины нашей группы. В месяцы до «поворота» он уже руководил тут американской военной миссией. Дего, 1,85 м ростом, темноволосый, вышел нам навстречу. — Хай, Герт, — приветствовал он нас по-английски, — а это, значит, Норберт, о котором мне рассказывали. Я слышал, ты говоришь по-английски. Я прямо сейчас покажу тебе наш офис и тех людей, с которыми будешь контактировать.

Наверху мне уже сказали: в общении с американцами мы не пользуемся нашими псевдонимами. Мы называем наши настоящие имена и, в основном, обращаемся на «вы». Так привыкли наши партнеры.

Теперь у меня было несколько минут, чтобы осмотреться. Кабинет Дего был маленьким и спартанским. На нем самом была рубашка с короткими рукавами и армейские брюки. Он был похож скорее на дипломата, чем на военного. И если первый этаж производил впечатление старинного спального вагона, то в подвале ключом била жизнь. Бюро были переполнены. Повсюду жужжали современные компьютеры, трещали телексные аппараты.

В ситуационной комнате нас ждали шесть человек. Четверо в камуфляже, двое в штатском. — Это Марк Хэндридж и Ганс Дитхард. А я вам привел специального агента Норберта из БНД. И, обратившись ко мне: — Если вам что-то будет нужно, что эти джентльмены не смогут организовать, тогда просто обращайтесь ко мне. Дего еще раз пожал мне руку и вышел из комнаты.

На большом столе лежала американская военная карта ГДР. На ней были отмечены все места, в которых, как было известно или предполагалось, складировались ядерные боеголовки. Марк Хэндридж был немного в стрессе: — Вот наша самая большая проблема. Мы знаем, где лежат эти штуки, но не имеем ни малейшего представления, когда, а главное — как русские их будут вывозить.

Ганс Дитхард дополнил, тоже на хорошем немецком языке: — Мы думаем, они захотят вывезти их из бывшей ГДР очень быстро. По крайней мере, есть признаки, указывающие на это. Мы уже делали вашим запрос в Мюнхене, но там, кажется, знают еще меньше, чем мы. Честно говоря, похоже, они не особо этим и интересуются. При этих словах американцы многозначительно переглянулись.

Теперь пришло время открыто поговорить с Арнштайном. Для этого мы вернулись в его комнату на верхнем этаже. — Мы здесь на передовом посту, о котором уже забыли, и еще до того, как он начал по-настоящему работать. В Мюнхене все спокойно спят. Они ни о чем там не заботятся. Через пару недель они хотят сформулировать служебные обязанности для 12 YA. Пока они дойдут до конца, русские будут уже очень далеко. Ты знаешь, что в Пуллахе даже нет вышестоящего отдела, который занимался бы нами? Гассинг выпрашивает у американцев каждую шариковую ручку, потому что наше снабжение ничего нам не дает.

Вот такая ситуация. В Центре в Мюнхене, очевидно, никто не хотел отправляться в Берлин, потому что тут пришлось бы заниматься настоящей опасной работой. Гассингу пришлось в Пуллахе бегать от одного бюрократа к другому, чтобы вообще что-то сдвинуть с места. Из Первого отдела, занимавшегося агентурной разведкой, который должен было бы быть больше всех заинтересован, не было никаких ответов. Потому вся ответственность за 12 YA взвалилась на плечи одного неопытного в оперативных делах майора. С ответственностью на него переложили и риск в случае провала. Нас предоставили самих себе.

Похоже, точно так же никого там не интересовало, что мы тут работали в теснейшем контакте с иностранной разведслужбой. Если коллега из БНД должен был лететь в Вашингтон для встречи с нашими партнерами из ЦРУ, то его специально готовили дома, обучая всем вопросам безопасности и объясняя правила поведения с иностранными союзниками. Иногда такая тренировка длилась дольше самой командировки. А тут нам приходилось самим стараться в одно время и не опозориться перед американскими коллегами и не оказаться подставленными ими. Открыть глаза — и вперед!

Герт принес скрученную военную карту бывшей ГДР и разложил ее на письменном столе. На углы он положил пепельницу, дырокол и две книги. Одна из книг имела символичное название «Солдат в государстве и в обществе». У Герта вырвалось: — Вот, я всегда знал, что и эта макулатура нам хоть в чем-то да пригодится. Потом он замурлыкал свою любимую песенку, которую я знал еще с ранних лет работы в БНД. Она начиналась так: «Раньше мы были коммунисты, центр и СДПГ — сегодня мы все антифашисты, слава богу на небесах!»

Немного растерянно мы смотрели на карту. Она была от американцев, конечно, потому что наши аналитики в Пуллахе не хотели давать нам никакой информации, ссылаясь на защиту источников. Большинство ядерных ракет дислоцировалось на юге ГДР. Как же их будут вывозить? Самолетом? Нет, точно нет. Слишком рискованно. Поездами или на тягачах через Польшу? — Возможно, — заметил я. — Нам нужно найти в Мюнхене кого-нибудь, чтобы спросить.

Мы решили найти Гассинга. Его бюро было этажом ниже. По пути мы встретили нашу секретаршу. Она была милой и приятной в общении очаровательной дамой средних лет. Пошептавшись с Гертом, она принесла нам кофе. Потом она попросила нас помочь выгрузить закупленные канцелярские товары. — Но, — сказала она нам, — до сих пор никто не знает, кто за все это заплатит. Шеф скоро снова поедет в Мюнхен и постарается еще раз выбить для нас хоть какой-то бюджет. Иначе ничего не будет.

Мы попросили Гассинга о контакте с компетентными аналитиками в Пуллахе. Он взял телефон и позвонил в Пуллах. Чуть позже он печально вздохнул. — Уже половина четвертого, потому никого из ответственных персон на месте уже нет. Все смылись — понимаете?

Меня это все «достало» еще до того, как началось. — Мы будем внизу у американцев, — буркнул я и вышел. Герт последовал за мной с вопрошающим взглядом. — Что ты задумал? — Импровизировать! Дай мне хотя бы начать.

Путь атомных боеголовок

Ганс Дитхард открыл дверь и глядел на нас с любопытством. — Мы знаем, как и когда русские вывезут свои ракетные боеголовки. Я, наверное, говорил убедительно, потому что через несколько минут вся команда американской военной разведки РУМО (DIA) собралась вокруг карты и напряженно смотрела на меня. Герт вращал глазами, как будто готовясь упасть в обморок. Он не сказал ни слова.

— Господа, вывоз начнется на следующей неделе. Я уверен, что вывозить будут сначала по железной дороге, а потом морем. Предполагаю, на корабли будут их грузить в порту Мукран на острове Рюген или в Ростоке. Я предполагаю — Мукран. Герт отрешенно смотрел в потолок и что-то тихо насвистывал.

Марк Хэндридж попросил минутку терпения и спустя несколько секунд вернулся вместе с полковником Дего. Потом он повторил своему шефу все, что я только что сказал. Дего с видом знатока кивнул: — Норберт, хорошая работа, она совпадает с нашими сведениями. Поляки не разрешили перевозить атомные боеголовки через свою территорию. Это сообщение пришло к нам всего пару часов назад. Прав на перелет тоже нет. В том числе и через Чехословакию. Вы мне скажете, откуда вы все это узнали? Я пожал плечами и улыбнулся со всезнающим видом.

— Полковник Дего, нам нужны измерительные приборы и персонал, — обратился я к начальнику американцев. — Через 24 часа все будет во Франкфурте-на-Майне, — ответил тот так же кратко, — нужно вам еще что-то согласовать с Пуллахом? Тут из своего угла откликнулся Герт: — Нет, не нужно, достаточно сказать Гассингу. Но все в порядке. В Пуллахе уже закончился рабочий день.

Прошло уже много времени, после того как мы покинули подвал, а там все еще раздавался громкий смех. Неужто американцы подумали, что мы шутили?

Но теперь Герт принялся меня расспрашивать: — Ну, откуда ты все это узнал? Ты так просто пришел к этим янки, как будто тебя полностью проинформировали. Честно говоря, я вообще ничего не знал. Стресс, давление времени, которое приготовили нам американцы, принудили меня просто подумать над теми сведениями, которые они нам сообщили до того. Я, в общем, блефовал. Злость на дилетантов в Пуллахе придала мне мужества.

И, в конечном счете, это принесло мне уважение наших партнеров. В связи с этим мы узнали еще кое-что. Американцы хотели сотрудничать с нами, но сами были очень сдержаны, скрывая те сведения, которые узнали сами. Лишь когда они поверили, что мы знаем то же, что и они, они подтвердили все. Так они работали с нами все время и в дальнейшем.

Теперь как раз пришло время готовить нашу трудную миссию. Нам нужно было заняться Группой советских войск в Германии, которая теперь называлась Западной группой войск, сокращенно ЗГВ. Речь шла о самой мощной военной группировке развалившейся сверхдержавы, которая после возвращения домой должна стать основой российской армии. Хотя эти войска вроде бы считались элитой, на самом деле за все четыре года работы против них мы всегда сталкивались с армией разлагающейся, на стадии самоликвидации. В этом смысле с ней происходило то же самое, что и со всеми прочими остатками «славного Советского Союза».

В своих мемуарах последний главнокомандующий ЗГВ генерал-полковник Матвей Бурлаков перечисляет численный состав своих войск к моменту начала вывода: 546200 мужчин и женщин, из них 337800 военнослужащих, 4197 танков, 11500 БМП, БТР и прочих бронемашин, 3716 артиллерийских орудий и свыше 2,5 миллионов тонн различных материалов, четверть из которых составляли боеприпасы. Кроме того, 623 самолета, 615 вертолетов и почти сто тысяч машин. Русские вполне официально пользовались на Востоке свыше полутора тысячами земельных участков общей площадью 290 тысяч гектаров, при необходимости им была бы предоставлена дополнительно площадь вдвое, а то и втрое больше. Они образовывали государство в государстве, как правило, не подчиняясь законам и правилам ГДР. Большая часть контактов между немцами и русскими проходила лишь на высшем политическом и военном уровнях.

Маленькое воспоминание. В ноябре 1989 года пала Берлинская стена, и уже в январе 1990 года все говорили о возможности быстрого воссоединения. Начался процесс объединения, а вместе с ним и попытки «обрезать пуповину», связывающую Германию с державами-победительницами. «Два плюс четыре» — так звучала формула переговоров между немцами и странами, державшими на немецкой территории свои оккупационные войска. На различных уровнях представители всех шести государств встречались неоднократно в течение 1990 года.

В сентябре министры иностранных дел подписали, наконец, «Договор об окончательном урегулировании вопроса о Германии». Этот договор предусматривал, среди прочего, вывод советских войск до конца 1994 года. Месяц спустя министр иностранных дел ФРГ Геншер и советский посол ратифицировали договор о размещении советских войск, который устанавливал их правовое положение на оставшееся время пребывания, а также порядок их вывода.

Этим летом 1990 года нам нужно было подготовиться в течение одной ночи, потому что операция «Черная нога» приближалась к нам гигантскими шагами. Сначала нам нужна была машина в качестве подвижной базы, жилой трейлер, фургон или что-то подобное. И еще люди, не меньше двадцати человек.

Уже на следующий день после нашей судьбоносной беседы полковник Дего подошел к нам. Мы с Гертом как раз были в бюро Гассинга.

Дего был очень взволнован. — Как и обещано, джентльмены! На авиабазе Франкфурт-Рейн-Майн стоит транспортник американских ВВС. В нем все техническое оборудование, которое вам нужно. К тому же пятьдесят специалистов с опытом в таких делах. Они умеют пользоваться всей аппаратурой, знают и немецкий и русский языки, и могут ориентироваться на незнакомых территориях. Нам нужно лишь подождать разрешения от Федерального правительства. Только после этого наши люди смогут приступить к работе.

Я посмотрел на часы и понял, что американцам действительно на все понадобилось лишь 24 часа. Разрешение из Бонна я в первый момент посчитал чистой формальностью. Тем не менее, оно так и не поступило. Лишь много позже я узнал, что произошло. Американское правительство официально обратилось в Ведомство Федерального канцлера. Референт шестого отдела, ответственного за БНД, захотел узнать в Пуллахе, все ли тут правильно.

На юге Мюнхена интерес к выводу ЗГВ был настолько мал, что никто из ответственных сотрудников Первого отдела, отвечающего за «оперативную разведку», не знал точно, что сейчас происходит в далеком Берлине. Потому все в БНД, кого спрашивал чиновник из Федеральной канцелярии, честно отвечали, что ничего об этой операции не знают. А если нужно, то у них самих, мол, достаточно и людей и техники. Тем самым политическое руководство в Бонне заблокировало акцию американцев.

Не прошло и часа, как снова появился разгневанный Дего и спросил почему. Телефоны раскалились, и началось постоянное перекладывание ответственности на того или на другого. Вдруг несколько начальников из БНД увидели во всем происходящем шанс, чтобы выставить себя перед Бонном в лучшем виде. Откуда-то внезапно появилась кратковременная и интенсивная заинтересованность в отделе 12 YA. В конце концов, Бонн изменил свое решение таким образом, что может быть задействована американская техника, но не американский персонал. Дего кипел от ярости. Герт и я вполне его понимали.

Руководители оперативного отдела не только не смогли сами подготовить для этой операции соответствующий персонал. Своими некомпетентностью и нерешительностью они не позволили участвовать в операции и американцам. Провал дела и гигантский позор в глазах наших партнеров. Теперь американцы, не долго думая, отдали приказ вернуть весь персонал и всю технику назад в Вашингтон. Дего кратко сообщил нам об этом. Гассинг все более паническим тоном разговаривал по телефону с Пуллахом. И тут произошло чудо. Каким-то образом был найден компромисс. Бонн решил, что самые важные приборы можно оставить — при обслуживании одним техником из ЦРУ. Цирк закончился, и все участники принялись зализывать свои раны.

Вскоре после этого еще один случай ясно показал, как тяжело для БНД провести такого рода операцию. В Берлине в то переломное время было еще очень мало машин, сдаваемых в прокат, тем более не было ни одного жилого фургона, который можно было бы арендовать на время. Реконструкция на Востоке только начиналась и многие фирмы размещали своих сотрудников как раз в такого рода трейлерах, потому свободных не было. А нам срочно необходима была такая машина, чтобы действовать мобильно и управлять операцией. Уже ранним утром мы попросили по телефону одного человека в мюнхенском Центре, который был для нас своего рода персональным доверенным лицом, достать для нас подобный автомобиль.

Когда мы спустя несколько часов снова дозвонились к нему, у нас как раз был полковник Дего и тут же вник в суть проблемы. — Вы уверены, что на самом деле работаете в разведке? — подтрунивал американец. — Это все не так просто, — говорил нам наш доверенный человек, растягивая слова, — жилой автомобиль я как раз нашел. Но мы не можем сейчас доставить его в Берлин. Сейчас пятница, послеобеденное время, и водитель давно ушел. Я не смог подыскать другого добровольца для такой поездки. Вы сами знаете, как это бывает. Попробуйте сами что-то придумать. Я чувствовал себя так, будто меня раздавили, и мне оставалось просто протянуть ноги.

Тут вскочил Дего и прорычал: — Этого я не могу понять! У него тоже, похоже, лопнуло терпение. Он полез в сумочку на поясе и вытащил оттуда толстую пачку зеленых долларов. — Боже мой, Норберт, тогда просто пойдите и купите этот чертов трейлер!

Он хлопнул пачкой денег по письменному столу. Банкноты разлетелись по комнате. Дего собрал некоторые из них и засунул мне в руку. Другие он прижал Герту к груди. Ругаясь, полковник исчез в подвале.

Мы собрали деньги и пересчитали их на столе Гассинга. Набралось почти сто тысяч долларов. Один из нас потом отнес деньги обратно полковнику. Нам было очень стыдно. Без слов мы попрятались в своих кабинетах. Герт бормотал себе под нос проклятия, пока мы поднимались вверх по лестнице: — Это не разведывательная служба. Это разведывательная администрация. Если бы я только научился чему-то разумному…

Через минуту Дего снова был в помещении. — Послушайте! Все, что тут у вас происходит, очень непрофессионально. Поэтому, пожалуйста, простите мой взрыв эмоций, но сегодня просто уже было слишком. Бросьте звонить в Мюнхен и давайте прямо сейчас заниматься настоящей работой. Если вам что-то нужно, просто обращайтесь к Гансу. Ганс уже стоял в комнате. — Ганс лично будет вам помогать прямо с этой минуты. Все равно, что бы вам ни потребовалось, вы получите все.

Внезапно юношеская улыбка сошла с его лица. Он стал официальным, почти торжественным. — Соединенные Штаты Америки очень заинтересованы в том, чтобы эта операция окончилась успехом. Потому нет никаких финансовых ограничений. Вы поняли?

И вот теперь мы могли написать списки наших пожеланий.

Операция начинается

Сначала мы получили три мощных джипа «Мерседес», раньше служившие американской военной миссии. Два из них как раз недавно перекрасили. С натовского цвета хаки один превратился в темно-синий, а другой в зеленый «металлик». Третий, все еще в натовской окраске, использовался Гертом и мной как машина управления. Этот внедорожник, который все впоследствии называли «машиной Джеймса Бонда», кое в чем отличался от своих гражданских собратьев.

Машина была трехместной. Третье сидение было сзади в середине и размещалось немного повыше обоих передних сидений, что обеспечивало лучший обзор. Вокруг третьего сидения были закреплены черные блестящие ящики. Кроме того, американцы установили на автомобиль немало других полезных технических приспособлений. Например, там был полноценная инфракрасная система ночного видения. Инфракрасные фары разместились в решетке радиатора, невидимые снаружи. Потому мы могли незаметно вести наблюдение даже в полной темноте. В «бардачке» для этого хранились специальные очки. Дополнительные выключатели позволяли включать и выключать все фары машины по отдельности. Другую полезную особенность мы заметили, когда в первый раз приехали на заправку.

Герт и я уже вечером поехали по направлению к Штральзунду. В эти дни «дикого Востока» поиск работающей заправки походил на поиск иголки в стоге сена. Наконец, недалеко от Рюгендамм — дамбы, соединяющей материк с островом Рюген, где дорога справа поворачивает к улице Шварце Куппе, мы нашли заправку. По масштабам ГДР она была достаточно большой и располагала несколькими колонками. Герт, который сам вел машину, вставил «пистолет» в бак нашего «Мерседеса-007».

Счетчик крутился и крутился. Сначала я не заметил, что Герт все время куда-то пропадал и заглядывал под машину. Потом он открыл правую переднюю дверь. — Норберт, ты можешь взглянуть? Счетчик насчитал уже 160 литров и все еще крутился. Я не мог удержаться от смеха. Герт слега вынул «пистолет», чтобы посмотреть, льется ли бензин на самом деле. Струей бензина ему окатило туфли. — Черт, — громко прорычал он, — где же он весь девается?

Ситуация напоминала юмористическое шоу «Скрытая камера». Я смеялся, пока Арнштайн еще раз нырнул под машину и искал предполагаемую дыру. Я открыл багажник. Может быть, горючее льется не в бак, а куда-то внутрь машины? Я смеялся до боли в животе. Счетчик остановился на 240 литрах. Но когда Герт посмотрел на цену, то тоже засмеялся. Эта древняя восточногерманская колонка была рассчитана только на двузначные числа. Потому дойдя до 99 марок, счетчик снова начал отсчитывать с нуля. Как выяснилось, в машине был специальный бак, вмещавший 280 литров. За заправленные 240 литров нам, в конце концов, пришлось бы уплатить всего-навсего 37,50 марок. Отдышавшись от приступов смеха, Герт подошел к кассе и с помощью калькулятора подсчитал правильную сумму. Немного удивленно глядевшему на нас кассиру не пришлось потому доплачивать из собственного кармана.

Когда мы поехали, кассир все еще сидел в своем домике, качая головой. Для нас эта смешная ситуация стала моментом освобождения, когда с нас как бы свалилась вся нагрузка, накопившаяся за прошедшие дни. Вот под каким давлением мы тогда работали.

В Штральзунде мы выбрали в качестве гостиницы привокзальный «Отель ам Банхоф», который стал нашей базой. Его только недавно заново покрасили, потому снаружи он производил хорошее впечатление. Этим он уже выделялся в лучшую сторону из своего окружения. Но внутреннее его оснащение показывало весь прогнивший шарм умиравшего социализма. Правда, этот недостаток вполне компенсировали дружелюбие и приветливость работавших в нем людей.

Гостиница была в самом центре, и мы оттуда быстро добрались бы до Рюгена. Отсюда мы собирались наблюдать за вывозом горячего товара и провести наши наблюдения. Если Советы хотят воспользоваться для вывоза находящейся под их контролем рюгенской гаванью Мукран, то идущая на Рюген дамба становится игольным ушком — иного сухопутного пути на остров нет. А если они захотят грузить боеголовки на корабли в Ростоке, то туда мы тоже легко сможем добраться. Однако следовало решить еще одну проблему. В отеле не было свободных номеров. Но благодаря всей мощи представляемого нами капитализма нам удалось преодолеть и это препятствие. Мы просто предложили больше денег, чем другие. Кроме того, мы забронировали шесть двойных номеров на десять дней, с возможностью продления. Это был аргумент, с которым никто не стал спорить.

За это время в поход отправились сотрудники из Мюнхена и из Берлина. Гассинг через своего бывшего шефа Олльхауэра активизировал сотрудника по фамилии Вульф. Нашему доверенному лицу в Пуллахе удалось там уговорить двух холостяков, только что окончивших школу БНД, и еще не имевших постоянного места службы, приехать к нам на помощь. Во всем остальном в Мюнхене по-прежнему царило «радиомолчание».

Новый сюрприз — внезапно к нам обратились техники БНД из нашего Центра с особым заданием. У них самих не было, правда, времени, чтобы участвовать в нашей операции, зато они очень хотели позднее изучить американские измерительные приборы. Собственно, это было чудовищным событием. Мюнхен не собирался нас поддерживать никоим образом, зато поставил перед нами такую разведывательную задачу, которая могла бы сорвать основную операцию. Потому в ходе «Черной ноги» это их желание мы просто проигнорировали.

Субботним вечером наша команда была в полном сборе. Гассинг привез американского техника, сидевшего в белом фургоне перед гостиницей. У бедняги было задание — ни на секунду не терять из поля зрения свою сверхсекретную аппаратуру. Из нашего номера, ставшей комнатой для оценки ситуации и для переговоров, мы видели его, сидящего в машине.

В самом начале Гассинг и Герт поссорились. В конце конфликта Гассинг уехал в Берлин. Там он был срочно нужен, а мы вполне справились бы и без него. Машина Гассинга выехала со двора.

Вот и пришло время. — Итак, Норберт, одного подопечного я взял на себя, — Герт показал пальцем на нашего гостя, — а другой — твой. Кстати, он ни слова не говорит по-немецки. Желаю удачи!

Маленькая незаметная фигура повернулась на сидении рядом с водителем и безучастно посмотрела в окно.

Улыбаясь как можно приветливее, я поплелся к «комби». Американец открыл окно и поздоровался усталым «Хай!» — Хай, я Норберт Даннау, — ответил я. — Я Ларри Восецки, — был ответ.

Мне показалось, что я заметил на его лице что-то вроде улыбки. — Ты не хочешь войти? — Никаких шансов! Он показал пальцем через свое плечо на ящики со сверхчувствительными приборами.

В кузове была собрана вся необходимая аппаратура. Были видны два больших алюминиевых ящика, отличающиеся размером. За ними я разглядел здоровенный валун сантиметров 80 шириной и еще пару приборов для дистанционного управления.

— Нам нужно все обсудить. — О?кей, — был его короткий ответ. Он открыл водительскую дверь, и я уселся рядом с ним. Ларри было около сорока лет, он был среднего роста, лицо его казалось усталым и потерпевшим от ветров, зато руки были даже нежными. На нем были джинсы, свитер, шерстяная шапка и новенькие ботинки «Кэмел». Диалог наш оказался односторонним, потому что Ларри отвечал только очень короткими фразами.

— Не пойти ли нам в отель? Я поставлю охранника возле машины? — Нет.

— Какой была поездка? — Плохой.

— Ты голоден? — Да.

— Заказать что-то для тебя в ресторане? — Да.

— А что? — Все равно.

Только когда я начал его по-настоящему провоцировать, он стал выражаться конкретнее и заказал шницель с кока-колой. Я ошибся, предположив, что он теперь отправится со мной в ресторан. Пришлось купить ему еду и принести в машину. Техник сжевал все в своем фургоне и провел ночь в спальном мешке на сидении машины. Но зато мы успели с ним еще обсудить детали операции.

«Папа Медведь», «Мама Медведица» и «Медвежонок»

Сначала Ларри объяснил мне назначение своих приборов. Длинный ящик назывался «Папа Медведь» и должен был устанавливаться как можно ближе к железнодорожным путям, по которым двинется интересующий нас поезд. Расстояние до проезжавших вагонов не должно было превышать одного метра. Ящик покороче, «Мама Медведица», должен располагаться на точно определенной дистанции от «Папы Медведя». Расстояние до путей не играло при этом роли. «Медвежонок», прибор, замаскированный под валун, ничем не отличался от обычных камней и потому был относительно незаметным.

Все три ящика были напичканы специальной электроникой, которая могла считывать и фиксировать все технические данные и детали ядерного оружия. Нашим первым заданием было установить их так, чтобы они по возможности оставались незаметными в течение нескольких недель.

Но как достать информацию о вывозе опасного оружия? Нам срочно был нужен информатор на железной дороге. Но как установить контакт с железнодорожниками, в каком месте иерархии искать нужного человека? Стоит нам обратиться к высокому начальству, тут же возникнет опасность предательства. Потому что высокопоставленные служащие Райхсбана — железных дорог бывшей ГДР — большей частью были все еще партийными кадрами СЕПГ. Это само по себе предполагало некоторую их близость к выводившейся ЗГВ. Потому риск был слишком велик, чтобы обращаться к какому-то из боссов Райхсбана в Штральзунде или в Берлине.

Тут нам помог случай. В старой газете мы нашли статью об одном начальнике станции, который прекрасно подходил к нашим планам. Это был начальник станции Замтенс, одного из десяти интересующих нас вокзалов на участке между Штральзундом и Мукраном. Железнодорожник из Замтенса, как мы узнали из газеты, чуть ли не через день после падения Берлинской стены вывесил у себя на станции флаг ФРГ. Из-за этого у него возникли серьезные проблемы с партийными начальниками в Бергене на Рюгене, все еще управлявшими этим участком железной дороги. Эти железобетонные головы вовсю разозлились из-за такого его поступка. Но флаг оказалось не так-то легко снять, потому что его шнур был обрезан на самом верху, и добраться до него оказалось очень трудно.

Мы осмотрели все вокзалы и проверили, какой из них лучше всего удовлетворил бы потребности нашей операции. К примеру, участок между Бергеном и Засницем был для нас большей частью непригоден. Затруднен доступ к железнодорожному полотну, окрестности дороги густо заселены, к тому же далеко от нашей гостиницы. В конце концов, нам остался лишь участок длиной 12,5 км между Рамбином и Тешенхагеном.

Вульф получил задание проверить вокзал в Рамбине. Ему нужно было еще и присмотреться к служащим дороги, потому что наш человек в Замтенсе все еще мог оказаться «пустышкой». Потому с самого начала нужно было предусмотреть альтернативный вариант. Двое наших сотрудников осматривали вокзал Штральзунд-Рюгендамм и гавань Мукран с близкого расстояния.

Герт и я поехали в Замтенс. Мы припарковали джип прямо у маленького вокзала. Было решено, что мы в некоторой степени посвятим начальника станции в нашу проблему и попросим помочь. Был ясный солнечный день. Прекрасная погода сопровождала нас все время поездки по Рюгендамму мимо Драммендорфа до самого Замтенса. Пару минут мы посидели в припаркованной машине и отдышались. — Начинаем, — поторопил я Герта. Закрывая машину, он тихо мурлыкал «свою» песенку: «Раньше мы были коммунисты, центр и СДПГ…»

Мы обошли здание. Герт шептал мне на ухо: — Прежде всего — ни слова о БНД. Ты начнешь разговор. Потом действуем по обстановке.

Выйдя на перрон, мы посмотрели на юг в направлении товарной станции. На северном конце путей был закрытый мостик — переход через рельсы. Лишь несколько человек ожидало местную электричку, приближавшуюся со стороны Штральзунда. Женщина в униформе управляла высадкой и посадкой пассажиров. Свистком и взмахом руки она отправила поезд в путь.

В сопровождении громкого звонка дверцы перехода снова открылись. Женщина в форме все еще стояла там и вопрошающе глядела на нас. — Нам нужен начальник станции, — обратился я к ней. Она оценивающе обозрела нас с ног до головы и ответила немного дерзко: С Запада, да? На мой кивок она указала на старую деревянную дверь, выкрашенную такой же восхитительной гэдээровской серой краской, что и весь вокзал. — Господина начальника станции вы найдете вон там. Просто заходите, мой муж сидит за своим столом. Потом она снова исчезла в маленьком помещении кассы, где она продавала билеты.

Мы постучали в деревянную дверь. Оттуда раздался голос: — Кто там? Дверь была закрыта.

— Мы хотели бы поговорить с вами.

Повернулся ключ, и перед нами стоял высокий и худой человек, лет сорока пяти, довольно бледный. Я показал ему свое удостоверение БНД такое короткое время, что он точно не успел его рассмотреть. — Мы из Федерального правительства, и нам срочно нужно с вами поговорить.

Теперь он широко распахнул дверь и попросил нас войти. На его лбу выступили крупные капли пота. Человек этот дрожал всем телом. Он попытался что-то сказать, но мог только заикаться: — Федеральное правительство — да — но — почему — что — я мог бы — вы хотите — пожалуйста, садитесь. Как потерянный, он попытался передвинуть пару документов на своем столе. Его жидкие волосы, лишь слегка прикрывающие лысину, взмокли от пота.

Я попытался его успокоить. — Это же вы вывесили тогда знамя ФРГ перед вокзалом? Я редко видел таких мужественных людей. Эта история нас очень впечатлила. Он глубоко вздохнул. Похоже, он в первый раз вдохнул воздух с момента нашего прибытия. Его лицо постепенно смягчилось. — Ну, садитесь, наконец, и расскажите, как все это было. Почти механически он отодвинул свой стул, но по-прежнему вел себя так, будто ему предстоял допрос в Штази. Прямой, как бы закостеневший, стиснувший колени, сцепивший пальцы. — Вы приехали не из-за моей должности? Тут мы принялись решительно это отрицать.

После этого он постепенно начал оттаивать и принялся рассказывать.

— Ах, вы знаете, эта история с флагом доставила мне немало неприятностей. Партийное руководство в Бергене сразу после этого внесло меня в черный список и делало все возможное, лишь бы меня уволить. Потом на некоторое время все стихло, потому что все были заняты только тем, как бы устроиться в новой системе. Но теперь старые партийные кадры снова сидят на ключевых позициях, один из них — в дирекции железных дорог в Ростоке. И он теперь, как и раньше, мой начальник. Я был одним из первых, поддержавших «поворот», поэтому старые партийцы все время стараются от меня избавиться. Они называют меня дезертиром. Потому, когда вы вошли, я сразу подумал, что сегодня мой последний рабочий день.

Вскоре наша беседа приняла такой свободный характер, что мы смогли объяснить ему суть нашей просьбы. Он оказался очень открытым и готовым помочь человеком. В связи с выводом ЗГВ через Мукран на Рюгене в ближайшие дни были запланированы т. н. перевозки опасных грузов, рассказал железнодорожник. Железной дороге было известно, что будут перевозить что-то опасное, но ей не сообщали никаких подробностей. Обычно расписание перевозок известно на недели вперед. Но перевозки восточных «братьев» были полным исключением. Некоторые эшелоны уже проехали, другие должны были двинуться очень скоро.

Поезда эти обладали рядом особенностей. Они включали максимум десять вагонов, и их всегда тянули два локомотива. Второй тепловоз был резервным, на случай поломки первого. Эти эшелоны имели «зеленую улицу» и останавливать их разрешалось только в самом крайнем случае.

После обоих тепловозов обязательно следовала короткая открытая платформа, на которой стояла зенитная установка. Расчет пушки всегда был в полной боевой готовности, в дополнение к нему на платформе располагалось еще несколько снайперов для прикрытия. За платформой был вагон с пятьюдесятью мотострелками охраны, затем собственно грузовые вагоны. Только в одном-двух из них на самом деле был груз, остальные — «пустышки», для отвлечения внимания. В конце эшелона была еще одна платформа с зенитной пушкой.

Начальник станции пообещал нам свою полную поддержку, и у нас возникли хорошие предчувствия. Ему предстояла следующая ночная смена, потому мы с ним так и договорились. Днем мы и сами не хотели показываться, потому нас это вполне устраивало. Прощаясь, мы заметили его облегчение, да мы и сами были довольны. Я еще раз обратился к нему: — Это поручение очень важно для Федерального правительства, потому я уверен, что мы сможем кое-что для вас сделать. Он попрощался с нами со смешанным чувством гордости, любопытства и облегчения.

Герт больше не мог сдержать себя, когда мы снова сидели в машине: — Ты заметил, как он всего за пару секунд вспотел? — Наш вид действительно был немного устрашающим, — возразил я. — Посмотри-ка на нас со стороны. Мы выглядим как какие-то «черные шерифы». На самом деле, мы оба были как будто в одинаковой форме. На обоих джинсы, черные шелковые куртки, белые рубашки и темно-красные галстуки. Это совпадение только сейчас пришло нам в голову. Нас вполне можно было бы принять за саейнтологов или членов каких-то других сект.

Герт был весел. Он сел за руль и повез нас обратно в Штральзунд. По пути назад он снова напевал: «Раньше мы были коммунисты... «

Подготовка на Рюгене

Вернувшись в наш «штаб», мы составили окончательный план действий. Вблизи вокзала Рюгендамм мы установили пост наблюдения, который посменно должен был следить за дорогой по ночам. Его здание — сообщать обо всех поездах, которые соответствовали известной нам схеме. Так как нам не хватало людей, мы могли поставить туда только одного человека с рацией.

Информировать он должен был наш джип, в котором постоянно передвигались бы мы с Гертом. Мы собирались с джипа наблюдать за участком дороги в районе станции Рамбин. От Рамбина железная дорога проходит вплоть до Замтенса параллельно с федеральным автобаном. Мы могли бы ехать по автостраде, сопровождая тот или иной эшелон и снимая его с помощью инфракрасной камеры. Когда мы попробовали сделать это с безобидными поездами, то убедились, что практически невозможно все время ехать на одном уровне с ними. Мы находились на единственной сравнительно приличной автомобильной дороге острова Рюген. Потому даже ночью на ней было оживленное движение. Запланированное нами сопровождение поездов оказывалось затрудненным из-за медленно едущих грузовиков и других машин. Обогнать их удавалось только в редких случаях. Успех или неуспех наблюдения за эшелонами превращался, таким образом, в чистой воды лотерею.

На другой стороне путей мы нашли щебеночную полевую дорогу, проходящую еще ближе к полотну, чем федеральный автобан, и тоже идущую до Замтенса. На участке между Рамбином и Замтенсом две дороги сворачивали от федерального автобана на юг. Первая ведет в Зеллентин, вторая — в Гётемиц. Между этими двумя съездами полевая дорога на протяжении двух с половиной километров была во вполне приличном состоянии. Это устраивало нас куда лучше. Проверочные поездки подтвердили наше решение выбрать для наблюдений именно эту дорогу.

Тут следовало провести и все измерения. Один из американских специальных приборов нужно было поставить на станции Замтенс, два других на следующем участке пути. «Папу Медведя» с согласия начальника станции мы смогли просто присыпать щебенкой на железнодорожном полотне прямо у одной из стрелок. Но предпосылкой успешной работы было то, что в этом месте поезд должен был остановиться хотя бы на три минуты. Только тогда прибор смог бы произвести измерения радиационного излучения.

Железная дорога проходила совсем рядом с федеральным автобаном на протяжении следующих после станции 2500 метров. От поместья Цирков Хоф до поселка Штёнквицер Зидлунг железнодорожные пути дугой отклонялись от автобана на расстояние до пятисот метров. В этом месте мы хотели установить другие приборы. «Медвежонок», валун, можно было просто подбросить где-то неподалеку от путей. «Маму Медведицу» мы собирались спрятать где-то между путями и краем леса, прикрыв маскировочной сеткой.

В сотне метров по ту сторону путей находился редкий сосновый лес, от которого до федерального автобана тянулся небольшой участок густой молодой поросли. Оттуда, с небольшого возвышения, мы могли хорошо следить и за путями, и за приборами. При приближении поездов можно было спрятаться в лесной поросли. Но, прежде всего, нам никак нельзя было попасться кому-либо на глаза в момент установки наших приборов. Стоило бы кому-то заметить нас в этой зоне, как об этом тут же сообщили бы каким-то местным властям, а все они в таком случае вряд ли отнеслись бы к нам благожелательно. Потому этого нужно было избежать любой ценой.

Последним местом наблюдения перед Мукраном мы избрали «дикий» кемпинг на юге Лицова, находившийся прямо у путей. Там позднее мы поставили жилой автомобиль с обоими выпускниками школы БНД, «свежими», как мы их назвали. Но вскоре оказалось, насколько безответственно было с нашей стороны включать в такую операцию совершенно «зеленых» новичков.

Они были настолько неопытны, что вели себя крайне неосторожно. Их присутствие ставило под удар всю операцию, ибо они все время путали ее с фильмами о Джеймсе Бонде. Потому мне не пришло в голову ничего лучшего, как совсем запретить им выходить из привезенного ими из Мюнхена жилого автомобиля. Они должны были оттуда наблюдать за проезжавшими поездами и снимать их с помощью инфракрасной камеры. «Куратором» обоих новичков мы назначили Вульфа. Это должно было удовлетворить потребности служебного надзора.

У самого Вульф было самое особенное здание. За это время он сдружился с начальницей станции в Рамбине. От прямого обращения к ней как сотрудник БНД Вульф отказался, потому что эта дама была активным членом СЕПГ, и, похоже, все еще испытывала тоску по старому режиму. Мать-одиночка, она вынуждена была днем присматривать за своими детьми, потому в основном она дежурила по ночам.

Если мы хотели сопровождать «атомный поезд» один-два километра, то нам пришлось бы пересечь пути в районе Рамбина. При этом возникал риск, что начальница станции заметит нас и сообщит об этом властям. Поэтому Вульф получил задание посещать ее каждый вечер и ухаживать за ней. Эти контакты развивались наилучшим образом. Сначала она не позволяла ему заходить в ее служебный кабинет, но через пару дней и эта проблема решилась сама собой.

Приготовления проходили очень быстро. Каждый знал, что ему предстоит делать. Все были воодушевлены и в нетерпении ожидали, когда же мы сможем увидеть первый поезд с двойной локомотивной тягой, катящийся по дамбе Рюгендамм. Следующим вечером наблюдательный пост на станции Рюгендамм занял указанное ему место. Вульф был у своей начальницы станции. Новички сидели в жилом автофургоне. «Папа Медведь» был установлен, а «Мама Медведица» и «Медвежонок» переведены в активный режим.

Ларри Восецки сидел в своем маленьком фургоне за контрольными приборами. У него была рация для прямого контакта с Гертом и со мной. Мы разъезжали между отдельными станциями, все время проезжая участок, начинающийся от Штральзунда и тянущийся на три километра за станцию Замтенс. Напряжение возрастало.

Двое наших людей ожидало на вокзале Замтенс. Они охраняли «Папу Медведя». Для второго эшелона они получили еще одно задание. При первом транзите мы хотели только использовать наши замаскированные измерительные приборы и сделать как можно больше фотографий и видеоматериалов. Все заняли свои места. Герт и я ездили туда-сюда, снабжая их всем необходимым.

Прошла первая ночь, и ничего не произошло. Мы вернулись в отель и проспали целый день. На всякий случай, мы оставили резервный пост на Рюгендамм и еще одного помощника неутомимому Ларри. Он отказывался идти в гостиницу, боясь оставить без присмотра «Медвежонка». Этот «камень», прекрасно замаскированный, лежал прямо у рельсов.

В те дни погода была жаркой и душной. Таская тяжелые приборы, мы сильно вспотели, и, естественно, на нас тут же набросились мириады комаров. Для спасения от них мы скупили весь запас средств защиты от комаров в местной аптеке. Собственно, спастись от них можно было только в герметично закрытом автомобиле, но там тоже было слишком жарко. Только на нашего специального агента из ЦРУ это все никак не действовало. Похоже, он вовсе не замечал этих атак надоедливых насекомых.

Первый военный транспорт

Следующий день прошел без особых событий. При приближении любого товарного поезда у нас всех учащался пульс. Но когда мы замечали, что вагоны тянет лишь один локомотив, напряжение тут же спадало. Мы ведь ждали именно совершенно особый эшелон, такой, которого никто из нас никогда раньше не видел.

За это время мы были в достаточной степени уверены, что полученная нами информация правдива. Тот же Вульф через свой новый «источник» получил дополнительные подтверждения. Но все равно некоторые сомнения оставались. Что, если русские свой радиоактивный груз все-таки повезут через Росток? С каждым часом, за который ничего не происходило, тревоги наши возрастали. Несколько раз мы связывались с нашим начальником вокзала в Замтенсе и просили объяснять нам все еще раз — снова и снова. Нам это было нужно, скорее, для нашего внутреннего успокоения.

И тут вдруг началось! По пути в Штральзунд, во время движения по дамбе Рюгендамм, к нам поступила радиограмма: «Контроль, говорит пост. Внимание, вижу второй локомотив! Контроль, говорит пост. Внимание, внимание, два тепловоза! Они идут, ребята! На самом деле, идут!» Я поддал газу и на огромной скорости проехал оставшееся до вокзала расстояние. Мне очень хотелось увидеть все собственными глазами. Прямо у здания станции крутая лестница примерно с тридцатью ступеньками вела к самим путям. Тут я выпрыгнул из машины и понесся по ней вверх.

Запыхавшись, очень взволнованный, я стоял у рельсов и смотрел на юго-восток, откуда должен был появиться эшелон. Я наскоро проверил мой зеркальный фотоаппарат, заправленный высокочувствительной пленкой 1600 Asa. Ее нам, конечно, тоже предоставили американцы, потому что, запроси мы ее у нашей собственной службы, нам пришлось бы ждать целую вечность. Я два раза нажал на кнопку, проверяя, работает ли механизм. Все в порядке. Потом на большом расстоянии я увидел три передних огня очень медленно двигающегося эшелона.

Описания начальника вокзала оказались очень точными. Он рассказал нам, что эти поезда едут мимо вокзалов и по дамбе Рюгендамм всегда чуть ли не со скоростью пешехода. Поезд прополз к вокзалу. Из-за длинного изгиба влево я смог рассмотреть с левой стороны по всей его длине. Мое сердце бешено колотилось. Фотоаппарат щелкал, фиксируя все, что было на поезде. Когда поезд наконец, полностью въехал на станцию, я тут же снова исчез в машине. — Они на самом деле идут, — крикнул я Герту в чувстве какой-то странной эйфории. Все сомнения последних часов как рукой сняло.

Мой партнер помчал по Рюгендамм назад на остров. — Надеюсь только, что у Вульфа ничего не сорвется, — заметил он. Оглянувшись назад, мы поняли по огням поезда, что он как раз начинает ползти по дамбе. — Выключить фары, — приказал я. — Фары выключены, — ответил Герт тоном летчика в кабине самолета. — Инфракрасные фары включить! — Включены! — Инфракрасные очки надеть! — Надеты! Теперь мы двигались по зоне Райхсбана, запретной для посторонних, в том числе и для нас.

Джип Вульфа стоял рядом с «Трабантом» у бюро начальницы станции. Она ни в коем случае не должна была нас увидеть. Пару дней назад Вульф еще раз спросил нас, что же ему делать, чтобы успокоить даму, если она все-таки что-то заподозрит. Герт тогда ответил: — Я и сам этого не знаю. Поиграй с ней в «не волнуйся, дружок», а если и это не сработает, то придумай что-нибудь. Главное, чтобы она не заметила, как мы катим по запретной дороге рядом с рельсами.

И как раз сейчас мы медленно проехали мимо ее бюро. Все было тихо — и темно. Я наиграно вздохнул: — Не понимаю. Мы идем на войну, а Вульф развлекается в станционной конторе. Язвительно улыбаясь и хихикая, мы съехали из запретной зоны Райхсбана на полевую дорогу. Через пару сотен метров мы остановились. За нами все было тихо. Тентовый верх машины был поднят, и я занял свою позицию с видеокамерой в руках.

Через немного времени мы увидели передние огни военного эшелона, который, выехав с вокзала Рамбин, значительно увеличил скорость. — Герт, началось, — воскликнул я. Огни локомотива быстро приближались. Мое сердце снова готово было выскочить из груди, когда Герт медленно поехал, постепенно разгоняясь. Мы шли где-то на шестидесяти километрах в час, когда поезд нас медленно обогнал. Благодаря инфракрасным приборам нам хорошо была видна дорога и с выключенными фарами. Тяжелой VHS-камерой я заснял первый тепловоз. Потом я медленно отклонился назад. Герт кричал в ночи: — Поймал ты его, черт побери, ты его поймал? Я рычал в ответ: — Да, но он едет слишком быстро, черт бы его побрал!

Вагоны действительно очень быстро проносились мимо нас. — Поддай газу, поддай газу, — кричал я. Но внезапно я свалился на пол машины. Герт не заметил на дороге яму и пронесся по ней, не затормозив. — Все в порядке? — спросил он в темноте. — Да, но едь же быстрей! — последовал мой ответ. Я снова выполз из моего люка. Солдаты на платформе дремали и нас не заметили. В товарном вагоне, в котором ехала охрана, сдвижная дверь была открыта где-то на метр. В проеме, прислонившись к дверному косяку, стоял солдат и курил.

Успев снова привести камеру в готовность, я еще раз крикнул вниз: — Герт, едь быстрее, быстрее, едь, едь, ну давай же, едь! Медленно и не пропуская ни одной ямы, мы приближались. Теперь уже мы обогнали грохочущий поезд. Я все фиксировал своим объективом. Зенитную установку, товарные вагоны, вагон с охраной, снова зенитку, и, наконец, оба тепловоза. Поезд снова прогремел мимо нас.

Через переезд без шлагбаума мы переехали пути и продолжили гнаться за эшелоном уже с другой стороны — по федеральному автобану, пока не обогнали поезд в Замтенсе. На полном ходу мы помчались дальше по направлению к Лицову. Инфракрасные съемки у обоих «свежих» из школы БНД должны были получиться в любом случае. После короткого инструктажа обоих ребят мы спрятали наш джип на какой-то боковой улочке. Перед нами был большой грузовой вокзал. Длинный товарный поезд стоял рядом с главным путем.

Чтобы не терять опасный эшелон из вида, мы залезли в вагон этого стоящего товарняка и оставили сдвижную дверь открытой на полметра. Весь грузовой вокзал был темным, освещение выключено. На ясном небе мерцали звезды. Тут мы услышали шум приближающегося эшелона. Я снова нажал на кнопку записи моей видеокамеры. Эшелон ехал очень медленно. И тут произошло что-то совершенно непредвиденное.

Завизжали тормоза, и вдруг поезд остановился прямо перед нами. Ко всему прочему, все освещение сортировочного вокзала снова включилось. За секунду стало светло, как днем. Как раз напротив нашего убежища стоял вагон с советскими солдатами. Почему поезд вдруг остановился, мы не могли определить. У меня было плохое предчувствие. Тут началась суматоха.

Сильно вооруженные солдаты выпрыгнули из вагона и побежали, быстро распределившись вдоль поезда. И тут ночную тишину прорезал выстрел из автомата. Герт и я на мгновение молча взглянули друг на друга. Потом я взял инициативу на себя: — Давай, сматываемся отсюда. Нужно бежать! Вперед! Мы открыли сдвижную дверь с противоположной стороны вагона и выползли наружу. Если бы русские заметили нас сейчас, возникли бы очень большие проблемы. Мы посчитали до трех и побежали прочь. Через пятьдесят метров нам посчастливилось увидеть небольшую дачную колонию.

Мы побежали так быстро, как только могли, и сходу перемахнули через старый забор из проволочной сетки. Герт приземлился между чаном с водой и кучей удобрений. Я грохнулся на овощную грядку. Пару секунд мы помолчали, ощупывая наши кости. Казалось, все было в порядке. Потом прислушались в сторону железной дороги. Там все еще что-то происходило, но с нашей стороны, возле стоящего товарного поезда, все, казалось, было тихо. — Дружище, у меня все болит, — простонал я. Но с этим можно было жить.

Герт, все еще лежа на спине, как майский жук, тоже простонал: — Приземление точно по уставу, господин капитан. Нога, задница, голова, санчасть.

Тихо пробираясь по садам, мы добрались до такого места, которое было достаточно далеко, чтобы мы чувствовали себя в безопасности, но все-таки могли отсюда наблюдать за поездом. Через минут десять он снова поехал. Мы все еще не могли сообразить, что случилось. Сначала мы, конечно, заподозрили наших новичков в жилом автомобиле. Может быть, ребята как-то привлекли к себе внимание? Но вскоре выяснилось, что они тут были не причем. В их фургоне было все спокойно.

Почему произошел выстрел, нам так и не удалось выяснить. Возможно, случайно — из не поставленного на предохранитель автомата. Но остановка поезда привела к тому, что нам удалось сделать прекрасные снимки атомных боеголовок. Американцы предоставили нам фотоаппарат с инфракрасной техникой, и эти фотографии были настолько четкими, что можно было даже прочитать серийные номера на боеголовках.

На обратном пути мы остановились у Ларри. Нас распирало любопытство, как все прошло тут. Американца будто подменили. Когда мы дошли до снимков и измерений, он от радости исполнил какой-то пляс, напоминающий танец индейца, вызывающего дождь. — У меня все в этих ящиках. Это не просто хорошо — это супер. Такого никогда раньше не было. Суперработа с вами, ребята, суперработа!

Удовлетворенные и гордые, мы поехали в Замтенс, чтобы обсудить с начальником станции подробности работы со следующим эшелоном. Железнодорожник глядел на нас с видом триумфатора, жаждущего похвалы: — Ну, как? Как я это все вам устроил? Я просто остановил поезд на сортировочной станции. Это было здорово, правда? Герт не знал, плакать ему или смеяться. — Так это были вы? С грязными от красной глины волосами, в совершенно порванных брюках и с большой дырой на шелковой куртке, Герт смотрел на нашего помощника так, будто прямо здесь и сейчас готов был предать его суду Линча. Мы взяли с нашего начальника вокзала обещание, что он больше не будет заниматься никакими импровизациями.

Операция «Черная нога» продолжилась следующим вечером. В 17.00 мы снова находились на исходной позиции. До 1.30 ночи наше терпение опять подверглось испытанию. Затем вдоль дамбы пополз следующий атомный эшелон. Сегодня пришло время использовать «Папу Медведя». Чтобы получить совершенно точные сравнительные измерения, американцам нужны были эти специальные данные. Ларри заверил нас, что они тогда будут в состоянии точно замерять данные всех последующих эшелонов.

Но для этого поезд опять нужно было остановить. На станции Замтенс мы подготовили все. Ларри включил «Папу Медведя». Потом он спрятался в своем укрытии. Мы заранее достали «Трабант». Теперь мы загнали эту маленькую машину на железнодорожный переезд и оставили стоять на путях. Двое наших людей копошились вокруг нее. Я стоял на вокзале у нашего друга. Герт укрылся на противоположной стороне, в сарае, вооружившись фотоаппаратом.

«Ядерный экспресс» вкатился на станцию. Но на светофоре был красный свет, а шлагбаум оказался закрыт. С громким визгом поезд остановился. Наш начальник станции вышел наружу и заговорил с машинистом. Русские были взбудоражены. Расчет зенитки спрыгнул с платформы и побежал по направлению к «Трабанту». Какой-то прапорщик вытащил пистолет. Вдруг я испугался, что наша акция сорвется. Солдаты получили приказ стащить машину с путей.

Прапорщик говорил с машинистом, а затем с начальником станции. Дико жестикулируя, все еще с пистолетом в руке, он потребовал срочного возобновления движения эшелона. Начальник станции быстро побежал обратно. Не оборачиваясь ко мне, он бросил на бегу: — Времени хватило? — Подержите еще пару секунд, — прошептал я в его сторону. Через короткое время светофор дал «зеленый», и военный эшелон покатил дальше. Все прошло без сучка и задоринки. По словам Ларри, более точных измерений и быть не могло. На следующий день мы все разобрали. Аппаратуру демонтировали, только валун «Медвежонок» остался лежать у путей. С помощью уже полученных сведений он теперь мог один справляться с замерами данных всех последующих поездов.

Воодушевление от Берлина до Вашингтона

Вернувшись в Берлин, мы увидели, что там творилось что-то неописуемое. Американцы установили за домом большой раскладной гриль, выставили батарею ящиков со спиртными напитками и организовали салатный буфет. Гассинг и несколько новых сотрудников филиала 12 YA, прилетевшие за это время из Пуллаха, уже праздновали победу. Мы присоединились к ним и выпили по бокалу пива. Со всех сторон нас хлопали по плечу. Было немало громких речей. Нам передавали наилучшие поздравления из Мюнхена. Тогда я еще не знал, что у похвал БНД «срок хранения» меньше, чем у йогурта.

Новоприбывшие из Пуллаха сообщали, что курирующий нас начальник 12-го подотдела (Unterabteilungsleiter, сокр. UAL 12) уже получил поздравления от начальника Первого отдела и даже от самого президента БНД. В конце концов, ведь это именно «его» персонал так хорошо поработал. Герт сразу скис, услышав это. Я понял это по его выражению лица. Как они могли пускать в потолок пробки от шампанского там, в Пуллахе, если именно они чуть не испортили все дело!

Перед тем, как мы покинули вечеринку, Ларри Восецки отвел меня в сторону: — Ты поехал бы со мной дней через десять снова на Рюген, чтобы вывезти «Медвежонка»? Я приеду в Ганновер и сам заберу тебя. Ты ведь живешь где-то неподалеку.

Похоже, уже в этот момент мне стало понятно, что нам нужно быть чертовски внимательными. Как бы милы и приятны в общении не были бы американцы, у них были ушки на макушке. Они настоящие профессионалы в разведке и потому стараются узнать все. Даже о своих партнерах. Американцы — в отличие от наших людей — всегда были очень сконцентрированы, любопытны и заинтересованы. Они интересовались всем, даже такими банальными вещами, как кличкой собаки одного из наших сотрудников. Да, их интересовало буквально все.

Через две недели Ларри вернулся. Мы закрыли совместную операцию. — У нас царит настоящее воодушевление, — рассказывал он мне. — Проинформировали даже лично нашего президента. Скоро последует раздача наград и премий. А потом он вдруг выпалил: — И я тоже получил поощрение. На следующей неделе за государственный счет полечу во Флориду. Меня пригласили с семьей в специальный отпуск. Даже испанская подруга по переписке моей дочери, она как раз у нас в гостях, была приглашена. А как у тебя? Что ты получил? Мне не оставалось ничего, кроме как с сожалением пожать плечами. За это время никто ко мне не обращался. Но чтобы совсем не потерять лицо, я коротко ответил: — Ты знаешь, все еще будет. У нас всегда все длится дольше.

На самом деле, за мою работу на Рюгене я не получил, конечно, ничего, совсем ничего. После возвращения в Берлин Гассинг гордо сообщил мне, что ему было присвоено звание подполковника. Через пару недель ему и нашему руководителю в Пуллахе за их мужественные и смелые действия в ходе операции по слежению за вывозом русских ядерных ракет были вручены наивысшие военные награды, которыми американцы награждают иностранцев.

Еще через несколько недель американцы позвали меня в подвал. Дего и его штаб разместились в комнате для переговоров. Он торжественно зачитал благодарственное письмо своего президента Джорджа Буша-старшего. Буш, сам в прошлом директор ЦРУ, обращался ко всем, кто был в те дни на острове Рюген. Вот что дословно говорил Дего: — Особая благодарность Герту и Норберту. Я с большой радостью принял к сведению их грандиозное участие в операции. Я могу гарантировать вам, что американцы еще никогда не приближались так близко к русским ядерным боеголовкам. Прилагаемая видеокассета с этого времени мой самый любимый фильм. Большое спасибо вам за это и передайте в Германию самые лучшие мои пожелания.

Герт и я вопросительно переглянулись. Общий смех всех двадцати американцев. В комнате выключили свет, и кто-то нажал на кнопку «дистанционки». — Вот та сцена, которая так понравилась президенту, — услышал я голос Дего. На экране был виден русский эшелон. Потом кто-то увеличил звук. Шум поезда, рычание мотора машины. Затем мы услышали: «Поймал ты его, черт побери, ты его поймал? Да, черт побери, да, но он едет слишком быстро. Поддай газу, Герт, поддай газу. Да, едь же, наконец... Черт, я ничего не вижу. Герт, едь быстрее, быстрее, едь же, едь, едь... «

Нам на самом деле было не по себе. Во время записи мы совсем не подумали о звуке. По возвращении мы тут же отдали пленки американцам и никогда больше их не видели. До этого киносеанса в подвале... Когда свет снова включили, наши первые слова утонули в буре продолжительных аплодисментов. Этот момент оказался для меня очень волнующим. Герт тоже был тронут.

Но в то же время нам было очень стыдно за флегматичное поведение наших собственных начальников. Гуляя чуть позже по окружавшему виллу парку, я сказал Герту: — Это просто удивительно. Мы немецкие офицеры и работаем для Федеративной Республики Германия. Но если нам что-то нужно — материал, поддержка, профессиональные знания — приходится обращаться к американцам. Даже похвалу и благодарность мы получили оттуда. Разве это не абсурд?

А потом последовала еще одна ложка дегтя, которая прибавилась к нашей рюгенской операции. Мы пообещали нашу поддержку начальнику вокзала в Замтенсе. Пуллах тоже пообещал нам, что вступится за него перед дирекцией федеральных железных дорог в Ростоке. Но вдруг через пару недель их позиция резко и неожиданно изменилась: — Как вы могли пообещать что-то подобное? Правовой отдел как раз проверяет, не следует ли подвергнуть вас самих дисциплинарному взысканию. Радуйтесь, если вам самим удастся вывернуться.

Дальше