Пустые стулья
Ту ночь все мы встретили в столовой. Холодный обед после горячего дня — повар группы определенно был остроумным парнем. Из двенадцати офицеров на перекличке отсутствовали семь, а из унтер-офицеров не вернулась третья часть. Некоторые стулья были пусты, так же как и тарелки на скатерти. Скатанные салфетки ожидали своих владельцев, чьи фамилии были выгравированы на кольцах{96}. Эти пустые стулья символизировали предупреждение и угрозу. Возможно, один или два их владельца вернутся. Возможно, они просто были вынуждены приземлиться где-то еще.
Как и у остальных, аппетит у меня отсутствовал. Мы все были совершенно измотаны. Пустые стулья и тарелки раздражали нас, и ординарец вынес их на кухню. Тишину нарушил голос командира группы. Хриплый, серьезный голос.
— Кто-нибудь из вас знает, где Герберт? Кто-нибудь видел его?
Никто не произнес ни слова.
— Наша группа разлетелась во все стороны, когда атаковали вражеские истребители, — продолжил Старик. [122] — Почему вы не сохранили боевой порядок? У меня на хвосте моментально оказалось приблизительно двенадцать «двухфюзеляжников». Я оглянулся назад. Я был один. Ни одного «Мессершмитта» в поле зрения. Где, черт возьми, вы все были?
— Я получил более тридцати попаданий в свой «ящик», — робко сказал Вальтер.
— И что?! Вы думаете, это достаточно хороший повод? Мой напоминает кусок «Грюйера»{97}. В таком случае, как сегодня утром, вы должны сохранять боевой порядок и держаться все вместе, если не можете сделать что-нибудь еще, и не разбегайтесь словно кролики. Поумнейте. Семеро из нас отсутствуют и, скорее всего, не вернутся. Почему? Скажите мне, почему их стулья пусты? Просто потому, что вы не смогли держаться вместе. Вы умчались во все стороны, словно стая попугаев в джунглях, когда слышат рев слона. Результат — никто не был прикрыт огнем соседа. «Лайтнингам» оставалось только разделить вас и начать преследовать.
— Пять к одному, — пробормотал я громко.
— По вашему мнению, что лучше? Пять против одного или двести против сорока истребителей в боевом порядке?
— Это одно и то же, — произнес Зиги.
— Это не так, если вы не болван. Если бы мы сохранили боевой порядок, то не имело бы значения, сколько было их, хоть две тысячи. Сила не в количестве. Вы знаете пословицу...
— В любом случае, — заметил я, — эти парни знали, как действовать ручкой управления. Если бы зенитки не избавили меня от ковбоя, сидевшего на хвосте, то мой стул был бы пуст сегодня вечером. [123]
Закончив есть, Старик сразу же встал и пересел за небольшой стол в одном из углов гостиной. Он молчал. Один за другим мы присоединились к нему.
В этот момент появился дежурный офицер. Он отдал честь, сел за стол и начал есть.
— Сколько машин мы сможем завтра поднять в воздух? — спросил его командир группы.
Проглотив кусок, дежурный офицер равнодушно ответил:
— Вероятно, вообще ни одной. Они все повреждены. Двигатели необходимо менять. Некоторые из них определенно придется списать. Ваш в том числе, герр майор.
— Отличная работа. Надо лишь продолжать в таком духе, и мы выиграем войну.
Опустив голову, ни один из нас не произносил ни слова.
Наконец Вальтер вытащил из своего брючного кармана небольшой кусок материи.
— Взгляните, что осталось от моей фуражки. Перед тем как взлететь, я положил ее в отсек сзади своего кресла.
Козырек был пробит, ремень висел, то, что раньше было фуражкой, смотрелось как тряпка.
— Моя мать подарила ее мне, а это все, что от нее осталось. Я больше ни разу не смогу надеть ее.
Все засмеялись, но смех был натянутым и неестественным.
Старик вызвал ординарца:
— Заберите пустые стулья. Они не понадобятся сегодня вечером.
А завтра их поставят? Что случилось с остальными?
Через несколько мгновений ординарец вернулся.
— Вас вызывают к телефону, герр майор. [124]
Отблеск надежды засветился в наших глазах. Старик встал, вышел, но уже спустя пару минут возвратился.
— Герберт выпрыгнул с парашютом. Завтра он будет здесь.
Он говорил грустным голосом, но это сообщение восстановило нашу уверенность. Командир 6-й эскадрильи был жив. Теперь отсутствовали только шестеро.
Минуты проходили. На столе стояла бутылка вина, но никто, казалось, не имел желания пить. Мы безмолвно сидели, съежившись в своих креслах. Тишина стояла угнетающая, но мы могли читать мысли друг друга. Они читались по нашим лицам с заострившимися чертами, по нашим жестам, когда кто-нибудь проводил рукой по мокрому лбу или закрывал руками лицо.
Я размышлял: «Сегодня их шестеро. Сколько завтра? Когда я сам достигну той черты, которая обозначает границу между жизнью и смертью? Когда пробьет мой час? В любом случае ждать не так долго. Мы уже потеряли половину летного состава. Тот и этот исчезли. Когда настанет моя очередь?»
Я вновь во всех подробностях переживал утреннюю погоню. Призраки преследовали меня, я видел серебристые животы «Лайтнингов», пятиконечные звезды на их крыльях, стреляющие пулеметы, вспышки, град пуль по металлу обшивки. Я поднял голову и открыл глаза, чтобы вернуться к действительности. Я оглянулся вокруг и начал считать. Один... два... три... четыре... пять... — Старик, Вальтер, Гюнтер, Зиги и я сам. Пять офицеров. Шестой — Герберт — был на пути домой. Ординарец, передвигаясь на цыпочках, убирал стол. Столовая была полна табачного дыма. Мы нервно курили, чтобы забыться.
Я опять погрузился в свои мрачные мысли. «Группа все еще имеет шесть офицеров и дюжину унтер-офицеров [125] и ни одного самолета. Старик никогда не перестает говорить: «В моем подразделении первыми летят на задание офицеры. Именно они имеют самое большое денежное содержание и обязаны показывать пример». Наш командир на самом деле вырос из нижних чинов. Прежде он был фельдфебелем, механиком, в совершенстве знавшим свою работу. Его рассуждения были правильными. Завтра нам нужны самолеты, но тем не менее не будет ни одного».
Я подумал, что лучше отправиться спать, но все же решил задержаться.
Герберт начал подавать признаки жизни. Кто знает, возможно, телефон снова зазвонит сегодня вечером.
Полночь, но ничего не происходило. Телефон молчал...
Поскольку мы фактически были разбиты, командир группы сказал:
— Так, завтра у вас свободный день. Враг может прилетать, если хочет, но мы не взлетим. У нас каникулы.
— Лучшее, что мы можем сделать, — заявил громко Зиги, — это потратить день на настоящую пьянку, пока не свалимся под стол.
Никакой реакции не последовало. Мы продолжали курить трубки и сигареты, пока дым не начал разъедать глаза, а веки не покраснели.
Внезапно Вальтер взорвался:
— Кто-нибудь в конце концов откроет окно, иначе наши глаза начнут слезиться от этого дыма.
— Я понимаю, Вальтер. Я понимаю... Хайо{98} был вашим лучшим другом, вы учились вместе. Если он действительно пропал, то я вполне понимаю, почему вы хотите открыть окно{99}. [126]
Вальтер не стал дожидаться, когда откроют окно. Он погасил свою сигарету в пепельнице и выскочил из столовой.
Последовав его примеру, я вышел на террасу небольшого замка, в котором мы были расквартированы. Воздух был прохладным, а парк темным и пустынным. Ни огонька, ни одной звезды на небе. Силуэт дома выделялся на фоне стены деревьев. Единственный лучик света просачивался через светомаскировочные шторы, опущенные на открытом окне гостиной.
«Время ложиться спать. Возможно, я смогу заснуть. В конце концов, я все еще жив. Это был третий раз, когда смерть обошла меня. Я должен суметь воспользоваться этим».
Я вошел в свою комнату и упал на кровать. Усталость окутывала меня подобно туману. В очередной раз в моем мозгу начали прокручиваться те же самые картины: летящий «Лайтнинг», обжигающие очереди, а затем уничтоженная фуражка Вальтера, которая превратилась в клочок материи.
Я крутился и ворочался на кровати, пытаясь избавиться от этого кошмара, но он вцепился в меня, словно пиявка. Ночная тишина, тиканье стоявшего на столе будильника, разрезавшего время на минуты и секунды, сводили меня с ума. Я хотел встать, но был слишком измотан. Какой толк слушать и считать секунды, отбиваемые часами. Число всегда одно и то же. Шестьдесят — только шестьдесят.
На следующий день на аэродром вернулись Герберт и Фриц. У одного рука висела на перевязи, а у второго перебинтована голова. Никаких новостей об остальных пилотах не поступало. Пять их фамилий еще раз записали, на этот раз в список потерь. Рядом с каждым именем дежурный офицер написал номер машины, на которой тот летал. [127]
Дни проходили, вылеты продолжались. Время от времени в столовой оставался свободным новый стул. Чтобы занять места погибших летчиков, прибывали другие — молодые мальчишки, только что закончившие летные школы. Сначала они с открытыми ртами слушали наши наставления, затем вылетали с нами, и, только выполнив свои первые боевые вылеты, они становились равноправными членами нашего сообщества.
Война продолжалась. Старики, которых становилось все меньше, держались вместе; новички заводили друзей среди себе подобных. Каждый раз после схватки вокруг столов в столовой оставались пустые стулья, и, когда Зиги и я отправлялись спать, я обычно говорил:
— Полеты — это прекрасная вещь, Зиги. Разве ты так не думаешь?
И Зиги отвечал:
— Я и без тебя знаю. Это ты только сейчас понял, как пилотировать машину, которая в любой момент может быть превращена в пыль. Спокойной ночи. [128]