Глава девятая
Пятница, 1 сентября 1916 г.
Бриан докладывает совету национальной обороны, что согласно протоколу, подписанному в августе между ним и Ллойд-Джорджем {183}, настало время потребовать от России дополнительных сил для Добруджи. Жоффр отвечает, что считает невозможным поддерживать это требование в момент, когда русские войска нам понадобятся для Франции. Россия и Румыния обязались в своей военной конвенции сражаться против Австрии и Германии, и операции русских возобновляются сегодня же. Нельзя прерывать их.
Рок и Кастельно заявляют, что, прежде чем разбить болгар, необходимо пытаться вывести из строя Австрию. К тому же войска союзников в контакте с австро-венгерской армией, и невозможно сразу разорвать этот контакт. Мы не можем также подготовить без России выступление против Болгарии, имеющее шансы на успех. Итак, надо договориться с Россией, а через нее с Румынией, чтобы покончить с Австрией. [545]
В заключение решено обратить внимание генерала Алексеева на то, что очень важно еще до наступления зимы проложить дорогу союзным войскам через Болгарию. С этой целью желательно послать возможно больше сил против Болгарии.
Надо, однако, подчеркнуть, что это не должно означать ослабления наступления против Австрии. Генерал Алексеев решит, имеет ли он достаточно резервов для этих операций на два фронта. Нелегкая задача, требующая большой осмотрительности и такта.
В совете национальной обороны Бриан сообщает известия из Греции в приукрашенном виде.
Рибо требует, чтобы Саррайлю был отдан приказ не допускать образования революционного комитета в Салониках {184}. Бриан очень недоволен Саррайлем, который, по его словам, слишком много занимается политикой. Принимается следующее решение: одобрить действия Саррайля, отправившего сдавшиеся греческие войска в Афины, но указать ему, что, командуя от имени всех союзных государств, он должен поддерживать порядок в Салониках и не допускать ни революции, ни беспорядков.
«Figaro» сообщает сегодня, что сербский принц-регент Александр послал адмиралу Лаказу свою фотографию со следующей надписью: «Адмиралу Лаказу, спасителю сербской армии». Я поздравляю морского министра, он смущен и отвечает мне со скромностью и замешательством. Я поздравил его еще раз в присутствии Бриана и заметил: «Эта благодарность вами вполне заслужена, адмирал. Без вас восточная армия свелась бы теперь к нулю». Бриан, взглянув на меня и Лаказа, опускает глаза, словно увидел осуждение своей политики в моих похвалах Лаказу.
Суббота, 2 сентября 1916 г.
Рибо в совете министров ставит на обсуждение вопрос о прибавках на дороговизну для мелких чиновников, обремененных семьей.
Затянувшаяся война и рост цен крайне ухудшили положение этих чиновников. Даже суровость министра финансов не устояла перед жалостью к ним. [546]
Буржуа долго говорил мне о Бриане и характеризует его следующим образом: «Это блестящий оратор. Он обладает низким и глубоким голосом, удивительным искусством приспосабливаться к обстоятельствам и даже к страстям и капризам своей аудитории, изумительным чутьем и чрезвычайно тонким тактом. Но он информируется лишь за завтраком и в курительной. К тому же он охотно присваивает себе чужие заслуги. В 1915 г. он заявлял, что, несмотря на противодействие всех министров, он настоял на обороне Парижа, отдал распоряжение о битве на Марне и предопределил победу. Теперь он тоже заявляет, что он один и тоже против всех добился вступления Румынии в войну {185}. Инициатива салоникской экспедиции также принадлежит отнюдь не Вивиани, а только ему одному».
Однако все эти дрязги не имеют значения. Верно, что Париж защищался, что битва на Марне была выиграна и что завтра мы должны добиться победы на салоникском фронте. Теперь не время для личных притязаний. Надо спасать Францию.
После попытки толкнуть нас на сближение с Болгарией Англия, кажется, склонна теперь к соглашению с Грецией. У Бриана та же тенденция; он проявил ее вчера в совете министров.
Воскресенье, 3 сентября 1916 г.
Сегодня в пять часов утра началось франко-английское наступление. Войска союзников завладели некоторыми окопами неприятеля на севере от Тьепваля и фермы Муке. Во второй половине дня они продолжали свое движение по направлению к Гинши и проникли туда. Они взяли Гильмон. Бой идет у фермы Фалькемон.
На французском фронте атака началась в полдень. Мы взяли Клери, прошли лес «Isolé», достигли дороги в Forest à Combles до Ленаарского леса, который в наших руках.
Мы взяли тысячу пленных.
После жестокой бомбардировки Вердена немцы атаковали утром наши окопы у Вье-Шапитр. Они полностью отбиты. Эти сведения Пенелон и Гербильон передают мне радостным голосом по телефону. [547]
В совете министров Рибо подробно излагает свой проект временных месячных бюджетов. Как всегда, озабоченный нашими платежами за границей, он снова настоятельно требует сокращения наших закупок за границей.
Понедельник, 4 сентября 1916 г.
Известия из Вердена: на правом берегу Мааса, на северо-западе от Флери, бой ручными гранатами. Мы удержали за собой захваченную вчера территорию. Все новые атаки неприятеля на наши позиции в лесу Вье-Шапитр были остановлены нашим огнем. Несколько далее на восток ожесточенная атака немцев была встречена нашим заградительным артиллерийским огнем, и немцы вынуждены были быстро отступить к своим окопам. Как нас уверяет главная квартира, они понесли при этом ощутимые потери.
На востоке от Флери мы продвинулись в северном направлении.
В секторе Таван немцы предприняли мощную атаку, но в блестящих контратаках мы отбили их и взяли пленных.
На север от Соммы англичане отразили две контратаки на окопы, взятые ими на восток от фермы Муке. В секторе Гинши завязался жестокий бой. Мы со своей стороны повели общую атаку на юг от Соммы, от Бакле до Шильи. На всем протяжении фронта в 25 километров мы имели лишь успехи.
Вторник, 5 сентября 1916 г.
Генерал Игнатьев представил мне командующего новой русской бригадой. Он низкого роста и выглядит очень молодо, в начале войны он принимал участие в боях в Восточной Пруссии и позднее в Карпатах.
Баррер телеграфирует из Рима: «Итальянские газеты продолжают нападать на Грецию. Эти нападки открыто допускаются, если не поощряются, правительством. На мой взгляд, следовало бы не проявлять во французской прессе слишком много грекофильства и в первую голову стараться не производить впечатления, что мы становимся на защиту Греции против итальянских антипатий. Мне известно из надежного источника, что наши противники, несмотря на свое молчание по греческому [548] вопросу, желают посеять на этой почве раздор между Францией и Италией. Опыт прошлого внушает нам в этом отношении осторожность» (№ 753).
Среда, 6 сентября 1916 г.
На север от Соммы неприятель в течение ночи не предпринимал никаких попыток контратаки. Продолжается энергичный артиллерийский бой на всем фронте.
Вчера в восемь часов вечера неприятель после усиленной бомбардировки пошел в атаку на деревню Флери, на правом берегу Мааса. Взятые под сильный огонь наших пулеметов, немцы должны были вернуться в свои окопы.
Четверг, 7 сентября 1916 г.
Сын моего дорогого коллеги и друга Мориса Бернара, Эмиль Бернар, ранен в голову близ Флери. Он добровольно вернулся на фронт, после того, как был ранен в плечо. Кажется, неизбежна трепанация черепа. Эмиль Бернар был военным комендантом в Танне. Он женился на уроженке города Рамоншан в Вогезах, у него несколько детей. Сколькими несчастиями куплено будет освобождение Вердена!
Редакторы издательства Фламариона Макс и Алекс Фишеры принесли мне посмертную книгу Поля Акера. Я мысленно вижу перед собой возвышающееся террасами кладбище в Моош, где я склонился над могилой мужественного писателя.
Пенлеве несколько раздражен Брианом. Он ему приписывает кампанию, которую газеты подняли против Саррайля. Однако совершенно не доказано, что именно эти газеты субсидируются министерством иностранных дел.
Это далеко не так. По словам Пенлеве, Бриан сказал зятю генерала, Буэ: «Мне известно, какие разговоры ведутся за столом Саррайля по поводу моих отношений к греческой королевской семье». Весьма возможно, что Бриан выразился так, и с его стороны это, конечно, было ошибкой, раз он не имел доказательств того, на что намекает. Впрочем, Пенлеве стоит только попросить разъяснений по министерству иностранных дел, и инцидент будет исчерпан. [549]
В совете министров Бриан тоже упоминает о разговорах за столом у Саррайля и рассказывает, что один офицер якобы заявил там и не встретил возражений: «Следовало бы воздвигнуть три виселицы: одну для Бриана, другую для Пуанкаре и третью для Константина». В таком случае, замечаю я, я окажусь, как Христос, между двумя разбойниками. Все министры, за исключением Бриана, рассмеялись.
Бриан, как всегда скупой на объяснения, бегло излагает греческие дела и в своем нежелании решительных мер по-прежнему ссылается на Англию. Он снова жалуется на Саррайля, но утверждает свою неприкосновенность к кампании газет. Он даже приписывает редактору «Intransigeant» Бэильби ответственность за эти нападки.
По своему обыкновению он вышел с заседания покурить у Сенсера. Тем временем адмирал Лаказ, получивший в порядке очереди слово, зачитывает телеграммы нашего морского атташе в Афинах. В них говорится, что правительство короля Константина, несмотря на взятые на себя обязательства, снова обманывает нас и пользуете беспроволочным телеграфом.
По словам Пенелона, Жоффр опять носится с мыслью послать Кастельно в Салоники обсудить на месте военную ситуацию.
Морис Барес пришел ко мне очень взволнованный той возмутительной кампанией, которая ведется против него и его сына Филиппа в «Bonnet Rouge», «Le Canard enchainé» и других мелких еженедельных листках.
Альбер Тома с грустью поверяет мне, что он чувствует вокруг нас атмосферу интриг. Не знаю, почему, он приписывает Филиппу Вертело нападки на Саррайля. Он находит, что на наших заседаниях Бриан все более витает мыслями где-то далеко. Очень трудно, говорит он, разобраться в желаниях и поступках Бриана.
Атмосфера интриг — это возможно, но атмосфера ничтожности — это несомненно. Как можем мы быть столь ничтожными тогда, когда Франция проявляет такое величие! [550]
Пятница, 8 сентября 1916 г.
Пенелон говорит мне, что Жоффр готов послать Саррайлю еще одну дивизию. Он наконец понял значение салоникского фронта.
Суббота, 9 сентября 1916 г.
Я передаю министрам то, что мне сообщил Пенелон о намерениях главнокомандующего. По-видимому, теперь Жоффр склонен послать две дивизии в Салоники, но ни Бриан, ни Рок не были предупреждены об этом. Решено, что в понедельник состоится заседание совета национальной обороны с участием Бриана, Рока и Жоффра.
Среди телеграмм, полученных во второй половине дня, одна извещает о нападении на наше посольство в Афинах, произведенном приверженцами короля и немцами. Бриан не подает мне никаких признаков жизни. Неужели мы будем продолжать терпеть положение Константина и его агентов?
Понедельник, 11 сентября 1916 г.
Заседание совета национальной обороны.
Жоффр отрицает, что он когда-либо имел в виду послать новые дивизии в Салоники. Пенелон, говорит он, слишком поторопился. Мы не можем отдать не только две, но и одну дивизию. Генерал, видимо, очень расстроен этим мелким инцидентом, в волнении проводит рукой по темени. Не будем принимать в расчет англичан, прибавляет он несколько раздраженно, мы должны принимать в расчет только себя и полагаться только на себя. Наша победа будет решаться здесь, все силы Франции нужны нам здесь!
Напрасно я настаиваю на отправке десятой бригады или хотя бы одного полка. Жоффр не уступает, и Кастельно энергично поддерживает его. Но Жоффр не возражает против того, чтобы послать в Салоники, если царское правительство даст свое согласие, русскую бригаду, которая в данное время находится в Майльи. Он согласен также с тем, чтобы мы просили русское правительство послать четыре другие бригады, обещанные нам, не во Францию, а в Добруджу. [551]
Это решение единогласно принимается всеми членами Совета национальной обороны.
Адмирал Лаказ жалуется на то, что недостаточно определенно сказали английскому правительству, что инструкции, данные Лаказом как морским министром адмиралу Дартижу, соответствуют решениям французского правительства. Действительно, позиция Бриана, недостаточно твердая в отношении Англии, ставит адмирала Лаказа в совершенно ложное положение. Буржуа горячо настаивает на том, чтобы председатель совета министров поддержал морского министра, который добросовестно выполнил директивы правительства. Впрочем, после инцидента перед нашим посольством Дартиж по собственной инициативе прибег к высадке десанта {186}. Бриан не вполне удовлетворен. Он опасается, что Италия воспользуется этим предлогом и в свою очередь высадит десант. Он говорит о безобразиях перед нашим посольством, как о мальчишеских выходках, и даже высказывает подозрение, что они, возможно, подстроены Гильменом и военным и морским атташе. Итак, он твердо решил ничего не предпринимать.
Вернувшийся в Париж Дюбо любезно явился ко мне во время моих приемов. Он более зол и пылок, чем когда-либо. И как всегда, исполнен веры в будущее. Однако он находит, что мы недостаточно тверды в отношении Греции. Вечерние газеты сообщают о происшествиях перед посольством. Вероятно, все наше общественное мнение станет на точку зрения Дюбо и будет удивляться нашему бездействию.
Клотц и Думер показывают мне письмо, написанное ими военному министру после их последней поездки на фронт.
Вторник, 12 сентября 1916 г.
Бриан, кажется, решился высадить в Афинах наши морские части. Он даже восхваляет энергию, проявленную адмиралом Дартижем. Но он все еще надеется, что в конце концов Греция примкнет к нам. Он обратил внимание Титтони на то, что Италия, вопреки взятым на себя обязательствам, не ведет еще войну всеми имеющимися у нее силами, и настаивал на том, чтобы Италия послала по меньшей мере еще одну дивизию в Салоники. [552]
Длинная дискуссия в совете министров о наших платежах за границей. Рибо излагает положение; оно со дня на день ухудшается. Он произносит слово «банкротство».
Имел продолжительный разговор с нашим послом в Риме Баррером. Он говорит: «Нам нужно остерегаться притязаний Италии. Она пытается выехать на слове «компенсации», которое мы напрасно вставили в договор от 4 апреля{*461} на тот случай, если мы добьемся увеличения своих колоний». Барреру уже несколько раз предъявлялись требования в более или менее замаскированном виде: то шла речь об округе в Приморских Альпах, то о части французской Ривьеры и т. д. Он их решительно отвел. Баррера очень страшит перспектива, что мы можем допустить итальянские войска на французский фронт, если Италия сделает нам это предложение. Я ставлю в известность об этой точке зрения как Бриана, так и главнокомандующего и сам тщательно записываю у себя, чтобы иметь ее в виду в случае надобности. Баррер говорит: «Помощь Италии слишком дорого обойдется Франции. Италия будет утверждать, что она спасла нас, и потребует огромных выгод». Баррер считает что в отношении Греции мы придерживаемся слишком мягкой политики, а между тем он не осведомлен обо всех деталях. Что касается России, он считает, что пора потребовать у нее гарантий относительно мирных условий.
Дешанель председательствовал сегодня на открытии парламентской сессии. Он говорил в пренебрежительном тоне о Румынии и указывал с явным намерением досадить Бриану, что в принципе вступление Румынии в войну было решено уже много месяцев назад.
С тех пор, как я решил поехать в Верден, меня все время осаждают тысячи воспоминаний о разных моментах в богатой событиями истории этого доблестного города на Маасе. Ныне он изо всех сил борется против врага, в этой борьбе его поддерживает окружающий его укрепленный район, защищенный Маасом, его берегами и лесами. Кроме того, в Вердене сохранились его старые фортификации и крепостные [553] рвы. Он даже сохранил свои форты, многие из которых превосходны и служат надежными точками опоры для наших позиций. Но он не всегда обладал этой мощной системой укреплений. Со времени аннексии Метла, в 1871 г., он был подвержен немецкой агрессии, он был открыт на восток. Со своим небольшим гарнизоном Верден всегда чувствовал себя под угрозой неприятеля. Но он веками привык подвергаться самой крайней опасности. Он то был подчинен герцогам Лотарингским, то зависел только от своих собственных епископов, то управлялся своей буржуазией и горожанами, но никогда не имел покоя, беспрерывно переживал перевороты и потрясения. Перед своим отъездом я вызываю в своем уме все эти перипетии. Я восхожу даже к тем далеким временам, когда мирный край, который мы теперь защищаем от немцев, был населен бельгийскими племенами, исконными братьями галльского племени. Под одновременной угрозой со стороны германцев и римлян, которые создавали свою империю, эта племена медиоматриков признали над собой власть римлян, чтобы получить защиту от германцев. Они даже еще до христианской эры постепенно научились говорить на латинском языке, который впоследствии превратился в романский язык во всей Галлии. На территории Веродонума проходила дорога из Реймса (Civitatis Remorum) в Страсбург (Argentoratum). Было ли это предсказанием? Явится ли Верден и на сей раз для нас путем в Страсбург?
Когда франки вторглись в Галлию, Верден, нисколько не теряя своих традиций и своего языка, вошел в королевство Хлодвига. Когда Лотар вынужден был разделить с братьями отцовские владения, он получил на свою долю франкские территории в бассейне Мааса и Мозеля, включая область Вердена, Эльзас и Бургундию; страна со странными очертаниями, вытянутая на север и на юг, сохранила название Лотарингии в память Лотара, но осталась предметом вожделений и набегов соседей. Лотарингия впоследствии получила французское название: la Lorraine. В течение своей бурной истории она то составляла часть восточной Франции, то была независимой. Затем, после различных перипетий, она сама [554] признала своим господином Карла Простого, государя Западной Франции. Но в 925 г. она против своей воли подпала под владычество Германии.
В течение всего этого долгого периода город Верден постепенно стал важным экономическим центром. Он создал в своих стенах городскую коммуну и своего рода национальное самосознание. В конце VI в. латинский поэт Фортунат прославлял «Мааса нежное журчанье, Маас, в котором живут журавль, гусь и лебедь, Маас, богатый птицами, рыбой и кораблями». Он не сказал того, что установлено неоспоримыми документами, а именно, что верденцы занимались главным образом торговлей евнухами. Впрочем, в один прекрасный день эта торговля прекратилась, как исчезли лебеди и журавли в долине.
В германский период Верден вместе с Лотарингией является частью Священной римской империи. В 985 г. город три раза переходит из рук в руки; с 1047 г. первый собор его стал жертвой пламени, — он был подожжен во время битвы. В начале XI в. город Верден был возвращен Лотарингии; епископы освободились от зависимости от герцогов и ведут с ними переговоры, как равные с равными.
В 1195 г. Генрих VI жалует Вердену грамоту, в которой зафиксированы его муниципальные права. С тех пор начинается нескончаемое соперничество и борьба между епископами, жителями, представленными скабинами и бюргерскими родами. Епископ Рауль ле Турот вынужден прибегнуть к осаде города, чтобы проникнуть в него. Верден, как и Метц, находился в зависимости от епископа, но оба города проявляли мало покорности своему епископу. Верден, как Метц и Туль, был фактически небольшой городской республикой.
Начиная с XIV в. происходит важная перемена в выборах лотарингских епископов. В Вердене, Туле и Метце, а особенно в Вердене, папы, считаясь с французской монархией, назначают лишь прелатов, дружественных нашей стране. Бюргеры и епископ, в частности, Анри д'Анремон, неоднократно и попеременно отдают себя под защиту короля. Но в 1363 г. городские власти подписывают с герцогами Бара и Люксембурга оборонительные договоры, которые изменяют положение. [555] В 1388 г. французский король Карл VI прибыл в Верден, и епископ Льебо подписывает с ним договор, делающий короля совластителем Вердена. Бюргеры не соглашаются с этим: они не желают выходить из рамок оборонительного договора. Они протестуют, и епископ вынужден подчиниться.
В надежде поднять епископский авторитет Жан де Сарребрук, восстановляет для себя титул графа. Жан де Сарребрук все же вынужден весьма считаться со старшиной скабинов, с советом и патрицитиатом, которые образуют правительство Вердена и до 1736 г. заседают в отеле Монтобан, будущей городской ратуше. Официальные акты XIV в. начинаются следующими словами: «Мы правители, патриции, бюргеры, университет и община города Вердена».
В XV в. эта формула несколько изменена в следующую: «Присяжные и суд, патриции, буржуазия, жители, университет и община города Вердена».
Аббат Клуэ рассказывает в своей «Истории Вердена», какому церемониалу был подвергнут сам епископ Жан де Сарребрук. При своем торжественном вступлении в Верден в 1404 г. он останавливается у ворот Сен-Виктор, выходит из кареты и садится на приготовленное для него кресло. Там он присягает перед старшиной скабинов, что будет «охранять свободы вольности, коммуну и обычаи города Вердена, а также поддерживать патрициат и жителей вышеуказанного города в их нравах и владениях и не нарушать таковые никоим образом». После этого старшина скабинов протягивает епископу ключи от города «в знак того, что патриции и правители города принимают его с теми светскими и духовными правами, которые ему полагаются в этом городе» и т. д.
По окончании этой церемонии епископ — впереди него шествует старшина скабинов, а за ним горожане, — идет босиком от ворот Сен-Виктор в церковь монастыря св. Креста, он идет по сукнам, расстилаемым перед ним цеховыми мастерами-суконщиками. Перед зданием церкви он снова останавливается и опять приносит присягу. Затем он направляется по улице Шатель, и, так как он с данного момента находится в епископских владениях, он вправе надеть свою обувь. По выполнении всех этих формальностей епископ, будь то Жан де [556] Сарребрук, или кто другой, никогда не будет себя чувствовать в Вердене, как у себя дома. В общем, он предпочитает жить вне стен города, а именно в окрестностях Сен-Мичиеля, на принадлежащем ему красивом высоком мысе Гаттоншатель, господствующим над широкой долиной Воэвры.
Лотарингские герцоги использовали ссоры епископов и городских патрициев и взяли город под свое покровительство. Затем Генрих II вступает сначала в Туль, а потом в Верден; последний все более склоняется в сторону Франции и позволяет Генриху II установить в городе свой гарнизон. В 1633 г. Людовик XIII продолжает дело своих предшественников и учреждает общий парламент для городов Истца, Туля и Вердена. В 1626 г. Ришелье осуществляет проект Генриха IV о постройке в Вердене цитадели. Вначале он наталкивается на упорное сопротивление епископа Франсуа де Лорен-Шалиньи. Но горожане, все более склоняющиеся в сторону Франции, дезавуируют епископа и посылают Людовику XIII письмо, в котором добровольно подчиняются ему. Вестфальский договор санкционирует присоединение трех епископств к Франции. Еще до этого окончательного присоединения верденцы отказались от торговли евнухами. Они занялись более безобидным делом — изготовлением получивших всемирную известность драже, варенья и ликеров.
В 1657 г. Людовик XIV приезжает в Верден в сопровождении Мазарини и встречает здесь тем более горячий прием, что подписание мира с Испанией вызывает ликование жителей. Людовик XIV сохранил столь глубокой и радостное впечатление от этого приема, что снова посещает Верден в 1683 и 1687 гг.
Отныне Верден вполне предан Франции и монархии; при Людовике XV маршал Белль-Иль, губернатор трех епископств, во время войны за испанское престолонаследие ведет в Богемию французскую армию, в которой находится немало уроженцев долины Мааса, причем впереди всех гражданин Вердена Шевер. Этот Шевер командует гренадерами при штурме Праги. Он первый входит в город, и когда маршал де Белль-Иль вынужден был удалиться, он поручает Шеверу защищать цитадель с помощью ее слабого гарнизона. Шевер ведет себя геройски и только 2 января 1743 г. [557] покидает со своим гарнизоном цитадель, причем ему оказываются военные почести. С тех пор Верден служит передовым форпостом Франции. Я не могу забыть, что в 1793 г. осада Вердена, к несчастью, закончилась капитуляцией. Когда я учился в лицее, я наизусть выучил страницы Гете, написанные по поводу этого печального события; в его рассказе действительность перемешана с вымыслом (Wahrheit und Dichtung). Я не забываю и того, что в 1870 г. Верден тоже попал в руки немцев. Эхо осады прозвучало в моих детских ушах. Но все это — дело прошлого, а сегодня эта крепость, опираясь на укрепленный район, будет защищаться до победного конца. В самом деле, атаки неприятеля парализованы теперь заодно геройской защитой наших войск и операциями на Сомме. Поэтому я завтра передам городу орден Почетного легиона и ордена, которыми его официально наградили союзные страны.
Среда, 20 сентября 1916 г.
Во вторник вечером выехал из Парижа с министром внутренних дел и военным министром. Еду по возможности без церемониала, быстро. Представители департамента Мааса явились в полном составе вместе со мной или отдельно. Отсутствует лишь один: это Шарль Эмбер который считает делом чести будировать одновременно против правительства и главного командования.
Церемония происходит в подземных казематах цитадели, которые не пострадали от бомбардировки и остаются защищенными от неприятельских снарядов.
Присутствующие генералы, а именно Жоффр, Нивелль и Петен, очень довольны известиями с Соммы. Бригада Мессими взяла Бушавен, предвидится успешное продолжение операций.
Казематы украшены флагами и освещены зелеными и белыми электрическими лампочками. Построена эстрада. Я занимаю на ней место вместе с министром внутренних дел Мальви, военным министром Роком, Жоффром, командующим армейской группой центра Петеном, командующим 2-й армией Нивеллем, командующим правобережным сектором генералом Манженом и комендантом крепости Вердена, генералом Дюбуа. [558]
Напротив нас — представитель города, заместитель мэра. С одной стороны сводчатого зала разместились представители союзных наций: генерал Жилинский от России, генерал сэр А. Пагот от Великобритании, генерал Бреганца от Италии, генерал Стефанович от Сербии, генерал Гвозич от Черногории. Я беру слово среди этой толпы, хранящей волнующее молчание.
Я стараюсь разъяснить значение битвы при Вердене.
«Господа!
Идея почтить защитников Вердена присуждением ордена прославленному ими городу возникла у его величества императора российского в тот момент, когда этот проект принят был правительством республики. Их величества король английский, итальянский бельгийский, сербский и черногорский немедленно присоединились к этом акту. По этому поводу представители многих союзных стран встретились сегодня в этой несокрушимой цитадели, чтобы совместно принести дань своей благодарности храбрецам, которые спасли мир, и гордому городу, который заплатил столькими ранами за торжество свободы.
Господа, об эти стены разбились последние надежды императорской Германии. Здесь она пыталась одержать громкий и театральный успех. Здесь Франция твердо и спокойно ответила ей: «Ни шагу дальше!»
Когда 21 февраля началась атака Вердена, неприятель, ставивший двойную задачу: предупредить генеральное наступление союзников и в то же время нанести сильный удар и быстро овладеть крепостью, историческое название которой должно было поднять в глазах немецкого народа значение военного успеха. Это германская мечта повержена теперь в прах.
На трех совещаниях — 6, 7 и 8 декабря 1915 г. — во французской главной квартире под председательством генерала Жоффра и с участием главнокомандующих или представителей всех союзных армий — британской, русской, итальянской, бельгийской и сербской — был принят по предложению французского генерального штаба план операций для кампании следующего года. Было решено, что в [559] 1916 г. войска коалиции предпримут на своих фронтах, представляющих одно неделимое целое, согласованные наступления, даты которых будут установлены с таким расчетом, чтобы не дать центральным державам возможности последовательно использовать свои резервы на различных театрах военных действий. Кроме того, были приняты меры на тот случай, если бы неприятель опередил нас и попытался помешать выполнению этой общей программы.
Не желая подчиниться нашей инициативе, Германия решила навязать нам свою инициативу и самостоятельно избрать место и время атаки.
Доблестные войска под началом генералов Петена и Нивелля долгие месяцы дают отпор мощному натиску немецкой армии. Своей храбростью и самопожертвованием они расстроили планы неприятеля.
Это они дали возможность всем союзникам все успешнее работать над производством военного материала. Это они блестяще начертили грань германской мощи и распространили во всем мире уверенность в нашей окончательной победе. Наконец, это они обеспечили осуществление плана, составленного генеральными штабами, дали России время подготовить и начать свои победоносные наступления 4 июня и 2 июля, это они дали Италии время организовать 25 июня свою блестящую атаку на Герц, это они дали англо-французским войскам время предпринять начиная с 1 июля непрерывный ряд последовательных операций на Сомме, это они дали восточной армии время вооружить и сконцентрировать свои различные части, чтобы оказать нашей новой союзнице Румынии братскую помощь против немцев и болгар.
Честь солдатам Вердена! Они посеяли и своей кровью оросили тот посев, который всходит сегодня.
Взгляните, господа, на суд истории. Вердену Германия придавала символическое значение в своих грандиозных надеждах. Он должен был означать разгром нашей армии, безнадежный упадок духа во Франции и покорное принятие условий немецкого мира. Отныне это имя вызывает в нейтральных странах и у наших союзников представление обо всем, что есть самого прекрасного, самого возвышенного и [560] лучшего в душе француза Оно превратилось в общий синоним патриотизма, храбрости и великодушия.
Ах, гордость, которую внушает нам это всеобщее восхищение, омрачена большим горем. Те из нас, кто связан с этим городом и этим районом дорогими узами, те, кто насчитывает среди населения долины Мааса, столь храброго и подвергшегося столь жестоким испытаниям, многих друзей и родных, те, кто на разрушенных канонадой улицах города на каждом шагу встречает живые воспоминания своих юных лет, не могут не испытывать непреодолимой боли от мрачного зрелища этого дикого разрушения.
Но Верден восстанет из пепла, разрушенные и опустошенные деревни вновь поднимутся из своих развалин, жители, бывшие так долго беженцами, вернутся к своим восстановленным очагам; под защитой победного мира эта разоренная страна снова обретет радость своих счастливых дней. И в течение столетий на всех пунктах земного шара имя Верден будет звучать, как крик победы, как крик радости освобожденного человечества.
Господа, городу Вердену, который пострадал за Францию, который жертвовал собой на святое дело вечного права, городу Вердену, героические защитники которого оставили миру вечный пример человеческого величия, я вручаю за храбрость на войне от имени его величества императора российского георгиевский крест, от имени его величества короля Великобритании и Ирландии военный крест; от имени его величества короля Италии золотую медаль; от имени его величества короля бельгийского орден Леопольда I; от имени его величества короля Сербии и его высочества принца-регента золотую медаль; от имени его величества короля Черногории золотую медаль Обилича, от имени правительства республики орден Почетного легиона и французский военный крест».