Глава восьмая
Вторник, 1 августа 1916 г.
Узнаю от Пенелона, что наступления 20 и 30 июля на Сомме, к несчастью, снова закончились неудачей. Придется возобновить длительную подготовительную работу, прежде чем можно будет приступить к новой атаке. Из слов Пенелона у меня создается впечатление, что командование колеблется и не имеет твердо установленного плана.
Генерал Веран и старший врач Грелл, награжденные большим крестом ордена Почетного легиона, явились за получением своих знаков отличия.
Приехавший из Афин полковник Браке говорит, что мы никоим образом не должны доверять королю. Однако он убежден, что в день, когда выяснится окончательная победа, [527] Константин призовет Венизелоса, чтобы дипломатическим путем добиться известных выгод для Греции, не оказывая нам при этом ни малейшего военного содействия.
Был у меня Жоннар. Он повторяет, что готов отправиться в Грецию или, если угодно, в Индокитай, но Бриан ни о чем его не спрашивал. Мне кажется, это означает, что он желает возвратиться в Алжир.
Евгений Семенов из «Нового Времени», представительный мужчина крепкого сложения и с большой, едва седеющей бородой, жалуется, что французское общественное мнение было недостаточно осведомлено относительно мотивов признания Константинополя за Россией. Он боится, что, когда наступит время, у нас окажется оппозиция по этому вопросу. Я тщетно доказываю ему, почему Франция не очень благосклонно относится к этим русским притязаниям. Он находит, что достаточно пролито крови и что, кроме того, не следует колебать такую династию, как династия Гогенцоллернов. Ни от одного русского я не слыхал подобных речей. Может быть, этот просто более искренен, чем другие.
Среда, 2 августа 1916 г.
В сегодняшнем радио немцы раздувают поражение, которое мы якобы потерпели под Верденом на юго-востоке от Сувилля. Я затребовал от Рока и Жоффра точных сведений, мне обещали их, но заставляют ждать. Английское правительство начинает проявлять недовольство. Оно требует, чтобы у нас было единое командование и единый план.
Комиссия палаты согласовала с Роком вопрос о комиссарах при армии. Число их не будет сокращено, но они будут получать определенные направления, для того чтобы избежать скопления их в одном месте. Каждому будет дана определенная задача, каждый получит от правительства пропуск.
Генерал Кордонье, выбранный Саррайлем на пост командующего французской армией в Салониках, был у меня перед отъездом. Он очень рад, что будет сражаться на востоке.
Рок намерен организовать при своем министерстве генеральный контроль, который будет держать контакт с комиссарами, назначенными палатой. [528]
Шарль Дюпюи, бывший председатель совета министров во времена моих дебютов в качестве министра просвещения и министра финансов, нанес мне дружеский визит. Мы перебираем старые воспоминания. Он рассказывает, что после речи Бриана в закрытом заседании сената Рибо сказал ему: «Я никогда не слышал такой красивой речи, пожалуй, только речь Гамбетты после 16 мая, но и она не то!» Говорит, что Бриан действительно изумительно выступал в течение трех часов.
Черногорский король Николай сделал мне визит в своем национальном костюме. Он стар, изможден, болен. Он говорит мне, что его всю ночь била лихорадка. У него черные, красивые глаза, нос с горбинкой, крашеные усы, лысина; на нем светло-голубой доломан с золотыми пуговицами и усеянный орденами, широкий пояс, в котором вместо часов кинжал, шаровары. Что кроется под этим костюмом? Искренни ли уверения короля в его франкофильских симпатиях? Король распространяется о состоянии своего здоровья и о постигших его несчастиях. О сербах говорит он с озлоблением, обещает рассказать мне «очень многое». Одна лишь Франция и русский император были добры к Черногории. Я задержал его на завтрак с министрами. В разговоре чувствовался некоторый холодок. Г-жа Пуанкаре сломила лед, рассказав королю о нашем путешествии в Цетинье перед войной.
Вторник, 8 августа 1916 г.
Самба очень доволен вчерашним заседанием национального совета социалистической партии. Он думает, что группа меньшинства не будет более увеличиваться до окончания войны и что можно будет без всяких трудностей приступить к зимней кампании. Цензура запретила печатать резолюцию меньшинства, и ни одна газета ее не напечатала. Самба сказал мне: «На мой взгляд, было бы небесполезно показать, что даже меньшинство не требует немедленного заключения мира». Зато оно говорит о моей «провокационной речи» в Нанси.
Посетил с г-жой Пуанкаре дом слепых, устроенный щедрой американкой мисс Гольт на улице Дарю. [529]
Среда, 9 августа 1916 г.
Выехал с Мальви из Парижа в Вогезы, Сен-Дье и Эльзас.
В разговоре со мной Мальви резко отзывается о Кайо, упрекает его в том, что он всегда прибегает к услугам бульварной прессы вроде «L'Heure». Мальви заявил бывшему председателю совета, что такие газеты, как «Bonnet Rouge», могут ему только навредить. Он полагает, что Кайо дал или поручил дать много денег Альмерейде. Но Альмерейда получил больше из другого источника и ушел от Кайо.
Сен-Дье. Собрание в ратуше. Нас встречают Малин с сенаторами и депутатами от департамента Вогез, муниципальный совет, видные граждане, чиновники, епископы и офицеры. Я вручаю ордена префекту и обоим помощникам мэра.
Затем мы осматриваем госпитали и подвергшиеся бомбардировке кварталы. О нашем приезде не было объявлено из опасения новой усиленной бомбардировки. Но постепенно население узнало о нашем присутствии, и на улицах собрались толпы народа. Абель Ферри повел нас — Мальви, Мелина и меня — в свой дом. С террасы открывается великолепный вид на голубую линию Вогез.
Погода прекрасна. Завтракаем в поезде в Ла-Шапелль с Франше д'Эспере и с депутатами от департамента Вогезы Бунде и графом Эльзасским. Мелин и Мальви одни за моим столом. Мелин, словно молодой депутат, радуется моему приезду в его департамент. Простой, скромный, любезный, он всегда верен себе.
Уезжаем из Ла-Шапелль на автомобиле, едем через перевал Бономм. Красивая панорама. Очень ясно видна деревня Бономм, занятая немцами, а также наши окопы и окопы неприятеля. Доехали до шоссе в Taxe, едем потом по дороге, ведущей в Шлухт, затем выходим из автомобилей и продолжаем наш путь пешком. Ленж и Барренкопф оголены и носят заметные следы происходивших на них ожесточенных боев.
В Шлухт все совершенно разрушено, таможня и гостиницы.
В открытом автомобиле, а затем в недавно проведенном электрическом трамвае поднимаемся на вершину Хохенэкка и останавливаемся на станции Ва-э-Виен, которая снабжает [530] съестными припасами долину Мюнстера. Она находится под землей и освещается электричеством. Она была два или три раза отрезана бомбардировкой, но ее быстро восстанавливали.
Затем спускаемся с Хохенекка и доходим до Альтенберга, который совершенно разрушен. Вчера немцы снова обстреливали его, хотя он всеми покинут.
Теплый, прелестный вечер. Как мог я написать эти слова? Эти несколько часов мне казалось, что война закончилась.
Четверг, 10 августа 1916 г.
Все изменилось. Погода пасмурная и дождливая. Мы едем в автомобиле по недавно построенной нашими инженерными частями дороге; она построена очень смело, с обрывистыми скатами и крутыми поворотами. Несмотря на дождь, панорама остается чудесной. Перед нами открывается вся цепь Вогез и долина Туры. В Мош погода проясняется. Во всех окнах флаги. В Сент-Амарен собрались в ратуше мэры всех коммун, расположенных в долине. Я обращаюсь к ним с небольшой взволнованной речью. Они, видимо, очень рады вновь увидеть меня и чувствовать себя все в большей безопасности.
На поляне, усаженной деревьями, перед павильоном, в котором играет оркестр стрелков, выстроились рядами старые рабочие. Мы вручаем им медали. Перед школой собраны дети, преподносят мне цветы и поют. Мы входим в школу и осматриваем выставку детских работ, рисунков, вышивок и т. д. Изящный городок Сент-Амарен, разукрашенный цветами и флагами, имеет праздничный вид.
Едем по новой дороге на правой стороне реки Туры. Она проложена в ущелье для защиты от неприятельской артиллерии и должна будет служить для целей снабжения, которое еще время от времени страдает от бомбардировок. В Вессерлинге мы останавливаемся сначала у завода Гро. Владельцы завода устроили здесь военную выставку. Сохраненные ими старые французские флаги времен до 1870 г., старинные гобелены, осколки гранат, трофеи, взятые у немцев. Отсюда мы поднимаемся на террасу замка. Идем по большой [531] аллее, обсаженной деревьями, между двух шеренг войск, возвратившихся из-под Вердена. На террасе представляется нам грандиозное, глубоко волнующее зрелище.
Перед левым павильоном группа детей, девочки с эльзасскими бантами в волосах, в живописных национальных костюмах. Перед правым павильоном — эльзасские ветераны 1870 г.
Дети подносят нам цветы, произносят приветствия, поют песни. Затем происходит церемония награждения орденами. Я обнимаю офицеров и раздаю им ордена по представлению главнокомандующего. Ветераны и дети хлопают в ладоши и кричат: «Да здравствует Франция!»
Вручаю затем гражданские знаки отличия эльзасцам, выстроившимся рядом с ветеранами. Вручаю знамя ветеранам. Его принимает Жюль Шейрер. Я говорю, что это знамя — символ прошлого и в то же время залог будущего, свидетельство близкой победы. Жюль Шейрер — горячий французский патриот, и растроганно благодарит меня.
У всех глаза увлажнены слезами. Мальви говорит мне, что за всю жизнь не испытал такого сильного переживания. Войска дефилируют блестяще. Завтракаем в штабе генерала Бойе, который теперь вместе с Франше д'Эспере и Вилларе командует операциями в долине. Погода совершенно проясняется. Терраса с ее цветниками и фонтанами прелестна.
Уезжаем в Танн. В программе нашей поездки не была предусмотрена остановка в Бичвиллере, но так как перед ратушей собрались муниципальный совет, дети и толпы народа, мы на минуту вышли из автомобиля. Нам подносят цветы, а я раздаю брошки, часы и некоторые другие мелкие подарки.
В Танне тот же горячий прием. Мы поднялись на наблюдательный пункт в Штауфене, откуда нам открылся чудесный вид на всю долину Эльзаса, Серне и Мюльгаузен. Потом по проспекту Шейрер-Кестнера едем в Мазво, где ратуша, площадь, церковь с ее органом так хорошо знакомы мне со времени войны. Приятная церемония раздачи премий, хор девочек в эльзасских костюмах под управлением учителя-органиста пел очаровательные песни на правильном французском языке. [532]
В Даннмари, как всегда, нас встретили несколько холоднее. Мы посетили аэродром в Фонтене. Летчики проделывали на скоростных аэропланах системы Ньюпорт удивительно смелые фигуры.
Остановились в Бельфоре, чтобы проявить внимание населению, сильно пострадавшему от бомбардировок.
Пятница, 11 августа 1916 г.
Сегодняшнее заседание совета министров было посвящено финансовым вопросам. Последние месячные бюджеты, сметы платежей и расходов, предстоящий заем, возобновление привилегии Французского банка и пр.
Вечером получил из министерства иностранных дел текст протокола, подписанного сегодня с Ллойд-Джорджем. Уклончивые формулировки должны замаскировать разногласия, продолжающие существовать между Брианом и британским кабинетом. Все остается в неопределенном положении, мы как бы ждем, чтобы все устроилось само собой.
Суббота, 12 августа 1916 г.
В половине десятого утра выехал с Северного вокзала в Дулланс. В Шантильи ко мне присоединился Жоффр. В поезде разговаривали с глазу на глаз. Он доверяет мне и высказывается открыто. Он находит, что операции англичан слишком ограничены и разрознены. Вчера он написал Дугласу Хейгу и советовал ему предпринять широкое наступление одновременно с нами.
В Дуллансе для встречи меня выстроена на перроне английская рота в качестве почетного караула. Я обошел ее. Вдоль улиц тоже выстроены британские солдаты; у них прекрасная выправка.
Отправляемся в автомобиле в главную квартиру генерала Дугласа Хейга. Знатный шотландец расположился здесь в красивом замке, среди зеленого парка. Король Георг вышел мне навстречу из замка и принял меня очень любезно. Однако в церемониале приема есть доля английской спеси. За столом я сижу по правую руку короля, а Жоффр — по левую. Король — на председательском месте и против него сидит Дуглас Хейг, тогда как обычно принято сажать двух [533] глав государства посередине стола друг против друга. А вот еще одна черточка: поговорив с нами часок после завтрака, король уезжает в Кассель и поручает одному генералу и офицеру сопровождать меня в его армию. Он поступает правильно, но расходится с международным этикетом.
На обратном пути Жоффр, с которым я встретился в Виллер-Бретонне, говорит мне, что он очень доволен. Хейг обещал ему предпринять наступление 18-го сего месяца. В английской армии нет генерального штаба и связь между пехотой и кавалерией плохо организована, но войска мужественны и воодушевленны.
Я объезжаю британский фронт с приставленными ко мне королем двумя английскими офицерами и с Дюпаржем и Пенелоном. Мы подъехали к Альберу. Развалины его производят грустное впечатление. На полуразрушенной церковной колокольне накренилось на бок изображение богоматери. Между прочим, местная поговорка гласит: «когда богоматерь упадет, война кончится».
Воскресенье, 13 августа 1916 г.
Леон Буржуа вернулся из Звиана и говорит мне, что он закончил свои каникулы. Я по-приятельски спрашиваю его о совещаниях относительно условий мира, совещаниях, на которые мне пожаловался Бриан. Буржуа отвечает, что он неофициально встретился с Эмилем Бутру, Дарбу, Дюменилем и некоторыми другими членами «Национальной помощи», принадлежащими к самым различным направлениям, и что ими были затронуты различные вопросы, все в конфиденциальном порядке. Речь идет только об изучении вопроса. Я лично, прибавил он, против всяких аннексий, согласился бы на создание нейтрального государства на левом берегу Рейна и на восстановление французского Эльзаса в границах 1790 г. Я прошу его рассмотреть эти вопросы с Брианом, который знаком с ними гораздо меньше его. Он охотно обещает мне это, так как боится, что мы в данный момент, как он выражается отчасти действуем вслепую.
Английский король вчера опять говорил мне о том приезде, который был оказан ему перед войной в Париже {180}. Он рассказал мне, что германский посол барон Шен, смущенный [534] этими манифестациями, спросил его: «Ваше величество, что означают все эти демонстрации?» Король ответил ему: «Они означают, что Франция и Англия стали неразлучными».
Понедельник, 14 августа 1916 г.
Секретарь посольства Октав Гомберг, командированный по финансовым делам в Соединенные Штаты, вернулся на некоторое время во Францию и говорит мне: «Рынок Соединенных Штатов все еще очень замкнут для нас. Наши фонды котируются низко, второй франко-британский заем сможет быть размешен лишь в незначительном размере. Англичане напрасно посылают столько золота в Соединенные Штаты. При большом числе эмиссионных банков в Соединенных Штатах это золото не имеет никакого влияния на курсы. Мы должны сократить наши закупки в Соединенных Штатах, которые производятся без системы и часто без нужды».
Албанский претендент Эссад-паша, затею которого Бриан решил поддержать, просит у меня аудиенции, прежде чем пуститься в свою авантюру. Я заявил заведующему протокольным отделом Уильяму Мартену, что предпочитаю не принимать его и не хочу брать на себя никакой личной ответственности в этом предприятии.
Вторник, 15 августа 1916 г.
Вернувшийся из Италии полковник Годекур говорит мне, что итальянцы натолкнутся на сильно укрепленные австрийские позиции на северо-востоке и на востоке от Горицы. Впрочем, постепенно они смогут продвинуться. В 1917 г. они могут призвать под знамена еще 900 тысяч человек, и в таком случае им удастся выйти из затруднительного положения. Их производство растет {181}.
С пятницы никаких известий от Бриана. Я один на страже, но у меня нет ни власти, ни возможности действовать.
Среда, 16 августа 1916 г.
Бриан докладывает совету министров, что Бризон, которому правительство решило отказать в выдаче заграничного паспорта для поездки на новый международный конгресс, [535] аналогичный состоявшемуся в Кинтале, сказал ему: «Я прочту с трибуны ваши старые речи». Но эта угроза ничуть не пугает Бриана, он шутит и острит: «Эти речи мне приходится слышать не раз».
Бриан зачитывает протокол, подписанный 11 августа с Ллойд-Джорджем. Текст его, по-видимому, составлен Альбером Тома. Рок думает, что, если наступление англичан будет успешно, они, несмотря на свое отрицательное отношение, перейдут в наступление также в Салониках. Буржуа, Пенлеве и адмирал Лаказ находят редакцию протокола туманной и двусмысленной.
Бриан ссылается на одну телеграмму Флерио, которая мне не была сообщена. В ней говорится, что положение британского кабинета, и, в частности, Ллойд-Джорджа, поколеблено. Поездка последнего в Париж имела целью главным образом укрепить его положение.
Бриан пытается оправдать перед советом министров проекты Эссада-паши. Я заявляю, что не вижу со своей стороны никакой пользы в том, чтобы восстановить Албанию под его властью и вызвать новые раздоры между албанцами, сербами и итальянцами. Предполагается чисто военная экспедиция, но она неизбежно примет политический характер. Я рассказал, что Эссад-паша просил у меня аудиенции и что я его не принял. Бриан молча глядит на меня. Кажется, министрам не очень улыбается эта комбинация. Никто не отстаивает ее.
Пятница, 18 августа 1916 г.
Сегодня на север от Соммы должно возобновиться общее франко-британское наступление. К несчастью, небо снова покрылось тучами, и я боюсь, что и на этот раз погода помешает операциям.
В десять часов утра пришли хорошие известия об этом наступлении. Тем временем, как мне сообщает сенатор Поль Штраус, Шарль Эмбер делает в военной комиссии сената крайне панический доклад о наших орудиях 105– и 155-миллиметрового калибра. К несчастью, в последнее время у нас действительно произошло довольно много взрывов орудий. [536]
Вместе с г-жой Пуанкаре я отдаю визит черногорской королеве. Она принимает нас в обществе двух принцесс и принца Петра. Она полна достоинства и очень бледна. На ее глазах выступают слезы, когда она говорит о своей стране. Король говорит нам, что намерен поселиться в Нейи.
Суббота, 19 августа 1916 г.
Перед заседанием Комб, всегда очень вежливый и предупредительный, «просит моего разрешения» отлучиться на несколько дней. Он хочет поехать к своей жене в Пон. Он повторяет мне, что он сентиментален и что установившееся представление о нем не соответствует действительности. И он прав. Он послал г-же Пуанкаре, — «г-же президентше», как он ее называет, — неплохое стихотворение о молодой незнакомке, которое он написал в семнадцать лет. Как далеко то время, когда он обратился ко мне в министерстве иностранных дел с целью побудить меня снять мою кандидатуру на пост президента республики! Правда, с той поры Комб никогда не присоединялся к нападкам Клемансо на меня.
После заседания ко мне зашел Бриан. Но я не могу догадаться о цели его посещения. Он курит и молчит. Я прошу его конфиденциально поговорить со мной и Буржуа о будущих условиях мира. Он немедленно ускользает от этого разговора.
Альбер Тома пространно говорит мне о взрывах и вздутиях орудий. Причины выясняются, но пока еще ничего не установлено.
Рибо очень недоволен займом в 250 миллионов долларов, который английский министр финансов проектирует в Соединенных Штатах без ведома французского правительства, вразрез с формальными обязательствами, принятыми на себя Англией 15 июля. Рибо заявляет, что при тех условиях, на которых Англия собирается заключить этот заем, он сделает невозможными наши финансовые операции. Он считает Мак-Кенна невежественным, неосмотрительным и легкомысленным.
В четверть двенадцатого Бриан должен принять в министерстве иностранных дел Титтони. Он говорит мне, что спросит его, когда Италия выполнит свои обязательства относительно [537] объявления войны Германии. Итальянское правительство само объявило, что среди пленных, захваченных недавно итальянскими войсками, имеются немцы.
Сегодня исполнилось три с половиной года моего президентства — половина всего срока. Не имею ли я права на условное освобождение? Одно условие я принял бы с радостью: запрещение вернуться когда-либо в Елисейский дворец.
Шарль Морра требует сегодня судебных преследований за антипатриотическую пропаганду. Я сам требую в совете министров, чтобы было проведено несколько показательных мер. Мальви говорит мне, что рабочие, распространявшие циммервальдские и кинтальские воззвания, были отправлены на фронт, но отправка на фронт не есть карательная мера. Бриан все еще заявляет, что все наладится. К несчастью, зло с каждым днем усугубляется.
Клемансо продолжает свои нападки на меня. Но что значит для меня моя вчерашняя популярность? Что значит для меня, что меня зарывают или клевещут на меня, если только победа останется за нами и Франция будет спасена! Клемансо мало меня знает, если думает смутить меня и отвратить меня от исполнения своего долга.
Воскресенье, 20 августа 1916 г.
Сегодня исполнилось пятьдесят шесть лет со дня моего рождения в Бар-ле-Дюке. Бельгийский и английский короли послали мне по этому случаю сердечные телеграммы. «При моем появлении на свет» колокола извещали об избрании нового депутата в Баре, Миллона, и доктор Нев, услышав их перезвон, сказал улыбаясь моей матери: «Это — предсказание. Ваш сын будет депутатом».
Понедельник, 21 августа 1916 г.
В отсутствие Мальви, уехавшего в Кагор на заседание генерального штаба и его департамента, начальник его секретариата Лемари телефонирует моему генеральному секретарю по гражданским делам Оливье Сенсеру, что в Виши, где в настоящее время находится Кайо с женой, против них была устроена грандиозная манифестация, в которой приняли [538] участие четыре или пять тысяч человек курортников и раненых. Кайо укрылся в Мулен и расположился в префектуре, как у себя дома. Лемари отправил туда директора тайной полиции Ришара, чтобы восстановить порядок. Лемари телефонировал в секретариат Бриана. Но ни Бриана, ни его сотрудников там не оказалось. Aliquando bonus dormitat Homerus (временами дремлет добряк Гомер).
Когда г-жа Пуанкаре посещала американский госпиталь, наш сиамский кот Григри упал с большой высоты на плиты нашего двора. Я находился в своей библиотеке и услышал жалобное мяуканье. Бедняжку Григри подняли совершенно окровавленным. Где то время, когда в нашем небольшом саду на улице Commandant Marchard Пьер Лоти восхищался его грацией? Где то время, когда он сладко дремал в Сампиньи на коленях моей матери или моей жены? Теперь в Елисейском дворце он сбит с толку, затерялся среди такого множества людей. Он весел только в те редкие минуты, когда остается наедине со своими хозяином и хозяйкой. У него возникает множество вопросов, на которые он не находит ответа. Он так же умен, как любой человек, при этом привязчив, верен и добр. Те, кто не признает души у животных, могут смеяться над моим суждением. Но оно еще отстает от действительности.
Доктор Дюкенуа семидесяти лет поступил в армию в качестве полкового врача и уезжает в Салоники. Это мулат, еще моложавый на вид.
Лорд Берти представил мне военного министра Канады генерала Хюге. Генерал говорит, что священники не дозволяют канадцам-французам записываться добровольцами в армию. Он указывает Берти, что епископ Бедрильяр, несомненно, сумел бы положить конец этой пропаганде, если английское правительство разрешило бы ему отправиться в Канаду.
Берти уверяет меня, что английский король, которому я внушил мысль наградить орденом Верден, как это сделал царь, намерен наградить его «орденом Бани». Заведующий протокольным отделом Уильям Мартен предпочитает для Вердена английскую военную медаль, медаль св. Георгия. [539]
Генеральный секретарь Лиги прав человека Гернут говорит со мной о преступниках, бежавших с каторги и из ссылки и явившихся сражаться во Франции. Лига поддерживает их ходатайство о помиловании. Я уже рассмотрел их дела и предложения министра юстиции и помиловал некоторых из этих лиц.
Вторник, 22 августа 1916 г.
Беседовал с заведующим отделом внешней политики в газете «Temps» Жаном Эрбеттом о дипломатическом и военном положении.
По словам Пенелона, генерал Жоффр и генеральный штаб негодуют против Саррайля, который растянул свои войска на огромном фронте и распылил французские части, так что фактически лишил генерала Кордонье командования.
Греческий генеральный штаб безнаказанно продолжает свои предательства. Бриан сердится на наших военных и морских атташе, говорит, что они суются куда не следует. Довольствуясь политикой пускания пыли в глаза и находясь под сильным влиянием принца Георга, он продолжает дремать среди цветов, которыми забрасывает его пресса.
Среда, 23 августа 1916 г.
Завтра Бриан едет с Рибо в Кале, где встретится с Асквитом и Мак-Кенна. Он просил меня по телефону отложить заседание совета министров, назначенное на четверг. Я вынужден был согласиться на это, но обратил его внимание на необходимость созвать заседание в ближайшее время, так как вопросы начинают нагромождаться.
Поутру, в девять часов, я нахожу среди телеграмм министерства иностранных дел телеграмму Бриана Гильмену, в которой он резко выговаривает нашему посланнику за сообщенные им сведения о короле Константине, к несчастью, слишком верные. Я тотчас же написал Бриану, что держусь на этот счет совсем другого мнения, чем он. Бриан явился ко мне, улыбающийся, веселый и еще старается убедить меня, но безуспешно.
Во время беседы он говорит мне, что Альмерейда — агент Германии. Сотрудник «Bonnet Rouge» отправился в Картахену [540] к моменту прибытия туда немецких подводных лодок. Мнение Бриана об Альмерейда представляется вполне обоснованным. Но какие меры принимаются для того, чтобы остановить эту пораженческую кампанию? Никакие или почти никакие.
Уходя, Бриан встретил в кабинете Сенсера, Жозефа Рейнаха, остроумно беседует с ними, вышучивает принцессу Макс Бибеско, которая гостит в настоящий момент у Рейнаха, и, выкурив еще несколько папирос, уходит, неизменно веселый и жизнерадостный.
Рейнах тоже собирался уходить и говорит мне о Бриане: «Он отличается умением топить щуку в воде. Ему удалось тихонько похоронить вопрос о закрытых заседаниях. Он мог потерпеть неудачу и вызвать катастрофу, но он с большим искусством избавился от этого инцидента. К сожалению, он считает вопрос улаженным, если он улажен в парламенте. Но дело не всегда так просто».
Был у меня Жюль Камбон. Он говорит, что не может поймать Бриана, который с утра исчез и уклоняется от всяких разговоров. «Я готов держать пари, — говорит Камбон, — что он отправился завтракать к греческому принцу Георгу, посвящает принцессу Марию в положение и советуется с ней. Принц Андрей остался в Париже. Почему? Что означают все эти переговоры ? Бриан слишком верит в свою звезду. Он всюду трезвонит, что Салоники — дело его рук. Если мы потерпим неудачу в Салониках, это приведет к его падению. С его стороны было бы благоразумнее поменьше доверять королю Константину и его семье. Он уезжает на свидание с Асквитом. Они, конечно, сойдутся на почве своей нерешительности и слабости. Я очень боюсь, что из их переговоров не выйдет ничего путного».
Четверг, 24 августа 1916 г.
По возвращении из Шалоне Леон Буржуа долго беседовал со мной о русских делах. У нас обоих одинаковые опасения, мы оба находим, что пора потребовать у нашей союзницы взять на себя определенные обязательства в отношении наших военных целей. Буржуа говорит мне: «Бриан обладает [541] удивительными дарованиями. В закрытом заседании он был бесподобен. Но тем не менее чувствовалось, что он заимствует свои идеи у среды. Он нащупывал свою аудиторию и настраивался на ее лад. Он привык плыть по течению».
Я принял двух молодых принцев Бурбон-Парма. Они благодарят меня за военные кресты, которые я вручил им в Бельгии, где они сражались в армии короля Альберта.
В конце дня Жоффр телефонирует мне, что намерен послать Кастельно в Афины и Салоники познакомиться с положением на месте.
Совет министров долго обсуждает греческие дела, жалуется на нашу вялость и снисходительность к Константину.
Пятница, 25 августа 1916 г.
Бриан вернулся ночью из Кале и пришел ко мне перед заседанием поделиться своими впечатлениями; они неконкретны, но оптимистичны.
Во второй половине дня продолжительное совещание с Брианом, Лаказом, Роком, Жоффром и Кастельно. Обсуждались инструкции, которые Лаказ должен послать адмиралу Дартижу, и инструкции, которые Жоффр должен дать Саррайлю.
Депутат Грандмезон, мобилизованный в чине капитана в 6-ю армию, говорит мне, что офицеры продолжают жаловаться на замкнутость генерального штаба.
Суббота, 26 августа 1916 г.
Длинная дискуссия в совете министров по поводу предложения Жоффра послать Кастельно в Афины и Салоники. Пенлеве и Буржуа выражают опасения, что эта миссия направлена против Саррайля, и горячо заступаются за последнего. В результате решено сообщить Саррайлю об отправке из Франции новой бригады в Салоники для замены той, которую он послал в Афины {182}. Одновременно решено отложить отъезд Кастельно на несколько дней. Кастельно не будет иметь права касаться вопросов командования, не доложив об этом предварительно правительству.
Решения, принятые вчера советом министров, остались в силе, но Бриан подчеркнула, что с нашей стороны ничего не [542] будет предпринято до получения ответа Англии. Как мне кажется, он надеется, что этот ответ будет отрицательным.
Кергезек со слезами на глазах благодарит меня за то, что я понял Румынию и оказал доверие Братиану. Я в свою очередь благодарю его, но буду более спокоен, когда Румыния действительно выступит на нашей стороне.
Пьер Лоти благодарит меня за рекомендательное письмо к испанскому королю. Альфонс XIII просил его посоветовать мне надевать при поездках на фронт мою форму капитана стрелков, Альфонс сказал также, что, когда будет поставлен вопрос о мире, мы сможем рассчитывать на его дружбу с Францией. Лоти ответил ему: «Ваше величество, о мире не может быть речи до полного поражения неприятеля».
Воскресенье, 27 августа 1916 г.
В восемь часов утра выехал с Брианом и Роком из Парижа. Бриан, с которым я долго беседую, кажется мне более склонным проявить твердость перед английским правительством, но я не знаю, не старается ли он меня успокоить. Однако он признает, что положение в России внушает опасения. Он высказывает мысль, что я должен написать царю, предварительно согласовав свое письмо с правительством.
В Сале, близ Амьена, продолжительное совещание в моем вагоне с Жоффром, присоединившимся к нам в Шантильи, Кастельно, Петеном, Франше д'Эспере, Фошем и Дугласом Хейгом. Все мы сошлись на том, что необходимо дальнейшее усиление производства 155-миллиметровых орудий, чтобы располагать к ближайшей весне самой мощной тяжелой артиллерией. Фош очень настаивает на увеличении выработки; он считает ваши производственные возможности почти неограниченными.
Дуглас Хейг настроен весьма уверенно. Он говорит нам, что рассчитывает прорвать неприятельский фронт в сентябре или октябре. Франко-английское наступление, назначенное на 28-е, отложено на 30-е.
Наступление Мишле к югу от Соммы должно начаться 2 сентября.
Жоффр желает, чтобы на севере англичане вместе с нами ринулись вперед в первых числах сентября. Дуглас Хейг, [543] который должен двинуть десять дивизий из тридцати, желает сменить их потом другими и продолжать наступление 15 сентября. Я предупреждаю его относительно возможности дурной погоды во время равноденствия.
После завтрака мы продолжаем совещание. Затем Дуглас Хейг, Фош и Франше д'Эспере покидают нас, и я еду с Роком и Жоффром в Эу. Там мы встречаем очень горячий прием со стороны населения. Пересели в автомобили и едем на небольшом расстоянии от моря по Дьеппскому шоссе. Проезжаем несколько нормандских деревень, в которых среди фруктовых садов расквартирован в гумнах наш храбрый 20-й корпус. Последние пятнадцать дней он в виде исключения находится на отдыхе. Солдаты ходят к морю и купаются. Это привело их в радостное и бодрое настроение. В Бельвилль-сюр-Мер мы видим много светлых туалетов, обычных на морских курортах. Бриан и Рок восхищаются настроением жителей после двух с лишним лет войны.
Мы снова садимся в поезд, который оставили в Эу. Из Парижа нам телефонируют, что адмирал Лаказ считает необходимым созвать завтра заседание совета министров для обсуждения положения в Греции. Бриан долго колеблется и наконец принимает решение.
В Шантильи генерал Пелле приносит нам известие, что Италия в конце концов объявила войну Германии. Но известия из Румынии запутанны и противоречивы.
Вторник, 29 августа 1916 г.
Лаговари уверен в предстоящем немедленном вступлении Румынии в войну. Он с радостью сообщает мне об этом, приписывая себе эту заслугу.
Пенлеве рассказывает мне следующий анекдот: один из его друзей недавно завтракал с Брианом. После завтрака Бриан с утомленным и удовлетворенным видом сел в кресло. Вдруг он заявляет: «Дела идут теперь хорошо, но настанет еще трудное время. Меня тогда не будет, и обо мне пожалеют». Пенлеве говорит о «головокружении» и о «мании величия» Бриана. [544]
Четверг, 31 августа 1916 г.
Малызи утверждает, что редактор «Bonnet Rouge» Альмерейда, по-видимому, тайный агент Германии. Он взял паспорт для поездки в Сен-Себастиан и воспользовался им для поездки в Картахену к моменту прибытия туда немецких подводных лодок.
Операции на Сомме задержаны из-за дурной погоды. Вчера и третьего дня разразилась ужасная буря. Наступление, назначенное на 30-е, запоздает на два-три дня.