Глава четвертая
Суббота, 1 апреля 1916 г.
Альбер Тома передал мне слова, сказанные недавно Кайо в разговоре с ним: «Если бы мы заключили мир полгода назад, мы заключили бы его в лучших условиях, чем теперь. Через полгода он будет заключен в худших условиях». Тома энергично протестовал против этого пессимистичного утверждения.
Самба тоже рассказывает мне, что Кайо на днях посетил его и вообще начинает шевелиться. Англичане с беспокойством спрашивали Тома, правда ли, что во Франции снова возрос авторитет Кайо, Тома успокоил их.
Перед заседанием совета министров Фрейсине сказал мне: «Как вам известно, Бриан ни словом не обмолвился мне о том, по какой системе был установлен состав французской делегации на конференцию союзников. Я считаю инцидент исчерпанным, но считаю также нужным поставить вас в известность об этом». — «Если Бриан не объяснился с вами, — отвечаю я, — то, конечно, ему помешала в этом робость». — [412] «Вы думаете?» — иронично заметил Фрейсине. После заседания я все же стараюсь рассеять это недоразумение и настаиваю перед Брианом, чтобы он поговорил с Фрейсине и извинился перед ним. Он обещал мне съездить сегодня на улицу Фазаньего двора, где живет его маститый коллега.
На заседании Бриан возмущается неосторожностью военной комиссии сената, давшей в печать недопустимые сообщения. В частности, он негодует по поводу статьи Шарля Эмбера о контингентах. Эмбер утверждает в этой статье, что мы израсходовали свои контингенты в гораздо большей мере, чем союзники, что у нас на фронте остались одни юноши и старики, что теперь очередь за англичанами и русскими. На другой день немецкое радио передавало эту статью и распространяло ее в нейтральных странах как доказательство истощения наших сил. Бриан правильно подчеркивает, что эта кампания носит подозрительный характер. «В конце концов, лучше, чтобы совет министров знал все», — говорит он и рассказывает о показании изменника Бертона, обвинившего Эмбера в предательстве. «Я не говорю, что это обвинение обоснованно, я надеюсь, что оно является клеветой, но каково происхождение фондов «Journal» ? Эмбер прогнал Летеллье под угрозой разоблачения его пацифистских пайщиков. Но кем он заменил их? Это остается тайной». Затем выступил Вивиани. Он рассказывает, что был вынужден обрушить кару закона на стряпчего Десуша, служившего в этом деле подставным лицом, но знал, что номинально газету финансировали Ленуар (деятель газетного треста), затем, после его смерти, — сын Ленуара и Шарль Эмбер. Мальви прибавляет, что, когда между Ленуаром и Эмбером вспыхнул по какому-то поводу конфликт, они избрали третейским судьей начальника его канцелярии Лемери. Но кто те финансисты, которые скрываются за спиной Ленуара и Эмбера? Бриан, Вивиани и Мальви заявляют, что не могут добиться этого. Бриан встревожен аналогичной кампанией, которую ведут газеты «Journal», «Eclair», «Heure» и «Oeuvre».
Бриан и Мальви сделали в моем присутствии непонятный для меня намек на какое-то разоблачение, переданное им. Имеется в виду какой-то зашифрованный документ немецкого [413] происхождения. Ключ к шифру легко был найден, в документе идет речь о таинственных переговорах между финансистом Гомбергом и Кайо.
Быть может, это клевета на Гомберга и Кайо? Умышленный маневр, призванный отвлечь от Кайо более обоснованные обвинения и заодно создать впечатление, будто Шарль Эмбер находится во враждебных отношениях с Кайо? Бриан не высказался конкретнее, и я не знаю, что думать об этом деле.
Затем совет министров обсуждает положение под Верденом. Фрейсине говорит, что его изумляют и огорчают наши постоянные отступления. Мы потеряли Маланкур, потеряли Во, мы все время отступаем. Мы истощаем свои силы, уступаем территорию. Почему мы не пытаемся перейти в контрнаступление? Искать ли причину в том, что наша артиллерия не на высоте?..
В действительности генерал Петен уже говорил мне, что считает Маланкур, Бетенкур и Во в опасном положении и предпочитает выждать, чтобы неприятель истощил свои силы, прежде чем мы перейдем в наступление. Кроме того, Петен подчеркнул, что, когда он будет в состоянии перейти в наступление, он не предпримет его ни на севере, ни на востоке от Вердена, так как это лишь расширило бы мешок, который образует наш фронт в этом месте, а будет пытаться прорваться в направлении на Варенн.
Однако он присовокупил, что эта операция зависит уже не от него, а от главной квартиры, так как для нее потребуются значительные силы и артиллерия.
Между тем, по словам Пенелона, Жоффр и главная квартира замышляют другое наступление: с генералом Фошем на правом фланге английской армии... Жоффр и Фош надеются, что с помощью этой широкой диверсии удастся освободить Верден. С другой стороны, с тех пор как генерал Петен находится в Суйи, в его распоряжении перебывало 37 дивизий.
Генерал Рок отправится завтра на фронт, чтобы лично составить себе представление о положении. На первый взгляд он склоняется в пользу идеи Жоффра.
Адмирал Лаказ сообщает, что английский адмирал де Робек требует создания морской базы в Суд. Бриан мечет громы и молнии, протестует, указывает, что это требование противоречит [414] всем постановлениям конференции союзников, что англичане не должны действовать только по собственному почину и, кроме того, недопустимы также эти постоянные нарушения суверенитета короля Константина.
Адмирал Лаказ поясняет, что речь идет не о высадке десанта на острове Крит, а только о том, чтобы запереть Судский рейд.
Но самое пикантное — это то, что вчера вечером Бриан, к которому непосредственно обратился лорд Берти, послал по телеграфу свое согласие. Очевидно, он подписал телеграмму, не читая ее, я же узнал о ней лишь после заседания совета министров (Полю Камбону, 31 марта, № 1115). Странный ум, блестящий, импульсивный, удивительно восприимчивый.
Во второй половине дня поехал вместе с Альбером Тома в Ножан-на-Марне и осматривал госпиталь, устроенный ныне мобилизованным Пьером Шампионом, автором книг о Вильоне и о Карле Орлеанском. Его жена заведует госпиталем. Великолепный парк с родниками и старыми деревьями; под сенью деревьев — раненые и выздоравливающие и приветливая, веселая толпа.
Изящные виллы среди чудесного ландшафта Иль-де-Франс.
Отсюда доехали на ипподром в Трамбле, где происходили опыты по установке орудий 280– и 120-миллиметрового калибра.
Затем отправились в Шампиньи, где Альбер Тома состоит мэром. В мэрии нас встречал муниципалитет, школьники пели «Марсельезу».
В госпитале напротив здания мэрии мадам Тома и ее дети преподнесли мне пахучие лилии, а я оставил для больных и раненых табак, шоколад и пр., то же я сделал и в Ножан-на-Марне.
На Венсаннском полигоне присутствую при испытании автомобиля, уничтожающего проволочные заграждения. Это — машина более совершенной конструкции, чем та, которую мы видели в Сатори: она не столь велика и громоздка, менее подвержена опасности обстрела. Для продвижения служат зубчатые рельсы, которые прокладываются самой машиной, та же система, что в сельскохозяйственных машинах. Берет окопы, легко поворачивается и хорошо уничтожает проволочные заграждения. Первые заказы сделаны у Крезо, который [415] начнет выпускать эти машины с июня. Завод в Сен-Шомоне тоже наладил производство аналогичной машины и может дать продукцию начиная с мая. Если сделать заказы одновременно на обоих заводах, мы будем иметь в июле приблизительно 400 машин. Запросив предварительно специалистов, Тома сделал двойной заказ. Единственный недостаток этих машин — шум мотора. Я спрашиваю присутствующих генералов, нельзя ли будет наладить бесшумную машину. Они предложат <инженерам> заняться этой проблемой.
Воскресенье, 2 апреля 1916 г.
Получаю одно за другим письма, авторы которых смотрят на меня, как на врага; угрожающие письма, письма с требованиями мира, мира во чтобы то ни стало...
Возмутительная кампания.
Вторник, 4 апреля 1916 г.
Главный школьный инспектор Говелак, выдающийся деятель народного образования и верный друг моего брата Люсьена, привел ко мне американского писателя Симондса, который желает побывать на фронте. Я прошу Пенелона устроить ему поездку в Верден.
Стег говорит, что один его знакомый журналист согласен за месячное вознаграждение в 2500 франков издавать новый «Парламентский вестник» для ответа Клемансо. Я прошу у Стега разрешения сообщить об этом Бриану и получаю это разрешение.
Депутат от Нижних Пиренеев Гара возвращается в Салоники. Он желал бы быть прикомандированным к военной миссии, если таковая будет назначена в Афинах или Бухаресте.
Сенатор от департамента Ло Лубе рассказывает мне, что один из его избирателей, человек, по его словам, вполне порядочный, приговорен военным судом в Тулузе к трехлетнему тюремному заключению за то, что сказал, что священники — он имел, в частности, в виду священника в коммуне Ло — помещали до войны деньги за границей. Мальви уже сообщал совету министров об этом приговоре, по его мнению, слишком жестоком. Как видно, слова, инкриминируемые [416] осужденному, не вполне точно установлены, во всяком случае, приговор слишком суров. Дело передано на рассмотрение Маттеру на предмет пересмотра.
Я просил Бриана прийти до начала заседания и сообщил ему про визит Стега. Он пригласил Стега на завтрак и говорит мне, что будет содействовать изданию нового «Парламентского вестника» и уплатит требуемое вознаграждение. Он уже ничего не говорит о своем собственном проекте издания антиклемансистской газеты, по-видимому, этот проект оставлен.
Бриан говорит, что был у Фрейсине и извинился перед ним. Бриан предложил ему представлять Францию на ближайшей экономической конференции; Фрейсине принял это предложение, «покраснев от радости».
В свою очередь от Фрейсине я слышу: «Я виделся с Брианом, и мы восторжествовали над его робостью».
Совет министров рассматривает предложение депутата Гоннора перевести на летнее время часовую стрелку на один час вперед в целях экономии освещения. Пенлеве доказывает, что эта идея, на первый взгляд забавная, очень серьезна и дает реальные выгоды. Совет министров принимает решение не возражать в парламенте против этого предложения.
Генерал Рок докладывает мне о своей поездке в Суйи. Он предложил генералу Петену не ограничиваться слишком пассивной обороной и активнее реагировать на атаки неприятеля.
Клемантель излагает программу, которая, по его мнению, должна быть предложена союзникам на предстоящей экономической конференции.
Он подчеркивает, что сторонники свободной торговли в Англии под предлогом остаться во всем верными своей доктрине предпочли бы в будущем высокому тарифу совершенный запрет ввоза германских товаров. Такой запрет, говорит Клемантель, Германия, несомненно, будет рассматривать как вызов, как новую причину конфликта; к тому же ни Россия, ни Италия не пойдут на него. Поэтому Клемантель определенно высказывается против этого метода.
С другой стороны, Клемантель указывает, что Бельгия будет согласна заключить с нами одновременно таможенный союз и военную конвенцию. Мелин полагает, что таможенный союз [417] не обойдется без трудностей. Но я подчеркиваю, что частные интересы должны отступить на задний план перед политическими интересами и что Франция не может упустить этого случая тесного союза с Бельгией. Думерг и Фрейсине поддержали мою точку зрения, и совет министров принимает следующее решение: не выступая уже теперь с какими-либо конкретными мерами, мы не будем, однако, расстраивать надежды Бельгии и постараемся перед заключением мира договориться с ней по этому существенному вопросу.
Программа, предлагаемая Клемантелем для конференции, состоит из трех разделов: мероприятия для военного времени, мероприятия для периода восстановления и постоянные оборонительные меры против центральных держав.
В первый раздел входят: унификация союзных законодательств о запрещении торговли с неприятелем, регламентирование ввоза и вывоза с целью обеспечить союзникам постоянную взаимную поддержку, согласованность мер по отношению к секвестрированным предприятиям и ликвидация этих предприятий.
Во второй раздел входят: принудительные меры против враждебных держав, имеющие силу до репарации военных убытков, повышение таможенных пошлин для компенсирования займов, необходимых в каждой из союзных стран.
В третий раздел входят: сохранение нормальных ресурсов за союзниками предпочтительно перед другими странами, бронирование финансовых ресурсов для взаимных нужд союзников, преференциальные тарифы для морских транспортов союзников, ограничения торговли центральных держав в странах союзников, изменение законодательства о патентах и фабричных знаках в союзных странах.
Бриан не принимал участия в этой экономической дискуссии: он даже чуть ли не все время отсутствовал — ушел курить.
Рибо заметил, что обсуждение постоянных мер на широкой конференции представляет собой некоторые неудобства: кое-что может просочиться, и, если Германия узнает, что ей угрожают ограничительные меры, она провозгласит на весь мир, что ее вынуждают продолжать войну, и это дает ей возможность поднять дух своего населения. [418]
Принято решение, что только предложения по первым двум разделам могут быть преданы гласности. Что касается третьего раздела, то надо будет ограничиться установлением одних принципов и соблюдать при этом всю возможную осторожность; конкретные переговоры будут вестись потом дипломатическим путем.
Бриан ушел с заседания; как он сказал мне, у него назначено свидание с Титтони.
Адмирал Лаказ выступает с энергичными обвинениями в адрес греческой полиции, которая находится в руках Германии и организует базы для подводных лодок. Так как Бриан отсутствует, все министры констатируют, что мы проявляем недопустимую слабость по отношению к Греции, Думерг во всеуслышание заявляет, что греческое правительство обманывает нас.
Что бы сказал он, если бы совету министров была уже известна телеграмма, которую я получил сегодня вечером от Гильмена и в которой сообщается, что греческое правительство отказывается пропустить сербов через Патрас?
Норвежский посланник барон де Ведель привел ко мне капитана Эйна, военного атташе. По словам последнего, в нейтральных странах ожидают атаки немцев на Реймс.
Гранклеман, почти совершенно оправившийся от своей болезни пришел поблагодарить меня за мой визит. Во время его пребывания в больнице расформирована его группа судовой артиллерии (в Вердене), и он оказался без своей части.
Был у меня Морис Рейно. Он говорил обо всем возможном и всем недоволен.
Принял генерала Франше д'Эспере, который приступает к командованию восточной армейской группой. Я указал ему на недостаточность наших укреплений под Бельфором, а также на неудобство бомбардировки нами эльзасских местностей.
Среда, 5 апреля 1916 г.
Лаговари{*457} принес мне письмо, в котором румынский король Фердинанд извещает меня о кончине своей «возлюбленной тетки», королевы Елизаветы. В вестибюле посланник [419] встретил уволенного ослепшего солдата, направлявшегося к Сенсеру; несчастный намерен стать массажистом. «Скоро, — говорит мне Лаговари, — останутся одни калеки». — «Да, — отвечаю я, — всюду, за исключением Румынии», — «Нет, уверяю вас, мы тоже будем воевать. Когда сербы присоединятся к вашей армии в Салониках и вы проявите активность, румынское общественное мнение не будет больше терпеть бездействия Румынии. Братиану искренен, но осторожен, он желает знать, в какой мере может рассчитывать на действительную помощь со стороны России. И кроме того, вы поступаете неправильно, оставляя нас с глазу на глаз с Россией. Мы друзья России, несмотря на Россию. Мы не забыли 1878 год. Лучше было бы вам обсуждать военную конвенцию не в Петрограде, а в Париже... Но мы будем воевать, будем воевать». — «Старайтесь, чтобы это не было слишком поздно, так как не работники последней смены в день победы и мира получат право на лучший кусок».
Меня посетил находящийся проездом в Париже испанский дипломат Рейнозо, бывший атташе при посольстве в Париже и друг Франции.
Четверг, 6 апреля 1916 г.
Бриан и Рибо встречали вчера на вокзале Асквита, возвращавшегося из Италии в Англию. Положение английского кабинета серьезно. По всей вероятности, предстоит его реорганизация: из него выйдут Ренсимен и Мак-Кенна. В экономической и финансовой областях придется все начинать сначала. К тому же совет Английского банка отклонил комбинации, относительно которых Рибо договорился в Лондоне. Англичане в настоящий момент не оказывают нам никакой поддержки.
В начале заседания Бриан сообщает мне, какое место он выкинул в статье Клемансо. Последний осмеливается писать, что не уважал бы себя, если бы подал мне руку. А между тем он перестал подавать ее только в тот день, когда было преобразовано и расширено министерство Вивиани и он не оказался председателем совета министров. Он тогда резко обрушился на меня за то, что я допустил социалистов в правительство. Все идет плохо, раз он не во главе правительства. Клемансо, [420] этого нельзя отрицать, обладает большими достоинствами, но они часто исчезают перед его непомерной гордыней.
Совет министров возмущен отказом греческого правительства пропустить сербов. Даже Дени Кошен поднимает руки к небу и говорит об измене. Буржуа и Пенлеве говорят, что чаша терпения переполнилась. Думерг подчеркивает, что он никогда не верил в лояльность греческого правительства. Бриан видит, что, продолжая защищать короля Константина и его министров, он окажется совершенно одиноким. Адмирал Лаказ доказывает, что вся организация греческой полиции направлена против нас. Бриан находит лишь следующий выход из положения: «Англия не согласится на принудительные меры по отношению к Греции, а мы не можем выступать порознь с Англией». Решено обратиться к Англии и предложить ей принудительные меры по отношению к Греции, в первую очередь блокаду.
Генерал Мишле (младший брат того, который состоит в переписке с Дюбо) назначен командующим 10-й армией на место д'Урбаля, получившего назначение на пост генерального инспектора кавалерии.
Клержери назначен генеральным инспектором по траншеям.
Фрейсине и я настаиваем, чтобы генерал де Ламотт был назначен генеральным инспектором артиллерии.
Думерг докладывает о положении в Индокитае. Рум болен и возвращается во Францию; надо найти ему преемника. Депутаты требуют назначения Виолетта, но Виолетт желает сохранить за собой свой депутатский мандат, а Думерг желает, чтобы он отказался от него и обязался остаться на несколько лет в Индокитае. Бриан не говорит ни да, ни нет, и вопрос остается открытым.
Виолетт был у меня и распространялся о своих правах на пост губернатора Индокитая. Он говорит, что не может отказаться от своего депутатского мандата и что это все равно ни к чему не привело бы, так как теперь выборы отпадают, и что, напротив, это лишь умалило бы его авторитет. Он набросал передо мной план своего управления.
Мне нанес визит генерал Дюбайль, назначенный военным [421] губернатором Парижа. Он сожалеет, что ему приходится покинуть фронт, но примирился, и в его словах нет горечи. Жюстен Годар представил мне швейцарского полковника Колера и трех врачей, тоже швейцарцев. Они осматривали концентрационные лагеря для военнопленных в Германии и заявляют, что лагеря произвели на них удовлетворительное впечатление.
Пятница, 7 апреля 1916 г.
Вся сегодняшняя статья Клемансо опять изъята цензурой. Содержание ее мне неизвестно.
Депутат от Восточных Пиренеев Брусе просит меня принять патронаж над выставкой, организуемой им в Барселоне. Я обещаю при условии согласия испанского короля. Брусе снова говорил мне о желательности назначения Памса нашим послом в Мадриде.
Сенатор Морис Колен, мадам Режи и президиум общества Algérienne вручили мне медаль в благодарность за пожертвование, посланное мною на их благотворительный спектакль.
Будано сообщает мне, что, несмотря на старания Клемансо, комиссия не приняла проект доклада, составленный Шарлем Эмбером 16 февраля. Доклад содержал резкие нападки на высшее командование и генеральный штаб. По словам Будано, Шарль Эмбер, Клемансо, Думер и два-три других сенатора продолжают вести яростную кампанию против генерала Жоффра. Они показывают в комиссии и в кулуарах письма офицеров и, не называя авторов, читают целые страницы из этих писем, в которых критикуются военные операции, указывается на недостаточность наших укреплений на фронте и т. д. Клемансо даже позволил себе выразиться: «Главнокомандующий — преступник».
По словам Пенелона, генерал де Кастельно, как и я, встревожен большим числом пленных, взятых у нас под Верденом. Он боится, что испортилось настроение солдат. Я еще раз настаиваю на том, что офицеры должны больше беседовать с солдатами и объяснять им происхождение войны и ее последствия, должны поддерживать и увлекать их; Жоффр должен подать им пример, беседовать с генералами и вступить в более близкий контакт с солдатами. [422]
Я боюсь, что мы несем большие потери и продолжаем терять территорию.
Генерал Жанен {165}, из главной квартиры, получил назначение в Петроград, так как свободно говорит по-русски. Перед отъездом он был у меня с визитом. Я советовал ему заняться под руководством генерала По вопросом об отправке русских войск во Францию, а также вопросом о снаряжении, производство которого, к несчастью, задерживается забастовками на Путиловском заводе {166}.
Суббота, 8 апреля 1916 г.
Мальви сообщает совету министров, что у него были вчера представители всех группировок Генеральной конфедерации труда, хороших и дурных, и предостерегали его, что на почве роста цен возможны серьезные события. Мальви, выступавший вчера в сенате по этому вопросу, надеется, что законопроект о твердых ценах на продукты первой необходимости будет, в конце концов, принят сенатом, несмотря на оппозицию, на которую он натолкнулся вначале. Но главное значение Мальви придает тому, чтобы Тьерри отпускал ему ежемесячно тысячу тонн мороженого мяса из тех двадцати тысяч, которые он получает каждый месяц из Англии. Тьерри отвечает, что эта тысяча тонн нужна ему для армии или, точнее, что их требует от него главная квартира, которая находит невозможным обойтись без них, хотя мясной паек был снижен три месяца назад с 500 граммов до 450. Мелин и Рибо высказываются в том смысле, что надо приучить гражданское население к ограничению своего питания, но совет министров, исходя в первую очередь из тех соображений, что необходимо поддержать дух населения и избежать беспорядков, присоединяется к мнению Мальви и просит Тьерри найти возможность отдавать тысячу тонн для тыла. Для этого Тьерри должен либо добиться от Англии увеличения поставок мороженого мяса, либо увеличить потребление свежего мяса в армии, либо слегка уменьшить мясной паек и увеличить овощной паек.
Дюбо говорит, что командующим 10-й армией будет назначен не брат генерала Мишле, а именно последний; по [423] крайней мере, он вызван в главную квартиру как помощник генерала Жоффра и, когда будет расформирована 10-я армия, несомненно станет во главе ее.
Воскресенье, 9 апреля 1916 г.
Буржуа выразил мне желание сопровождать меня на фронт. Я не хотел ответить ему отказом, хотя очень трудно при состоянии его здоровья взять его с собой на передовые позиции. Мне пришлось составить особый маршрут поездки, чтобы не слишком утомлять Буржуа. У него боли в пояснице, он страдает болезнью мочевого пузыря; ему прописан строгий режим, после каждого приема пищи он должен немного отдыхать. Впрочем, нельзя найти более очаровательного спутника, более приятного собеседника и глубокого наблюдателя, нельзя найти человека с более чутким и тонким умом. Я повез его в Эльзас и знал заранее, что эта поездка произведет на него глубокое впечатление. Мы выехали вчера в четверть десятого вечера с Восточного вокзала и приехали сегодня в восемь часов утра в Бельфор, где нас ожидали генералы Вилларе и Деманж.
Сначала мы посетили линии укреплений Бельфора, которые Думер недавно нашел недостаточно оборудованными и на которые он указывал в комиссии сената. Позади первых и вторых позиций мы объехала одну за другой линии В и А.
Линия В, являющаяся бывшей линией передовых укреплений крепости, оборудована уже довольно хорошо. В нее входят деревня с прочными фортификациями и опорные пункты вроде горы Батайль с удачно расположенными проволочными заграждениями, целесообразно вырытыми траншеями и глубокими подземными убежищами. Хотя линия А находится ближе к неприятелю, она менее закончена, так как здесь потребовались исключительно новые работы. 30-й корпус, вернувшийся из Вердена и находящийся под командованием генерала Кретъена, производит теперь работы на этой линии, которые, кажется, быстро подвигаются вперед.
Следуя по линии В с северо-запада на юго-восток, мы приехали в Делль. За ним находится линия 8, которая тянется вдоль швейцарской границы напротив Поррантрюи. Она [424] почти закончена или, лучше сказать, уже может быть использована, но нуждается в убежищах, которые еще не построены, и во вспомогательной линии 8, которая находится пока только в проекте.
Дивизия, работавшая над линией 8, недавно сменена и до сих пор не заменена другой.
Из Делль мы приехали в Даннмари, где на Буржуа впервые повеяло воздухом Эльзаса. Он был, видимо, потрясен, а между тем о нашем приезде не было объявлено заранее и город не был разукрашен флагами, как во время моей последней поездки, на площади еле собрали немного войск, да на пути дам встретился кое-кто из видных граждан. Старый кюре, которого я в последний свой приезд наградил орденом, умер, так и не дожив до окончательного возвращения своей страны Франции.
Мы посетили школу, которой с большим знанием дела руководит один мобилизованный учитель. Буржуа был очень заинтересован вопросами, задаваемыми детям, и тем соревнованием, с которым дети отвечали на них.
Завтракали в поезде, в Монтре-ле-Вье, на эльзасской территории. С нами завтракали генералы Вилларе и Деманж, Мессими, который теперь находится со своей частью близ Даннмари, и депутат от Везуль Поль Морель, бывший товарищ министра, мобилизованный в Монтре-ле-Вье.
После завтрака Буржуа прилег отдохнуть, а я тем временем роздал знаки отличия офицерам и солдатам 10-й Д. С. и 30-й и 24-й С. А. При этом торжестве зрителями были на перроне дети из Монтре-ле-Вье, муниципалитет и часть жителей.
Отсюда мы отправились в Мазво, где я снова увидел прелестную площадь этого города. Флагов не было, о нашем приезде не было объявлено населению, но как только мы приехали, во всех окнах вывесили французские и эльзасские флаги. На площади был выстроен в полном составе эскадрон 11-й Д. С., чтобы присутствовать при награждении только одного лица. Мы стояли в центре площади у изящного фонтана с украшениями из кованого железа. Буржуа был восхищен этим зрелищем.
Затем мы отправились в местную церковь послушать ее знаменитый орган. Священника не было, все прибывающая [425] толпа устремилась вместе с нами в церковь. Я оставил мэру пятьсот франков для пострадавших от бомб, сброшенных немецкими аэропланами. Потом мы поехали по живописной долине реки Доллер до Сервен, сделали остановку у завода в Нидербрюкке, который теперь изготовляет снаряды для нас и недавно подвергся налету неприятельских самолетов. Нас встретил владелец завода, у которого я ужинал восемь месяцев назад.
Во всех селах, через которые мы проезжали, распространилось известие о нашем прибытии; толпа вышла на улицы, дома разукрасились флагами словно по мановению волшебного жезла.
Вернулись в Жироманьи, где посетили школу эльзасских детей, вынужденных покинуть свою родную деревню из-за бомбардировки Сеппуа. Я оставил военному коменданту Лорану Атталену тысячу франков для эвакуированных.
Ужинали в поезде вдвоем с Буржуа. Он в восторге от поездки.
Понедельник, 10 апреля 1916 г.
Погода прояснилась. Выглянуло солнышко, рассеяло последние тучи, и день засиял во всей своей красе. В восемь часов утра мы выехали из Жироманьи, проехали Мазво, вид которого становится мне все более родным, и по дороге, построенной нашими инженерными войсками, направились в Бичвиллер. Здесь перед зданием мэрии выстроились школьники, ветераны 1870 г., а также Жюль Шерер с видными гражданами. Всюду флаги. Мы сошли с автомобиля. Дети поднесли мне цветы. Я дарю им на память часики, брошки. Затем отправляемся в Танн, где остановились у церкви.
Фасад церкви защищен от снарядов мешками с песком и досками. У паперти сгрудились жители во главе со священником. В толпе семья одного садовника; у матери на руках новорожденный младенец, девочка, четырнадцатая по счету, дети обступили мать. Я согласился быть крестным отцом. Священник обратился ко мне с краткой патриотической речью; он говорит, что с нетерпением ожидает того радостного момента, когда сможет отслужить в таннской церкви [426] благодарственный молебен после победы Франции. Он ввел меня в церковь, там царил полумрак: оконные стекла из предосторожности вынуты, и окна заколочены досками. Толпа последовала за нами и разместилась на хорах. На столе лежит открытая метрическая книга, я подписался в ней...
При выходе из церкви комендант Танна говорит мне, что награждение кюре произвело бы прекрасное впечатление в городе. Посовещавшись с Буржуа, я спешу дать свое согласие и вручаю доброму священнику перед всей собравшейся и аплодирующей толпой орден Почетного легиона.
Незабываемое зрелище, потрясающий момент!..
Отсюда мы направились в госпиталь, где во дворе выстроились школьники. Они приветствуют меня, подносят мне цветы, поют патриотические песни; сестры отбивают такт. Как всегда, я с трудом сдерживаю свое волнение, слезы душат горло. Произношу речь, довольно бессвязную. Буржуа так же взволнован, как и я.
В автомобиле он говорит мне о том долге, который мы взяли на себя перед Эльзасом, о том, что мы не можем не исполнить взятые на себя обязательств и должны выдержать до конца.
Перед остановкой в Танне мы у входа в город пересели в открытые автомобили, чтобы подняться по долине до наблюдательного пункта Штауффен. Едем по правой стороне долины на юг. С вышки наблюдательного пункта перед нами открывается вид на Танн, на старый Танн, эльзасскую равнину, Мюльгаузен, на горизонте Шварцвальд. Они расстилаются под нами в безмятежной тишине. Из Штауффена мы спустились по долине вниз в Танн и прошли здесь пешком до госпиталя. Бедный город подвергся большому опустошению.
Поднимаемся по восхитительной долине реки Тюр. В госпитале в Мооше я нашел свою старую знакомую, девушку с ампутированной ногой; она по-прежнему весела и смешлива.
Сделали остановку у прядильной фабрики в Мальмесспехе. Она работает уже несколько месяцев; число рабочих-эльзасцев 800 вместо довоенных 1200. Долина снова оживает, словно кругом не война, а мир. Владелец фабрики, большой французский патриот, недавно награжденный мною орденом, водит [427] нас по цехам и показывает нам процесс обработки шерсти, начиная от ее промывки и кончая выделкой готовых мотков ниток. Мы то и дело восхищаемся этим пробуждением к жизни, этим возрождением промышленности.
В Сент-Амарене я показываю Буржуа мэрию, дом солдата с живописью Скотта, детей в школе второй ступени.
Завтракаем в Вессерлинге. В эту коммуну попало несколько снарядов 380-миллиметрового калибра; это стреляло то самое орудие, которое временами обстреливает Бельфор. Буржуа восторгается прекрасной аллеей, старым замком, террасой.
К несчастью, нас очень обеспокоило полученное из Вердена известие о массированной атаке немцев с левого берега.
Поехали в Крют. Сделали остановку в Феллерингене и Одерне осматривали, как здесь расквартировать войска. Девочки-эльзаски поднесли нам цветы.
В Крюте осматривали помещения для войск и посетили школы. Затем пересели в открытые автомобили и поехали в Брайтфюртский лагерь. Я уже раз был в этом лагере; к нему ведет военная дорога, извивающаяся между сосен и поднимающаяся до высоты в 1200 метров.
На перевале я нашел роту своего бравого 11-го батальона и роздал несколько знаков отличия. Кстати, я ношу булавку, подаренную мне испанским королем.
Бедный 11-й батальон, он опять понес тяжелые потери... Но мы запаздываем более чем на час. Возвращаемся в Крют, проезжаем Одернское ущелье, с наступлением ночи приезжаем в Корнимон и Бресс. У нас едва хватило времени посетить в Брессе школу для детей эльзасских беженцев. В Жерармер мы приехали поздно и сели в поезд, так и не успев посетить госпитали.
Буржуа вынес прекрасное впечатление от поездки. Он теперь более твердый патриот, чем когда-либо, и хотел бы, чтобы Бриан, который до сих пор не удосужился побывать в Эльзасе, приехал сюда и окунулся в эту атмосферу. Он согласен со мной, что не следовало предпринимать частичные наступления, которые навлекли репрессии немцев против эльзасских деревень, не принесли нам никакой пользы и заставили нас очистить все селения в долине реки Лорж. [428]
Вторник, 11 апреля 1916 г.
По возвращении в Париж я нашел совет министров в большом волнении. Известия из Вердена привели всех в мрачное настроение. Фрейсине повторяет, что мы ежедневно теряем территорию и генерал Петен не реагирует достаточно активно, Я отвечаю, что Петен заранее считался с тем, что придется понести небольшие территориальные потери, что он предупредил меня об этом и предпочитает беречь войска. Генерал Рок, поехавший в Суйи, чтобы рекомендовать Петену проявить больше активности, сам заявляет, что неосторожными кровопролитными контратаками мы могли бы поставить на карту судьбу Вердена. Но я вижу, что эти доводы не убедили Фрейсине.
Вечером Пенелон сообщил мне, что Жоффр, тоже поехавший в Суйи, вернулся оттуда весьма удовлетворенный увиденным и верит в успех тактики Петена {167}.
Съезд социалистической партии высказался примерно большинством в две трети голосов против возобновления отношений с германской социал-демократией. Увы! Значит, все же имеется меньшинство в одну треть голосов: Верхняя Вьенна, Изера, Рона и т. д. Впрочем, Самба уверяет, что заседание прошло неплохо и что нападок на правительство не было. Но ясно, что на нем сказалась некоторая усталость от войны. Сумеет ли наш народ выдержать до конца?
Сегодня у меня ужинали: сербский принц-регент, Оссонвилль, Жан Дюпюи, Лависс, Лами, Жан Ришпен, Бутру, Марсель Прево (в военной форме), Шарль Бенуа, маркиз де Сегюр, Сенсер и генерал Дюпарж.
Среда, 12 апреля 1916 г.
Принимал Эссад-пашу, главу албанского государства. Не знает ни слова по-французски, не смотрит прямо в глаза, одет в элегантный сюртук: и обменивается любезностями через переводчика.
Гюистто и президиум Общества памяти Франции о своих моряках пригласили меня на благотворительную выставку. Я обещал только пожертвование. [429]
Четверг, 13 апреля 1916 г.
На сегодняшнем заседании Бриан еще рассеяннее прежнего. Он порезался сегодня бритвой, между шеей и воротничком у него воткнут носовой платок, и Бриан то и дело хватается за него рукой. Свои телеграммы он зачитывает медленно и, как видно, только теперь знакомится с ними. Буржуа несколько иронически поглядывает на него. Во время нашей поездки в Эльзас Буржуа не раз говорил мне, что Бриан недостаточно глубоко подходит к обсуждаемым вопросам, составляет свое мнение во время дискуссии и никогда не призывает совет министров к энергичным решениям. Все это, к сожалению, правда. Но, продолжал Буржуа, так как Клемансо остается Клемансо, а Рибо нужен на посту министра финансов, то, несмотря на все, Бриан все же единственный возможный в настоящий момент председатель, совета министров.
Несмотря на опровержение Саррайля, Бриан продолжает утверждать в совете министров, что Саррайль писал сербскому принцу-регенту и рекомендовал ему собрать свои войска не в Салониках, а под Валоной. Бриан заявляет: «Я видел это письмо», словно принц показал его ему. Однако принц не говорил мне ничего подобного.
Бриан жалуется, что кто-то передал Шарлю Эмберу конфиденциальное сообщение, сделанное им, Брианом, по поводу Эмбера на одном из последних заседаний совета министров. Судя по тому, что мне говорил Бриан, он приписывает эту болтливость Мальви. После заседания Тома рассказал, что у него был Эмбер и сказал ему: «Президент республики и председатель совета министров в заговоре против меня». Однако я не придаю большого значения доносу шпиона, тем более что Ришар, обещавший прислать мне следственные акты, не сделал этого. Чтобы покончить с этой историей, я написал Шарлю Эмберу и просил его прийти ко мне.
Тома сообщает о наших запасах снаряжения. Несмотря на расход снарядов в битве под Верденом, запас снарядов всех калибров, за исключением 120-миллиметровых, увеличился.
Рок заявляет, что по проведенной проверке указываемая немцами цифра в 36 тысяч взятых ими у нас не раненых [430] пленных более или менее соответствует общему количеству наших пропавших без вести, в которую входят, с одной стороны, оставленные на поле сражения убитые и раненые, а с другой — взятые в плен. Если взять нормальную пропорцию, то число последних не превысит 17 тысяч. Но и это много, и я вместе с некоторыми министрами, в том числе Самба, настоятельно требую, чтобы провели энергичную пропаганду среди солдат против добровольной сдачи в плен и в случае надобности прибегали без пощады к карательным мерам.
Генерал Петен, находя, что генерал Ферри очень плохо командовал своей 11-й дивизией (20-й корпус), потребовал от генерала Жоффра его удаления; это было сделано.
Приказ по войскам, приписываемый немцами генералу Базелеру, оказывается верным. Генерал действительно объявил в приказе, что, если войска будут продолжать отступать, они рискуют быть уничтоженными нашей собственной артиллерией, которая не изменит ради них своей цели и не пощадит их.
111-й полк, забыв свою честь, вступил в переговоры с немцами. Ведется следствие, так же как и по 258-му полку. Виновные будут преданы суду.
Немцы перебросили одну дивизию из Болгарии и выдвинули из тыла против Вердена и против англичан все свои резервные дивизии, за исключением трех.
Генерал Жоффр теперь уже не считает возможным, что немцы перейдут в наступление в другом месте. Поэтому он отправляет в Верден новую партию своих резервов, а именно 9-й корпус. Он полагает, что немцы будут продолжать свой натиск именно здесь.
Вечером уехал в Бурж с Тома, Пенлеве и восемнадцатью или двадцатью депутатами и сенаторами — Жераром из Арденн, Шарлем Дюмоном, Мильвуа и др.
Пятница, 14 апреля 1916 г.
Сегодня утром при испытании орудий в Бурже один молодой лейтенант желал предупредить несчастный случай, и у него оторвало руку выстрелом из окопного орудия. В местном госпитале ему сделали ампутацию. Я посетил его там и [431] вручил ему орден Почетного легиона: лейтенант проявил большую храбрость.
Андре Лефевр демонстрировал нам стрельбу из 75-миллиметрового орудия изобретенными им удлиненными снарядами. Дальность выстрела — десять километров. Опыты в общем удачны.
Пушка системы Арше, которую очень отстаивает Мильвуа, стреляла неплохо.
Поль Клемансо, с которым я встретился на заводе, был очень любезен.
Суббота, 15 апреля 1916 г.
В половине восьмого приехали на Аустерлицкий вокзал, откуда я поехал прямо на Лионский вокзал провожать сербского принца-регента, уезжавшего в Рим, а затем на Корфу. Там уже были Бриан, префекты, Маржери и Уильям Мартен. Встречавший меня на Аустерлицком вокзале новый губернатор Парижа генерал Дюбайль по моему совету тоже поехал на Лионский вокзал. Приехал принц. Рукопожатия, обход почетного караула, несколько слов на прощание...
В совете министров адмирал Лаказ подчеркивает опасности морского транспорта теперь, когда греки, разрешив провоз сербов через Коринфский канал, предупредили немецкие подводные лодки. Все министры и я пытаемся открыть глаза Бриану на двуличие греческого короля. Но он устроил на днях встречу сербского принца-регента с принцем Георгом {168} и принцессой Марией — они завтракали вместе — и думает, что все улажено. Впрочем, под давлением совета министров он обещает, что договорится с Англией относительно энергичных мер.
Посетил лазарет для раненых, устроенный канадским правительством на территории бегов в Сен-Клу. Много раненых под Верденом, часть их с ампутацией конечностей. У всех превосходное, бодрое настроение.
Воскресенье, 16 апреля 1916 г.
Был у меня приглашенный мною Шарль Эмбер. По его словам, он узнал о том, что говорилось в совете министров, «через одного министра из числа своих друзей». Тома этим и [432] возмущался. Впрочем, кто бы ни был министр, информировавший Эмбера, был ли это Тома или Мальви, он, видимо, рассказал Эмберу главным образом о подозрениях Бриана относительно пайщиков «Journal»; не знаю, был ли Эмбер также конкретно осведомлен о возложенном на него обвинении в шпионаже. Возможно, что я сказал ему на этот счет больше, чем ему было известно. Мне показалось, что он был огорчен и несколько смущен моими словами; хочу думать, что это — смущение честного человека, которого оклеветали.
Рибо возвратился из Англии, где натолкнулся на сильное сопротивление в своих переговорах о финансовом соглашении. Ему не удалось добиться исполнения обещаний, данных ему несколько недель назад. Англичане согласились лишь открыть нам кредит в 60 миллионов, с тем чтобы эта сумма была возвращена через шесть или девять месяцев после заключения мира — точный срок еще не установлен. Рибо не удалось добиться ни более крупных кредитов, ни более отдаленного срока уплаты. Да и для того, что достигнуто, понадобилось выступать очень энергично.
Рибо встретил в Лондоне Пишона, приехавшего с французскими парламентариями. Пишон сказал ему, что надо наградить Жоффра каким-нибудь почетным титулом и заменить его генералом Кастельно. Рибо, по-прежнему скептически относящийся к Жоффру, много распространяется об этом.
Понедельник, 17 апреля 1916 г.
Сегодняшняя статья Клемансо тоже целиком зарезана цензурой. Оставлены только заголовок «Du coupé au coupeur» и подпись. Кто понимается под coupeur: Бриан или я? Содержание статьи и на сей раз мне неизвестно.
Вторник, 18 апреля 1916 г.
Мальви, признавшийся мне, что он субсидирует «Carnet de la Semaine» — двухнедельный журнал, поддерживающий Кайо, — обещал мне исправить заметку, в которой говорится, что все кушанья в Елисейском дворце заказываются у ресторатора, который был недавно осужден за спекуляцию [433] товарами. В действительности все наши блюда — творчество нашего главного повара. Я рассказал об этой заметке в совете министров. Бриан говорит, что «неудобно» пропустить ее. Решено не пропускать ее в печать.
Вашингтонские телеграммы о положении в России, а также телеграммы из Петрограда и из русской ставки привели совет министров к убеждению, что нам надо послать авторитетную миссию к императору Николаю II и обратить его внимание на производство снаряжения и на настоятельную необходимость более активного сотрудничества. Фрейсине особенно настаивает на этом последнем пункте. Совет министров принимает решение, что поедут Рибо и Тома. Рибо возражает, говорит, что его отсутствие будет превратно понято и что его присутствие в Париже может оказаться крайне необходимым. Не думает ли он, что, отсутствуя в Париже, он не сможет стать председателем совета министров? Это предположение представляет интерес для меня лично. Однако совет министров в такой мере настаивает на своем решении, что Рибо не решается отказаться.
Мальви получил от префекта департамента Изеры письмо, которое показывает нам опасное состояние умов у отпускников с фронта. Час от часу становится все более необходимым, чтобы офицеры входили в более близкий контакт с солдатами и беседовала с ними.
Бриан предлагает назначить нашим посланником в Румынии генерала Жюлиана, военного атташе в Бухаресте, и одновременно снять Блонделя.
Он предлагает также снять Гильмена и послать в Грецию Жоннара. Эта мысль принадлежит Роберу Давиду. Я не верю в целесообразность этих перемен. Но Бриан уже принял это решение, и совет министров соглашается с ним.
Рибо сообщает дополнительные сведения о своей поездке в Лондон. Когда нам будет открыт кредит в 1 ½ миллиона фунтов стерлингов, Английский банк отпустит нам треть его в золоте, но в качестве нашего вклада золото будет продолжать фигурировать в счетах Английского банка.
За последний год мы уплатили Англии за фрахт 1394 миллиона; 48 процентов нашего фрахта приходятся на долю Англии. [434]
Был у меня Жан Дюпюи, толстый и круглый, обливающийся потом. «Я разошелся с Шарлем Эмбером, — говорит он мне (надолго ли? Этого никогда не знаешь). — Я намерен основать газету «Eveil», финансировать ее будет фабрикант уродоналя Гро. Эмбер хотел сделать меня своим доверенным лицом, своим фактотумом Мне это надоело. Это бандит, способный на все. Несколько месяцев назад он послал меня к Вивиани предписать ему не брать в министры Жана Дюпюи. А потом он пытался снять с себя ответственность за этот шаг и свалить ее на Бюно-Варильа. О вас он отзывается в весьма нелестных выражениях».
Жозеф Рейнах прислал ко мне Жюля Лорисса из Рубе, компаньона Эжена Мотта, с тем чтобы он рассказал мне про нужду жителей оккупированных провинций.
Марсель Хабер пришел благодарить меня за награждение его военным крестом. Он утверждает, что кампания против меня в значительной мере ослабела и что я снова пользуюсь доброй долей своей прежней популярности. Он приветствует это в интересах общественного порядка и национального действия.
Члены Академии Потье, Боннье и Кериу беседовали со мной об Обществе современного французского искусства.
Среда, 19 апреля 1916 г.
Вчера вечером выехал из Парижа с генералом Роком. В восемь часов прибыли в Неттанкур. Нас встретил здесь генерал Эмбер, но мы тотчас же простились с ним и поехали на автомобиле в Лавуа, в штаб-квартиру генерала де Базелера, командующего левым сектором. Он чрезвычайно возмущен прискорбным поведением 111-го полка. Ведется следствие, по мере надобности будут вынесены заочные приговоры. Но в общем, по словам генерала, дух войск хорош.
Потом поехали в Вилль-сюр-Кузанс, штаб-квартиру генерала Бальфурье, командующего сектором Эн. Бальфурье тоже в общем доволен положением. Он продолжает ожидать сильных атак на тригонометрический пункт 304.
От него направились в Сиври-ла-Перш, штаб-квартиру генерала Бертело, командующего сектором Мортомм-Кюмьер. Этот генерал по-прежнему веселый толстяк, но после [435] неудачи под Суассоном он стал очень боязливым. Он готовит небольшое наступление силами двух-трех рот, чтобы улучшить наши позиции близ Мортомм-Кюмьер. По его просьбе я вручил несколько крестов и медалей офицерам и унтер-офицерам, расквартированным в Сиври-ла-Перш.
Все три сектора, которые мы объехали, занимают каждый очень узкое пространство и тянутся более в глубину. По мнению генерала Рока, это несколько вредит связи между ними, и лучше было бы объединить командование несколькими корпусами в руках одного начальника; последний, конечно, будет подчинен Петену, но установит более тесную связь между секторами.
Заехали в Фромеревилль, ожесточенно бомбардируемый неприятелем. Мы искали здесь генерала Леконта, командующего 10-й дивизией под началом генерала Бертело, но его здесь не оказалось; зато мы видели войска, расквартированные в этой деревне, полностью эвакуированной жителями и сильно пострадавший от бомбардировки.
Поехали завтракать в форт Сартелль. Когда мы достигли въезда, неприятель обнаружил нас, и довольно близко от нас упало несколько снарядов 13-дюймовых австрийских орудий. Эти снаряды отличаются тем, что свист их слышен лишь тогда, когда они приблизились к месту своего падения. Мы вошли в форт. Комендант форта — лейтенант Мюрат, сын принца Иоахима. Гарнизон форта состоит из роты возрастного класса 1896 г., употребляемого для работ в окрестностях. Когда мы осматривали казематы и помещения для пулеметов и орудий, вокруг продолжали разрываться гранаты. Закусили холодной говядиной в комнате, служащей спальной графу Мюрату.
По распоряжению генерала Петена снова ставят орудия в фортах, с которых их поторопились снять, слишком пространно понимая упразднение крепостей. Само собой разумеется, форты должны служить теперь опорными пунктами для боевых позиций. Но загадочное оставление Дуомона привело теперь, пожалуй, к чрезмерной реакции: мы чуть ли не собираемся снабдить фортами небольшие пункты, неспособные держаться в случае осады. [436]
Из форта Сартелль мы вышли пешком, чтобы неприятелю труднее было обнаружить нас. Мы пробирались лесом и полем, по мокрым кочкам, и так дошли до Регре, где находится штаб-квартира генерала де Куана. Этот генерал командует 23-й и 24-й дивизиями, которые охраняют фронт вдоль изгиба Мааса от Мортомм-Кюмьера до Бра.
Регре напомнил мне странички из мемуаров Гете, где он говорит об этой коммуне по поводу другого штаба, по поводу пребывания союзников под стенами Вердена в 1793 г. К счастью, теперь на этом участке фронта равнина залита водой, и наводнение служит защитой для наших войск. Работы ведутся здесь, как и во всех других секторах, уже посещенных нами, но они ведутся с запозданием, и можно лишь удивляться, как это оборонительные позиции Вердена так долго оставались недостаточно оборудованными.
Через Глорие, который тоже напомнил мне Гете, направляемся по дороге, идущей у подножия цитадели в Ла-Бево. Эта дорога теперь все время обстреливается неприятельской артиллерией. Пришлось настаивать, чтобы нам дали пойти этим путем. Равнина усеяна воронками, образовавшимися от взрывов тяжелых снарядов. С каждым моим приездом я нахожу все больше развалин, местность представляет все более печальный вид. В Ла-Бево генерал Нивелль, командующий 111-м корпусом перед Дуомоном и Во, объясняет нам подготавливаемые им наступления. Они имеют целью выручить форт Во, тесно сжатый немцами, и, если возможно, отнять у неприятеля форт Доумон. Генерал говорит ясно и толково и производит впечатление хладнокровного и решительного человека. Из всех генералов это один из тех, кто произвел на меня и Рока наиболее выгодное впечатление. В Ла-Бево находится также генерал Манжен, командующий 5-й дивизией (она входит в 111-й корпус); дивизия его в настоящее время на отдыхе. Невысокого роста, смуглый, пылкий, он показался мне несколько похудевшим.
В Бетенкуре мы говорили с генералом Дюшеном, командующим на участке от Эпарж до Эй. На его участке было до сих пор спокойно, но на днях неприятель энергично атаковал Эпарж. [437]
Наконец, в Дье мы посетили генерала Боре, которого я недавно наградил орденом в Эльзасе. Он командует на участке от Эпаржа до Сен-Мигиеля. До сих пор на этом секторе было очень спокойно.
После всех этих посещений мы возвратились в Суйи и остановились в штабе генерала Петена.
Он по-прежнему верит в успех, но желал бы, чтобы ему оставили на все время 24 дивизии и 6 дивизий резервов. Рок, как и Жоффр, находит, что он несколько преувеличивает.
По словам Петена, наши потери с 21 февраля по 5 апреля составляют 97 тысяч, из них 12 163 убитыми, 68 835 эвакуированными ранеными и 16 043 пропавшими без вести — в эту последнюю цифру входят убитые, раненые, а также пленные без ранений. 15 апреля общая цифра потерь всех категорий составляла вероятно 107–108 тысяч. Потери же немцев на тот же день, по самым надежным подсчетам, должны составить около 278 тысяч.
Петен вызвал на доклад своих офицеров связи и начальников отдельных управлений. Они в нашем присутствии вкратце изложили все происшедшее со вчерашнего дня в каждом корпусе и по каждому виду оружия. Но, естественно, они говорят гораздо меньше того, что мы узнали на местах у всех корпусных командиров; по-видимому, Петен, у которого нет времени видеться со своими генералами, получает информацию только от своих офицеров связи. Неужели он впадает в ту же ошибку, что другие? О нем не хотелось бы этого думать.
Мы с запозданием вернулись к ожидавшему нас поезду, который отвез нас в Париж.
Четверг, 20 апреля 1916 г.
Вернулись в Париж в восемь часов утра. На Восточном вокзале меня встречали Дюбайль и оба префекта.
Совет национальной обороны. Присутствуют Жоффр и Кастельно. Жоффр зачитывает длинную записку, заполненную рассуждениями на дипломатические темы. На Рибо, Буржуа, Фрейсине и Бриана эти рассуждения производят впечатление большой наивности. [438]
В записке говорится, что правительство должно потребовать от Румынии конкретного ответа, прежде чем мы составим свой план военных действий на Балканах.
Бриан, Рибо, Буржуа и Фрейсине заявляют, что всякий новый демарш в Румынии будет тщетным, пока мы не проявим свою военную силу. Дипломаты рассчитывают на армию, а военные — на дипломатию. В своих объяснениях Жоффр дает понять, что мы, возможно, будем поставлены перед необходимостью сократить экспедиционный корпус в Салониках. Бриан, Буржуа, Рибо и Фрейсине энергично протестуют против такого предположения. Фрейсине объявляет экспедиционный корпус «неприкосновенным» и требует, чтобы мы не изменяли постоянно однажды принятых решений. Тогда Жоффр сам отвечает, что сокращение наших сил в Салониках было бы тяжелой ошибкой. В чем же дело?
Жоффр зачитывает очень твердую и очень разумную телеграмму, доставленную им для отправки Саррайлю. Она находится в прямом противоречии с двумя первыми разделами его записки.
Правда, в последнем разделе говорится, что нам нельзя будет уйти из Салоников.
Рибо и Буржуа признаются мне, что они в отчаянии от стольких противоречий.
Затем перешли к вопросу об окопных орудиях. По-видимому, Жоффру известна только пушка 58-миллиметрового калибра, и в данный момент он не может сообщить ничего конкретного. Я настоятельно требую, чтобы товарищу министра была предоставлена возможность сделать необходимые заказы.
Я требую также, чтобы в Бурж послали 150 токарей по металлу, что даст возможность увеличить суточную продукцию жерл для орудий с 20 до 25. Жоффр, видимо, полагает, что у нас достаточно 75-миллиметровых орудий, и не склонен посылать этих 150 токарей. Посовещавшись с Роком, я напоминаю Жоффру, что его генералы жалуются на недостаток орудий 75-миллиметрового калибра.
Во второй половине дня у меня был Леон Берар. Он уверяет, что Тардье, Мажино и несколько других лиц интригуют [439] против правительства. Тардье приобретает большой авторитет в палате, где он кичится своим пребыванием на фронте. Меня посетили еще Девелль, Сегюр, который пригласил меня на празднество с благотворительной целью, и Ж. Аннеси, который жалуется, что все еще не получил своего английского ордена.
Пятница, 21 апреля 1916 г.
Рене Бенар снова в штатском. Тома посылает его в Италию с миссией довольно неопределенного характера, и он пришел проститься со мной.
Райберти принес мне свой труд по вопросам артиллерии.
Мой друг Жибу спрашивает меня, не могу ли я добыть ему разрешение поехать в Сомм-Сюипп на могилу одного из своих сыновей.
Во второй половине дня я посетил мастерскую на бульваре Бертье, в которой Каррье-Беллез работает над художественным произведением в память героев войны. Макет уже готов: на ступеньках символического монумента — генералы, направо и налево от них — герои, заслужившие военный крест, войска со знаменами; на громадных пилястрах запечатлены имена павших героев. Перед триумфальным монументом — памятник, увенчанный фигурами четырех солдат, несущих урну; перед памятником — коленопреклоненная женщина в глубоком трауре.
Суббота, 22 апреля 1916 г.
Вивиани заявил вчера в совете министров, что некоторые парламентарии добиваются от него немедленного обнародования закона о военных судах, принятого на днях парламентом. Этот закон дает военным судам право применять наподобие исправительных судов закон Беранже, применять к осужденным смягчающие вину обстоятельства и давать отсрочку наказания. Эти льготы хотят распространить на военнообязанных, преследуемых за освобождение от службы обманным образом. «Я скорее уйду, чем уступлю», — восклицает Вивиани, и совет министров единогласно постановляет не обнародовать закона до конца процессов. [440]
Но вечером, к моему великому удивлению, закон тем не менее был прислан мне на подпись в срочном порядке. Я заявил, что не подпишу его, пока не состоится новое постановление совета министров.
Сегодня утром Вивиани совершенно наивно объясняет мне, что он уступил настояниям Цеккальди. «Да, — говорю я, — но вчера вы сказали мне, что скорее уйдете, нежели обнародуете тотчас этот закон. Так как я не желаю, чтобы вы ушли, я отказываюсь подписать его и, поскольку это от меня зависит, не подпишу его до окончания процесса». Совет министров принял мою точку зрения.
На заседании совета министров Фрейсине настаивает на том, чтобы Рибо поехал в Россию. Рибо категорически отказывается и заявляет, что его присутствие необходимо во Франции ввиду возрастающих финансовых трудностей. Буржуа ссылается на состояние своего здоровья, действительно очень плохое. Тогда Фрейсине называет Вивиани, который изъявляет свое согласие. К сожалению, когда Вивиани поехал со мной в Россию, он, несмотря на все свои достоинства, произвел там плохое впечатление. Он хворал и показался угрюмым, капризным, невоспитанным; он сильно шокировал приближенных императора.
Бриан прислал ко мне Франклена Буйона; последний решительно высказывается против того, чтобы правительство и я придали официальный характер международной торговой конференции. Вопрос этот обсуждался сегодня в палате депутатов. Бедус, Мурье и некоторые другие депутаты порицали Шоме за то, что он дает этой конференции титул межпарламентской конференции. Бриан теперь находит, что я не должен выступать на этой конференции. А между тем вчера именно он просил меня выступить на ней.
Вторник, 25 апреля 1916 г.
На последнем заседании совета министров было решено, что я передам Вивиани и Тома при их отъезде в Россию письмо к царю. Сегодня я зачитал в совете министров составленный мною текст письма, и он был единогласно одобрен. Фрейсине заявил, что не следует изменять ни строчки в [441] моем наброске. Буржуа желает лишь, чтобы письмо носило личный характер, дабы русским министрам, а именно пацифистам и германофилам среди них, не стали известны те места, где говорится о потерях, понесенных Францией.
Рибо докладывает, что он с большим трудом добился финансового соглашения с Англией. Соглашение остается в таком виде в каком оно было зафиксировано во время пребывания Рибо в Лондоне. Но Английский банк, под давлением Мак-Кенна, ставит условием, чтобы до погашения открытых нам кредитов, другими словами, до заключения мира, Франция не требовала каких-либо кредитов на английском рынке. Рибо отказывается взять на себя столь определенное обязательство. Он пишет Мак-Кенна лишь то, что, если нам понадобятся новые кредиты, мы прежде всего войдем в соглашение с английским правительством. В сущности, дело в том, что Мак-Кенна, настроенный пацифистски, относится к этому соглашению очень отрицательно и желает сокращения военных расходов у союзников.
Совет министров очень встревожен проявляющейся в некоторых английских и русских кругах тенденцией затянуть войну и добиваться решения лишь в 1917 г. Рибо находит, что такое затягивание войны невозможно в финансовом отношении; Мальви считает, что оно будет неприемлемым для общественного мнения. В последнее время он особенно настаивает на этом, несомненно, под давлением Кайо и его друзей. «Bonnet rouge» сообщает, что Кайо поехал в Швейцарию и Италию. С какой целью?
Среда, 26 апреля 1916 г.
Вивиани и Тома беседуют со мной о своей поездке в Россию. Путь через Архангельск теперь закрыт льдами; министры попытаются вернуться этим путем, но теперь они едут через Берген. Вивиани берет с собой жену. Английское адмиралтейство предоставляет в их распоряжение быстроходный крейсер. Вивиани будет хранить при себе мое письмо к царю и уничтожит его в случае разрыва с Россией. Я советую Вивиани и Тома настаивать на вопросах о снаряжении, контингентах и Румынии.
Депутат Англес, мобилизованный в качестве летчика в укрепленном лагере Парижа, говорит мне, что его товарищи по [442] авиации все прекрасно несут свою службу и огорчаются тем, что на них смотрят, как на укрывающихся от фронта. Он указывает на опасность, которой они подвергаются во время ночных перелетов и воздушных разведок, причем эта опасность не приносит им никакой славы. Англес просит меня посетить как-нибудь его товарищей, и я обещаю ему это.
Доктор Булумье, Готье де Кланньи и Санбеф просят меня принять патронат над основанным ими национальным союзом раненых на войне. Я обещаю при условии согласия военного и морского министров.
Жоннар пришел ко мне сказать, что он согласен принять пост посланника в Афинах или даже временное назначение. Зато он хотел бы, чтобы в свое время его назначили губернатором Сирии.
Четверг, 27 апреля 1916 г.
Короткое заседание совета министров. Даются последние указания Вивиани и Альберу Тома.
Длинная дискуссия по поводу требования губернатора Люто открыть судебное преследование против епископа города Константины. Этот прелат, видимо, горячий и несдержанный, напечатал в «Semaine religieuse» резкие статьи, по недосмотру пропущенные цензурой. Эти статьи содержат преступные деяния, покрытые, однако, давностью. Но кроме того епископ произнес недавно в Бискре проповедь, в которой утверждал, что Франция несет кару за свою вину и заслужила эту войну. Впрочем, это сказано в туманных выражениях. Мальви стоит за судебное преследование, Бриан и Вивиани предпочитают оставить дело без последствий, тем более что революционеров не преследовали за гораздо более преступные речи. Совет министров присоединился к мнению Бриана и Вивиани.
Депутат Луи Марен и мэр города Нанси Симон были у меня с настоятельной просьбой прислать орудия 305– и 340-миллиметрового калибра, так как немцы строят новую площадку на более отдаленном расстоянии для новой бомбардировки города. Я обещал поговорить об этом с главнокомандующим. [443]
Пятница, 28 апреля 1916 г.
Утром заседание совета национальной обороны.
Я сообщаю генералу Жоффру о требовании мэра города Нанси и настаиваю на том, чтобы в отряд лотарингской армии были посланы орудия 305– и 340-миллиметрового калибра.
Я обратил также внимание главнокомандующего на грабежи, совершаемые солдатами в Вердене и остающиеся безнаказанными.
Затем обсуждался вопрос о контингентах. Тогда как военная комиссия сената считает, что число наших пленных намного превышает 141 тысячу, совет национальной обороны в отличие от этой преувеличенной пессимистичной оценки приходит к убеждению, что действительная цифра пленных намного менее 141 тысячи.
Специально вызванные генерал Грациани и полковник Жиро подтверждают это. Решено, что они основательнее изучат цифры, и мы получим исправленный вариант.
Во второй половине дня в Трокадеро состоялся концерт в пользу госпиталя маркизы де Сегюр и организации помощи артистам. Участвовали три больших оркестра: республиканской гвардии, итальянской королевской гвардии и английской гвардии. Я присутствовал с мадам Пуанкаре, Титтони в Берти. Горячие приветствия со стороны публики и огромной толпы, собравшейся на площади Трокадеро поглядеть на гвардию.
У меня был депутат от Вогез Верло. Он хлопочет по поводу одного прошения о помиловании.
Принял графа Остророга. Он хлопотал в министерстве иностранных дел о каком-либо назначении для себя, — не знаю, каком именно, но получил отказ. Боится, что он на плохом счету у министерства, и действительно, из «зеленых» явствует, что он состоит на жаловании у Греции. Он уезжает в Англию.
Клотц и Шарль Дюмон принесли мне отчет о своей поездке в Верден. Они тоже уверены, что открыли Америку. В разговоре высказываются против Рибо, упрекают его в недостатке энергии, так как он не взимает налогов во время войны. [444]
Суббота, 29 апреля 1916 г.
Сегодня не было заседания совета министров.
Поехал с мадам Пуанкаре осматривать лазарет автомобильного клуба на улице Габриель, дом № 4; он помещается в частном особняке, предоставленном для этой цели владельцем. Вручил военную медаль и военный крест самому младшему сыну доктора Вик из Сампиньи в присутствии родителей.
Пенлеве привел ко мне богатого грека Захарова, собственника газеты «Exelsior». Я благодарил его за его щедроты. Он много жертвует в пользу университета, а в Греции — в пользу Венизелоса и наших друзей.
Филипп Бюно-Варильа, продолжающий служить в чине майора, был у меня по поводу своего сына, которого немцы задерживают в качестве заложника, чтобы добиться от нас помилования майора Эклера, поджегшего Крейль. Я доказываю своему посетителю невозможность такой сделки и говорю, что немцы взяли так в заложники не одного из моих родственников — об этом я узнал вчера из одной расшифрованной нами телеграммы.
Пенлеве привел ко мне также Говелака, который снова говорит мне о желательности нашей пропаганды в Соединенных Штатах.
Мне нанес визит адмирал Кошпра, назначенный вице-председателем Высшего морского совета.
Кергезак устно подтверждает мне то, что писал в своей записке. Он считает, что генерал де Мондезир был бы неплох во главе нашей военной миссии в Бухаресте, но эта миссия должна опереться на предшествующую ей организацию экономической и финансовой связи; кроме того, не следует заявлять громогласно о прибытии французских офицеров и Бухарест, так как это побудит немцев в свою очередь послать своих офицеров.
Шарль Бенуа напоминает мне, что хотел бы участвовать во французской делегации на мирной конференции! [445]
Воскресенье, 30 апреля 1916 г.
Между пятью и шестью часами в Елисейском дворце состоялся прием членов международной торговой конференции. Буфет, открытый сад, прекрасная погода. Делегаты явились в большом числе: англичане, итальянцы, сербы, португальцы. Присутствуют также Титтони и Луццати. Они весьма удовлетворены резолюциями конференции и господствовавшим на ней согласием. Итальянцы важничают, они болтливы и надоедливы. Сербы выражают мне опасение, что Англия сохраняет тайную симпатию к болгарам.