Глава третья

Поездка на восточный фронт. — Взрыв на складе гранат в Курнев. — Посещение пострадавших. — Потопление «Прованса». — Разногласия между генералами. — Гальени болен и хочет подать в отставку. — Лес Корбо потерян и снова отбит нами. — Поездка в Лотарингию. — Визит сербского принца.

Среда, 1 марта 1916 г.

Вчера вечером выехал из Парижа с генералом Дюпаржем и полковником Пенелоном. В восемь часов утра прибыли в Неттанкур. В соседнем замке находится штаб-квартира генерала Эмбера, командующего аргоннской армией. Он говорит, что ожидает в ближайшем времени атаки немцев на его фронте. «Если, — говорит он, — немцы перейдут в наступление на северо-западе от Вердена, мы никак не сможем защитить Вокуа».

Из Неттанкура отправляюсь в Брабант-де-Руа и Ревиньи. В последнем находится автомобильный парк (грузовики), но сам Ревиньи представляет собой сплошную груду развалин. Оттуда еду к Вавенкур и проезжаю Бар-ле-Дюк. Еду не останавливаясь по Банковой улице мимо дома, в котором нашла приют моя злополучная обстановка из Сампиньи; она очень пострадала от бомбардировки, а теперь зорко охраняется нашей садовницей из Кло и нашей верной овчаркой Браво. В Вавенкуре я застал генерала Местра, командующего 21-м корпусом, а также 3-й стрелковый батальон, переходящий на другие квартиры. Генерал Местр объясняет мне, что его корпус еще не получил окончательного назначения от генерала Петена. Этот корпус должен будет сменить 20-й корпус, а пока лишь передвигается несколько на север. Производим у входа в деревню смотр 3-му батальону. Прекрасная выдержка. После окопов в Артуа 21-й корпус находился пятнадцать дней на отдыхе и совершенно оправился. Жители Вавенкура узнали меня и спешат меня приветствовать.

Из Вавенкура еду через Гаржевилль, Жаникур-су-Конде и Лиль-ан-Барруа в Вильнев-ан-Аргонн. Всюду, всюду войска. [365] Встречаем по дороге также много повозок с мебелью и всяким скарбом, бедных жителей с детьми, вынужденных покинуть свои жилища и уходить от неприятельского нашествия. Наскоро позавтракав в Вилье, едем далее в Суйи через Шармонтуа-ле-Руа и Шармонтуа-л'Аббе. И здесь тоже всюду войска. Проезжаем Санар, где я служил в лагерях вольноопределяющимся; проезжаем Триокур, подожженный немцами и большей частью разрушенный. Бросаю мимолетный взгляд на дорогой моему сердцу дом моего брата и невестки. Эвр — тоже одни развалины. В Нюбекуре наши солдаты собираются рубить прелестные сосны в «Repos de maman». Пусть бы рубили мои сосны в Курселль-о-Буа, это еще с полбеды, но эти! Снаряды отбили пьедестал у бюста моего деда; гранаты, взорвавшиеся перед дедовским домом, оставили от него только часть стен, которые вот-вот упадут. Затем другие развалины — Бюленвилль.

Варвары, варвары, что вы сделали из нашего бедного Мааса? И находятся еще сумасшедшие или негодяи, обвиняющие меня в том, что я хотел войны! Разве мог я не знать, какими опасностями грозит она моей бедной родине?

Четверг, 2 марта 1916 г.

В восемь часов вернулся в Париж. На улицах, как всегда, толпа. К счастью, эта ужасная кампания немцев не выводит из равновесия население Парижа.

Сообщаю в совете министров впечатления от своей поездки. Гальени своим сухим автоматическим тоном замечает, что генерала Петена слишком поздно назначили на место Герра. Я отвечаю, что еще совсем недавно Гальени пел дифирамбы Герру и хотел поручить ему командование армейской группой. Гальени не настаивает.

Бриан предлагает, чтобы правительство обратилось к войскам с поздравлениями. Гальени вынимает из своих папок набросок приказа, написанный на машинке и начинающийся словами: «Офицеры, унтер-офицеры и солдаты!» Итак, министр обращается непосредственно к армии через голову главнокомандующего. Я замечаю, что такого случая еще не бывало. Тогда совет министров постановляет, что военный министр [366] обратится к главнокомандующему и поручит ему передать войскам поздравления правительства, а не обратится сам как член правительства к офицерам, унтер-офицерам и солдатам. Гальени-министру трудно вылезти из шкуры военного.

Бриан говорит, что полковник Букабейль был послан военным министром в военную комиссию и что слова этого офицера способствовали пессимистическим кривотолкам. Я напоминаю, что имеется постановление не посылать офицеров в парламентские комиссии. Гальени принимает это возражение без ответа.

Совет министров встревожен моей информацией о Дуомоне и нервничает. Комб говорит, что на высоте войска, но не командование. Буржуа требует рапорта о военных операциях. Бриан считает целесообразным созвать совет национальной обороны. Напротив, Думерг заявляет с твердостью, что мы черним одного за другим всех наших вождей и играем на руку тем, которые желают мира во что бы то ни стало; по его словам, число таких людей все возрастает.

Адмирал Лаказ доказывает, что будет очень трудно и опасно перевозить сербскую армию из Корфу в Салоники морем. Решено, что Бриан потребует от греческого правительства прохода войск сухопутным путем. Они должны высадиться в Патрасе и затем отправиться по железной дороге из Патраса на мыс Суниум. Бриан свяжет этот вопрос с займом, которого требует Греция.

Гальени с согласия Бриана разрешил выход журнала «Les hommes du jour», запрещенного несколько недель назад цензурой. Причиной запрещения были иллюстрации, долженствовавшие возбуждать общественное мнение против войны. Самба утверждать, что этот журнал субсидируется Кайо.

Самый большой минус занятия Дуомона немцами заключается в том, что с этого форта открывается очень широкий горизонт; с него видны Монфукон и Римский лагерь, и это помогает исправлять стрельбу артиллерии.

Дюбо говорил с генералом Клержери. Последний уверен, что достаточно вмешательства Бриана, чтобы заставить Гальени произвести чистку аппарата своей канцелярии. Дюбо подтвердил мне слова Бриана, что на вчерашнем заседании [367] военной комиссии сената Думер выступал с чрезвычайной страстностью, Бриан резко ответил, что уйдет со своего поста, если ему и далее придется выслушивать подобные речи. Депутат от города Парижа Лебук, мобилизованный в чине подпоручика и прикомандированный к отряду Мондезира, приехал из Корфу. Он рассказывает, что Пашич и сам регент не желают, чтобы сербская армия участвовала в дальнейших боях. По их мнению, она должна служить для создания потомства и спасения сербской нации от исчезновения. Необходимы серьезные усилия, чтобы преодолеть их сопротивление.

Пятница, 3 марта 1916 г.

Тардье был у Сепира и заявил ему, что отказывается от назначения в Бухарест, на которое рассчитывал. Так как его батальон находится на отдыхе, Тардье предпочитает работать в военной комиссии. Он посетил Клемансо и смеясь спросил его: «Как вы поступите со своими жертвами?» — «Пуанкаре? — ответил Клемансо. — Я оставлю его президентом республики. Но председателем совета министров буду я».

Отвратительная погода. В полдень на улице темно, как ночью. Над садом навис густой туман.

Этот грустный день принес мне грустное известие о потере деревни Дуомон. Мы продолжаем отступать {153}.

Суббота, 4 марта 1916 г.

В совете министров Бриан слишком свободно, рискуя несоблюдением тайны, рассказывает о том, что сообщил вчера ему, а также мне Пенелон и что содержится в оставленных последним документах. Бриан приходит к заключению, что необходимо немедленно снять с командования де Лангль де Кари и отдать центральную армейскую группу Петену. Я замечаю, что, пожалуй, не совсем удобно снимать де Лангль де Кари в разгар сражения и что, во всяком случае, Петен, будучи занят под Верденом, не может немедленно перенять командование этой группой: это удалило бы его от верденской армии в самый разгар боя. Бриан признал силу этого аргумента и отвечает, что требует назначения Петена лишь после окончания сражения. [368]

Он увидится сегодня с генералом Жоффром и рассчитывает поговорить с ним об этом. Если бы не мои возражения, то несколько недель назад де Лангль де Кари был бы заменен Герром, которого все считали большим военным талантом; но с тех пор!..

Повторяя сказанное нам вчера Пенелоном, Бриан выражает опасение, что немцы атакуют Гран Куронне под Нанси, и правильно замечает, что Жоффр или Кастельно должны отправиться туда и проинспектировать укрепления этого района. Но если полезно побудить Жоффра предпринять без промедления эту новую проверку, то столь же опасно было распространяться об этом в совете министров. Министры без всякого злого умысла говорят потом об этом в своем кругу и с политическими деятелями, и малейшее слово их толкуется в самом мрачном смысле, парламентские комиссии приходят в волнение, в кулуарах парламента распространяются зловещие слухи, и паника налицо. Так, например, Буржуа рассказывает, что немецкое радио о взятии деревни Дуомон, будучи сообщено военной комиссии сената, немедленно вызвало большое волнение в сенате.

Кто сообщил его? Гальени заявляет, что он ежедневно передает немецкое радио председателям военных комиссий. Я настаиваю, чтобы это делалось вперед только в секретном порядке, и напоминаю, что сам Клемансо донес председателю совета министров, что в комиссии сената выбалтываются военные тайны!

Военная комиссия палаты депутатов обратилась к Гальени с письмом, в котором выражает свое единодушное требование отправить на поле битвы под Верденом делегацию для контроля за снабжением армии.

Вероятно, этот шаг вызван словами Букабейля перед комиссией, куда он был послан военным министром. Полковник сказал, что пополнение наших частей и снабжение войск сталкиваются с трудностями.

Гальени спрашивает совет министров, что ему ответить генералу Педойя. Я заметил, что никоим образом недопустимо посылать в разгар сражения комиссию, что генерал Петен, несомненно, будет протестовать против этого, что я сам при своей поездке должен был считаться с желаниями командования. [369]

Все становятся на мою сторону, но Гальени не высказывается ни за, ни против.

Самба настаивает, чтобы комиссии разрешено было отправиться в другое место, не в Верден, и проверить состояние наших позиций. Рибо говорит, что теперь не время ослаблять командование. Бриан слушает рассеянно и ничего не говорит. Несмотря на все мои усилия, не принимается никакого решения. Очевидно Бриан собирается говорить об этом с Жоффром.

Во время заседания до нас донесся грохот отдаленного сильного взрыва. Это взлетел на воздух склад гранат. Префектура полиции телефонирует, что имеется много жертв. Одно несчастье за другим...

После заседания Клемантель, Рибо и Мальви беседуют о Гальени и его окружении. Мальви заявляет, что окружение Гальени конспирирует против парламента и конституции. Гальени, говорит он, очень честолюбив, метит очень далеко. Необходимо, не теряя времени, назначить надежного военного губернатора Парижа.

Рибо и Клемантель находят, что следовало бы назначить Брюжера. Гальени говорил Мальви о генералах, которые распоряжаются в Лионе и Ренне. Клемантель думает, что Гальени и его окружение конспирируют скорее против правительства, они ставят себе целью в случае смуты в парламенте спасти страну с помощью военной диктатуры. Рибо разумно замечает, что все эти опасности исчезнут, если дела на фронте пойдут хорошо, а если они пойдут плохо, то необходима бдительность. «Во всяком случае, — говорю я, — согласно конституции вооруженной силой располагаю я, а я не предоставлю ее для государственного переворота». — «Да, — отвечает мне Рибо, — но могут начать с того, что употребят ее против вас...»

Посетил Фрейсине. Он не встает с постели, но лихорадки у него нет; голова его работает прекрасно. Его беспокоит поведение Гальени, он подробно расспрашивает меня о моей поездке в Верден я говорит, что я хорошо сделал, предприняв ее.

Поехал с Мальви в Сен-Дени. Взорвалось 300 тысяч гранат, и весь форт Курнев взлетел на воздух. Это несчастный случай; [370] по всей вероятности, при перестановке ящиков один из них упал на землю. Несколько соседних домов разрушено, силой взрыва отброшены на большое расстояние большие орудия. Убито 22 или 23 человека; их уже положили в гробы, и я поехал поклониться им в казарму зуавов, посетил также раненых, размещенных в гражданских больницах и военных госпиталях.

У меня был депутат от департамента Маас Рево и выразил мне благодарность за мою поездку в Верден.

Наш посланник в Цетинье Де Ларош-Верне рассказывает мне о своих мытарствах. Он не придает большого значения той информации, которую мне дали его телеграммы.

Депутат Гара, мобилизованный в качестве врача в салоникскую армию, говорит мне, что эта армия прекрасна, но не следует долго оставлять ее в бездействии: малярия и соблазны города представляют немалую опасность.

Жан Аннеси снова надоедает мне по поводу английского ордена, который, по его мнению, полагается ему.

Воскресенье, 5 марта 1916 г.

Мадам Пуанкаре едет в Сен-Дени, где раздает пособия пострадавшим при взрыве.

Дюбо сообщил мне содержание письма, полученного им из Салоников от зятя Саррайля. В письме говорится, что Саррайль отклоняет назначение Мишле в качестве начальника его штаба. Саррайль по-прежнему требует еще две французские дивизии, чтобы перейти в наступление.

Дюбо считает необходимым обязать Гальени развязаться со своим окружением. Впрочем, он полагается на генерала Клержери, состоящего при военном губернаторе Парижа. «Хотя, — говорит он, — Клержери служил под началом Гальени, он, не моргнув глазом, арестует Гальени, если последний пустится на какую-либо авантюру».

По словам Дюбо, на вчерашнем заседании комиссии сената Гальени был не в силах ответить на некоторые вопросы Ле-Гериссе по поводу тяжелой артиллерии. Дюбо думает, что его мучит гложущая его болезнь.

«L'Homme enchainé» конфискован. Судя по выдержке, перепечатанной в «Journal», статья Клемансо содержит новые [371] нападки на высшее командование. Кажется, газета запрещена на восемь дней. Я не получил никаких сведений ни от Бриана, ни от его канцелярии.

Понедельник, 6 марта 1916 г.

Принял Андре Тардье. Он снял военный мундир и носит только ленту к военному кресту, как Дюмениль, как все депутаты, которые, с честью прослужив на фронте, вернулись в палату. «Что ж, — говорю я, — вы отказались от назначения в Бухарест?» — «Да, я не люблю, чтобы меня кормили завтраками, как это делал Бриан; к тому же, размышляя здраво, я пришел к заключению, что не особенно приятно служить столь слабому правительству, как наше». — «Сильно сказано. Но ваши слова представляются мне тем более несправедливыми, что Бриан, натолкнувшись на сильную оппозицию против вашего назначения, не терял надежды преодолеть эту оппозицию». — «При желании он уже давно преодолел бы ее. Но так или иначе, я в настоящий момент предпочитаю работать в палате. Я слежу за заседаниями военной комиссии, это меня очень интересует: можно предупреждать ошибки, давать полезные советы. Палата гораздо лучше, чем думает правительство. Да, если бы правительство хотело направлять ее! Но оно не делает этого!» И он с чрезвычайным жаром обрушивается с нападками на правительство, а также на высшее командование.

«Но, — говорю я, — надеюсь, вы не принадлежите к числу тех, кто требуют замены главнокомандующего?» — «Нет, принадлежу». — «Замены его кем?» — «Этого я не знаю». — «Итак, вы хотите заменить вождя, обладающего в такой мере хладнокровием, уравновешенностью, спокойствием, и не знаете кем?» — «Они наделали столько ошибок!» — «Под Верденом, как вам известно, исправил положение генерал де Кастельно, получивший от Жоффра все полномочия». — «Да, но пользуется ли Кастельно авторитетом в главной квартире?» — «Конечно. Вот вам доказательство: Жоффр снабдил его всеми полномочиями!» — «Так, но в таком случае правительство должно было бы защищать высшее командование, поддерживать его, между тем как оно то и дело [372] критикует его в разговорах, и генерал Гальени взваливает на него всевозможные обвинения перед парламентскими комиссиями». И Тардье действительно приводит ряд примеров этой глухой кампании Гальени.

Дешанель пришел за новостями, как всегда, мрачный. Депутат от города Вердена Ноэль, настроенный более радужно, говорит мне, что знал о посредственном составе штаба Герра. Приехавший из Бара Девелль, который вчера показался Сенсору весьма удрученным, сегодня, как мне кажется, снова воспрял духом.

Пришло письмо от Бокановского по поводу потопления «Прованса». С согласия Бриана я отдаю это письмо в печать. Посылаю Бокановскому телеграмму с поздравлениями и пожеланиями.

Морской капитан Гранклеман, состоявший до войны при моей военной канцелярии, тяжело ранен под Верденом.

Вторник, 7 марта 1916 г.

Заседание совета министров. Атмосфера напряженная. Бриан вкратце докладывает о причине конфискации «L'Homme enchainé» о запрещении его на восемь дней. В конце концов, мне, пожалуй, самому придется добраться до подоплеки этой истории. По-видимому, Клемансо написал большую статью с резкими нападками на высшее командование и с данными о нашей тяжелой артиллерии, заимствованными из трудов военной комиссии сената. Газета «L'Oeuvre», перепечатавшая эту статью, несмотря на предупреждение цензуры, запрещена на пятнадцать дней. Итак, газета, перепечатавшая статью, наказана сильнее, чем автор статьи.

Бриан сообщает, что большинство военной комиссии сената аплодировало ему вчера, когда он выступил с решительным протестом против «умников», которые создают себе или хотят создать себе «клиентуру из генералов».

Гальени зачитывает своим небрежным тоном длинную записку о высшем командовании. Эта записка является настоящим обвинительным актом против Жоффра и главной квартиры, то замаскированным, то открытым, и изобилует предсказаниями, сделанными задним числом. Правда, в ней [373] содержится много правильных замечаний относительно того, что главная квартира присваивает себе не принадлежащие ей права и самовольно толкует уставы. Но эти замечания преподносятся в умышленно агрессивной форме. Кроме того, записка касается боев под Верденом, превозносит генерала де Кастельно, который все исправил, но намекает, что Кастельно принял свои решения без согласия главнокомандующего и чуть ли не против мнения этого последнего. В общем, записка должна дискредитировать Жоффра и заставить его подать в отставку.

Бриан тотчас же раскусил это и дал очень ясный, конкретный ответ: правительство всегда отстаивало свое право на ответственное руководство войной и фактически все его требования удовлетворялись главнокомандующим. Еще в минувшую субботу он, Бриан, добился от Жоффра разрешения на поездку делегатов военной комиссия палаты даже в Верденский округ (на мой взгляд, это вряд ли целесообразно в разгар сражения). По требованию правительства Жоффр сместил генерала Дюбуа с командования 6-й армией, согласился на организацию правительственного контроля на фронте, о чем был извещен парламент. Поскольку меморандум снова ставит этот вопрос, с тех пор не поднимавшийся, он как бы подвергает сомнению искренность объяснений, данных парламенту председателем совета министров. Таким образом, в меморандуме генерал Гальени оказывается в роли оппозиционера, а между тем гораздо проще и целесообразнее было бы, если бы военный министр каждый раз указывал совету министров на необходимые реформы в отношениях между правительством и главной квартирой.

Гальени своим мягким голосом прерывает Бриана и произносит загадочные слова: «Легко показать, что я не нахожусь в оппозиции к председателю совета министров. Я попрошу президента республики принять меня после заседания вместе с председателем совета министров». Мне нетрудно было догадаться, что Гальени имеет в виду подать в отставку, но я не реагировал на эти слова военного министра, словно не слышал их. Я энергично потребовал, чтобы меморандум, зачитанный Гальени, не предавался огласке. Все министры [374] поддержали меня, но Мальви заметил, что меморандум уже стал достоянием гласности и что журналисты уже обращались к нему вчера вечером по поводу него.

Гальени понял, куда метит Мальви, и ответил: «Ничего не понимаю. Я доверил меморандум очень надежному офицеру».

Я снова потребовал, чтобы меморандум остался в тайне, но спросил министров, не желают ли они лично получить его копию. Думерг отказался, заявив, что не желает навлечь на себя упреки в чреватом опасностью несоблюдении тайны. Самба попросил копию только для себя лично. Буржуа провел тонкое различие между той частью меморандума, в которой говорится о реформах в управлении, и той частью, в которой речь идет о высшем командовании и об операции под Верденом. Во всяком случае я просил Гальени передать мне меморандум, чтобы я мог ознакомиться с ним на досуге.

Адмирал Лаказ сообщает, что морская комиссия сената прислала в его министерство делегацию с просьбой выдать некоторые документы, касающиеся «истории войны». Совет министров того мнения, что до окончания враждебных действий не следует выдавать подобные документы — ни из военного министерства, ни из морского.

Как рассказывает адмирал Лаказ, в морское министерство явился «офицер запаса», посланный Мони, и заявил, что в делах министерства должно иметься письмо президента к тогдашнему морскому министру (Готье) по поводу «Гебена» и «Бреслау». Морское министерство приготовило перед объявлением войны телеграфный приказ стрелять в «Гебен» и «Бреслау», но я написал Готье и просил его выждать завтрашнего заседания совета министров, прежде чем отдавать приказ, который сделал бы Францию агрессором. Я заметил в совете министров, что если бы я не принял этой меры предосторожности, меня могли бы обвинить в том, что я подталкивал к войне. Все министры согласились со мной.

Я сказал также, что нахожу невозможным сообщать комиссии письмо президента республики к тому или иному министру, и совет министров со мной согласился. Но я просил адмирала Лаказа передать мне документы, чтобы я мог судить, следует ли тем не менее неофициально созвать членов морской комиссии. [375]

Затем произошел неприятный инцидент. Адмирал Лаказ докладывает, что адмирал Буэ де Лапейрер, достиг предельного по закону возраста, и встает вопрос, следует или не следует оставить его в виде исключения на службе как бывшего главнокомандующим во время войны и отличившегося в бою. По-видимому, адмирал не очень склонен к этой исключительной мере, но, так как он пострадал при Буэ де Лапейрере, он почти не высказывает своего собственного мнения и выражает готовность представить мне на подпись соответственный декрет. Некоторые министры — Пенлеве, Клемантель, Метен — замечают, что поблажка Лапейреру вызовет большое недовольство морской комиссии палаты. Тогда Бриан с жаром заступается за своего бывшего министра Лапейрера и заявляет, что с ним собираются поступить несправедливо. Этот незаслуженный упрек возмутил Лаказа; он бросил свой портфель на стол и воскликнул: «Господин председатель совета министров, прошу верить, что я не следую здесь каким-либо личным чувствам. Я выйду из министерства контр-адмиралом и, совершив свой долг, вернусь к себе домой. На днях я предложу вам произвести в вице-адмиралы контр-адмиралов, которые моложе меня. Я принял на себя обязанности министра и исполняю их со всем своим разумением. Но вы огорчили меня, заявив перед советом министров, что с моей стороны было бы некрасиво не оставить Лапейрера на службе. Я поступлю, как вы хотите, но по совести я не могу ничего сказать более по этому вопросу...» Бриан отвечает, что он сказал лишь: «С нашей стороны было бы некрасиво», т. е. со стороны правительства, но он не настаивает, он подчиняется, он воздает должное бескорыстию министра и т. д. В свою очередь я пытаюсь успокоить умы, но адмирал Лаказ, обычно столь спокойный и владеющий собой, совершенно расстроился и чуть ли не дрожит от волнения.

После заседания, в три четверти пятого, должна состояться в моем кабинете беседа между Гальени и Брианом.

Буржуа, Клемантель, Тома, Тьерри, Мальви и Пенлеве остаются после заседания и беседуют со мной. Они сурово осуждают поведение Гальени, полагают, что оно согласовано с Клемансо. Пенлеве и Мальви уверены, что Гальени действует [376] также заодно с Кастельно, окружение которого утверждает, что он спас положение вопреки Жоффру. Но впредь до получения более конкретной информации я не думаю, что Кастельно способен ввязаться в интригу. Все министры в один голос заявляют также, что Гальени не имеет права уходить в отставку, когда сражение в полном разгаре.

Плохие известия с левого берега Мааса. А между тем генерал Базелер уверял меня: «Мы ждем их и дадим им отпор, будьте спокойны!»

Навестил Гранклемана в санатории на улице Бизе. У него разодрало осколком правое плечо, но опасности нет. Он был ранен на наблюдательном посту, на котором я посетил генерала Жерара; снаряд разорвался через несколько минут после моего ухода. Гранклеман стремится опять на фронт, дежурящие у его постели жена и дочь стараются умерить его пыл.

В три четверти пятого явились Гальени и Бриан. Гальени тотчас взял слово: «Прежде чем перейти в главной теме, я должен протестовать против слов Бриана на сегодняшнем заседании, что я якобы становлюсь в оппозицию правительству. Вся моя жизнь опровергает такую оценку. Я всегда был честным солдатом. Когда я возвратился с Мадагаскара, я нашел в здании военного министерства Коппе, Деруледа, всю лигу патриотов. Они хотели увлечь меня бог знает во что. Я ответил: «Я сажусь в автомобиль своего начальника, министра колоний, и запрошу его приказаний». Несколько дней спустя Шарль Дюпюи, бывший тогда председателем совета министров, председательствовал на банкете в мою честь и вручил мне золотую медаль... Я всегда держался такой линии. Я никому не служу, не являюсь агентом ни Клемансо, ни Думера...» И он продолжал в том же духе, причем в его голосе слышались действительно искренние нотки. Я отвечаю ему, что Бриан просто сказал следующее: если бы меморандум был опубликован, он поставил бы военного министра в оппозицию правительству и был бы использован врагами кабинета. Бриан тоже настаивает на этом толковании. «Впрочем, — говорит Гальени, — вопрос этот имеет лишь ретроспективное значение, а хотел я сказать вот что». И он вынимает из внутреннего кармана своей куртки документ на бланке военного [377] министерства. «Это, — замечает он, — заключение трех врачей-специалистов. Они находят, что мне необходим совершенный покой от дел военного управления и министерства ввиду предстоящей мне операции предстательной железы. Они нашли у меня заражение мочевого канала. Мне несколько раз на день вставляют катетер. Я рке ничего не ем, питаюсь одним молоком. Я лишился сна и стал совершенно неработоспособным. Я не в состоянии даже перенести езду на автомобиле. По правде говоря, я не имею права оставаться в министерстве. Мне нужны по меньшей мере два месяца, чтобы подготовиться к операции, подвергнуться ей и восстановить свои силы после нее. Через два месяца распоряжайтесь мною по своему усмотрению, либо в министерстве, либо даже, если найдете нужным, на более активном посту».

Я указываю Гальени на те серьезные и опасные последствия, которые повлечет за собой его уход в самый разгар сражения, я взываю к его патриотизму. Бриан лишь слабо поддерживает меня. «Подождите несколько дней, — говорю я Гальени, — не вносите смуту в умы в то время, когда идут бои под Верденом. К тому же вы можете согласиться, чтобы во время вашей операции вас временно замещал в вашем министерстве один из членов кабинета...» По-видимому, он ничего не имеет против такой комбинации; менее нравится она Бриану. «Да, — говорит Гальени, — это возможно, решайте сами. Но вы легко можете заменить меня, даже не временно. У нас достаточно политических деятелей, а среди генералов есть Лиоте...»

Так или иначе он согласился не подавать в отставку до заседания совета министров в четверг. Однако он возвестил о ней своим сотрудникам в министерстве, и эта новость рке облетела Париж.

Гальени ушел, и Бриан, попыхивая папироской, шепнул мне на ухо злые, незаслуженные слова: «Это — пузырь, который мы приняли за фонарь». С явной поспешностью Бриан берется добиться согласия Лиоте; очень сомневаюсь, что ему удастся это. Все это, как видно, его забавляет.

Проходя через кабинет Сенсера, он смеясь сообщает ему свое словечко о пузыре и фонаре. [378]

Меня посетил мой бедный друг Рене Керане. Он потерял на войне двух сыновей и зятя; третий сын, призыва 1916 г., тоже отправляется теперь на фронт, и отец не желает, чтобы его ставили в менее опасное место. Я горячо обнимаю его и жму его руку.

Принимаю испанского посланника в Брюсселе маркиза де Виллалобар. На него возложена защита французских интересов в Бельгии, и он очень добросовестно исполняет эту задачу. Это безногий человек, у него два протеза, он ходит сгорбившись, но довольно свободно. Он рассказывает мне, что в последние месяцы немцы ведут себя далеко не так варварски, как прежде, особенно по отношению к французам, вызвавшим их восхищение и уважение.

Бюно-Варильа узнал в городе про отставку Гальени и пришел в восторг. Он настроен более радужно, чем когда-либо, восхищается Брианом, уверен, что силы Германии приходят к концу.

Адмирал Лаказ принес подлинник моего письма к Готье. При ближайшем рассмотрении оказалось, что дело было так: комиссия сената не запрашивала этого письма, напротив, чиновник министерства, найдя это письмо в делах, сказал: «Вот эти документы, очевидно, не подлежат сообщению».

Телеграмма морского министерства от 3 августа 1914 г. была составлена в следующих выражениях: «Тунон, морское министерство, адмиралу Курбе. Атакуйте каждый немецкий военный корабль. Подтвердите получение. Начальник морского генерального штаба, вице-адмирал Ж. Пиве». На этой телеграмме имеется надпись карандашом: «Не была отправлена. Смотри письмо президента республики».

А вот текст моего письма: «Дорогой министр. Я считаю, что по вопросу о Средиземном море вам надо выждать завтрашнего заседания совета министров. Преданный вам Р. Пуанкаре».

На этом письме неизвестной рукой сделана приписка карандашом: «Получено 3 августа, в 12 ч. 50 м. ночи в ответ на письмо министра от 3 августа, 12 ч. 15 м. ночи, в котором министр запрашивал, должен ли он отдать флоту приказ искать крейсеры «Гебен» и «Бреслау» и атаковать их» {154}. [379]

Среда, 8 марта 1916 г.

Жозеф Рейнах, который пишет для России книгу о войне, просит меня написать небольшое предисловие в честь русской армии; Извольский и Севастопуло просили его заручиться моим согласием. Я дам ответ, когда поговорю об этом с Брианом.

Рейнах, слышавший разговоры об отставке Гальени, советует назначить его преемником Лиоте. Он рассказывает, что на днях Клемансо дал следующее определение всякого главнокомандующего: «лакей министра».

Матис уверяет меня, что в палате Клемансо потерял всякое влияние. Кто знает? Потерянное может еще быть найдено.

У меня был мой друг Андре Галлей, мобилизованный в чине офицера и получивший теперь на несколько дней отпуск. Он счастлив, что служит поручиком в Речези у ворот Эльзаса, вместе с доктором Бюхером. Наши наступления в Эльзасе он находит весьма прискорбными: теперь почти все эльзасские деревни подвергаются бомбардировке.

Дюбо, который всегда посещает меня во время моих аудиенций, принес мне письмо генерала Мишле, в котором Клемансо называется невменяемым или преступником. Мишле пишет, что статьи Клемансо о Вердене ведут к упадочничеству. Дюбо — сторонник замены Гальени генералом Лиоте. По его словам, общественное мнение будет более всего удовлетворено таким выбором.

Фрейсине, все еще больной, передает мне через начальника своей канцелярии, что рекомендует на пост военного министра генерала Лиоте, постоянно или по крайней мере временно.

Но в половине восьмого Бриан телефонирует мне, что имя Лиоте встречает сильные возражения в палате. Мы отняли у немцев занятый ими было лес Корбо; его захват грозил нам обложением Вердена.

Четверг, 9 марта 1916 г.

За несколько минут до начала заседания ко мне в кабинет пришел Бриан. Закуривая папиросу, он говорит, что намерен сменить военного министра. Я отвечаю ему, что, по моему мнению, заменить Гальени могут из штатских только Фрейсине [380] или Барту, а из военных — только Лиоте, всякая другая комбинация будет слабой. Он выдвигает следующие возражения: Фрейсине стар, Барту не пользуется популярностью в палате, к Лиоте враждебно относятся радикалы и социалисты. Я советую ему принять решение по собственному усмотрению и не слишком уж много совещаться с политическими деятелями. Но он, кажется, не очень спешит. Он выдвигает следующую комбинацию: Жоффр — на посту военного министра и Кастельно — в качестве главнокомандующего. «Но, — замечаю я, — если даже предположить, что Жоффр согласится на это, ему будет трудно выступать перед комиссиями и особенно с трибуны парламента. Его будут вышучивать и высмеивать, унижая таким образом славу одного из великих людей Франции». Бриан признает правильность моего замечания, но не делает отсюда вывода.

В совете министров Бриан объявляет, что Гальени болен, но остается на своем посту впредь до дальнейшего решения.

В газетах сообщается, что вчера в военной комиссии сената единогласно было принято решение приветствовать Клемансо за его патриотизм, преданность делу и т. д. В совете министров Самба заявляет, якобы по сведениям из надежного источника, что это решение было принято потому, что Клемансо, раздраженный успехом и рукоплесканиями, доставшимися накануне Бриану, угрожал отказаться от своего поста.

Бриан доводит до сведения совета министров протокол, в котором Италия соглашается на отмену капитуляций в Марокко. Вместе с тем Италия сохраняет свои итальянские школы в Марокко и выгоды нашего трудового законодательства распространяются также на итальянских подданных. Согласно протоколу от 23 октября 1912 г., мы пользуемся теми же правами в Ливии.

У Бриана вошло в привычку уходить с заседания посреди прений — выкурить папироску в кабинете Сенсера. Он рассеян, невнимателен, и когда я прошу его высказать свое мнение по вопросу, по которому мы совещаемся уже минут десять, он спрашивает, о чем идет речь.

По словам полковника Бертула и Руссе, Жоффра обвиняют в том, что он хотел оставить Верден на произвол судьбы; при [381] этом уверяют, что в совете министров я выступал, в пользу этого. Итак, в то время как Мильеран обвиняет меня в том, что я не поддержал Жоффра, другие приписывают главнокомандующему злосчастные идеи и утверждают, что они встретили мое одобрение... Я ответил Бертула и Руссе, что я нарочно отправился в Верден, чтобы подчеркнуть важность сопротивления на этом участке. Если, говорю я, мысль покинуть Верден могла прийти в голову кому-нибудь из офицеров на месте, то она никогда не приходила генералу Жоффру, так как последний послал генерала де Кастельно в укрепленный район Вердена со всеми полномочиями. Тогда мои собеседники передают мне версию, что Кастельно якобы отправился в Верден против воли Жоффра. Ясно, что Бертула и Руссе подверглись в последнюю минуту влиянию лиц, входящих в окружение Гальени.

Жан Дюпюи, пришедший побеседовать со мной, говорит, что Клемансо потерял многих сторонников в сенате вследствие резкости своих выпадов. Это не мешает газете «Petit Parisien», a также «Temps» и другим газетам помещать резолюцию комиссии сената с приветствиями Клемансо.

Пятница, 10 марта 1916 г.

Совет национальной обороны. Газеты сообщают, что Гальени не участвует в заседании по болезни.

Генералы Жоффр и де Кастельно заявляют, что считают положение под Верденом благоприятным для нас.

Генерал Бапст лишен командования. Продолжается следствие над генералом де Бонневалем, и возможно, что он будет предан военному суду; впрочем, он сам этого требует.

Жоффр и Кастельно заявляют, что не думают, чтобы кто-либо когда-либо отдавал приказ об оставлении правого берега, во всяком случае Кастельно позаботился объявить, что правый берег должен остаться в наших руках. По словам Жоффра, части, участвовавшие в боях, затребовали 49 тысяч человек пополнений; в наших госпиталях находится 30 тысяч раненых, следовательно, число убитых и пропавших без вести составляет в общем 19 тысяч. Но я сомневаюсь в точности этих цифр.

Жоффр и Кастельно полагают, что потери немцев гораздо значительнее наших. [382]

После заседания совета национальной обороны я тщетно наседаю на Бриана, чтобы он остановился на чем-либо определенном в вопросе о военном министерстве. Он утверждает, что назначение Барту или Лиоте невозможно из-за отношения к ним парламента. Бриан вскользь упоминает о Тьерри, но я говорю ему, что ни для страны, ни для армии не будет понятно его назначение, да и сам Тьерри, вероятно, не примет его. Гальени запрашивал, какое решение принято нами, причем, кажется, в несколько недовольном и резком тоне.

Адмирал Лаказ представил мне на подпись декрет о производстве в вице-адмиралы. Несмотря на все настояния, мои и присутствовавших министров, он отказался оставить вакансию для себя или назначить себе заместителя. Таким образом, он из-за своего бескорыстия и добросовестности теряет свой ранг.

Суббота, 11 марта 1916 г.

Совет министров.

Отсутствуют Буржуа, который бережет свои силы, Фрейсине, больной, и Гальени, готовящийся к операции.

Бриан все еще не принял решения относительно военного министерства. Чем больше он медлит, тем труднее становится разрешение вопроса. Он забавляется тем, что сочиняет каламбуры по поводу Гальени. Последний, говорит он, явился в военное министерство со словами: «Veni, vidi, vessie» (пришел, увидел, пузырь).

Во второй половине дня франко-бельгийская манифестация в Сорбонне. По окончании ее Барту говорит мне: «Надеюсь, я достаточно опроверг легенду о примирении». В палате распространился слух о его примирении с Кайо, и все помыслы Барту при его выступлении были направлены на то, чтобы снять с себя это обвинение.

Принял лорда Нортклиффа, владельца «Times» и некоторых других английских газет. Тучный, лысый, толстощекий. Он жалуется на неповоротливость и непонятливость англичан и говорит, что Китченер совершенно потерял свой авторитет, — теперь всеми военными вопросами ведает Робертсон. [383]

Альбер Сарро, приехавший на три-четыре дня в отпуск, очень хвалит мне генерала Рока и сурово отзывается о Клемансо.

Воскресенье, 12 марта 1916 г.

Приехавший из Швейцарии мой старый товарищ по лицею Анри Каэн говорит мне, что некоторые швейцарские газеты, особенно «Journal de Genève», выступают против Клемансо и подчеркивают вред, приносимый его статьями, но Дешанель послал профессора Льежского университета Вильмотта в Швейцарию, с тем чтобы прекратить эту кампанию. Вильмотт сам рассказал об этом директору Швейцарского банка Кинферальту, который передал это Каэну. Итак, Дешанель работает на Клемансо. Кукушка и петух.

Понедельник, 13 марта 1916 г.

Вчера у Жоффра в Шантильи состоялось совещание представителей союзных генеральных штабов {155}. Сегодня Жоффр завтракал с ними на набережной д'Орсей. Он уезжает в Верден, где ожидают новых атак неприятеля, еще более ожесточенных.

Вчера вечером я выехал из Парижа с мадам Пуанкаре. Сегодня в девять часов утра остановились на последней станции перед Дюнкирхеном, чтобы избежать любопытства толпы и репортеров. На вокзале нас ожидал майор Жени, которые повез нас далее в Карбургский госпиталь, устроенный в охотничьем доме и в бараках на бельгийской территории, у самой границы. Здесь мы встретились с королем и королевой. Мы долго обходили палаты с ранеными бельгийскими солдатами. Один из бараков носит мое имя, другие называются бараками Николая II, Георга V и т. д. Мадам Пуанкаре привезла для всех солдат небольшие пакеты, обертки которых окрашены в бельгийские цвета, в пакетах — записные книжки, табак, трубки, шоколад. Королева узнает в лицо врачей, сестер, раненых.

После осмотра госпиталя я сажусь в автомобиль короля, мадам Пуанкаре — в автомобиль королевы, и мы отправляемся в Ла-Панн. Город наполнен праздношатающимися бельгийскими солдатами. Король показывает нам бани, души, [384] мастерские, устроенные полковником Ролленом и его женой, которым, очевидно, обещали наше посещение.

Затем мы поехали в небольшую виллу на пляже. Нам предоставили комнату, чтобы переодеться. Король пригласил на завтрак с нами генерала Эли Д'Уасселя и генерала де Рокероля. Королева подарила нам шесть фотографических снимков, сделанных ею во время ее последней поездки и подписанных ею. Генералу Дюпаржу она тоже дала шесть снимков. Король говорит мне, что Мильеран недавно приезжал к нему и завтракал в Ла-Панн.

Король снова жалуется мне на трудности «нашего ремесла»: «Когда я активен, меня упрекают в том, что я выхожу из своей роли и присваиваю себе права правительства. Когда я неактивен, меня упрекают в бездействии». Я говорю ему, что в Англии, Франции и Италии то же положение. Я нашел короля грустным. Королева менее подалась. Хрупкая и нервная, она обладает душой из стали.

После завтрака король вручил мне на пляже бельгийский военный крест и говорил мне много лестного о моем патриотическом влиянии во Франции и среди союзников. Улыбаясь он прибавил: «Это море очень красиво, но здесь слишком ветрено и мало цветов. Я предпочитаю сады, все Кобурги любят цветы».

Генерала Эли Д'Уасселя я нашел озабоченным битвой под Верденом. Он не придает большой веры предположениям, что немцы сделают попытку высадить десант в дюнах. Однако, говорит он, неприятельская высадка может произойти в Ньюпорте, под защитой немецких батарей. Но эта перспектива его не пугает.

Мы с мадам Пуанкаре объезжаем небольшой уголок Бельгии, уцелевший после немецкого нашествия. Приехали в Фурнес. Со времени моего последнего посещения он подвергся еще большим разрушениям. Этот прелестный город очень пострадал от бомбардировки, многие дома разрушены, окна в старой ратуше выбиты.

Посетили убежища в Викэм. Они устроены в бараках, в одних бараках помещается школа, в других — спальные залы, в третьих — столовые, больница, часовня. Здесь живут 400 детей [385] в возрасте от трех-четырех лет до тринадцати-четырнадцати. Это дети из фламандских деревень долины Изеры, занятых неприятелем или подвергающихся бомбардировке. Дети начинают уже говорить по-французски и поют «Марсельезу» и «Брабансону» по-французски, словно валлонские дети. Большой прогресс Один из учителей даже из Льежа. Старшие мальчики носят форму, присланную из Австралии, и очень гордятся ею.

Мадам Пуанкаре привезла четыреста различных игрушек, и по просьбе королевы сама раздает их, к великому восторгу детей. Погода великолепна, и детвора смеется, кричит, играет в нескольких километрах от фронта.

Мы провели два часа в этой идиллической обстановке, затем простились с королем и королевой и отправились к своему поезду в Эскельбек.

Мадам Пуанкаре привезла для принцессы Марии-Жозе красивые платиновые часики-браслет, но девочка находилась с братьями в Англии, и мадам Пуанкаре оставила для нее у королевы этот небольшой сувенир.

Ужинали и ночевали в поезде.

Вторник, 14 марта 1916 г.

После заседания совета министров Бриан шепнул мне: «Надо было бы, чтобы вы заехали к Гальени и попросили его подать в отставку». — «Я буду у него сегодня после обеда, и если он слишком болен, чтобы оставаться министром, я прозондирую его, но решить дело должны вы, если находите это необходимым».

После обеда я действительно отправился в Версаль. Гальени все еще очень нездоров и отдыхает в отеле Резервуаров. У него лихорадка, он страдает бессонницей, но врачи прекратили прежний режим и дают ему теперь мясную пищу; они готовят его к операции, которая состоится через две недели. Однако, хотя я указываю ему на неудобства, связанные со столь продолжительным заместительством, он ничего не говорит о своей отставке. Я сообщил Бриану по телефону о безрезультатности этого разговора. Бриан отвечает, что генерал Жоффр благоприятно относится к назначению военным министром генерала Рока. [386]

Принял генерала Джона и полковника Миньо, которые устраивают в Сен-Клу канадский лазарет. Затем — Мильвуа, который жалуется на генерала Дюмениля и на проволочки при выполнении заказа на пушку для окопов системы Арше. Принял также Жана Анесси, который, наконец, чувствует себя удовлетворенным или почти удовлетворенным.

Перед заседанием совета министров зашел ко мне Бриан. Он теперь склонен назначить военным министром генерала. Он говорил с Фрейсине, который, кажется, убедил его. Бриан называет Брюжера. Я сказал ему, что в сенате говорят о Роке; об этом Будано сообщил вчера Сенсеру. От себя я заметил, что лично я соглашусь на назначение того или другого и что, за исключением Фрейсине и Барту, как мне представляется, никто из штатских не пользуется в настоящее время достаточным авторитетом, чтобы занять пост военного министра.

На заседании совета министров Бриан снова ставит вопрос о военном министре и называет имена Брюжера и Рока. Он отстраняет кандидатуру Нуланса, предложенную Мальви и его друзьями, и говорит, что если остановятся не на военном, то предпочтет кого-либо из членов кабинета, например Пенлеве или Клемантеля. Министры, очевидно, более одобрительно относятся к назначению генерала. Имя Брюжера вызывает некоторые возражения, к назначению Рока министры относятся сочувственно. Я подчеркиваю, что вопрос не подлежит коллективному решению министров, что их просто держат в курсе дел для того, чтобы каждый из них мог высказать свое личное мнение. В конце концов Бриан решил зондировать генерала Рока. Тем временем он представал мне на подпись декрет, назначающий адмирала Лаказа временно исполняющим обязанности военного министра.

Думерг говорит, что Поль Камбон в составленном им протоколе придал временный характер англо-французскому соглашению о Камеруне, относительно которого Пико добился конкретных обещаний {156}.

Вернувшийся из Вердена Тома говорит, что, по мнению генералов Петена, Местра, Гийома и Базелера, положение остается сомнительным и серьезным. [387]

Рибо говорит, что Англия не выполнила ни одного из обещаний, данных ему Мак-Кенна {157}. Сити до сих пор противится допущению французских ценностей на лондонский рынок, коммерческие кредиты не открыты, и наш курс в Лондоне падает с каждым днем.

Бриан слушает все более рассеянно и отсутствует во время доброй части заседания: то он уходит курить к Сенсору, то мысли его витают где-то далеко.

Среда, 15 марта 1916 г.

Веснич представил мне заведующего сербской артиллерией полковника Стеревича и начальника его штаба. Я доказываю им, что необходимо как можно скорее отправить сербскую армию в Салоники.

Ноэль, Виктор Дюпре и др. представляют мне президиум Общества популярных лекций и рассказывают о работе общества со времени войны в Эльзасе и в казармах.

Хюг Ле-Ру, возвратившийся из Америки и Японии, рассказывает мне о своих путевых впечатлениях. Как всегда, очень словоохотливый, он утомляет потоком своей речи. Он говорил без перерыва в течение всей аудиенции, длившейся час, и потопил в бездне деталей, впрочем, преподнесенных им красиво, три или четыре главные мысли: 1) Вильсон и Америка эволюционируют в сторону участия в войне. 2) Япония не отправила войск в Европу, потому что Англия отказала ей в более благоприятном режиме для японских рабочих в своих колониях {158}. 3) Япония и Россия накануне сближения с целью раздела сфер влияния в Китае {159}. 4) Россия согласится на замену в китайском консорциуме Германии Соединенными Штатами {160}. 5) Друзья Хюга Ле-Ру уговаривают его выставить свою кандидатуру в Академию.

Находящийся в отпуске генерал Байу по-прежнему очень бодр. Наступление на Софию он считает трудным делом из-за вопроса о снабжении. Зато он считает франко-английские укрепления в Салониках неприступными и думает, что мы можем тревожить болгар до самой границы.

У меня был Бергсон. Член государственного совета Шардон подал ему мысль обратиться с открытым письмом к [388] Бальфуру и предложить ему франко-английский союз на двадцать — двадцать пять лет. Бергсон делится со мной своими законными сомнениями. Я признаюсь, что, на мой взгляд, этот обмен письмами не может привести ни к большому политическому результату, ни к катастрофе и что я лично не вижу никакого неудобства в такой переписке, если только Бальфур не вздумает в своем публичном ответе прочитать нотацию Грею и либеральной партии. Но, конечно, Бальфур не позволит себе такой бестактности.

Утром Бриан телефонирует мне, что запрошенный им генерал Рок предоставляет себя в распоряжение правительства. Бриан сказал мне также, что пошлет адмирала Лаказа в Версаль дать понять Гальени, что он должен подать в отставку, если здоровье его все в том же состоянии.

Я пригласил Лаказа, чтобы поставить его в известность о моем вчерашнем разговоре с Гальени. Он собирался поехать в Версаль, но через два часа вернулся ко мне с сообщением, что генералу сегодня очень плохо и врачи запретили ему принимать кого-либо. Адмирал может увидеться с ним лишь завтра.

Сенатор Морис Колен пригласил меня на благотворительный спектакль, который ставит в Комической опере (общество) Algériene. Я обещал подписаться, но не прийти.

Будано сообщает мне о яростных нападках Клемансо и Шарля Эмбера на Жоффра и главную квартиру.

Директор горного института Клейне принес мне письмо одного итальянца, который жертвует миллион на премии наиболее отличившимся военным летчикам.

Бриан намерен был издавать газету для ответа Клемансо, но теперь, как видно, уже не думает об этом.

Адмирал Лаказ говорит мне, что полковник Букабейль и майор Шарбоннель из канцелярии Гальени выразили желание, чтобы генерал был назначен министром без портфеля. Но Бриан, естественно, нашел это невозможным, раз состояние здоровья Гальени лишает последнего возможности присутствовать на заседаниях совета министров.

Во время заседания адмирал Лаказ поехал в Версаль. Он говорил с Гальени, и последний сказал ему, что пришлет сегодня свое прошение об отставке, причем сошлется в нем [389] на действительную причину — состояние своего здоровья. Гальени уверял адмирала в своей лояльности. Назначение Рока имеет, по его мнению, тот минус, что является признаком чрезмерной предупредительности по отношению к главной квартире.

Четверг, 16 марта 1916 г.

У меня был майор Ланглуа, который снова отправляется в Россию. Я советую ему дать понять императорскому правительству, что, кроме орудий 90-миллиметрового калибра, мы не можем послать ему артиллерии, советую осведомить генеральный штаб о колоссальном расходе снарядов, которого требуют наши наступления.

Самба и Фернан Давид привели ко мне гравера Коппье, и мы обсуждаем проект диплома для семейств, потерявших на войне сына, отца и т. д.

К Самба явился загадочный Кайо и жаловался на нападки на него в «Libre Parole» {161}. Он притворяется, что верит в бог весть какие страшные заговоры против него, а между тем уверяет, что решительно стоит за правительство. Его друг Аккамбре снова начал в палате свои выходки против временных месячных бюджетов и снова нападает также на высшее командование. Дешанель прервал заседание, и при возобновлении его палата, по предложению председателя, лишила Аккамбре слова. Социалисты голосовали против этого предложения. Да, нелегко поддерживать теперь порядок в умах.

Гальени написал Бриану безупречное прошение об отставке, в котором ссылается на свою болезнь. Бриан ответил ему восхвалением его заслуг, пожеланием выздоровления и неопределенным обещанием активного поста по выздоровлении. Ввиду прежних заслуг Гальени и уважительности мотивов его выхода в отставку я тоже счел долгом послать ему несколько любезных слов в Версаль. Он ответил мне письмом, в котором горячо благодарит меня.

В конце дня Бриан послал мне на подпись декрет о назначении генерала Рока. [390]

Пятница, 17 марта 1916 г.

Старый художник Гетс (Cuth), которому «Грейфик» поручил написать мой портрет, отнял у меня десять минут на скучное позирование.

Шарль Бенуа сообщает мне, что он по просьбе Жюля Камбона подчеркнул в хронике «Revue des Deux Mondes» выгоды нейтралитета Бельгии, но Картон де Виар заметил ему: «Вы несколько ошиблись. Бельгийское правительство нисколько не дорожит сохранением нейтралитета, у него совсем противоположная точка зрения».

Стег передает мне слова, сказанные вчера в сенате Клемансо, когда он узнал о назначении генерала Рока: «Он всегда, с самого начала войны, находился там, где нам больше всего не везло; но почему нам не везло там, где он находился?» А Шарль Эмбер, вернувшись из Вердена, заявлял в кулуарах: «У нас нехватка военных материалов. Увидите, в каком положении мы окажемся через месяц!»

Что означает эта кампания охаивания и «дефетизма» (пораженчества) ?

Генерал Рок, сообщение о назначении которого появилось в сегодняшнем «Officiel», нанес мне визит. Он говорит, что принял пост министра главным образом ради меня, подчеркивает, что не следует трогать главнокомандующего, но признает, что правительство должно обладать всей полнотой власти в вопросах административного порядка. «Надо, — говорит он, — защищать генерала Жоффра не только от его противников, но также от него самого и от его окружения. Я, — замечает он, — твердо намерен обсудить с ним в теснейшем контакте все вопросы, и в первую очередь вопрос о командовании армейскими группами и о командующих армиями».

Суббота, 18 марта 1916 г.

Фрейсине оправился от своей болезни и присутствует на заседании совета министров.

Первое выступление генерала Рока в совете министров производит хорошее впечатление: он говорит ясным и простым языком. [391]

Бриан сообщает, что Саррайль лично написал сербскому принцу-регенту и просил его отправить сербскую армию из Салоников в Санти-Каранта. Таким образом Саррайль действует здесь вразрез с правительством, и Фрейсине замечает: «Надо воспользоваться этим обстоятельством и отозвать его». Но откуда у Бриана эта информация? Он не говорит этого.

Воскресенье, 19 марта 1916 г.

Выехал вчера в четверть десятого вечера с Восточного вокзала и приехал сегодня в восемь часов утра во Фруар.

На вокзале меня ожидали командующий восточной группой генерал Дюбайль, командующий отрядом лотарингской армии генерал Депре и генерал Кордонье. Генералы Дюбайль и Депре извиняются, что не могут сопровождать меня; они объясняют мне в кабинете начальника станции по картам те работы, которые ведутся теперь на фронте для улучшения наших позиций. Отправляюсь далее с генералом Кордонье осмотреть положение на месте. Он командует группой из 74-й и 129-й дивизий. С самого начала войны я встречал его то в Коммерси, то в Бельфоре, а теперь нахожу его здесь. Это превосходный и умный офицер. Мы отправляемся на автомобиле через Дьелуар, Скарпин и Луази в Форе-де-Фак, где нас ожидает командир 74-й дивизии генерал де Лардемелль. По возвращении из Салоников он получил свое прежнее командование вопреки заключению генерала Саррайля. Я нашел его изменившимся, осунувшимся. На опушке леса мы сошли с автомобиля и направились по вырытому в земле ходу на холм, называющийся «сигнал Ксон». Подниматься пришлось долго; стояла чисто летняя жара. Пройдя полдороги, мы натолкнулись на источник; он был найден солдатами, распространяет кругом прохладу. С вершины «сигнала» открывается широкий вид вокруг на долину Понт-а-Муссон и на Буа-ле-Претр. Из Воэвры доносится ожесточенная канонада.

В окопах на «сигнале» нет убежищ. Мы лишь теперь начинаем рыть несколько убежищ, а между тем эта позиция была взята нами еще в феврале 1915 г. Невероятная небрежность! Генералы Кордонье и де Лардемелль, разумеется, сваливают вину на своих предшественников. [392]

Возвращаемся во Фруар через долину Мозеля, столь дорогую сердцу Авзония и Мориса Бареса. О моем приезде было объявлено солдатам, и они толпятся на нашем пути, проходящем через их расположение. Река нежится на солнце, там и сям ее бороздят дикие утки и водяные курочки.

Завтракаю в поезде с генералом Кордонье. Он рассказывает, что недавно его посетил в Коммерси Клемансо и между ними произошел следующий разговор. «Ваши офицеры, — сказал Клемансо, — не находятся в окопах». — «Нет, они всегда на местах». — «Я уверен в противном, и хочу сам убедиться в том, как они несут свою службу». — «Куда вы хотите пойти?» — «Как можно ближе к бошам». — «Хорошо, завтра я поведу вас туда».

На другой день генерал повел Клемансо на передовые позиции. Когда они подошли к командному посту полковника, последнего там не оказалось.

«Ага! Вот видите!» — злопыхательствует Клемансо. — «Но он дальше, в окопах». — «Меня не проведешь». — «Но вы сами увидите». Несколько дальше встречают полковника. «Ага! — говорит Клемансо, — ему достанется на орехи». — «Но так поступают все». — «Ладно, ладно!» Пришли в окопы, находящиеся перед самым неприятелем. Клемансо продолжает громко говорить и обращается с каким-то вопросом к солдату. «Да замолчишь ли ты, — отвечает ему солдат и дает ему тумака, — тебя услышат боши».

После завтрака отправляюсь с генералом Кордонье далее, проезжаем мимо Брюксьер-о-Дам, Лей-Сен-Кристоф, Брюксьер-о-Шен, Ла-Фин-Эгиль. Снова очутился в лесу Шампану, в котором был в прошлом году зимой, когда все было занесено снегом. Теперь рке появилась первая зелень, поют птицы.

Зашли на опушке леса в дом лесничего, часто подвергающийся обстрелу немецкой артиллерии. Отсюда я вижу развалины деревни Брион, где находятся наши передовые посты. Туда нельзя пройти днем за неимением траншейных ходов; теперь лишь начинают рыть такой ход. Опять то же разгильдяйство.

С другого конца леса я вижу деревню аннексированной Лотарингии; она занята немцами. Солдаты говорят мне, что [393] немцы показываются на деревенской улице самое большее два-три раза в месяц; они живут под землей, в погребах.

Наши передовые позиции плохо оборудованы. Проволочные заграждения находятся снаружи, перед лесом, а наши передовые окопы — на опушке. Неприятельская артиллерия может разрушить проволочные заграждения, и атакующая немецкая пехота тотчас ворвется в ваши траншеи первой линии. По распоряжению генералов Кордонье и де Лардемелля проволочные заграждения устанавливают теперь в самом лесу, а позади роют окопы.

Во Фруар я возвратился через Нанси. В городе опять прежнее оживление.

Понедельник, 20 марта 1916 г.

Переночевал в поезде на вокзале во Фруар.

В половине девятого утра за мной приехал генерал Ж. Б. Дюма, командующий группой из трех дивизий (180, 33 и 34-я), и мы поехали на автомобиле в Нанси. Проезжаем мимо Шампану, который все эти дни усиленно бомбардируется и на три четверти разрушен, затем мимо Эстервилля, тоже очень пострадавшего, и мимо Бломберского леса. Подъехали к большой, имеющей вид четырехугольника, ферме Сен-Жан, расположенной между Бламонским лесом и лесом де ла Гранд-Гутт. Немцы вчера усиленно обстреливали ее орудийным огнем, но сегодня здесь спокойно. Идем по длинному вырытому в земле ходу, который приводит нас к окопам первой линии напротив вокзала в Монсель.

Кругом тихо.

После нескольких часов пути лесом, в траншейных ходах и траншеях мы сели в наши автомобили у Эрбевилье, от которого тоже остались одни развалины, и поехали через Гаракур, Варанжевилль и Домбаль в Бленвилль, где меня ожидал мой поезд.

Домбаль был бомбардирован сегодня утром из дальнобойных орудий. Целью неприятеля был завод Сольвей, но снаряды попали только в один склад и разрушили один из близлежащих домов для рабочих. Есть убитые, в том числе двое детей. Через некоторое время я приехал туда, по возвращении [394] я уведомил об этом Тома, которому еще ничего не было известно. Завод Сольвей производит 80 процентов нашей продукции каустической соды для взрывчатых веществ. К счастью, у нас имеется достаточный запас на год.

Завтракаю в Бленвилле с генералами Депре, Дюма и де Лардемелем.

Генерал Дюма, кажется, считает возможным наступление через Шато-Сален. Генерал Депре гораздо менее оптимистично смотрит на это, он думает, что мы натолкнемся там на наводнения, устроенные немцами.

После завтрака отправился с генералом Морделлем на автомобиле через Люневилль и Баккара в Ран-л'Этап, подвергавшийся до сих пор ожесточенной бомбардировке. Оттуда поднялись в живописную долину реки Плен, в которую несколько лет назад я совершил экскурсию с мадам Пуанкаре. Теперь через эту долину проходит фронт, и Ран-сюр-Плен занят немцами.

Сворачиваем влево по красивой дороге Пьер-Персе. День выдался на славу, сочная зелень сосен радует глаз, на синем фоне неба отчетливо вырисовывается силуэт горы Пьер-Персе. Деревня кишит солдатами.

Дорога идет лесом, затем спускается в Бадонвилье. Подъезжая к последнему, мы слышим неистовую канонаду, а когда мы въезжаем в эту коммуну, перед нами, поднимая тучи черного дыма, взрываются снаряды и с треском рушатся дома.

Нам надо пересечь Бадонвилье, чтобы попасть в окопы первой линии. Удастся ли нам это? Едущие впереди нас Пенелон и майор Ноде останавливают свой автомобиль и сходят; мы следуем их примеру. Майор Ноде, из штаба отряда лотарингской армии, находит, что надо выждать несколько минут. Через отдушины погребов перед домами мы замечаем несколько солдат, женщин и детей. Одна женщина спокойнейшим образом чистит салат, дети то и дело высовывают головы, прислушиваются, смотрят. Над нашими головами пролетают снаряд за снарядом и падают в трехстах метрах слева от нас, на том месте, где немцы предполагают местонахождение наших батарей; но эти батареи находятся в тылу, под прикрытием, и отвечают интенсивной пальбой. [395]

В воздухе показывается наш аэроплан, и неприятельские орудия замедляют огонь из боязни быть обнаруженными. Мы садимся в автомобили, быстро проносимся через Бадон-вилье и выезжаем направо от него.

Проехав несколько сот метров, останавливаемся у деревянных хижин под соснами. Здесь стоят войска. Офицеры и солдаты обрадовались нам и приветствуют нас.

Полковник, командующий этим сектором, провожает нас к первым линиям, находящимся в сорока метрах от неприятельских окопов. Мы едем в глубокой тишине. Я наблюдаю в перископ неприятельские позиции. Там словно все заснуло.

На обратном пути сделали привал в «негритянской деревне». Полковник угощает нас чаем. Солдаты все вышли из своих шалашей и радостно обступили нас.

Снова проезжаем через Бадонвилье. Канонада прекратилась, мы едем мимо разрушенных домов. Возвращаемся не через Пьер-Персе, а через Пексонн, представляющий собой сплошную груду развалин. Однажды, рассказывает мне генерал, две девочки, оставшиеся здесь с родителями, хотели пройти в церковь. Генерал советовал им остаться в погребе, но они ответили ему с певучим лотарингским акцентом: «Разве мы блохи, что ли?.. «

Наступила ночь, когда мы вернулись в Баккара, где меня ожидал мой поезд.

На вокзале большая толпа штатских и солдат. Все настроены сочувственно. Приветственные возгласы.

Вторник, 21 марта 1916 г.

Совет министров. Я докладываю о своей поездке и своих наблюдениях и указываю генералу Року на необходимость форсировать работы по укреплению фронта.

Еще один прискорбный случай: в Маланкурском лесу 111-й полк бежал!

В два часа встречают на Лионском вокзале сербского принца Александра. Я приехал в закрытом автомобиле; на всем протяжении моего пути стояли толпы народа.

Принц молод, изящный шатен, хорошо изъясняется по-французски, носит на груди военную медаль и военный крест. [396]

Возвратившись в Елисейский дворец, принимаю нескольких эльзасцев, в том числе аббата Веттерле и Гельмера. Они просят, чтобы французское правительство не соглашалось на обмен взятых в плен жителей-французов на эльзас-лотарингцев, даже подозрительных. Я уверил их, что такого обмена не будет.

Визит генерала Кадорна. Живой, приятный, умный. После него у меня был полковник Бард, заведующий секретариатом Рока, тактичный, сдержанный.

Председатель <муниципального совета Парижа> Митуар приглашает меня в четверг в ратушу. Он выражает сожаление по поводу того, что я ездил сегодня на вокзал в закрытом автомобиле.

Вечером в малом зале первого этажа был дан ужин, на котором присутствовали принц Александр, Пашич, Бриан, Веснич, Иованович, полковник Иомишич, Лаказ, Жоффр, Рок, генерал Дюпарж и Сенсер.

Среда, 22 марта 1916 г.

Меня посетил граф де Каданья, на которого испанский король возложил попечение о французских военнопленных в Германии. Граф во Франции проездом в Берлин; он уверяет меня в своих благожелательных чувствах.

Адъютант короля Альфонса полковник Вехаг привез мне от короля платиновую булавку к галстуку, изображающую охотничий рог с цифрой 11 (11-й батальон). Трогательное внимание к бывшему капитану 11-го батальона альпийских стрелков.

Четверг, 23 марта 1916 г.

Заседание совета министров. Вивиани, сильно волнуясь, выступает с обвинениями против финансовой комиссии и де Сальва (не называя последнего по имени из-за его дяди Фрейсине). Ему всюду мерещатся интриги и вожделения политиков. Он жалуется также на палату депутатов, которая все еще затягивает решение вопроса о квартирной плате. По этому поводу Рибо говорит, что у него была делегация домовладельцев и грозила устроить кошачий концерт перед Елисейским дворцом, если будет снова продлен мораторий. [397]

На завтраке в сербском посольстве Дешанель сказал мне, что надеется уговорить палату разойтись на шестинедельные пасхальные каникулы.

Прием в ратуше.

Громадная толпа на всем пути. По просьбе Митуара я поехал в открытый коляске, для того чтобы толпа могла видеть принца. Много женщин в трауре, но всюду веселье и оптимизм. Несмолкаемые крики: «Да здравствует Сербия!», «Да здравствует Франция!» Немалая часть приветствий выпала на мою долю.

Состоящий при нашем посольстве в Афинах де Кастильон Сен-Виктор уверяет меня, что Гильмен занял видное положение и пользуется большим авторитетом у короля. Сен-Виктор думает, что, проявив твердость, мы можем легко добиться помощи Греции.

Луи Дрейфус говорит мне, что, если правительство использует «services intéressés», мы получим от Англии больше льгот в отношении фрахтов и уладим вопрос об итальянских банках (Торговый банк, Учетный банк). Я отослал его к Бриану и Клемантелю.

Пятница, 24 марта 1916 г.

Вчера в четверть десятого вечера выехал из Парижа с сербским принцем Александром; сегодня в половине восьмого утра прибыли в Сент-Менегульд. Я предоставил принцу свой знаменитый розовый вагон, наследство Феликса Фора, а сам остался в вагоне, построенном для меня компанией восточной железнодорожной сети.

В Сент-Менегульд нас ожидали генералы Жоффр и Эмбер. Мы поехали с ними во Флоран. По дороге сделали остановку в осмотрели бараки для войск в лесу, осмотрели также размещение войск в самом Флоране. Затем мы поднялись на холм, чтобы увидать оттуда Клан. Впрочем, этой частью нашей программы пришлось фактически пожертвовать, так как генерал Жоффр пожелал устроить в Комбле смотр 39-й дивизии.

Генерал Эмбер восхищен небольшим успехом, доставшимся вчера на его долю в Вокуа, где наши взяли в плен двадцать одного немца. Жалкая добыча! [398]

В Комбль поехали через Дарикур, Живри, Соммейль, Неттанкур, Брабант-ле-Руа, Лемон и Бар-ле-Дюк. В Соммейле, Брабанте и Лемоне я показываю принцу на опустошения, произведенные немцами. «Да, точно в таком виде я найду и свою Сербию», — говорит он.

В Бар-ле-Дюке мы поехали вверх по улице Веель до плато перед Комблем. 39-я дивизия выстроена под командованием своего начальника генерала Нуррисона, присутствует также генерал Балфурье, командир 20-го корпуса.

Дивизия, как и весь 20-й корпус, отличалась в боях под Дуомоном и понесла большие потери. Теперь она получила пополнение, выправка войск прекрасна. Мы обошли войска, затем они в великолепном строю прошли мимо нас церемониальным маршем. Я поздравил генерала Нуррисона и пригласил его, а также генерала Балфурье к себе на ужин в поезде.

После смотра поехал к своему поезду в Неттанкур, где наскоро позавтракал с генералами Жоффром и Эмбером.

На набережной я роздал военные медали и военные кресты служащим восточной железной дороги, которые под огнем неприятеля восстановили сообщение с Обревиллем.

Снова садимся в автомобили. Нас повезли в Суйи окружным путем через Бар-ле-Дюк, Рюмон и Роон. Этот длинный крюк сделан был с явной целью показать принцу громадные продовольственные транспорты, вереницы грузовиков, курсирующие по большому шоссе из Бар-ле-Дюка в Верден. Действительно, все функционируют очень исправно, но хорошая железная дорога была бы надежнее.

В Суйи мы застали генерала Петена в мэрии, где помещается его штаб. Насморк Петена прошел, но в глазах осталось нервное подергивание, признак некоторой усталости. Генерал объясняет нам, что рассчитывает спасти Верден; однако он предвидит также, что, возможно, придется кое-где отступить. Бетенкур и Маланкур находятся в опасном положении. Наши батареи не стреляют так далеко, и наша пехота остается там без поддержки артиллерии. Что касается Авокурского леса, то мы попытаемся отвоевать его опушку. С согласия генерала Жоффра, мы уже подготовили здесь наступление, но потом оказалось, что неприятельские позиции [399] недостаточно разрушены, и генерал Петен предпочел отсрочить эту операцию. Что касается правого берега, то, по мнению генерала, не исключена возможность, что немцы в конце концов завладеют фортом Во. В свою очередь генерал Петен намерен сделать попытку отнять у немцев форт Дуомон, но позднее. Но он не считает целесообразным наступление на севере или на востоке от Вердена; мы расширим мешок, но это не даст нам никакой стратегической или хотя бы тактической выгоды. По мнению генерала, если уже переходить в наступление на верденском фронте, то скорее в направлении на Варенн. Чтобы обеспечить согласованность действий в этой операции, командующий 3-й (аргоннской) армией генерал Эмбер был подчинен генералу Петену.

Покидая Суйи, мы констатируем уже значительный прорыв в своей программе. Ненастная погода, мартовские дожди, серое небо, горизонт заволокло тучами. Мы решаем первым делом отправиться в форт де-ла-Шом, чтобы по возможности получить общую картину сражения. Ради осторожности выходим из автомобилей и продолжаем свой путь в гору пешком. Генерал Жоффр, который сильно тучнеет, совсем запыхался, и принц не удержался и проронил замечание на этот счет. С наблюдательного пункта форта мы видим в тумане серебристую ленту Мааса, огонь наших батарей в Бельвилле и дым пожаров, зажженных в Вердене немецкими снарядами.

Идем обратно и просим отвезти нас к крепости. Строения ее большей частью разрушены; стены, гласисы, дворы испещрены пробоинами, пробитыми снарядами. Впрочем, остались еще подземелья и казематы. Из цитадели нас повезли в казармы. Сначала водители наших автомобилей хотели пересечь город, но улицы загромождены обломками домов, и нам пришлось повернуть обратно и поехать снаружи крепостных стен.

Около казармы Ла-Бево устроена новая закусочная для солдат.

Командующий 33-м корпусом генерал Мордан помещается <со своим штабом> в казарме. Генерал очень тверд и решителен, верит в успех. Его войска защищают сектор [400] Дуомон, Во и Данлу. Генерал говорит, что несет небольшие потери людьми, за исключением ночного времени, когда неприятель бомбардирует участок между Дуомоном и Данлу. Генерал не опасается за судьбу форта Во.

В сенях ко мне подошел Андре Тардье, который снова надел свой капитанский мундир. Он представился принцу, которого знает лично.

Из южной части Вердена поехали далее, в долину Мааса. Около Ансемона наши строят пешеходные мостки через долину. Без конца грузовики, многочисленные артиллерийские парки. Ансемон обильно «поливается» неприятельскими снарядами. На левом берегу, между Ансемоном и Суйи, наши солдаты роют окопы и устанавливают проволочные заграждения. Когда мы приехали в Суйи, было уже темно, седьмой час. Вопреки моему желанию в Рюмон был назначен на половину пятого смотр 2-й дивизии; его отложили по телефону сначала на пять часов, потом на половину шестого. Из Суйи пришлось по телефону отменить его.

Я спросил, где находится штаб генерала, командующего 2-й дивизией; мы хотели выразить генералу свое сожаление (по поводу несостоявшегося парада). В Суйи нам сказали, что он находится в Шомон-сюр-Эйр.

В Шомон-сюр-Эйр мы нашли штаб не 2-й дивизии, а другой дивизии, которой командует генерал де Линей. Пришлось поехать дальше — в Рон. Здесь мы нашли генерала, командующего 2-й дивизией. Он был очень разочарован и несколько раздосадован. Я просил его выразить в приказе войскам сожаление и выдать им добавочный паек. Наверное, солдаты мерзли, дожидаясь нас. Я заявил Пенелону, что этот парад должен быть последним в моих поездках; пусть генерал Жоффр обставляет свои поездки по своему вкусу, но когда я принимаю в них участие, я не желаю, чтобы отвлекали и утомляли войска.

Через Бар-ле-Дюк мы вернулись в Неттанкур. По дороге тянулась бесконечная вереница грузовиков, перевозящих сменяемые войска.

К поезду мы приехали лишь в четверть девятого. Нас ожидали здесь генералы Балфурье и Нуррисон. Командир [401] 2-й дивизии, которого я тоже пригласил, присоединился к нам несколько позднее. Ужинали в вагоне-ресторане. Принц Александр немного устал, и лицо его обветрено.

Суббота, 25 марта 1916 г.

Вернулись в Париж в восемь часов утра. На улицах нас встречала густая толпа народа. Я отвез принца в отель «Континенталь».

Так как Пенелон сказал мне, что очень хотел бы поехать со мной к королю Альберту, я предложил ему отправиться со мной во вторник вечером, после совещаний союзников. Он с радостью согласился.

В девять часов совет национальной обороны. Присутствуют: Фрейсине (очень активный, с очень ясным умом), Рибо (несколько угрюмый), Бриан, Буржуа, Думерг (оптимисты), Жоффр (тяжелый и неповоротливый), Кастельно (кусающий свои удила), Рок (внимательный и осторожный), Лаказ (очень подвижный и очень проницательный), Пенлеве (горячий и резкий), Тьерри (внимательный).

Бриан утверждает, что, по имеющимся у него достоверным сведениям, начальство предвидело прискорбное поведение 258-го полка в Авокуре, что в перехваченных письмах солдаты сообщали о своем намерении сдаться. Жоффр говорит, что эти факты ему неизвестны, но он распорядился открыть следствие по факту. Генерал Петен сказал нам вчера, что он знал о пагубном настроении полка, занимавшего позиции в Авокурском лесу, но не хотел сменить его, чтобы не давать премию трусости.

Жоффр начал дознание по делу генерала Бапста {162}, но не имеет еще сведений.

Фрейсине спрашивает, правда ли, что генерал Герр в январе требовал подкреплений людьми и материалом и что генерал Дюбайль оставил его без ответа? Фрейсине считает этот факт совершенно достоверным и спрашивает генерала Жоффра, было ли требование генерала Герра передано в главную квартиру. Жоффр отвечает, что он так не думает. Он наведет справки. Бриан сообщает, что он запросил принца Александра и Пашича относительно отправки сербских войск [402] в Салоники и что оба они дали свое согласие. Пашич выставил лишь следующие требования: 1) сербские войска будут использованы на западе, в направлении Монастыря; 2) престиж принца не пострадает; 3) сербская армия будет составлять единое целое.

Затем совет министров обсуждает некоторые персональные вопросы. Генерал Дюбайль, достигающий 16 апреля предельного по закону возраста, не сохранит за собой командования восточной армейской группой. Генерал Жоффр желал бы, чтобы правительство назначило его военным губернатором Парижа. Преемником генерала Дюбайля будет генерал Франше д'Эспере. Генерал Жерар назначается в 5-ю армию; генерал Мазель займет место генерала Рока; генерал Файоль окончательно назначается командующим 6-й армией. Генерал де Мод Гюи, имевший разговор с генералом де Кастельно, сказал, что, если его назначат корпусным командиром, он не может формально согласиться с этой мерой, являющейся для него понижением, но повинуется ей.

Продолжительная дискуссия по основным вопросам. Генерал Жоффр доказывает, что оборона Вердена, затянувшись, нанесет больший урон неприятелю, чем нам. По данным начальника 2-го бюро 2-й армии, у немцев уже теперь выбыло из строя 200 тысяч человек, у нас же только 65 тысяч. Жоффр официально оспаривает цифры военнопленных, приводимые в немецких оперативных сводках. Но в общем со стороны Жоффра это только голые утверждения, и я еще раз требую, чтобы нам были даны более точные подсчеты {163}.

Генерал конфиденциально добавляет, что через две недели англичане перейдут в наступление, чтобы несколько облегчить наше положение. Но это не то большое наступление, которое было решено в принципе на последней конференции в Шантильи.

Встает вопрос, сможет ли состояться это большое наступление в назначенный срок (вторая половина мая), несмотря на оборону Вердена?

Жоффр всячески пытается доказать возможность этого, но Кастельно своими жестами выражает сомнение и отрицание. В конце концов у него вырвалось несколько слов, [403] свидетельствующих о его неверии, и после заседания он действительно развивает мне эту точку зрения. По его мнению, мы не можем быть готовы в конце мая.

Жоффр утверждает, что выбрано место наступления, он даже называет его: наступление состоится целиком или, по крайней мере, частично на фронте 6-й армии. Он утверждает также, что уже закончены необходимые обследования; но что касается работ по укреплению местности, то они поневоле зависят от того, какие средства оставят в нашем распоряжении бои под Верденом.

Фрейсине и Думерг настаивают, что необходимо уже теперь назначить срок, к которому должны быть закончены эта работы. В противном случае, говорят они, эта работы никогда не будут закончены. Однако Фрейсине подчеркивает, что этот срок не обязательно будет также сроком наступления.

Я требую, чтобы генеральное наступление союзников не было начато прежде, чем мы будем в состоянии принять в нем значительное участие. В противном случае англичане будут утверждать, что они спасли Францию, победа будет победой англичан, мир будет английским миром. К тому же мы обладаем качествами для наступления, которых нет у наших союзников. Лучше отсрочить на некоторое время наступление, если это потребуется для пополнения наших контингентов.

Меня энергично поддержал адмирал Лаказ, и, в конце концов, все министры присоединились к моей точке зрения.

В результате было принято следующее решение:

1. Предварительные работы должны быть предприняты в срочном порядке и закончены на территории предполагаемого наступления к 1 июня; забота о приискании рабочих рук лежит на главнокомандующем и на военном министре.

2. Срок большого генерального наступления пока не устанавливается; мы примем участие в этом наступлении, и срок его будет зависеть от того, когда мы будем в состоянии принять в нем активное участие.

Я принял: Беттенкура Родригеца, который был португальским посланником до Шагаса и после него и теперь возвращается в Лиссабон; капитана Андерсона, первого по времени военного атташе при датском посольстве; моего бывшего [404] сотрудника генерала Бодемулена — его дивизия расформирована, и он ожидает теперь нового назначения; адмирала Бонна, который назначен теперь начальников морского генерального штаба на место адмирала де Жонкьера.

Воскресенье, 26 марта 1916 г.

Совет министров.

Бриан докладывает, что конференция союзных министров состоится завтра и в следующие дни, но он не указывает никакой программы, и боюсь, что ее нет у конференции {164}. После заседания Тома, вернувшийся из Англии, говорит мне, что английские министры жалуются на эту неопределенность. Они думают, что их пригласили просто на пустую демонстрацию. Действительно, Бриан, который однажды публично объявил себя реалистом, не очень конкретно подходит к делу.

Генерал Рок сообщает, что Думер и Жаннаней ездили в Бельфор и, вернувшись, представили в комиссию сената заключение, что эта крепость оставлена без защиты. Как видно, они все еще не поняли смысла преобразования крепостей в укрепленные районы.

Дискуссия относительно квартирной платы и законопроекта о военных судах.

Понедельник, 27 марта 1916 г.

Сегодня утром и после обеда на набережной д'Орсей состоялись заседания конференции союзников. По моей просьбе Бриан обещал держать меня в курсе совещаний, но за весь день он не сделал этого. Я был бы совершенно не в курсе того, что там делалось и говорилось, если бы меня не посетили Рибо, который принимал участие на завтраке, данном в честь членов конференции на набережной д'Орсей, а также Саландра и Соннино.

Рибо пришел поговорить со мной о тревожащих его вопросах по финансовому ведомству. Он хотел бы иметь возможность более существенного контроля над заказами нашего военного министерства за границей, так как они все более и более ухудшают наш курс. Он убежден, что много денег тратится зря. Англичанам он твердо заявил, что они должны оказывать нам более действенную поддержку. [405]

Но мне кажется, что цель прихода Рибо была иная: он хотел поделиться со мной теми опасениями, которые все больше внушает ему бездействие высшего командования. Он находит, что Жоффр переутомлен. Если Петен будет до конца иметь успех в Вердене, то, по мнению Рибо, лучше назначить его главнокомандующим, а «Жоффра забальзамировать с цветами».

Титтони представил мне Саландру и Соннино. У первого круглое, улыбающееся лицо, у второго живые глаза за стеклами очков. После обычных приветствий я спросил их, удовлетворены ли они работой конференции. Они говорят, что, по всей вероятности, эти работы закончатся завтра утром. Назначены подкомиссии, которые представят свои доклады. По вопросам военного характера приходится лишь утверждать заключения генеральных штабов. В вопросах тоннажа и распределения снаряжения Италия, по словам моих собеседников, нуждается в поддержке. Так как Саландра и Соннино ни словом не обмолвились относительно объявления Италией войны Германии, я деликатно пытаюсь дать им понять, что Австрию можно победить, только победив Германию, и что последняя является главным врагом Италии, так же как России и Франции. Титтони делает вид, что разделяет мою точку зрения. Саландра и Соннино с трудом соглашаются с ней.

Принц Александр выразил полковнику Фурнье желание поехать вместе со мной к бельгийскому королю, и я предложил ему совершить эту поездку за время с вечера вторника до утра четверга. Пенелон взялся уведомить об этом полковника Жени и запросить согласие короля. Король сначала ответил — с удовольствием. Но потом он сказал, что по семейным обстоятельствам не может принять принца в среду, что же касается меня, то я всегда буду желанным гостем... В чем заключается истинная причина этой перемены ? Не сказался ли здесь Кобург, который — у меня не раз было такое впечатление — не желает быть слишком предупредительным по отношению к Сербии? Или здесь имеется какая-то другая причина? Мы, конечно, узнаем ее от полковника Жени. Тем временем я должен был предупредить принца через Уильяма Мартена, что король в среду занят. [406]

Вторник, 28 марта 1916 г.

В девять часов утра Бриан пришел ко мне в кабинет выкурить папироску и вкратце рассказать мне о ходе работ конференции Он сияет. Хотя у конференции нет программы, он уверяет, что она явит всенародно пример единства и солидарности. Он признается, что особенно доволен, потому что конференция «произведет хорошее впечатление во всем мире и во Франции».

С равнодушно ироничным видом он указывает мне на сегодняшнюю статью Клемансо, из которой он выбросил два места: одно, в котором разносится Италия, и другое, в котором Клемансо заявляет: чтобы вознаградить Баррера, Пуанкаре переведет его из Рима в другое место...

Завтрак в большом парадном зале Елисейского дворца. Мадам Пуанкаре чувствует себя еще нездоровой и не присутствует на завтраке. Против меня сидит Бриан. Присутствуют все члены конференции: Асквит, Броквилль, Саландра, Бергене, Грей, Соннино Китченер, Ллойд-Джордж, генерал Кадорна, Пашич.

По правую руку от меня сидит Броквилль (в порядке букв алфавита, по названиям стран), по левую — Асквит. По правую руку Бриана — Саландра, по левую — Извольский.

Необычайное зрелище представляет это собрание русских, англичан, итальянцев, сербов, японцев, португальцев, бельгийцев. Кроме того, присутствуют: Лейг, Пейтраль, Жан Дюпюи, Барту, Клотц, Рауль Перэ, Педойя, Пишон, Круппи, Девилль, де Сальв и др.

Жоффр, Кастельно, Грациани.

Я спросил Броквилля, может ли он мне частным образом сказать, почему король отказался от визита сербского принца. «Я не знаю причины, — ответил Броквилль, — но догадываюсь о ней. Когда бельгийское правительство сочло нужным наградить принца военным крестом, король не дал на это своего согласия, и я понял, что он возлагает на нынешнюю династию вину в убийстве короля Александра».

Асквит в очень лестных выражениях говорит мне о Самба и Тома. Броквилль говорит, что Бриан председательствовал на конференции с большим тактом и умом. Асквит, который уезжает отсюда в Италию, не скрывает от меня, что [407] он не надеется убедить итальянское правительство вступить в войну с Германией.

После завтрака я беседовал с Саландра. Он убежденно говорил о стремлении Германии к господству, но ни слова не проронил об исполнении Италией своих обязательств.

Саландра, тучный, со жгучими черными глазами и темно-бурым цветом лица, похож на продавца нуги в Тунисе.

Асквит, тучный, лысый, похож на пономаря или на провинциального нотариуса.

Пашич весь оброс бородой.

Броквилль, смуглый, элегантный, со светскими манерами, всегда веселый, словно его страна уже освобождена.

Когда все разъехались, Бриан снова говорит мне, что доволен достигнутыми результатами.

В отдельных разговорах, которые велись с англичанами, последние, вопреки Китченеру, отказались от намерения отозвать войска из Салоников. Кроме того, они сообщали, что Испания зондировала их относительно Танжера, но они ответили, что этот вопрос интересует главным образом Францию, что мы не можем уступить Танжер без компенсации и что нежелательно поднимать этот вопрос во время войны.

Согласно предложениям генеральных штабов было принято решение о единстве действия на всех фронтах. Асквит сказал Бриану: «Мы согласны, что руководство должно принадлежать Франции».

Был принят принцип согласованности действий в экономической войне; будет создан постоянный орган в Париже. В принципе принята также экономическая антанта на первое время после войны.

Эти решения зафиксированы в простых и конкретных формулировках. Тома сделал превосходный доклад о распределении материала и снаряжения. В Лондоне будет создан орган по распределению тоннажа.

Марсель Прево выражает мне пожелание, чтобы генерал Клержери остался и при новом военном губернаторе Парижа. Он сообщает мне о кандидатуре Жозефа Рейнаха в Академию; лично он, Прево, за кандидатуры Бедье, Болейва, Барту и противник кандидатур Бертрана и Шаню. [408]

Среда, 29 марта 1916 г.

Утром получены очень хорошие известия из Суйи.

Вечером узнал из немецкой оперативной сводки, что кое-что приходится из них убавить. Если мы продвинулись вперед в Авокурском лесу, то зато мы были застигнуты врасплох к северу от деревни Маланкур, одно из наших укреплений было окружено неприятелем и взято им; немцы взяли около 500 пленных.

Опять пленные, каждый раз пленные... Неужели некоторые воинские части падают духом? Я констатирую прискорбные симптомы, получаю также письма, внушающие тревогу.

Бриан повез министров союзных стран в ратушу в открытых автомобилях, но, по словам Уильяма Мартена, газеты сильно преувеличили энтузиазм толпы. При проезде итальянцев даже ощущался некоторый холодок. Никакого сравнения с тем приемом, который был оказан сербскому принцу.

Фрейсине нанес мне продолжительный визит. Он обижен тем, что не участвовал в конференции, тогда как Буржуа присутствовал на ней. Я предвидел это и сказал об этом вчера Бриану; он ответил мне, что Буржуа ездил в Италию. Но Фрейсине подчеркивает, что это устранение умаляет его авторитет в правительстве перед главнокомандующим.

Фрейсине говорит, что, по полученным им надежным сведениям, Болгария согласна отпасть от Германии и даже заменить Фердинанда наследным принцем Борисом, если мы гарантируем ей некоторые территориальные выгоды.

Четверг, 30 марта 1916 г.

«Гнусный слух» распространяется. Простой человек из народа, рабочий стеклодувного завода, бежавший из Понт-а-Муссон в Гонесс, говорит мне, что в этой коммуне на меня возлагают ответственность за войну и что кумушки взяли в переплет одну женщину, приветствовавшую меня в день передачи войскам знамен на поле близ Гонесс.

Совет министров.

Рибо докладывает о финансовом положении. В согласии с Рибо я требую, чтобы на чиновников министерства финансов [409] был возложен контроль над расходами ведомства снаряжения и интендантского ведомства. В настоящее время мы лишены возможности знать наперед, какие суммы нам придется выплачивать в определенные сроки, у нас нет никакой «книги для записи сроков платежей». Мое предложение принято.

Англия обещала нам допустить наши облигации на лондонский рынок и открыть нам коммерческие кредиты, однако она не торопится удовлетворить нас по этим двум пунктам. Наши облигации продаются в Лондоне на несколько пунктов ниже эмиссионного курса, тогда как английский заем котируется выше своего эмиссионного курса. Англия предпочитает избегать этой нежелательной конкуренции. В этих обстоятельствах Рибо и Паллен выработали совместно с директором Английского банка следующую комбинацию: Английский банк открывает кредит Французскому банку и в свою очередь получает от последнего ссуду золотом, подлежащую возврату через два года после прекращения военных действий. Рибо добивается открытия кредита в 4 миллиарда, причем наша ссуда золотом не должна превышать 1 миллиарда. Английский банк согласен на 1 миллиард золотом, выплачиваемый в рассрочку по мере надобности, но предлагает кредит только в 3 миллиарда. Пока дело не сдвинулось с этой мертвой точки. Совет министров уполномочивает Рибо продолжать переговоры и настаивать по мере возможности на открытии кредита в 4 миллиарда. К тому же Английский банк требует от нас уплаты шести процентов, т. е. на два процента больше учетной ставки в Англии. Тяжелые союзники!

Мелин докладывает о положении сельского хозяйства: оно все больше ощущает недостаток в рабочих руках. В настоящий момент Мелин проводит в палате проект использования невозделанных земель силами коммунальных властей или коллективов жителей. По этому поводу внесено множество поправок, некоторые из них требуют отпусков и отсрочек для военнообязанных, а также мобилизации для полевых работ мужчин рождения 1888 г., которые недавно были частично призваны под знамена, причем в скором времени предстоит мобилизация на фронт всей этой группы. Авторы поправок требуют, чтобы эта возрастная группа была использована для засева полей. [410]

Для устранения этих поправок Мелину нужно иметь возможность объявить в палате, что в дальнейшем немецкие военнопленные будут в более широких размерах привлекаться к полевым работам. Военный министр обещает дать возможно большее число пленных.

Генерал Монури решил по состоянию здоровья уйти с поста военного губернатора Парижа. Увы, он совсем ослеп.

На его место назначен генерал Дюбайль. Преемником генерала Дюбайля назначен генерал Франше д'Эспере. Генерал Мазель, заменивший Рока во главе 1-й армии, получает командование 5-й армией вместо Франше д'Эспере. Генерал Жерар будет командовать 1-й армией. Генерал де Лангль де Кари смещен: как и Дюбайль, он достиг предельного по закону возраста. Центральная армейская группа, которой он командовал, оставлена временно за главной квартирой. Командование ею будет впоследствии поручено генералу Петену.

Генерал Мазель явился выразить мне свою благодарность: он очень доволен своим назначением.

Депутат от Кохинхины Утрей с тревогой говорит мне о примененном насилии и допущенных ошибках при наборе рекрутов из аннамитов.

Поцци просит меня о назначении его на место умершего на днях доктора Лаббе.

Пятница, 31 марта 1916 г.

Мильвуа и Менар снова пространно говорят со мной, один — о пушке Арше, другой — о щите Дегр. Они жалуются на медлительность в размещении заказов.

Сенатор Жерве пытался добиться от меня каких-либо сведений. Я держал себя сдержанно, так как его подозревают в несоблюдении тайны. Пришлось говорить ему, и он отплатил мне бесконечной болтовней.

Главный школьный инспектор Говелак рассказывает мне, что комиссия по иностранным делам и Франклен Буйон предложили ему организовать пропаганду в Соединенных Штатах. Я заметил ему, что как чиновник министерства народного просвещения он скорее должен был бы связаться с [411] министерством иностранных дел, но он говорит, что Бюро печати, организованное Брианом и Бертело, работает плохо.

Депутат от Луары и Шеры Грожан говорит мне, что Клемансо потерял всякий авторитет у республиканцев его округа.

Председатель Общества драматургов Ромен Коолис и Поль Феррье пригласили меня на имеющее быть 3 мая торжественное заседание, посвященное памяти членов общества, погибших за родину. Я, разумеется, обещал прийти.

Сегодняшняя статья Клемансо тоже изъята цензурой. Содержание статьи мне неизвестно.