Верден. 1916 год

Глава первая

Печальный новый год. — Бомбардировка Нанси. — Русские впечатления. — Поездка в Нанси. — Поездка на фронт 10-й армии и в Аррас. — Эвакуация Галлиполи. — Сербское правительство в Бриндизи. — Визит полковника Хоуза. — Французские министры в Лондоне. — Поездка в Сатори. — Сербы в Корфу. — Поездка в Эльзас с председателями сената и палаты депутатов Дюбо и Дешанелем. — Черногорский король во Франции. — Цеппелин над Парижем.

Суббота, 1 января 1916 г.

Унылое, пасмурное утро. Проснулся с тяжелым чувством, и мысли мои почему-то унеслись к далеким дням моего детства.

Пожарная команда Бар-ле-Дюка устраивала в утро нового года серенады-концерты под окнами важнейших чиновников города. Мой отец был главным инженером-строителем, и они долго играли перед нашим домом. Под звуки этой знакомой музыки я встречал каждый новый год. Война 1870 г. и немецкая оккупация прекратили на время этот идиллический обычай. Другая война, еще более продолжительная, еще более жестокая, снова прервала новогодний этикет в Елисейском дворце, да и не только здесь. Я принимаю министров и президиумы обеих палат уже не во фраке, а в сюртуке, без всякого церемониала, затем отправляюсь в Люксембургский дворец и в Бурбонский дворец. Обменялись речами; в них отсутствует если не вера в будущее, то во всяком случае радость, и каждый из нас спешит вернуться к своему одиночеству, к своей работе.

Что несет нам этот новый год, начинающийся в обстановке столь удручающей неизвестности? В первых числах декабря представители союзных армий собрались в Шантильи [295] под председательством Жоффра. Они обсуждали меры взаимной помощи в случае наступления немцев и решили даже предпринять целый ряд совместных согласованных наступательных действий, чтобы таким образом пытаться предотвратить наступление неприятеля. Удастся ли нам избежать массированной атаки немцев? Или же немцы будут стараться опередить нас? В таком случае, на какой пункт будут направлены их усилия? По некоторым признакам неприятель угрожает в настоящий момент с одной стороны Аргоннам, с другой — Нанси.

Но возможно, что это только диверсии или маневры, призванные ввести нас в заблуждение? По некоторым данным нашей разведки, предметом атаки неприятеля будет Верден {136}. Неудивительно, что немцы стремятся подействовать на общественное мнение взятием знаменитой крепости, запирающей для них ворота Парижа. У меня предчувствие, что сражение произойдет именно здесь. Но возможно, что во мне говорит чувство опасения за своих земляков по Маасскому департаменту и мутит мой рассудок. Я решаю при первой возможности отправиться в укрепленный район Вердена и на месте ознакомиться с положением.

Я сообщил об этом своем намерении правительству, оно одобряет его. Уведомил о нем через офицеров связи также генерала Жоффра. Он выразил желание, чтобы я отсрочил свою поездку и позволил ему сопровождать меня. Я охотно обещал ему взять его с собой. Но министры, и особенно Марсель Самба, протестуют против требования Жоффра. Президент республики, говорят они, имеет безусловное право совершать поездки во все места фронта, если действует в согласии с правительством, но недопустимо, чтобы он должен был советоваться с главнокомандующим. С конституционной точки зрения, ничего нельзя возразить против такого взгляда. Нежелание Жоффра вполне естественно, да и мне самому важно, чтобы я мог на месте в Вердене обращаться к нему с серьезными и не терпящими отлагательства вопросами.

Получил мрачный меморандум товарища председателя военной комиссии сената Будано; последний написал его в Па-де-Кале, который он представляет в сенате. Окопы в этом [296] районе, утверждает Будано, находятся в очень плохом состоянии, запас зимних вещей недостаточен, дух солдат падает. Будано боится упадка духа солдат и предвидит возможность бунтов в близком будущем; он жалуется, что большинство генералов не уделяет достаточно внимания солдатской массе. Я ответил Будано, что в скором времени поеду лично ознакомиться с положением. А тем временем я передал его меморандум Гальени и прошу последнего информировать меня.

Командующий укрепленным районом Вердена генерал Герр, которому известна переписка между военным министром и Жоффром по поводу тревожных сведений, привезенных в Париж полковником Дрианом, уверяет меня, что все наши оборонительные позиции вокруг крепости очень прочны. По словам генерала, войска были несколько утомлены операциями в Шампани, так как резервы были тотчас же взяты из Верденского округа и не было возможности достаточно часто сменять войска; но теперь войска вернулись и оправились.

Я указываю генералу, что недавно сам констатировал недостаточность наших тыловых позиций в южной части его сектора, против Сен-Мигиеля, между Френ-о-Мон, Ла-Белль-Валле и Пьеррфитт-сюр-Эр. Он не думает, что немцам может удаться пройти через Шовонкур, но тем не менее, считает полезным занять также поперечную позицию, чтобы на всякий случай запереть доступ в долину реки Эр. Пока, говорит он, нет никаких признаков, позволяющих предположить в настоящий момент, что неприятель замышляет большую атаку укрепленного района Вердена. Самое большее, возможно, он произведет демонстрацию между Маасом и Аргоннами, для того чтобы связать наши войска на тот случай, если мы сами будем атаковать в другом месте. Мнения относительно того, в каком месте предстоит атака, неприятеля, очень расходятся.

Префект департамента Мерты и Мозеля Мирман телеграфирует из Нанси: «Боши послали нам сегодня утром в подарок к новому году дюжину снарядов из тяжелых дальнобойных орудий. Действие их было гораздо менее значительно, чем опасалось население. Разрушено несколько домов».

Саррайль счел нужным, не докладывая правительству, арестовать и выслать из Салоников консулов враждебных держав. [297]

Деятельность этих консулов становилась, на его взгляд, опасной для наших войск (телеграмма Гралье, Салоники, № 204 и Гильмена, Афины, № 1107). Саррайль телеграфирует военному министру, что после этой высылки в городе царит полное спокойствие. Консулу Соединенных Штатов поручена защита турецких, болгарских, немецких и австрийских подданных. Однако мера Саррайля вызвала протест не только заинтересованных держав, но и греческого правительства.

Палеолог сообщает (№ 1568 от 1915 г. и № 1 от 1916 г.) о фрейлине русской императрицы Марии Васильчиковой. Она написала царю о своих разговорах в Германии с министром фон Яговым и с великим герцогом Гессенским, а затем возвратилась в Россию продолжать там от имени этих двух лиц попытки заключения мира {137}. Она привезла с собой письмо великого герцога к Николаю II и к Александре Федоровне. По приказу царя она была сослана в Чернигов за то, что приняла на себя миссию от враждебного государя.

Воскресенье, 2 января 1916 г.

Майор Ланглуа вернулся из России и сообщает мне свои впечатления. В стране уже нет хозяина. Правительство и двор все более толкают Николая II на путь реакции, между тем как в Москве под влиянием Гучкова растет либеральное движение и принимает явно враждебный правительству характер {138}. Только один генерал Алексеев действительно командует армиями. Император не занимается военными операциями. По-прежнему дает себя чувствовать нехватка винтовок. Тяжелой артиллерии не существует. До сих пор имеются только 42 орудия 105-миллиметрового калибра. Если состоится предполагаемое наступление в Галиции или Буковине, то вряд ли можно будет надлежащим образом использовать его за недостатком ружей, артиллерии, снаряжения.

Генерал де Кастельно докладывает мне о своей поездке в Грецию. Он нашел наши окопы в менее исправном состоянии, чем английские. Впрочем, говорит он, я считаю, что сил ближневосточной армии в ее нынешнем составе достаточно для укрепления занимаемых ею позиций и эвентуально для их защиты. Эти позиции очень сильны. Генерал Саррайль, надо [298] думать, другого мнения на этот счет, так как требовал очень значительных подкреплений. Но, по мнению Кастельно, Саррайль еще не мог лично убедиться в необходимости этих новых войск, так как еще не имел времени объехать территорию, которую ему поручено защищать. Он нуждается в более квалифицированных помощниках и в более квалифицированном штабе. Я сообщил об этом главнокомандующему, говорит Кастельно. Саррайль нуждается также в более полном и улучшенном лагерном оборудовании, в постельных принадлежностях.

Понедельник, 3 января 1916 г.

Думер рассказывает мне, как он выполнил свою миссию в России. В противоположность мнению Палеолога, он по-прежнему уверен, что царское правительство после опыта с первой бригадой будет ежемесячно посылать нам войска. По приглашению императора Думер беседовал с военным министром генералом Поливановым и начальником генерального штаба генералом Алексеевым. Принцип отправки солдат русской пехоты во Францию был принят с оговоркой, что предварительно будет произведен опыт в установленных условиях. Русские солдаты поедут во Францию не как единицы, вливаемые во французские корпуса, а как цельные русские воинские части с русским командным составом, который должен быть пополнен французскими офицерами. Эти части будут вооружены во Франции винтовками принятого во французских войсках образца. Отправляемая партия будет состоять из пехотной бригады в составе двух полков с запасными батальонами. Во главе бригады будет стоять русский генерал, во главе каждого из полков — русский полковник. Если этот опыт удастся, нам затем будут ежемесячно посылаться другие воинские части. Думер продолжает верить в это, несмотря на полученные нами разочаровывающие телеграммы. Впрочем, он выражает готовность еще раз поехать в Россию в марте, чтобы обеспечить осуществление данных ему обещаний.

Сербский посланник Веснич принес мне благодарность от короля Петра за военный крест, который мы вручили престарелому государю. Веснич думает, что Петр, впавший в мистицизм, поехал в Салоники с тем, чтобы оттуда отправиться [299] на гору Афон и уйти в монастырь. Сербы, говорит мне посланник, чрезвычайно благодарны Франции за все, что она делает для них.

Бриан принес мне свои счета по специальному фонду и набросок окончательного расчета по 1915 г. Он говорит, что во главе цензуры поставлен член государственного совета Готье, подчиненный Гальени, и что его ведомство помещается рядом с бюро пропаганды в большом частном доме на улице Франциска I. Как бы только эта канцелярии не стали убежищем для множества укрывающихся от фронта!

Затем Бриан рассказывает мне, без конкретных деталей, что он поручил каким-то своим эмиссарам войти в контакт с немецкими социалистами с целью вызвать в Германии пацифистское движение. Он заявляет, что дело на мази. Но я боюсь, что он предается иллюзиям, и не скрываю от него своего скептицизма.

Киньонес де Леон{*454} передал мне новогодние поздравления испанского короля.

Антивенизелистская и германофильская пресса в Греции резко нападает на союзные правительства, их посланников в Афинах и генерала Саррайля (Афины, № 10, 11 и 12).

Королева выписала на консилиум к королю Константину немецких и австрийских врачей. На обратном пути они поедут через Каваллу, куда их доставит греческий миноносец; они повезут с собой письма в Германию (№ 14).

Вице-адмирал Моро, командующий 3-й эскадрой нашей 1-й морской флотилии, составил на борту «Жанны д'Арк» морскому министру рапорт (№ 96), в котором рассматривает под новым углом зрения театр наших военных действий на Ближнем Востоке.

Вторник, 4 января 1916 г.

Совет министров. Бриан в остроумных, но неопределенных выражениях излагает состояние переговоров, начатых в Лондоне по вопросу о Малой Азии. Англия признает за нами полный суверенитет над Александреттой, Киликией и хинтерландом [300] до Мосула, не знаю, с включением последнего или без него. Равным образом она согласна теперь, чтобы Ливан с Триполи и Бейрут вошли в сферу нашего влияния. Однако вопреки нашей конвенции 1912 г. Англия оставляет за нами Сирию только под сюзеренитетом меккского эмира, а за это требует для себя Палестину и Каиффу. Бриан, напротив, требовал раздела Палестины между Англией и Францией, а также кондоминиума над железной дорогой, конечным пунктом которой будет Каиффа.

Так как, несмотря на мои требования, я до сих пор не получил еще документов, мне трудно высказаться по спорным вопросам. Впрочем, я указывал совету министров, что Англия предоставляет нам те территории, которые, по соглашениям, заключенным нами в начале 1914 г. с Турцией и Германией {139}, признавались сферой влияния этой последней, тогда как для себя Англия требует территории в той зоне, в которой Германия и Турция признали ее права. Следовательно, если будет заключен мир, не дающий нам удовлетворения по всем пунктам, Германия потребует для себя то, что было уступлено нам, Англия же сможет сохранить за собой то, что мы признали за ней. Поэтому это распределение должно быть поставлено в зависимость от того, получим ли мы полностью свою долю. Меня энергично поддержал Думерг. После некоторого колебания Бриан присоединился к нашей точке зрения. Затем перешли к обсуждению положения в Греции. Бриан заявляет, что телеграммы Гильмена, в общем сурово отзывающиеся о короле и его правительстве, написаны под влиянием Венизелоса и поэтому рисуют положение в слишком мрачных красках. Хотя факты снабжения немецких подводных лодок, устройства немцами радиостанций, немецкого влияния в армии и администрации доказаны, Бриан не верит этому {140}. Адмирал Лаказ и я не скрываем от Бриана, что не разделяем его оптимизма.

Совет вспоминает, что у Бриана был план сосредоточить в Париже дипломатическую деятельность Антанты. Соннино выступил тогда решительным противником этого проекта. Он подчеркивал, что подобный перманентный орган не будет в состоянии принять ни одного решения большинством голосов, [301] к тому же ни одно правительство не согласится передать все свои полномочия своему представителю. Полномочные представители могут сходиться для того, чтобы на основе специальных инструкций обсуждать соглашения и подписывать договоры; но каким образом межсоюзническая конференция будет принимать твердые решения при столь быстро меняющихся обстоятельствах? (Баррер, № 3 и 4).

Правительством принято решение перевезти войска, эвакуируемые из Дарданелл, — сенегальцев и креолов — на остров Митилену, где они перезимуют. Эта возможность имелась в виду еще в июле прошлого года, когда и произошел обмен нотами по этому поводу между Англией, Грецией и Францией. Поэтому Бриан известил Гильмена, что не представляется необходимым еще раз сговариваться на этот счет с Грецией (№ 5 и 6).

Жоффр очень озабочен вопросом о нашем сообщении с Россией и имеет все основания к этому. Сообщение через северные порты отныне закрыто и, вероятно, на всю зиму. А между тем надо как можно скорее доставить нашей союзнице недостающее ей военное снаряжение, главным образом большую партию ружей, уступленную ей Францией и Италией (900 тысяч). Из этого количества только небольшая часть (130 тысяч) уже доставлена по назначению. Для отправки этого снаряжения остается теперь только путь через Сибирь. Главнокомандующий обратился к морскому министру с просьбой изучить в самом срочном порядке и согласованно с британским морским министерством условия возможной отправки этого снаряжения через Дальний Восток. Для достижения этого берега путь через Атлантический океан, Канаду и Тихий океан, по-видимому, является более скорым и надежным, чем путь через Суэцкий канал (Жоффр председателю совета министров, № 1222 и в морское министерство, № 1223; Бриан в Лондон, № 28 и в Петроград, № 12).

Сегодня утром Нанси снова подвергся бомбардировке. В город попали девять больших снарядов, убили трех человек и разрушили несколько зданий. Итак, атака немцев произойдет на Нанси? [302]

Пятница, 7 января 1916 г.

Бомбардировка Нанси побудила меня немедленно посетить жителей этого города и осведомиться о положении у офицеров-фронтовиков. Вчера вечером я выехал из Парижа и сегодня утром прибыл в Шампиньелль, где меня встретили командующий отрядом лотарингской армии генерал Депре, префект Мерты и Мозеля Мирман и мэр Нанси Симон. Мы тотчас же отправились в город и посетили наиболее пострадавшие кварталы, а именно улицы поблизости от вокзала. Многие дома сильно повреждены или совершенно разрушены снарядами 380-миллиметрового калибра. Так как неприятель несомненно метил в железнодорожную станцию, восточная компания изменила свой график. Поезда по-прежнему проходят через Нанси, но останавливаются только не доезжая его и за ним — в Шампиньелле и Ярвилле. Приблизительно 15 тысяч пассажиров поехало по железной дороге, почти столько же отправилось на лошадях или пешком.

Первым делом я посетил гражданскую больницу, в которой помещены раненые. Меня встретили директор Круг, Ямбуа и сестра Луиза. Одна бедная старуха с искалеченным лицом говорит мне: «Мне ничего, мне ничего. Главное, чтобы не было других жертв, кроме меня». Двое детей предлагают мне цветы, белые, розовые и лиловые, которыми завалены их койки. К счастью, дети отделались легкими ранами. Я оставил им небольшие подарки и передал мэру несколько тысяч франков для пострадавших.

Круг, Симон и Ямбуа обращают мое внимание на выдающиеся заслуги сестры Луизы с самого начала войны, на ее чуткое отношение к больным, независимо от вероисповедания, на всеобщую благодарность и любовь, которые она заслужила в Нанси. Генерал Депре подтверждает их слова. Вынув из своего ментика военный крест, он передает его мне с просьбой наградить им сестру Луизу. Я тут же прикрепил крест к корсажу этой храброй женщины.

Затем Мирман повел меня в казарму Молитор, где нашли приют около двух тысяч беженцев из окрестных деревень. Всех их — стариков, женщин и детей — собрали в обширном [303] манеже, превращенном теперь в церковь. Я и префект обратились к ним со словами сочувствия и ободрения; я оставил и здесь немного денег на улучшение их положения.

Оттуда направились в ратушу. Проходим через очаровательную площадь Станислава. К счастью, канонада ее пощадила, все ворота и решетки остались целы и невредимы. В ратуше вхожу в зал муниципального совета. Мэр благодарит меня от имени населения города. Он говорит мне, что, за исключением мобилизованных, ни один муниципальный советник не оставил и не оставит своего поста, выражает мне их общую веру в победу. Я отвечаю, что город Нанси дорогой ценой платит теперь за свою свободу. В начале кампании немцы уверены были, что завладеют им, и чем больше улыбалась им эта перспектива, тем горше было их разочарование. Нанси не представляет никакого военного интереса, но они хотели отомстить великому лотарингскому городу за героизм его защитников. Преступление, совершенное немцами по отношению к этому незащищенному городу, вызовет негодование всего мира, а у наших солдат оно лишь усилит волю к победе.

Мало-помалу весть о моем приезде распространилась по городу, на площади собралась толпа и приветствует меня.

Позавтракав в поезде, я отправляюсь дальше. Меня интересует, как мы пытаемся сбить немецкое орудие. Наши думают, что оно находится на северо-востоке от Шато-Сален, у Гампон. У нас имеются одно 16-дюймовое орудие перед Нанси в лесу Шампану, одно 24-дюймовое орудие несколько дальше на восток перед Гоэвилль, одно 24-дюймовое и одно 16-дюймовое еще дальше на восток по направлению к Арракур. Эти четыре судовых орудия — единственные, которые имеются у нас для защиты Нанси против 380-миллиметрового орудия немцев. По грязным и топким дорогам я отправляюсь посмотреть эти орудия — первое и два последних. Прошу Пенелона указать Жоффру на недостаточность этой артиллерии. Были затребованы орудия 100 T. R. Но они не будут в состоянии сбить немецкое орудие, немцы смогут отодвинуть свое орудие дальше назад, так как оно стреляет и на более далекое расстояние, тогда как наши батареи дошли уже до предела своей мощности. [304]

С наступлением ночи возвращаемся через Эйнвилль и Люневилль. Проезжаем через Нанси, гораздо более оживленный, чем днем. В Шампиньелле сажусь в свой поезд и уезжаю в Париж.

Суббота, 8 января 1916 г.

Совет министров. Я прошу Гальени и Лаказа послать в Нанси еще несколько 16– и 24-дюймовых орудий. Лаказ, как и я, думает, что орудия 100 T. R. будут совершенно недостаточны.

Рибо сообщает окончательную цифру подписки на заем; подписка достигла 15 миллиардов 100 миллионов. Министр финансов разработал законопроект об обложении военных прибылей.

Вивиани говорит о квартирной плате и военных судах.

Некоторые министры жалуются, что парижской прессе предоставили полную свободу в ее сообщениях. Она объявила о предстоящей высадке нашего десанта в Корфу, тогда как мы рекомендовали союзникам держать ее в секрете. Мальви зачитывает письмо валансьеннского супрефекта Ковеса, оставшегося в оккупированной провинции и нашедшего возможность написать своему отцу, выдающемуся ученому-правоведу. Он пишет, что выходящая на французском языке немецкая газета «La Gazette des Ardennes» регулярно перепечатывает со своими комментариями статьи Клемансо и что эти статьи деморализуют население. Вивиани, Рибо, Гальени и Клемантель требуют, чтобы цензура проявляла больше бдительности.

На остров Корфу перевозится альпийская группа, состоящая в непосредственном распоряжении адмирала, командующего французскими морскими силами на острове Мальта. Этот отряд будет нести общую полицейскую службу на острове и должен подготовить лагерь для размещения сербских войск на острове (Жоффр адмиралу Франсу, № 100 и генералу де Мондезиру в Скутари, № 101, 102 и 103).

Русское правительство торопит нас признать провозглашенную в Китае монархию и Юань Ши-кая. Напротив, Япония находит нужным занять выжидательную позицию (Петроград, № 16) {141}. [305]

Генерал да Мондезир прибыл в Цетинье и был принят королем Николаем. Последний был весьма любезен и выразил генералу горячую благодарность за все, что Франция делает для Черногории. Зато король в резких выражениях жаловался на позицию Италии. В заключение он два раза повторил генералу де Мондезиру, что если Черногория будет в достаточной мере снабжена провиантом и снаряжением, она сможет, если понадобится, в течение года держаться в своих горах против австрийских войск (де Ларош-Верне, № 14).

Директор французской школы в Афинах Фужер сообщил Гильмену (№ 43), по дошедшим до нею отголоскам, содержание бесед берлинского профессора Крауса в определенных кругах греческой интеллигенции. Доктор Краус, выписанный для лечения короля Константина, высказывался в том смысле, что в ближайшее время, несомненно, предстоит атака на Салоники; он говорил также, что болгарские войска находятся под началом австрийских и немецких офицеров. С другой стороны, чтобы посеять недоверие к нам, он заявил, что наша высадка в Салониках — только начало и что союзники замышляют занять один за другим следующие пункты: Водо, Халкедонский полуостров и даже Пирей. Он признал, что в Германии чрезвычайно возросла дороговизна и что по экономическим причинам война, несомненно, должна закончиться еще в течение этого года.

Во второй половине дня я и мадам Пуанкаре осматривали склады одежды и припасов для солдат в обширных помещениях на площади Биржи и на бульваре Вольтера. Склады эти устроены торговой палатой совместно с мэрами двадцати округов. Разумеется, мы тоже подписались. На нашем пути толпа встречала нас очень радушно. Не видно никаких признаков утомления войной и упадка духа. Вечером я уезжаю на фронт 10-й армии.

Воскресенье, 9 января 1916 г.

В восемь часов утра приехал в Биа, на северо-востоке от Сен-Поль. Меня ожидал генерал д'Урбаль, который повез меня в открытом автомобиле вдоль фронта через Гуден, Барлен, Герсен, Сен-ан-Гоэлль до разрушенной деревушки Бюлли-Гране. [306] Здесь мы сошли и — пусть Клемансо возмущается! — надели каски. В этом головном уборе идем по вырытому в земле ходу, тянущемуся на расстоянии семи с половиной километров; влево от нас знаменитая Калоннская яма. Ход, несмотря на сырость, в довольно исправном состоянии. Он устлан решетками из небольших сосновых брусков или же досками, в которые вколочена в виде ромбов проволока. Благодаря этому двигаешься более или менее легко. Мы дошли таким образом до передовых окопов, занимаемых 102-м полком территориальных войск. Полковник Жозеф Хюге, мой товарищ по школьной скамье в Бар-ле-Дюке, показывает мне часть своего сектора; она в большом порядке. Первые позиции устроены весьма рационально и в изобилии снабжены мешками с землей, правда, амбразуры в бруствере оставляют желать лучшего; за немногими исключениями, они слишком широки и слишком непрочны, так как представляют просто четырехугольник из сколоченных гвоздями досок. Все караульные в своих нишах пристально следят за неприятельскими окопами, за поясом у них маски, а перед ними пучки соломы, которые они должны зажечь в случае газовой атаки. Я спустился в несколько подземных убежищ, солдаты устроены здесь довольно удобно. Во время нашего посещения наши 75-миллиметровые батареи производили непрерывную пальбу. Справа от нас начинают отвечать немецкие батареи, снаряды попадают в лесную порубку, и осколки долетают до нас. Генерал д'Урбаль советует солдатам спуститься в их прикрытия.

Жореф Хюге говорит мне, что 102-й полк проводит двенадцать дней в окопах, а следующую двенадцатидневку — в походном лагере, тоже подвергающемся обстрелу неприятельской артиллерии. Ни минуты отдыха. Я указывал на этот факт д'Урбалю; последний не знал о нем, так как утверждал, что солдаты проводят двое суток в окопах, следующие двое суток — в соседнем лагере, затем еще двое суток — в окопах и потом шесть дней — в тылу. Лишний раз мне приходится констатировать, что высшее начальство, увы, слишком часто оторвано от жизни.

Вернулись назад тем же ходом в семь с половиной километров. В Бюлли-Гране мы встретили среди развалин солдат [307] другого территориального полка, и я расспрашиваю их. Они из 16-го полка и не сидят в окопах, а ходят на работы. Однако они тоже жалуются, что очень долго находятся совсем близко от фронта и никогда не знают покоя.

В целях отвода на пополнение некоторых корпусов и проведения военной учебы в тылу главная квартира перебросила вперед несколько территориальных частей под предлогом, что в окопах в настоящий момент почти совсем спокойно. Конечно, на этой почве возникло то настроение среди солдат, на которое мне указывал Будано и которое может стать опасным. Я поделился этими мыслями с генералом д'Урбалем. Они, как видно, поразили его, но он говорит, что ему понадобилась бы по меньшей мере еще одна дивизия, чтобы избавить солдат территориальных войск от чрезмерного утомления.

Вернувшись в тыл, завтракаем в моем поезде в Обиньи и затем направляемся осматривать размещение войск в Гот-Аванн и Марейль. Здесь солдаты жалуются, что им дают мало соломы и что их заедают вши. Кое-где заканчивается постройка бараков, они должны быть готовы через несколько недель. Солдаты спят в темных амбарах, двери которых обычно выходят на широкие и низкие внутренние дворы, только теперь очищенные от навозных куч. Нет почти ни одной проволочной сетки, ни одного соломенного тюфяка, ни одного фонаря, ни одной печи. Я указываю на все эти недостатки генералу д'Урбалю, он сваливает вину на тыл.

С наступлением ночи мы, погасив все фонари автомобилей, едем до большого шоссе, ведущего из Аррада в Бетюн, и останавливаемся в нескольких сотнях метров от Таржетт. Отсюда по дороге, полной рытвин и ухабов, идем пешком до развалин Невилль-Сен-Васт. Небо покрыто звездами. Тонкий серп нарождающейся луны льет свой бледный свет на унылый ландшафт. Всюду груды камней. Слева от нас отрывистый вой наших 75-миллиметровых батарей. С каждым пушечным выстрелом красные вспышки огня пронизывают темноту. Перед нами взвиваются в воздух французские и немецкие ракеты. Последние, к сожалению, ярче наших и дольше держатся в воздухе. На мгновение освещаются края [308] стены, показывается кусок горизонта и снова тонет во мраке. В тени молча и быстро движутся какие-то призраки; это солдаты идут на работы или возвращаются в окопы. Мы спускаемся в несколько подземных убежищ. Прекрасным проводником служит нам капитан Брюжер, сын генерала, состоящего при штабе генерала д'Урбаля. Приветствуем хозяев этих убежищ: пулеметчиков, стрелков, рабочих из территориальных войск. Обратно идем пешком по Марейльскому шоссе. На пути встречаем походные кухни, они подвозят обед защитникам Невилль-Сен-Васта. И все время вспышки орудий и визг снарядов...

Не доходя Бетюнского шоссе, спускаемся в глубокую яму, служившую в мирное время для добычи мергеля. По-видимому немцы, когда они еще не были отброшены от этих мест, не использовали этой ямы; нашим войскам она служит теперь убежищем. Длинный и узкий проход заменяет лестницу. Внизу солдаты толпятся вокруг жаровен и свеч, которые бросают мигающие блики в темноту. Поднимаются обратно на свежий воздух. На перекрестке обеих дорог садимся в автомобили и едем в Обиньи, где остановился мой поезд. У меня осталось впечатление, что я на мгновение побывал в аду. Но наши многострадальные солдаты остались там, и то, что для меня было мимолетным видением, является их жизнью изо дня в день, и — Боже мой! — какой жизнью!

Понедельник, 10 января 1916 г.

Утром д'Урбаль явился ко мне на вокзал в Обиньи, и мы отправились на автомобиле в Аррас. Генерал Линьи рассказывает мне, что вчера в штаб 21-го корпуса приехал Клемансо с двумя сенаторами — Жерве и Анри Беранже — и перед генералом Местром осыпал упреками высшее командование за операции в Шампани. «Если он повторит это еще раз, — в гневе говорит генерал, — я, не колеблясь, арестую его и предам военному суду». А между тем при штабе у д'Урбаля состоит брат Клемансо Альбер, мобилизованный на службу и ведающий сборными пунктами. Аррас подвергается все большему и большему разрушению. В нем не осталось уже почти ни одного дома, не поврежденного бомбардировкой. Мы оставили [309] наши автомобили на вокзале, представляющем страшную картину разрушения. Осматриваем близ вокзала батарею 75-миллиметровых орудий; она помещена в прикрытиях за стенами дома. Мы направляемся по длинному ходу, вырытому в земле и вымощенному кирпичами, к нашим передовым позициям на восток от Арраса. Их защищают несколько полков 17-го корпуса, в том числе 11-й. Окопы вырыты в песчаной почве, не боящейся сырости, и поэтому имеют весьма приличный вид. Я молча останавливаюсь у одного слухового поста, но не слышу никаких звуков.

Дальше, у Суше, окопы, как и у Невилль-Сен-Васт, размыты дождем; я нашел вчера некоторые из них в очень плохом состоянии. Возвращаемся в Аррас, где остались немногие жители, в том числе дети. Спускаемся в погреба большой семинарии, служащие убежищем для солдат. Жалкие огарки, грязная солома... Я снова указываю генералу д'Урбалю на эти изъяны.

После обеда долго объезжали различные лагеря и пункты военной учебы. Неподалеку от Авен-ле-Комт, в Симанкуре, присутствовал на устроенном солдатами веселом «концерте на гумне»; участвовала капелла 209-го пехотного полка, а также музыканты-любители и даже профессионалы из солдат. У всех хорошее настроение. Аккомпанемент — пушки.

Вторник, 11 января 1916 г.

Вернувшись утром в Париж, тотчас же пробегаю телеграммы и письма, накопившиеся за время моего отсутствия. В дочь с 8 на 9 января черногорский король Николай разбудил де Ларош-Верне и сказал ему, что только что телефонировал в Скутари генералу де Мондезир о крайне тревожном положении на горе Ловчен и требовал поддержки со стороны военных судов союзников. Де Ларош-Верне дал ему совет телеграфировать прямо герцогу Абруццкому, чтобы выиграть время. На это король ответил ему: «Я лучше умру, чем обращусь за чем-либо к этим изменникам». Король советовал Деларош-Верне отправить своих жену и дочь в Скутари. У нашего посланника создалось впечатление, что эта ночная тревога должна служить ширмой для подготовки капитуляции Черногории. [310] Австрийцы очень легко завоевали занимаемые ими ныне позиции. Эта легкость несколько подозрительна (Подгорица, № 22). Третьего дня король Николай отправился на фронт, но четыре посланника союзных держав думают, что он склонен договориться с Австрией, если это уже не последовало (№23). Вчера положение ухудшилось. Австрийцы, поддержанные мощной артиллерией своих фортов и своих военных кораблей, проникли на самый массив горы Ловчен и заставили отступить черногорцев; последние были вынуждены бросить свои батареи. Наш радиопост на горе Ловчен был эвакуирован и разрушен нашими моряками, после чего они возвратились целыми и невредимыми в Цетинье. Отряд нашей пехоты вел себя блестяще и удержался на занимаемой им сильной позиции (№ 23).

Сонинно сначала возражал против высадки в Корфу отряда наших альпийских войск. Он хотел бы, чтобы ни один француз не ступил ногой на остров. Но в конце концов он согласился с доводами Баррера (№21, 25, 26, 27).

Министр иностранных дел получил следующую телеграмму от нашего посланника в Копенгагене Бапста (№ 11): «Срочно. Секретно. На днях дезертировал во время отпуска один немецкий летчик родом из Шлезвига, совершавший полеты в районе Вердена. Наш консульский агент во Фридериции передал мне его слова, что немцы в ближайшее время будут атаковать нас близ Вердена. На юге от этой крепости немцы роют за линией своего фронта большие тоннели шириной в пятнадцать метров; эти тоннели проводятся ими на такое расстояние, чтобы можно было дойти до наших позиций и даже взять их с тыла. Тоннели должны послужить немцам для нападения врасплох. Летчик сообщает также, что немцы приготовили в этом районе большой запас военного снаряжения, приборы с удушливыми газами, газовые бомбы. Он заявляет, что имеет эти сведения от офицеров генерального штаба, с которыми совершал полеты. Я стараюсь получить от него дополнительные сведения». Возможно, что в этих сообщениях есть доля фантазии, но мы не должны пренебрегать ими. Я поставил о них в известность Гальени и офицеров связи. [311]

В ночь с 8 на 9 января была произведена без всяких потерь полная эвакуация Галлиполи (Мудрос, генерал Брюлар, № 214).

Принц Александр по радио из Подгорицы горячо благодарит меня за военный крест, пожалованный ему правительством республики.

Прочитав все эти несколько пестрые сообщения, я председательствую на заседании совета министров. Бриан докладывает о ходе наших переговоров с Англией относительно Сирии и Палестины. Британское правительство упорно не желает отказаться от Каиффы, кроме того, оно требует нейтрализации Палестины; но оно признало за нами Александретту и весь хинтерланд до Мосула с включением последнего.

Рибо и Нейль представили мне на подпись выработанный ими совместно законопроект о субсидировании судостроителей и постараются быстро провести его в парламенте.

Принц Альберт Монакский рассказывает мне, что несколько лет назад он встретился с германским кронпринцем у принца Теодора Баварского, знаменитого окулиста, отца королевы Елизаветы. Речь зашла о казабланкских {142} дезертирах, и кронпринц отчеканил: «Мой отец поступил неправильно, пойдя на компромисс. Нация, чувствующая свою силу, никогда не должна идти на уступки».

Среда, 12 января 1916 г.

Жоффр, Кастельно и полковник Барес категорически утверждают, что кризис нашей авиации, о котором так трубили некоторые, не существует в действительности и что наше превосходство над неприятелем бесспорно. Тем не менее я требую, и министры поддерживают меня, чтобы были приняты все необходимые меры для усиления производства. Товарищ военного министра по ведомству артиллерии должен предоставить сталь и рабочие руки, и, когда эта первейшая задача будет выполнена, надо положить конец кампании, которая в состоянии посеять тревогу и малодушие.

Я докладываю о найденных мною недостатках в расквартировании наших войск, об отсутствии печей, фонарей, проволочных сеток, соломы. Прошу Жоффра организовать более строгий надзор. [312]

Дюбо и Дешанель, переизбранные в председатели, нанесли мне официальные визиты. Дюбо по-прежнему преисполнен веры, Дешанель менее мрачен, чем несколько месяцев назад.

Сегодня в три часа утра началась без каких либо инцидентов временная оккупация острова Корфу {143} (адмирал Франо в морское министерство, № 337). Чтобы подать Германии пример международной вежливости, французское правительство решило не вселять штаб в Ахиллейон, прекрасное здание, принадлежащее Вильгельму II. Мы с женой во время незабываемого посещения этого острова долго молча любовались этим зданием.

Итак, сербская армия будет с нашей помощью реорганизована в тиши древней Корциры. Сербское правительство решило было согласиться на отправку своей армии для этой цели в Бизерту и даже готово было само в этом случае воспользоваться гостеприимством города Экс-ан-Прованс, но теперь оно, кажется, предпочитает остаться вместе со скупщиной в Корфу, близ албанского побережья (Бопп, № 31, 32, 33).

Четверг, 13 января 1916 г.

Заседание совета министров. Пашич заявил Боппу и посланникам Антанты, что после взятия Негаса и Ловчена город Скутари находится под угрозой атаки со стороны австрийской армии. Он требует скорейшей отправки своей армии. Но Соннино полагает, что все 80 или 100 тысяч сербов не могут быть отправлены через Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа, что часть сербских войск должна быть направлена сухопутным путем в Валону (Баррер, № 33, 35, 36). Совет министров поручает Бриану и Лаказу договориться с Англией и Италией и принять все необходимые меры для спасения сербов от угрожающей им катастрофы.

Сегодня утром в полном порядке и с замечательной скоростью закончилась оккупация Корфу нашими войсками. Вчера вечером солдаты, с согласия греческих властей, были помещены в новых фортах. Общественное мнение сначала было огорошено оккупацией, но теперь проявляет к нам все больше симпатии и даже теплоты (Корфу, Бенигни, № 1). [313]

Согласно телеграмме, полученной вчера утром итальянским правительством, между Черногорией и австрийцами якобы заключено перемирие (Рим, № 34).

Жорж Пико, который следит в Лондоне за переговорами относительно Сирии, говорит, что английское морское министерство еще не дало своего согласия на признание наших прав на Александретту и Киликию. Он думает, что министерство уступит, однако считает невозможным, чтобы Англия отказалась от требования суверенитета над Каиффой или, во всяком случае, от нейтрализации Палестины.

Что касается Мосула, то, если Россия не согласится оставить его за нами, Англия будет требовать его для себя. Жорж Пико надеется поэтому, что Россия согласится признать за нами этот пункт, который Англия готова уступить нам. Впрочем, вопрос не поставлен так прямо, как думал Бриан.

Пятница, 14 января 1916 г.

Заседание совета национальной обороны. Принято постановление довести состав рот в Салониках до 250 человек; это означает увеличение на 50 человек. Так как там находятся 160 рот, то это в общем сводится к дополнительной отправке Саррайлю 8 тысяч человек. Кроме того, будет преобразована бригада Брюлара: черная бригада будет заменена другой, колониальная бригада будет пополнена. На это потребуется один месяц. Жоффр заявляет, что это все, что он может сделать.

Мы обсуждаем, какое снаряжение можно послать России. Решено отправить туда 100 пушек 120-миллиметрового калибра и две трети нашего производства орудий 105-миллиметрового калибра вместо одной трети. Так требовали Гальени и Жоффр. «Клемансо, — заметил смеясь Гальени, — находит с нашей стороны преступным посылать в Россию орудия 105-миллиметрового калибра. В этом отношении мы все одинаково преступники».

Что касается ружей, то Жоффр предлагал послать в Россию 40 тысяч ружей образца 1907 г. вдобавок к уже посланным нами 560 тысячам ружей трех различных образцов. Но совет национальной обороны единодушно придерживается [314] того мнения, что 40 тысяч ружей следует сохранить для реорганизации сербской армии.

Греческое правительство заявило формальный протест против отправки сербских войск в Корфу (Афины, № 103 и 104).

Приняты все меры во Франции, чтобы ускорить отправку сербских солдат из Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа, а также отправку части сербской армии сухопутным путем в Валону, откуда итальянцы тоже должны доставить ее в Корфу (Жоффр полковнику Фурнье в Скутари, № 121 и 122). Но остаются еще недоразумения относительно снабжения (полковник Франсуа к Гальени и Жоффру, № 208 и сл.).

Наш консульский агент на острове Корфу Бенигни требует присылки хлеба и угля (№2).

Суббота, 15 января 1916 г.

Гальени зачитывает в совете министров составленный по его поручению меморандум о дальнейших военных операциях, а также приложения относительно вооружения для России, набора рекрутов в Британии, размещения железных щитов, имеющихся в нашей армии, и расхода снарядов. Так как мне невозможно было запомнить все детали, я после заседания написал Гальени и просил его переслать мне эти материалы. В этом очень важном труде Гальени доказывает, что у нас мало шансов прорвать немецкий фронт во Франции и что лучше искать решения на Балканах с помощью двадцати корпусов союзных войск. Таким образом, военный министр занял позицию, противоположную позиции главнокомандующего. Немедленно завязалась оживленная дискуссия. Бриан и Рибо склоняются на сторону Гальени. Фрейсине подчеркивает, что главным фронтом остается фронт во Франции. По мнению Леона Буржуа, весь вопрос в степени: надо действовать на обоих фронтах, не пренебрегая ни одним из них. Но Фрейсине настаивает на своей точке зрения. Он требует, чтобы сначала было принято решение, сосредоточим ли мы свои главные усилия во Франции или на Ближнем Востоке. Согласно требованию Фрейсине, постановлено передать этот вопрос на рассмотрение ближайшего заседания совета национальной обороны. [315]

После обеда я принял Мессими, недавно произведенного в полковники. Он излагает мне свои взгляды, совпадающие без его ведома со взглядами Гальени. Он против наступления во Франции и за выступление на Ближнем Востоке в возможно скором времени. Мессими раздраженно говорит о главнокомандующем по доводу последних операций в Эльзасе.

Отдал визит Дюбо и Дешалелю. Первый жалуется на поведение Клемансо, второй говорит, что в палате все более растет недовольство Жоффром. Он сам, по-видимому, тоже разделяет это настроение. Зато он превозносит Гальени, его характер, его твердость. Он хотел бы видеть Гальени главнокомандующим.

Перемирие между Черногорией и Австрией еще не подписано. Неизвестно, желает ли король Николай сделать попытку продолжать сопротивление или он ведет двойную игру. Союзные посланники в Цетинье, в том числе и итальянский посланник, объясняют поведение короля в этом последнем смысле (Баррер, №47).

Бриан ответил Барреру, что считает неубедительными возражения Соннино против централизации союзной дипломатии в Париже. Он напоминает, что русское и английское правительства согласились с выбором Парижа в качестве центрального пункта коалиции и дают полномочие своим послам; Бриан настаивает на том, чтобы Баррер добился в Риме того же результата (№ 107, 108, 109).

Бриан послал Гильмену следующие инструкции для ответа греческому правительству по поводу Корфу. Нейтралитет этого острова был установлен второй статьей трактата 1864 г. и гарантирован тремя державами; Франция и Австрия дали свое согласие. Однако вот уже много месяцев центральные державы нарушают этот нейтралитет: при пособничестве местных органов и не встречая ни малейшего возражения со стороны греческого правительства, они все время используют берега острова для снабжения своих подводных лодок; они неоднократно, и особенно в последнее время, использовали остров для происков в Албании против союзников. В самом деле, еще совсем недавно мы получили известие, что немецкие офицеры то и дело разъезжают между Корфу и Санти-Каранта и организуют банды албанцев против союзников. [316]

Черногорское правительство все еще в Подгорице. По-видимому, переговоры о перемирии продолжаются. Неприятель уже занимает Цетинье (Скутари, полковник Фурнье, № 149 и 150).

Сербское правительство и сербский парламент выезжают из Сан-Джованни-ди-Медуа в Италию на пароходе «Город Бари» (генерал де Мондезир, № 46–3).

Воскресенье, 16 января 1916 г.

Сенатор от департамента Маас Жюль Девелль — в свое время он ввел меня в парламент — рассказывает мне следующий факт: когда военное министерство отдало заказ на каски, признанные теперь столь полезными, военная комиссия сената пришла буквально в ярость, и Шерон расхаживал по кулуарам Люксембурского дворца с каской в руке, демонстрируя всем и каждому глупость правительства.

Получена из Салоников телеграмма Саррайля (О. Т., № 159), в которой он требует подкреплений: одной английской дивизии и двух французских. «Не следует обманывать себя, — пишет он, — что без них операции в Салониках могут, чего доброго, привести к таким же результатам, как операции в Дарданеллах».

Завтра начинается перевозка сербов в Корфу. «Мишле» возьмет тысячу сербов (полковник Франсуа в военное министерство, О. Т., №200).

По вопросу о балканской экспедиции Жоффр дал Бриану следующий ответ (№ 400-М): Саррайль уже получил от главнокомандующего две группы с артиллерией 75-миллиметрового калибра и 1-й полк африканских стрелков, кроме того, Жоффр намерен послать в Салоники лучшие части сербской армии. Далее, ближневосточная армия сможет быть усилена дивизией Брюлара, преобразованной в две бригады европейских войск. Наконец, все ротные единицы ближневосточной армии будут немедленно доведены до 250 человек и будут поддерживаться в этом численном составе, и, кроме того, в распоряжение Саррайля поступит один дополнительный батальон тыловых войск.

Ввиду того, что Саррайль сообщал, что опасается шпионажа и покушений, Жоффр, по соглашению с правительством, предложил ему принять все меры безопасности, которые он считает [317] необходимыми, взять на себя полицейскую службу и городское управление, снабжение гражданского населения, надзор за почтой, телеграфом и железными дорогами (№ 396-М).

В пятницу утром из Скутари выехали сербское правительство во главе с Пашичем, а также весь персонал посольств. В тот же вечер они сели в Сан-Джованни-ди-Медуа на пароход «Город Бари», а вчера прибыли в Бриндизи. Завтра должен прибыть туда же и регент (Бриндизи, 15 января телеграмма Боппа, пересланная генералом де Мондезиром).

Бенигни телеграфирует из Корфу (№ 3), что, по согласованию с греческими властями, приняты все меры по размещению сербов. Выше всякой похвалы, пишет он, безукоризненное поведение французских солдат; население единодушно воздает им должное. Войска, занимавшие Ахиллейон, отозваны оттуда, там оставлен только караул.

Австро-венгерский генеральный штаб отправил 14 января из Будапешта в Константинополь радио следующего содержания: «Столица Черногории в наших руках. Преследуя бегущего в беспорядке неприятеля, наши войска вошли сегодня во второй половине дня в Цетинье, резиденцию черногорского короля. Город невредим, население спокойно».

Известие о взятии Ловчена вызвало сильное волнение в Италии (Рим, № 44).

Отправка сербов производится в самом спешном порядке в Сан-Джованни-ди-Медуа и особенно в Дураццо (Баррер, № 54).

Понедельник, 17 января 1916 г.

Вспоминаю другое 17 января, в 1913 г. Прошло три года. Как много изменилось с тех пор!

Я послал черногорскому королю поздравительную телеграмму к православному новому году, теперь получил от него следующий ответ: «Крушевац, 16 января. Глубоко тронут вашими пожеланиями к новому году и прошу выше высокопревосходительство принять мою искреннюю благодарность». Ни слова о взятии столицы, ни слова о своем собственном уходе.

Усиливаются наши воздушные операции. Сегодня им благоприятствовала хорошая погода. Помимо полетов с целью защиты и наблюдения наши эскадрильи совершили 89 полетов [318] в целях разведки и 50 полетов для исправления стрельбы артиллерии.

Веснич явился на набережную д'Орсей с сообщением, что сербское правительство уезжает в Корфу.

Вторник, 18 января 1916 г.

Шарль Морра в «Action Francaise» резко нападает на Клемансо. Что касается Клемансо как журналиста, пишет он, то его статьи — сплошная абракадабра. В них «не находишь ничего, кроме склочничества, поразительной неразумности и чудовищного безразличия ко всему тому, что происходит у него под носом. Скандал начала этого века и конца этого режима заключается в том, что подобный человек мог быть допущен к власти... Что касается немцев, то будут ли они в Нойоне или Вузье, это меньше всего заботит Клемансо». Морра обвиняет Клемансо в том, что он пытался разоружить Францию с 1906 по 1908 г. Он требует, чтобы «окончательно заковали якобы закованного человека»{*455}.

Полковник Фурнье телеграфировал из Скутари военному министру (О. Т., № 273), что 15-го вечером король принципиально принял условия, поставленные австрийцами: черногорская армия сложит оружие.

Из всей совокупности нашей информации вытекает как будто, что Ловчен сдан королем.

Хотя правительство предложило генералу Саррайлю щадить железнодорожные линии и искусственные сооружения на греческой территории, один союзный отряд разрушил большой железнодорожный мост у Демир-Хиссара. Греческое правительство, разумеется, заявило протест.

Сербский принц-регент выздоравливает, но состояние его здоровья все еще не позволяет ему совершить переезд во Францию; он поедет в Корфу вместе с сербским правительством (от Боппа, через Баррера, № 57).

Баррер предложил Соннино отправить в Салоники одну итальянскую дивизию. Соннино ответил, что посоветуется [319] со своим правительством (№55); он не сказал Барреру, какую точку зрения он будет защищать перед своими товарищами по кабинету.

Саррайль настаивает на отправке ему подкреплений в составе двух французских дивизий. «Эти дивизии крайне необходимы для активной защиты Салоников. Для этого недостаточно отправки разрозненных обломков сербской армии. Не отвечает этой цели и дивизия Брюлара, в ней надо заменить черную бригаду, она находится в Митилене и может быть послана только для пополнения пострадавшей дивизии» (О. Т., № 927–2). Жоффр стоит на своем и находит эти требования преувеличенными. Он телеграфирует Саррайлю, что по принятии всех мер численный состав ближневосточной армии — свыше 100 тысяч человек (№ 535-М и 536-М).

Тем не менее совет министров требует от Жоффра скорейшей отправки дивизии Брюлара в Салоники.

По словам Пенелона, Жоффр очень расстроен нападками Клемансо на командование.

У меня был капитал запаса Бур, зять Саррайля. Он приехал из Салоников и сейчас возвращается туда. Он думает, что Саррайль будет удовлетворен теми силами, которые мы ему посылаем. Из Греции он писал 21 декабря Пенелону: «Спешу сообщить вам, какую радость доставил генералу Саррайлю подарок президента республики. Этот подарок напомнил генералу о любезной аудиенции, предоставленной ему г. Пуанкаре перед отъездом на Восток. Генерал Саррайль написал президенту и благодарил его».

Из Черногории получены противоречивые известия. Полковник Фурнье телеграфирует из Скутари военному министру и главнокомандующему (№ 159): «Я узнал о разрыве переговоров между Австрией и Черногорией, последовавшем ввиду неприемлемости для последней поставленных условий. Король, королевская фамилия и дипломатический корпус выезжают завтра из Сан-Джованни-ди-Медуа в Италию. Сообщают о занятии австрийцами Вирбазара и Рицка». [320]

Среда, 19 января 1916 г.

Депутаты де Гранмезон и Морис Бернар, состоящие в качестве офицеров запаса при штабе командира 9-го корпуса генерала Кюре, привезли мне письмо от последнего и мой бюст, довольно неудачный, но ценный для меня как воспоминание, — это единственный предмет, который наши войска нашли невредимым в Лоосе.

Румынский министр юстиции Антонеску уверяет меня, что Румыния вступит в войну, как только Россия перейдет в наступление в Галиции. «В начале войны, после битвы при Шарлеруа и перед сражением на Марне, в то время, когда победа Германии казалась несомненной, у нас в Бухаресте состоялось заседание коронного совета; мы все объявили королю, что не можем встать на сторону Германии. Король подчеркивал нам, что она гарантирует нам получение Бессарабии. Мы отвечали: Россия всегда будет достаточно сильна, чтобы потом отнять ее у нас; нам нужны Трансильвания, Банат и Буковина. Когда мы в сентябре вели переговоры с Россией, она обещала нам взамен нашего нейтралитета Трансильванию и — без дальнейшего уточнения — области Баната и Буковины, не заселенные славянами. Когда же речь зашла уже не о нейтралитете, а о союзе, Румыния, естественно, желала уточнения, Россия затягивала переговоры и решилась дать отдельный ответ только тогда, когда войска ее перешли в отступление. Для Румынии было тогда невозможным вступить в войну, не подвергая себя опасности разгрома. Но она не потеряла даром времени: она подготовила свою армию. Франция, к счастью, приняла решение остаться в Салониках. Мы знаем, что это решение было в значительной мере принято под вашим личным влиянием. Мы считаем балканский театр военных действий весьма важным и думаем, что исход войны будет решен именно здесь. Братиану остается искренним сторонником вступления Румынии в войну».

Соннино все еще противится созданию нового межсоюзного органа по идее Бриана, даже несмотря на согласие Англии и России. Соннино заявляет, что дипломатическая конференция с местопребыванием в Париже не сможет [321] принимать никаких серьезных решений без предварительного доклада своим правительствам, что она не может заменить последние (Баррер, № 62 и сл.).

Четверг, 20 января 1916 г.

От Баррера, № 70: «Итальянский посланник в Черногории телеграфирует 18-го, что выезжает с посланниками Англии, Франции и России в Италию. Отъезд последовал по предложению короля, переданному главой правительства, который тоже скоро выезжает вместе с королевской фамилией. Черногорский король остается в Подгорице».

Из Скутари, 18 января, от Де Ларош-Верне: «Переговоры между Черногорией и Австрией прерваны. Король Николай и его семья уезжают завтра, в среду, в Италию в сопровождении правительства и дипломатического корпуса».

Из Лондона, 19 января, от Поля Камбона, № 68: «Полковник Хоуз, личный друг президента Вильсона, выезжает завтра, 20-го, в Париж через Фолькстон — Булонь. С ним едут жена и его секретари мисс Юнг, мисс Дентон и мистер К. Карверх.

Бриан поехал в Лондон. Бертло телеграфирует ему 19 января, № 240: «Английское правительство, по-видимому, желает продолжать предварительное обсуждение вопроса со своими колониями и деловыми людьми, прежде чем приступить к обсуждению между союзниками принципов экономического соглашения. Не является ли желательным немедленно всенародно провозгласить принцип экономической солидарности союзников? Относительно самой этой идеи легко будет прийти к соглашению еще до установления конкретных мер. Так, например, достаточно будет распространить Лондонскую декларацию от 5 сентября 1914 г. также на экономические условия мира. Таким образом, у нас будет наряду с военной и политической конвенцией также экономическая конвенция. Россия уже всецело примкнула к нашей точке зрения относительно конференции и экономической антанты. Подобное соглашение и его обнародование произведут весьма значительное впечатление во Франции, у союзников, а также в лагере наших врагов. Это было бы осязательным результатом поездки в Лондон». Бриан не преминет использовать эту мысль. [322]

Скутари, 19 января, от полковника Фурнье, № 160: «Дипломатический корпус в Черногории и консульский корпус в Скутари, в Албании, выехали сегодня в Сан-Джованни-ди-Медуа. Король Николай ожидался вчера вечером в Скутари, но остался в Подгорице. Это, по-видимому, указывает на новую попытку сопротивления или, что более вероятно, на попытку снова завязать переговоры. Сербский генеральный штаб не имеет точных известий о том, что происходит в Черногории».

Председатель черногорского совета министров, он же черногорский министр иностранных дел, Митюшкович отправил черногорскому поверенному в делах в Париже Брюне (Бриндизи, 20 января 1916 г.) незашифрованную телеграмму, явно предназначенную для прочтения нами. Вот текст этой телеграммы: «Король и его правительство отвергли все австрийские условия и продолжают борьбу до последней капли крови. Я, королева и принцессы прибыли сюда вчера вечером. Ее величество поедет далее в Лион через Рим. Я ожидаю сегодня прибытия сюда дипломатического корпуса; мы тоже отправимся в Лион. Король со своими двумя сыновьями остался среди своих войск, чтобы организовать последнее сопротивление и облегчить эвентуальную эвакуацию. Надеюсь, что союзники помогут нам эвакуироваться, как они помогают сербам. Наш трагический конец, надеюсь, положит также конец клеветническим наветам, которые навредили нам больше, чем враг».

Сегодня Шарль Морра опять резко нападает на Клемансо по поводу нападок Тигра на Жоффра. Морра называет Клемансо «самым третьеразрядным умом» и пишет: «Просматривая прессу, вы увидите, какие похвалы «Кёльнская газета» расточает по адресу Клемансо. Мы не скажем, что это кара для Клемансо. У этого человека слишком грубая кожа для кары «невещественного характера». Он будет восприимчивым только тогда, когда два дюжих санитара завладеют этой зловредной личностью, наденут на него смирительную рубаху и поведут его под холодный душ».

Жюль Гэд, являющийся депутатом от Северного департамента, представил мне госпожу Жаке из Лиля, мужа которой [323] расстреляли немцы. Она явилась вместе со своей двадцатилетней дочерью; обе они — весьма достойные особы. Некоторые жители Лиля скрывали французских солдат и помогали им бежать. Жаке храбро объявил себя единственным «виновным». Он умер, как герой. Жена его показала мне очень благородное и бесхитростное письмо, написанное им перед смертью. Мать и дочь жили в достатке, а теперь остались без всяких средств к существованию. Молодая девушка тоже была приговорена немцами к пятнадцатилетнему тюремному заключению, но потом была помилована. Я послал этим храбрым женщинам пособие от себя лично и постараюсь, чтобы им в срочном порядке дана была табачная лавка {144}. Отец по смерти был отмечен в приказе по армии.

Английская пресса помещает сегодня следующее сообщение: «Третьего дня в Лондон прибыли председатель совета министров Бриан, морской министр адмирал Лаказ, министр общественных работ Марсель Самба и генерал-квартирмейстер Грациани. Вчера утром состоялись совещания по вопросам, касающимся отдельных министров, а межсоюзный военный совет заседал во второй половине дня в военном министерстве».

Из Афин, 19 января 1916 г., от нашего военного атташе, О. Т., № 215, 217: «Уже около недели отряд рабочих под руководством семи немецких офицеров производит подготовительные работы для разрушения плотин и артезианских колодцев в Мати (пять километров на север от Тианово). Разрушение их будет иметь результатом затопление территории к северу от Лариссы и, стало быть, прервет сообщение по большой дороге между Лариссой и Козани — Монастырь... Из этих известий можно сделать следующие выводы: 1) наводнение должно обезопасить немцев при их походе на Салоники от высадки французских войск в Воло, — в последние дни наши враги считают эту высадку весьма вероятной; 2) между немцами и королем Константином имеется соглашение: последний в нужный момент отзовет свои войска из северной Фессалии, чтобы дать место немцамю Подпись: Браке».

Из Афин, 20 января 1916 г., военный атташе морскому министерству, № 104: «В Афины прибыла тысяча немцев в [324] возрасте от 18 до 20 лет. Им легко найти здесь места торговых служащих и т. п., так как они требуют лишь малое жалование в 30 франков в месяц. Ясно, что приезд этих людей не случайность, что этим преследуется своя цель, отнюдь не невинная... Приостановка энергичных мер, принятых нами в Салониках, Митилене и Корфу, окончательно ухудшает положение союзников в Греции. Наше бездействие свидетельствует о нашей слабости и позволяет немцам окончательно прибрать страну к рукам. По моему расчету, это совершится через восемь дней».

Пятница, 21 января 1916 г.

Утром отправился с Альбером Тома в Сатори. Мне показывают различные типы щитов и гранат, испытывают в моем присутствии целый ряд окопных орудий в 37, 75, 58 миллиметров и т. д.

Я пригласил к себе Бриана, и он докладывает мне о своей лондонской поездке. Обсуждался вопрос о фрахтах; решено было создать в Лондоне центральный орган по распределению между союзниками тоннажа. Франция и Италия будет иметь своих представителей в этом органе.

Говорилось также о билле относительно призыва холостяков под ружье. Вначале он был встречен не очень благосклонно, при втором чтении он добился более значительного большинства. Однако английское правительство имеет в виду смягчить его. Бриан доказывал Асквиту и Грею, что недопустимо уменьшение числа британских дивизий во Франции. Асквит и Грей обещали, что билль не будет изменен.

Постановлено создать в Париже межсоюзный комитет. Бриан был принят королем, которой сказал ему: «Не надо обижать Грецию». Я указываю Бриану на телеграммы нашего военного и морского атташе. «Это предубежденные люди», — говорит он. Под влиянием принца Георга он полон доверия к королю Константину.

За час принял десять заложников, возвратившихся вчера во Францию в порядке обмена с Германией: префекта Северного департамента Трепона, сенатора и мэра Нойона Ноэля, генерального прокурора де Франквилля Жакуле, социалистического [325] мэра города Туркуэн Леба и др. Каждого с волнением заключаю в свои объятия. Они рассказывают мне про свои долгие мытарства. Все они были арестованы и заключены в тюрьму под самыми вздорными предлогами. В ответ на наши приговоры над немецкими шпионами в Марокко немцы цинично предъявили нашим заложникам в оккупированных провинциях обвинение в тех же преступлениях. Разумеется, не было открыто никакого предварительного следствия, заложников увели в плен. Ноэль рассказывает, что немцы неоднократно пытались вырвать у него как у мэра Нойона заявление о гуманном обращении немецких властей.

Генеральный прокурор рассказывает, что, хотя немцы заявили о своем уважении к французским судам, они тем не менее учредили специальный трибунал в Мобеже, словно намеревались включить этот город в аннексированную Бельгию.

Саррайль телеграфирует: «Салоники, 20 апреля 1916 г. О. Т., № 216, 602–3. Немцы ведут сильную агитацию среди греческих войск».

Пашич и члены сербского правительства прибыли в Корфу. Принц Александр, больной и прикованный к постели, еще не мог выехать из Аллезио (Албания).

Суббота, 22 января 1916 г.

В совете министров Бриан докладывает о результатах своей поездки в Лондон. Доклад не отличается конкретностью, в нем больше юмора, чем фактов. Как видно, не было принято никакого решения относительно дальнейших операций на Востоке, не было даже ничего намечено. Китченер отказался послать в Салоники новую дивизию. Английское правительство обещало искать средства и пути для усиления блокады Германии. Это все.

Бриан зачитывает ряд телеграмм из Греции. Когда я упомянул о телеграммах наших военного и морского атташе, он с необычайной горячностью возразил, что некоторые наши агенты, даже на набережной д'Орсей, хотят втянуть его в политику насилия против Греции, причем Гальени и Гильмен присоединяются к этой кампании. Но я, заявляет он, не пойду на эти рискованные шаги. [326]

Леон Буржуа указывает на длинное интервью с королем Константином, появившееся в английских газетах и перепечатываемое сегодня нашими газетами. Это интервью — настоящий обвинительный акт против союзников. «Воздерживаясь от малейшего насилия, — говорит Леон Буржуа, — мы имеем право спросить короля, каковы его действительные намерения».

«Да — замечает Бриан, — я вчера видел Романоса и сказал ему, что его королю лучше было бы не впутываться в журналистику».

Телеграмма царя (полученная через Извольского и переданная Брианом на заседании совета министров): «Президенту республики. Обращаюсь к вам, господин президент, с призывом помочь нашей доблестной союзнице Сербии. Значительная часть ее армии ожидает на албанском побережье перевозочных средств, чтобы не стать добычей неприятеля. Крайне необходимо спасти эту храбрую армию, которая, я в этом не сомневаюсь, впоследствии принесет очень большую пользу общему делу. Если Франция и Англия найдут возможность безопасной и быстрой отправки сербской армии на остров Корфу, их усилия послужат прекрасному и благородному делу. Николай».

Я тут же набросал ответ, и совет министров одобрил его: «Я получил телеграмму вашего величества с горячим призывом в пользу Сербии. Счастлив уверить ваше величество, что правительство республики, не колеблясь, сделало по собственному почину все от него зависящее для ускорения эвакуации и транспортировки доблестной сербской армии. Хотя морские соглашения союзников предоставляют операции в албанских водах Италии, мы немедленно сговорились с этой державой с целью обеспечить максимальное количество перевозочных средств и сами доставили много судов. Впрочем, король, наследный принц и сербское правительство отлично оценили великодушную инициативу Франции и обратились к нам с самыми трогательными выражениями благодарности. Таким образом, мы предвосхитили желания вашего величества и рады, что в согласии с сокровенными чувствами дружественной и союзной нам России могли с пользой послужить общему делу».

В сегодняшней «Action francise» Шарль Морра напоминает, что Клемансо сильно урезал военные бюджеты с 1906 по [327] 1909 г. «После этого Клемансо может третировать Гальени как простого краснобая и приписывать ему непоследовательность, которой в такой большой мере отличается он сам. Он может рассказывать что угодно о «мнимой организованности военного министерства». Известно, что сам Клемансо представляет собой полную дезорганизацию и разброд. Что, если в ожидании его трескучей диктатуры запретить его «L'Homme enchainé»? Я предлагаю это развлечение Франции».

В Корфу высадка сербских войск продолжается в следующих условиях (21 января, от Бегнини, № 8): третьего дня и вчера в Валону прибыли 2500 сербских солдат, большей частью молодые новобранцы. Они совершенно выбились из сил и крайне измождены. Пятеро из них умерли в пути, семнадцать — по приезде.

Воскресенье, 23 января 1916 г.

Вчера в четверть десятого вечера выехал из Парижа с Дюбе и Дешанелем. Сегодня в восемь часов утра прибыли в Жерармер. Снега очень мало, картина совсем другая, нежели в прошлую зиму. Дюбо напялил на себя горный картуз с наушниками, Дешанель подумал и остался при своем котелке.

На вокзале нас ожидал генерал де Вилларе. Мы отправились дальше на двух автомобилях: я сел в один автомобиль с Вилларе, на другом поместились Дюбо и Дешанель.

Остановились в Со-де-Кюв. За мостиком, переброшенным через, речку, выстроен 52-й батальон пеших стрелков. Смотр и раздача знаков отличия. Прекрасная выдержка войск.

Садимся опять в автомобили и едем дальше, к Шлухт. Туман, горизонт заволокло тучами, никакой перспективы. На перевале остановились и наблюдаем упряжки канадских собак. Мы купили этих собак по высокой цене и выписали их с большими расходами с Аляски; теперь они мерзнут здесь в горах. Животные эти понимают только английские слова, мы с трудом научили их словам французской команды. Они запряжены в небольшие сани, которые берут меньше продовольствия, чем укладывается на спину мула.

В Шлухте мы нашли одетых в белое французских и норвежских лыжников, которых я однажды принимал у себя. [328]

После их посещения набережная д'Орсей сообщила мне депешу нашего посланника в Христиании Шевалле, в которой говорится, что отправка этих норвежских санитаров, возможно, подстроена Германией. Так как в Вогезах большой простор для шпионажа, я передал генералу де Вилларе эту депешу, которую нарочно захватил с собой, и советую ему зорко наблюдать за этими иностранцами.

Здания таможни, шале Гартмана, дом, в котором во время моего прежнего посещения находился лазарет, — все разрушено снарядами.

Направляемся к отелю Альтенберг, от которого осталась только груда развалин.

Густой туман. Долины Мюнстера не видно. Спускаемся в Жерармер. Погода проясняется, тучи разошлись и блеснули лучи весеннего солнца.

Через Ванье и Сокзюр взбираемся на Одеренский перевал. В Сокзюре сделали небольшую остановку и осматриваем помещения, в которых расквартирован 152-й полк, получивший пополнение после кровавых боев под Гартманом. Четыре пятых его нынешнего состава — новые люди, впрочем, у них хороший вид.

Проезжаем Одеренский перевал при великолепной погоде и спускаемся к деревушке Крют. Затем выходим из автомобилей и идем через деревню; войска выстроены шеренгой, у окон домов развеваются французские флаги. Девочки-эльзаски подносят цветы. Подобные остановки делаем также в Одене и Феллерингене. Там тоже шеренги войск, знамена, энтузиазм населения.

В Вассерлинге остановились в штабе, помещающемся в замке при фабрике. После дела под Гартманом несколько снарядов упало здесь поблизости, в том числе на крышу одного из боковых флигелей.

Завтракаем в штабе генерала Нолле, преемника доблестного и несчастного генерала Серре...

После завтрака принимаю в гостиной замка видных граждан. Это все верные эльзасцы, французские патриоты. Я обращаюсь к ним с краткой речью, но волнение не дает мне говорить. [329]

Затем на красивой аллее к замку — церемония вручения крестов офицерам, военных медалей, военных крестов и медалей 1870 г. верным эльзасцам, выстроившимся в три длинных ряда. Эту последнюю, волнующую задачу я разделил с Дюбо и Дешанелем...

Превосходные стрелки 27-го и 66-го батальонов, выстроенные по другую сторону аллеи, дефилируют перед нами с неподвижно устремленным на меня взглядом. Несравненное зрелище патриотической решимости.

В 2 ч. 20 м. отправились далее в Сент-Амарен. Он тоже недавно подвергся бомбардировке, но очень весело разукрашен флагами, залит солнцем. Посещаем мэрию и школы. Со времени моего последнего посещения дети сделали большие успехи во французском языке.

Посетили эльзасский госпиталь.

Поехали в Моош, еще более пострадавший от бомбардировки. В госпитале видели шестнадцатилетнюю девушку с ампутированной правой ногой. Предосторожности ради ее койка находится в подвальном помещении. Очаровательная девушка, веселая, улыбающаяся, несмотря на потерю ноги.

На военном кладбище, устроенном в виде террас, прибавилось. Много свежих могил со времени моего последнего приезда.

Посетили могилу генерала Серре.

Затем поехали в Танн и прибыли туда с наступлением ночи. Флаги, толпа на улицах, множество детей, подносящих нам букеты цветов. Несмолкающие возгласы: «Да здравствует президент, да здравствует Франция, да здравствует наш Пуанкаре!» (le Poincaré).

Побывали на могилах Макса Карту и молодого Бенака...

Немцы ежедневно бомбардируют Танн, особенно ту часть города, которая ближе к кладбищу. Большинство домов около церкви разрушено.

Держим путь на Вассерлинг, останавливаемся в Урбес, где посетили лазарет. Ужинаем в моем поезде, остановившемся в Бюссанг. Дюбо и Дешанель восхищены и взволнованы до глубины души. [330]

Понедельник, 24 января 1916 г.

В восемь часов выехали из Бюссанга. Едем по долине реки Туры до Бичвиллера. Здесь нас встретили колокольным звоном. Мы остановились на площади перед зданием мэрии. Выстроены войска, собрались также видные граждане; мэр обращается к нам с речью, я отвечаю, и слезы душат мне горло.

Едем в Мазво по Гундерюкскому шоссе, построенному нашими инженерными войсками.

Останавливаемся у опушки леса. Взбираемся на наблюдательный пункт. С вышки видна часть долины Эльзаса.

Погода по-прежнему великолепна. Нас все еще сопровождает генерал де Вилларе. В Мазво нас встречают генерал Варен, Мессими и др. Перед мэрией — видные граждане, мэр, кюре.

На красивой площади — смотр батальона 115-й бригады и эскадрона 2-й кавалерийской дивизии.

Вручаю знаки отличия офицерам и солдатам.

Посещаю школы. Здесь тоже большой прогресс.

Уезжаем в Ружмон-ле-Шато, завтракаем в замке, где находится штаб генерала Варена, командира 2-й кавалерийской дивизии.

После обеда — в Маубахе (Мобак). Прочувствованная речь старика мэра.

На площади в Даннмари — смотр батальона 22-го пехотного полка. Я передал орден Почетного легиона старому кюре, участнику кампании, крест для Сизлена, мобилизованного в чине капитана, медали и т. д.

Посетил школы мальчиков и девочек. Большие успехи во французском языке...

Дюбо и Дешанель опять в восторге.

На обратном пути осматривали расквартирование войск в Шаванн-сюр-л'Этан. В Бельфоре сели в поезд.

Вторник, 25 января 1916 г.

Гальени не присутствует на заседании совета министров: он болен, у него высокая температура. Снова обсуждается [331] положение в Греции. Бриан, по-прежнему снисходительный к Константину, недоволен умонастроением Гильмена, Саррайля и союзных посланников.

Думерг требует, чтобы мы навели фактические справки и приняли все нужные меры предосторожности. Я поддерживаю его.

Наш морской атташе в Афинах еще раз телеграфирует (№114): «Немцы продолжают прибирать к рукам Грецию. Они достигнут этой цели мирным или насильственным путем; так или иначе, этот результат неизбежен».

Жоффр пишет Бриану (№ 12622), что «препятствия всякого рода, чинимые итальянским правительством эвакуации сербских войск, могут привести к потере части этой армии». Он требует, чтобы правительство самым категорическим образом выступило перед итальянским кабинетом и заставило его наконец действовать в полном согласии с нами и Англией и провести с максимальной скоростью эвакуацию сербской армии через Валону, Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа, как было условлено.

Кроме того, Жоффр телеграфировал полковнику де Гондрекуру, военному атташе при итальянской главной квартире (№60, 61).

Главнокомандующий предложил следующий план действий на Балканах, принятый правительством: 1) Сохранять незыблемой нашу позицию в Салониках, так как присутствие наших сил в этом городе, эта военная угроза нашим противникам, является рычагом наших политических выступлений на Ближнем Востоке. 2) Усилить экспедиционный корпус всеми частями сербской армии по мере их восстановления. 3) Подготовить уже теперь наступление местного характера на пункт большого общественного значения, например на Софию, с тем чтобы это наступление состоялось позднее, когда к нам присоединятся одно или несколько балканских государств и положение изменится в нашу пользу. 4) Помощь Италии должна в настоящий момент заключаться в следующем: а) отправка итальянской дивизии в Салоники, как того требовало недавно французское правительство; б) усиление оккупации Албании, а с этой [332] целью усиление итальянского экспедиционного корпуса. 5) В будущем наши выступления на Балканах должны быть согласованы с союзниками на основе предварительного изучения вопроса.

По сведениям нашего морского министерства, к 23-му числу сего месяца было перевезено 4500 сербских солдат в Бизерту, 9 тысяч — в Корфу, 2200 беженцев — в Марсель, Корсику и на Липарские острова. Среда них много больных и изнуренных.

Немцы продолжают бомбардировать Нанси с аэропланов и обстреливать его артиллерийским огнем.

Наш военный атташе в Христиании телеграфирует (О. Т., № 3003–201): «Из русского источника: немцы собрали большие силы перед Верденом и Аррасом с целью атаки в день тезоименитства императора».

Итальянский королевский поезд привез в Лион черногорского короля с частью его семьи.

Бриан просил Баррера (№ 193) запросить Саландру и Соннино, желателен ли его визит к ним в Риме. Итальянские министры ответили утвердительно. Бриан известил нашего посла в Риме (№ 180, 190), что черногорская королева лишь в самый последний момент сообщила нам о своем приезде в Лион, король же приехал в Лион, совершенно не предупредив нас об этом, на этот счет не велось никаких предварительных переговоров. Италия, подчеркивает Бриан, не должна питать какие-либо подозрения по поводу выбора этого местопребывания.

Французская социалистическая партия послала на конгресс в Бристоле своих депутатов с определенным мандатом: они должны поддержать позицию британского правительства в вопросе о воинской повинности (Бриан Полю Камбону, №295).

Опираясь на заключение Жоффра и Гальени, Бриан настаивает перед итальянским правительством, чтобы оно не направляло сербов, как намеревалось, в Санти-Каранта, а эвакуировало их через Сан-Джованни-ди-Медуа, Дураццо и Валону, как было условлено (телеграммы Барреру, № 179, 180, 181 и 182). [333]

Главная квартира составила меморандум, в котором рассматривает вопрос об атаке Салоников австрийцами, болгарами и немцами и приходит к заключению, что эта атака может состояться не раньше марта.

Со слов одного из своих друзей на фронте Шарль Морра сообщает, что в армии ходят «гнусные слухи», занесенные туда депутатами, которые уезжали в отпуск, были в Париже в своей фракции и затем вернулись на фронт. По всей видимости, эти слухи направлены только против президента республики, который «хотел войны» и принадлежал к партии реванша. «Слух этот, — пишет корреспондент Морра, — исходит из определенного источника. Действуют ли распространители этих слухов по партийным побуждениям или по указке Германии, они действуют на руку последней и не должны остаться безнаказанными». «Мы не пуанкаристы и не антипуанкаристы, — говорит Морра, — и думаем, что президентский кризис был бы в десять — двенадцать раз гибельнее министерского кризиса... Полагаем, что Пуанкаре осведомлен на этот счет. Но надо осведомить и страну. Франция должна знать, что ее пытаются отвлечь от забот о войне к внутренним спорам... Можно считать почти безразличным, действуют ли Клемансо и Ренодель в своей агитации по наущению Германии. Дело не в их намерениях, а в их действиях, и, если не пресечь энергично эти действия в Париже и не подавлять их суровыми мерами на фронте, они принесут пользу неприятелю, ослабят наших и фактически будут равносильны предательству». Шарль Морра, несомненно, ошибается, возлагая ответственность за эти слухи на Реноделя или Клемансо.

Среда, 26 января 1916 г.

Сильная бомбардировка Нанси.

Суббота, 29 января 1916 г.

Тревожные известия из Артуа. Я тщетно добиваюсь подробностей у офицера связи. В полдень распорядился позвонить в главную квартиру, чтобы иметь больше шансов на информацию. [334]

В совете министров Буржуа тоже высказывает недовольство до поводу молчания главной квартиры.

В 9 ч. 20 м. вечера военное министерство дало мне знать о появлении цеппелина в Ла-Ферте. В половине десятого мне говорят, что наши орудия стреляли по цеппелину и что он летит на Париж...

Около одиннадцати часов, после всяких противоречивых слухов, префектура полиции уведомляет меня, что причинены большие материальные повреждения и имеются человеческие жертвы в 20-м округе, на улицах Панойо и Елисейской, в Менильмонтан и т. д. Я поехал в автомобиле с генералом Дюпаржем на место катастрофы и оставался там до часу ночи. Встретил там Мальви, префекта Сены Деланне, префекта полиции Лорана, одного муниципального советника и др. В темных улицах стояла толпа, потрясенная и молчаливая; она вела себя достойно.

Воскресенье, 30 января 1916 г.

Утром поехал в Менильмонтан с Мальви. Последний рассказывает, что социалисты-пацифисты вроде Мергейма пытаются воздействовать на некоторых членов радикал-социалистской партии: Кайо, Понсо и др.; Кайо пока еще не поддается им, но настроен очень пессимистически; он встревожен нашим финансовым положением, недоволен генералами и мало верит в победу.

По словам Пенелона, у Жоффра была небольшая стычка с генералом де Кастельно, который, беспокоясь по поводу положения в Артуа, телефонировал по собственной инициативе генералу Фошу и просил его отправиться лично на позиции.

Жоффр, говорит Пенелон, становится все более обидчивым и недоверчивым. Не знаю, кто сказал ему, что я якобы критиковал его в Эльзасе. Он слушает подобные сплетни и теряет равновесие. Я прошу Пенелона еще раз заверить его, что он пользуется полным доверием правительства и моим. Подчеркиваю, что он не должен слушать все эти кривотолки и вымыслы или же должен обратиться в таких случаях ко мне и поговорить со мной лично.

Однако, хотя я ничего не говорю, в глубине души меня беспокоит упорный оптимизм главнокомандующего. В разговорах [335] с ним я нисколько не скрываю этого и чувствую, что порой он обижается, несмотря на всю мою осторожность и все знаки моего расположения.

Что касается положения в Артуа, то дело, к несчастью, ясно: оставляя на первых позициях только территориальные войска и отсылая регулярные войска в тыл под предлогом подготовки их к будущему наступлению, мы рискуем ослабить фронт и чрезмерно изнурить солдат территориальных войск, причем письма этих солдат должны оказать вредное влияние на настроение их семейств.

Понедельник, 31 января 1916 г.

Бриан просил меня пригласить сегодня на завтрак Фрейсине, Буржуа, Гальени и его. Он желает договорить с ними после завтрака по вопросам, которые будут обсуждаться в Совете национальной обороны в среду утром».

Буржуа прочитал составленную им записку о необходимости плана. Гальени выслушал ее со скептическим видом и заметил: «Что касается меня, я не очень верю в планы и цифры». Мы договорились только по некоторым вопросам персонального характера: о целесообразности замены генерала Дюбуа в командовании армией; Гальени и Бриан желали бы даже сменить трех командующих группами.

Оставшись наедине со мной, Бриан рассказал мне, что он вызвал к себе директора охранной полиции Ришара и просил его наблюдать за сенатором Жерве, подозреваемым в преступной неосторожности в разговорах. «Да, — ответил Ришар, — в делах с сенаторами нелегко добиться толку». В 1908 г., продолжал он, некий Бертон, арестованный и осужденный за шпионаж, показал, что Шарль Эмбер был немецким агентом, но Германия нашла его слишком дорогим. Это показание было тогда зарегистрировано, но следствие не было проведено дальше. Клемансо это обвинение было известно. Впоследствии о нем было сообщено также Мильерану (который никогда не говорил мне о нем). Я предложил Бриану лично ознакомиться с документами и в случае надобности допросить Бертона, который отбывает каторжные работы. [336]

Можно ли впредь до более конкретной информации принимать на веру подобные сообщения ?

Эмбер ведет себя загадочно и возбуждает беспокойство, но я не верю, что он изменник. Завтра, по просьбе Далимье, я председательствую в Трокадеро на торжестве, устраиваемом Шарлем Эмбером и газетой «Jornal»; вечером Лоз беседовал со мной об этом торжестве.

Густав Эрве рассказал мне, что он действительно слышал разговор о том — речь шла о происхождении войны, — что я заключил морскую конвенцию с Россией и соглашение с бельгийским королем на предмет защиты Бельгии. Эрве подчеркивает, однако, что все это говорилось весьма неопределенно и что он не придал этому разговору никакого значения. Он находит, что среди рабочих моя популярность возросла со времени войны, говорит, что все его друзья решительно за меня и что он с удовлетворением услышал, что вчера в 20-м округе меня по-прежнему приветствовала толпа.

Он обращает мое внимание на то, что штабные офицеры изолированы и редко вступают в контакт с войсками. Говорит также, что хорошее впечатление произвели бы коллективная амнистия солдат, осужденных до войны на принудительные работы, и отправка их на фронт.