Нормандия верна отцу Милону{75}
В департаменте Приморская Сена у меня состоялись две встречи: одна — в Руане, другая — в Гавре. Особенность этого департамента заключается в том, что он объединяет две совершенно различные части — Гаврский и Руанский районы.
В Руане на набережной Сены я встретился с лицеисткой Клодиной Герен. Это была первая из девушек, возглавивших подразделение франтиреров. Мне это очень импонировало. После беседы с ней я встретился с двумя учителями-коммунистами и обсуждал с ними вопрос об учебе Клодины. Это не соответствовало требованиям конспирации, но в мрачную годину многое нельзя было формально втиснуть в какие-то жесткие рамки.
В Гавре меня поразило полное разрушение целых кварталов.
Уполномоченный «батальонов молодежи» в департаменте Приморская Сена Андре Дюромеа вместе со своим заместителем в Руане Клодиной Герен и работавшими ранее в этом районе такими доблестными активистами, как Арман Дювивье, Жан Пети, Морис Лемер из Амьена, Марсель Дене из Крейя, постепенно превратили этот департамент, а затем и весь интеррегион{76} в зону активных действий. Здесь враг не мог чувствовать себя спокойно ни днем, ни ночью. Этот интеррегион по силе нанесенных врагу ударов, число которых росло с каждой неделей, можно сравнить с такими департаментами, как Нор и Па-де-Кале. [183]
Поскольку Андре Дюромеа обладал хорошими организаторскими способностями, был храбр и умело руководил боевыми операциями, в 1943 году он был назначен моим заместителем по оперативным вопросам в национальном управлении, а затем — командующим франтирерами и партизанами Парижского района. Комиссаром у него был Адольф Леже. Но, увы, обрушившийся на наши штабы весной 1944 года шквал унес с собой и Андре Дюромеа. Его депортировали в Нойенгам, так как нацисты были вынуждены в то время ослабить репрессии в связи с усилением наших ударов. Андре Дюромеа посчастливилось вернуться живым из концлагеря, и теперь он мэр Гавра.
Отец Андре — Эжен Дюромеа был активистом компартии с большим стажем. Кустарь-прокатчик по профессии, он изготавливал в своей мастерской бомбы для всех боевых групп франтиреров. Нацисты его арестовали и расстреляли. Одна из улиц Гавра названа теперь его именем.
Значительное усиление борьбы в департаменте Приморская Сена наблюдалось с начала 1940 года. Руководителями здесь были Андре Пикан и Жорж Дезире. Интеррегионом руководил Поль Лемаршан, а после него — Опост Делон.
Префектом в то время был Роже Верлом{77}. Не много можно было встретить в ту пору префектов, имевших мужество остаться на своих постах и не согласиться служить оккупантам и вишистам. Сообщения германской комендатуры он вывешивал без всяких пояснений, тогда как другие префекты не останавливались перед любой подлостью, лишь бы снискать благосклонность немцев. За такие действия Роже Верлома быстро сняли с должности и направили на хозяйственную работу в Сент-Уэн.
В октябре 1941 года только в этом департаменте было арестовано шестьсот коммунистов; в их провале была доля нашей вины, так как организация Сопротивления стала массовой, а в отношении безопасности ее членов не было принято должных мер.
Несмотря на аресты, борьба в 1940 и начале 1941 года продолжала развертываться, часто возникали забастовки, [184] стачки, манифестации безработных и домашних хозяек у зданий мэрий и префектур. Не прекращалась и вооруженная борьба, в составе Специальной организации создавались группы самообороны.
Гонтран Пайле в своей книге под названием «Руан и Руанский район в период оккупации 1939–1940 годов» показал, каким образом трое коммунистов — Пьер Корниу, Жозеф Ле Генедаль и Камиль Порше 20 января 1941 года захватили склад автоматического оружия и гранат, хранившихся в ангаре Руанского порта на набережной Гастон Буле, и переправили это оружие на улицу Кошуаз. Таким образом у Специальной организации и «батальонов молодежи» появился первый собственный оружейный склад. К несчастью, 9, 10 и 11 сентября 1941 года эти товарищи были арестованы и расстреляны: один — в Мон-Валерьене, двое других — в Руане.
17 апреля 1941 года партийный активист из состава первых групп Специальной организации Жозеф Мадек перерезал кабель, связывающий комендатуру Гавра со штабом оккупационных войск в Париже. Его арестовали и расстреляли 18 мая 1941 года.
Кроме Андре Дюромеа в Гавре имелась целая плеяда молодых героев. Среди них — двадцатилетний учитель Мишель Мюзар. Выпускник педагогического института, член Союза социалистической молодежи, он часто бывал у федерального руководителя ФКП учителя Андре Пикана. В конце 1938 года ему пришлось испытать чувство стыда за позицию, занятую социалистами — депутатами парламента: 156 из 157 социалистов проголосовали тогда за мюнхенский диктат Гитлера и выдали несчастную Чехословакию нацистам. Только один депутат-социалист Бугей голосовал вместе с коммунистами. Мюзар не согласился с тем «подлым утешением», о котором говорил тогда руководитель социалистов.
Обратившись к Андре Пикану, он сказал:
— Прими меня в компартию. Я не смогу простить им Мюнхен.
После этого Мишель вступил на путь борьбы. Он был одним из первых добровольцев «батальонов молодежи». В 1941 году возникла угроза его ареста, и поэтому ему пришлось перейти на нелегальное положение. Вишисты не могли его арестовать и приговорили заочно к двадцати годам каторжных работ. Это было 8 октября 1941 года, а [185] 15 января 1942 года к этому приговору добавилось еще пятнадцать лет.
Мишель Мюзар был одним из наших вожаков, руководителем смелых операций. Мы посылали его всегда на трудные участки, поручали ему самые ответственные задания. Он был ответственным за действия «батальонов молодежи» в департаменте Сомма, затем руководил ударными группами Парижского района. Нам очень недоставало оружия, и Мюзар первым добыл его. В районе Шампвалона имелись склады оружия, не отправленного испанскому народу, поскольку война в Испании закончилась. Выдающийся коммунист департамента Йошта Фруассар, руководитель интеррегиона и руководитель организации Союза коммунистической молодежи Пьер Гушо сумели передать нам информацию, позволившую завладеть этим оружием. Мишель Мюзар и Альбер Гескен выполнили задание блестяще.
Впоследствии Мишель был назначен руководителем интеррегиона, включавшего департаменты Мен и Луара, Вандея, Дё-Севр, Вьенна, Сарта, Майенна и часть оккупированного Эндра. Он вошел в славную когорту руководителей Сопротивления, прочные основы которого заложили полковник Фабьен, полковник Жиль, Дебарж, Феррари, Венсен Фаита, Жан Робер, Морис Ле Бер, Ги Голтье и сотни других героев, которые стояли у самых истоков активной борьбы.
Мишель Мюзар был арестован гестапо в Анжере и расстрелян в 1943 году.
Нельзя не вспомнить сейчас многих товарищей, даже если некоторые забывают сделать это, таких же смелых и активных организаторов боевых действий с начала 1940 года.
Гюстав Алис (лейтенант Лебер) в начале 1940 года входил в число небольшой группы, которая перестраивала работу партийных и профсоюзных организаций для действий в условиях подполья. Мне пришлось еще раз встретить этого замечательного товарища во время Парижского восстания, с рукой на перевязи, во главе своего подразделения.
Банковский служащий Леон Лиу одним из первых был расстрелян в Руане 14 октября 1941 года. С июля 1940 года он создавал молодежные организации вместе с [186] Жаном Гаско, Тулузаном, Лионелем Жуэ, Эмилем Фамери, Шарлем Домюрадо, Леоном Гошекорном.
В августе 1940 года в районе Руана Жан Делатр, Люсьен Дюкастель, Франсис Лемонье собрали активистов организации Союза коммунистической молодежи и обсудили с ними вопросы борьбы против оккупантов.
Сестры Диссубрей с июля 1940 года расклеивали плакаты, объявления, распространяли листовки. Они же помогали нам укрывать франтиреров, когда в Париже готовилась одна сенсационная операция.
Жан Делатр в 1940 году был арестован за распространение листовок, приговорен к тринадцати месяцам тюремного заключения, освобожден в 1941 году, вновь арестован немцами и расстрелян.
С первых месяцев оккупации Франсис Лемонье находился на нелегальном положении. Полиции не удалось арестовать его, тогда полицейские схватили младшего брата Ги и поместили в исправительную колонию.
Артур Лефевр из Монтиньи печатал газеты и листовки. Он был арестован 20 ноября 1940 года и расстрелян 21 февраля 1942 года.
21 октября 1941 года были арестованы Демерсман из Грюни, Жермани из Руана и Долле из Ампревиля.
Члену федерального бюро ФКП Анри Мессаже чудом удавалось избежать ареста до 18 февраля 1942 года. 21 сентября того же года его расстреляли.
Руководитель профсоюза строителей в Дарнетале Годо был выдан немцам и расстрелян.
Жан и Анри Ферро из Гавра были арестованы в конце 1940 года за распространение листовок.
Во время похорон члена Союза коммунистической молодежи Плонженона друзья положили на могилу подушку с красным бантом. Отец молодого коммуниста Жорж Плонженон и Жюль Ле Троад были арестованы. Основание для ареста: подушка и множество листовок, обнаруженных в том квартале, где они проживали.
В донесении квартального полицейского комиссара имеется описание того, как были арестованы Роже Леведер и его мать:
«5 декабря 1940 года после стычки, в которой участвовали немецкие солдаты, немецкие жандармы провели обыск в квартире вдовы Леведер, проживающей в Гавре, на улице Белло. Во время обыска обнаружили четыре [187] изготовленных на ротаторе экземпляра газеты «Юманите» за октябрь 1940 года. Кроме этого, было найдено много бумаги, которая могла использоваться для печатания листовок. По имеющимся сведениям, Роже Леведер являлся видным деятелем компартии вплоть до ее роспуска. Он был секретарем партийной ячейки на кораблях Трансатлантической компании, добровольцем воевал в республиканской Испании. После демобилизации в сентябре открыто партийной работой не занимался. Однако есть все основания полагать, что он не прекратил свою деятельность, а просто принял необходимые меры предосторожности, чтобы его не раскрыли».
5 декабря 1940 года Роже Леведера выдали нацистам, а 14 февраля 1942 года его расстреляли.
Бернара Мазе из Больбека арестовали в апреле 1941 года, коммуниста-железнодорожника из Сотвиля Антуана Брюно — 12 июня 1941 года, Анри Виллара — в марте 1941 года, Валентена и Гийо из Гран-Кевилли осудили в том же месяце. Однако в строю оставались многие сотни активных коммунистов. Ежедневно росло число коммунистов, принимавших участие в самых разнообразных формах борьбы: Эрнест Ванье в Эльбефе, Марсель Кутюрье и Оже в Барантене, Пьетер в Дьепе.
Фернан Шатель, ныне корреспондент газеты «Юманите», был одним из руководителей «батальонов молодежи», Специальной организации, а затем организации «Французские франтиреры и партизаны» в департаменте Приморская Сена. Кроме него в руководство входили Андре Дюромеа, Мишель Мюзар и Клодина Герен.
В 1941 году возросло число ударов по врагу, а вооруженная борьба и вообще Сопротивление приняли новые формы.
23 июня 1941 года железнодорожники Сотвиль-ле-Руана провели крупную манифестацию солидарности с Советским Союзом и его борьбой. Они понимали, что от исхода этой борьбы в решающей степени зависели как их судьба, так и будущее Франции.
Группа молодых бретонцев (Анри Мене, Робер Шеврье, Лефевр и другие) организовала взрыв компрессора в Карт-Маре и надолго вывела из строя местные предприятия.
30 августа 1941 года в Гран-Кевилли была взорвана железнодорожная линия на участке, известном под названием [188] «Мост». На следующий день взрыв произошел на линии Руан — Амьен.
6 сентября 1941 года Анри Мене и Робер Шеврье совершили покушение на одного из немецких солдат, работавших в штабе оккупационных войск. За выдачу властям покушавшихся было назначено крупное денежное вознаграждение.
9 сентября 1941 года лейтенант французского военно-морского флота Пьер Корниу вывел из строя немецкую боевую технику в лагере Ализей. Это он и его друзья-коммунисты 20 января провели операцию по захвату оружия в Руане.
13 сентября в Руане был убит нацист Виктор Холь, переводчик нолевой жандармерии. Он помогал оккупантам выявлять активных коммунистов, участвовал в арестах и пытках арестованных.
28 ноября 1941 года молодой бретонский железнодорожник Лефевр (Марк), работавший в Сотвиль-ле-Руане, бросил бомбу в витрину немецкого книжного магазина на улице Жанны д'Арк.
В декабре 1941 года Фернан Шатель с одним франтирером из Гавра вступил в настоящую перестрелку с двумя нацистскими солдатами. Один солдат был убит, второй спасся бегством.
Также в декабре 1941 года был взорван немецкий книжный магазин на Рю-де-Пари в Гавре. Бомбу для этого изготовил Эжен Дюромеа.
19 января 1942 года профессор философии Валентен Фельдман и Лемерсье разбили витрину фотоателье на улице Лафайет в Руане. В этой витрине красовались фотографии немецких офицеров и солдат. В разбитую витрину патриоты положили плакат с надписью:
«В то время, когда наши пленные томятся в Германии, нельзя без возмущения смотреть на морды тюремщиков, выставленные на почетном месте во французских витринах».
23 февраля 1942 года группа под руководством Мишеля Мюзара и Жана Гаско забросала гранатами проходивший по улице в Гавре немецкий отряд. Было убито и ранено много оккупантов.
21 марта 1942 года в Эльбефе был убит немецкий часовой. Руководили коммунистической организацией Эрнест Ванье и Анри Левиллен. В этом же месяце Мишель [189] Мюзар, Лемонье и другие франтиреры возле Барантена пустили под откос немецкий эшелон.
Департамент Приморская Сена являлся одним из районов наибольшей активности движения Сопротивления. Об этом, в частности, свидетельствует и тот факт, что только в долине Кайн жертвами репрессий стали 38 человек, из них 10 были расстреляны и 28 погибли в ходе боевых операций и в концлагерях.
Гюстав Деларю был одним из основателей партийной организации в этой части долины, муниципальным советником Ульма. В 1939 году его арестовали, направили в тюрьму в Алансон, а оттуда — в Компьенский лагерь и расстреляли.
Ролан Дюрю являлся секретарем организации Союза коммунистической молодежи департамента. В 1936 году в возрасте шестнадцати лет он вступил в Союз коммунистической молодежи в Малонэ. С 1940 года он принимал участие в распространении нелегальных материалов, призывавших к борьбе с оккупантами и вишистами. 27 сентября французская полиция его арестовала, специальный суд в Руане приговорил к четырем годам тюремного заключения. Затем он был переведен в Пуасси и 25 апреля 1942 года расстрелян немцами.
Люсьен Тессель продолжал борьбу, вел диверсионную работу на предприятии металлообрабатывающей промышленности в Девиле, выполнявшем заказы гитлеровского вермахта. Перед расстрелом он написал такое письмо:
«Пусть на моей могиле будут красные цветы, такие же красные, как моя кровь, которую я пролью за всех, за французскую землю и за русские степи. Пусть иногда вспоминают обо мне, и пусть продолжается жизнь».
Молодой рабочий-металлург из Девиля Люсьен Тессель и профессор философии из Дьепа Валентен Фельдман умерли вместе в Мон-Валерьене 27 июня 1942 года. С 1940 года в этой холмистой местности было расстреляно 10 тысяч их товарищей по борьбе.
Перед казнью коммунист Валентен Фельдман по-немецки обратился к карателям со следующими словами, подчеркнув тем самым интернациональный и гуманный характер нашей борьбы:
— Банда безумцев! Сейчас мы умрем не только за наше дело, но и за вас всех!
Да, Нормандия может гордиться своими сыновьями. [190]
Они остались верны отцу Милону, горою рассказа Ги де Мопассана.
В июле 1941 года руководство ФКП издало отдельной брошюрой эту новеллу великого писателя, повествующую о нормандском крестьянине — франтирере 1870 года. Этот старый человек каждый вечер выходил на ухабистые дороги покрытой рощами Нормандии, чтобы подстеречь своего пруссака. В нем жила только одна мысль: отомстить за сына и отца. Его схватили, допрос вел немецкий полковник:
« — Что вы хотели бы еще сказать?— Мне нечего добавить. Я рассчитался сполна: шестнадцать убитых, ни одним больше, ни одним меньше.
— Известно ли вам, что вы умрете?
— Пощады я у вас не просил... Мой счет прост, восемь врагов за отца, столько же за сына. Разве я пришел в вашу страну с оружием в руках? Я вас совсем не знал! Я не знал даже, почему вы здесь оказались. И вот вы залезли в мой дом и распоряжаетесь здесь, как у себя дома. Я отомстил за других и совсем в этом не раскаиваюсь».
Так говорил нормандский патриот в 1870 году. Сегодняшняя Нормандия была верна ему. [191]
Священное пламя Бретани
Ренн произвел на меня такое же впечатление, как и Гавр, разве что разрушений было меньше. Если мне не изменяет память, здесь пострадали в основном здания в районе вокзала.
Секретарь Союза коммунистической молодежи в департаменте Луи Кокийе попросил перевести его в «батальоны молодежи», не задумываясь над тем, какой опасности подвергалась его жизнь. Ему было двадцать лет, работал он маркировщиком на железной дороге, души не чаял в своей невесте Франсете Кокерель. Подобно некоторым, они могли бы выжидать, жить на коленях, но все же жить. Жить в рабстве, но жить... Однако Луи и Франсета ценили свободу и человеческое достоинство превыше всего.
С 1940 года в департаменте Иль и Вилен распространялись коммунистические листовки. В Союзе коммунистической молодежи их готовил Луи Кокийе. Группа Специальной организации в составе Пьера Мартена и еще двух активистов в сентябре 1940 года организовала взрыв на нефтеперегонном заводе в Латуше. За три месяца взрывы здесь были осуществлены дважды.
В 1940 году Пьер Мартен доставил из карьера Мальрош гранаты, различное оружие, автоматы.
Я уже упоминал о молодом железнодорожнике из Сотвиля. Его отец Робер Шеврье в июле 1940 года на дороге Шатийон — Ренн подобрал винтовки и патронташи, брошенные французскими солдатами. Это оружие было доставлено в квартиру Раймона Руо.
Молодые коммунисты Реми Лебрен, Андре Руо и Морис Фурнье изобрели свой способ добычи оружия. Они заходили в кафе «Триумф», где часто бывали нацистские офицеры. Свои портупеи нацисты оставляли в гардеробе. [192]
Патриоты, зайдя в кафе, вешали свои плащи или куртки поверх портупей и, выпив бокал вина, под одеждой уносили портупеи с оружием.
За несколько дней до моего приезда, в августе 1941 года, Луи Кокийе чудом спасся от ареста.
Комиссар специальной бригады Мореллон во главе группы полицейских проводил обыски в большом многоквартирном доме, где жили рабочие Рениа.
Мореллон с тремя полицейскими ворвался в квартиру семьи Кокийе. Там они застали отца, мать и пятнадцатилетнюю сестру Луи. Мать готовила ужин. Луи дома не было, он пошел за молоком. Полицейские произвели тщательный обыск, но ничего не обнаружили. В это время домой с кувшином молока вернулся Луи. Его немедленно схватили и обыскали. Среди вещей нашли кривой ключ. Мореллон обрадованно воскликнул:
— А вот и ключ от помещения, где ты печатаешь листовки!
— Вовсе нет, — ответил Луи. — Это ключ от квартиры, в которой мы находимся.
Луи взял ключ, вставил его в замок и покрутил, а затем сказал:
— Можно попробовать и снаружи! — И прежде чем полицейские сообразили, в чем дело, он очутился за дверью, закрыл ее на ключ, заперев шпиков в квартире.
Луи стремглав промчался по лестнице вниз, выскочил во двор и убежал. До самого моего приезда Луи скрывался у своего друга Жозефа Бурсена в Ренне. По моей рекомендации Луи перебрался в Париж вместе со своей невестой. Там старшая сестра Луи подыскала для них квартиру.
В Париже Луи Кокийе более шести месяцев командовал отрядом «батальонов молодежи». После ареста его сестры и невесты он сначала снимал комнату под фамилией Ле Гиаде, а затем несколько дней жил в гостинице. 3 января 1942 года он зашел в кафе. Внезапно нагрянула полиция. У всех потребовали документы, обыскали посетителей. У Луи был револьвер, но он не смог им воспользоваться. На этот раз скрыться ему не удалось.
15 апреля 1942 года его расстреляли. Враги дорогой ценой заплатили за его жизнь. Как и другие патриоты, он много сделал для победы. [193]
Я знаю, что больше всего на свете Луи любил жизнь, и мне на память приходят слова автора одного романа, которые он вложил в уста двоих людей, приговоренных к смертной казни. Один из них был руководителем франтиреров и партизан, а другой бездействовал, ожидая высадки союзников, чтобы только потом воспользоваться тем оружием, которое у него имелось в избытке. Перед казнью второй из них, так и не воспользовавшись своим оружием, сказал первому:
«Умирая, ты по крайней мере знаешь, что если на одну чашу весов положить твою жизнь, то на другой окажутся жизни многих врагов, ты приблизил час победы. Я тоже умираю, но другая чаша весов пуста».
В сентябре 1941 года я приехал в Нант. Здесь секретарь местной организации Союза коммунистической молодежи Ги Голтье предлагал создать группу «батальонов молодежи».
По решению ЦК ФКП уполномоченным Специальной организации в Бретани стал Жан Винье. Он успешно руководил работой, но у него не было связи с Парижем. С этой целью и состоялась наша первая встреча. В дальнейшем, вплоть до его ареста, мы поддерживали с ним регулярную связь два раза в месяц. Он был одним из лучших интеррегиональных руководителей, затем возглавлял субдивизион организации «Французские франтиреры и партизаны» в департаментах Нормандия и Па-де-Кале.
Винье был сутуловат, казался лет на десять старше своего возраста. Если кто-либо встречался с ним и брался судить о нем только по внешним приметам, он мог не заметить самого главного. Винье отличался умом, имел талант крупного организатора. Он умел убеждать людей, найти правильный подход к каждому человеку, поднять боевой дух. Винье целиком отдавал себя работе, делал все, что мог, чтобы расширить масштабы борьбы. Ко всем его выдающимся качествам надо добавить большую доброту и скромность. Он внес в дело освобождения значительно больший вклад, чем некоторые «столпы Сопротивления» 1944 года, хотя его имя не нашло достойного отражения в истории.
Ги Голтье (Андре) был полной противоположностью Жану Винье. Если Винье отличало олимпийское спокойствие, то характерной чертой Ги Голтье была исключительная экспансивность. [194]
Ги удалось устроиться работать курьером на полевую почту немецких оккупационных войск. Это позволяло ему свободно переезжать из одного района в другой и руководить боевой деятельностью организации Сопротивления.
В октябре 1941 года я вновь встретился с Ги и провел с ним несколько дней. Мы готовили тогда операцию в Нанте, которая по своему значению уступала лишь операции на станции метро «Барбе». [195]
Три факела борьбы
В начале октября 1941 года руководство компартии приняло важное решение объединить действовавшие разобщенно Специальную организацию, «батальоны молодежи» и специальные группы иностранных рабочих.
Молодежь проявляла некоторое недопонимание этого решения. Что значило объединение в Специальную организацию? Само это название не вселяло особого энтузиазма в сознание борца, а молодого в особенности. К тому же наши «батальоны» уже имели славную историю.
Лично для меня такое решение никаких проблем не выдвигало, так как я поддерживал постоянную связь с руководством этих двух организаций: с Эженом Генафом от Специальной организации и Конрадо Мире-Мюстом, одним из руководителей Социалистической единой партии Каталонии, командовавшим специальными группами иностранных рабочих. Совсем наоборот, я все больше убеждался в необходимости объединения всех наших сил, что обеспечило бы более рациональную расстановку руководящих кадров, способных возглавить наше движение, и позволило бы лучше организовать взаимодействие во всех звеньях. Надо было сделать так, чтобы исключить такой случай, когда на основании одних и тех же сведений специальные группы иностранных рабочих и группы нашей организации в один час собрались бы, чтобы пустить под откос один и тот же поезд. В июле, августе и сентябре 1941 года мы провели ряд боевых операций, и теперь настало время поднять нашу борьбу на более высокий уровень, создав единую армию «солдат ночи» под командованием единого штаба.
Именно в это время был создан первый национальный военный комитет. Эжен Генаф был назначен политическим комиссаром, полковник Жюль Дюмон — военным [196] комиссаром, на меня возложили обязанности заместителя политического комиссара.
Так как Эжен Гепаф был хорошо известен во всем Парижском районе, по соображениям безопасности на встречи он выходил очень редко. Я регулярно выезжал в интеррегионы с целью создания там руководящих военных органов.
Начиная с этого времени мне часто доводилось встречаться с полковником Дюмоном, одним из руководителей антифашистской борьбы в довоенный период, а также в течение всего периода оккупации, вплоть до 15 июня 1943 года, когда его жизнь оборвали пули карателей. Для нас, молодых, он был не только учителем, но и настоящим вдохновителем в борьбе.
Этот офицер французской армии родился 1 января 1888 года в Рубэ в трудовой семье, насчитывающей двенадцать человек. Вначале он работал подмастерьем у сапожника, увлекался сочинением стихов, иногда даже писал их прямо на той коже, из которой делал подошвы.
С самого раннего детства его возмущала царившая вокруг нищета, он жаждал социальной справедливости. Вначале ему показалось, что он нашел свой путь в теории социального христианства, проповедуемой аббатом Ле Мейром и Марком Санье.
После призыва в армию Жюль Дюмон быстро стал сержантом. Его направили в Марокко, где уже началась борьба за независимость. В то время Жюль Дюмон искренне верил в то, что Франция и ее армия несут в Марокко цивилизацию.
Началась первая мировая война. Германию Вильгельма II Дюмон расценивал как символ европейской реакции. Его не отпугивал союз республиканской Франции с царизмом. Он верил, что идет защищать свободу Франции, когда с винтовкой и букетом цветов в радостном настроении отправился на фронт. Он сражался на Сомме, у Вердена, затем под Салониками. Благодаря своим незаурядным способностям войну он закончил в звании капитана, стал кавалером ордена Почетного легиона. На фронте он получил несколько ранений, подвергся отравлению газами. После демобилизации врачи посоветовали ему пройти курс лечения на юге Франции. Северная Африка осталась в его воспоминаниях похожей на мираж. «Раз требуется солнце, значит, надо отправиться в Марокко [197] «, — решил он. В Марокко Дюмон занимался выращиванием абрикосов, разведением пчел, увлекся трудами Метерлинка. В Марокко он женился. От этого брака появились на свет две дочери и сын...
Однажды начальник одного горного железнодорожного полустанка, где тогда проживал Дюмон, предложил ему почитать «Юманите».
В Марокко эта газета была запрещена. И если начальник станции сделал такое предложение капитану Дюмону, значит, он доверял ему. Дело в том, что среди знакомых капитана было много марокканцев. Обычно колонисты обращались с ними как со скотом, а Жюль Дюмон, наоборот, помогал марокканцам, писал для них различные прошения в адрес колониальных властей. Жюль Дюмон встал на защиту марокканцев, поскольку ему вообще были противны социальная несправедливость и колониальный гнет, высасывавший физические, культурные и духовные соки из влачивших нищенское существование масс. Жюль Дюмон поступал согласно своим идеалам. Он объединил земледельцев в кооператив по закупке сельскохозяйственной техники. Ничего подобного тогда не случалось даже во Франции. Он боролся за установление таких цен, которые не вели бы к обнищанию земледельцев.
Номер газеты «Юманите», который дали Дюмону, был черным от угольной пыли. Его прятали на тендере паровоза. То, что Жюль прочитал в газете, было для него откровением. Он был настолько взволнован, что поделился своими мыслями с женой. Она не стала его разубеждать, а только сказала: «Если ты веришь, что все это правда, иди этим путем, борись».
Именно этому и посвятил свою жизнь Жюль Дюмон.
Вскоре он подвергся аресту. Пробыл в тюрьме три месяца. Его лишили звания офицера запаса и отобрали орден Почетного легиона. После освобождения из тюрьмы он направился в Париж, принял участие в митингах, с головой окунулся в политическую жизнь.
3 октября 1935 года фашистская Италия напала на Эфиопию. Жюль Дюмон стал добровольцем. Он сражался на стороне эфиопской армии, отдавая ей свои военные знания. Хотя Лига Наций решила применить санкции против Италии, они остались только на бумаге. Ни Франция, ни какая-либо другая страна, кроме СССР, практически не приняли никаких мер против агрессора. Полковник [198] Дюмон, а с ним еще несколько французов пошли по пути спасения чести Франции, вступили в борьбу на стороне страдающего, плохо вооруженного народа Эфиопии.
Возвратившись во Францию, Жюль Дюмон побывал в различных городах. Всюду он рассказывал правду о войне фашистов в Эфиопии, об уничтоженных бомбами деревнях, об истреблении чернорубашечниками Муссолини целых племен. Затем он возвратился к своей семье в Марокко и вновь занялся пчеловодством. А фашизм опять стучался в дверь истории, на этот раз в Испании.
18 июля 1936 года Франко при поддержке колониальных войск из Испанского Марокко и ряда воинских частей, дислоцировавшихся в Испании, поднял мятеж с целью захватить власть. Он немедленно получил военную поддержку со стороны нацистской Германии, пославшей ему войска. Фашистская Италия высадила в Испании крупный десант чернорубашечников. Эти две страны снабжали армию Франко военной техникой и боеприпасами. Французские правители блокировали республиканскую Испанию, проводя так называемую политику невмешательства, и это в то время, когда шла речь о создании правительства Народного фронта. Фактически такая политика означала одностороннее вмешательство итальянских и немецких фашистов на стороне мятежников. Вопреки политике нашего правительства, невзирая ни на что, компания «Франс Навигасьон» осуществляла тайные переброски оружия. Преодолевая различные преграды, СССР использовал все возможности для материальной поддержки сражающегося народа Испании.
В октябре 1936 года в отряде «Парижская коммуна» (позже этот отряд был преобразован в батальон) насчитывалось сто пять французов. Многие из них уже получили боевое крещение в боях на стороне испанских республиканцев в Ируне и на Майорке. В середине октября в Альбасете была создана первая Интернациональная бригада из лучших сынов всех народов. Она вступила в бои и оказала помощь испанскому народу.
На рассвете 7 ноября 1936 года Жюль Дюмон шел в парадном строю во главе батальона «Парижская коммуна» вместе с другими частями XI Интернациональной бригады по улицам осажденного Мадрида. Бойцы бригады заняли боевые позиции в университетском городке. В течение двух лет они наносили здесь поражение войскам [199] франкистов, немецких и итальянских фашистов. После первых тяжелых боев в университетском городке борьба продолжалась в Каса-де-Кампо.
Университетский городок, Каса-де-Кампо! Для людей моего поколения эти слова символизируют мужество и героизм. С оружием в руках битву с фашизмом вели здесь предшественники тех, кто одержал окончательную победу.
В ночь на 12 декабря интернационалисты прорвали фронт противника восточнее Каса-де-Кампо. На рассвете батальон «Парижская коммуна» начал наступление, овладел Гумерой и Молино-дель-Виенто. Командный пункт Жюля Дюмона разместился в старой мельнице. Фашистский снаряд угодил прямо в эту мельницу, и все, кто находился там, погибли. К счастью, Жюль Дюмон в это время куда-то отлучился. Смерть еще раз миновала его.
Через несколько дней он заболел гриппом и очень переживал, что в трудный момент боев прикован к постели. И тут его вызвал к себе командующий северным мадридским сектором Клебер. В Боадилла-дель-Монте оборона республиканских сил не выдержала натиска врага.
— Ваш батальон должен начать контратаку, — сказал Клебер и назначил Жюля Дюмона начальником обороны участка Боадилла-дель-Монте. Проведенная им контратака принесла успех.
3 января 1937 года Дюмон угодил в лазарет, у него открылось кровохарканье. Узнав, что его батальону поставлена задача наступать, Дюмон, несмотря на запрет врача, возвратился на передовую и лично повел в бой своих солдат. После ранения в ногу он был эвакуирован. Командование батальоном принял Марсель Санье.
В феврале 1937 года Дюмон вновь стал командиром батальона и повел своих солдат в бой в районе Харама, а в марте — в Гвадалахаре.
В апреле 1937 года интернациональные бригады были реорганизованы по национальной принадлежности. Была создана 14-я бригада, позднее получившая наименование «Марсельеза». Жюль Дюмон был ее командиром до возвращения во Францию.
Полковник Дюмон пришел к коммунистическим идеалам не теми путями, что большинство из нас. Однако все мы, его братья, очень любили Дюмона. Конечно, в нем [200] сохранились некоторые черты, свойственные офицеру прежней армии. Но какая верность делу отличала его, какое мужество!
Наша первая беседа с Жюлем Дюмоном касалась общих итогов и целей нашей борьбы. Очень быстро выяснилось, что основные действия развиваются в Парижском бассейне и в департаментах Нор и Па-де-Кале.
В большинстве других районов, в том числе и на железных дорогах, хотя там и проводились различные диверсии, мы сталкивались с той же настороженностью, как в Париже в самом начале, когда речь шла о прямых ударах по вермахту, по его военнослужащим. Кроме того, еще предстояло спаять воедино три объединенные общей борьбой организации.
По договоренности с другими членами военного комитета Специальной организации мы приняли решение создать группы «брандеров»{78}, которые должны были наносить удары в провинциальных городах во взаимодействии с находившимися там нашими сторонниками.
Этот способ действий предложил полковник Дюмон. Я также применял его после того, как был назначен военным комиссаром организации «Французские франтиреры и партизаны», а затем — комиссаром по оперативным вопросам. Я сожалею только об одном. Лично я был уверен, что такой способ был основным в партизанской борьбе, но мне так и не удалось убедить в этом всех наших оперативных руководителей и всех командиров подразделений. В конце 1943 года произошел один случай, настолько характерный, что он вошел в боевую историю франтиреров Франции. Рота франтиреров и партизан «Сталинград», состоявшая в основном из бежавших из плена советских солдат, поляков, лиц других национальностей и нескольких французов, выходцев из Лотарингии, прошла за один месяц более трехсот километров и прибыла в департамент Верхняя Сона. Почти ежедневно это подразделение, добывая оружие и боеприпасы в бою, наносило удары по немецким постам, пускало под откос поезда с войсками и различными грузами. На всех участках маршрута своих действий партизаны устанавливали [201] связь с местными франтирерами и партизанами, последние снабжали их продуктами, помогали ориентироваться в обстановке, по мере необходимости оказывали им помощь.
Вернемся к октябрю 1941 года.
Мы должны были наносить ощутимые удары по германским войскам в ряде других районов с целью отвлечения части сил врага из Парижского района и из департаментов Нор и Па-де-Кале, где были сосредоточены главные силы аппарата подавления. Нам предстояло положить начало вооруженным нападениям на гарнизоны оккупантов. После наших операций местные силы в каждом районе должны были продолжать начатую нами борьбу. Мы считали, что, как только нами будет уничтожен нацистский офицер, местные патриоты неизбежно спросят себя: разве мы не в состоянии выполнить подобные задачи?
Группы «брандеров» должны были действовать в районах городов Бордо, Нант, Руан.
Командиром группы в Бордо назначили Пьера Ребьера, который до объединения трех боевых сил входил в состав Специальной организации и проводил свою работу при поддержке группы прикрытия, состоящей в основном из испанских товарищей. Командиром группы в Руане был назначен Морис Ле Бер, уничтоживший первого нацистского офицера у Орлеанских ворот. В эту группу входили Жак д'Андюрен и молодые железнодорожники из Сотвиль-ле-Руана. Все они были ветеранами «батальонов молодежи».
Нант был закреплен за ветераном интернациональных бригад в Испании Гиско Спартако с двумя бывшими бойцами «батальонов молодежи», имевшими длительный опыт борьбы. Это были Жильбер Брюстлейн и Марсель Бурдариа.
В трех указанных городах операции предстояло провести одновременно или в течение не более двух суток.
19 октября 1941 года Морис Ле Бер первым нанес серьезный удар на руанском участке. С группой молодых железнодорожников из Сотвиль-ле-Руана он пустил под откос немецкий эшелон на перегоне Малонэ — Павийн. Особенно ценную техническую и материальную помощь оказали железнодорожники Сотвиля. Бойцы группы быстро ослабили крепления рельсов, ловко замаскировали [202] нарушение линии электросигнализации. Такой способ обеспечивал успешное проведение диверсии и необходимую безопасность, так как применение взрывчатки подвергало опасности жизнь наших товарищей.
После возвращения из концлагеря Морис Ле Бер писал:
«По прибытии мы направились к одной студентке из Парижа, знакомой д'Андюрена, а после проведения операции три-четыре дня нас прятали сестры Диссубрей. В Гавре мы организовали взрыв в правлении легиона французских волонтеров, применив для этого самодельную мину. Провести эту операцию нам помогли рабочие железнодорожных мастерских Сотвиля.Нам была поставлена еще одна задача — уничтожить нацистского офицера, — но ее мы не смогли выполнить, так как пришлось быстро покинуть Руан. В районе Эльбефа жандармы задержали д'Андюрена, спросили, что он несет в сумке, и хотели обыскать его, но он предъявил свои подлинные документы. Один из жандармов служил с ним вместе в полку, и д'Андюрена отпустили. Газета «Франс д'абор»{79} описала этот случай в статье под заглавием «Два жандарма-патриота».
Нацисты ощутили на себе силу наших ударов. Начались массовые облавы, на которые вся Нормандия ответила усилением борьбы, в частности на путях сообщения врага.
20 октября 1941 года начала действовать группа, направленная в Нант. Ей сопутствовал успех, она провела операцию по уничтожению коменданта города Нанта подполковника Готца.
Для подготовки этой операции я установил личную связь с нашими товарищами в Нанте Жаном Винье и Ги Голтье. Таким образом была обеспечена поддержка наших друзей в Нанте. Туда же за несколько дней до операции прибыл Фабьен. Он должен был убедиться, приняты ли все необходимые меры, обеспечивающие отход группы после выполнения задания.
Ниже приводится письменное свидетельство Жильбера Брюстлейна, составленное через двадцать пять лет после [203] описываемых событий. Оно подтверждает сведения, изложенные в докладе, представленном нам товарищами, направленными в Нант:
«На вокзале в Нанте нас встречали два товарища — Жан Винье и Гомишон. Гиско Спартако отправился отсюда с Жаном Винье (по словам Ги Голтье, его укрывал Кернелис на улице Марши в Нанте).
Гомишон проводил Марселя Бурдариа и меня до своего дома в пригороде Нанта. Здесь мы оставили рюкзаки и отправились на поиски ресторана. Зашли в один ресторан, сын хозяйки которого был пленным в Германии, а сама хозяйка не скрывала враждебного отношения к оккупантам».
Впоследствии Жильбер сказал мне, что, по его мнению, хозяйка ресторана приняла наших товарищей за агентов английской Интеллидженс сервис.
«Вечером, — продолжал Брюстлейн, — мы укрылись неподалеку от дома Гомишона, а на следующий день встретились с Гиско Спартако и выработали план действий: пустить под откос эшелон, уничтожить немецкого офицера, доставить в Париж динамит, взрыватели и бикфордов шнур...{80}
От железнодорожников мы узнали, что в шесть часов тридцать минут утра по железной дороге из Нанта будет проходить эшелон с немецкими солдатами. Это место было известно под названием «Святая Анна». Никаких данных о гитлеровских офицерах у нас не было. Мы решили провести обе операции одновременно и распределили между собой объекты действий. Спартако и Марсель Бурдариа должны были пустить под откос поезд, моя задача заключалась в уничтожении офицера.
На следующий день, 18 октября 1941 года, мы проверили состояние взрывчатки и детонирующего устройства. Операцию назначили на 19 октября. На другой день мы разделились, и каждый отправился к своему объекту: Спартако и Марсель — на железную дорогу, а я — к центру города.
Было около половины шестого утра. В это время встретить гитлеровского офицера было не так-то просто. [204]
Я колесил по улицам, но никого не встречал. Было прохладно, задерживаться на одном месте я не мог, чтобы не вызвать подозрений. У меня было два револьвера калибра 6,35 мм. Потеряв веру в успех, я вернулся к своим и застал Марселя и Спартако такими же несчастными, как и я сам: им никак не удавалось установить взрывное устройство на железнодорожном полотне. Мы решили перенести обе операции на следующее утро.
20 октября 1941 года мы втроем отправились к железнодорожному полотну. Спартако и Марсель вели наблюдение, пока я прикреплял взрыватель и динамит к внутренней стороне рельсов. Когда работа была закончена, мы попросили Марселя проследить за тем, как завершится эта операция, а Спартако и я пошли на поиски офицера.
Мы подошли к Соборной площади, где находилась комендатура, но никого не встретили. Около восьми часов утра мы заметили, что через площадь в сторону комендатуры идут два старших офицера.
Мы тут же пошли за ними и, когда почти догнали их, открыли огонь. Я стрелял в нациста, шедшего справа, а Спартако — в его спутника. Тот, в кого стрелял я, успел только вскрикнуть и тут же рухнул наземь, а что произошло с другим офицером, я не видел, так как сразу после выстрелов мы бросились прочь.
У бульвара мы заметили трамвай, трогавшийся от остановки. Увидев нас, вагоновожатый притормозил, а кондуктор помог нам подняться в вагон, воскликнув при этом:
— Вы точно угодили в него! — Он, конечно, имел в виду трамвай.
Позже Спартако мне сказал:
— Знаешь, мой револьвер не сработал. Что-то заело.
— Ты не шутишь? Значит, ты не стрелял?
— Нет. Но твой был старше по званию, самое малое — полковник.
Действительно, вскоре мы узнали, что я уничтожил коменданта подполковника Готца, второй оказался его ординарцем».
После операции Гиско Спартако и Марсель Бурдариа возвратились в Париж. В начале 1942 года оба были арестованы и 15 апреля того же года расстреляны, поэтому у меня нет точных сведений о том, как им удалось [205] выбраться из Нанта, который был переведен на осадное положение. Тем не менее Ги Голтье сказал мне, что автобусы на Ренн не проверялись и что они сели в автобус на первой от Нанта остановке.
Жильбер Брюстлейн уходил пешком окольными дорогами. Он прошел более пятидесяти километров за один день, спал в стоге соломы. Утром 22 октября он прибыл поездом в Париж, куда без осложнений приехали также Гиско Спартако и Марсель Бурдариа.
21 октября 1941 года член ЦК ФКП Пьер Ребьер в Бордо выстрелом из пистолета убил еще одного нациста — офицера штаба оккупационных войск, военного советника Раймера.
Нацисты были всерьез встревожены проведенными нами актами возмездия. За три дня наши грозные выстрелы прозвучали в Руане, Нанте и Бордо.
Оккупанты полагали, что силы Сопротивления действуют только в Париже, департаментах Нор и Па-де-Кале, но теперь в этой сфере оказались самые различные города. Нацисты не догадались, что здесь действовали парижские группы, и еще меньше они предполагали, что комендант в Нанте был убит случайно.
Кампания террора и устрашения, проводившаяся нацистскими властями, достигла к этому времени высшей точки за весь период оккупации. Но если французы осмелились уничтожить коменданта Нанта, то не окажется ли завтра объектом нападения и Штюльпнагель?
Нацисты поняли, что начинается битва за Францию и попытались усилить террор, а в итоге добились того, что пламя борьбы охватило всю Бретань, на битву с врагом поднялись новые силы. [206]