Правительство Фландена

I. Итальянский вопрос (8 ноября 1934 года — 21 февраля 1935 года)

В состав нового правительства вошли: Фланден — премьер министр; Перно — министр юстиции; Эррио и Марэн — государственные министры; Пьетри — министр военно-морского флота; Маршандо — министр торговли; Мандель — министр связи; Кассэ — министр сельского хозяйства; Денэн — министр авиации; Ренье — министр внутренних дел; Лаваль — министр иностранных дел; Жермен Мартен — министр финансов; Малларме — министр просвещения; Роллен — министр по делам колоний; Кей — министр здравоохранения; Вильям Бертран — министр торгового флота; Жакье — министр труда; Руа — министр общественных работ; генерал Морэн — военный министр; Перро-Прадье — товарищ министра.

Таким образом, с правительством Думерга было покончено, что вызвало дикое озлобление правых. 9-го утром Кериллис писал о моей «лицемерной маске». С каждым днем выяснялись все новые подробности и факты, убеждавшие меня в том, что я не ошибался, считая, что Думерг стал орудием в руках реакции. События подтвердили инстинктивные предчувствия республиканских масс. Бешеные вспышки уязвленного тщеславия Думерга, его призыв к гражданской войне под прикрытием призыва к спокойствию, его гнусная фраза о так называемом убийстве бывших фронтовиков — все это успокаивало мою совесть; единодушное одобрение демократического левого крыла парламента, поддержка парламентской группы радикалов, ликовавшей по поводу своего освобождения, говорили об опасности, порожденной этим человеком, который, выйдя из рядов нашей партии и поднявшись благодаря ей, с 1924 года стремился [582] лишь к тому, чтобы продолжать и навязать нам свою политику соглашения с правыми, которым он был обязан своим успехом в Версале.

К счастью, не было пролито ни одной капли крови. Но то, что господствовало на протяжении всего кризиса, — это страх. Я отказался полемизировать и отвечать на бесконечные заявления Думерга. Восстанавливая правду о действительном ходе событий, я писал: «В одной из своих бесед со мною, 1 сентября, г-н Думерг с восхищением говорил мне о Мак-Магоне, ставя ему в упрек лишь то, что во время государственного переворота 16 мая Мак-Магон не обратил должного внимания на проблему денег, что заставило его позднее пойти на уступки. Как и все республиканцы, я охотно признаю, что г-н Думерг поступил умнее. При случае я докажу это с большими подробностями».

11 ноября я был в Лионе на праздновании годовщины перемирия{170}. В городской ратуше мне был оказан весьма сдержанный прием членами Союза бывших фронтовиков. На площади Терро по моему адресу раздалось несколько свистков, а при выходе из Дворца Ярмарки я услышал брань. Общественное мнение было неспокойно, однако ничего тревожного не наблюдалось. В Париже происходили многочисленные манифестации против меня и в поддержку Думерга; двадцать тысяч человек прошло перед его домом. Вблизи моего отеля произошло несколько весьма живописных столкновений. Своими злобными заявлениями Думерг умело поддерживал беспорядок. В своем интервью газете «Фигаро» он поставил под сомнение способность депутатов выражать волю своих избирателей.

13 ноября правительство окончательно утвердило редакцию своей декларации: «Перемирие продолжается... Мы будем защищать республику от любых попыток революции или диктатуры... Республиканское государство не капитулирует перед мятежными группами». Правительство заявило о своем твердом стремлении к миру во внешней и внутренней политике. 13 ноября в палате депутатов Торез заявил, что отставка правительства Думерга — это первый результат борьбы с фашизмом. Марсель Деа произнес интересную речь о связи между защитой республики и плановой экономикой [583] и против экономического либерализма. Он хотел бы дополнить политический суверенитет суверенитетом экономическим. Он высказался за выезд в Версаль. Социализм должен, по его мнению, согласиться действовать на благо нации, однако правительство должно принять минимум социализма. Леба рассказал о политике Рузвельта, направленной на защиту заработной платы и сокращение рабочего дня. Его резкое выступление против заговорщических лиг вызвало шум на скамьях правых. Председатель совета министров в весьма республиканских выражениях заявил, что необходимо найти выход из кризиса, а не дискутировать о теоретических проблемах, ибо речь идет о последнем испытании парламента. Рейно занял весьма ловкую позицию. Леон Блюм констатировал решающее изменение, явно преувеличивая свои заслуги в этом деле. Он указал на опасность, угрожающую нашим институтам и свободам, и призывал вернуться на путь законности и порядка. «Республика свободно вздохнула, — заявил он. — Это очень большое событие». Тем не менее он против экономического либерализма и перемирия и за смену правительства. Дельбос заверил правительство в поддержке радикалов, оговоренной рядом условий, но без каких бы то ни было задних мыслей. Из 541 депутата, принявшего участие в голосовании, 423 проголосовали за правительство и 118 — против.

14 ноября меня посетил посол Японии в Париже г-н Сигеру Иосида, пришедший ко мне вместе со своим сотрудником г-ном Т. Митани. Сославшись на мою книгу «Восток», он просил меня выступить посредником в деле сближения между Советским Союзом и Японией. Я ответил ему, что готов поддержать любое мирное усилие. Иосида намерен предложить создание демилитаризованной зоны на русско-японской границе. Он считает, что идея пакта о ненападении между Японией и Советским Союзом является преждевременной, в то время как предлагаемая им процедура позволит постепенно прийти к более существенным соглашениям как экономического, так и политического характера. Иосида уезжал в Лондон. Он обещал зайти ко мне по возвращении и просил меня продолжать переговоры с г-ном Сато.

15 ноября Лаваль информировал совет министров о своих инструкциях Шамбрену относительно франко-итальянского сближения. Вот их основные положения. Что касается [584] перевооружения Германии, то не допускать нарушения договоров. 1) Оставление в силе принципа, согласно которому рейх не может односторонним актом отказаться от своих обязательств; 2) взаимная поддержка в случае эвентуального денонсирования; 3) солидарность в случае возобновления переговоров. Мы будем требовать тогда зоны безопасности; 4) зарезервировать вопрос о паритете военно-морских сил. Оба правительства могли бы совместно выработать специальную программу, если все державы не выработают общей программы; 5) независимость и целостность Австрии. Италия не хотела бы передавать эту проблему в Лигу наций. Мы же хотели бы добиться участия в ее урегулировании Югославии вопреки принятым в сентябре решениям. Во всяком случае, мы выступаем за общее соглашение о невмешательстве в дела Австрии; 6) противодействовать реставрации Габсбургов; 7) разработать экономический статут для Центральной Европы; 8) улучшить итало-югославские отношения. 11 ноября 1927 года был заключен франко-югославский договор, продленный в 1932 году, причем мы считали желательным, чтобы Италия присоединилась к нему. Поскольку эта возможность не была использована, мы добиваемся теперь параллельного договора путем заключения итало-югославского арбитражного договора, соответствующего Генеральному акту по арбитражу.

С другой стороны, мы предлагаем следующий проект решения африканских проблем: 1. Прежде всего исправление границы к югу от Триполитании. Итальянское правительство просит: 1) продлить на десять лет льготы, предоставленные в Тунисе итальянцам конвенцией 1896 года; 2) исправить границу кюгу от Киренаики;3)передать Италии нашу колонию на Сомалийском берегу, за исключением Джибути. Речь идет о предоставлении итальянцам в Тунисе режима наиболее благоприятствуемой нации. Урегулирование этого, вопроса является, по-видимому, основным условием всякого соглашения. Италия просила также треугольник Джадо. Похоже на то, что сейчас она откажется от этой просьбы и ограничится требованием исправления угла Туммо с передачей ей 110 тысяч кв. км. Это означало бы осуществление статьи 13 Лондонского договора 1915 года. Удовлетворив требования Италии, мы сохранили бы на Сомалийском берегу только Джибути и начало железнодорожной линии, что является совершенно неприемлемым с точки зрения безопасности Джибути и наших морских [585] коммуникаций. В действительности Италия могла бы удовлетвориться меньшим. Она заинтересована главным образом в железнодорожной линии, относительно которой имеется Лондонское соглашение 1906 года. Возникающая теперь опасность связана с вопросом о независимости Эфиопии. Если бы удалось урегулировать эти дела, то можно было бы выработать и подписать франко-итальянскую декларацию о дружбе. Обе стороны могли бы взять на себя обязательство совместно защищать их общие интересы, не заключая, однако, договора о союзе.

В вопросе о Сааре Франция придерживается международного плана и своих обязательств. Очень серьезным является вопрос о нашем эвентуальном вмешательстве в случае возникновения беспорядков. Германия утверждает, что существующий ныне режим не ликвидировал ее суверенитета над Сааром. При этом она высказывается за проведение свободного плебисцита. Некоторые считают, что наше вступление в Саар явилось бы casus belli. Между тем в 1926 и 1927 годах мы имели на это санкцию Лиги наций. Лаваль намерен добиваться, чтобы Совет Лиги наций подтвердил эту санкцию. «Ни войны, ни унижения», — говорит он нам. В крайнем случае Германия согласилась бы на ввод нашей мобильной гвардии. Впрочем, мы уже излагали нашу точку зрения в памятной записке от 31 августа; у меня складывается впечатление, что Пьер Лаваль уже вполне примирился с возвращением Саара Германии и действует именно в этом духе. 15-го вечером меня посетил Макс Браун со своими друзьями. Я нахожу их слишком оптимистичными. Что-то с ними будет?

Палата благоразумно решила не принимать во время обсуждения бюджета никаких предложений об отсрочке или изъятии той или иной статьи бюджета, если только эти предложения не будут внесены правительством или финансовой комиссией. Сегодня утром Думерг уехал в Турнефей. Он продолжает неистовствовать и плакаться в жилетку журналистам. Курс ренты поднялся сегодня на один пункт. 15 ноября Фланден разослал министрам следующий циркуляр: «Восстановление авторитета государства предполагает, что государственные учреждения будут строго соблюдать существующие законы и постановления. Никакие индивидуальные и коллективные нарушения, никакое ослабление деятельности не должны в будущем мешать правильной работе учреждений и ведомств. В связи [586] с этим я прошу вас: 1) следить за тем, чтобы в вашем министерстве не допускалось никаких нарушений и чтобы руководители отделов несли личную и служебную ответственность за каждый проступок; 2) ежемесячно составлять и направлять мне список проступков, совершенных в вашем министерстве, с указанием санкций, которые вы собираетесь применить». Правые продолжают разоблачать себя. 16 ноября в газете «Капиталь» была опубликована статья г-на Рене Пинона{171}, которую он сам же резюмировал в следующих выражениях: «Последние события, по-видимому, показывают, что парламент упустил последнюю возможность самому преобразоваться. Отныне, если хотят организовать государственную власть, не отказываясь от свободы, необходимо вдохновляться примером Древнего Рима, в котором законодательные органы имели право назначать на ограниченный срок и для разрешения определенной задачи полномочного диктатора». По мнению г-на Пинона, «реформа Думерга была минимумом, но могла быть и началом». Началом чего? Отныне «в парламенте нет ни одного человека, обладающего необходимым авторитетом для проведения благоразумной, умеренной и эффективной реформы конституции... Когда настанет день, то выход придется искать вне обычных рамок парламентарного управления». Таким образом, мы предупреждены. Правые не отказались от своего намерения повторить неудавшуюся попытку 6 февраля. «Демократическая система, — продолжал г-н Пинон, — почти повсюду устарела и отброшена... В жизни народов бывают часы, когда только воля одного человека может обеспечить спасение всех».

Несмотря на эту кампанию против парламента и демократии, курс ренты продолжал повышаться. «Сегодняшнее заседание, — писала газета «Тан» 16 ноября, — было самым лучшим из тех, на которых нам когда-либо приходилось присутствовать на протяжении длительного периода». С большой ловкостью и коварством Думерг продолжал поддерживать возбуждение и публиковать длинные заявления с объяснением причин своего нежелания давать интервью. В журнале «1934 год» (в номере от 21 ноября) он исповедуется г-ну Пьеру Лафю, критикуя авторитетным тоном эксперта «посредственность парламентариев» и обвиняя [587] молодежь в невежестве как в области искусства, так и в политике. «Если бы мне пришлось сегодня сформировать новое правительство в составе двадцати министров, я не смог бы этого сделать. Я не смог бы найти достаточно достойных людей, во всяком случае в парламенте... Никакого благородства мысли, никакой общей идеи». И затем г-н Думерг, этот глубокий ум и строгий судья, принимался хвалить свои выступления по радио. Куда девалась его улыбка коммерсанта, которая придавала ему такое обаяние. Теперь он скрежещет зубами.

Тем временем Жозеф Кайо — один из тех депутатов, на которых так резко обрушивался бывший лидер демократического левого крыла сената, — опубликовал в газете «Капиталь» статью о Конституции 1875 года. Он признавал необходимость оздоровления государственной системы, однако в рамках простых и гибких конституционных законов. Эти законы, писал он, «допускают любые желаемые реформы, которые могут быть проведены законодательным путем и даже простыми актами исполнительной власти, действующей или в рамках своих обычных функций, или уполномоченной заменить законодательную власть». «Можно с полным основанием утверждать, — заявил он, — что Конституция 1875 года исключает только личную власть». Члены правительств той эпохи панически боялись угрозы со стороны императорской власти. Ссылаясь на свои воспоминания и документы из личного архива{172}, Жозеф Кайо доказывал, что больше всего они боялись союза между левыми экстремистами и партией Призыва к народу, то есть партией бонапартистов. Противники законов 1875 года, писал он в заключение, «должны понять, что никоим образом нельзя затрагивать сущность этих законов, что отнюдь не исключает возможности дополнять их законами и декретами, которые, восстановив правительственный авторитет, столь необходимый стране, и настойчиво требуемую ею парламентскую дисциплину, положив конец затянувшемуся царствованию бесстыдных бездельников, перестроив и создав прочную администрацию, огражденную от фаворитизма, позволили бы нации дышать, работать и жить». В конце г-н Кайо напомнил слова герцога Одиффре-Паскье о «гнусности личной власти». [588]

* * *

Председатель совета министров назначил меня председателем межминистерского комитета по охране рабочей силы Франции. На сегодняшнее число в стране насчитывалось 350 тысяч безработных французов, получавших пособия, и 800 тысяч трудящихся иностранного происхождения. С одобрения совета министров комитет решил: 1) объединить ведомства сельскохозяйственных и промышленных рабочих; 2) усилить пограничный контроль; 3) более последовательно проводить в жизнь закон от 10 августа 1932 года с тем, чтобы сократить число иностранцев, занятых в торговле, промышленности и сельском хозяйстве. Министр юстиции был уполномочен внести законопроект о статуте иностранцев, проживающих во Франции. Министру внутренних дел было предложено представить в палату два законопроекта: один об импорте, производстве, торговле, продаже и хранении оружия, а другой об уличных демонстрациях и мерах против скоплений народа. Были начаты переговоры о заключении франко-германского торгового соглашения.

17 ноября посланник Китая предпринял демарш, дабы выразить мне горячее желание его страны иметь постоянное место в Лиге наций{173}. Я дружески упрекнул его по поводу присутствия в Нанкине германской миссии фон Секта. Он смущенно объяснил мне, что немцам было оказано предпочтение: 1) потому что они не имеют в Китае консульской юрисдикции, которая могла бы помешать в случае возникновения затруднений; 2) потому что они соглашаются на ответственную работу за весьма скромное вознаграждение. Мне показалось, что на него довольно сильно подействовали мои замечания. С другой стороны, мне стало известно, что Зювик сделал важное заявление Фишу Армстронгу — редактору журнала «Форейн афферс», сообщив ему, что Италия не хочет сближения с Югославией и что она рассматривает хорватских сепаратистов и террористов как своих политических союзников. Белградское правительство весьма насторожено. Все это не вызывает у меня доверия к Италии Муссолини.

В Женеве Гендерсон, продолжая защищать принцип конференции по разоружению, удовольствовался разработкой [589] ряда протоколов — о регламентации производства и торговли оружием, о гласности бюджетов, об образовании постоянной комиссии по разоружению. Литвинов по-прежнему выступает за создание постоянной конференции мира; он заявляет, что франко-советская дружба является краеугольным камнем стабильности в Европе. Я разделяю его точку зрения. Италия выступает против продолжения работы в Женеве. Обсуждая эти вопросы со многими иностранными представителями, я занимаю крайне осторожную позицию — во время дипломатических переговоров ни один шаг не должен быть так продуман, как отказ.

В четверг, 22 ноября, парламентская группа радикалов приняла по моему предложению резолюцию, напоминавшую о том, что «всем реакционным государственным переворотам или попыткам таковых предшествовала кампания за пересмотр конституции (государственный переворот 2 декабря 1851 года, попытка государственного переворота, предпринятая генералом Буланже)»; сославшись на мнение Пуанкаре, группа вновь заявила свой протест против предоставления прямого личного права роспуска парламента, что означало бы ликвидацию неответственности президента республики, а также вкратце изложила основные решения Нантского съезда. Я нанес визит председателю сената. Он выразил свое удивление по поводу поведения Думерга, который накануне парламентских каникул держался очень примирительно, ограничивая свои требования проектом избирательной реформы, но, когда парламент возобновил свою работу, вновь проявил полное нежелание идти на какие бы то ни было уступки по своим новым законопроектам. Председатель сената заявил ему тогда о своем несогласии с ним.

23 ноября. Литвинов обеспокоен тем, что франко-советские переговоры пока еще не достигли желаемого результата. Он предложил принять нечто вроде протокола, указывающего, что пока идут переговоры, правительства будут консультироваться друг с другом относительно всех предложений, которые могли бы быть сделаны другими державами. Муссолини, по-видимому, благосклонно относится к французским предложениям.

Заседание совета министров 24 ноября. Мы согласились на участие Германии в франко-советском пакте. Польша потребовала, чтобы ее соглашение с рейхом от 26 января 1934 года было оставлено в силе. Мы не возражали, поскольку [590] речь шла о региональном пакте. Варшава сделала оговорки относительно Литвы и Чехословакии. Франция предложила решения, принимающие во внимание эти оговорки, однако потребовала от Польши ответа. Показательно, что Бек не участвовал на заседаниях в Женеве.

Лаваль заявил, что он имел «полезную и сердечную» беседу с Литвиновым, который хотел бы иметь гарантии против заключения франко-германского соглашения во время франко-советских переговоров о Восточном пакте. При этом он согласился бы даже на заключение секретного соглашения, подобно его соглашению 1932 года с Германией{174}. Лаваль предложил ему обменяться письмами, гарантирующими взаимную информацию и запрещающими проведение сепаратных переговоров. Мы обещали России, что в период подготовки Восточного пакта мы не заключим никакого особого двустороннего соглашения с Германией. Англия будет в курсе дела. Лаваль сообщил нам об обострении отношений между Белградом и Будапештом из-за ноты Югославии Лиге наций. Он, на мой взгляд, преувеличивает результаты работы трех по Саару.

Думерг горячо благодарил Байльби. В воскресенье, 25 ноября, в Шато-Тьерри, члены партии радикалов встретили меня с трогательным радушием. Они прекрасно разобрались в событиях. На банкете присутствовали умеренные и социалисты.

В понедельник, 26 ноября, Ли Ю-ин посетил меня в Лионе и сообщил, что мое заявление посланнику Китая взволновало Нанкин, в связи с чем он был вызван на родину.

Заседание совета министров 27 ноября. В воскресенье вечером, по возвращении из Шато-Тьерри, я встретился с Розенбергом. Литвинов крайне недоволен опровержением, помещенным по поводу речи Аршембо о франко-советском союзе, медленным ходом Женевской конференции и нашим отказом облечь в форму протокола наше соглашение о взаимной информации. Лаваль согласился с мнением Литвинова, принял его предложения, и совет министров это одобрил. Об этом протоколе в соответствии со статьей 4 договора 1921 года мы должны были сообщить Польше. Варшава [591] получила нашу ноту и попросила предоставить ей время на размышление. Бек хотел обсудить этот вопрос с Пилсудским. Маршандо сообщил нам о своем отъезде в Москву. Решено, что министерство сельского хозяйства также пошлет туда своего представителя. 25 ноября мы получили сообщение от нашего посла Альфана о том, что последние решения французского правительства упрочили его положение. Впервые советская цензура допустила в газетах намек на «союз» с Францией.

27 ноября. Обед на Кэ д'Орсе с Титулеску и Рюштю-беем. Продолжительный визит Титю, он стал теперь решительным сторонником франко-советского соглашения, против которого выступал в 1932 году. Он согласен со мной в том, что необходимо включить Турцию в нашу систему мирных соглашений, и сообщил мне в связи с этим ряд любопытных подробностей. Когда Турция присоединилась к Балканскому пакту{175}, Мустафа Кемаль сообщил о содержании ряда секретных правительственных документов, в числе которых было соглашение, заключенное самим Титю с поляками. Кроме того, Титю узнал: 1) о странном соглашении между Турцией и Венгрией о взаимной защите своей независимости, к которому были приложены венгерские оговорки относительно договоров и границ; 2) о вербальном соглашении Мустафы Кемаля с королем Александром.

Фланден произнес большую речь по экономическим вопросам на банкете Конфедерации торговых и промышленных ассоциаций. Правительство, заявил он, «может не нравиться тем, кто любит смешивать авторитет с диктатурой. Однако оно обойдется без помощи этих людей, ибо оно хочет добиться единства для борьбы с нищетой... Реформа конституции является лишь незначительной составной частью целого комплекса мероприятий, которые необходимо провести для усовершенствования организации и улучшения работы государственного аппарата».

28 ноября. Визит Тевфика Рюштю. Он подтвердил дружественный характер отношений между Турцией и Югославией нее враждебность к Италии. Турция хотела бы, чтобы Франция нашла ей место в общей программе обеспечения мира. [592]

В пятницу, 30 ноября, палата депутатов утвердила Законопроект о заслугах Луи Барту перед родиной, представленный Пьером Мортье. Пьер Лаваль зачитал декларацию об основных задачах своей политики: добиваться международного примирения; вести переговоры с Италией и добиваться ее сближения с Малой Антантой; обеспечить независимость Австрии; заключить для стран Восточной Европы пакт взаимопомощи, исключающий какую бы то ни было агрессивную направленность и основанный на уважении нынешних границ. «Россия, — заявил Пьер Лаваль, — полностью согласна с нами относительно концепции этого коллективного мероприятия, инициативу которого она разделила с нами. Во имя интересов всех стран и укрепления мира на Востоке Европы франко-советская солидарность должна осуществляться открыто. Германию уже приглашали и пригласят вновь на одинаковых с другими странами условиях присоединиться к этому пакту взаимопомощи, который предоставит ей те же гарантии, что и другим участникам пакта. Канцлер Гитлер заявлял, что он стремится к миру. Мы предлагаем ему претворить свои слова в жизнь, присоединившись к политике, которую мы проводим в Восточной Европе». Затем Лаваль выступил в защиту системы коллективных договоров. Он напомнил о недавних дебатах в палате общин, в ходе которых Болдуин отметил беспокойство, вызванное в Англии интенсивным перевооружением Германии. «Мы никоим образом не собираемся, — уточнил Лаваль, — ни примириться с положением, которое создается для нас в результате перевооружения Германии, ни уклоняться от обязанностей, которые в связи с этим ложатся на нас. Однако нам хочется верить, что в час, когда Германия говорит о своем стремлении к миру, она поймет, что, отказываясь присоединиться к политике сотрудничества, к которой все призывают ее, она лишь усугубляет свою моральную ответственность перед другими нациями». В заключение Лаваль дал торжественное обязательство. «Мы рассматриваем расширение Лиги наций, — сказал он, — как необходимое условие сохранения и укрепления мира. Мы хотим продолжать работу по реконструкции Европы только путем коллективных усилий и в рамках Устава Лиги наций... Я заверяю всех наших друзей и союзников, что мы будем участвовать в женевских переговорах с еще большей активностью и большей верой в успех, чем когда бы то ни было... Мы рады, что полное единство взглядов в этом вопросе позволяет [593] двум великим западным демократиям проводить в трудных условиях, которые переживает мир, политику тесного сотрудничества, являющуюся основным залогом мира в Европе».

Дебаты, на которые намекал Пьер Лаваль, происходили в палате общин 28 ноября. Дискуссия была открыта Уинстоном Черчиллем, предложившим следующую поправку к тронной речи: «Учитывая условия, преобладающие в мире, оборонительная система Великобритании, и особенно сила ее военной авиации, недостаточны больше для обеспечения мира, безопасности и свободы граждан и подданных империи». В 1935 году, — заявил Черчилль, — германские военно-воздушные силы будут по меньшей мере равны нашим; к концу 1936 года они превысят наши силы на 50 процентов, а к концу 1937 года — на 100 процентов. «Тайна германских вооружений должна быть раскрыта. Продолжая политику проволочек хотя бы в течение еще нескольких месяцев, правительство добьется того, что страна никогда не сможет превысить уровень рейха». Болдуин не оспаривал активности Германии. Он признал, что были приняты меры по преобразованию профессиональной армии долгосрочной службы численностью в 100 тысяч человек в трехсоттысячную армию мирного времени с кратким сроком службы; по его подсчетам, военно-воздушные силы рейха насчитывали 800 самолетов, однако он оспаривал, что они могут в скором времени достигнуть уровня Великобритании. «К тому же правительство, — добавил он, — полно решимости не допускать отставания по сравнению с Германией, каким бы ни был уровень ее вооруженных сил в будущем».

Впервые за несколько месяцев с речью выступил Давид Ллойд Джордж. Он отрицал немецкую угрозу, но подчеркивал опасность со стороны Японии. Дебаты закончились выступлением сэра Джона Саймона, выразившего надежду, что разоружение еще возможно. В общем только Черчилль бил тревогу.

Среди всех этих забот мы по-прежнему продолжали подвергаться нападкам со стороны Думерга. Свою очередную декларацию он написал на этот раз для «Кандида», где она была опубликована 13 декабря. Мы имели счастье узнать, что он сидит в «звуконепроницаемой» библиотеке, окна которой выходят в живописный дворик с бассейном. Он снова кичился своими выступлениями по радио и своей программой. Считая, по-видимому, что такого рода декларации [594] недостаточно, он снабдил ее многочисленными комментариями, обвинив, в частности, свою партию в том, что она ни разу «не сдержала своих предвыборных обещаний». Затем следовал ряд маловразумительных метафор. Я также удостоился пинка ногой. В этом океане общих идей, если можно так выразиться, содержалось, однако, одно недвусмысленное признание: «Я собирался через три дня распустить палату депутатов, однако меня опередили». Можно ли выразиться более ясно?

* * *

Заседание совета министров 20 декабря 1934 года. Две недели я был болен. За это время в Женеве Лаваль урегулировал саарский и югославский вопросы. Правительство утвердило бюджет и законы о хлебе и вине. Странная эпоха — когда урожай достигает 62 центнеров с гектара, то это считается несчастьем. Положение правительства в общем хорошее. Маршандо резюмировал результаты своей поездки в Россию; речь шла о том, чтобы финансировать заказы на сумму 1 миллиард франков, которые СССР хочет разместить во Франции в 1935 году.

Лаваль объяснил, каким образом ему удалось урегулировать югославский вопрос, добиться согласия Венгрии, а также не восстановить против себя Италию. Что касается Саара, то англичане внесли предложение о посылке туда войск при условии, что Франция и Германия не будут в этом участвовать. Лаваль согласился с этим, оговорив, что инициатива внесения этого предложения будет принадлежать Франции. Германия, проинформированная послом Роландом Кестером, также согласилась на это. Переговоры с Италией осложнились. Не столько из-за спорных колониальных проблем (Тунис, Сомали, Триполитания), сколько из-за югославского и австрийского вопросов. Муссолини отказался признать целостность Югославского государства и не пожелал выразить свое согласие на независимость Австрии. Лаваль заявил, что ему не нужны показные решения. Он поедет в Рим только в том случае, если будут достигнуты конкретные результаты. Еще более ухудшились отношения с Польшей, которая вела себя так, как будто она полностью зависела от Германии. Мне было поручено изыскать средства обеспечить жильем и работой тех жителей Саарской области, которые переедут во Францию. [595]

Заседание совета министров 2 января 1935 года. Жерме Мартен изложил нам нужды казначейства (14 миллиардов франков в 1935 году, из которых 11 миллиардов — в первом квартале). Для подкрепления казначейства он хочет использовать золотой запас Французского банка, располагающего 81 миллиардом франков, и фонды «Кэсс де Депо». По его мнению, это лучшее средство установить правильную процентную ставку для краткосрочных и среднесрочных кредитов и избежать банковского кризиса. По примеру Англии он намерен организовать финансовый рынок, обеспечивающий обращение краткосрочных и среднесрочных ценных бумаг. У банков будут более широкие возможности финансировать предприятия. Жермен Мартен предлагает сместить управляющего Французским банком, заменив его Таннери. Максимальная сумма подписки на облигации была увеличена с 10 до 14 миллиардов.

Лаваль изложил нам результаты своих переговоров с Италией. 1 ноября состоялся первый обмен мнениями. Начиная с этого дня появились трудности, которые вызывало обсуждение австрийского вопроса и гарантии независимости Австрии, а также выработка конвенции о территориальной независимости стран Центральной Европы с заключением консультативного пакта. Италия, кажется, не намерена присоединиться к этому проекту. Австрия сама создает трудности; она не желает, чтобы ее безопасность обеспечивалась государствами-преемниками{176}. Однако Лаваль выразил удовлетворение первыми достигнутыми результатами, считая, что впервые была гарантирована неприкосновенность границ в Центральной Европе. Все эти переговоры кажутся мне довольно туманными и ненадежными. Так как предполагавшуюся конвенцию еще не удалось заключить, то пока было решено в случае возникновения опасности проводить консультации между Францией, Италией и Австрией, с приглашением стран, согласных подписать конвенцию. Лаваль заявил, что он не хотел бы уезжать, пока не будет решен вопрос о протоколе. По колониальным вопросам соглашение еще не было достигнуто. Министр колоний заявил, что уступки, которые решено сделать в Триполитании, не представят никаких затруднений. Муссолини [596] согласен отказаться через десять лет от итальянской ипотеки на Тунис; но подробности еще нужно уточнить.

Сразу после заседания совета министров Лаваль принимает решение о своем отъезде в Италию.

Заседание совета министров 8 января. Реорганизация министерства юстиции и министерства торговли. Мандель предложил создать ведомство почтовой авиации.

Заседание совета министров 10 января. Лаваль представил нам отчет о своей поездке и познакомил нас с предполагаемыми текстами: 1) Общей декларацией о франко-итальянском сотрудничестве; 2) Конвенцией о взаимном уважении территориальной целостности государств Центральной Европы; 3) Консультативным франко-итальянским пактом. Лаваль заверял нас, что с Малой Антантой, и в частности с Югославией, не существует никаких недоразумений, несмотря на досадный отказ Муссолини признать территориальную целостность Югославии. Впрочем, Муссолини обещал в ближайшее время сделать по этому поводу ряд позитивных заявлений. В Риме было решено, что Германия, как и всякая другая держава, не может односторонне принимать решение об изменении уровня своего вооружения. Если она потребует свободы перевооружения, то оба правительства будут консультироваться по этому вопросу! В случае возобновления работы конференции по разоружению оба государства постараются обеспечить себе необходимый уровень превосходства в вооруженных силах. По этому четвертому пункту соглашение является секретным, за исключением общей части, подлежащей опубликованию.

Лавалю и Муссолини удалось разрешить трудности колониального вопроса, было достигнуто согласие относительно исправления триполитанской границы и по тунисскому вопросу. Были определены статут и права итальянцев, проживающих в Тунисе. В Эритрее граница была установлена по линии Даиль-дикома — Дель Элуа. Соответствующие законы о гражданстве будут введены в Тунисе, как и во Франции, в 1965 году. Начиная с 1955 года итальянские школы будут приравнены к французским частным школам. Были оговорены права частных лиц. Лаваль считал, что урегулирование тунисского вопроса вызвало резкое недовольство Сувича. Мне кажется, что Малларме не особенно удовлетворен. [597]

С другой стороны, Франция оставила Эфиопию на произвол судьбы, предоставив там Италии экономическое преобладание{177}.

Мы продаем Италии 2500 акций железной дороги, в то время как общее число акций составляет 34 тысячи, из которых 19 тысяч — французские. Мы хорошо отдаем себе отчет, и Лаваль не отрицает этого, что это соглашение об Эфиопии может в будущем доставить много беспокойства. Лаваль квалифицировал достигнутое соглашение как «многообещающее»; кроме того, он очень доволен своей встречей с папой римским.

Вместе с Марэном я высказал серьезные сомнения по поводу наших уступок в Африке. В частности, мне казалось, что они угрожают безопасности прохождения наших кораблей через Баб-эль-Мандебский пролив. В палате депутатов Утре высказал мне аналогичные опасения.

10 числа в 19 часов вечера меня посетил германский посол. Он спрашивал, что он мог бы сделать после урегулирования вопроса о Сааре, чтобы добиться сближения. Он предложил мне совершить летом поездку в Германию и встретиться с Гитлером. Но у меня нет никакой охоты встречаться с убийцами.

12 января. Ознакомившись с телеграммами, я составил себе представление о возмущении Югославии и Турции; я опасаюсь маневра со стороны английского правительства, которое под давлением лейбористской партии может предложить нам отказаться от военных статей Версальского договора и пойти на уступки Германии. Мы бросили на произвол судьбы Эфиопию, после того как она по нашему приглашению вступила в Лигу наций; но с этим я не могу примириться. Среди своих заметок, составленных на заседании совета министров, я обнаружил следующее: «Мое впечатление о франко-итальянском соглашении: мы договорились на слове «si» (если), но по-итальянски это значит [598] «да» и выражает реальность; а по-французски оно означает «может быть» и выражает надежду или иллюзию».

Заседание совета министров 18 января 1935 года. Пьетри сообщил мне содержание оптимистической, но показавшейся мне не совсем убедительной ноты о Баб-эль-Мандебском проливе.

Изучаются мероприятия, ставшие необходимыми в силу Саарского плебисцита{178}. 17-го вечером прибыли 826 беженцев, 474 из которых прошли через приемные пункты.

Маневры пораженцев на бирже. Вымышленное интервью Гитлера. Ложное истолкование решений парламентской группы радикалов. Министр юстиции изложил свой проект изменения закона об акционерных обществах. Новые осложнения, связанные с делом Ставиского.

Утверждение чрезвычайных декретов, кажется, будет трудным делом. Для их рассмотрения парламентская группа радикалов предложила создать специальную комиссию из 44 депутатов, но, поскольку другие комиссии уже занимаются этим, эта процедура становится, по-видимому, невозможной. Министр финансов заявил, что он не сможет согласиться с новым усилением бремени пожизненного долга.

Было реорганизовано верховное командование. Генерал Вейган ушел со своего поста; он был заменен генералом Гамеленом, помощником которого на случай войны был назначен генерал Жорж, а в качестве начальника Генерального штаба армии — генерал Кольсон.

Жакье предложил отменить принцип сверхурочных часов в промышленности.

Вторник, 22 января. Заседание совета кабинета и совета министров. Бюджетные прорехи ощущались все сильнее. Дефицит возрастал, хотя начиная с 1932 го да-он заметно уменьшился. Положение железных дорог ухудшилось.

Лаваль представил отчет о ходе работы в Женеве. Венгеро-югославское дело временно урегулировано. Иден выступит с докладом, который завершит дискуссию. Лаваль хвастается Ефтичем{179}. Будапештская пресса злобствовала. [599] Тем не менее все еще надеялись, что Муссолини сделает благоприятное для югославов заявление.

Эфиопский вопрос осложнился. Барон Алоизи обещал избегать всяких инцидентов, но Эфиопия не желала вступать в прямые переговоры с Италией. Однако между обеими странами существовала конвенция об арбитраже, благодаря которой должно быть достигнуто соглашение.

По словам Лаваля, он выступал одновременно в защиту Восточного пакта и Дунайского пакта, успокоил Турцию, пообещав ей заключить Восточносредиземноморский пакт, достиг полного соглашения с Литвиновым и с Балканской Антантой и таким образом укрепил римские соглашения. Что касается Польши, то за внешней сердечностью скрываются действительные трудности. Оставаясь «союзником» Франции, Бек, однако, не желает подвергать опасности свой договор с Германией. Лаваль утверждает, что говорил с ним весьма резко. Польша присоединяется к Римскому договору, поскольку с ним согласна Венгрия, но отвергает Восточный пакт. Наш министр намерен и впредь проводить на Востоке ту же политику, вместе с Польшей или без нее — этот вопрос Польша должна решить сама.

Вопрос о Сааре урегулирован, несмотря на запоздалые требования нашего военного министерства, настаивавшего на уничтожении некоторых военных сооружений; генерал Морэн не упорствовал. Германия согласилась на демилитаризацию; она вступит во владение Сааром 1 марта.

Лаваль полагает, что мы не сможем вступить в переговоры о вооружении Германии, если она сама откажется участвовать в наших международных соглашениях (Дунайский пакт, Восточный пакт).

Крупный инцидент в Сомали. Представитель администрации Бернар убит; вместе с ним погибло около ста человек. Интересно, кто инициатор этого покушения?

29 января 1935 года. Заседание совета министров. Жакье представил свои проекты относительно безработицы: выдача премий предпринимателям, берущим на работу безработных сверх установленной нормы; сокращение продолжительности рабочего дня, поскольку половина французских рабочих и так уже работает меньше, чем установлено законом.

Министр юстиции полагает, что дело Ставиского будет слушаться в мае. Он предвидит, что суду присяжных будет задано около двух тысяч вопросов. [600]

Фланден и Лаваль скоро отправятся в Лондон. По их словам, речь идет о визите в целях информации, чтобы изучить прежде всего вопросы денежного обращения, заявить о том, что Франция сохранит паритет франка, а затем выступить против кампании Поля Рейно и Патенотра. Что же касается конференции по разоружению, то Лаваль уточнил положение. Лондон предлагал заявить протест против одностороннего вооружения Германии и в случае согласия Германии на возвращение в Женеву аннулировать Версальский договор. Франция отказалась присоединиться к этой программе. В Лондоне она ограничится беседами и консультациями. Таким образом, между двумя правительствами существует полное несогласие. Английское предложение неприемлемо ни для нашего общественного мнения, ни для наших союзников.

Франко-британские переговоры состоялись с 1 по 3 февраля. В заключительном коммюнике говорилось, что «встреча имела целью способствовать укреплению мира во всем мире путем более тесного европейского сотрудничества в духе полного и дружественного доверия и положить конец тенденциям, которые, если им не воспрепятствовать, приведут к гонке вооружений и росту военной опасности». Министры обеих стран выразили благодарность Лиге наций и обязывались придерживаться и далее своей программы сотрудничества и примирения. Английские представители полностью одобрили франко-итальянские соглашения и выразили согласие действовать в духе этих соглашений. Правительство Его Величества «считает себя принадлежащим к числу тех держав, которые, согласно Римским соглашениям, должны будут консультироваться между собой, если независимости и целостности Австрии будет угрожать опасность». Французские и английские министры выражали надежду на прямое и эффективное сотрудничество Германии. «Они напоминают, что Германия, более чем какое-либо другое государство, размеры вооружений которого установлены мирным договором, не имеет права изменять свои обязательства путем одностороннего акта», однако выражают желание достигнуть путем свободных переговоров с Германией соглашения, обеспечивающего взаимную помощь в Восточной Европе.

Общее урегулирование, которое предлагали Германии, основывалось бы на декларации 11 декабря 1932 года, то есть на равноправии в условиях системы безопасности; [601] оно заменило бы V часть Версальского договора. Германия вновь заняла бы свое место в Лиге наций. Французские и английские министры, озабоченные опасностью, которую представляет авиация, рассмотрели возможность соглашения некоторых держав по этому вопросу. «Государства, подписавшие соглашение, обязывались бы немедленно прийти на помощь своими воздушными силами тому из них, которое подверглось бы неспровоцированной агрессии с воздуха со стороны одного из договаривающихся государств». Французское и английское правительства заявили о своей готовности возобновить консультации.

Председатель совета министров выступил по поводу этого коммюнике по радио. Он подчеркивал тот факт, что Германия в течение последних лет значительно увеличила свои вооружения и практически расторгла Версальский договор. Он полагал, что решение возникшей таким образом проблемы заключалось не в гонке вооружений, а в укреплении гарантийных пактов и пактов взаимопомощи, в Дунайском пакте и в Восточном пакте, в организации контроля и международных полицейских сил. Фланден все еще надеялся на возвращение Германии в Лигу наций и на возобновление переговоров в целях заключения общей конвенции о вооружениях. Он говорил о мерах предосторожности, принятых на случай воздушной войны и внезапного нападения.

Однако Япония, покинувшая Лигу наций 26 марта 1933 года, опубликовала в октябре 1934 года брошюру о «значении национальной обороны», которую Бенуа-Мешэн изложил вкратце в своей «Истории германской армии». В ней говорилось, что «борьба составляет истоки вселенной; она является прародительницей культур. Она определяет источники и саморазвитие жизни». Муссолини со своей стороны восхвалял войну в речи, произнесенной 24 августа 1934 года. 18 сентября он опубликовал новый военный закон Италии, согласно которому военное обучение включалось в систему народного образования и начиналось, «как только ребенок достигал возраста, необходимого для его усвоения».

5 февраля. Заседание совета министров. Президент республики поздравил Фландена и Лаваля, которые сделали отчет о своей поездке в Лондон. В Англии началась избирательная кампания. По словам Фландена, не следует рассматривать достигнутое соглашение как возобновление [602] Сердечного согласия, хотя Макдональд заявил о своей твердой решимости продолжать сближение и готов приехать в Париж. Общественное мнение менялось под влиянием сообщений из Германии. Переговоры оставались открытыми. По словам Лаваля, коммюнике редактировалось весьма тщательно; очень важно, чтобы Англия согласилась с принципом консультаций в случае возникновения угрозы для Австрии; она совершенно не интересовалась Восточным пактом. Наши представители настаивали на том, чтобы коммюнике представляло единое целое. Для них воздушный пакт благодаря его автоматическому вступлению в действие и взаимности означал прогресс по сравнению с Локарнскими соглашениями.

Продолжительная дискуссия по поводу мер, которые следует принять в связи с годовщиной 6 февраля.

Министр иностранных дел Германии фон Нейрат в ответ на сделанное ему сообщение о соглашении от 3 февраля вручил 14 февраля послам Франции и Англии в Берлине ноту. Германское правительство заявляло, что оно желает усиления гарантий мира, и обещало приступить к глубокому изучению всего комплекса вопросов, касающихся европейской политики. При этом изучении оно будет руководствоваться стремлением к укреплению мира, а также заботой о безопасности германского государства, особенно необходимой в связи с его географическим положением в центре Европы. «Германское правительство изучит, в частности, вопрос о том, каким образом можно избежать в будущем опасности гонки вооружений, порожденной отказом хорошо вооруженных государств приступить к предусмотренному договорами разоружению». Оно «с удовлетворением принимает предложения, направленные на усиление безопасности в отношении внезапного воздушного нападения путем заключения в возможно кратчайший срок соответствующей конвенции... В принципе оно готово предоставить свои воздушные силы для устранения и пресечения действий возможных нарушителей мира». Таким образом, германское правительство выразило готовность изучить после специальных переговоров с заинтересованными правительствами проект воздушной конвенции.

Вторник, 19 февраля. Заседание совета министров. Лаваль изложил нам обстановку, создавшуюся в связи с германской нотой. Я усиленно подчеркивал тот факт, что эта нота имеет целью разобщить Англию и Францию. И действительно, [603] она содержала следующую фразу: германское правительство «было бы счастливо, если бы после только что закончившихся франко-английских переговоров правительство Его Величества, являясь одновременно участником Лондонских переговоров и гарантом Локарнских соглашений, выразило бы готовность начать непосредственный обмен мнениями по этому вопросу также и с германским правительством». Не следует допускать отрыв военно-воздушной проблемы от других проблем. Я настаивал на том, чтобы наше правительство, уточнив инструкции, данные 16 февраля нашему послу в Лондоне в виде вопросника, подтвердило свою идею полной солидарности со всеми положениями, изложенными в коммюнике от 3 февраля. Я сумел настоять на своем. К тому же в конфиденциальной телеграмме нам сообщили, что сэр Джон Саймон придерживается той же точки зрения. (Секретная телеграмма № 190.)

На Мартинике произошли довольно серьезные инциденты, вызванные некоторым снижением заработной платы. Туда были посланы два корабля.

Среди всего этого непрерывно возрастающего смятения я все более и более приходил к убеждению, что соглашение с Советским Союзом является нашей наиболее прочной гарантией, хотя моя точка зрения наталкивалась на всеобщее противодействие.

30 января заместитель народного комиссара обороны Тухачевский выступил с очень важной речью о росте сил Красной Армии, «политическое и моральное состояние которой, — заявил он, — крепко, как никогда». Командиры работают днем и ночью над повышением не только своего военного образования, но и над повышением своей общей культурной подготовки. Осоавиахим помогает армии, работая над физической подготовкой молодежи. Численность авиации непрерывно увеличивается, ее качество совершенствуется. «Наша авиация, — говорит оратор, — подготовляется тактически как для взаимодействия с другими родами войск — сухопутными и морскими, так и для производства самостоятельных воздушных операций, которые в будущей войне приобретут особенно большое значение.

Танки выросли очень значительно. Со времени VI съезда мы имеем следующее процентное увеличение: в отношении танкеток — 2475%, в отношении легких танков — 760%, в отношении средних танков — 792%. Скорость, например, наших [604] танков возросла от 3 до 6 раз... Число пулеметов для стрелковых и кавалерийских соединений увеличилось в два с лишним раза, число пулеметов для авиации и танков — в 7 раз, число орудий танковых и противотанковых выросло в 4,5 раза, число тяжелой артиллерии выросло в 2 с лишним раза... Мы имеем целый ряд новых прекрасных, вполне современных орудий, которые внедряются в Красную Армию».

Заместитель народного комиссара отметил также успехи в области радиофикации, средств связи, авиационных радиостанций, военно-морского флота (сторожевых кораблей, торпедных катеров, подводных лодок). На западных и восточных границах построены укрепленные районы. На Дальнем Востоке созданы специальные гарнизоны. В конце 1934 года численность армии достигла 940 тысяч человек. Ассигнования по наркомату обороны на 1935 год достигли 6500 миллионов рублей. Присутствующие встретили аплодисментами эти цифры и сведения о подготовке снайперов и о маневрах. «Мы работаем, — продолжал комиссар, — над развитием подвижности, смелости, над вопросами развития инициативы, самодеятельности, напористости, нахрапа, сказал бы я грубо... Над вопросами управления боем, над вопросами организации тесного, непрерывного взаимодействия, потому что каждый род войск в отдельности не даст полного эффекта, мы работаем особенно сильно... Война готовится, товарищи, против нас усиленными темпами. Мы в Красной Армии это понимаем, мы полны бдительности и готовимся к отражению этих ударов»{180}.

Я приходил в бешенство, видя, что французская пресса и общественное мнение отказывались замечать это грандиозное развитие. Каждый раз, когда я говорил публично о Красной Армии, меня оскорбляли. К тому же советское правительство считало своевременным выступить против опасности предварительных и сепаратных переговоров о воздушной конвенции. Верное своей доктрине неделимости мира, которую я сам защищал 19-го в совете министров, советское правительство встретило сообщение о Лондонском соглашении с удовлетворением. «Советское правительство давно уже пришло к заключению, что при выявившейся невозможности осуществления полного разоружения [605] и затруднительности контроля ограничения вооружений единственным средством противодействовать надвигающейся реальной опасности нового вооруженного столкновения народов является система региональных пактов, обеспечивающих взаимную помощь, между теми государствами, которые искренне стремятся предотвратить эту опасность». Таким образом, советское правительство одобрило франко-английский проект, подчеркнув, однако, невозможность «локализации войны, вспыхнувшей в любом пункте Европы»{181}. Оно выражало надежду, что Лондонское соглашение не повредит Восточному пакту. Я обрадовался, узнав, что Англия приняла положение о нераздельном единстве затронутых проблем и что Лаваль отправил 19-го в Лондон телеграмму, составленную в том же духе. Германия добивается приезда в Берлин сэра Джона Саймона, который, по-видимому, желает этого. Мне кажется, что германо-польские переговоры сильно продвинулись вперед в результате поездки Геринга; не предполагают ли они заключить авиационное соглашение против русских? Я отдавал себе отчет, что Германия готовилась поставить вопрос о демилитаризованной зоне. [606]