Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава четвертая.

Африка

К августу «Свободная Франция» располагала кое-какими средствами, имела зачатки организации и пользовалась некоторой популярностью. Я должен был немедленно все это использовать.

Если в отношении некоторых вопросов я испытывал нерешительность, то в том, что касается необходимых немедленных действий, у меня не было никаких сомнений. Гитлеру удалось выиграть в Европе первый этап битвы. Второй этап должен был происходить в мировом масштабе. Могло случиться так, что будущее сражение развернется на земле европейского континента. В ожидании этого мы, французы, должны были продолжать борьбу в Африке. Я намеревался продолжать войну, к чему я тщетно призывал за несколько недель до этого правительство Франции и военное командование. Я предполагал следовать по этому пути, как только ко мне примкнут их представители, не примирившиеся с капитуляцией.

В самом деле, Франция могла на обширных пространствах Африки возродить свою армию и свой суверенитет в ожидании того периода, когда участие в войне новых союзников, наряду со старыми, изменит соотношение сил. В этом случае Африка, расположенная вблизи Апеннинского, Балканского и Пиренейского полуостровов, служила бы отличным исходным рубежом, находящимся в руках французов, для возвращения в Европу. Кроме того, если бы в будущем благодаря усилиям всей Французской империи Франция была освобождена, связи между метрополией и ее заморскими владениями укрепились бы. В противном случае если бы война закончилась, а империя ничего не предприняла бы для спасения своей метрополии, дело Франции в Африке было бы, несомненно, проиграно.

Впрочем, можно было ожидать, что немцы перенесут войну на Средиземное море либо для того, чтобы создать заслон для Европы, либо для того, чтобы завоевать там колонии, либо для того, чтобы помочь своим союзникам итальянцам и, возможно, испанцам расширить их владения. В Африке уже шли бои. Страны оси стремились захватить Суэц. Если бы мы продолжали вести себя в [126] Африке пассивно, враги рано или поздно захватили бы некоторые наши владения и даже союзники вынуждены были бы в ходе боевых операций занять те наши территории, которые понадобились бы им в стратегическом отношении.

Участие французских вооруженных сил и французских территорий в битве за Африку свидетельствовало бы о том, что определенная часть Франции снова вступила в войну. Это означало бы непосредственную защиту своих владений от врага и помешало, в пределах возможности, Англии и, вероятно, в будущем Америке захватить эти территории с целью ведения войны и в собственных интересах. Это помогло бы, наконец, «Свободной Франции» возвратиться из изгнания и начать осуществлять суверенные права на своей национальной территории.

Но как проникнуть в Африку? На Алжир, Марокко и Тунис я не мог в ближайшем будущем рассчитывать. Правда, вначале я получил оттуда много телеграмм о присоединении ко мне муниципалитетов, организаций, офицерских клубов, секций бывших фронтовиков. Но вскоре одновременно с усилением репрессивных мер и цензурных ограничений стала проявляться покорность вишистским властям; причем драма в Мерс-эль-Кебире устранила последние слабые попытки сопротивления. К тому же на местах не без «подленького удовлетворения» говорили, что согласно условиям перемирия Северная Африка не подвергается оккупации. Французская власть сохранялась там со всем своим военным аппаратом и проводила жесткую политику, что успокаивало колонистов и не вызывало недовольства у мусульман. Наконец, различные аспекты того, что правительство Виши именовало «национальной революцией»: обращение к видным общественным деятелям, повышение роли администрации, парады бывших фронтовиков, разгул антисемитизма — все это было многим по душе. Иными словами, не переставая надеяться, что когда-нибудь Северная Африка сможет «кое-что сделать», люди заняли позицию выжидания. Нельзя было также надеяться и на какое-либо внутреннее стихийное движение. Что касается возможности захватить там власть, предпринимая действия извне, то, разумеется, я не мог на это рассчитывать.

Черная Африка предоставляла совершенно иные возможности. Выступления, состоявшиеся в Дакаре, Сен-Луи, Уагадугу, Абиджане, Конакри, Ломе, Дуале, Браззавиле, Тананариве в первые же дни существования «Свободной Франции», и получаемые [127] мной телефаммы указывали на то, что для этих территорий, где существовал дух инициативы, продолжение войны подразумевалось само собой. Конечно, позиция подчинения, занятая в конце концов Ногесом, неблагоприятное впечатление, произведенное инцидентом в Мерс-эль-Кебире, деятельность Буассона{131}, сначала генерал-губернатора Экваториальной Африки и затем Верховного комиссара в Дакаре, который своей двусмысленной политикой сводил на нет энтузиазм своих подопечных, — все это охладило патриотический пыл в Африке. Однако в большинстве наших колоний достаточно было искры, чтобы огонь вспыхнул вновь. Особенно благоприятные перспективы открывались перед нами в наших колониальных владениях в Экваториальной Африке. Так, например, в Камеруне движение протеста против перемирия охватило все слои населения. Энергичные и активные жители этой территории, как французы, так и туземцы, выражали возмущение капитуляцией. Здесь к тому же были уверены, что победа Гитлера повлекла бы за собой восстановление германского господства на этой территории, существовавшего до Первой мировой войны. В атмосфере всеобщего волнения жители передавали друг другу листовки, в которых бывшие немецкие колонисты, переехавшие в свое время на испанский остров Фернандо-По, сообщали о предстоящем возвращении на свои места и плантации. Ко мне примкнул комитет действия, созданный Моклером, директором общественных работ. Генерал-губернатор Брюно, растерявшийся в этой обстановке, отказался перейти на нашу сторону. Однако можно было предполагать, что если извне будут предприняты решительные действия, эта территория присоединится к нам.

На территории Чад сложилась еще более благоприятная обстановка. Губернатор Феликс Эбуэ{132} сразу же стал действовать в духе Сопротивления, Этот умный и храбрый человек, неф, безгранично [128] преданный Франции, этот философ-гуманист всем своим существом отвергай подчинение Франции и торжество нацистского расизма. С появлением первых же моих воззваний Эбуэ вместе со своим генеральным секретарем Лоранси встал в принципе на нашу сторону. К такому же решению склонялась французская часть населения. Впрочем, многих к этому побуждало не только мужество, но и разум. Военные, находившиеся на постах, расположенных на границе с итальянской Ливией, не потеряли своего боевого духа и надеялись на получение подкреплений от де Голля. Французские чиновники и коммерсанты, а также вожди местных племен с тревогой думали о судьбе экономической жизни территории Чад, если бы они неожиданно оказались лишенными естественного рынка сбыта — Британской Нигерии. Предупрежденный об этой обстановке самим Эбуэ, я телеграфировал ему 16 июля. В ответ он направил мне обстоятельный доклад. В этом докладе он сообщил о своем намерении официально примкнуть к «Свободной Франции», излагал условия обороны и жизни территории, защиту которой поручила ему Франция, и, наконец, задавал вопрос о том, что смог бы я сделать, чтобы дать ему возможность служить под эгидой Лотарингского креста.

В Конго положение было менее ясным. Генерал-губернатор Буассон находился в Браззавиле до середины июля. Затем он переехал в Дакар, но сохранил за собой право опеки над всеми территориями Экваториальной Африки. Он оставил вместо себя в Браззавиле генерала Юссона, хорошего солдата, но во всем руководствовавшегося ложными соображениями дисциплины. Было ясно, что Юссон не решится порвать с правительством Виши, несмотря на чувство горечи, которое он испытывал в связи с поражением Франции. В Убанги, где многие решили участвовать в движении Сопротивления, все зависело от позиции Конго. Напротив, в Габоне, старой колонии, проводившей соглашательскую политику и всегда стремившейся занять ведущее положение среди других французских территорий Экваториальной Африки, некоторые слои населения проявляли непонятную осторожность.

Изучив положение дел во французской Черной Африке, я решил прежде всего попытаться в возможно кратчайший срок присоединить все экваториальные территории. Я считал, что, за исключением Габона, предстоящие операции не потребуют использования крупных сил. Затем, если бы эта первая кампания увенчалась успехом, я приступил бы к действиям в Западной Африке. [129] Но я понимал, что операции там потребуют от нас немалых усилий и значительных средств.

На первом этапе трудность состояла в том, чтобы одновременно проникнуть в Форт-Ламп, Дуалу и Браззавиль. Эту операцию нужно было осуществить одним ударом и немедленно, ибо правительство Виши, располагавшее флотом, самолетами и войсками в Дакаре и имевшее возможность использовать войска в Марокко и даже флот в Тулоне, обладало всеми необходимыми средствами для быстрого вмешательства. Адмирал Платон, посланный в июле Петеном и Дарланом для инспектирования в Габон и Камерун, действовал в интересах Виши, оказав влияние на местные военные и гражданские круги. Я форсировал ход событий. Лорд Ллойд, английский министр по делам колоний, которому я изложил свой проект, очень хорошо понял его значение, в особенности в том, что касалось безопасности британских владений: Нигерии, Золотого Берега, Сьерра-Леоне и Гамбии. Он дал своим губернаторам инструкции, в которых я был заинтересован, и в назначенный день предоставил в мое распоряжение самолет для перевозки из Лондона в Лагос группы моих «миссионеров».

Это были Плевен, Паран, Эттье де Буаламбер. Они должны были согласовать с губернатором Эбуэ условия присоединения к нам территории Чад и произвести с помощью Моклера и его комитета «государственный переворот» в Дуале. Перед самым их отъездом я смог присоединить четвертого участника миссии. Будущее показало, насколько он оказался полезен. Это был капитан де Отклок. Он прибыл из Франции через Испанию, у него была забинтована голова после ранения, полученного в Шампани, и он выглядел порядочно утомленным. Когда он явился представиться мне, я увидел, с кем имею дело, и немедленно решил, где его лучше использовать. Я решил отправить его на экватор. Он быстро собрался в дорогу и под именем майора Леклерка{133}, имея предписание, которое я вручил группе, вылетел вместе с другими.

Но после присоединения к Лотарингскому кресту территорий Чад и Камерун необходимо было присоединить еще три колонии: Среднее Конго, Убанги и Габон. А это в первую очередь сводилось [130] к овладению Браззавилем, столицей Экваторильной Африки, резиденцией представителя французской власти и ее символом. Эту задачу я возложил на полковника де Лармина{134}. Этот блестящий и энергичный офицер находился в то время в Каире. В конце июня он, будучи начальником штаба армии Леванта, пытался, но безуспешно, уговорить своего командующего, генерала Миттельхаузера, продолжать борьбу; затем он организовал вывод в Палестину частей, выступивших против перемирия. Но Миттельхаузеру удалось эти части вернуть обратно; ему помог генерал Уэйвелл{135}, главнокомандующий английскими войсками на Востоке, опасавшийся, что этот переход войск на территорию Палестины в конечном счете доставит ему больше хлопот, чем принесет пользы. Лишь несколько подразделений проявили упорство и достигли английской зоны. Де Лармина, посаженный под арест, сумел бежать. Он направился в Джибути, где оказал поддержку генералу Лежантийому, безуспешно пытавшемуся привлечь к участию в войне Французское Сомали, а затем отправился в Египет.

Именно в Египте он получил мое приказание направиться в Леопольдвиль. В Бельгийском Конго он встретил прямую, но проявлявшуюся в осторожных формах поддержку генерал-губернатора Риккмана, сочувственное отношение общественности и, наконец, активную помощь местных французов, морально объединившихся вокруг д-ра Стоба. Согласно моим инструкциям Лармина доложен был подготовить на всей территории Конго захват власти в Браззавиле, а также координировать наши действия на всех территориях Экваториальной Африки.

Когда все было готово, де Лармина, Плевен, Леклерк, Буаламбер, а также майор д'Орнано, специально прибывший с территории Чад, собрались в Лагосе. Сэр Бернар Бурдильон, генерал-губернатор Нигерии, оказал свободным французам энергичную и умелую поддержку. Пришли к соглашению, что вначале присоединится [131] территория Чад, на другой день — Дуала и еще через день -Браззавиль.

26 августа в Форт-Лам» губернатор Эбуэ и полковник Маршан, командующий войсками территории Чад, торжественно провозгласили ее присоединение к генералу де Голлю. Туда сразу же прибыл на самолете Плевен, чтобы от моего имени санкционировать это решение. Я сам сообщил об этом событии по лондонскому радио и отметил Чад в приказе по Французской империи.

27 августа Леклерк и Буаламбер блестяще провели намеченную операцию в Камеруне. А между тем они располагали ничтожными средствами. Вначале я надеялся предоставить в их распоряжение воинскую часть, чтобы облегчить им выполнение задачи. Дело в том, что мы обнаружили в одном военном лагере в Англии тысячу чернокожих солдат, отправленных с Берега Слоновой Кости во время битвы за Францию для усиления колониальных частей. Они прибыли слишком поздно и находились в Англии в ожидании репатриации. Я договорился с англичанами, что эта часть направится в Аккру, где над нею примет командование майор Паран. Можно было предполагать, что возвращение этих частей к себе на родину, в Африку, не встревожит правительство Виши. Они были высажены на Золотом Береге. Эти солдаты произвели такое большое впечатление своей выправкой, что английские офицеры не избежали искушения включить их в свои войска. Таким образом, Леклерк и Буаламбер в своем распоряжении имел всего лишь горстку военных и несколько колонистов, бежавших из Дуалы. Но в тот момент, когда они уезжали из Виктории, генерал Джиффард, английский главнокомандующий, внезапно испугавшийся последствий задуманной операции, запретил ее проведение. В полном согласии со мной, телеграфировавшим им, что они должны были действовать на свой страх и риск, они не подчинились запрещению английского генерала, и благодаря содействию англичан Виктории им удалось отправиться на пирогах в Дуалу.

Маленький отряд прибыл в Дуалу ночью. «Деголлевцы», явившиеся по первому сигналу к д-ру Мозу, встретили отряд, как об этом было условлено. Леклерк, ставший, как по волшебству, полковником и губернатором, без труда занял правительственный дворец. На следующий день, сопровождаемый двумя ротами гарнизона Дуалы, он прибыл на поезде в Яунде, где находились представители власти. «Передача» полномочий прошла безболезненно.

В Браззавиле операция также прошла удачно. 28 августа в назначенный час майор Деланж во главе своего батальона отправился [132] в правительственный дворец и предложил генерал-губернатору Юссону уступить ему свое место. Хотя и не без протеста, Юссон уступил, не оказав сопротивления. Гарнизон, должностные лица, колонисты, туземное население, симпатии которых еще раньше были на нашей стороне под влиянием генерала медицинской службы Сисе{136}, интенданта Сука, полковника артиллерии Серра, подполковника авиации Карретье, встретили случившееся с радостью. Генерал де Лармина, осуществлявший поездку по Конго, немедленно взял на себя от моего имени функции Верховного комиссара Французской Экваториальной Африки, наделенного гражданскими и военными полномочиями. Судно, на котором он прибыл, возвратилось в Леопольдвиль с генералом Юссоном на борту.

Что касается Убанги, то губернатор де Сен-Map, бывший всецело на нашей стороне, телеграфировал о своем присоединении тотчас же после того, как узнал о событиях в Браззавиле. Однако командующий войсками и некоторые воинские подразделения засели в казармах, угрожая открыть огонь по городу. Но Лармина вылетел тотчас же на самолете в Банги и образумил этих искренне заблуждавшихся людей. Тем не менее несколько офицеров были изолированы от общей массы и направлены по их требованию в Западную Африку.

Таким образом, большая часть территорий Экваториальной Африки была присоединена к «Свободной Франции», и при этом не было пролито ни единой капли крови. Лишь Габон оставался оторванным. Однако понадобилось не много усилий, чтобы присоединить и эту колонию. 29 августа губернатор Массой, которому Лармина сообщил о перемене власти, телеграфировал мне из Либревиля о своем присоединении. Одновременно он публично заявил о присоединении территории Габона к «Свободной Франции» и известил об этом командующего войсками.

Но в Дакаре вишистские власти действовали решительно. По их указанию, командующий военно-морским флотом в Либревиле, [133] располагавший одним посыльным судном и одной подводной лодкой и несколькими мелкими судами, выступил против губернатора и объявил о прибытии эскадры. Тогда Массон изменил свою позицию и заявил, что присоединение Габона к «Свободной Франции» является результатом недоразумения. Самолет морской авиации, совершавший полеты между Либревилем и Дакаром, вывозил в Западную Африку «скомпрометировавших» себя видных деятелей и доставлял в Габон сторонников правительства Виши. Положение резко изменилось. В наши территории Экваториальной Африки вклинился враждебный нам участок, которым было трудно овладеть, потому что он имел выход к морю. Правительство Виши с целью использовать создавшееся положение в своих интересах назначило генерал-губернатором Экваториальной Африки генерала авиации Тетю, который получил задание установить повсюду свою власть. Одновременно на аэродроме приземлилось несколько бомбардировщиков «гленн-мартен», и генерал Тетю заявил, что это только авангард, за которым последуют главные силы.

Однако в целом результаты были для нас благоприятны, и я надеялся, что также успешно будет осуществлена вторая часть плана — по присоединению Черной Африки.

По правде сказать, этот новый этап борьбы представлялся более трудным. Власть в Западной Африке была сильно централизованной, и к тому же ее представители были тесно связаны с французским руководством в Северной Африке. Там имелись значительные воинские силы. Грозным бастионом являлась крепость Дакар. Она имела хорошее вооружение, сильные укрепления, современные артиллерийские орудия, располагала несколькими авиационными эскадрильями, служила базой для эскадры, в частности, для подводных лодок, а также для мощного линкора «Ришелье», командный состав которого жаждал мести, после нападения англичан, когда их торпеды повредили корабль. Наконец, генерал-губернатор Буассон был человек энергичный, непомерное честолюбие которого, превышавшее здравый смысл, побудило его защищать интересы Виши. Он доказал это вскоре же после своего прибытия в Дакар, в середине июля, заключив в тюрьму Луво, главного администратора территории Верхняя Вольта, заявившего о ее присоединении к «Свободной Франции».

У меня не было достаточно средств, чтобы взять Дакар штурмом. С другой стороны, я считал совершенно необходимым избежать крупного столкновения. Это не значило, что я питал иллюзии [134] относительно возможности добиться освобождения страны без братоубийственного пролития крови французов. Но в тот момент и на той территории крупное сражение, начатое нами независимо от его исхода, значительно уменьшило бы наши шансы на успех. Нельзя понять ход операции в Дакаре, не учитывая этих соображений, которыми я руководствовался.

Итак, мой первоначальный план отклонял непосредственную атаку. Он планировал высадку на большом расстоянии от Дакара отборного отряда, который должен был двигаться к цели, присоединяя по пути территории и привлекая на свою сторону воинские части. Таким образом, можно было надеяться, что силы «Свободной Франции», увеличившиеся в результате такого похода, подойдут к Дакару с суши. Я предполагал высадить войска в Конакри. Оттуда можно было двигаться к столице Западной Африки, используя железнодорожный путь и прямую автомобильную дорогу, связывавшие Конакри с Дакаром. Но для того, чтобы помешать дакарской эскадре уничтожить наш экспедиционный отряд, необходимо было прикрыть его с моря. Я должен был просить об этом английский военно-морской флот.

В последних числах июля я сообщил Черчиллю об этом плане. Вначале он не сказал мне ничего положительного, но некоторое время спустя пригласил меня к себе. Я застал его 6 августа, как обычно, в той большой комнате на Даунинг-стрит, которая по традиции одновременно является и кабинетом премьер-министра и залом заседаний правительства Его Величества. На огромном столе, занимавшем большую часть комнаты, лежали развернутые карты, Черчилль ходил взад и вперед, оживленно разговаривая.

«Нужно, — сказал он мне, — чтобы мы вместе овладели Дакаром. Это чрезвычайно важно для вас, так как если операция закончится успешно, в войне примут участие крупные силы Франции. Это очень важно и для нас, так как возможность использовать Дакар в качестве военно-морской базы значительно облегчила бы наше положение в тяжелой битве на Атлантике. Поэтому, посоветовавшись по данному вопросу с морским министерством и начальниками штабов, я могу вам сообщить, что мы готовы оказать поддержку экспедиции. Мы предполагаем использовать с этой целью крупную военно-морскую эскадру, но мы не смогли бы долго держать ее у берегов Африки, поскольку вынуждены вновь использовать эту эскадру для прикрытия Англии, а также для наших операций в Средиземном море. Вот почему мы не согласны с вашим проектом высадки войск в Конакри и с их медленным продвижением [135] через лесистые пространства. Это заставило бы нас держать суда в течение месяцев у этих берегов. Я хочу вам предложить нечто другое».

И Черчилль, уснащая свою речь самыми выразительными интонациями, стал рисовать мне следующую картину. «Однажды утром жители Дакара просыпаются в печальном и подавленном настроении. И вот они видят в лучах восходящего солнца, вдали в море, множество кораблей. Огромный флот! Сотни военных или грузовых кораблей! Корабли медленно приближаются, направляя по радио дружественные послания городу, военно-морским силам и гарнизону. На некоторых кораблях поднят трехцветный флаг. Другие идут под британскими, голландскими, польскими, бельгийскими флагами. От этой союзной эскадры отделяется безобидный маленький катер с белым флагом парламентеров. Он входит в порт, и из него высаживаются посланцы генерала де Голля. Их ведут к губернатору, которому надо будет разъяснить, что если он позволит французам высадиться на берег, то флот союзников уйдет и останется лишь урегулировать с ним вопрос об условиях его сотрудничества с вами. Но если он захочет сражаться, он наверняка будет разгромлен».

И Черчилль с большим убеждением принялся, жестикулируя, рисовать сцены будущих событий такими, какими их рождало его воображение и желание: «Во время этого разговора между губернатором и вашими представителями самолеты «Свободной Франции» и английские самолеты мирно летают над городом, разбрасывая дружественные, листовки. Население города, военные и штатские, среди которых действуют ваши агенты, горячо обсуждают преимущества соглашения с вами и нецелесообразность большого сражения против тех, кто к тому же является союзниками Франции. Губернатор понимает, что если он будет сопротивляться, почва уйдет у него из-под ног. Вы увидите, что он будет продолжать переговоры до их успешного завершения. Возможно, что он захочет «ради спасения чести» произвести несколько пушечных выстрелов. Но дальше этого дело не пойдет. И вечером он отужинает вместе с вами и выпьет за окончательную победу».

Отбросив соблазнительные приукрашивания, которые можно было отнести за счет красноречия Черчилля, я после некоторого размышления пришел к выводу, что его план опирается на солидную основу. В связи с тем, что англичане не могли долго держать крупные военно-морские силы в районе экватора, я мог захватить Дакар, лишь предприняв прямые и решительные действия. Но если эта [136] операция и не выльется в настоящее сражение, то она неизбежно повлечет за собой сочетание мер убеждения и угроз. С другой стороны, Дакар, крупная атлантическая база, где находился линкор «Ришелье», вызывал у английского морского министерства одновременно беспокойство и желание им овладеть. Я считал вероятным, что рано или поздно англичане попытаются — вместе со свободными французами или самостоятельно — разрешить этот вопрос.

Я сделал вывод, что если мы примем участие в этой операции, у нас появится много шансов на то, что она приведет к присоединению Дакара (пусть даже насильственному) к «Свободной Франции». Если же, напротив, мы откажемся от участия в ней, англичане рано или поздно осуществят эту операцию в своих интересах. 13 этом случае Дакар будет упорно защищаться, используя крепостные орудия и артиллерию «Ришелье», и вся армада транспортов подвергнется ударам бомбардировщиков «гленн-мартен», истребителей «кюртисс» и подводных лодок, исключительно опасных для кораблей, которые в то время не имели никаких средств радиолокации. И если даже Дакар, разрушенный снарядами, в конце концов будет вынужден сдаться англичанам, эта операция нанесет ущерб суверенитету Франции.

Вскоре я посетил Черчилля и сообщил ему, что принимаю его предложение. Я разработал план действий совместно с адмиралом Эндрю Каннингэмом{137}, который должен был командовать английской эскадрой. Во время этой тяжелой операции я нашел в нем товарища но оружию, пусть не всегда приятного, но превосходного моряка и сердечного человека. Одновременно я готовил средства (очень незначительные!), которые мы, французы, могли использовать в операции. Это были три посыльных судна — «Саворньян де Бразза», «Коммандан Дюбок», «Коммандан Домине» и два вооруженных траулера — «Вайян» и «Викинг». На борту двух голландских пароходов «Пеннланд» и «Вестерланд» (поскольку французскими пароходами мы тогда не располагали) находились батальон Иностранного легиона, рота новобранцев, рота морской пехоты, личный состав танковой роты и артиллерийской батареи, [137] а также кое-какие вспомогательные подразделения: всего две тысячи человек. В число наших сил входили также летчики двух эскадрилий. И наконец — четыре французских грузовых судна: «Анадир», «Казаманс», «Форт-Лами», «Невада» станками, орудиями, самолетами типа «лисандр», «Харрикейн» и «блэнхейм» в разобранном виде, различными автомашинами, а также средствами материального снабжения.

Что касается англичан, то их эскадра не включала всех судов, о которых вначале говорил Черчилль. В окончательном виде она состояла из двух линкоров устаревшей конструкции — «Бархэм» и «Резолюшн», четырех крейсеров, авианосца «Арк Ройял», нескольких эсминцев и одного танкера. Кроме того, три транспорта должны были доставить два батальона морской пехоты с десантными средствами под командованием бригадного генерала Ирвина. Но зато отпал вопрос о польской бригаде, о которой в самом начале было объявлено, что она примет участие в операции. Создавалось впечатление, что английские штабы, менее, нежели премьер-министр, верившие в важность или успех операции, урезывают первоначально намеченные средства.

За несколько дней до отъезда англичане явились инициаторами ожесточенной дискуссии по вопросу о том, что я сделаю в случае удачного исхода операции с крупным запасом золота, находившимся в Бамако. Речь шла о золоте, отданном на хранение «Банк де Франс». Часть его принадлежала бельгийскому и польскому государственным банкам.

Золотые запасы «Банк де Франс», действительно, в момент немецкого вторжения были частично вывезены в Сенегал, другая их часть была спрятана в подвалах американского «Федерал Бэнк», а оставшаяся часть отправлена на Мартинику. Несмотря на блокаду, границы и охранные посты, за золотом Бамако внимательно следили разведывательные службы воюющих сторон.

Бельгийцы и поляки выражали вполне законное желание, чтобы им была возвращена их доля, и я дал Спааку{138}, а также Залесскому соответствующие гарантии. Но англичане, которые, естественно, не имели никаких прав на это золото, тем не менее намеревались воспользоваться им с целью оплатить свои закупки в Америке, ссылаясь при этом, что они это делают в интересах коалиции. [138] Тогда США, действительно, никому ничего не продавали в кредит. Несмотря на настойчивость Спирса, который даже угрожал отказом англичан участвовать в намеченной операции, я решительно отверг это требование. В конце концов было решено как я предложил вначале, то есть что французское золото в Бамако будет использовано лишь для оплаты тех закупок, которые будут сделаны Англией в Америке для «Сражающейся Франции».

Перед самым отъездом пришло известие о присоединении территории Чад, Камеруна, Конго и Убанги. Это известие подняло наш дух. Если бы даже нам не удалось овладеть Дакаром, мы все же могли теперь благодаря подкреплениям надеяться создать для «Сражающейся Франции» в Центральной Африке суверенную территориальную базу для боевых действий.

Экспедиция отплыла из Ливерпуля 31 августа. Я находился имеете с частью французских сил и штабом неполного состава на борту «Вестерланда», шедшего под французским и голландским флагами. Командир «Вестерланда» капитан Плагай, офицеры и команда, равно как офицеры и команда «Пеннланда», проявили во время похода высокие образцы дружбы и самоотверженности. Меня сопровождал Спирс, на которого Черчилль возложил обязанности офицера связи, дипломата и информатора. В Англии командование нашими формировавшимися силами я поручил Мюзелье. Антуан руководил нашими зарождавшимися административными органами. Деваврен должен был поддерживать с нами непосредственную связь и держать нас в курсе событий.

Кроме того, в Англии в ближайшее время ожидался приезд генерала Катру, возвращавшегося из Французского Индокитая. В связи с этим я сообщил ему в письме, которое должно было быть вручено ему по прибытии, обо всех своих планах, а также о своих намерениях в отношении его миссии. Я рассчитывал, что, несмотря на мое отсутствие и, тем более, если оно не будет продолжительным, мои помощники, накопившие значительный опыт, не допустят, чтобы внутренние ссоры и внешние интриги подорвали фундамент нашего здания, которое было еще столь непрочным! Но стоя на палубе «Вестерланда» после выхода экспедиции из порта в момент налета вражеских бомбардировщиков, я думал о своем маленьком отряде, о своих суденышках и чувствовал на своих плечах безмерную тяжесть взятой на себя ответственности. Качаясь на океанских волнах среди безбрежных водных просторов в беспросветной тьме небольшой иностранный корабль, без орудий, с потушенными огнями, увозил с собой судьбу Франции. [139]

Нашим первым пунктом назначения был Фритаун. Согласно плану мы должны были здесь перегруппировать свои силы и получить последнюю информацию. Мы прибыли в Фритаун лишь 17 сентября, так как наши грузовые суда обладали небольшой скоростью и вдобавок сделали порядочный крюк, чтобы избежать встречи с немецкими самолетами и подводными лодками. Во время перехода радиограммы, полученные из Лондона, передали сообщение, которое могло опрокинуть все наши планы. Речь шла о военно-морских силах Виши. 11 сентября три тяжелых современных крейсера «Жорж Лейг», «Глуар», «Монкальм» и три легких крейсера «Одасье», «Фантаск», «Мален», выйдя из Тулона, прошли через Гибралтарский пролив, не встретив противодействия английского военно-морского флота. Миновав Касабланку, они достигли Дакара. Но едва мы бросили якорь в Фритауне, как новое тревожное известие еще более усилило наше волнение. Эскадра, усиленная в Дакаре крейсером «Примоге», только что снялась с якоря и на полной скорости ушла в южном направлении. Английский эсминец, выделенный для наблюдения, следовал за ней на расстоянии.

Я не сомневался, что эти крупные военно-морские силы шли к Экваториальной Африке, где они беспрепятственно могли войти в порт Либревиль и без труда могли снова захватить Пуэнт-Нуар и Дуалу. Даже если неожиданного появления этой грозной эскадры было бы недостаточно для восстановления прежнего положения в Конго и Камеруне, эти отличные корабли легко сумели бы прикрыть переброску и высадку карательных частей, направленных из Дакара, Конакри или Абиджана. Впрочем, это предположение почти тотчас же подтвердилось, когда грузовое судно «Пуатье», шедшее из Дакара в Либревиль, было потоплено по приказу его командира, после того как оно было остановлено англичанами. Было ясно, что правительство Виши замышляло крупную операцию с целью вернуть себе территории, присоединившиеся к «Свободной Франции», и что посылка семи крейсеров в экваториальные воды могла произойти лишь с полного согласия, если не по приказу немцев. Адмирал Каннингэм согласился со мной, что необходимо немедленно остановить эскадру Виши.

Мы условились, что этой нежданно-негаданно появившейся эскадре будет предложено направиться не в Дакар, а в Касабланку. В случае отказа английская эскадра начнет военные действия. Впрочем, мы надеялись, что одной угрозы будет достаточно, чтобы [140] эти введенные в заблуждение корабли повернули назад. Ведь если английские корабли, обладавшие значительно меньшей скоростью, не могли перехватить корабли Виши, то зато двойное превосходство в вооружении обеспечивало англичанам преимущество над вишистским флотом в случае, если ему придется искать убежища на рейде какого-нибудь экваториального порта, не защищенного береговой артиллерией. Следовательно, агрессор должен был либо уйти, либо принять бой в худших для него условиях. Представлялось маловероятным, чтобы командующий эскадрой Виши принял последнее решение. И действительно, капитаны английских крейсеров, связавшись с адмиралом Бурраге, командующим не вовремя появившейся эскадрой, легко добились того, что эта эскадра повернула назад, как только ее командующий, к своему глубокому изумлению, узнал, что поблизости находится франко-английский флот. Но корабли Виши, не опасаясь преследования, направлялись не в Касабланку, а в Дакар. Лишь крейсеры «Глуар» и «Примоге», шедшие замедленным ходом из-за поломки в машинном отделении, подчинились требованию и прибыли в Касабланку, отклонив мое предложение исправить повреждения в Фритауне. Это решение они приняли после того, как по моему указанию в переговоры с ними вступил капитан 2-го ранга Тьерри д'Аржанлье, находившийся на эсминце «Ингерфилд».

Так Свободная Французская Африка избежала огромной опасности. Один лишь этот факт полностью оправдывал подготовленную нами экспедицию. С другой стороны, поведение тулонской эскадры, шедшей к экватору в уверенности, что нас там нет, и затем отказавшейся от выполнения своего плана, как только она обнаружила там наш флот, свидетельствовало о том, что правительство Виши не знало о маршруте нашей экспедиции. Таким образом, мы могли поздравить себя с тем, что нам удалось сорвать планы наших противников, но в то же время следовало признать, что выполнение наших собственных планов находилось теперь под угрозой. В самом деле, власти в Дакаре были настороже, а кроме того, на помощь им в Дакар прибыли сильные военные корабли. Вскоре наши агенты сообщили, что артиллеристы колониальных войск, обслуживающие береговые батареи, были признаны недостаточно надежными и заменены артиллеристами морской пехоты. Короче говоря, наши шансы занять Дакар теперь значительно уменьшились.

В Лондоне Черчилль и морское министерство считали, что при сложившейся обстановке самым целесообразным был бы отказ [141] от намеченной операции. Они телеграфировали нам 16 сентября, предложив, чтобы английский военно-морской флот эскортировал наши транспорты лишь до Дуалы и затем покинул этот район. Я должен сказать, что отказ от операции представлялся мне самым неудачным решением вопроса. В самом деле, если мы не предпримем попытки изменить положение в Дакаре, правительство Виши возобновит свои действия против Экваториальной Африки сразу же после того, как английские корабли уйдут в северном направлении. И поскольку морской путь окажется свободным, крейсеры под командованием Бурраге вновь устремятся в экваториальные воды. И тогда французы, сражающиеся под сенью Лотарингского креста вместе с генералом де Голлем, рано или поздно будут изолированы на этих отдаленных территориях, если к тому времени они не погибнут в бесплодной борьбе со своими соотечественниками в джунглях тропических лесов. При этом они будут лишены возможности сражаться с немцами и итальянцами. Я не сомневался в том, что именно таковы были намерения противника, волю которого, сознательно или бессознательно, выполняли послушные вишистские статисты. Я считал, что при создавшемся положении вещей мы должны, несмотря ни на что, попытаться проникнуть в Дакар.

Впрочем, я должен признать, что уже совершившееся присоединение к нам ряда территорий в Африке вселяло в меня тайную надежду. Эта надежда еще более окрепла в связи с хорошими вестями, поступившими из других мест после нашего отъезда из Лондона. 2 сентября к «Свободной Франции» присоединились французские владения в Океании, управляемые временным правительством в составе Ана, Лагарда и Мартена. 9 сентября губернатор Бонвен объявил о присоединении ко мне французских владений в Индии. 14 сентября на Сен-Пьере и Микелоне общее собрание бывших фронтовиков направило мне сообщение о своем решении примкнуть ко мне. После этого английское правительство попросило правительство Канады поддержать их движение. 20 сентября губернатор Сото{139}, присоединивший к нам 18 июля Новые Гебриды, прибыл по моему приказанию в Нумеа. Существовавший там «Комитет де Голля» под председательством Мишеля Вержа, опираясь на энергичную [142] поддержку населения, стал хозяином положения, и это позволило Сото взять власть в свои руки. Наконец, я был свидетелем, как эскадра Бурраге повернула назад по первому требованию. Кто мог утверждать, что мы и в Дакаре не встретим духа согласия, которое отодвинет на второй план выполнение самых категорических приказов. Во всяком случае, следовало попытаться. Адмирал Каннингэм был такого же мнения. Мы телеграфировали в Лондон, обращаясь с настойчивой просьбой позволить нам осуществить операцию. Черчилль, как он сказал мне об этом впоследствии, был удивлен, но и восхищен нашей настойчивостью. Он охотно дал свое согласие, и операция была разрешена.

Однако перед отъездом у меня произошло резкое столкновение с Каннингэмом. Пользуясь моим зависимым положением, Каннингэм намеревался подчинить себе меня и имеющиеся в моем распоряжении небольшие силы. Взамен он предлагал мне находиться на его флагманском линкоре «Бархэм». Разумеется, я отклонил и его требование и его приглашение. В тот же вечер на борту «Вестерланда» произошел крупный разговор. А ночью адмирал прислал мне исключительно любезную записку, в которой он отказывался от своих требований. 21 сентября мы подняли якорь и на рассвете 23 сентября в густом тумане уже подошли к Дакару.

Туман серьезно мешал нашей операции. В частности, на моральный эффект, который, по мнению Черчилля, мог оказать наш флот на гарнизон и население, теперь совершенно нельзя было рассчитывать, поскольку не было видно ни зги. Но операцию невозможно было отложить. Итак, приступили к осуществлению намеченного плана. В 6 часов я обратился по.радио к военно-морским силам, войскам и населению, объявив им о нашем прибытии и о наших дружественных намерениях. Тотчас же после этого с взлетной палубы авианосца «Арк Ройял» поднялись в воздух два маленьких безоружных «ласьоля», французские туристические самолеты, которые должны были приземлиться на аэродроме Уакам и высадить трех офицеров: Гайе, Скамарони и Суффле. На них была возложена задача организовать братание. Вскоре я узнал, что «ласьоли» благополучно совершили посадку и что на аэродроме развернули полотнище с сигналом «Успех!».

Внезапно в разных пунктах противовоздушная оборона открыла огонь. Зенитные орудия «Ришелье» и крепости начали обстреливать самолеты свободных французов и англичан, которые летали над городом, разбрасывая листовки с дружественным обращением. Однако как ни была зловеща эта канонада, мне показалось, [143] что в ней есть что-то неуверенное. Поэтому я приказал двум катерам с парламентерами войти в порт, в то время как к входу на рейд в тумане приближались посыльные суда свободных французов, а также пароходы «Вестерланд» и «Пеннланд».

Сначала никаких ответных мер не последовало. Капитан 2-го ранга д'Аржанлье, майор Готшо, капитаны Бекур-Фош и Перрен и младший лейтенант Поргес распорядились пришвартовать свои катера, сошли на пристань и потребовали начальника порта. Когда тот появился, д'Аржанлье сказал ему, что у него имеется письмо генерала де Голля, адресованное генерал-губернатору, которое он должен передать в его собственные руки. Но начальник порта, не скрывая своего смущения, заявил парламентерам, что у него есть приказ арестовать их. Одновременно он проявил намерение вызвать караул. Видя это, мои посланцы возвратились на свои катера. Когда катера уходили, по ним был открыт огонь из пулеметов. Д'Аржанлье и Перрен, серьезно раненные, были доставлены на борт «Вестерланда».

Вслед за этим береговые батареи Дакара открыли по кораблям англичан и свободных французов беглый огонь. В течение нескольких часов мы не отвечали на огонь. «Ришелье», отведенный на буксирах в порт, чтобы более эффективно использовать свои орудия, также открыл огонь. К 11 часам, после того как крейсер «Кумберленд» получил серьезные повреждения, адмирал Каннингэм направил крепости следующую радиограмму: «Я не стреляю в вас, почему вы стреляете в меня?» Ответ гласил: «Отойдите на расстояние в 20 миль!» После этого англичане в свою очередь дали несколько залпов. Однако время шло, но ни с той ни с другой стороны действительно воинственного настроения не проявлялось. До середины дня в воздух не поднялся ни один вишистский самолет.

Все эти факты, на мой взгляд, не свидетельствовали о том, что крепость готова оказать яростное сопротивление. Может быть, флот, гарнизон, губернатор ждали какого-нибудь события, которое могло бы послужить предлогом для примирения? К полудню адмирал Каннингэм направил мне телеграмму, в которой сообщал, что он придерживается такого же мнения. Конечно, о вводе эскадры в порт не могло быть и речи. Но нельзя ли было высадить свободных французов неподалеку от крепости, к которой они затем попытались бы приблизиться с суши? Такой вариант был предусмотрен еще ранее. Маленький порт Рюфиск, находящийся вне досягаемости огня крепостной артиллерии, казалось, подходил [144] для этой операции, конечно, если участники операции не встретят там решительного сопротивления. Дело в том, что если наши суда могли подойти к Рюфиску, то транспорты не имели возможности этого сделать вследствие глубокой посадки. Возникала необходимость производить высадку наших отрядов, используя шлюпки. В этом случае войска не смогли бы взять с собой тяжелое оружие. Таким образом, успех дела зависел от полного затишья на данном участке. Однако, получив от Каннингэма заверение в том, что он обеспечит нам прикрытие с моря, я направил все наши силы к Рюфиску.

К 15 часам мы прибыли к месту назначения. По-прежнему стоял густой туман. «Коммандан Дюбок», имевший на своем борту взвод морской пехоты, вошел в порт и направил шлюпку с несколькими моряками к берегу, для того чтобы пришвартовать судно. На берегу толпа туземцев уже бежала им навстречу, но в это время вишистские войска, занимавшие позиции в окрестностях, открыли огонь по нашему судну, убив и ранив несколько человек. За несколько минут до этого два бомбардировщика «гленн-мартен» пролетели на небольшой высоте над нашим маленьким отрядом, словно намереваясь показать, что он находится в полной их власти, а так в действительности и было. Наконец адмирал Каннимгэм телеграфировал, что крейсеры «Жорж Лейг» и «Монкальм», вышедшие с рейда Дакара, находятся от нас в тумане на расстоянии одной мили и что английские корабли, занятые в другом месте, не могут нас прикрыть. Да, операция была проиграна! Не только оказалась невозможной высадка на берег, но достаточно было всего нескольких орудийных выстрелов, сделанных вишистскими крейсерами, чтобы отправить на дно всю экспедицию «Свободной Франции». Я решил выйти в море, что и было сделано без каких-либо происшествий.

Ночь прошла в ожидании. На следующий день командование английского флота, получив от Черчилля телеграмму с приказом активно продолжать операцию, направило властям Дакара ультиматум. Последовал ответ, что крепость не будет сдана. Затем англичане в тумане, ставшем особенно густым, вели наугад жаркую орудийную перестрелку с береговыми батареями и с кораблями на рейде. К концу дня стало ясно, что никакого решительного результата не может быть достигнуто.

Когда наступил вечер, к «Вестерланду» приблизился линкор «Бархэм» и адмирал Каннингэм попросил меня к себе, чтобы обсудить создавшееся положение. На борту английского линкора [145] царило печальное и напряженное настроение. Конечно, здесь сожалели о том, что не удалось достичь успеха. Но преобладало чувство удивления. Англичане, практичные люди, не могли понять причину того, почему власти, флот и войска Дакара сражаются с таким ожесточением со своими соотечественниками и союзниками, в то время как Франция находится под пятой захватчиков. Что касается меня, то отныне я решил ничему не удивляться. Последние события окончательно убедили меня, что вишистские правители никогда не остановятся перед использованием мужества и дисциплинированности своих подчиненных в ущерб интересам Франции.

Адмирал Каннингэм доложил о создавшейся обстановке. «Учитывая настроение крепости и поддерживающей ее эскадры, — заявил он, — я не думаю, что бомбардировка может привести к желаемому результату». Бригадный генерал Ирвин, командир десантных подразделений, добавил, что он «готов высадить свои силы на берег, с тем чтобы атаковать укрепления, но следует ясно понять, какому огромному риску подвергнется каждое судно и каждый солдат». И тот и другой спросили меня, что станет со «Свободной Францией», если экспедиция будет на этом закончена.

«До настоящего времени, — ответил я, — мы решительной атаки на Дакар не предприняли. Попытка занять крепость мирным путем успеха не имела. Артиллерийский обстрел ничего не решит. Наконец, высадка войск и атака укреплений повлекли за собой настоящее сражение. Но я хочу избежать сражения, о котором вы сами говорите, что исход его весьма сомнителен. Следовательно, в данный момент нам нужно отказаться от мысли овладеть Дакаром. Я предлагаю адмиралу Каннингэму объявить, что он прекращает артиллерийский обстрел по просьбе генерала де Голля. Но блокаду не следует снимать, чтобы не дать свободы действий находящимся в Дакаре кораблям. В дальнейшем мы должны будем предпринять новую попытку овладеть Дакаром, двигаясь к крепости с суши после высадки десанта в незащищенных или плохо защищенных пунктах, например в Сен-Луи. В любом случае и при любых обстоятельствах «Свободная Франция» не прекратит борьбы».

Английский адмирал и генерал присоединились к моему мнению относительно наших действий в ближайшее время. Уже наступила ночь, когда я отчалил от «Бархэма» на качающейся по волнам шлюпке. Офицеры и команда корабля, выстроившись у поручней, печально отдавали мне установленные почести. [146]

Но дна события, происшедшие в течение ночи, заставили адмирала Каннингэма отказаться от того, о чем мы с ним договорились. Во-первых, от Черчилля была получена телеграмма с приказом продолжать операцию. Черчилль, судя по телеграмме, был удивлен и раздражен внезапным прекращением операции, тем более что на политические круги Лондона и особенно Вашингтона повлияли радиопередачи из Виши и Берлина и они начали проявлять беспокойство. Во-вторых, туман рассеялся и бомбардировка могла теперь принести желаемые результаты. Итак, на рассвете завязалась артиллерийская перестрелка между крепостью и английским флотом, и бой возобновился. На этот раз уже никто не спрашивал моего мнения. Но к вечеру линкор «Резолюшн», который был торпедирован подводной лодкой, пришлось взять на буксир, ибо он мог затонуть. Несколько других английских кораблей также получили серьезные повреждения. Было сбито четыре самолета с «Арк Ройал». У противника сильно пострадал «Ришелье» и другие корабли. Легкий крейсер «Одасье», подводные лодки «Персей» и «Аякс» были потоплены, причем экипаж подводной лодки «Аякс» был подобран английским эсминцем. Но форты крепости продолжали вести огонь. Адмирал Каннингэм решил избежать дальнейших потерь. Я присоединился к его решению, ибо у меня не было другого выхода. Мы взяли курс на Фритаун.

Для меня наступили тяжкие дни. Я испытывал то, что может испытывать человек, когда подземный толчок резко потрясает его дом и с крыши на голову градом сыплется черепица.

На меня обрушилась буря гнева в Лондоне, ураган сарказмов в Вашингтоне. Американская пресса и многие английские газеты тотчас же возложили вину за провал операции на генерала де Голля. «Это он, — твердили газеты, — выдумал эту нелепую авантюру, ввел в заблуждение англичан своими фантастическими сведениями о положении в Дакаре, потребовал из донкихотских побуждений, чтобы крепость была атакована в тот момент, когда подкрепления, присланные Дарланом, делали всякий успех невозможным... Причем крейсеры из Тулона прибыли благодаря болтливости многих свободных французов, которые предупредили тем самым правительство Виши... Неужели не ясно, что нельзя доверять людям, не способным хранить тайну?»

Вскоре досталось и Черчиллю, которого упрекали в том, что он позволил себя так легко уговорить. Спирс с постным выражением лица приносил мне полученные от своих корреспондентов [147] телеграммы информационного характера, в которых сообщалось, что, очевидно, де Голль, отчаявшийся, покинутый своими сторонниками, брошенный англичанами на произвол судьбы, откажется от всякой деятельности и что английское правительство возобновит с помощью Катру или Мюзелье в значительно более скромных масштабах рекрутирование вспомогательных французских сил.

Что касается пропаганды Виши, то она не скрывала своего ликования. Судя по сообщениям, поступавшим из Дакара, можно было подумать, что речь идет о крупной победе, одержанной на море. В газетах обеих зон и в радиопередачах на так называемых «французских» волнах появились сопровождаемые комментариями бесчисленные поздравительные телеграммы, адресованные генерал-губернатору Буассону и героическим защитникам Дакара. А я тем временем в своей тесной каюте, на рейде, объятом нестерпимым зноем, окончательно осознал, что представляет собою реакция страха — как у противников, мстящих за то, что они его испытали, так и у союзников, внезапно напуганных поражением.

Между тем я очень скоро убедился в том, что, несмотря на неудачу, свободные французы остаются непоколебимы. Во всех подразделениях нашей экспедиции, где я побывал сразу же после того, как мы бросили якорь, я не встретил ни одного человека, который захотел бы меня покинуть. Напротив, решимость их еще более окрепла в связи с враждебной позицией Виши. Так, когда над нашими кораблями, стоявшими на якоре, пролетел самолет из Дакара, его встретили яростной стрельбой, чего бы не случилось неделю назад. Вскоре из телеграмм, полных дружеского участия, которые л получил от де Лармина и Леклерка, я узнал, что они сами и окружающие их люди, как никогда, исполнены непоколебимой преданности. Лондон не изменил к нам своего отношения, несмотря на град обрушившихся на нас колкостей. Это доверие тех, кто был связан со мной, являлось для меня большой поддержкой. Значит, «Свободная Франция» имела прочный фундамент. Итак, задело! Будем продолжать борьбу! Спирс, немного успокоившийся, цитировал мне Виктора Гюго: «На следующий день Эмери взял город».

Нужно сказать, что если в Лондоне многие относились к нам с неприязнью, то правительство, напротив, сохранило свои добрые чувства.

Черчилль, подвергшийся нападкам, не отрекся от меня, так же как и я не отрекся от него. 28 сентября он сделал в палате общин [148] сообщение о событиях настолько объективно, насколько можно было от него ожидать, и заявил, что «все то, что произошло, лишь усилило доверие правительства Его Величества по отношению к генералу де Голлю». Правда, в этот момент премьер-министр уже знал, хотя он и не пожелал сказать об этом, каким образом эскадра, вышедшая из Тулона, смогла пройти через Гибралтарский пролив. Он сам рассказал мне об этом, когда два месяца спустя я возвратился в Англию.

Телеграмма, отправленная из Танжера капитаном Люизе, французским офицером разведывательной службы, тайно перешедшим на сторону «Свободной Франции», сообщала в Лондон и Гибралтар данные о движении вишистских кораблей. Но эта телеграмма пришла в тот момент, когда бомбардировка немецкими самолетами Уайтхолла вынуждала персонал в течение многих часов находиться в бомбоубежище, что нарушило на продолжительное время работу штаба. Телеграмма была расшифрована слишком поздно, и морской лорд не смог в нужный момент предупредить флот Гибралтара. Больше того! Несмотря на то что морской атташе правительства Виши в Мадриде в порыве откровенности сам предупредил об этом английского атташе и, таким образом, командующий военно-морской базой Гибралтара был осведомлен об этом из двух различных источников, ничего не было сделано для того, чтобы остановить эти корабли.

Однако официальная позиция премьер-министра в отношении «деголлевцев» во многом способствовала тому, что парламент и газеты сбавили тон. Тем не менее операция в Дакаре навсегда оставила в сердцах англичан болезненный след, а американцы пришли к выводу, что если им когда-нибудь придется высадиться на территории, подвластной правительству Виши, то операция должны осуществляться без участия свободных французов и англичан. Во всяком случае, в, ближайшее время наши английские союзники были против возобновления этой попытки. Адмирал Каннингэм решительно заявил мне, что следует отказаться от возобновления операции в какой бы то ни было форме. Сам он мог лишь эскортировать меня до Камеруна. Мы взяли курс на Дуалу. 8 октября, в тот момент, когда французские транспорты входили в устье реки Вури, английские корабли отсалютовали и ушли в открытое море.

Когда посыльное судно «Коммандан Дюбок», на борту которого я находился во время плавания, вошло в порт Дуалы, население города было охвачено исключительным энтузиазмом. В порту меня встречал Леклерк. После смотра войск я отправился в [149] правительственный дворец, в то время как в порту высаживались подразделения, прибывшие из Англии. Служащие, французские колонисты, видные туземцы, с которыми я установил контакт, бурно выражали свои патриотические чувства. Однако они не забывали своих местных нужд. Речь в первую очередь шла о том, чтобы обеспечить вывоз своей продукции и ввоз жизненно необходимых товаров, отсутствовавших на этой территории. Но несмотря на заботы и разногласия, сразу же обнаруживалось моральное единство свободных французов — и тех, кто примкнул ко мне в Лондоне, и тех, кто присоединился в Африке.

Это моральное единство всех свободных французов, ставших под сень Лотарингского креста, превратилось впоследствии в постоянный фактор нашего движения. Отныне можно было предвидеть, так сказать, наверняка, образ мыслей и поведение «деголлевцев», где бы они ни находились и что бы с ними ни случилось. Так, например, тот восторженный энтузиазм, свидетелем которого только что был, я всегда встречал впоследствии в любой обстановке там, где присутствовали народные массы, Надо сказать, что мысль об этом ни на минуту не покидала меня. Я воплощал для моих сподвижников судьбу нашего дела, для множества французов — надежду, для иностранцев — образ непокоренной Франции среди выпавших на ее долю испытаний, и все это обусловливало мое поведение и указывало мне путь, с которого я уже не мог сойти. Это побуждало меня к постоянному строгому самоконтролю и одновременно налагало на меня огромную ответственность.

В данный момент речь шла об обеспечении жизни всех французских территорий Экваториальной Африки и вовлечения их в битву за Африку. Я намеревался создать на границе территории Чад с Ливией сахарский театр военных действий в ожидании того дня, когда ход событии даст возможность колонне французских войск овладеть Феццаном и затем выйти к Средиземному морю. Но условия пустыни и неслыханные трудности в сообщении и снабжении позволяли использовать с этой целью лишь ограниченные и специальные воинские силы. Поэтому я хотел одновременно отправить на Средний Восток экспедиционный корпус, который присоединился бы там к англичанам. Конечной целью для всех была Французская Северная Африка. Однако сначала необходимо было ликвидировать враждебный очаг в Габоне. 12 октября в Дуале я отдал соответствующие приказания.

В то время как подготовлялась эта трудная операция, я выехал из Камеруна, чтобы посетить другие территории. После непродолжительного [150] пребывания в Яунде я направился сначала на территорию Чад. Карьера главы «Свободной Франции» и сопровождавших его лиц едва не оборвалась во время этой поездки, так как на самолете «потез-540», на котором мы летели в Форт-Ламп, испортился мотор и лишь чудом нам удалось приземлиться без особых повреждений на заболоченном участке местности.

На территории Чад царило большое оживление. У всех было такое чувство, как будто луч истории только что осветил эту героическую и многострадальную землю. Разумеется, здесь ничего не могло быть сделано без усилий. Это объяснялось наличием ряда неблагоприятных факторов: расстояние, изолированность территории, климат, отсутствие средств. Но зато здесь уже возникало то героическое настроение, которое порождает великие дела.

Эбуэ меня принял в Форт-Лами. Я почувствовал, что я всегда встречу с его стороны поддержку и преданность. В то же время я обнаружил, что он обладает достаточно широким умом для понимания обширных планов, к которым я хотел его привлечь. Высказывая свои полные здравого смысла взгляды, он никогда не выдвигал возражений относительно наших мероприятий и сопряженного с ними риска. Между тем губернатору предстояло ни много ни мало как развернуть огромную работу по обеспечению коммуникаций, с тем чтобы Чад мог принимать из Браззавиля, Дуалы, Лагоса и затем направлять к границам итальянской Ливии оружие и снаряжение, которые понадобятся силам «Свободной Франции» для ведения активных боевых действий. Речь шла о путях протяженностью в 6 тысяч километров, которые должно было проложить или поддерживать в исправном состоянии население территории Чад. Кроме того, возникнет необходимость в развитии хозяйства этой области, чтобы прокормить войска и рабочих, а также обеспечить экспорт для покрытия издержек. Эта задача усложнялась еще и тем, что многие колонисты и служащие подлежали мобилизации.

Вместе с полковником Маршаном, командующим войсками территории Чад, я вылетел в район Файя и постов, расположенных ;в пустыне. Войска там были полны решимости, но крайне нуждались в вооружении. Из подвижных средств там имелись лишь туземные подразделения на верблюдах и несколько автотранспортных взводов. Поэтому когда я заявил офицерам, что рассчитываю на их помощь, с тем чтобы в один прекрасный день овладеть Феццаном и выйти к Средиземному морю, я прочитал на их лицах глубокое изумление. Налеты немецких и итальянских отрядов, которые [151] им пришлось бы с большим трудом отражать, казались им значительно более вероятными, чем указанная мною перспектива наступления французских войск на большое расстояние. Впрочем, все они выразили решимость продолжать войну, и таким образом, повсюду был поднят флаг с Лотарингским крестом.

Однако к западу, на территориях Нигера и сахарских оазисов, товарищи этих офицеров, тоже находившиеся на постах у границы с Ливией, но не имевшие в командных сферах ни одного начальника, который осмелился бы нарушить это оцепенение, готовы были стрелять в каждого, кто попытался бы их увлечь сражаться с врагами Франции! Из всех моральных испытаний, выпавших на мою долю в связи с преступными ошибками Виши, самым тяжелым было созерцание этого бессмысленного прозябания.

Но зато, возвратившись в Форт-Лами, я получил ободряющую поддержку. Она была оказана мне генералом Катру. Когда он прибыл в Лондон после мое го отъезда в Африку, специалисты распознавать тайные намерения других считали, что англичане попытаются заменить де Голля этим генералом, привыкшим к деятельности на больших постах, в то время как педантичные конъюнктурщики задавали себе вопрос, согласится ли Катру поступить в подчинение к обыкновенному бригадному генералу. Катру неоднократно встречался с Черчиллем, и многие распускали слухи относительно этих переговоров, в ходе которых премьер-министр, очевидно, действительно предложил ему занять мое место, не для того, разумеется, чтобы генерал на это согласился, а руководствуясь классическим изречением: разделяй и властвуй. За несколько дней до дакарской операции Черчилль неожиданно телеграфировал мне, что он направляет Катру в Каир, с тем чтобы оказать воздействие на Левант, где ожидалось возникновение благоприятной обстановки. Я ясно изложил в этой связи свою точку зрения, сообщив, что не вижу в этом намерении ничего плохого, но все же считаю, что предварительно следовало заручиться моим согласием. Черчилль дал тогда удовлетворительный ответ, ссылаясь на крайнюю необходимость такого мероприятия.

И вот Катру прибыл из Каира. Я поднял за обедом свой бокал в честь этого выдающегося военачальника, к которому я издавна испытывал чувство почтительной дружбы. Ответ Катру был благороден и прост. Он сказал, что поступает в мое подчинение. Эбуэ и все присутствующие поняли с волнением, что отныне для Катру де Голль выше чинов и званий, потому что на него возложена миссия, которая выходит за рамки должностной иерархии. Нельзя [152] преуменьшать огромного значения поступка Катру. Когда, договорившись с генералом Катру относительно задач его миссии, я прощался с ним у самолета, на котором он должен был возвратиться в Каир, л почувствовал, насколько он стал выше.

В Браззавиле, куда я прибыл 24 октября, население и власти в целом занимали столь же непоколебимые позиции, как в Дуале и в Форт-Лами, но они проявляли при этом большое спокойствие, что было вполне естественно для «столицы». Администрация, штаб, учреждения, деловые круги, миссионеры осознавали трудности, которые должны были преодолеть экваториальные территории, самые бедные во всей Французской империи, для того чтобы иметь возможность существовать в период отрыва от метрополии и для того чтобы нести бремя военных расходов. По правде говоря, некоторые виды их продукции — масло, каучук, лес, хлопок, кофе, кожа — могли бы быть легко проданы англичанам и американцам. Но ввиду отсутствия заводов, а также минеральных ископаемых, за исключением небольших запасов золота, экспорт не мог обеспечить те закупки, которые нужно было сделать за границей.

Для того чтобы помочь Лармина в этом деле, я назначил Плевена генеральным секретарем. Пустив машину в ход, Плевен должен был отправиться в Лондон и Вашингтон, чтобы урегулировать вопросы относительно платежей и сроков. Его способности и поддержка Лармина оказались для нас весьма полезными. Администраторы, плантаторы, коммерсанты, экспедиторы, видя, что предстоит многое сделать и что игра стоит свеч, развернули интенсивную деятельность, которая еще во время войны глубоко преобразила жизнь территорий Экваториальной Африки.

Моя поездка в конце октября в Убанги, где я встретился с губернатором Сен-Маром, и затем в Пуэнт-Нуар, где администратором был Даген, вызвали там общий подъем.

Наконец 27 октября я отправился в Леопольдвиль, где власти, войска, население, а также французы, проживающие в Бельгийском Конго, устроили мне волнующую встречу. Генерал-губернатор Риккман, также оторванный от своей родины, желал, однако, чтобы его страна участвовала в войне, и симпатизировал «Свободной Франции». Впрочем, «Свободная Франция» защищала Бельгийское Конго от духа капитуляции, который едва не проник сюда с севера. Риккман до самого конца поддерживал тесные связи со своим французским соседом на другом берегу Конго. Следует отметить, что так же поступали и их английские коллеги: Бурдильон [153] в Нигерии и Хаддлстон в Судане. Вместо соперничества и интриг, которые в свое время восстанавливали друг против друга соседей, между губернаторами Лагоса, Дуалы, Браззавиля, Леопольдвиля, Хартума установилась личная солидарность, которая сыграла немаловажную роль в военных усилиях и в поддержании должного порядка в Африке.

Между тем все было готово для завершения операции в Габоне. Перед моим прибытием в Дуалу Лармина уже принял первые меры. Несколько частей под командованием майора Парана, прибывшего из Конго, подошли к Ламберене, расположенному на берегу Огове. Но они вынуждены были остановиться, встретив сопротивление вишистских войск. Одновременно небольшая колонна войск, направленная из Камеруна под командованием капитана Дио, окружила пост Митзик. В Ламбарене и Митзике «деголлевцы» и вишисты, стоявшие друг против друга, обменивались редкими выстрелами и чаще вступали в спор друг с другом. Иногда из Либревиля прилетал «гленн-мартен» и сбрасывал на наших солдат несколько бомб и множество листовок. На следующий день из Браззавиля прилетал «блок-200» и отплачивал тем же противнику. Эти затяжные и нудные операции не приводили ни к какому результату.

Сразу же после своего прибытия я принял решение захватить Либревиль и составил план действий. К сожалению, можно было опасаться, что наши силы натолкнутся на серьезное сопротивление. Генерал Тетю, находившийся в Либревиле, имел в своем распоряжении четыре батальона пехоты, артиллерию, четыре современных бомбардировщика, посыльное судно «Бугэнвиль» и подводную лодку «Понселе». Он мобилизовал некоторое количество колонистов. С другой стороны, полученный им приказ обязывал его сражаться. Чтобы помешать ему получить подкрепления, я вынужден был попросить Черчилля предупредить Виши, что в случае, если генералу Тетю будут направлены подкрепления, вдело вмешается английский флот. Моя телеграмма вызвала приезд в Дуалу адмирала Каннингэма. Мы договорились, что его корабли не примут непосредственного участия в бою за Либревиль, но что они будут находиться в открытом море, чтобы помешать вишистам из Дакара снова направить свои крейсеры, если, чего доброго, у них появится такое желание. Что же касается нас, то мы шли на эту операцию с тяжелым сердцем, и я объявил, с чем все согласились, что в этой горестной для нас операции никто не будет отмечен в приказе. [154]

27 октября пост Митзик был взят. 5 ноября сложил оружие гарнизон Ламберене. Тотчас же после этого из Дуалы вышли транспорты, на борту которых находился отряд войск, направляемых в Либревиль. Леклерк руководил всей операцией; Кениг возглавлял сухопутные силы — батальон Иностранного легиона и сводный колониальный батальон, состоящий из сенегальских стрелков и колонистов из Камеруна. Войска были высажены у мыса Мондах в ночь на 8 ноября, а 9 ноября на подступах к городу завязались упорные бои. В тот же день, под командованием майора Мармье несколько самолетов «лисандр», привезенные нами в разобранном виде из Англии и поспешно собранные в Дуале, летали над этим районом и сбрасывали бомбы. Именно тогда «Саворньян де Бразза», на борту которого находился д'Аржанлье, в сопровождении «Коммандан Домине» вышел на рейд, где стоял «Бугэвиль». Несмотря на дружественные обращения, неоднократно повторенные нашими кораблями, «Бугэнвиль» открыл огонь. Приняв бой, «Бразза» поджег этот корабль. В это время батальон Иностранного легиона сломил сопротивление вишистских подразделений на аэродроме. Вскоре после того, как д'Аржанлье направил генералу Тетю телеграмму с призывом прекратить борьбу, противник капитулировал. Кениг занял Либревиль. Паран, назначенный мной губернатором Габона, вступил на свой пост. К сожалению, насчитывалось около двадцати человек убитых.

Накануне подводная лодка «Понселе», вышедшая из Порт-Жантиля, встретила в открытом море один из крейсеров Каннингэма и выпустила но нему торпеду. Крейсер забросал ее глубинными бомбами, и лодка всплыла на поверхность. Команда подводной лодки была подобрана англичанами, а командир, капитан 3-го ранга Сосин, потопил свой корабль и мужественно погиб вместе с ним.

Оставалось занять Порт-Жантиль. Это произошло 12 ноября после продолжительных переговоров, причем крепость не оказала сопротивления. Единственной жертвой этой последней операции был губернатор Массой, который, присоединив в августе Габон к «Свободной Франции», затем снова примкнул к Виши. Слабовольный человек, пришедший в отчаяние в результате этой ошибки и ее последствий, он после взятия Либревиля занял место на «Бразза» и затем вместе с полковником Крошю, начальником штаба генерала Тетю, высадился в Порт-Жантиле, с тем чтобы уговорить администратора и гарнизон не вступать в [155] братоубийственную борьбу. Это помогло предотвратить несчастье. Но Массон, сломленный нервным потрясением, которое он только что перенес, повесился у себя в каюте на обратном пути.

Я прибыл в Либревиль 15 ноября, в Порт-Жантиль — 16 ноября. Среди жителей преобладало чувство удовлетворения в связи с тем, что удалось выйти из нелепого положения. Я посетил в госпитале раненых с той и другой стороны, которые теперь вместе находились на излечении. Затем я встретился с командным составом вишистских частей. Несколько человек присоединилось к «Свободной Франции». Большинство командиров, которые по требованию своего начальника дали слово, что они «останутся верны маршалу», выразили желание, чтобы их интернировали. Они возобновили свою службу, когда в войне приняла участие Северная Африка, и, как многие другие, храбро выполнили свой долг. Генерал Тетю был передан на попечение монахов ордена «Отцов Святого духа» и затем переведен в браззавильский госпиталь. Оттуда в 1943 он также выехал в Алжир.

Радио Дакара, Виши и Парижа разразилось бешеной бранью, а всего за несколько недель до этого оно трубило на все лады о победе. Меня обвиняли в том, что я подверг бомбардировке, сжег и разграбил Либревиль и даже расстрелял видных лиц, в том числе епископа Тарди. Я подозревал, что вишисты, прибегая к такой лжи, хотели прикрыть какую-нибудь свою подлость. Во время дакарской операции они арестовали трех летчиков «Свободной Франции», совершивших посадку без всякого оружия на аэродроме Уакам, а также Буаламбера, Биссанье и Кауза, которые были неофициально посланы мной в город вместе с доктором Брюнелем, чтобы агитировать там в пользу «Свободной Франции». Лишь одному из этих «миссионеров», Брюнелю, после событий в Дакаре удалось скрыться в Британской Гамбии. Обвинения, выдвинутые дакарскими властями, вызвали у меня подозрение, что, возможно, они собираются выместить свою злобу на этих свободных французах, захваченных ими в плен. Это предположение было тем более вероятно, что после моего вполне корректного обращения к Буассону с предложением обменять пленных на Тетю и его офицеров радио Дакара сразу же сообщило о моем демарше, сопроводив его множеством оскорбительных и провокационных комментариев. Тогда я предупредил Верховного комиссара Виши, что в моих руках находится немало его друзей, которые ответят за жизнь тех свободных французов, которых он держит в тюрьме. Тон дакарского радио сразу же смягчился. [156]

Впрочем, целый ряд признаков указывал на то, в какое смятение повергли события вишистских правителей. Гнусное ликование, с которым они встретили заключение перемирия, быстро рассеялось. Вопреки тому, о чем они недавно заявляли для оправдания своей капитуляции, враг не сломил Англию. С другой стороны, присоединение к де Голлю многих колоний, затем дакарская операция и, наконец, операция в Габоне убедили всех в том, что, хотя «Свободная Франция» и умела пользоваться радио, она отнюдь не представляла собой «кучки наемников у микрофона». Совсем неожиданно все начали понимать, что «Свободная Франция» является чисто национальной организацией, а немцы вынуждены были учитывать в своих планах возрастающие трудности, которые вызовет Сопротивление. Находясь и глубине Африки, я замечал признаки нервозности, которую начинали проявлять вишисты в связи с развернувшимися событиями.

В первый период после дакарской операции они пытались действовать с помощью грубой силы. Самолеты, поднявшиеся с аэродромов Марокко, сбрасывали бомбы на Гибралтар. Но вскоре они попробовали использовать мирные средства. Телеграммы, полученные мной от Черчилля и Идена, информировали меня о начавшихся 1 октября в Мадриде переговорах между послом де ля Бомом и его английским коллегой сэром Самюэлем Хором. Речь шла о том, чтобы добиться у англичан разрешения на доставку во Францию грузов из Африки при условии, что немцы не завладеют этими грузами. Но кроме того, де ля Бом заявил от имени Бодуэна, что, «если противник захватит эти грузы, правительство переедет в Северную Африку и Франция возобновит войну на стороне Соединенного Королевства».

Отмечая замешательство, о котором свидетельствовали такие заявления, я счел нужным предостеречь англичан. Трудно было понять, каким образом люди, сами отдавшие государство под власть противника и осудившие тех, кто хотел сражаться, могут вдруг превратиться в сторонников Сопротивления. Причем причиной этого явился бы всего-навсего тот факт, что захватчик заберет себе продовольствие сверх того, которое он брал ежедневно. И действительно, несмотря на усилия правительства Лондона поддержать правительство Виши в тех благих намерениях, которые оно обнаруживало, несмотря на личные послания, адресованные маршалу Петену английским королем и президентом США, несмотря на контакт, установленный англичанами с Вейганом, находившимся тогда в Алжире, и Ногесом, пребывавшим [157] по-прежнему в Марокко, вскоре под нажимом немцев все эти надежды рухнули. 24 октября состоялась встреча Петена с Гитлером в Монтуаре. Было официально объявлено о сотрудничестве Виши с противником. Наконец в первых числах ноября Виши прекратили переговоры в Мадриде.

Отныне вполне понятные причины заставили меня окончательно объявить о незаконности вишистских правителей, взять на себя ответственность за судьбу Франции и приступить к осуществлению функций правительства на освобожденных территориях. Этой временной власти, которая связывала прошлое и настоящее, я придавал форму республики, объявив о своем повиновении и ответственности перед суверенным народом и торжественно обязавшись отчитаться перед ним, как только он снова завоюет себе свободу. 27 октября на французской земле, в Браззавиле, я определил нашу национальную и международную позицию в манифесте, двух постановлениях и основной декларации — документах, которые должны были стать хартией нашего движения. Я считаю, что всегда действовал в духе этой хартии вплоть до того дня, когда пять лет спустя я передал национальному правительству взятые на себя полномочия. С другой стороны, я создал Совет обороны империи, призванный оказывать мне помощь своими советами. В него я ввел вначале Катру, Мюзелье, Кассена, Лармина, Сисе, Сото, д'Аржанлье и Леклерка. Наконец в ноте, адресованной 5 ноября английскому правительству, я окончательно определил позицию «Свободной Франции» в отношении правительства Виши и его проконсулов, вроде Вейгана или Ногеса, которые, по мнению упрямых оптимистов, должны были в один прекрасный день вступить в борьбу с врагом, и призвал наших союзников поддержать эту позицию. В конечном итоге, если наше африканское предприятие и не достигло всех своих целей, тем не менее для развертывания наших военных усилий была создана прочная база от Сахары до Конго и от Атлантического океана до бассейна Нила. В первых числах ноября я создал на местах командование для руководства нашими действиями. Эбуэ, назначенный генерал-губернатором Французской Экваториальной Африки, обосновался в Браззавиле вместе с Маршаном, командующим войсками. Лапи, вызванный из Лондона, стал губернатором территории Чад, и администратор Курнари — губернатором Камеруна, где он заменил Леклерка. Последний, несмотря на его возражения, вызванные желанием продолжать в Дуале начатое им дело, был направлен на территорию Чад для руководства [158] операциями в Сахаре, где он, пройдя через тяжкие испытания, завоевал славу. Наконец, Лармина, Верховный комиссар с гражданскими и военными полномочиями, должен был осуществлять общее руководство.

Перед отъездом в Лондон я разработал с Лармина план действий на ближайшие месяцы. Речь шла, с одной стороны, о проведении первых рейдов моторизованных сил и налетов авиации на Мурзук и оазисы Куфра. С другой стороны, речь шла об отправке в Эритрею сводной бригады, а также бомбардировочной авиагруппы, которые должны были принять участие в боевых операциях против итальянцев. Эта экспедиция должна была положить начало участию французских сил в кампании на Среднем Востоке. Но кроме того, необходимо было навербовать, укомплектовать командным составом и вооружить части, предназначенные для постепенного усиления этих передовых соединений как в Сахаре, так и на Ниле. Трудно себе представить, какие требовались усилия, чтобы на необъятных просторах Центральной Африки, в климатических условиях экватора провести мобилизацию, обучение, оснащение и перевозку войск, которые мы стремились создать и послать в бой на огромные расстояния. Еще труднее представить себе, какую колоссальную работу пришлось проделать для этого.

17 ноября я выехал из Свободной Французской Африки в Англию через Лагос, Фритаун, Батерст и Гибралтар. В то время как самолет шел сквозь осенний дождь над океаном, я мысленно представлял себе невероятные окольные пути, по которым отныне должны были пройти в этой странной войне сражающиеся французы, для того чтобы нанести удар немцам и итальянцам. Я думал о стоявших на их пути препятствиях, из которых самые крупные, к сожалению, были воздвигнуты перед ними самими же французами. Но меня ободряла мысль об энтузиазме, который пробуждало дело Франции в сердцах тех, кто был готов ему служить. Я думал о тех вдохновляющих подвигах, что ждали их в различных местах земного шара. Как бы ни были суровы факты, может быть, мне удастся совладать с ними, потому что я мог, по выражению Шатобриана, «вести за собой французов на крыльях мечты». [159]

Дальше