9. «Высокий мыс» по-прежнему вздымается среди волн

Разгромленная группа Марко Поло воскресла под новым именем «Высокий мыс» (Промонтуар).

У нее было два руководителя — Октав и подполковник Мишель А., о котором пока в этом рассказе упоминалось лишь вскользь. Профессиональный контрразведчик, человек исключительной осторожности, Мишель был подвижен, как ртуть, и неуловим, словно уэллсовский Человек-Невидимка.

Благодаря таланту конспиратора и обостренному «чувству подполья» он ни разу не попался в лапы врагу, всегда полностью сохраняя активность и боеспособность своей группы.

От Мишеля Октав получил информацию об агентах, оставшихся на свободе. Жаклин Севильяно сообщила ему все о людях, оказавшихся в тюрьме. Соединив полученные сведения, они весьма быстро создали новую «Централь» на ферме в окрестностях Лиона. Там, приняв весьма натуральный облик фермера-джентльмена, Мишель разводил лошадей и рогатый скот. Отсюда же Октав руководил подпольной организацией.

К январю 1944 года группа приступила к активной работе.

Октав одновременно блестяще синтезировал разведывательные данные и руководил действиями боевых групп.

Вскоре он стал одним из лучших руководителей подполья. За исключительные заслуги в борьбе против оружия «фау» Октав получил посмертно звание кавалера ордена Британской империи. Одна из улиц Лиона носит его имя. Как мы увидим из дальнейшего, обстоятельства его трагической гибели не выяснены до сих пор.

При «докторе Ватсоне» в нашем рассказе не было Шерлока Холмса, преподносящего ключ от любой тайны. В этом и заключается разница между романом и подлинной жизнью. Мы делимся с читателем всеми элементами загадки, но далеко не всегда можем сообщить разгадку.

В некоторых случаях разгадки вообще не существует, и навряд ли она будет найдена когда-нибудь.

Итак, Октав продолжал вести обычную разведывательную работу группы, сочетая ее с выполнением оперативных заданий. Особенно большое значение придавалось, конечно, борьбе против оружия «фау». Однако и этого оказалось недостаточно для Лондона. На Октава было возложено создание новой, впервые организуемой специальной службы, которая именовалась «отрядами боевой разведки».

Эти отряды были сформированы из участников наших филиальных групп, живших в приморской полосе. Эти отряды должны были оказывать немедленную помощь высаживающимся войскам союзников, встречать десантные части, снабжать их информацией, представляющей оперативное значение для данной минуты.

Впоследствии генерал Эйзенхауэр сказал во всеуслышание, что ценность таких подразделений в первые дни равнялась ценности десяти дивизий. Эти летучие отряды обозначались буквами ОБР.

Концентрация наших сил в береговой зоне повела к довольно значительным успехам в борьбе против оружия «фау».

Одна из групп ОБР обнаружила в местечке Сен-Ле огромные подземные хранилища. Когда-то там были каменные карьеры. Позднее в этих погребах разводили грибы: здесь выращивалась чуть ли не половина поступавших на рынки Парижа шампиньонов.

Немцы организовали в этих подземельях главный склад готовых «фау-1».

Получив соответствующую информацию по радио, английский воздушный флот 5 августа 1944 года предпринял на Сен-Ле массовый налет, который был немногим слабее знаменитого налета на Пеенемюнде. Небольшой городок был стерт с лица земли. Он превратился в бесформенную груду обломков.

Англичане решили отвести от Лондона намечающийся удар. Очень небольшой по площади объект был атакован, по официальным английским данным, почти пятьюстами бомбардировщиков. Было сброшено в общей сложности две тысячи двести тонн фугасных бомб.

После освобождения развалины были разобраны и путь к подземельям расчищен: в них обнаружили свыше тысячи совершенно готовых самолетов-снарядов «фау-1».

Эта победа была одержана лишь благодаря донесениям Октава, посланным им еще в январе 1944 года. В какой-то мере этим налетом наши отомстили за разгром группы Марко Поло.

Как это ни странно, примерно в то же время союзники стали снова проявлять недоверие к нашим сообщениям {49}.

Ученые-»эксперты» опять начали утверждать, что работы на Пеенемюнде, установка пусковых площадок и специализированные заводы-смежники — все это лишь детали гигантской мистификации, проводимой немцами в целях устрашения противника.

Октав сумел установить личные контакты в Лондоне, его донесения всегда были точными и убедительными и, можно без преувеличения сказать, что благодаря его заслугам наша работа была признана союзниками достойной доверия.

Ответственность, лежащая на так называемых «военных экспертах» и «специалистах», тем не менее остается огромной.

Они авторитетно заявили в свое время, что линейный корабль вообще не может быть потоплен авиацией, даже самолетами-торпедоносцами; что в мае 1940 года немцы свернут Англии шею, как цыпленку; что у Советского Союза нет и не может быть ни атомной, ни водородной бомб.

Эти знатоки едва не довели войну на Западе до победы немцев, и это не простится им никогда.

Они не заслуживают прощения именно потому, что в донесениях Верна они могли найти самые точные и подробные данные о новом оружии, в частности о «фау-1» и «фау-2». Если бы они отнеслись к делу серьезно, один лишь список патентов и авторских свидетельств, используемых немцами, должен был бы убедить этих «специалистов» в том, в чем их тщетно старалась убедить деятельность подпольных групп.

Теперь совершенно ясно, что тупость и самоуверенность многих военных «экспертов» в значительной мере затормозила развертывание активных операций против нового немецкого оружия. Лишь благодаря этой задержке Лондон и Антверпен подверглись обстрелу оружием «фау».

Сегодня мы находим подтверждение этому непростительному опозданию в отчете о специальном заседании, которое состоялось на Даунинг-стрит, 10, 27 января 1944 года, под председательством г-на Уинстона Черчилля.

От французов на этом заседании присутствовали г. Бори и г. Эмманюель д'Астье де ля Вижери. От англичан — маршал авиации Портал, сэр Арчибальд Синклэр, министр авиационной промышленности граф Сельберн, министр по вопросам экономической войны бригадный генерал Е. Е. Муклер из Управления особых операций и еще несколько человек {50}.

Было принято следующее решение.

С февраля 1944 года союзной бомбардировочной авиации предлагалось в основном сосредоточить свои силы на проведении классических «стратегических» бомбардировок противника.

Бомбардировка пусковых площадок на побережье («операция Арбалет») значилась в плане операций лишь на третьем месте.

Благодаря энергии г. д'Астье де ля Вижери и подполковника Йео-Томаса было решено усилить поддержку французского движения Сопротивления.

Однако на этом заседании не нашлось никого, кто энергично бы защищал необходимость борьбы с готовящимся оружием «фау». Эту мысль нужно было поддержать непременно, но не за счет воздушной помощи Сопротивлению, а именно за счет «стратегических» бомбардировок.

Эта «основная» форма воздушной войны вела к значительным людским потерям среди невоенного населения Европы, но весьма мало препятствовала военным успехам немцев.

Будь решение принято своевременно — вполне можно было бы избежать частичного разрушения Лондона, Антверпена и других городов.

Быть может, если бы не разгром нашей лионской «Централи», Октав задержался бы в Лондоне на несколько дней. Выступив перед собравшимися 27 января, он сумел бы убедить влиятельных людей в необходимости принять срочные меры — и Англия вообще не испытала бы ужасов, причиненных падающими «фау».

С другой стороны, если бы арестованные члены нашей группы не держались так геройски, скрывая Октава от лап гестапо и абвера, оружие «фау» принесло бы еще больше разрушений. Если бы не деятельность Октава, не было бы предпринято ни бомбардировки Сен-Ле, ни ряда других операций, о которых речь будет впереди.

Три битвы протекали одновременно. Первая велась в воздухе над берегами Франции, вторая — на французской земле — борьба подпольных групп с врагом — и третья — в подвалах лионского гестапо между пленниками и палачами.

Все три битвы были взаимосвязаны между собой, представляя различные грани одной и той же войны. Ни одну из них нельзя было назвать ни чисто агрессивной, ни чисто оборонительной. «Операция Арбалет» преследовала в основном цели защиты. Бомбардировщики, атаковавшие пусковые площадки, сами нуждались в помощи против истребительной авиации врага.

В январе Октав переправил в Лондон детальное описание, чертежи и фотоснимки немецких радарных установок системы «Вюрцбург». Вскоре союзниками были выдвинуты два встречных мероприятия: во-первых, решено было применять алюминиевые листы, которые искажали изображение и именовались «окнами» («window»); во-вторых, при помощи особого приспособления, «реснатрона», путались и отклонялись радиоволны, воспринимаемые вражескими аппаратами.

Из этого явствует, что разведывательная сеть союзников (в том числе и наша группа) все больше ориентировалась на «научную разведку» и все меньше занималась разведкой классической, интересующейся лишь передвижениями войск и планами крепостей.

Конечной целью этой книги является стремление показать чрезвычайную важность научной информации (и умения ею пользоваться!) в том сложном мире, в котором мы живем.

Надо признать, что по действенности группа Промонтуар превзошла группу Марко Поло. Сеть высококвалифицированных агентов этой группы разрослась настолько, что от Промонтуара «отпочковались» несколько новых, самостоятельных подпольных организаций — «Беарн», «Марсо» и «Сюркуф».

Передаваемые сообщения стали более четкими. Здесь действовал как бы естественный отбор: малоспособные агенты были отчислены или отсеялись сами; в составе группы остались лишь сильнейшие работники.

Все эти уточнения необходимы для того, чтобы правильно разобраться в событиях, о которых рассказывается дальше в дневнике Верна.

Продолжение дневника Верна

Стараюсь не показать, как затронул меня этот удар.

Опять все сначала? Где мне взять силы?

Человек Канариса продолжает:

— Советую вам преследовать в своем поведении чистейшую, химически чистую искренность. Она бывает полезна в нашем ремесле...

— А вы и химик тоже? — спрашиваю я.

— Очень остроумная шутка. Не забывайте только, что мы иногда бываем крайне неприятными. Чрезвычайно неприятными. Сейчас нам нужно от вас одно — свяжите нас с Октавом. Да будет вам известно, что готовится сепаратный мир между Германией и англо-американцами. Мы скоро будем с вами союзниками и друзьями. Облегчите нашу задачу и скажите, как нам найти Октава. Для ответа вам дается три минуты. После этого начнется «сеанс», из которого вы не выйдете живым.

— Я тоже умею быть чрезвычайно неприятным, — отвечаю я. — Позвоните в Берлин, в институт имени кайзера Вильгельма. Меня просили сотрудничать в нем, дабы бомбы перестали падать на немецкие города. Любой ущерб, причиненный мне, поведет к серьезнейшим неприятностям для вас самих. Как только я прибуду в институт кайзера Вильгельма, я свяжусь с вашим начальником адмиралом Канарисом (оба подпрыгивают, я записываю себе очко). А теперь — идите звонить!..

Они выходят. Я остаюсь под присмотром секретарши, которая явно нервничает и самым устрашающим образом поигрывает револьвером.

Кто его знает, вдруг он заряжен?

— Дорогая фрейлейн, — говорю я. — Загляните в мое личное дело, которое лежит перед вами. Вы увидите, что я обвиняюсь во всех преступлениях, какие только существуют... за исключением изнасилования!

Она немедленно успокаивается.

Входят парни Канариса, и мне ясно, что разговор с Берлином произвел на них сильнейшее впечатление.

— Герр профессор!.. — говорит один.

Я никогда не был профессором — моя докторская диссертация осталась не защищенной. Однако эти знаки почтения мне очень нравятся; они свидетельствуют о том, что обстановка изменилась.

— Герр профессор, мы хотим иметь с вами маленькую дружескую беседу, ничего больше...

Начинается допрос, который ведется очень умело. Они знают много, чересчур много... Но я не падаю духом. Как только я выйду отсюда, любым способом передам на волю сообщение о шпионской группе в районе Глазго {51}.

Допрашивающие чрезвычайно интересуются коммунистами. Сочиняю, что в нашей сети был особый «антикоммунистический сектор», которым как раз и руководил Октав. Если Октав попадется, мои показания могут послужить ему на пользу.

Ясно, что допрашивающие крайне заинтересованы и Октавом и нашей подпольной группой вообще. Основная идея — в создании «игры» («дас Шпиль»). Так они именуют захват «Централи». Да, у них выработан хитрый план — фальшивая информация противника от имени нашей разгромленной организации.

Об оружии «фау» я сам боюсь заикнуться. Неожиданно один из них, без всякого почтения отозвавшись о Гитлере, высказывается относительно «этой чепухи, этого дурацкого секретного оружия, в которое никто не верит».

По-видимому, это и есть та «баланда», которую они собираются всучить Лондону через посредство Октава или как-нибудь иначе, если удастся овладеть передатчиком.

Объясняю им, что у меня нет решительно никакой возможности связаться с Октавом. Даже если меня выпустят на волю, и я найду Октава — он застрелит меня, тем дело и кончится.

(Это похоже на правду, в форте Монлюк об этом еще будет разговор).

4 января 1944

Новое собеседование.

Эти люди умны и ловки, знают свое дело. Они стараются уяснить себе моральное состояние борцов Сопротивления и разыскивают щелочку, в которую можно проникнуть. Разговор о нереальности секретного оружия возобновляется вскользь, но ежедневно.

Когда я завожу речь о бомбардировках Германии, парни Канариса немедленно заявляют, что долготерпение немецкого народа имеет свои границы...

Их сведения о наших подпольных группах слагаются из тех улик, что были захвачены при нашем аресте, и отрывочных сведений, полученных в результате болтливости людей в Лондоне.

Абверовцы любезно показали мне копию показаний Сен-Гаста. Они сформулированы весьма умно: Сен-Гаст ничего не раскрыл нового, запутал следствие, а все очевидное взял на себя. Подписывая свои показания, он скрепил свой собственный смертный приговор, но и только. Я спросил их, где находится сейчас Сен-Гаст, но ответа не получил.

Появились гестаповцы — просто для того, чтобы оформить передачу моего дела в руки абвера.

Что ж, постараемся последовать примеру Сен-Гаста: «Прочел, показания подтверждаю, в чем и подписываюсь!..»

5 января 1944

Тюрьма битком набита новенькими «зуганами».

Лионское Сопротивление осуществило великолепную операцию: во всех городских газетных киосках последний номер журнала «Новеллист» был подменен подпольно отпечатанным изданием. Несколько экземпляров этого уникального «печатного органа» дошли и до нас. Он весьма тщательно составлен: есть даже извещение о том, в каких кино пойдут какие фильмы в День освобождения. Среди них значится чаплинский «Диктатор».

На обложке надпись: «Отпечатано в дни оккупации силами объединенных организаций Сопротивления».

Поистине сенсационная победа!

6 января 1944

Мои соседи по соломенной подстилке отправлены с вещами в неизвестном направлении. Их заменили мальчишка-скаут из Безье, кюре из Клюни и несколько почтальонов из того же города.

Скоро придет мой черед. Назначение — «Ночь и туман» {52}.

Я сам видел такую пометку на своем личном деле.

...В этот же день Октав, полностью включившись во все виды подпольной деятельности, возобновил работу группы по саботажу, незадолго до того созданной Верном.

Первым заданием было систематическое уничтожение площадок для запуска. Уже через несколько недель результаты этой работы стали реально ощущаться, как и результаты «операции Арбалет».

Однако почить на лаврах было бы преждевременно: в феврале 1944 Октав вынужден был известить Лондон о том, что немцы успешно провели испытания по запуску самолетов-снарядов «фау-1» с летящих бомбардировщиков.

Этот сигнал всполошил лондонскую противовоздушную оборону, и она принялась действовать всерьез.

Примерно тогда же адмирал Канарис распорядился отправить Верна в лагерь возле Компьеня, где происходила сортировка заключенных, и там ждать окончательного решения.

Одновременно он издал строжайший приказ — бросить все силы на розыски новой «Централи» Марко Поло, которая якобы возобновила свою деятельность. О том, что группа теперь носит новое название «Промонтуар», Канарис не знал.

В феврале 1944 года борьба стала походить на настоящую дуэль. С одной стороны выступал один из опытнейших мастеров разведки, поддержанный могучей специальной машиной и всеми германскими вооруженными силами. С другой — начинающий любитель Октав. Правда, у него был бесценный помощник — подполковник Мишель А.

Кроме того, любитель опирался на кучку проверенных людей, прошедших суровую школу и готовых на все. Он был любителем, но не был новичком и отчетливо представлял себе колоссальную важность своей работы.

С первых месяцев 1944 года и вплоть до освобождения организация «Высокий мыс» успешно решала сложнейшие задачи. Впрочем, это же можно сказать и о прочих уцелевших группах подпольного Сопротивления.

Я повторяю, что эта книга — отнюдь не история подпольной организации Марко Поло — «Высокий мыс».

После освобождения в ней числилось около девятисот штатных агентов, получивших задним числом воинские удостоверения. У любого из них хватило бы рассказов на несколько толстых томов.

Мы будем со всей возможной строгостью ограничивать свое повествование темой борьбы против оружия «фау», но она неразрывно связана с общей борьбой нашей группы против немецких специальных органов.

Несмотря на все усилия немецкой контрразведки и французов предателей, сведения в Лондон передавались регулярно как посылками, так и радиограммами по многим тайным передатчикам.

Радиостанции были у нас теперь почти в каждом департаменте. Они передавали драгоценную информацию, разрешавшую в массовом масштабе совершать воздушные нападения на пусковые площадки.

Одновременно с этим продолжалось сопротивление пленников.

Продолжение дневника Верна

15 февраля 1944

Вот я и в Компьене. По сравнению с тюрьмой гестапо здесь земной рай. Приличное обращение, недурное питание, газеты и письма, посылки Красного Креста.

Встретил товарищей: Бальбо (он же Поль Пелле, брат Октава), Виньяля (начальника группы электроники), Ара (бывшего связного нашей «Централи») и других.

Группа создана вновь, она крепка и работает.

Никто не слышал, что с Сен-Гастом, по-видимому, его здесь не было.

Организация Сопротивления в лагере стоит на высоком уровне, даже печатаются листовки на ронеографе.

Охрана не слишком жесткая, стоит подумать о бегстве.

Обо всем этом передал подробное донесение на волю.

18 февраля 1944

Около десяти часов утра являются двое эсэсовцев, забирают меня и уводят из лагеря. Вскоре мы оказываемся в городе Компьене, на какой-то частной квартире.

Меня встречают три молодых человека в штатском.

— Мы все трое — физики {53}. Можете говорить свободно, здесь нет ни гестаповцев, ни микрофонов. Мы предлагаем вам проводить исследования над электромагнитным методом обнаружения летящих самолетов. Это может спасти множество человеческих жизней. Мы читали вашу докладную записку, которую вы подавали в Министерство вооружений в 1940 году...

Я в душе возмущаюсь: неужели нельзя было своевременно уничтожить архивы?

— В вашей докладной были интересные мысли. Как вам нравится наше предложение?

— У меня есть к вам контрпредложение. Если я буду назначен в институт кайзера Вильгельма и смогу работать вместе с профессором Манфредом фон Арденном, я гарантирую вам жизнь и проезд в Канаду после победы союзников. На этот случай у меня есть полномочия. Это — лучшее, что вы можете сделать. Приняв мое предложение, вы сохраните свои жизни и сможете отдать их делу восстановления Германии. Идет?

Они сначала подпрыгивают, затем, подумав, принимают мое предложение.

Меня немедленно отпускают, я иду один по улицам Компьена, и похоже, что никто не следит за мной. Этот вариант был предусмотрен лагерным Советом Сопротивления и было решено — ни в коем случае не бежать, а ехать в Германию. Там, в Берлине, получив в свое распоряжение электронную лабораторию и восстановив кое-какие старые связи, можно совершить немало полезного.

Возвращаюсь в лагерь и предъявляю при входе свою бляху заключенного. Часовые стоят, разиня рот. Вызывают коменданта лагеря. Объясняю ему, что уговорился обо всем с господами из Берлина и прохожу в свой барак, оставив собеседника в полном недоумении.

Хорошо, что лагерный Совет Сопротивления предвидел такой исход и теперь присмотрит за моей безопасностью.

Мы прокладываем туннели — стенки обладают странным свойством: они частенько обваливаются на предателей...

22 февраля 1944

Ничего нового.

27 февраля 1944

Лагерная разведка сообщила тревожные вести: мои «физики» за превышение полномочий отправлены на русский фронт, а меня ждет примерное наказание.

4 марта 1944

Я покидаю Компьен. Назначение — концлагерь Нейе Бремме, о котором никто не знает ничего определенного.

Эсэсовцы говорят, усмехаясь, что жизнь там будет для меня значительно хуже смерти.

7 марта 1944

Прибытие в Нейе Бремме. По-видимому, это и есть «пустая страна» Томаса С. Эллиота:

Квадрат в сто метров на сто, обнесенный густой сетью колючей проволоки. Внутри стоят несколько бараков и бродят живые скелеты, мужчины и женщины. Запах застарелой смерти и ужаса.

Скелеты (которые совсем недавно были живыми людьми) сообщают мне, что в Нейе Бремме никто не может протянуть дольше пятнадцати дней.

В среднем здесь живут не более недели.

Начальник лагеря сообщил мне, что специальный режим, к которому я приговорен, начнется с завтрашнего дня. Итак, вот и конец моего пути... Подумать только, что не начни я хитрить с физиками в Компьене, я отделался бы простым залпом в грудь!.. Всего одна секунда...

8 марта 1944

Впервые в жизни я усомнился в четкости работы своего мозга.

Субъективно память говорит, что мне привязали на спину крест, примерно втрое тяжелее меня самого, и что с этим грузом я целый день ходил вокруг маленького бассейна, вырытого в центре лагеря.

Объективно это, разумеется, совершенно невозможно {54}. Тем не менее, я не умер, и нет никакой уверенности в том, что меня можно убить только такими методами.

А приказа о моем расстреле они не получали.

9 марта 1944

Сегодня они бросили меня в бассейн. Когда я высовывал голову, чтобы глотнуть воздуха, меня били железной палкой по черепу. Теоретически я давно мертв. Мертв и Поль Колетт, приговоренный к тому же специальному режиму за то, что он стрелял в Лаваля и Дэа. Тем не менее мы оба живы. Кругом ежедневно умирают. Если я выживу — а невозможного на свете нет, — то счеты со здешним персоналом будут сведены без всякого милосердия {55}.

Меня вытащили из бассейна и поставили под обжигающий душ, а затем окатили несколькими ведрами ледяной воды.

Начальник лагеря поспорил на бутылку шнапса, что до конца недели я не дотяну.

15 марта 1944

Все еще жив. Несколько человек было забито до смерти сегодня. Их заставляли прыгать через веревочку. Это были забастовавшие рабочие обувной фабрики в городе Роман, на Дроме.

Поль Колетт тоже жив.

16 марта 1944

Сен-Гаст жив! Он был здесь проездом, его переправили в Австрию, в лагерь Маутхаузен. Это придало мне бодрости, а бутылку шнапса начальник лагеря проиграл.

Сегодня эсэсовцы расстреляли двадцать человек русских.

17 марта 1944

Все еще жив, хотя это совершенно невероятно. Для того чтобы покончить со мной, достаточно было бы голода и жажды. Я вешу не более сорока килограммов, все законы сохранения энергии кажутся мне насильственно разрушенными. Меня тоже заставляли прыгать через веревочку и влезать на столб. В обычное время я на такие подвиги абсолютно неспособен. Я часто думал о феноменальных голодовках индийских йогов. Кто занимался их научной проверкой?

У нас ежедневно умирают два или три человека, остальные живут. А ведь это теоретически невозможно, ибо наш дневной рацион питания не содержит и пятисот калорий.

18 марта 1944

Приехал произвести осмотр лагеря начальник гестапо из Страсбурга. Войдя, он побелел, его вырвало и он поспешно ретировался. Видимо, человек нежного воспитания.

Сегодня расстреляно десять женщин {56}.

Воздушная тревога, несколько бомб падают неподалеку. Всеобщее сожаление, что ни одна не попала в лагерь. Дело что-то затягивается.

19 марта 1944

Среди нас есть священник-немец, арестованный за то, что произнес проповедь против войны. Он утверждает, что среди чудес, описываемых христианской религией, встречаются примеры ненормальной живучести, вроде той, что обнаружилась у меня и Поля Колетта. Если эти случаи были бы достоверны, основы физиологии потребовали бы строгого пересмотра.

20 марта 1944

Начальник лагеря проиграл еще одну бутылку шнапса.

21 марта 1944

Меня отправляют в Маутхаузен!

Жизнь сильнее всего, что можно было вообразить, она неистребима. Против ее невероятного упорства бессильны любые пытки.

Тем временем успехи группы Промонтуар непрерывно возрастали. По просьбе секретной службы РАФ {57} сотрудник этой группы раздобыл в Вене комплект чертежей нового германского реактивного истребителя. Руководство РАФ ответило на это поздравительной радиограммой в адрес группы.

Приближался день высадки союзников, и наши отряды боевой разведки активизировали свою деятельность. Они подготовились к долгожданному дню. Метод уничтожения пусковых площадок «фау» был разработан настолько, что стал классическим. Они взлетали на воздух постоянно, их взрывали методически и безжалостно.

5 июня Би-би-си передала в эфир условную фразу, извещающую о начале вторжения. Немцы не успели полностью развернуть нападение при помощи оружия «фау». Вторая решающая битва против «фау» была выиграна, и в этом — немалая заслуга Октава. Мишеля, всех участников нашей организации и других помогавших ей групп.

Оставалось информировать верховное командование союзников о мерах борьбы с тактическим применением оружия «фау». Для этого надо было точно установить размещение пусковых площадок «фау-1», кроме тех, что находились на северном побережье Франции. Также важно было следить за движением поездов, составленных из цистерн, в которых везли компоненты, необходимые для запуска «фау-2». Иногда эти компоненты доставлялись не по железной дороге, а караванами специальных грузовых автомашин.

Надо сказать, что наша деятельность не стала легче после вторжения. Скорее даже наоборот. Для движения Сопротивления настала страдная пора. В июне, июле и августе 1944 года внутри страны поддерживать связь было почти невозможно. Во Франции не ходили поезда, автомобили попадались редко и контролировались весьма строго, бензин нельзя было достать ни за какие деньги.

Тем не менее, группа Промонтуар, как и все прочие организации Сопротивления (а их в то время насчитывалось свыше ста), прилагала все усилия для того, чтобы держать Лондон в курсе всех дел. Регулярно сообщались все новости и о местоположении прежних пусковых площадок, и об установке новых. Иногда удавалось даже сопровождать эти известия фотоснимками.

Эта работа была очень сложной и стоила множества человеческих жизней, но не будь она проделана — повторные «операции Арбалет» (прицельные бомбардировки пусковых площадок), вероятно, не имели бы успеха.

Для того чтобы рассказать об усилиях всех групп Сопротивления в дни великой битвы за Францию, не хватило бы и десяти книг, подобных этой.

Все разведывательные данные, полученные в ходе великой битвы, должны были прежде всего сконцентрироваться в руках ответственного руководителя. Лишь тогда этот материал мог принять форму зашифрованного послания или радиограммы и попасть к человеку, непосредственно ведущему радиопередачи. Иногда такая радиостанция помещалась в сотнях километров от места, где известие было получено.

По дороге агент связи мог быть убит, попасть под бомбу, мог быть расстрелян немцами, а то и своими товарищами по Сопротивлению; трагические ошибки такого рода были отнюдь не редкими. Кроме того, агент должен был правильно разбираться в разнице между «фау-1» и «фау-2», не путать их с ракетами, применявшимися ПВО.

Такое огромное усилие могло быть лишь благодаря поистине всенародной помощи. Битва, развернувшаяся летом 1944 года, не была уделом одной группы или множества групп.

Ее вел народ, вела вся поднявшаяся страна.