1. В Лионе начинается облава

Лион надо любить.

Этому городу туманов и празднеств, тайн и колдовства суждено, было стать столицей Сопротивления. В других городах места, где проливалась кровь, отмечены мемориальными дощечками. В Лионе их нет. Здесь на каждом доме пришлось бы повесить по нескольку досок. Нигде не была так густа сеть Сопротивления, как в этом городе-зарослях, городе-маки.

Когда в Лионе вы открываете дверь, за ней может оказаться все что угодно: часовня или собачье кладбище, монастырь или институт ядерных исследований, склад оружия или лаборатория алхимика.

В ноябрьский вечер 1940 года открылись двери каретного сарая, стоявшего во дворе некой виллы в квартале Круа-Русс.

Два скаута ввезли в сарай на ручной тележке ящик с четкой надписью: «Медицинское электрооборудование». Затем скауты ушли, а трое мужчин начали в сарае поспешно проверять электрическую схему привезенного аппарата.

Медицина здесь была ни при чем: аппарат оказался попросту подпольным радиопередатчиком, мощным и — по тем временам — самой совершенной системы, хотя и самодельным.

Наладив аппарат, трое разрешили себе минуту отдыха. Воспользуемся ею, чтобы отрекомендовать читателю основных действующих лиц этой книги.

К шестидесяти годам Андрэ Эльброннер сделал столько изобретений и открытий, что их было бы достаточно на несколько жизней. За работы по жидкому воздуху, коллоидальным медикаментам и лампам ультрафиолетовых лучей он был удостоен золотой медали франклиновского института.

Этот человек первым предложил использовать тяжелую воду для ядерных реакций и предсказал, что война закончится взрывом атомной бомбы.

Альфред Эшкенази успел к тридцати годам заложить основы той науки, которая сейчас именуется кибернетикой. Еще в 1938 году он получил патенты на автоматические импульсные приборы, без которых было бы немыслимо создание электронных калькуляторов наших дней, как и «роботов» любого вида. У Альфреда был врожденный талант к электронике.

Третьему участнику группы, физику Жаку Верну, суждено было стать доктором Ватсоном этого трио.

Неизменно веселый, наделенный неисчерпаемым оптимизмом, Эльброннер был в тот вечер тревожен и мрачен. Он недавно вернулся из Швейцарии и там, в высших промышленных сферах, встречал множество людей, убежденных в немецком триумфе.

— Бросьте, Андрэ! — сказал ему Эшкенази. — Эти безумцы неизбежно ввяжутся в драку с Соединенными Штатами и Советским Союзом. Не думаете же вы, что Европа, как бы хорошо она ни была организована, сможет успешно бороться против союза, включающего в себя все остальное население земного шара?

— При обладании новым оружием в этом нет ничего невозможного. До сих пор немцы умело насаждали измену в рядах противника. Их танки, пикирующие бомбардировщики «штукас», парашютные десанты — все это применение давно известных принципов. Но если у немцев есть что-то доподлинно новое... их противников может постигнуть участь ацтеков и инков, которые погибли оттого, что не знали ни кавалерии, ни огнестрельного оружия...

— Вы думаете о ядерной энергии? По работам немецких физиков ясно, что атомной бомбы у нацистов нет.

— Конечно, нет! — ответил Эльброннер. — Будь у них взрывчатое вещество ядерного происхождения, самоубийство было бы для нас единственным разумным исходом... Но у них есть нечто другое, в чем они крепко уверены. Это другое требует огромных количеств жидкого кислорода.

— Газ, замораживающий все в пораженной им зоне, невозможен по законам термодинамики! — запротестовал Эшкенази. — И ледяной мост через Ла-Манш тоже!

— И все-таки я знаю, что оружие «X» существует не только в больном мозгу фюрера, — с убеждением сказал Эльброннер. — И я настаиваю на этом. Верн и вы все время требуете продолжать борьбу... Так вот, мне кажется, сейчас нельзя ничем так помочь англичанам, как созданием организации, которая разберется в немецких чудесах. Таково же мнение вашего друга из Тулузы, того, который в августе месяце ходит в габардиновом плаще.

— Вы говорите о Фабьене? — спросил Верн. — Что ж, у него часто возникают правильные мысли. Впрочем, вы тоже правы.

— Не может быть! — усмехнулся Эльброннер. — Первый раз в жизни я слышу, что вы со мной согласны!

— Вы правы в том, что война только начинается, — разъяснил свою мысль Эшкенази. — И в том также, что это война ученых. Швейцария и неоккупированная Франция представляют богатейшие возможности для сбора информации. Нам повезло: мы свободны и находимся на удобных позициях!

— Не забывай, что у тебя есть жена и дети, — возразил Верн.

— Так что же? Они поймут, что, как сказал старик Черчилль, лучше умереть стоя, чем жить на коленях! {7}

И Верн перестал спорить. В этом тихом городе опасность казалась далекой, почти нереальной. Немногочисленные агенты гестапо были известны наперечет. Совсем недавно одного из них выследили и убили, чтобы, как выразился впоследствии Пьер Нор, «люди не забывали, чем пахнет предательство».

* * *

Два дня спустя Верн стоял, поднявши руки, в нейтральной зоне между Моэльзюла и Аннемассом. Двое пограничников наставили на него револьверы.

Берн попался, возвращаясь нелегально из Швейцарии, где его снабдили пропагандистскими материалами и запасными радиодеталями.

— А бриллианты? — спросил один из пограничников.

— Какие еще бриллианты? — удивился Верн. До конца своих дней не суждено ему узнать, о каких бриллиантах шла речь.

Пограничники перерыли чемоданы, увидели, что они набиты книгами и союзническими листовками, и немедленно отпустили Верна. Разумеется, такой счастливый исход вовсе не был обязательным. После того, как аналогичные неприятности постигли Эльброннера и Эшкенази, друзья призадумались. Всем троим стало очевидно, что они не больше чем любители, дело их может легко провалиться и им следует изучать конспирацию с самого начала, с азов.

Они уяснили себе, что добрая воля и мужество сами по себе ничего не решают — этого недостаточно. Современная тайная организация сопротивления не может существовать, не опираясь на классический треножник: Передачи — Связи — Документы.

Если эти три обязательных элемента не обеспечены, ни люди, ни деньги, ни оружие никогда не приведут ни к чему значительному.

В первую очередь тройка занялась радио. Эшкенази и Верн собственноручно изготовили несколько передатчиков, по типу которых впоследствии было создано довольно много других.

Одна местная фабричка изготовляла генераторы помех.

Пользуясь ими, немцы глушили радиопередачи союзников и мешали французам слушать Лондон. Руководство фабрики стало выписывать радиодетали в сверхкомплектных количествах. Они питали наши мастерские и помогали службе радиопередач.

Верну удалось раздобыть в Париже несколько американских «ламп-желудей». Эти крохотные приборы генерируют ультракороткие волны. Подобно свету, эти волны распространяются по прямой, в то время как более длинные волны отражаются от ионизированного «хэвисайдова слоя», который со всех сторон окутывает нашу планету.

Ультракороткие волны обладают тем неоценимым преимуществом, что они не детектируются, то есть место их зарождения невозможно обнаружить.

Именно такой прямолинейный пучок радиоволн мы протянули от местечка Лимонэ, стоящего на горе над Лионом, до самой Швейцарии.

В конце ноября 1940 года радиосвязь начала работать.

Спустя некоторое время нам пришлось передвигать лучевой пучок — он отражался от металлических опор линии высокого напряжения.

— Так можно нащупать и самолет! — сказал Верн.

— Открыл Америку! — фыркнул Эшкенази. — Англичане наверняка давным-давно применяют этот способ!

Ни тот, ни другой еще понятия не имели о радаре, хотя случайно натолкнулись на его основной принцип. Не знали они также, что их экспериментальная установка почти в точности предвосхищала ту, которой позднее, в 1950 году, предстояло улавливать радиоволны, поступающие с иных планет и из межзвездного пространства. Достаточно было доли внимания и некоторого количества свободного времени, чтобы на плоской вершине Лимонэ зародились начатки новой науки — радиоастрономии.

Наша установка могла, в случае экстренной надобности, передавать известия в Лондон через Берн. Но далеко не весь материал может быть передан по радио.

Перед нами вскоре встала задача — как быть с объемистыми документами, планами, образцами, фотографиями? Как наладить их передвижение между Лионом, Парижем, Берном и Лиссабоном?

Тогда появились добровольцы. Преимущественно это были женщины. Они несли свою трудную службу с героической преданностью делу, и многие теряли при этом свободу, а порой и жертвовали жизнью.

Переход демаркационных линий и пограничных зон потребовал от нас невероятной изобретательности, а порой и остроумия. Известна история о покойнике, мирно пересекшем границу в своем гробу. Оказавшись в Швейцарии, покойник воскрес и превратился в агента связи, снабженного ценными документами. Если эта история и приукрашена, то абсолютно точна другая. Небольшой рулон заснятой микропленки в оболочке соответствующего цвета был подклеен к жировым складкам на шею живой свинье. Свинья-путешественница несколько раз благополучно пересекала государственную границу, охранявшуюся двойной — французской и немецкой — пограничной стражей.

Абсолютно достоверна также история ультрасекретного документа, который путешествовал в поезде Париж — Лион, спрятанный в уборной за зеркалом.

Иногда — особенно в южной зоне — достаточно было обыкновенной почты. Существуют особые разновидности симпатических чернил, которые остаются загадкой для самых опытных цензоров. Эта система широко применялась в начале 1941 года.

Выяснилось, что службу добывания фальшивых документов на ноги поставить труднее. Лондонский штаб Сопротивления всегда склонен был к недооценке этого важнейшего дела. Бумаги, которые мы получали из Лондона, были, как правило, совершенно непригодны. Пришлось самим собрать огромную груду документов — удостоверений личности («карт д'идантитэ»), продуктовых и табачных карточек, справок о демобилизации, свидетельств о рождении и прочее.

«Мастерские» были организованы несколько позднее.

В них работали самоучки, за короткое время достигшие в своем хитром мастерстве настоящего совершенства.

Затем возникла необходимость в «живых» удостоверениях.

«Живое» удостоверение — не простая вещь. При аресте чаще всего дело не ограничивается только поверхностным ознакомлением с предъявленным документом, Полицейский снимает телефонную трубку: «Алло! Говорят из полицейского комиссариата квартала Гро-Кайу. Это что, мэрия Фуйи-лез-Уа? Скажите, вы выдавали 5 января 1941 года удостоверение личности за номером 1001 на имя Куржю, Непомюсен-Зефирин, родившегося в Ландерно, 15 декабря 1907 года?»

Фальшивое удостоверение не может выдержать такой проверки, если только г-н Куржю, Непомюсен-Зефирин, 1907 года рождения, не существует на самом деле.

Необходимо, следовательно, снимать подробные копии с подлинных, «живых» документов. Если даже у вас заведется в мэрии сообщник, и телефонные ответы будут утвердительными, трудности на этом не кончаются. Большое число вопросов, поступающих в адрес мэрии Фуйи-лез-Уа, рано или поздно привлечет к себе внимание.

Потребовалось искать новые средства. Чрезвычайно полезным оказалось привлечение ювелиров.

По закону при покупке или продаже золота и драгоценностей необходимо предъявление документов и тщательная регистрация последних. Списки, ведущиеся ювелирами, помогли нам узнать множество подлинных имен, которые пригодились нашим мастерам при изготовлении удостоверений.

Что касается бланков, то в них мы не испытывали недостатка. В свою бытность начальником Главного управления национальной статистической службы генерал Кармий (впоследствии арестованный и умерший в немецком концлагере) успел передать нашей организации пять тысяч бланков удостоверений личности для мужчин и женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Вплоть до 1944 года все наши сотрудники были снабжены подлинными документами, лишь имена и прописка были в них «липовыми».

Проживание по фальшивому документу накладывает на человека ряд обязательств. Необходимо помнить, как звали ваших отца и мать, надо знать назубок всю историю персонажа, роль которого вы играете. Надо выработать для этого персонажа правильное поведение, выработать своеобразную речь, — словом, вжиться в атмосферу чужой жизни.

Великий русский артист и режиссер Станиславский заложил основы метода, принесшего славу почти всем крупным актерам современности. Создатель роли обязан представить себе всю прошлую жизнь персонажа, прожить ее заново. Лишь тогда слияние актера и персонажа может быть полным.

Известному кинорежиссеру Андрэ Кайатту понадобилось, чтобы актер играл забитого, нищего человека, неудачника, страдающего «комплексом неполноценности». И вот актер долгое время ездил в метро в рваных штанах и облезлом пиджаке, пока всей душой не ощутил себя отверженным и неудачником, погубившим свою жизнь.

Для живущего по фальшивым документам знакомство с системой Станиславского и умение применять ее совершенно необходимы. Это проверено на множестве случаев. Даже если участник подпольной организации попадал в гестапо, то при точном слиянии с персонажем, которого он воспроизводил, его не удавалось разоблачить.

При трагическом исходе человек так и умирал в созданном образе.

Живущий по фальшивым документам должен всегда помнить, что чужой жизнью могут жить и другие люди. Он обязан быть зорким и не доверять маскам, под которыми всегда могут скрываться самые неожиданные личности.

Это испытание нельзя назвать легким, но оно весьма обогащает человека. То, что мы иногда именуем «повседневной банальностью», на самом деле не существует. Это — лишь синоним человеческой близорукости, неумения наблюдать.

Микроскоп и телескоп открывают нам диковинные миры в капле дождевой воды, горсточке пыли или уголке ночного неба. Совершенно так же опытный наблюдатель, вытренированный нелегальным положением, в самых «скучных» и «повседневных» явлениях находит необычайность и таинственность, которые неизменно нас окружают.

Вопросы связи не менее существенны, чем фальшивые документы или радиопередачи. Обеспечить связь весьма трудно: слишком много на свете людей, любящих мелодраматические эффекты. Иной человек даже для короткого переезда в машине непременно вооружится пистолетом, — и первому же жандарму он покажется подозрительным по таинственному выражению лица.

Превосходными связными бывают женщины. Как правило, они умеют быть менее заметными, чем мужчины.

Лишь в том случае, когда надежно обеспечена триада Передачи — Связи — Документы, активная деятельность может начинаться.

Теперь, когда нацизм искусственно возрождается, небесполезно рассказать о том, как сплотились, сопротивляясь немецкому гнету, остатки разных группировок, объединенных одной идеей.

В 1940 году стихийно образовался блок немецких антифашистов и участников французского Сопротивления, и лишь тогда ценная для союзников информация полилась мощным потоком.

В течение войны 1939–1940 годов, а еще больше после ее окончания, между «деловыми кругами» Германии и Франции завязались теснейшие связи. Поступала ценная информация.

Это не были данные старинного, классического шпионажа о дислокации войск или планах крепостей. Современный стратегический материал скорее напоминает ценное сырье, требующее тщательной обработки. В него включались сведения о новых заводах, новых научно-исследовательских учреждениях, о перемещении ученых и десятки еще более косвенных, более приблизительных данных.

Использовать их могли лишь люди, знающие промышленность, или ученые. Для них многое становилось ясным, но офицеры бывшего Пятого Бюро (которое в романах именуется «Вторым Бюро» или «Службой разведки») частенько становились перед этим материалом в тупик.

Впоследствии нам удалось «просветить» некоторых из них. Огромное большинство наших информаторов («наших уважаемых корреспондентов», как говорится в мирное время) состояло из мужчин и женщин, выполнявших разведывательные задания чисто дилетантскими методами.

Например, Дюбуа «Пантера» начальник скаутов в прошлом, а в гражданской жизни фабрикант поясных ремней, работал в комнатушке, расположенной почти на самой крыше огромного жилого дома. Кроме него, в этом доме размещались еще четыре активных группы Сопротивления, но ни одна из них не знала о соседних.

В жилище Дюбуа вела длиннейшая лестница, не освещавшаяся ни днем, ни ночью. Ощупью взобравшись по ней, вы стучали в дверь, и вам открывал древний китаец, у которого были два помощника китайца. (Все они — видные ученые, в настоящее время — руководят ядерными исследованиями у себя на родине).

В задней комнатке Дюбуа изготовлял свои пояса... и одновременно собирал информацию, укрывал беглецов из оккупированной зоны и устанавливал рискованнейшие связи. Несмотря на вопиющее нарушение всех законов конспирации, Дюбуа продержался до самого конца войны.

Преподобный отец Б., ученый доминиканец, владел автоматом ничуть не хуже, чем молитвенником.

Нам долго не удавалось убедить его в том, что при сборе информации стрельба противопоказана. Отец Б. стремился неуклонно исполнять роль божественного правосудия. Однажды, расстреляв приговоренного предателя, он с удовлетворением сказал Верну: «Готово дело. Пусть теперь сам объясняется со Стариком!» Эта малопочтительная кличка относилась к богу-Саваофу.

Бывший скаут и бывший священник были первыми людьми, примкнувшими к нашей троице. Дальнейшее пополнение было не менее пестрым. Среди него была и некая содержательница весьма малопочтенного заведения. В 1940 году она отказалась впустить к себе немецких офицеров из Комиссии по перемирию. Захлопнув двери перед носом этих господ, она поставила «Марсельезу» на механическом пианино, без которого такие заведения не обходятся.

На протяжении ряда лет эта дама была для нас драгоценным «почтовым ящиком».

Позднее в нашей группе появился настоящий «боевой парень». Его звали Грегуаром, в прошлом он был помощником у Джэка Даймонда в Буффало{8}. Грегуара отличал страшный шрам на лице. С собой он носил пистолет фантастических размеров. Калибр этого орудия был около 10,35, не меньше.

Появление Грегуара дало нам возможность удовлетворительно разрешить одну из проблем, немаловажных для молодой организации, — проблему колеблющихся.

Что делать, если человек, тянувшийся к Сопротивлению, внезапно передумывает и начинает отходить? Он опасен, ибо кое-что уже знает и может при случае проговориться. В этой ситуации краткий визит Ужасного Грегуара быстро ставил все на свои места. Вот как он сам рассказывал о таких беседах:

— Звоню, он открывает дверь. Приставляю свой «люгер» к его пузу и говорю вежливо: «Могу я сказать вам два словечка наедине?» Мы входим, я беру его за шиворот и стукаю раза два об стенку. «Ты собираешься болтать? — спрашиваю я. — А знаешь ли ты, что при слиянии Роны и Соны ежедневно вылавливают трупы? Это все предатели, а приканчиваю их я». Тот, конечно, стучит зубами и клянется молчать, как рыба. Тогда я ухожу, но на пороге останавливаюсь и повторяю: «Берегись! Мы, люди из Интеллидженс сервис, никогда и ничего не прощаем!..»

Самые разнообразные люди примыкали к нашей группе в дальнейшем: почтенный инженер из окружения самого г-на Бедо {9}, крупный историк, специально изучавший Сопротивление в эпоху Жанны д'Арк. Был и шведский журналист, любивший Францию; был баварец, носивший историческое германское имя; был французский генерал, был известный русский писатель, был испанец — владелец гаража, был южноафриканец, живший в Гамбурге и считавшийся нацистом, были ремесленники, рабочие... и многие, многие другие.

Основная трудность состояла в том, чтобы успешно координировать возможности этих разных людей.

Постепенно нашей тройке удалось с этим справиться.

К счастью, у всех троих были личные денежные средства, приносимые патентами, проданными в Швейцарию.

Эти деньги укрепили организацию, дали нам возможность оказывать материальную поддержку тем из ее участников, которые нуждались в помощи.

К началу 1941 года организация приобрела довольно четкую структуру, но имени у нее все еще не было.

Для того чтобы усилить действенность, совершенно необходимо было установить постоянную связь между нею и руководством союзных сил.

Нам помогли некоторые дальновидные американцы из окружения адмирала Леги (пусть они найдут здесь изъявление нашей признательности), и кое-какая косвенная связь постепенно наладилась. Однако необходимо было установить постоянный и непосредственный контакт, а осуществить его мог только английский военный атташе в Берне.

Наконец, в январе 1941 года, нам удалось договориться с ним о предстоящей встрече.