Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава 18.

Пункт назначения — Пинанг

Несмотря на неудавшуюся попытку получить информацию об оборонительных укреплениях Сабанга, вскоре после нашего возвращения на порт был проведен воздушный налет, в ходе [314] которого причальные сооружения и портовые мощности для хранения нефтепродуктов получили значительные повреждения. Мы подозревали, что успешное завершение нашей специальной операции ничего не изменило бы. Получилось, что мы подвергались опасности и рисковали зря.

Этот воздушный налет был довольно примечательным, поскольку производился самолетами, взлетевшими с палуб авианосцев, которые подошли вплотную к берегам Суматры. Следовательно, генерал Сомервиль почувствовал уверенность в мощи своих надводных сил, и Восточный флот, вынужденный после потери Сингапура отойти сначала на Цейлон, а потом в Кению, больше не должен считаться сдерживающей силой. Задача нарушить движение японского флота через Малаккский пролив, как и раньше, стояла перед субмаринами.

Поддержка судоходства через Малаккский пролив была необходима врагу по трем основным причинам. Во-первых, чтобы сдерживать постоянно возрастающую угрозу со стороны британского флота, ему требовалось снабжать военными грузами свои основные базы — Сабанг и Порт-Блэр. Во-вторых, из-за трудностей с наземной транспортировкой следовало организовать вывоз ценных сырьевых материалов (оловянную и марганцевую руду, каучук) из Малайзии в Японию морем. В-третьих, ему было необходимо доставить в Рангун военные грузы для снабжения своей армии в Бирме. Для японцев не являлся тайной рост мощи нашего подводного флота, и отправка больших и средних торговых судов через Малаккский пролив становилась все менее выгодной. Японцы перешли на использование мелких судов, извлекая на свет божий и [315] спешно переоборудуя даже старые посудины. Перевозки осуществлялись даже на джонках. Коммандер Римингтон на субмарине «Быстрый» как-то остановил джонку и обнаружил на ней груз оловянной руды. С тех пор мы получили разрешение топить джонки грузоподъемностью больше 20 тонн.

По западной стороне пролива, кроме субмарин, осмеливались проходить только вражеские корабли, сопровождавшие суда со снабженческими грузами в Сабанг и Порт-Блэр. Но этот поток должен был иметь начало на восточной стороне, и теперь большинство наших субмарин действовали вдоль побережья Малайзии. Центром основных судоходных путей был Пинанг, и в следующий поход «Шторм» отправился на южные подходы к этому порту.

* * *

Перед выходом в рейс я получил звание лейтенанта-коммандера. Наконец я стал старше по званию, чем мой номер один. Обычно посетители смотрели на две прямые нашивки Брайана, затем на мои две волнистые и, конечно, принимали его за командира. Должен признать, досадная ошибка. Кстати, в это время произошли еще два повышения. Блейк получил вторую нашивку, а чиф стал инженер-лейтенантом.

А еще у нас сменился рулевой. Главстаршина Уэллс, старый служака, много повидавший на своем веку, согласился поменяться местами с молодым главным старшиной с плавбазы, который всей душой рвался в море. Наш новый рулевой Селби был коренастым мужчиной с бледным лицом. На первый взгляд он произвел впечатление меланхолика, и я, едва увидев его, пожалел о замене. Но очень скоро я убедился, [316] что приобрел великолепного рулевого. До прибытия на «Шторм» он несколько раз чудом избежал смерти. В последний раз это произошло, когда, подорвавшись на мине в районе Мальты, затонула субмарина «Олимпия». Только Селби и еще нескольким морякам удалось доплыть до берега. Перед этим он сошел на берег со «Свирепого» за несколько дней до его гибели при столкновении в устье Темзы. Он должен был находиться на борту «Эфрея» в его последнем рейсе, окончившемся гибелью корабля и всех членов экипажа, но за час до отхода попал в госпиталь. К счастью, пока он был с нами, его везение не подвергалась столь суровым испытаниям.

* * *

В Тринкомали ко мне в гости зашел старый знакомый еще по мирным временам Рори Маклин. В начале войны он успел заработать орден Почетного легиона, будучи офицером связи на субмарине Свободной Франции «Рубис». Теперь он был одним из нескольких безумных героев, которые готовили будущее вторжение амфибийно-десантных сил, для чего обследовали подходящие побережья и проводили необходимые измерения. Оказалось, что он прибыл в Тринкомали специально для того, чтобы узнать, возьму ли я его с собой в очередной поход, чтобы он высадился ночью на Суматре, провел замеры и вернулся на субмарину. Мне не хотелось его обижать, но я не смог удержаться и громко расхохотался. Отсмеявшись, я сказал, что для такой просьбы трудно найти более неподходящий момент, поскольку у меня, как и у большей части команды, выработалась стойкая аллергия к любым специальным операциям. Еще я сказал, [317] что возьму его с собой только по приказу капитана Ионидиса. Бедный Рори счел меня трусом, но надеюсь, изменил свое мнение после того, как узнал о нашей предыдущей спецоперации. Забегая вперед, скажу, что он действительно вышел в море на одной из лодок класса S и выполнил свое опасное задание.

* * *

Вечером 13 июня мы снова отошли от борта «Мейдстоуна». На этот раз нас сопровождал итальянский шлюп «Эритрея», с которым мы уже встречались по прибытии на Цейлон. Он покинул нас на следующее утро ровно в час, после чего «Шторм», подгоняемым попутным ветром, бодро двинулся по Индийскому океану в сторону Никобарского канала. Ночью 16-го мы его миновали и легли на курс к острову Пуло-Перак. В Малаккском проливе море было абсолютно спокойным, и поверхность воды походила на расплавленное стекло. Случайные змейки молний изредка пересекали бархатное небо и прятались в воде. Остров Пуло-Перак был очень похож на выступающую из глубин моря сахарную голову, был отличным навигационным ориентиром и частенько заменял собой маяк для идущих к Малайзии судов. Мы увидели остров слева по борту рано утром 18-го. Понимая, что у нас нет шансов добраться до места назначения до рассвета, я решил отойти к южному берегу Пуло-Перака и провести день, патрулируя между островом и Пинангом в надежде увидеть немецкую подводную лодку или конвой. Кроме того, имея постоянно перед глазами такой великолепный ориентир, как Пуло-Перак, у меня будет возможность выяснить все о действующих в этом районе течениях. Я знал, что в районе, [318] куда мы направляемся, береговые ориентиры отсутствуют. Отклонившись так от курса, я вторгнусь в район патрулирования «Морского пирата», но Питер Энджел мог появиться через несколько дней.

Ближе к вечеру вахтенный офицер заметил дым со стороны материка. (Почему-то всевозможные тревоги имеют обыкновение происходить во время еды.) Я подошел к перископу, увидел тонкую, отчетливую струйку дыма, поднимающуюся над горизонтом с восточной стороны, и предположил, что какое-то судно, следующее в северном направлении, намерено пройти рядом с прибрежными островами. От нас оно находилось слишком далеко, но я решил всплыть и взглянуть на него с мостика. Так мы и поступили. Но я не успел сделать двух шагов по мостику, когда впередсмотрящий, выбравшийся вслед за мной из люка, воскликнул: «Самолет прямо перед нами, сэр!» Самолет находился примерно в 5 милях на высоте около 1500 футов и летел прямо на нас. Мы поспешно нырнули, не успев взглянуть на источник дыма, и ушли на глубину 80 футов. Я не сомневался, что с самолета, даже если не заметили «Шторм», видели потревоженную нами поверхность воды. Однако он не сбросил на нас глубинные бомбы, и через десять минут я рискнул всплыть на перископную глубину и осмотреться. Самолета уже не было, а дымок оставался в поле видимости, только его пеленг немного изменился. Очевидно, невидимое судно следовало в северном направлении. Чувствуя слабую надежду, что оно вскоре изменит курс на западный, чтобы зайти в Сабанг, я приказал двигаться в северном направлении на скорости 4 узла и плавно подняться до 15 футов, чтобы иметь лучший обзор. [319]

Примерно через полчаса после первого обнаружения дыма стала видна верхняя часть трубы и мачты небольшого торгового судна. Оно находилось в семи милях от нас (намного ближе, чем я надеялся) и шло на северо-запад, то есть у нас появились шансы перехватить цель. Вскоре после этого я увидел мачты и трубу еще одного торгового судна, идущего в некотором отдалении вслед за первым, а сразу вслед за этим еще две маленькие мачты — корабли сопровождения конвоя.

Я приступил к выводу «Шторма» на позицию для атаки первого судна, имевшего, по моим оценкам, грузоподъемность около 1500 тонн. Оно шло зигзагом между северо-западным и западным курсом, что увеличивало наши шансы. Очевидно, местом его назначения был Порт-Блэр. Учитывая, что оно двигалось со скоростью 8 узлов, каждые несколько минут резко меняло курс, атака обещала быть долгой и сложной.

Неожиданно ситуация изменилась: на очередном повороте зигзага цель изменила курс и пошла прямо на меня, намного сократив расстояние. Беглый взгляд на карту подтвердил мою догадку: оно изменило курс на западный и идет на Сабанг. Судно выполняло сложный противолодочный зигзаг, похожий на используемый в отдельных случаях и нашими кораблями: несколько поворотов направо от основного курса, затем несколько поворотов налево, затем снова направо и так далее. При таком противолодочном маневре субмарине очень трудно попасть в цель, если только ее командиру очень повезет. Но теперь цель играла мне на руку. После очередного возвращения на курс, который я считал основным, она снова отклонилась влево, и я [320] оказался в 5 градусах от нее слева по борту на расстоянии 2,5 мили.

Ситуация становилась напряженной: море было очень спокойным, мне пришлось использовать малый перископ и поднимать его на несколько секунд, чтобы не обнаружить себя. Убирая перископ, я должен был мысленно представлять движение цели, не упуская из виду корабль эскорта — крупного морского охотника, идущего на траверзе цели. Теперь цель двигалась прямо на нас, а я, не имея возможности ее видеть, пытался предугадать ее дальнейшие действия. Через несколько минут она может выполнить поворот направо и отклониться от своего основного курса на запад. Если нет, то, оставаясь на прежнем курсе, она подойдет ко мне слишком близко, и я не смогу стрелять, потому что взрывы торпед могут повредить «Шторм» тоже. Мы можем даже столкнуться с ней! Все зависит от того, что она будет делать. Ведь на войне часто случаются совершенно неожиданные вещи.

В соответствии с записью в корабельном журнале, цель начала поворот направо без одной минуты шесть. Я теперь видел ее вполне отчетливо. Это была старая, уродливая посудина, своими угловатыми формами напоминающая не морское судно, а три штабеля ящиков, кое-как скрепленных ржавыми железными пластинами. Две грузовых стрелы отделяли полубак от мостика и мостик от полуюта. Вероятно, старушку периодически красили в темно-серый свет, хотя последний раз это было довольно давно. Черной была только труба, выпускающая густой темный дым, который длинным шлейфом висел в воздухе на протяжении нескольких миль. Пора было стрелять. Следующий [321] поворот цели будет, скорее всего, направо, и я останусь по левому борту от нее в весьма невыгодном положении. Поэтому я должен успеть выстрелить, прежде чем она пойдет на очередной виток зигзага. Подняв перископ, я увидел, что до угла атаки осталось всего пять градусов. Еще несколько секунд, и я отдал хриплым голосом приказ:

— Носовые аппараты — к бою!

При полном штиле я не мог держать перископ поднятым достаточно долго, чтобы нацелить каждую торпеду, но интервал между выстрелами был известен из таблиц, можно было засечь его по секундомеру.

Когда нос цели коснулся вертикальной линии в окулярах перископа, я негромко произнес:

— Первая пошла... Убрать перископ... Дальше по секундомеру... 80 футов... Приготовиться к бомбежке...

Мои люди хорошо знали свое дело. Торпеды пошли к цели, и «Шторм» начал проваливаться в глубину моря. Всякий раз, когда мы начинали погружаться ниже перископной глубины, у меня было огромное искушение остаться и увидеть результат атаки своими глазами. (Я ни разу не увидел, как взрываются мои торпеды.) Но дело в том, что торпеды оставляют в воде след, который может привести охотника к месту, где мы находились. Как только была выпущена четвертая торпеда, мы круто повернули налево и быстро опустились на 80 футов.

Примерно через две минуты после выхода первой торпеды мы услышали сильный взрыв, за ним второй и третий. Судя по звуку, это взорвались торпеды. А еще через минуту Макилмюррей подтвердил мою уверенность, сообщив: [322]

— Цель не слышу, сэр.

Я не сомневался, что сейчас нас начнут забрасывать глубинными бомбами. Мы снизили скорость и шли только на одном винте, опустились на 100 футов и стали ждать развития событий. Теперь только рулевые были чем-то заняты, остальные в напряжении гадали, как близко к нам находятся смертоносные цилиндры глубинных бомб, которые уже наверняка тонут в воде. Я не выдержал и тронул за плечо Макилмюррея:

— Ты что-нибудь слышишь?

— В данный момент ничего, сэр.

Я представил себе корабль-охотник, который наверху остановил машины и теперь настороженно прислушивается, шевеля ушами гидролокаторов.

— Слышу шум дизеля прямо за кормой, сэр.

— Пеленг меняется?

— Нет, сэр, пеленг постоянный.

Ровно в одиннадцать минут седьмого раздался первый взрыв. Вражеская атака началась. Сначала мы услышали три взрыва, но не слишком близко, затем еще четыре: эти были значительно ближе. Враг напал на наш след, но я не знал, действительно ли он нас обнаружил или просто удачно просчитал наши действия.

Прошло пять минут. Ничего не происходило. Макилмюррей слышал, как вражеский корабль движется за кормой — ищет нас. Еще через десять минут я понял, что он не сумел нас обнаружить и можно потихоньку уходить. Опасность нам больше не грозила.

Через полчаса, в течение которых мы ни разу не услышали нашего противника, я решил всплыть на перископную глубину и осмотреться, пока еще не совсем стемнело. Когда перископ [323] поднялся над поверхностью, я сразу заметил нашего преследователя, лежащего в дрейфе в 400 ярдах от нас на левом траверзе. У меня было такое чувство, словно я, спасаясь, долго бежал по длинному тоннелю, после чего обнаружил, что мой преследователь ждет меня с другого конца. Противник был слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности, поэтому, поспешно оглядевшись и не обнаружив в пределах видимости других кораблей, я приказал возвращаться на 100 футов. Но тут подал голос Макилмюррей:

— Слышу шум дизеля, быстро приближается, красный 100.

Я забеспокоился. Неужели мы обнаружили себя, всплыв на перископную глубину? Возможно, мы поднялись над слоем воды высокой плотности, который приглушал шум наших винтов, пока мы оставались на глубине. Но он наверняка не мог заметить перископ!

— Шум приближается, сэр, пеленг постоянный.

А вскоре его можно было услышать, не прибегая для этой цели к помощи специальных приборов. На нас надвигалось нечто, издающее ритмичный, пульсирующий звук, который нес с собой угрозу. Он с каждой секундой становился громче, увеличивался в объеме, заполнял собой все свободное пространство, звенел в ушах. Казалось, что на нас с бешеной скоростью несется локомотив — чух-чух-чух... Я почувствовал, как ледяные пальцы ужаса стиснули сердце. Враг точно знал, где мы находимся. Он намеревался пройти над нашими головами, и через мгновение со всех сторон начнут рваться глубинные бомбы, и одному Богу известно, чем это закончится. Я непроизвольно втянул голову в плечи, когда [324] звук достиг наивысшей громкости. Еще мгновение и...

И ничего не случилось. Судя по сообщениям Макилмюррея, противник ушел. По чистой случайности он выбрал именно этот момент и курс, чтобы покинуть район. Мне оставалось только поблагодарить Бога за то, что «Шторм» не всплыл на перископную глубину на минуту или две позже, тогда вражеский корабль вполне мог нас протаранить.

К восьми часам я наконец почувствовал себя в безопасности, и мы всплыли в непроглядно черную безлунную ночь. Линии горизонта не было видно, небо вдали плавно сливалось с морем, и было невозможно определить, где заканчивается одно и начинается другое. До запуска дизелей мы провели радарный поиск, и, ничего не обнаружив на экране, двинулись юго-западным курсом к Пуло-Пераку. Через полчаса мы увидели остров, представлявший теперь сгусток тьмы, но его появление дало нам возможность определить местоположение корабля. По завершении этой жизненно важной операции мы взяли курс на запад, чтобы обойти остров и проследовать в район патрулирования — к югу от Пинанга. Но далеко уйти мы не успели, поскольку получили приказ немедленно отправляться на позицию, расположенную в 80 милях к северо-востоку от острова Пуло-Вег, и атаковать японскую субмарину, которая должна была пройти там около девяти часов через день. Новый район располагался примерно в 125 милях к вест-норд-весту от точки нашего местонахождения, поэтому мы немедленно легли на новый курс.

* * *

Утром 20 июля в 04.47 мы погрузились в нужной точке. Во всяком случае, я рассчитывал, что дело обстоит именно так. Меня немного беспокоило, [325] что за время перехода мы ни разу не видели звезды, то есть весь путь шли по счислению. Когда при свете дня к югу от нас вдали показались голубые горы Суматры, я решил определиться по самым заметным вершинам — это не слишком точный метод, но приемлемый, особенно когда только он и доступен. Как я и предполагал, мы не сумели получить точный результат, но, судя по всему, мы находились примерно в 10 милях от указанной нам позиции. Это была достаточно серьезная ошибка, и у нас оставался всего час, чтобы ее исправить. Успеть в нужную точку вовремя мы могли только по поверхности, при этом подвергаясь риску, что враг заметит нас первым.

«07.57. Всплыли и последовали курсом на север, чтобы выйти в нужную точку.

09.05. Заметили дым, пеленг 100°. Нырнули. Вскоре после этого увидели боевую рубку субмарины. По непонятной причине она отчаянно дымила. Начали атаку. Не смогли определить наличие зигзага. Субмарина покачивалась на волнах, которые несколько раз обнажили ее легкий корпус. Проанализировав данные позже, мы установили, что вражеская субмарина все-таки двигалась зигзагом.

09.40. Выстрелили шесть торпед с расстояния около 2500 ярдов (хотя, по моим расчетам, в момент выстрела мы находились ближе). Во время стрельбы лодка стала значительно легче, и нос лодки «смотрел» вниз, поэтому пришлось принимать срочные меры по корректировке дифферента, чтобы «Шторм» не выбросило на поверхность. Через три минуты мы восстановили дифферент и увидели, что вражеская субмарина [326] изменила курс и даже не пересекла линию огня. Не могу сказать, заметили ли японцы: а) следы торпед в воде или б) турбулентность воды, созданную нашими усилиями не вылететь на поверхность. Через восемь минут четыре торпеды взорвались на дне моря. Взрывы заставили цель резко уйти влево и выполнить несколько резких зигзагов, выбросив в воздух столб черного дыма. Затем она скрылась в южном направлении. Судя по данным гидроакустиков, вскоре она снова возобновила движение на запад».

Даже не могу выразить, как я переживал свою неудачу. Ведь это была та самая подводная лодка, которая несколькими месяцами раньше потопила следующее без сопровождения британское торговое судно. Японцы подняли уцелевших моряков на палубу субмарины и изрубили их мечами. С тех пор за этой лодкой началась охота. И я упустил реальный шанс ее уничтожить. У меня было достаточно времени, атака развивалась спокойно, без лихорадочной спешки, часто сопровождающей атаку на субмарину. Меня заранее предупредили о появлении противника, причем не только о времени его появления, но даже о курсе и скорости. Он появился строго по расписанию, как курьерский поезд. Какой я командир-подводник, если при всех благоприятствующих обстоятельствах умудрился промахнуться! При всем желании я не мог найти себе оправдание.

В полдень мы всплыли на две минуты, чтобы измерить высоту солнца над уровнем моря, после чего до наступления темноты оставались под водой. Вечером мы всплыли и снова взяли курс на Пинанг, куда еще не добрались. У нас [327] осталось всего три торпеды, и я счел необходимым поставить об этом в известность Тринкомали. Поэтому я составил подробное донесение в штаб о двух проведенных атаках и результатах. Ответ поступил довольно быстро: приказывали возвращаться. Снова мы изменили курс и отправились на запад.

Нам всегда очень нравилось возвращаться на базу через Индийский океан. Потихоньку отпускало напряжение, в помещениях чаще слышались шутки, звучал смех. Весь переход мы шли только по поверхности, свежий воздух поступал в лодку днем и ночью. Команда могла выходить на мостик, чтобы подставить лица солнышку, почувствовать дуновение свежего морского бриза. Я тоже почти не покидал мостик, наблюдая, как ритмично поднимается на очередной волне нос лодки, а потом зарывается в воду. Волны ударялись в левый борт лодки, поднимая над носовой палубой облако мелких брызг. Поэтому после полудня, когда солнце занимало место прямо по нашему курсу, мы получали возможность любоваться собственной радугой. Летающие рыбки бесшумно скользили над поверхностью и с легким всплеском исчезали в воде. Они уступали дорогу многократно превосходящему их размерами «Шторму». Зеленовато-голубое море казалось подсвеченным таящимся в глубине огнем. Жизнь определенно была прекрасной.

Конечно, в такие дни можно было немного расслабиться, но я счел своим долгом предупредить экипаж о необходимости соблюдать осторожность. Именно этой теме я посвятил очередной выпуск «Доброго вечера»:

«Самая большая опасность, которой подвергается субмарина, возвращающаяся из боевого похода, это комплекс «мы почти дома». Не подлежит [328] сомнению факт, что большинство потопленных нашими кораблями немецких подводных лодок возвращалось к родным берегам. После напряжения, свойственного боевому походу, люди чувствуют естественную необходимость расслабиться и зачастую забывают, что враг может подстерегать где угодно. Искушение послабления вполне объяснимо, но может оказаться гибельным. Особенно это касается вахтенных офицеров и впередсмотрящих, которым нельзя допускать ослабления внимания. В Индийском океане, этой «ничейной» территории, движутся не только наши субмарины, но и подлодки противника. Поэтому опасность ротозейства очевидна. По-моему, очень глупо дать себя потопить по пути домой и только потому, что не хватает силы воли сохранить бдительность еще несколько дней».

Накануне прибытия в Тринкомали я выпустил сотый номер «Доброго вечера». По такому случаю я потребовал, чтобы в его подготовке приняло участие как можно больше народу. Результат превзошел все ожидания, и юбилейный номер вышел на двенадцати (!) листах. Причем больше половины материалов было в стихах. Самым плодовитым автором оказался трюмный машинист Рук. Мы уже давно заметили, что его писательская активность нагляднее всего проявлялась после атак или бомбежек; иными словами, его талант был прямо пропорционален количеству шумовых эффектов в походе.

Время в пути прошло незаметно, и в пять часов утра 25 июня мы встретились с траулером «Дева Мария», который проводил нас в гавань Тринкомали. [329]

Дальше