Катастрофа
Доковые испытания на «Посреднике» были успешно завершены, в их числе было выполнено погружение для проверки водонепроницаемости прочного корпуса. И вот из помещений убрали все, что свидетельствовало о строительных работах, установили новенькие койки, столы, рундуки, в кают-компании и столовой команды повесили новые занавески. В лодке остро пахло свежей краской: внутри она была окрашена в белый цвет, снаружи — в темно-серый.
Мервин Вингфилд был очень доволен новой командой, хотя старался это скрыть под маской невозмутимости и строгости. Старшим помощником был Питер Баннистер, раньше мне не доводилось с ним встречаться. Это был высокий и очень энергичный человек, обладавший чувством юмора, что делало его легким в общении. Штурман Тони Годден учился вместе со мной в форте Блокхауз. Я был очень рад, что мы попали на одну лодку, потому что он был очень милый и приятный человек. Во время пребывания в Чатеме мы часто проводили вместе время на берегу. [52]
В конце июля «Посредник» наконец вышел в реку Медуэй и взял курс на север к Клайду, где должны были пройти ходовые испытания, а также учебные маневры совместно с 3-й флотилией, базировавшейся в Дануне. После этого нам предстоял пробный выход в Северное море, а затем мы должны были отправиться в Средиземноморье.
На ночь мы остановились в Ширнессе, чтобы дождаться конвоя торговых судов, на следующий день уходившего с Темзы. Утром мы обнаружили сформированный конвой с эскортом из катеров и адмиралтейских траулеров и заняли свое место замыкающего.
Весь день мы двигались вдоль восточного побережья, в районе Олдебурга в небе появился немецкий бомбардировщик и начал атаковать головные суда конвоя. Я был в это время на вахте и, в соответствии с инструкциями, приказал погружаться.
Мы еще ни разу не ныряли в море на ходу. Обычно новая субмарина выполняет многочисленные учебные погружения при небольшой скорости, прежде чем приступить к погружениям на полной скорости. Нам пришлось выполнять наше первое погружение по сигналу ревуна, и оно прошло успешно! Это произошло благодаря чатемским кораблестроителям, капитану Вингфилду, который хорошо обучил своих офицеров, старшему помощнику Баннистеру, сумевшему добиться того, чтобы каждый член команды знал свои обязанности. В течение двух минут Баннистер выровнял лодку, и капитан смог сосредоточиться на наблюдении. Для нас было очень важно не оставаться под водой дольше, чем необходимо, потому что конвой мог уйти далеко вперед. Через пять минут «хейнкель» исчез, мы всплыли на поверхность и увеличили скорость, чтобы догнать конвой, который не пострадал от атаки. [53]
Мы были очень довольны и по-мальчишески гордились лодкой, которая вела себя безукоризненно и не подвела в ответственный момент. Однако к ночи обнаружились неполадки в одном из дизелей, и его пришлось остановить. Сначала это не влияло на нашу скорость, поскольку наша силовая установка была дизель-электрической, и мы занимали свое место в конвойном ордере. К вечеру выяснилось, что механики не могут устранить поломку и запустить двигатель. Один дизель производил недостаточно энергии, чтобы вращать оба винта и компенсировать потерю мощности батарей, поэтому нам пришлось снизить скорость. Мы доложили о случившемся коммодору конвоя. Был выделен специальный катер, который должен был нас сопровождать. Нам было приказано принять все меры, чтобы присоединиться к конвою как можно быстрее.
Из радиосообщений мы знали, что в двадцати милях к северу находится еще один конвой, двигающийся нам навстречу к огражденному буями судоходному каналу. Около полуночи два конвоя должны были встретиться.
В соответствии с действующими международными правилами в узких местах суда должны придерживаться правой стороны и расходиться левыми бортами. Позже было установлено, что, когда конвои встретились, мы находились в нескольких милях позади, а они разошлись правыми бортами. Поэтому, когда вахтенный офицер Тони Годден сообщил, что встречный конвой приближается, капитан Вингфилд, поднявшись на мостик, с удивлением обнаружил, что он находится не слева по курсу, как ожидалось, а прямо перед нами, причем некоторые суда даже оказались с правой стороны. Ночь была тихой и очень темной, но видимость была вполне удовлетворительной, [54] так что судовые огни можно было бы разглядеть с достаточно большого расстояния. Но было хорошо известно, что в этих местах частенько появляются вражеские подлодки, поэтому суда шли без огней. Сопровождающий нас катер потерялся, мы остались одни и были почти невидимы для проходящих судов, даже если они находились на небольшом расстоянии.
В нормальной ситуации мы поступили бы просто: изменили курс и резко ушли вправо. Но справа к нам приближались идущие встречным курсом торговые суда, и вероятность того, что мы не успеем с ними разминуться, была весьма велика. Вингфилд изменил курс, и мы отвернули на несколько градусов влево. Первые шесть судов конвоя благополучно прошли мимо нас примерно в двухстах ярдах справа по борту. Тогда мы не знали, что наш конвой, находившийся в нескольких милях впереди, выполнил такой же маневр.
Неожиданно перед нами появился темный силуэт, отделившийся от ближайшей колонны конвоя. Ни на минуту не опускавший бинокль Вингфилд увидел, что это траулер, являвшийся, скорее всего, частью эскорта, а мы находимся у него на курсе. В следующую секунду капитан осознал, что траулер совсем рядом и, судя по всему, впередсмотрящие на нем не видят лодку. Ему пришлось очень быстро решать, что делать, поскольку траулер должен был пройти в опасной близости. В соответствии с действующими правилами мы были обязаны уступить дорогу. Эти же правила предписывали Вингфилду отвернуть вправо, но всего лишь в двухстах ярдах справа от нас тянулась бесконечная колонна торговых судов встречного конвоя, представляя для нас непреодолимый барьер. Авторы правил предупреждения столкновения судов в море как-то не предусмотрели возможности [55] передвижения судов ночью без огней. Вингфилд наконец принял решение и приказал:
— Клади руль налево!
Но едва мы начали поворот, на траулере нас заметили. Увидев перед собой в воде нечто большое, низкое и темное, капитан траулера, очевидно, инстинктивно повернул направо. В результате столкновение стало неизбежным. Последнее, что успел крикнуть в переговорное устройство Вингфилд, был приказ «Полный назад!», но, прежде чем он был выполнен, форштевень траулера врезался в правый борт нашей лодки. Раздался страшный удар, сопровождаемый отвратительным треском сминаемого металла. На несколько секунд два корабля словно сцепились в смертельном объятии. Едва устоявший на ногах Вингфилд в отчаянии стукнул кулаком по нависшему над ним борту траулера и заорал:
— Ублюдок! Ты потопил британскую подлодку!
Потом траулер отпрянул назад, и Вингфилд почувствовал, что палуба уходит из-под ног. Прошло едва ли больше тридцати секунд, и капитан, Тони Годден и два впередсмотрящих уже барахтались в воде. Сначала все четверо старались держаться вместе. Первыми сдались один за другим впередсмотрящие; через какое-то время Тони Годден сказал, что никак не может избавиться от высоких сапог, которые тянут его ко дну. Капитан, сколько мог, помогал ему держаться на плаву, но его силы были не безграничны. Когда появилась спасательная шлюпка с траулера, матросы обнаружили на воде только капитана Вингфилда, который был без сознания. Его подняли на борт. Не надо обладать слишком развитым воображением, чтобы представить, какие он испытал чувства, когда очнулся и понял, что, скорее всего, остался в живых один из всего экипажа. [56]
Когда капитан, получив сообщение Тони о приближающемся конвое, поднялся на мостик, Питер Баннистер и я сидели в кают-компании за столом и расшифровывали переданное нам радистом сообщение.
Кают-компанию отделяла от поста управления тонкая стальная перегородка, а от прохода — обычная занавеска. В море занавески никогда не задергивали, поэтому мы отлично слышали, как рулевой повторяет команды, полученные с мостика от капитана.
Услышав приказ «Клади руль налево!», мы вскочили и с тревогой взглянули друг на друга. Выбежав в проход, Питер сразу же приказал закрыть водонепроницаемые двери. Почти тут же мы услышали из переговорного устройства последнюю команду капитана, и, прежде чем ее успел повторить рулевой, раздался удар, который пришелся в носовой части лодки по отсеку резервных торпед. Он сопровождался бело-голубой вспышкой и глухим звуком взрыва. Лодка резко завалилась на левый борт и, помедлив несколько секунд, начала тонуть. Мы хорошо понимали, что, если здесь большие глубины, то скоро корпус лодки будет раздавлен многотонными массами воды, как яичная скорлупа. Свет погас, мимо нас бежали люди из соседнего отсека.
— Закрой дверь! — заорал мне Питер.
Хотя моя рука лежала на двери, я не сразу подчинился, пропуская людей. Разве можно было отказать им в шансе на спасение? Тем более, что дверь в поврежденный отсек оказалась закрытой. То ли ее захлопнуло взрывом, то ли кто-то из моряков пожертвовал жизнью и закрыл ее изнутри, правду мы так никогда и не узнали.
— Да закрой же ты эту чертову дверь! — взревел Питер. [57]
К этому времени люди из соседнего отсека уже прошли, и я с трудом, поскольку лодка получила большой крен, закрыл дверь.
Затем я поспешил по сильно накренившейся палубе в пост управления. Лодка получила дифферент и теперь опускалась на дно под углом примерно десять градусов. Вода, казалось, поступала отовсюду. Питер пытался закрыть клапан вентиляции батарей, одновременно стараясь выяснить, откуда поступает вода, и отчетливо понимая, что, если вода попадет на батареи под палубой, помещения лодки заполнятся едким газом и все будет кончено. Я ринулся ему на помощь, обрадовавшись, что могу сделать что-то полезное, но все уже было сделано. Мы огляделись по сторонам, стараясь разглядеть возможную брешь в нашей обороне. Мой мозг, казалось, был парализован страхом. Мне представлялось, что в результате удара корпус лодки разворочен по всей длине, и было удивительно, что сверху не льется вода. Очевидно, верхний люк при ударе захлопнулся.
В темноте я слышал голос Питера, требовавший, чтобы наладили освещение. Все были заняты поисками фонарей. Я вспомнил, что у меня тоже где-то был фонарик, и пошел по мокрой и покатой палубе, по пути стараясь сообразить, где он лежит. В проходе воды было уже по колено. Я с трудом пробрался в кают-компанию. Там все было залито водой. Ледяные струи текли откуда-то сверху, превращая в тряпки новые красивые занавески, ломая мебель. К сожалению, тогда мне не хватало знаний, и я даже примерно не представлял, откуда этот водопад, а значит, ничего не мог предпринять. И только когда все кончилось, я понял, что вода поступала через вентиляционную шахту, которая оказалась затопленной из-за повреждения отсека резервных торпед. Я мог просто протянуть руку к [58] вентилю, расположенному на переборке над местом капитана, и закрыть его, тем самым перекрыв водопад. Но катастрофа привела меня в состояние ступора, и я был неспособен ясно мыслить и принимать конструктивные решения.
Я отыскал фонарик и вернулся в пост управления, освещая себе дорогу. По дороге мне стало очень интересно узнать, на какой глубине мы находимся. Я направил луч фонарика на глубиномеры и с удивлением обнаружил, что оба показывают чуть больше 60 футов. Это означало, что мы находимся на мелководье. Скорее всего, лодка уткнулась носом в дно на глубине 80 футов. Я спросил у Питера, не сможем ли мы продуть все танки и всплыть. Это представлялось маловероятным, поскольку в момент столкновения мы находились на. поверхности, то есть имели максимальную плавучесть. Если лодка так быстро пошла ко дну, то это означало, что в носовые отсеки попало слишком большое количество воды. Было ясно, что в прочном корпусе имеется внушительная пробоина, и отсек был затоплен в течение нескольких секунд. Мы никогда не сумеем поднять лодку, «под завязку» наполненную водой, на поверхность. Правда, Питер решил, что попытка в любом случае не принесет вреда. Поэтому он открыл один за другим клапаны, регулирующие подачу в танки сжатого воздуха. Мы продули пять балластных танков и два главных внутренних, но это не дало эффекта. Стрелки глубиномеров даже не дрогнули.
Вода продолжала поступать во внутренние помещения, издавая при этом ужасные звуки. Ее уровень постепенно поднимался. Вскоре вода добралась до электрических проводов, расположенных по правому борту, и темнота начала освещаться [59] яркими вспышками. Я подумал, что так мы все очень скоро погибнем от удара электрического тока.
В помещениях постоянно сновали человеческие фигуры, но в полутьме было невозможно разобрать, кто есть кто. Паники не было, но, по-моему, люди находились, как и я, в ступоре. Я заметил, что какой-то человек пытается открыть дверь в водонепроницаемой переборке, которую я незадолго до этого закрыл.
— Там мой друг, — тупо твердил он, — там остался мой друг.
— Ты ему не поможешь, — сказал я, — носовые отсеки затоплены, там никто не выжил.
Парень отошел, всхлипывая.
Почему-то нам казалось очень важным найти как можно больше фонарей. Я знал, что в кают-компании наверняка есть еще несколько штук, поэтому решил совершить еще одну вылазку. Там уже было по пояс воды. Дрожа от холода и страха, я рылся во всех еще доступных шкафах и рундуках в поисках фонарей. Попадавшиеся под руку личные вещи — белье, бритвы, трубки, фотографии — я безжалостно отбрасывал в сторону. К сожалению, после долгих поисков мне удалось найти только один сухой и работающий фонарь, который я гордо понес в пост управления, подняв его высоко над водой. Когда я вернулся в пост, там никого не было.
Дверь в машинное отделение была закрыта. Неужели я был в кают-компании слишком долго и все выбрались через спасательный люк в машинном отделении, не заметив, что меня нет? Даже если люди еще не покинули субмарину, они вполне могли начать затопление отсека, чтобы подготовиться к выходу из лодки. А если затопление продолжается достаточно долго, открыть [60] эту дверь будет уже невозможно. Я прислушался, но не услышал ничего, кроме монотонного звука текущей воды. В этот жуткий момент я был очень близок к панике.
Но я мог, по крайней мере, попытаться дать знать о себе, а это значило, что надо постучать чем-нибудь тяжелым в дверь. Оглянувшись, я заметил разводной ключ, схватил его и с максимально возможной в моем положении скоростью устремился к закрытой двери. И в этот момент я услышал совсем рядом голос:
— Боже правый, кто там?
Я взглянул вверх и понял, что стою под боевой рубкой, а из люка выглядывает Питер. Судя по доносившимся оттуда звукам, с ним было еще несколько человек.
— Откуда ты явился? — воскликнул он.
— А куда все подевались? — спросил я. — У вас там найдется для меня местечко?
— Втиснем как-нибудь. Остальные попытаются выбраться через машинное отделение.
Я мигом взлетел по трапу и протиснулся в люк, страшно довольный, что теперь не один. Нас было четверо. На верхних ступеньках трапа висел Питер, упираясь головой в верхний люк, чуть ниже примостился один из механиков, еще ниже — я и электрик. Электрику было очень плохо, его все время рвало, бедняга почти не мог стоять. В центре верхнего люка имелось небольшое отверстие, круглое окошко, закрытое толстым стеклом, рассчитанным на высокое давление воды. Питер сказал, что видит сквозь него пятно света и считает, что какой-то из надводных кораблей освещает поверхность прожектором. Это воодушевило нас. Может быть, нам удастся выплыть на поверхность! Мы знали, что глубиномеры в посту управления показывали 60 футов, верхний люк боевой рубки [61] расположен примерно на 15 футов выше ватерлинии (уровень отсчета для глубиномеров), значит, нас отделяет от спасения около 45 футов — высота восьми человек, стоящих друг у друга на головах. Ерунда!
Питер приказал закрыть крышку нижнего люка, что я не замедлил сделать, и мы начали обсуждать план действий. Одна из очевидных опасностей заключалась в том, что по пути наверх мы могли разбить головы о поперечину между стойками перископов, но вероятность этого сочли небольшой из-за сильного крена на правый борт. Мы надеялись (как оказалось, напрасно), что нам поможет подняться на поверхность пузырь воздуха, который появится из боевой рубки, когда мы откроем люк. Собственно говоря, задача была несложной. Питер откроет люк, а когда вода начнет поступать в рубку, каждый из нас наберет в легкие побольше воздуха и поплывет вверх с максимально возможной скоростью. Мы были вполне спокойны, за исключением несчастного электрика, который с каждой минутой чувствовал себя все хуже.
Не помню, сколько времени мы потратили на обсуждения, но потом Питер сказал:
— Теперь осталось выяснить, сумеем ли мы открыть люк. Давление воды на этой глубине немалое.
Он изо всех сил толкнул крышку люка, но она осталась неподвижной. Следовало каким-то образом увеличить давление в башне.
Мне пришло в голову, что, пока мы разговариваем, внизу, в посту управления, давление увеличивается из-за постоянного поступления туда забортной воды. Я приподнял нижний люк, и воздух со свистом рванулся в башню. Через несколько минут я почувствовал резкий неприятный запах. Возможно, это был запах страха, однако [62] я тут же решил, что забортная вода все-таки добралась до батарей.
— Ох! — воскликнул я. — По-моему, я чувствую запах хлора.
— Ладно, — быстро отреагировал Питер, — тогда закрывай свою крышку, я попробую сделать еще одну попытку.
На этот раз ему удалось слегка приподнять крышку. Через образовавшуюся щель внутрь просочился тоненький ручеек.
— Порядок, парни, — сказал Питер, — но не будем торопиться. Скажете, когда будете готовы.
Я сказал, что нужно выбираться как можно скорее, прежде чем мы окончательно ослабеем, вдыхая отравленный воздух. Никто не возражал. Мы разделись, оставив на себе только нижнее белье и носки.
— Готовы? — спросил Питер.
— Готовы! — дружно ответили мы.
Бедный электрик, по-моему, находился в таком состоянии, что хотел только одного — умереть.
— Тогда приготовиться, — жизнерадостно провозгласил Питер, — пошли! — И он распахнул крышку люка.
Я сделал глубокий вдох, и в ту же минуту на нас обрушились потоки воды. Вокруг все стало черным-черно, в ушах стоял грохот, но надо было бороться за жизнь. Я принялся шустро карабкаться вверх по лестнице, но вскоре уперся головой во что-то мягкое. Оказалось, что это был зад застрявшего в люке матроса. С отчаянием человека, которому уже нечего терять, я пытался вытолкнуть его из люка. Он несколько раз дернулся и стукнул меня пяткой по лицу. Я еще раз изо всех сил подтолкнул его, и мы оба вывалились из люка. Я быстро поплыл вверх. Расстояние казалось совершенно непреодолимым. В тот момент, когда я понял, [63] что мои легкие больше не выдержат и взорвутся, неожиданно выяснилось, что моя голова уже высунулась из воды, и я вполне могу дышать. Я долго кашлял, чихал и плевался, но с наслаждением вдыхал сладкий морской воздух, упивался видом звезд и темного ночного неба.
Море было спокойным, поверхность воды слегка рябила от легкой зыби. Присмотревшись, я увидел двух человек, плавающих неподалеку, и окликнул их. Это был Питер и матрос, которого я вытолкнул из лодки; оба в добром здравии. Несчастного электрика нигде не было видно. Мы заметили силуэты судов вокруг нас и начали кричать, стараясь привлечь к себе внимание. Некоторые из них освещали темную поверхность воды прожекторами. Мне показалось, что одно судно находится ближе к нам, чем остальные.
— Давайте поплывем к нему, — предложил я и немедленно претворил свое намерение в жизнь.
Почему-то я не сомневался, что мои товарищи последуют за мной. Несколько минут я плыл, после чего обнаружил, что за мной никого нет. Я слышал в отдалении голоса моих товарищей, но не видел их. Судно, к которому я направлялся, оказалось значительно дальше, чем мне показалось вначале. Я не слишком хороший пловец, поэтому довольно скоро я перевернулся на спину, так плыть было значительно легче, и принялся звать на помощь. Иногда меня захлестывала волна, поэтому я изрядно наглотался воды. Я плыл довольно долго, но судно почему-то не приближалось. Неужели мне суждено погибнуть, когда спасение совсем близко? Я чувствовал, что силы быстро покидают меня. Неожиданно я услышал голоса совсем близко, и прямо мне в глаза ударил луч прожектора. Повертев головой, я увидел подошедший катер, с борта которого свисала сеть. Я даже [64] разглядел снующих по палубе людей. Тут же рядом со мной в воду шлепнулся конец каната, я вцепился в него мертвой хваткой и очень скоро оказался на борту. Я находился в полном изнеможении и почти не мог говорить, только тяжело и шумно дышал. Меня завернули в одеяло и повели вниз. Обретя способность к членораздельной речи, я первым делом сказал, что несколько человек еще плавают в воде, а кроме того, люди остались в лодке. Очевидно, что-то мешает им выбраться через машинное отделение.
В каюте мне помогли раздеться и уложили на койку, где я остался, дрожа от запоздалого шока. Через полчаса мае сообщили, что из лодки начали выбираться люди. Больше я не мог оставаться в неведении и, завернувшись в одеяло, потащился на палубу. Люди выныривали на поверхность через равные промежутки времени, все покрытые черной нефтью, которая покрыла поверхность воды после затопления машинного отделения. При них были спасательные аппараты Дэвиса и кислородные баллоны. Они были чрезвычайно возбуждены, вернувшись к жизни, когда многие уже потеряли на это надежду. Все были преисполнены признательности стармеху и торпедному офицеру, которые организовали выход людей из лодки. Спасательных аппаратов хватило на всех, кроме двух человек. Два матроса добровольно вызвались выходить из лодки без них: они должны были держаться за ноги одного из обладателей спасательных аппаратов. Один из смельчаков утонул. После переклички выяснилось, что в команде машинного отделения, насчитывавшей двадцать человек, была еще одна жертва — гражданский инженер с чатемской верфи, который оказался на лодке в качестве пассажира, — ему срочно было необходимо [65] попасть на север. Человеку выдали спасательный аппарат и объяснили, как им пользоваться. Однако катастрофа произвела на него такое впечатление, что он потерял контроль над собой и хотя сумел выбраться из лодки, но так и не добрался до поверхности. Но в целом операция по спасению людей из машинного сплетения была проведена на высшем уровне.
Значительно позже я узнал,что в самый разгар спасательной операции старший механик решил убедиться, что в лодке никого не осталось. Он лично обошел все доступные незатопленные помещения, внимательно осмотрел закоулки машинного отделения, после чего продолжил наблюдение за выходом людей из лодки. Сам он покинул затопленную субмарину последним. Позже за эту операцию старший механик Киллен был награжден медалью.
Только когда мой катер пришвартовался в Ярмуте, выяснилось, что среди спасенных нет Питера Баннистера. Мне сказали, что нескольких человек подобрал другой корабль, и я успокоился, решив, что Питер и матрос, который все время был с ним, находятся именно там. Позже оказалось, что того матроса действительно подобрали, он рассказал, что долго плыл вместе с Питером, а когда их вытаскивали из воды, не сомневался, что Питер рядом. Но в последний момент он куда-то исчез, и долгие поиски ни к чему не привели. Известие о гибели Питера меня потрясло. Он был превосходным пловцом и, когда мы плавали рядом, казался полным сил. Он преодолел так много трудностей и погиб в самом конце, когда спасение было совсем близко!
В Ярмут мы прибыли в середине дня. На причале нас встретил лейтенант-коммандер Браун, который прилетел из штаба подводного флота [66] в Лондоне, чтобы на месте выяснить детали происшествия. Оставшуюся часть дня мы отвечали на бесконечные вопросы и в промежутках наслаждались гостеприимством служащих военно-морской базы.
Вечером я вышел немного погулять. Моросил дождь, и в другое время я счел бы погоду совершенно неподходящей для прогулки. Но сейчас мягкий шорох дождевых капель, падающих на траву, казался мне сладкой и грустной музыкой. Жизнь казалась мне восхитительно прекрасной, и я поклялся впредь ценить ее во всех проявлениях и никогда не высказывать недовольства. Так мне довелось впервые почувствовать, какая это радость — быть живым.
В то же время я понимал, что в экстремальных обстоятельствах действовал совсем не так, как должен был вести себя настоящий офицер-подводник. Я снова и снова перебирал в памяти все события, последовавшие за столкновением, прикидывал, что должен был сделать. Меня терзали две мысли. Первая — как мне не хватило ума сообразить, что вода в пост управления поступает через вентиляционную систему. Вторая — я должен был перейти в машинное отделение вместе с остальными.
Следовало подумать и о будущем. Сначала я решил, что никогда в жизни близко не подойду к субмарине. Но со временем понял, что если напишу рапорт об уходе из подводного флота, то признаю свое полное поражение и больше не смогу себя уважать. Поэтому я решил остаться, если, конечно, мне позволят. Вспомнив о том, что лошадь, которая тебя сбросила, следует тут же оседлать снова, я принял решение попросить направить меня в боевой поход как можно быстрее.
В таком настроении меня застал Вингфилд. Он пришел ко мне незадолго до полуночи, поскольку [67] до последней минуты оставался на месте столкновения. Мне показалось, что он постарел на десять лет, — таким хмурым и изможденным он выглядел. Он рассказал о гибели Тони Годдена и спросил о Питере. Я поведал ему все, что знал. Капитан сказал, что мы потеряли половину команды, — общее число погибших составляет двадцать два человека, из них два офицера.
На следующий день мы ответили еще на ряд вопросов, после чего получили двухнедельный отпуск, в середине которого нас вызвали в следственную комиссию в Чатеме. (Адмиралтейство не было склонно возложить вину за столкновение на Вингфилда. Очень скоро он получил под командование новую лодку и оставался командиром действующих субмарин до конца 1944 года, заработав орден «За боевые заслуги» и два креста «За выдающиеся заслуги».) А я после окончания отпуска явился на «Дельфин» в Госпорте и, в ответ на мою просьбу вернуться на море, получил приказ сменить Фредди Шервуда в должности торпедного офицера субмарины «Морской лев», базировавшейся в форте Блокхауз и действовавшей у побережья Франции. Ее командиром был небезызвестный бородач Бен Бриан.