Предисловие

Эта книга написана очень молодым человеком — молодым офицером. Я написал ее, потому что уверен: моя история стоит того, чтобы ее рассказать. Став гардемарином Королевского военно-морского добровольческого резерва, я был назначен на новую строящуюся канонерскую лодку. Я не разлучался с канонеркой до самого конца войны, последовательно занимая должности штурмана, старшего помощника и, наконец, командира. Деяния 658-й считались выдающимися даже в Средиземноморских Береговых силах, где собрались далеко не бездельники.

Я пришел на 658-ю, когда мне было 19 лет. В начале войны я еще учился в школе и, как и все мои сверстники, лишился возможности перейти из детства во взрослую жизнь в мирное время. Большинство солдат, пришедших на ту войну, имели за спиной тот или иной опыт. Нам же приходилось набираться жизненного опыта на войне.

Глядя на события сквозь призму десяти прошедших лет, не так легко увидеть их в истинном свете. В то время мы вовсе не рвались в бой, не радовались возможности повоевать, не считали войну романтичной, и даже нельзя сказать, что ненавидели своих противников. Тогда все было намного проще. Наша страна вступила в войну, а значит, ее необходимо выиграть. Принять в ней посильное участие было нашим долгом. Большинство из того, что нам приходилось делать, было неприятным и пугающим, поскольку несло с собой разрушения, а значит, не давало истинного удовлетворения. Но мы были молоды, и понимание необходимости принять брошенный вызов заслоняло от нас горькие стороны войны.

Созидание нам сопутствовало лишь в одном. У войны есть только одно достоинство: ничто лучше не сплачивает людей, не воспитывает дух истинного товарищества. Этот дух никогда не покидал канонерскую лодку номер 658, да и вообще был вполне обычным на малых кораблях Береговых сил как на Средиземноморье, так и на других театрах военных действий.

Глава 1.

«Вы назначены…»

Я присоединился к группе гардемаринов, оживленно беседующих у двери каюты командира. Мы находились на борту корабля «Сент-Кристофер» — учебной базе флота прибрежного плавания в форте Уильям — уже ровно пять недель и накануне завершили как теоретический, так и практический курс обучения. Теперь мы ожидали назначений.

Конечно, в какой-то степени они будут зависеть от результатов экзаменов и практических тестов, но все мы понимали, что основным критерием будет не это. Нас пошлют туда, где мы больше всего нужны.

Один младший лейтенант предложил пари на наши назначения. Желающих нашлось немного. Он был слишком хорошо информирован, чтобы его предложение показалось привлекательным.

— Предлагаю десять к одному на моторные катера, парни. На малые лодки ставка такая же, а на дог-боты шесть против четырех.

Наши тренировки проходили только на моторных катерах, но мы могли получить назначения также на быстроходные малые торпедные катеpa и канонерки или же на новые катера класса D. Новости, которых мы с нетерпением ожидали, должны были определить всю нашу будущую жизнь и даже ее продолжительность.

Двумя неделями ранее один из наших гардемаринов был направлен во флотилию канонерских лодок восточного побережья и убит в первом же боевом походе. Такие мысли отнюдь не добавляли приятности беседе, поэтому мы вздохнули с облегчением, когда дверь каюты наконец открылась и секретарь капитана пригласил нас войти.

Наш командир коммандер Уэлмен стоял рядом со столом.

— Доброе утро, джентльмены.

Он был ветераном кораблей прибрежного плавания и всю Первую мировую войну ходил на моторных катерах, предшественниках современных торпедных катеров. Годы испытаний наложили неизгладимую печать на его лицо. Оно было покрыто глубокими морщинами, хотя черты остались четкими, даже резкими, а седые «адмиральские бакенбарды» на щеках довершали внешность настоящего морского волка. Орденские колодки на левой стороне груди, где выделялись ордена «За выдающиеся заслуги» и «Крест за выдающиеся заслуги», были завоеваны в двух страшных войнах.

— Сейчас я зачитаю вам список назначений, — резко начал он, — и надеюсь, вам не надо напоминать о необходимости никогда не забывать о безопасности. К месту службы вы отправитесь завтра утром. Я желаю всем удачи и хорошей охоты на новых кораблях.

Он принялся зачитывать список (по алфавиту), неумолимо приближаясь к букве «Р». Я не обращал особого внимания на детали, лишь машинально отмечая тип катеров, которые упоминались в списке. Когда дело дошло до меня, голос капитана зазвучал громче и торжественнее (по крайней мере мне так показалось):

— Гардемарин Л. К. Эдвардс: канонерка номер 658, находящаяся в постройке в Бриксхеме. О прибытии доложите капитану (М){1} Бриксхема.

У меня отчаянно заколотилось сердце. Я получил дог-бот! Такое назначение считалось завидным. Если я правильно запомнил, до меня в списке на дог-бот был назначен только один человек. Интересно, мы попадем в одну флотилию?

В каюту капитана мы входили в напряженном молчании, зато, покидая ее, старались перекричать друг друга. Я стал высматривать в толпе своих закадычных друзей — Деррика Брауна и Гордона Сертиса. Мы поспешно сравнили листки с назначениями, выданные нам секретарем. Чудо свершилось! Хотя их лордства наверняка не знали о нашей дружбе, на листках было написано: канонерские лодки номер 658, 662 и 663. Они наверняка должны быть в одной флотилии. К тому же, кроме этих трех, дог-ботов в списке больше не было. Событие, которого мы ждали с таким страхом, свершилось и дало результаты, на которые мы даже не смели надеяться.

На следующее утро ровно в 10 часов утра началось наше долгое и утомительное железнодорожное путешествие на юг в Глазго и Лондон. После завтрака в Юстоне мы разделились — нам предстояло добираться до разных портов. Деррик ехал в Литлхемптон, Гордон — в Брайтлингси, а я — в Бриксхем.

Я устроился в непривычной роскоши купе первого класса и достал тетрадь, где на занятиях описывал разные типы кораблей. Следовало поискать какие-нибудь детали, касающиеся дог-ботов. Мне никогда не приходилось их видеть, поэтому я не имел ни малейшего представления ни как они устроены, ни даже как выглядят. В наших учебниках не было ни одной фотографии. Записи, сделанные мною на лекции, раньше представляли только академический интерес. Теперь такие знания были жизненно важными.

«Длина 115 футов, ширина по миделю 21 фут 6 дюймов, дымовой трубы нет — выпускные трубы по бокам, острые скулы. Одна 40-мм автоматическая пушка „пом-пом“, две двойные 0,5-дюймовые башни, два двойных 0,303-дюймовых пулемета на мостике, один двойной 20-мм эрликон, одна 57-мм пушка. Четыре двигателя Паккарда с наддувом, вместимость топливных танков — 5000 галлонов 100-октанового бензина. Максимальная скорость — более 30 узлов при 2400 оборотах».

Я взглянул на унылый зимний пейзаж за окном и попытался представить свой новый корабль. 658-я должна быть довольно мощной лодкой. Она больше и лучше вооружена, чем сегодняшние канонерки, но имеет меньше скорость.

В Бриксхем я прибыл поздно вечером и взял такси, чтобы побыстрее добраться до офиса капитана (М). Выгрузив багаж, я постучал в дверь с табличкой «Справки». Оттуда выглянула симпатичная женщина — старший лейтенант женской вспомогательной службы.

— Добрый вечер, — улыбнулась она, — чем могу вам помочь?

— Я назначен, — пробормотал я, чувствуя себя зеленым юнцом, — на канонерку номер 658. Мне сказали о прибытии доложить капитану (М).

— Понятно, — снова улыбнулась женщина. — Входите и погрейтесь немножко. О вашем назначении нам пока не сообщили. Мне очень жаль, но боюсь, что ваш командир и старший помощник уехали на тренировочную базу в Веймуте. — Она внимательно посмотрела на мои нашивки. — Скажите, а сколько вам лет? Вы у нас самый молодой — моложе пока не было никого. Похоже, скоро на наши корабли начнут присылать грудных младенцев.

Я покраснел и проигнорировал вопрос.

— Что же мне теперь делать? Ждать здесь или ехать за ними в Веймут?

— Думаю, вам лучше поехать в Веймут, — деловито сказала она. — Они уехали только три дня назад, а 658-я будет готова через две, а то и через три недели. Она стоит там. — И женщина махнула рукой в сторону окна.

Сделав несколько шагов по комнате, я обнаружил, что из окна открывается панорама гавани. Там, в окружении разнокалиберных рыболовных судов, стоял бесформенный серый корпус, который выглядел настолько неприглядно, что я спешно начал осматривать бухту в поисках более элегантного корабля, искренне надеясь, что ошибся.

— Не слишком красиво, не правда ли? — усмехнулась наблюдавшая за мной старший лейтенант. — Но она станет симпатичнее, когда поставят мачту и все покрасят. Мы уже выпустили отсюда несколько дог-ботов — верфь расположена немного дальше — Дж. У. & А. Апхем. Это хорошая верфь, и они построят вам отличный корабль.

— А можно я осмотрю ее поближе?

— Конечно. Здесь внизу у лестницы вы найдете шлюпку.

Я обнаружил шлюпку и начал грести, только очень неуклюже. Гребле нас не учили. Вскарабкавшись по веревочному трапу и перевалившись через планшир, я перевел дух. «Пусть 658-ю еще не сдали, она все равно заслуживает уважения с моей стороны. Возможно, мне это зачтется в будущем».

На борту не было ни души, и очень скоро я завершил осмотр. Плотники и маляры завершали внутреннюю отделку. Помещения были маленькими, но очень аккуратными и хорошо спланированными. Будущая кают-компания была миниатюрной, но здесь все было настолько продумано, что два офицера вполне могли не мешать друг другу. Командир имел отдельную каюту, правда размером с большую кладовку, но в ней помещалась кровать, стол, комод и шкаф. Роскошь! Машинное отделение предстало передо мной хитросплетением труб и проводов, и я поспешил его покинуть, искренне надеясь, что когда-нибудь смогу в них разобраться.

На обратном пути к причалу я решил немного передохнуть и несколько минут сидел, покачиваясь в шлюпке и разглядывая унылое судно. Я был в смятении — меня переполняли сомнения, надежды, гордость — довольно странная смесь чувств. Что мне принесет будущее? Суровое Северное море? Теплое Средиземноморье? Тихий океан? Славную дорогу побед? Или какую-нибудь чудовищную ошибку и вечный позор?

Вопросов было множество, а ответы на них могло дать только время.

Глава 2.

Нельзя терять время

На следующий день, сидя в поезде, идущем в Веймут, я вспоминал о наблюдении, которым поделилась со мной искушенная девица — офицер женской вспомогательной службы, выдавая мне проездные документы.

— Между прочим, — сообщила она, — вашего командира зовут Бёрке — Корнелиус Бёрке, а его старший помощник носит фамилию Пикард. Они оба лейтенанты и оба приехали из Канады. Бёрке довольно крут — настоящий выходец с дикого и необузданного Запада. Надеюсь, он не съест вас вместе с потрохами. В общем, желаю удачи. Пока!

После такого напутствия мне совсем не трудно было представить своих будущих командиров этакими жестокими дикарями, которые превратят мою жизнь в ад. У меня мелькнуло подозрение, что у нее вошло в привычку подшучивать над молодыми офицерами, впервые пришедшими на корабль, но я его отбросил. Признаюсь, я легко попадаю впросак, особенно если отношусь к вопросу с полной серьезностью.

Приехав в Веймут, я снял комнату в отеле, оставил там вещи и отправился на базу в поисках лейтенантов Бёрке и Пикарда. Мне потребовалось некоторое время, но я все-таки отыскал их изучающими в мастерской артиллеристов разобранный «пом-пом». Перед ними лежало раскрытое руководство по эксплуатации, которое они сосредоточенно листали перепачканными в масле руками. Я сразу понял: это они. Очень уж точно описала мне их девушка в Бриксхеме. Парни действительно выглядели крутыми ребятами — дикими и необузданными. Я отдал честь и представился. Командир широко улыбнулся и подал мне руку — очень волосатую и не менее грязную. Его рукопожатие было твердым и надежным.

— Что ж, мы рады вас видеть, штурман. Это Герб Пикард, старший помощник. Он из Виннипега. А я Бёрке из Ванкувера.

Пикард тоже улыбнулся и пожал мне руку, и я сразу понял, что все будет хорошо. В этих канадских парнях было самое главное — сила, искренность и дружелюбие. Командир вытер руки обрывком промасленной тряпки и предложил пойти выпить.

— Я считаю, Пик, — сказал он, — что с этим «пом-помом» мы уже разобрались. Теперь пора навестить ближайшую пивную и ввести штурмана в курс дел. Кстати, как тебя называть? Меня все зовут Корни, так что прибереги пресловутое «сэр» для официальных мероприятий.

В пивной мы уютно расположились в углу, и мне пришлось пережить первый неприятный момент за время нашего недолгого знакомства.

— Ты что будешь, Лен?

Я ответил не сразу. Дело в том, что в свои 19 лет я был трезвенником, причем только потому, что мне не нравился вкус пива. Но может быть, мне следует попросить пинту горького? Короче говоря, колебался я недолго.

— Мне сидр, пожалуйста.

К моему превеликому облегчению, комментариев не последовало, и я слегка расслабился.

Следующий час оказался волшебным и пролетел незаметно. Корни вкратце рассказал о наших перспективах, объяснил, какие у меня будут обязанности на борту 658-й. Я должен был стать штурманом, сигнальщиком, заниматься секретной документацией и между делом выполнять обязанности секретаря капитана, и все это за жалованье корабельного гардемарина. В обязанности Пика, как старшего помощника, входила артиллерия, снабжение, общий надзор за командой и техническим состоянием корабля, а также техническое обслуживание — это за более высокое жалованье лейтенанта.

Однако все это показалось незначительным по сравнению с новостью о том, что мы идем на Средиземное море, а Корни намеревается побить все рекорды по скорости приемки корабля, чтобы побыстрее оказаться в гуще событий и начать действовать.

— Понимаешь, Лен, я не сомневаюсь, что в самое ближайшее время начнется заварушка в Тунисе. Если же танковую армию Роммеля начнут выбивать из Африки, на море станет горячо. Я хочу, чтобы 658-я была там, когда это произойдет.

Было 2 марта 1943 года. 8-я армия Монтгомери и 1-я армия, высадившаяся в Северной Африке еще в ноябре, были временно остановлены. Немцы хорошо закрепились на линии Марет к югу от залива Габес в Тунисе. Стратегическое положение не оставляло сомнений в том, что рано или поздно две великие армии союзников с Эйзенхауэром в роли главнокомандующего, а Александером — в качестве командующего всем фронтом должны победить.

Я был очень рад, что мы идем именно на Средиземное море. У меня был небогатый морской опыт, никогда не позволявший мне удаляться от берегов Великобритании. Регулярные переходы из Белфаста в Берри-Докс изредка нарушались только короткими «экскурсиями» к атлантическому побережью Ирландии. Поневоле будешь чувствовать разочарование. Мысленно я представлял средиземноморское солнце и спокойное прозрачное море. Радовало и то, что работа штурмана на Средиземном море должна была стать легче, чем в любом другом районе. Ни тебе туманов, ни коварных течений… Что ж, мне предстояло многому научиться.

Во время этой беседы я неожиданно понял, что между нами устанавливаются вовсе не обычные партнерские отношения. Корни и Пик, хотя и были внешне похожи и даже имели одинаковый акцент, встретились всего лишь неделей или двумя раньше. Тем не менее между ними уже существовала настоящая дружба и глубокое взаимопонимание. Они много и напряженно работали, чтобы узнать больше, чем предусмотрено в программе обучения на корабле «Би». Ни один из них раньше на дог-ботах не ходил. Корни командовал малой канонеркой в Лоустофте, а Пик был старпомом на другой. Но к новому назначению они подошли вдумчиво, глубоко изучили вопрос и уже обнаружили немало проблем и препятствий, которые предстояло преодолеть, чтобы превратить только что построенное судно в эффективный боевой корабль.

В это время в Веймуте был только один дог-бот — номер 665, — которым командовал старый приятель Кони Питер Томпсон. Он тоже предназначался для средиземноморского театра военных действий, и, естественно, мы проводили много времени на борту. Корабль его величества «Би» был базой, созданной специально для наведения «лоска» на команды новых или переоборудованных кораблей. Режим дня здесь был чрезвычайно напряженный. Расписание было составлено так, что лекции (и для офицеров, и для рядовых) читались днем, а частые практические занятия по тактике проводились ночью. Причем программа для каждой лодки составлялась с учетом ежедневного увеличения нагрузок. Поэтому к моменту отхода лодки в поход на нее приходила хорошо подготовленная команда, привычная спать лишь урывками и выкраивать время для поспешного приема пищи в промежутке между приемом топлива и очередной вахтой, иными словами, готовая к боевым действиям немедленно по прибытии на оперативную базу.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять простую истину: Корни и Пик были преисполнены решимости сделать 658-ю эффективным и во всех отношениях счастливым кораблем. Подготовка к этому велась настолько основательно, что времени на отдых почти не оставалось.

Вечера Корни и Пик обычно проводили в своих комнатах в отеле, отрабатывая различные детали будущей организации. И хотя меня иногда привлекали для помощи, я был сравнительно свободен. Днем я много времени проводил с Пиком в артиллерийских классах, где нас натаскивал личный инструктор. Так я узнал значительно больше об орудиях, чем раньше, когда обучение велось в больших группах. Здесь я впервые увидел радар и потратил много часов на изучение принципов работы этих замечательных установок. Самыми интересными были лекции по оперативной тактике, поскольку лекторы, да и изрядная часть группы, имели большой боевой опыт. Как часто я разевал от изумления рот и потом забывал его закрыть, поражаясь собственному дремучему невежеству.

Я вышел в море на ночные практические занятия на паровой канонерке номер 6 (позже она вошла в состав флотилии «Серых гусей» Питера Скотта). Почти сразу же я почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Собственно говоря, это было неизбежно, поскольку я толком не знал деталей предстоящего упражнения. Вокруг мелькали огни, из темноты ночи возникали черные силуэты, чтобы сразу исчезнуть снова. Неожиданно около двух часов ночи поступил приказ: «Немедленно прервать упражнения. Возвращайтесь к причалу». Все тут же начали строить предположения, что случилось. На следующее утро стало известно, что три «воспера»{2} выскочили на грунт на скорости около 22 узлов, потому что рулевому дали курс норд 30° вместо зюйд 30°. Этот урок я хорошо запомнил на будущее.

После недели интенсивных тренировок меня отправили на корабль «Дриада» — навигационную школу в районе Фэргема — пройти краткий курс астронавигации. Корни знал, что мы пойдем на Средиземное море самостоятельно, и настоял, чтобы я получил некоторое представление об определении местонахождения корабля по небесным светилам. Раньше нас этому не учили из-за недостатка времени.

Я был очень рад, когда по прибытии на «Дриаду» обнаружил, что Деррик тоже только что приехал, а его лодка (665-я) не только в той же флотилии, что моя, но ее командир Томми Лэднер — тоже канадец и старый приятель Корни из Ванкувера.

Казалось, можно было не сомневаться, что нам предстоит много общаться в будущем. 663-я находилась на реке Хамбл и была ближе к вводу в эксплуатацию, чем 658-я. На второй день, когда мы мирно сидели на лекции о морских течениях, дверь распахнулась и в комнату ввалился как всегда краснолицый и улыбающийся Гордон Сертис. Он нес большую стопку лоций, которые раздал офицерам.

Ничто не могло быть более приятным, чем встреча со старыми друзьями. И пусть мы расстались совсем недавно, у нас было о чем поговорить.

Гордон получил назначение на канонерку номер 662 — лодку командира флотилии, — поэтому оказался более информированным, чем Деррик и я. Командиром у нас был лейтенант-коммандер Норман Хьюс, ранее командовавший канонеркой класса С в Ярмуте. А наша флотилия называлась 20-й флотилией канонерских лодок. Постройку 662-й начали позже остальных, поэтому до ее приемки было еще далеко. Было очевидно, что ее не успеют закончить вовремя, чтобы выйти в Гибралтар с конвоем, к которому надеялись присоединиться мы.

Ввиду этого Гордону был предоставлен небольшой отпуск, чему мы отчаянно завидовали. И Деррик, и я не сомневались, что наши лодки будут приняты в самое ближайшее время, а наши командиры так рвутся на Средиземноморье, что у нас нет ни одного шанса получить отпуск больше чем на пару дней.

После недели интенсивных практических занятий с секстаном, в процессе которых мы использовали вершину Портсдаун-Хилл в качестве искусственного горизонта, мы уверились, что сможем взять нужные пеленги и определиться по ним. Правда, следовало подумать и об Атлантике, где нет ориентиров.

Вернувшись в Веймут, я узнал, что на следующий день прибудет команда. Корни договорился, чтобы люди прошли тренировочный курс в Веймуте, прежде чем попадут в Бриксхем. Тогда сразу после завершения приемосдаточных испытаний и подписания соответствующих актов мы будем готовы к боевому походу.

Корни, Пик и я часто гадали, какими будут люди, с которыми нам предстоит вместе жить и сражаться. Два механика уже были назначены — они находились в Бриксхеме на лодке. Оба были очень симпатичными, приятными в общении людьми, но на море попали впервые. Чиф имел звание главного старшины, но своим высоким положением был обязан богатому опыту работы на гражданке, а вовсе не на силовых установках небольших кораблей.

17 марта 1943 года команда 658-й во главе со старшиной Робертсом строем прошла по причалу к кораблю его величества «Би». Робертс был кадровым моряком. Этот высокий, хорошо сложенный валлиец понравился мне сразу, но его откровенно покровительственное отношение к мобилизованной молодежи все-таки немного раздражало. Он всегда был исключительно благожелателен и к офицерам, и к матросам и бдительно следил, чтобы никакие случайные обстоятельства не повлияли на спокойное течение жизни на корабле.

Далее следует упомянуть старшего матроса Магуайра, который оказался сущим благословением для нашего корабля. Никогда не унывающий уроженец Ланкастера был мастером на все руки. Он был чрезвычайно аккуратен и всегда одет в отлично сидящую на нем щеголеватую форму. Ранее он был матросом 1-й статьи на катере «воспер» в Дувре, где успел приобрести изрядный боевой опыт, участвуя в самых разных сражениях, включая неудачную атаку на «Шарнхорст» и «Гнейзенау» во время их прорыва через Дуврский пролив.

Кроме этих двух квалифицированных специалистов было еще два старослужащих действительной службы — электрик Смит и старший котельный машинист Уэлш. Оба производили впечатление знающих и вполне надежных парней. Остальная команда была весьма разношерстной. Ни один из наших матросов не провел в море больше недели, да и то на борту МТВ во время обучения на «Сент-Кристофере». Иными словами, только 4 из 30 членов команды до прибытия на борт 658-й выходили в море. Остальные не знали почти ничего. Старшине Робертсу даже приходилось кое-кому подсказывать, где правый борт, а где левый. Короче говоря, у нас была трудовая бригада, а не команда боевого корабля.

Некоторые из них имели нарукавные нашивки АА3, свидетельствующие об окончании артиллерийских курсов для личного состава легких кораблей на Уэйл-Айленд. Два или три человека были старше остальных — им перевалило за тридцать. Судя по всему, на них можно было положиться. Еще было несколько совсем молодых ребят с горящими глазами и явно не лишенных интеллекта — хороший материал, из которого можно со временем вылепить отличных моряков. Остальные были забавной пестрой толпой — да и как могло быть иначе, ведь их собирали по всей стране. Здесь были кокни, хэмпширские фермеры, вольные бродяги с севера, а также выходцы из Ланкастера, славящиеся своим острым умом. Нам предстояло сделать из этих совершенно разных людей единую гармоничную команду. Задача казалась невыполнимой.

Шесть суток, которые команда провела на «Би», оказались напряженными для всех. Корни стремился первым делом уяснить, кому можно доверить орудия. Решению этого вопроса он придавал первостепенную важность и приступил к нему при первой возможности. Первым делом он повел людей на стрельбище, утверждая, что при стрельбе из 0,22-го калибра хороший глаз проявляется не менее очевидно, чем при ведении огня из «пом-пома». Он проигнорировал наличие нашивок АА3 и пообещал назначить на орудия лучших стрелков, независимо от того, изучали они ранее учебники по артиллерийскому делу или нет. Далее последовали стрельбы из пулеметов 0,303-го калибра на учебном судне «Атака». Вскоре стало очевидно, что самые хорошие результаты показывают два 18-летних матроса Престон и Дей, а также два матроса постарше — Уатт и Хоуи. Именно им предстояло стать главными специалистами, когда дело дошло до распределения орудий.

В пятницу 23 марта команда 658-й погрузилась в поезд до Бриксхема. По прибытии мы обнаружили свою канонерку значительно «похорошевшей». Ее покрасили, на ней установили мачту — в таком виде она выглядела даже очень привлекательно. Мы поспешили на борт, и, пока Корни и Пик придирчиво проверяли все мелочи, я осматривал всевозможные датчики и приборы, за которые мне предстояло нести ответственность.

Следующие три дня оказались весьма суматошными. Лодку завели в док, чтобы осмотреть и проверить валы, затем на борт были приняты запасы. Приемные испытания прошли в Торее.

За эти три дня я успел вплотную познакомиться с работой верфи Апхем и был впечатлен мастерством ее рабочих. Заказ на 658-ю был для них необычным, поскольку она строилась по другой спецификации, причем детали для нее производились по всей стране. Однако корпус делали здесь, сборку тоже, так что именно на этой верфи она стала кораблем.

Тот факт, что на маленьких верфях в портовых городах всей страны был налажен массовый выпуск небольших кораблей, необходимых для прибрежного плавания и десантных операций, является настоящим триумфом дальновидности и организации. В начале войны, чтобы ускорить постройку кораблей, компания «Фэрмайл марин» спроектировала серию катеров и изготовила детали и оборудование для каждого класса. Так многие фирмы начали выпускать отдельные части и детали, из которых на верфях собирали корабли. При такой организации устранялась необходимость производства деталей на каждом небольшом судостроительном предприятии, которых было разбросано по стране довольно много. Лодки класса А и С компании «Фэрмайл» не были запущены в массовое производство, зато классы В и D стали основными выпускаемыми во время войны.

Теперь я знал о 658-й намного больше. На ней было установлено четыре двигателя Паккарда мощностью 1500 лошадиных сил с наддувом, топливо для них находилось в десяти цистернах, установленных в двух помещениях со стороны носа и кормы от машинного отделения. В каждой находилось около 5000 галлонов высокооктанового бензина. В машинном отделении стояло еще два небольших двигателя, обеспечивавшие работу генератора, который вырабатывал электричество для освещения, камбуза, радиостанции и радара.

658-я имела довольно сильное вооружение для небольшого корабля. На баке имелась 40-мм автоматическая пушка «пом-пом» во вращающейся башне, по обеим сторонам от штурманской рубки были установлены спаренные 0,5-дюймовые пулеметы Викерса, на крыльях мостика — спаренные 0,303-дюймовые пулеметы Викерса, над машинным отделением — 20-мм эрликон и еще один пулемет 0,303-дм в корме. Такое количество орудий предполагало наличие многочисленной команды для формирования орудийных расчетов. На 658-й было три офицера и тридцать старшин и рядовых. Да и тех надо было как-то суметь разместить в очень ограниченном пространстве под палубой.

Вскоре я понял, что 658-я вполне могла быть и торпедным катером. Базовый проект всех дог-ботов идентичен, и в те дни каждый комплект из восьми лодок комплектовался как флотилия или канонерок, или МТВ. Так что основные функции 658-й были определены вовсе не ее конструктивными особенностями. Просто так совпали номера. Позже все дог-боты, работавшие дома, снабдили торпедными аппаратами, но эта судьба миновала 658-ю, остававшуюся на Средиземноморье. Там даже торпедные катера действовали как обычные канонерки.

26 марта 1943 года канонерка его величества номер 658 была принята королевским военно-морским флотом и на ней впервые был поднят влаг. Правда, особых торжеств по этому случаю не было. В полдень на борту устроили небольшой прием, на котором подняли тост «за 658-ю и всех, кто на ней служит». Среди гостей были строители, инженеры адмиралтейства, капитан (М) и его штаб, а также Алан Леннокс-Бойд, командир другого дог-бота, стоявшего в это время в Бриксхеме.

Для меня этот прием особенно запомнился тем, что Корни насильно заставил меня взять стакан с джином, разбавленным соком лайма, и сказал:

— Пейте, гардемарин Рейнолдс, это приказ.

Я подчинился, после чего почувствовал себя не таким скованным и застенчивым, как обычно, и принялся активно развлекать гостей.

Ровно в час радиостанция ВВС — кто-то из гостей включил радио — передала, что линия Марет в Тунисе прорвана и немцы отступают. Корни залпом допил жидкость, оставшуюся в его стакане, и пробормотал:

— Мы должны поторопиться, а то будет слишком поздно.

Поскольку многие члены команды не были в отпуске, пришлось позаботиться и об этом. Несмотря на спешку, каждой вахте выделили по четверо суток. Я отправился в отпуск со второй партией, а четверо суток, последовавшие после приемки корабля, были весьма суматошными.

Многочисленные проходы по мерной миле между Бриксхемом и Берри-Хед установили нашу скорость при разных оборотах. Была уничтожена девиация компасов и испытаны орудия. Чтобы добавить острых ощущений, в один из дней, когда мы находились в море, подул сильный ветер. По возвращении в бухту оказалось, что в такую погоду попасть в маленькое кольцо на швартовной бочке очень даже непросто. Корни продемонстрировал высочайший класс при маневрировании, но мы снова и снова проскальзывали мимо этой чертовой бочки, при этом дважды едва не оказались на грунте. Позже он признался, что уже отчетливо представлял себе искореженные гребные винты и погнутые валы. Поэтому позже, когда все уже кончилось хорошо, мы были очень рады получить сообщение от капитана (М), окна кабинета которого выходили на гавань: «Команда 658-й продемонстрировала высокое мастерство при швартовке к бочке в условиях непогоды. Мои поздравления».

Когда вторая партия вернулась из отпуска, все уже было готово к переходу в Милфорд-Хейвен, порт, откуда мы должны были отправиться на Средиземноморье. Наш отход из Бриксхема был обставлен со всей возможной торжественностью — на мачте развевались флаги, а на причале собралась изрядная толпа провожающих — рабочие с верфи, капитан (М) и его штаб в полном составе.

Наше первое морское путешествие, в котором я впервые был самым настоящим штурманом и нес весь сопутствующий этой должности груз ответственности, было коротким переходом в Дартмут, где мы приняли топливо и провели ночь. В 7.30 утра мы снова вышли в море и взяли курс на Милфорд-Хейвен.

Я был преисполнен решимости выполнить свои обязанности наилучшим образом, поэтому проявлял величайшее старание при прокладке курса и очень часто проверял местонахождение корабля. Это был интересный и очень приятный день. Все шло хорошо, если не считать небольшой проблемы с двигателями — вышел из строя топливный насос. Я был счастлив и горд, когда буи подходного канала и все береговые ориентиры оказались именно там, где я рассчитывал. В какой-то мере для меня это была игра, но игра качественно новая, взрослая. Я видел, что Корни и Пик сначала бдительно наблюдали за всеми моими действиями, но затем оставили меня в покое.

Мы оставили позади Эддистоунский мыс и мыс Лизард, обогнули Лендс-Энд и направились через Бристольский залив к Милфорду. Было 22.45. Через несколько часов после наступления темноты мы прошли через ворота в боновом заграждении и встали на якорь неподалеку от Грейт-Касл-Хед.

Я и не подозревал, какое это замечательное времяпрепровождение — спокойное обсуждение в кают-компании успешно завершенного перехода. И не важно, что этот переход был совсем коротким. Все равно в ту ночь я чувствовал себя превосходно. Мне было особенно приятно вспоминать, что в свой предыдущий заход в Милфорд-Хейвен (это было девятью месяцами ранее) я был совершенно сбитым с толку матросом-новичком, который путался у всех под ногами и здорово мешал. Мне казалось, что это все было очень давно.

На следующее утро мы взяли лоцмана и проследовали вверх по реке в Пембрук-Док — именно там собирался наш конвой. Пришвартовавшись у борта старика «Уорриора», мы впервые увидели лодки, с которыми должны были вместе совершить переход до Гибралтара. Здесь же был Деррик Драун, энергично размахивавший рукой, а двух лейтенантов, стоявших на мостике 663-й, Корни поприветствовал радостным воплем. Они незамедлительно пожаловали к нам на борт, и меня познакомили с Дугом Мейтлендом и Томми Лэднером — командирами 657-й и 663-й.

Корни был искренне рад встрече. Насколько я понял из разговоров, эта троица дружила еще со школьной скамьи. Они были совершенно разными, но в то же время удивительно дополняли друг друга. Мейтленд, самый старший из них, был явно человеком дела и большим молчуном. Основными чертами Корни были твердость, несгибаемая воля и решительность. Лэднер обладал острым умом, проницательностью и был самым чувствительным из троих. Они все обладали огромной жаждой жизни и обладали удобной и очень облегчающей жизнь способностью в свободное от служебных обязанностей время сбрасывать с плеч долой груз ответственности и расслабляться по полной программе.

В начале войны они поступили в канадский военно-морской добровольческий резерв и довольно скоро были переведены в Англию. После нелегкого, но короткого периода в 1940 году, когда казалось, что им нечего делать (Корни провел некоторое время, разрушая доки в Гавре, и выбрался из Франции как раз вовремя), их перевели в Береговые силы, и они до 1942 года служили на малых лодках на восточном побережье.

Корни очень гордился тем, что был первым лейтенантом-«добровольцем» в 6-й флотилии канонерок в Фалмуте, где все командиры были кадровыми моряками. Позже во флотилии появился еще один резервист-доброволец — лейтенант Роберт Хиченс, со временем ставший легендарной личностью. В 1942 году Томми тоже служил с Хиченсом, а Дуг — в другой флотилии.

Прослужив два года, три друга вместе посетили адмиралтейство, где обратились с просьбой об отпуске, положенном им, как иностранным военнослужащим, и устроили так, что после возвращения из Канады будут назначены на новые догботы. Так что воссоединение трех давних друзей произошло благодаря перспективному планированию, а вовсе не благосклонности фортуны.

Время вынужденного ожидания мы постарались использовать с максимальной пользой — для тренировок и отработки необходимых навыков. Кроме того, грешно было не воспользоваться представившейся возможностью познакомиться с офицерами с других лодок, которые выходили из постройки по всей стране и собирались именно здесь. Каждый день одна из лодок назначалась «дежурной по напиткам» — в ее кают-компании собиралось много офицеров и за стаканом джина обсуждались насущные проблемы.

На одной из таких посиделок кто-то включил радио. Мы внимательно следили за ходом военных действий в Африке, поэтому, когда начались новости, в кают-компании стало тихо. После окончания интересующего нас блока снова начался возбужденный разговор. Неожиданно Томми Лэднер воскликнул: «Тише!» Казалось, диктор обращается не к многомиллионной аудитории, а непосредственно к нам. В помещениях, где собирается много народу, редко бывает так тихо. Тишина стояла абсолютная, не было слышно даже дыхания.

«Сегодня адмиралтейством передано следующее коммюнике.

В течение двух последних ночей легкие береговые силы имели короткие, но ожесточенные столкновения с противником вблизи голландского побережья.

В результате противник понес серьезный урон в живой силе и технике.

Адмиралтейство с глубоким прискорбием сообщает, что во время одного из сражений был убит лейтенант-коммандер Роберт Пиверел Хиченс, кавалер орденов „За безупречную службу“ и „Крест за боевые заслуги“. Другие потери с нашей стороны — два офицера и два матроса ранены. Родственники раненых проинформированы.

Все наши корабли вернулись в порты».

Томми замер, невидящим взглядом уставившись в свой стакан. Мысленно он вернулся в лето 1942 года, когда вместе с Хиченсом служил в 8-й флотилии канонерок. Я никогда не встречал этого человека, но был наслышан о нем. Рассказывали, что его отвага, целеустремленность и упорство вкупе с бесспорными качествами лидера помогли Береговым силам приобрести репутацию одного из самых боевых соединений королевского военно-морского флота.

В День святого Георга нам довелось услышать выступление по радио Питера Скотта — известного и многократно отличившегося морского офицера, сына знаменитого Скотта Антарктического. Мы как раз только что поужинали и отдыхали в гостиной отеля в Милфорд-Хейвен. Создавалось впечатление, что Питер Скотт, один из самых знаменитых командиров малых кораблей, зная, что мы находимся на пороге жизни в береговом флоте, дает нам личное напутствие.

«В этой борьбе, как и в любой другой борьбе с использованием специализированных средств, есть люди, сочетающие в себе качества хладнокровного лидера и глубокие профессиональные знания настолько хорошо, что выигрывают там, где отступают другие. Именно таким был лейтенант-коммандер Роберт Хиченс, чья гибель две недели назад стала тяжелейшим ударом, постигшим Береговой флот нашей страны, да и страну в целом. В береговых силах его называли Хич. Этот человек разработал и испробовал на практике большинство известных тактических приемов действий канонерских лодок. Он был общепризнанным лидером и вселял уверенность в сердца офицеров и матросов его флотилии. Пожалуй, его влияние распространялось и за пределами одной флотилии. Он, как никто, умел вдохновлять людей. Во многом благодаря ему наш береговой флот стал боеспособным и эффективным подразделением, сокрушающим врага не только орудийным огнем, но также отвагой и силой духа моряков.

Офицеры и матросы, участвующие в этом сражении, никогда не забудут легендарного Хича. Он оставил после себя богатое наследство, которое состоит отнюдь не только из высокоэффективных тактических приемов. Он всегда демонстрировал личное мужество, находчивость, упорство в достижении цели. И теперь люди, идущие в бой, думают: „Для Хича это было бы пустяком“ — и зачастую делают невозможное».

После девяти дней в Пембрук-Док конвой направился вниз по реке во внутреннюю гавань Милфорд-Хейвен. На кораблях все находились в напряжении. Каждую минуту мог поступить приказ выйти в море.

30 апреля 1943 года ровно в 16.00 долгожданный приказ поступил. Мы вышли в море, чтобы вступить в первое сражение с грозным врагом — бушующей Атлантикой.

Глава 3.

Сухари в заливе

Семнадцать судов конвоя друг за другом миновали шлюз и вышли во внешнюю гавань. Мы уходили четвертыми. Пока мы медленно двигались по узкому каналу, Корни неожиданно резко втянул носом воздух, принюхиваясь, и обернулся к Пику:

— Бензин! Ты чувствуешь запах? Быстро! Где?

Он дернул ручку машинного телеграфа назад и вперед, и шум двигателей стих. Мы бросили концы на берег и подтянули лодку к стенке. А в это время Пик уже носился с озабоченным видом по верхней палубе, выискивая источник неприятности. Уже через несколько секунд он обнаружил тоненькую струйку зеленой жидкости, сочившуюся из воздушного клапана одной из топливных цистерн.

А тем временем за нами выстроился длинный хвост из лодок, с которых доносились возмущенные крики и гудки, — все это было очень похоже на пробки на лондонских улицах, где водители проявляли нетерпение аналогичными способами. Механики быстро перекрыли подачу топлива и устранили неполадку. Двигатели снова заработали, и мы двинулись дальше.

К моменту нашего появления во внешней гавани два эскортных траулера и 657-я уже вышли за пределы бонового заграждения. Оглянувшись, можно было увидеть длинную череду дог-ботов и МТВ. На каждой лодке развевались красочные флажки и вымпелы, вызывая праздничное ощущение Милфордской регаты, а не торжественную печаль расставания. А мне вдруг стало грустно. Когда мы снова увидим родные берега? А ведь война есть война, и некоторые из нас могут никогда не вернуться домой.

Я отметил время, когда мы прошли боновые заграждения, и принялся наблюдать за нашим, с позволения сказать, эскортом. Далеко не первой молодости траулеры, отчаянно дымя, направлялись к своему месту во главе формирующегося конвоя. Интересно, кому пришло в голову дать нам в качестве эскорта эти древние посудины? Ведь совершенно очевидно, что, если случится что-нибудь непредвиденное, нам придется их защищать, а вовсе не наоборот. Бортовой залп только одного дог-бота примерно равен их суммарной огневой мощи.

После короткого инструктажа я узнал, что основные функции траулеров заключаются в том, чтобы указывать путь и создавать противолодочный экран. Чтобы сэкономить горючее, весь путь мы должны были проделать, используя в любой момент времени только один из четырех двигателей, а 10 узлов по плечу даже такому дряхлому эскорту.

Конвой сформировал походный ордер довольно быстро — корабли выстроились, как шахматные фигуры на доске перед началом партии, — и лег на западный курс. Мы двигались четырьмя колоннами: две колонны МТВ находились между колонной канонерок дог-ботов слева и колонной торпедных катеров справа по борту. Расстояние между колоннами составляло около кабельтова, а между кораблями в колонне — полкабельтова. Теоретически так должно было быть и впредь. Наша жизнь на следующие семь суток определялась этими расстояниями.

Над нашими головами грациозно пролетела летающая лодка «сандерленд» береговой авиации. Наверное, со стороны мы являли собой забавную картину: вереница чистопородных скакунов, находящаяся под присмотром престарелых и выбивающихся из сил ломовых лошадей.

Наша лодка шла второй в левой колонне. В первый же вечер, когда мы приближались к южной оконечности Ирландии, Атлантика продемонстрировала нам свой суровый нрав, выведя из строя почти всю команду. В течение получаса управление кораблем оказалось в руках четырех или пяти бывалых людей, а остальные, не исключая и меня, в полном изнеможении висели на планшире, отдавая беспокойному морю содержимое своих желудков. Люди по-разному переносят морскую болезнь. Лично я, проведя всего лишь несколько крайне неприятных минут, почувствовал себя лучше и сумел вернуться к своим обязанностям.

Забравшись на мостик, я обнаружил Корни, Пика, Робертса и рулевого страшно занятыми. Впрочем, этому вряд ли стоило удивляться — слишком многих членов команды подкосила морская болезнь. Рулевой попросил разрешения у Корни и окликнул старшего матроса Магуайра, который нес вахту наблюдателя на мостике.

— Возьми штурвал, Мак, — сказал он. — Я пойду посмотрю, не заблевали ли наши доблестные морские волки все жилые помещения. Некоторые из них так позеленели, что могут прятаться в кустах без всякой дополнительной маскировки.

Корни хихикнул. Рулевой никогда не трудился скрыть раздражение попавшим на корабль наскоро и кое-как обученным человеческим материалом, однако с людьми ладил, и его часто видели спокойно объяснявшим очередному зеленому юнцу азы морского дела. Мы понимали, что нам повезло заполучить такого старшину.

Он отсутствовал несколько минут, а когда появился вновь, его физиономия выражала забавную смесь изумления и презрения.

— Я ничего подобного в жизни не видел, — проворчал он. — Кроме нас с вами на ногах всего четыре человека, причем двое из них передвигаются только держась за стенку. — Он тяжело вздохнул и повернулся к Пику. — Надо что-то придумать с машинным отделением, сэр. Оба механика лежат замертво, а два котельных машиниста рядом. Там только старший котельный машинист Уэлш и еще один юнец, а вы же знаете, Уэлш новичок в бензиновых двигателях. Он всегда имел дело с другими машинами и ничего не сможет делать в случае какой-нибудь хитрой поломки.

К тому времени я уже чувствовал себя вполне сносно и даже решился на обход верхней палубы, чтобы лично убедиться, как идут дела. Но, несмотря на то что воспоминания о болезненных спазмах собственного желудка были все еще свежи в памяти, я все-таки оказался не готов к представшей передо мной картине. У каждого орудия находилось по одному или максимум два человека, скорчившихся на сиденьях в самых жалких позах. Я понял, что, даже если нам попадется невооруженное немецкое торговое судно, неподвижное из-за вышедших из строя двигателей и без эскорта, чтобы попасть в него, придется изрядно попотеть, если оно будет на расстоянии больше сотни ярдов.

В разных углах прятались небольшие группы бледных, закутанных в самые немыслимые одежды матросов, ищущих убежища от ветра и брызг. При моем приближении никто не шевелился. Казалось, они смирились со своей жестокой судьбой и покорно ждали, что будет дальше.

Но в конце концов моя вера в неистребимый дух британских моряков, к тому времени изрядно поколебленная, была частично восстановлена.

С подветренной стороны от штурманской рубки, упираясь ногами в топливные танки, стояли старший матрос Смит и котельный машинист Артур Фрэнсис. Оба были чрезвычайно увлечены беседой. Смит пользовался большим уважением среди товарищей, имел за плечами изрядный морской опыт и, когда я подошел, был занят тем, что старательно отвлекал разговорами юного котельного машиниста. Фрэнсиса, восемнадцатилетнего кокни, можно было убедить в чем угодно. Он легко верил всему, что слышал, и, когда я приблизился, спросил:

— А правда, что приказ изменили, сэр? Смити сказал, что мы теперь идем не на Средиземное море, а к Южной Африке, потому что в Северной Африке уже все кончено и мы опоздали.

Я ухмыльнулся и прошел мимо.

— Вот видишь, — уверенно сказал Смит, — командир пока еще ничего не сказал гардемарину. Вероятно, просто не успел. Но мне это доподлинно известно от радиста, который узнал от своего кореша у сигнальщиков в Милфорде, который слышал, как главный сигнальщик сказал шифровальщице, чтобы та держала язык за зубами.

— Боже мой! — судорожно всхлипнул Фрэнсис. — Южная Африка — это же так далеко!

Еще до наступления темноты было составлено вахтенное расписание. Мне раньше не приходилось стоять ночную вахту, поэтому было очевидно, что Корни или Пику придется ее со мной делить. Корни решил взять на себя «среднюю» вахту (с полуночи до 4 часов утра), которую я должен был стоять вместе с ним. Кроме того, мне предстояло помогать Пику в часы утренней и дневной вахт.

В первый вечер мы все оставались на мостике до 10 часов. Потому Корни и я пошли отдохнуть, оставив Пика в одиночестве вглядываться в ночь, пытаясь уловить проблеск синего света и полоску менее густой темноты — это было все, что можно было разглядеть в полукабельтове от нас, где шла 657-я. Поскольку ночи были темные, каждая лодка несла на корме тусклый синий огонь, чтобы следующая за ней лодка могла удержаться в походном ордере. А в условиях волнения это означало, что проблеск света был виден, только когда она поднималась на очередной волне.

Я спал не более пяти минут, когда в полночь меня не слишком нежно потрясли за плечо.

— Старпом передает вам привет, сэр. Ваша вахта. Капитана я уже разбудил.

Я спал одетым — снял только ботинки. Повинуясь грубой силе, я, конечно, приподнялся на койке, но мне ужасно хотелось спать. Желание было столь сильным, что моя голова начала снова опускаться на подушку. Все мое существо стремилось вновь погрузиться в нежные объятия сна. Но тут на пороге появился Корни:

— Подъем, штурман, начинается твоя настоящая жизнь.

Первая вахта оказалась сущим кошмаром. Корни раньше служил на небольших канонерках, где сомкнутый боевой порядок был оперативной необходимостью, а его поддержание — своеобразным делом чести. Оказавшись в волнующемся море на непривычной, а значит, весьма нескладной посудине, которая должна двигаться вперед со скоростью 10 узлов, соблюдая дистанцию в 100 ярдов, и все это в непроглядной, чернильной темноте, он моментально понял, что ему предстоит еще много узнать о своем новом корабле.

Рулевой не видел шедшую впереди лодку, он просто вел корабль по компасу. Он не сводил глаз с подсвеченного красным светом нактоуза, а руки постоянно сжимали штурвал, реагируя на малейшие отклонения от курса поворотом в нужном направлении.

Главной задачей вахтенного офицера было постоянно видеть в бинокль расплывчатые синие и серые пятна. Это означало не только необходимость беспрестанно напрягать зрение. Занятие оказалось до крайности утомительным.

К концу средней вахты, когда на мостике появился заспанный и не столь оживленный, как обычно, Пик, я уже спал на ходу. Глаза жгло от соленых брызг, кожа на лице казалась продубленной порывистым ветром. Я сполз вниз, стянул дождевик и, не раздеваясь, повалился на койку. Сон пришел быстро, не заставило себя ждать и пробуждение. Было только 7 часов утра, когда меня снова и без всякой жалости разбудили.

— Старпом передает вам привет, сэр, он велел сказать, что там, наверху, ужасно, но все-таки не так, как было три часа назад.

На этот раз я поспешно умылся и почувствовал себя немного лучше. Поднявшись на палубу, я убедился, что жизнь не так уж плоха. Дневной свет определенно придавал уверенность, ночные сомнения исчезли без следа. Все шло нормально. Впереди двигалась 657-я, справа по курсу — моторный катер номер 240 — наши главные ориентиры. Они были отчетливо видны, и задача удержаться на своем месте казалась совсем не сложной.

Я отметил курс, обороты двигателя, опознавательные сигналы и состояние погоды и таким образом принял первую в своей жизни самостоятельную вахту.

Особого волнения в общем-то не было. Первые десять минут я принимал, а потом передавал дальше по линии сигнал от шедшего впереди траулера — сообщалось наше положение по состоянию на 6.00. У нас сигнальщика не было, и, хотя Корни и Пик вполне профессионально владели и сигнальной лампой, и флажками, меня тоже всякий раз призывали на мостик, когда что-то надо было принять или передать, поэтому я справился.

В 9 часов разбудили Корни, и он перед завтраком вышел на мостик осмотреться. На то, чтобы оценить обстановку, а она была нормальной, ему потребовалось несколько секунд. Правда, уйти с мостика он не успел — помешало появление механика. Его физиономия была не просто белой — на ней явственно проступила желтизна, а на лбу, несмотря на ветер, застыли крупные капли пота.

— Простите, сэр, но боюсь, мне придется остановить оба генератора — они здорово перегрелись. Мы постараемся, как только сможем, запустить один из них, но… там, внизу, долго находиться невозможно, настоящее пекло, сэр.

Корни посмотрел на измученного человека и понял, что к нему лучше не лезть с вопросами или указаниями.

— Хорошо, чиф, делайте все, что считаете нужным. Насколько я понял, у нас не будет электричества, пока вы не запустите один генератор?

— Ну да, черт побери. — Он перевел взгляд с Корни на меня. — И у нас не будет горячего завтрака, если не раскочегарить примус.

Раскочегарить примус было невозможно. Наш первый и последний эксперимент с ним едва не закончился пожаром. Поэтому мы оказались лишенными горячих напитков и горячих завтраков, равно как и обедов и ужинов в течение целой недели. Только на седьмой день путешествия мы получили возможность выпить чашку горячего чая, не говоря уже о горячей пище.

Но даже эта неприятность была воспринята людьми философски. Вместо горячей пищи у нас были разнообразные готовые продукты, которые мы употребляли в самых своеобразных, порой неожиданных комбинациях. Холодное мясо (в основном солонина), соленые огурцы и сухари, сельдь и дробленая пшеница, сыр и джем, консервированное молоко во всех возможных видах, а в качестве деликатеса — консервированные персики или груши. Эти продукты и составляли нашу диету. Она была удручающе монотонной, но достаточно калорийной, чтобы дать нам необходимый запас энергии. Но люди не роптали! Даже наоборот, они очень симпатизировали и сочувствовали механикам.

Мы даже не могли себе позволить расходовать вдоволь пресной воды. Танки вмещали 125 галлонов, что было эквивалентно 0,5 галлона воды в день на человека для всех нужд. Это было очень мало. Регулярно проводилась проверка, но люди так скрупулезно соблюдали наложенные ограничения, что по прибытии в Гибралтар у нас даже осталось 50 галлонов пресной воды. Подозреваю, что значительная часть экипажа решила не утруждать себя мытьем — они и выглядели соответственно.

Уже на второй день окончательно определился круг повседневных обязанностей каждого, и до окончания этого во всех отношениях памятного путешествия никаких изменений не произошло. В светлое время суток команда много времени проводила на палубе. Не занятые на вахте люди собирались группами в немногочисленных укрытых от ветра уголках и вели оживленные беседы. Все три офицера обычно находились на мостике. Я обнаружил, что Корни и Пику очень нравится возиться с секстаном, правда, они относились к нему как к игрушке. Всякий раз, когда я извлекал его из футляра, они настаивали на необходимости помочь мне им воспользоваться, но ни разу не вызвались продраться сквозь дебри функций и логарифмов, чтобы получить числовое значение.

На том переходе измерить высоту небесного светила, так же как и углы между береговыми ориентирами, было задачей не из легких. Правда, вопрос по большей части упирался в хорошую координацию движений (я имею в виду умение устоять на ногах в условиях ужасной качки), а не в умение пользоваться секстаном. Тот, кто отваживался на это дело, должен был прежде всего занять самое устойчивое положение (например, между мачтой и столом для прокладки или на крыле мостика), причем рядом должен был находиться матрос, удерживающий добровольца на месте, чтобы освободить ему обе руки. Солнце, которое показывалось на небе только урывками, следовало поймать в ходившее ходуном зеркальце секстана, что было отнюдь не просто. В какой-то момент раздавался крик «Есть!», и вахтенный отмечал время по хронометру.

К счастью, ведение прокладки по нашим собственным наблюдениям не было остро необходимым, поскольку ведущий траулер служил лоцманом и передавал данные о местонахождении каждое утро и вечер. Наши усилия были направлены только для выхода из возможных экстренных ситуаций.

Именно такая ситуация едва не возникла к вечеру вторых суток, когда двигатель, на котором мы шли, внезапно закашлял и остановился. Мы слышали, что дежурный механик пытается запустить по очереди каждый двигатель, но тщетно. Две лодки, следовавшие за нами, прошли мимо, причем с 663-й нам прокричали что-то оскорбительное, а Томми Лэднер, ехидно ухмыляясь, предложил взять нас на буксир.

Как только конвой скрылся из вида, до нас в полной мере дошел трагизм ситуации. Подумать только, «Гарри 4»{3} в центре Атлантики! Через некоторое время чиф доложил, что нет давления топлива. Когда неисправность найдена, можно считать, сделано полдела. Очень скоро механики отрегулировали подачу топлива, два двигателя вернулись к жизни, оповестив нас об этом радостным ревом, и мы поспешили за конвоем.

У нас на борту находилось 3000 галлонов горючего в специальных баках на верхней палубе, а также 5000 галлонов под палубами. Этот дополнительный груз оказался во всех отношениях хлопотным.

Нам приходилось постоянно помнить о наличии рядом бензина. Зажженная в кают-компании сигарета означала открытое пламя всего лишь в одном-двух футах от помещения с 2500 галлонами легковоспламеняющегося бензина. А поскольку мы в прямом смысле были взяты в клещи баками на верхней палубе, об этом нельзя было забывать ни на минуту.

На третий день нашего похода ветер заметно усилился, а с ним и волнение. Волны стали короче, а это всегда неприятно. Конвой уже достиг 13-го меридиана, то есть находился достаточно далеко в Атлантике, чтобы можно было не опасаться серьезных атак с воздуха, так же как и скоплений вражеских подводных лодок. Мы взяли курс на юг. Короткие высокие волны с силой ударяли в правый борт, превращая движение корабля в хаотичную бешеную пляску. Мы даже не всегда имели возможность использовать бортовые двигатели, потому что в результате бортовой качки обнажались бортовые винты.

Неожиданно нам пришлось отвлечься от моря и обратить все внимание на небо.

— 4-моторный самолет, сэр!

— Боевая тревога! Поднять флаг «А», штурман! — Корни и Пик внимательно изучали самолет. — Это «FW-Condor», тут нет никаких сомнений. Не похоже, что он собирается атаковать. Только преследует.

Держась на расстоянии мили, самолет упорно кружил над конвоем — ощущение было не из приятных. Так ястреб высматривает для себя на земле перспективную дичь. Артиллеристы приплясывали от нетерпения у орудий, горя желанием немедленно атаковать, однако расстояние было слишком большим.

Вскоре мы привыкли к его присутствию. Держать расчеты у орудий не было смысла, но Корни все-таки на случай атаки приказал командирам орудий оставаться на местах. В полдень незваный гость нас покинул, и с ведущего траулера сразу передали сигнал о срочной перемене курса и скорости, чтобы стряхнуть преследователя «с хвоста», если он вздумает вернуться. Уловка оказалась тщетной, и ближе к вечеру «Джордж» — так мы его окрестили — возобновил патрулирование. По линии передали еще один приказ, немало нас обрадовавший: «Будьте готовы открыть огонь по приказу».

На таком расстоянии эффективным мог быть только «пом-пом», поэтому юному Престону была предоставлена привилегия сделать первый выстрел 658-й. И хотя барраж оказался совершенно неэффективным, все мы находились в приподнятом настроении — как-никак, это было наше первое столкновение с противником. В сумерках опасный визитер нас покинул, а мы принялись строить предположения, насколько хорошо налажены его контакты с «волчьими стаями» подлодок и есть ли подходящая стая где-нибудь вблизи.

Средняя вахта началась достаточно спокойно. Мы только пребывали в постоянном напряжении, стараясь не потерять тусклый кормовой огонь лодки, идущей впереди. Корни и я почти не разговаривали, целиком сосредоточившись на подступавшей со всех сторон темноте.

Ровно в час ночи мирная тишина была нарушена. Слева по борту темноту перерезал трассирующий снаряд. Судя по всему, целили не в нас, а в идущую впереди 657-ю. Я еще никогда не видел летящих в мою сторону трассирующих боеприпасов. Признаюсь, зрелище было захватывающим. Он как-то лениво, вроде бы нехотя двигался все ближе и ближе, а потом, мерцая, пролетал мимо — мне даже показалось, что он нас обогнул. Позабыв обо всем, я смотрел на него во все глаза и даже разинув от изумления рот и очнулся только от рыка Корни:

— Боевая тревога! Рулевой — лево руля!

Пока я, еще не полностью пришедший в себя, пытался сообразить, что должен делать, и неуклюже сыграл тревогу, Корни уже установил пеленг, с которого велся огонь, лег на нужный курс и позвонил в машину, требуя все двигатели и полную скорость. Все происходило одновременно: на мостик выскакивали фигуры — Пик с шалыми глазами, вырванный из глубокого сна, за ним два артиллериста с «викерсов». В каждом расчете первые номера заняли свои места и ожидали новой информации. В нашем теперешнем положении — с танками, полными бензина, на палубе, которые не только делали нас более уязвимыми, но и сужали сектор обстрела палубных орудий, — перестрелка была для нас нежелательна. Я тупо пялился вперед. Огонь прекратился, а единственным свидетельством недавней атаки был разгоравшийся огонь на борту 657-й. Ее подбили! Я с ужасом подумал о хитросплетении соединительных труб между топливными баками и принялся молиться, чтобы они успели локализовать пожар достаточно быстро, чтобы он не перекинулся на горючее. Иначе, имея 8000 галлонов бензина на борту…

Мы могли только предположить, что атака была произведена всплывшей субмариной, поэтому, направляясь к месту ее возможного местонахождения, все напряженно вглядывались в темноту. Но ничего не было обнаружено. Вокруг была непроглядная тьма, в которой и растворился противник. Скорее всего, субмарина погрузилась. Корни описал широкий круг, и мы легли на прежний курс, хотя и не видели конвоя.

Итак, «Джордж», наш преследователь, выполнил свою задачу. Как тут не восхищаться профессионализмом штурманов, сумевших в темную ночь со столь высокой точностью выйти на наш конвой. Хорошо еще, подводники не стали развивать успех. Очевидно, их отпугнул ответный огонь, открытый 657-й из 0,5-дюймового пулемета почти сразу же. Вероятно, немцы делали ставку на внезапность и рассчитывали на полную безнаказанность.

Примерно через час, когда мы все еще догоняли конвой, на правом траверзе от него начали происходить странные вещи. В темноте были замечены лучи небольших прожекторов, шарящие вокруг. Но мы не заметили трассирующих снарядов, поэтому сделали вывод, что это вряд ли могла быть новая атака, и продолжили путь к своему месту в походном ордере. Мы проследовали мимо 663-й и 648-й, а потом с радостью заметили и 657-ю, которая как ни в чем не бывало продолжала путь.

На рассвете конвой был уже в полном составе, и мы запросили 657-ю, как там дела. Дуг Мейтленд не стал вдаваться в героические подробности, просто ответил, что теперь все в порядке, имеется несколько легкораненых, выгорел один бак с бензином и приобретен большой опыт в пожаротушении.

После этой ночи я проникся полным и безоговорочным доверием к Корни. В боевых условиях он нисколько не колебался, действовал быстро и эффективно. Его хладнокровие и решительность были в должной мере оценены всеми членами команды, что положительно сказалось на моральном духе людей. Погода оставалась отвратительной, наступивший день не принес никаких радостей — только прежние тяготы и неудобства. Чашечка горячего чая или какао наверняка показалась бы восхитительной небесной амброзией, но была так же недоступна, и никто не роптал.

Совершив очередной обход верхней палубы, я обнаружил все те же группы матросов, прячущиеся в защищенных от ветра местах, но теперь все были одеты в штормовки и были убеждены, что, проведя четверо суток в Атлантике на маленькой лодке, стали настоящими моряками. Они выглядели не в пример лучше и увереннее, чем в первый вечер в море.

К вечеру 5 мая произошла быстрая, но, тем не менее, оставшаяся почти незамеченной перемена погоды. Небо очистилось и впервые продемонстрировало нам свою чистую, незамутненную голубизну. Ветер стих, и море успокоилось. Разговоры уже велись больше о Гибралтаре и Средиземном море, чем о Бриксхеме и Милфорде. Настроение еще более улучшилось, когда поступил сигнал, что в 10.00 нам предстоит перемена курса. В течение последних трех суток мы двигались в южном направлении, теперь нам предстояло лечь на курс восток-юго-восток — это был последний этап нашего путешествия.

На следующее утро мы впервые после отхода из Англии увидели другие корабли. Встречным курсом на скорости 25 узлов прошел линкор с тремя эсминцами боевого охранения. Я внес в вахтенный журнал запись: «11.30 — замечен линкор с охранением эсминцев». Открыв журнал в следующий раз, я обнаружил запись, сделанную после меня почерком Корни: «11.50 — определили его дружественную принадлежность». Корабль его величества «Дюк оф Йорк» при ближайшем рассмотрении оказался необычайно величественным и грозным, но там, очевидно, служили вполне нормальные, дружелюбные парни, и командир нашего эскорта получил сигнал: «Надеюсь, вы туда успеете».

Весь остаток дня мы готовились к приходу в Гибралтар — это историческое событие должно было произойти на следующее утро. Ради этого мы слегка увеличили расход пресной воды — весь экипаж вымылся, побрился и устроил генеральную стирку. Для довершения праздничной картины на мостике появился запыхавшийся чиф и доложил, что сумел-таки запустить один из генераторов и теперь мы можем рассчитывать на чашку горячего чая. Ужин в тот день был воистину царским: горячий суп, жаркое и потрясающий смородиновый пудинг.

Но самый главный сюрприз ожидал нас уже в сумерках. С «Коверли» (ведущий траулер) передали сигнал:

«Ожидаемое время прибытия в Гибралтар 7.30/07. При входе в гавань форменное обмундирование обязательно. Пленных встретит эскорт».

Слово «пленные» потрясло всех без исключения. Мы спешно просемафорили вопрос Дугу, но он ничего не знал. Тогда мы попытали счастья на 240-м — там тоже оказались в неведении, но запросили моторный катер в соседней колонне. В конце концов через пятые руки мы выяснили, что Чарльз Джеррам на 667-й и Том Фуллер на 654-й (два дог-бота в конце правой колонны) подобрали уцелевших моряков с немецкой подводной лодки в ночь нападения на 657-ю. Вот, значит, почему мы заметили прожектора в ту ночь, догоняя конвой. Это моряки с дог-ботов искали людей в воде. Но кто потопил эту лодку?

На следующий день мы выяснили, что полной ясности в этом деле нет. Траулер «Коверли», оборудованный асдиком, после установления контакта с подводной лодкой бросился в атаку. Он вполне мог протаранить субмарину. Но с другой стороны, из воды выловили уцелевших немецких моряков с двух подводных лодок, утверждавших, что их субмарины столкнулись друг с другом. Что ж, такова цена охоты стаями.

Тем не менее адмиралтейство приписало одно потопление тарану траулера, а другое — атаке с воздуха. Последнее в условиях темной ночи представлялось крайне маловероятным.

Как бы то ни было, а поднятые на борт 667-й немцы оказались чрезвычайно полезными. Один из них оказался первоклассным поваром и даже умел печь очень вкусный хлеб. К концу путешествия немцы уже были на короткой ноге с британскими моряками.

Ночью мы впервые за семь суток, проведенных в море, увидели землю. Сначала это было только бесформенное темное пятно слева по курсу. Вскоре показались огни нейтрального Танжера — после привычного затемнения британских городов сверкающий огнями ночной город показался сказочной страной. На рассвете почти вся команда высыпала на палубу. Всем хотелось увидеть Средиземное море. Прямо перед нами всходило солнце, и наш путь пролегал по ярко освещенной дороге, ведущей не только к солнцу, но и в древнейшее на земле море. Слева по борту уже появился Гибралтар и знаменитая скала — огромная, угрожающая.

При нашем приближении от берега отошла небольшая флотилия катеров портового флота и направилась к нам. Один подошел к нам, и на борт поднялся очень молоденький офицер, которому предстояло выполнить функции лоцмана. Едва обменявшись с ним рукопожатиями, мы почувствовали новую, особую атмосферу. Юный младший лейтенант носил белый головной убор, и почему-то именно этот факт показался нам самым примечательным. Мы прибыли на место! Здесь был другой флот, нам предстояла другая работа, поэтому следовало забыть на время о прошлом и сконцентрироваться на будущем.

— Доброе утро, сэр. — Он поприветствовал Корни. — Добро пожаловать на Средиземноморье. Как прошел рейс?

Ужасно, — проворчал Корни. — Но это все ерунда. Лучше скажите, какова здесь обстановка. Мы не имели возможности слушать ВВС. Что тут происходит?

Лейтенант вытащил из внутреннего кармана сложенную газету.

— Я так и думал, что вы будете интересоваться, поэтому принес сегодняшнюю газету.

Корни пробежал глазами заголовки. «Начинается большое отступление. Африканский корпус готовится к эвакуации из Туниса».

Мы молча переглянулись. Так и есть! Мы опоздали!

Глава 4.

Собака и кость

По пути в гавань мы получили довольно много информации к размышлению. Собаки,{4} прибывшие месяцем раньше (главным образом из 19-й и 32-й флотилий), успели хорошо поработать и завоевали отличную репутацию. Но за это им пришлось заплатить дорогую цену. Командир соединения, лейтенант королевского флота П. Ф. С. Гаулд, кавалер ордена «Крест за боевые заслуги», был убит, а его канонерка номер 639 после серии блестящих побед затонула. Стюарт Гаулд был известен как один из лучших командиров канонерок в Дувре, и его потеря стала чувствительным ударом и для всего прибрежного флота, и для нас. Все, знавшие этого храброго офицера, высоко отзывались о его профессиональном мастерстве и личной отваге.

Младший лейтенант привез с собой приказ, в соответствии с которым мы должны были посетить разные части акватории. Согласно плану нам следовало перейти через Гибралтарский пролив в Алжир, затратив на это 36 часов. Это означало, что всему экипажу предстояла напряженная работа. Сказать, что идея нас воодушевила, было бы неправдой. Мы находились в море уже семь суток, причем в очень стесненных условиях и на всем пути сопровождаемые отвратительной погодой. Больше всего на свете нам хотелось вымыться, переодеться в чистые пижамы и проспать не менее 24 часов. Вместо этого нам предлагалось поработать еще ни много ни мало 36 часов. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь!

Но с другой стороны, мы в течение двух последних месяцев жили в условиях постоянной спешки, ограничивая отпуска, свободное время и всячески ускоряя тренировки, и все ради одной цели — успеть в Тунис раньше, чем там закончится война. Неужели теперь, в последний момент мы пожертвуем своими мечтами? В общем, выбора у нас не было. В течение следующих четырех часов лодка подвергалась нашествию ремонтных рабочих, которые отвернули болты, удерживающие палубные баки, а также техников-артиллеристов, установивших новые сектора обстрела на орудиях. Кран снял баки с палубы, и мы сразу почувствовали себя свободнее. Теперь по палубам можно было ходить, даже не обладая первичными альпинистскими навыками.

Затем мы перешли к другому причалу, где погрузили продовольствие, а оттуда к бункеровщику, где приняли полный запас топлива. Теперь бензину предстояло находиться только под палубой — это не могло не радовать.

И все это время мы с тоской поглядывали на манившие со всех сторон красоты Гибралтара. Непривычно яркое солнце вовсю сияло на безоблачном голубом небе, а у ворот порта толпились торговцы фруктами с корзинами, доверху наполненными апельсинами и бананами. Работавшие на берегу солдаты были одеты в шорты цвета хаки и выглядели куда более живыми и сноровистыми, чем те, что остались в пасмурной апрельской Великобритании.

В конце концов нам указали причал на базе прибрежного флота, и мы получили долгожданный шанс слегка расслабиться. Мы с необыкновенной оперативностью решили все организационные вопросы, и очень скоро на корабле уже все крепко спали, кроме одинокого и очень несчастного старшины-рулевого, несшего вахту у трапа.

Перед чаем Корни вернулся с совещания командиров в оперативном штабе базы.

— Паника закончилась, — сказал он. — Похоже, мы опоздали. Все считают, что Северная Африка будет освобождена от немцев в течение трех суток. Для того чтобы пресечь возможность эвакуации морем, флота здесь и без нас хватает. Думаю, что нам придется ждать следующего наступления — где бы оно ни было, — чтобы поучаствовать в этой войне.

Каждый следующий день приносил новости, подтверждавшие наши перспективные прогнозы. 8 мая, то есть через день после нашего прибытия, адмирал Каннингем отдал свой знаменитый приказ кораблям, патрулировавшим мыс Бон: «Топите, жгите и уничтожайте! Пусть ничто не пройдет мимо вас!» В течение следующих 48 часов эсминцы и прибрежный флот собрали богатейший урожай пленных, пытающихся покинуть Тунис на всем, что плавало, даже на крошечных резиновых лодках. Официально блокада носила название операция «Возмездие», но ее участники дали ей другое имя — «Келибийская регата», вложив в него огромное воодушевление, сопутствующее величайшей победе нашей армии.

Так и не дождавшись конца событий, 11 мая мы ушли в Алжир. Но не было ни малейшего сомнения, что конец уже был не за горами. Нам предстояло преодолеть расстояние примерно в 450 миль. Было приятно сознавать, что еще полгода назад такой переход считался бы серьезной операцией, да и сейчас конвои на Мальту подвергаются ожесточенным атакам со стороны базирующихся на Сицилии сил люфтваффе. Путешествие оказалось намного приятнее, чем все, что мы испытывали ранее. Наконец-то 658-я стала полноценным боевым кораблем, который мог вести огонь во всех направлениях. Команда, за плечами которой остался 1600-мильный переход, стала сплоченной боевой единицей, а офицеры знали сильные и слабые стороны каждого.

И к тому же нам сопутствовала великолепная погода. Безоблачное небо и спокойное море сделали скорость в 24 узла сущим наслаждением. Когда под равномерный рокот двигателей лодка рвется вперед, оставляя за собой пенные буруны, как тут не почувствовать свою силу! Мы снова двигались сомкнутым строем, соблюдая пусть и не такую короткую дистанцию, как впоследствии, но все-таки достаточно близко друг к другу, чтобы заставить сердце впечатлительного гардемарина взволнованно забиться.

Едва миновав боновые заграждения Алжира, мы получили приказ принять топливо и быть готовыми к выходу в море на следующее утро в 6.00. Только тут мы осознали, что на Средиземноморье и для нас найдутся дела. До нас пока не дошли новости об окончательной капитуляции в Северной Африке, так что, быть может, мы еще не совсем опоздали?

Все оставшееся до вечера время мы принимали топливо, однако все же отправили людей ненадолго на берег, чтобы дать им возможность вдохнуть воздух Северной Африки, почувствовать ее атмосферу, бросить беглый взгляд на странный франко-арабский город — порт Алжир. Настоящее веселье нас ожидало ночью, когда начался воздушный налет, причем о нем нас никто не потрудился оповестить. Мне уже приходилось переживать налеты авиации противника в Лондоне, Портсмуте и на южном побережье, но здесь было нечто особенное. Зенитный огонь оказался столь плотным, что образовывал зонтик из летящих со всех сторон снарядов над гаванью. Разрывы бомб, падающих в акваторию в какой-то сотне ярдов от нас, заставляли сердца замирать. А дымовая завеса появилась слишком поздно, чтобы защитить гавань. Понятно, что в такой ситуации заснуть невозможно. Совершенно неожиданно мы оказались в самой гуще средиземноморской войны, и я поневоле задумался, смогу ли я выдержать экзамен на личное мужество, который мне, несомненно, рано или поздно предстоит. Я всегда тяжело переносил воздушные налеты дома и думал, что все будет иначе, если я во время налета буду и сам активно действовать. Но оказалось, что в нашей активности нет никакого смысла. Открывать огонь из наших игрушечных орудий по невидимой цели бесполезно. Поэтому я отчаянно старался храбриться, хотя вовсе не чувствовал себя уверенно.

На следующее утро мы вышли в море и взяли курс на Бон. На переход к месту назначения потребовалось двое суток, потому что из-за неисправности двигателя на 657-й нам пришлось провести ночь в небольшом порту Беджайя. У Бона было очень много кораблей, и мы присоединились к дог-ботам, уже участвовавшим в операциях. Они, в отличие от нас, успели обзавестись опытом. За день до этого пал Тунис, и настроение у людей было приподнятым.

Нам предстояло быстро включиться в серьезную работу.

До сих пор мы были настолько заняты тем, чтобы просто добраться до Средиземного моря, что об эффективности в боевых условиях вопрос попросту не стоял. Теперь Корни целеустремленно принялся за решение новой задачи.

Его взгляды были типичными для канадца, получившего образование в очень «английской» школе на острове Ванкувер. Хотя его идеи и энергия были характерны для выходцев из Нового Света, он с уважением относился к британским порядкам, хотя и не стремился во всем им следовать.

Корни обладал необыкновенным жизнелюбием, каким-то особенным вкусом к жизни, и это делало его безусловным лидером. Если у него появлялась необычная идея, он с энтузиазмом брался за ее воплощение и либо добивался ее претворения в жизнь, либо убеждался в ее нецелесообразности. Он был удивительно обаятелен и дружелюбен, но, если чувствовал в других неискренность и ограниченность, становился неприветливым, даже отталкивающим.

В своей команде — и среди офицеров, и среди матросов — Корни обладал непререкаемым авторитетом. Временами он бывал излишне требователен и суров. Когда это случалось, мы считали, что не соответствуем установленным им высоким стандартам. Его влияние на людей было столь велико, что никто не роптал, даже наоборот, мы выкладывались до последнего, чтобы исправить положение.

При обычных обстоятельствах с его лица почти не сходила добродушная улыбка, а если же на нем вдруг возникала яростная гримаса, мы знали, что таким образом он старается сдержать рвущийся наружу смех. Короче говоря, внешняя оболочка могла меняться, но под ней Корни всегда оставался одинаковым — превосходным человеком и великолепным командиром.

Воздушные налеты повторялись каждую ночь с удручающей регулярностью. Признаюсь, для меня это было очень тяжело. Очень уж угнетала неизбежность ежевечерних визитов самолетов противника. С приближением 9 часов вечера я начинал ежеминутно посматривать на часы в кают-компании и напряженно прислушиваться. После ужина я не мог ничем заниматься и отчаянно завидовал своим менее впечатлительным коллегам, которые спокойно делали свои дела. Позже я узнал, что дело было не столько в отсутствии впечатлительности, а в умении скрывать свои эмоции, но тогда я об этом не подозревал.

Бон был важным снабженческим портом, и немцы регулярно направляли сюда свои бомбардировщики с Сицилии, Сардинии и Пантеллерии. В одном мы от этих налетов безусловно выиграли. У нас установилась прочная дружба с известной тройкой эсминцев «Лоял», «Лукаут» и «Лафори». Когда они находились в гавани, мы обычно швартовались к борту одного из них и получали электричество от его мощного генератора, тем самым давая отдых нашим маленьким трудягам генераторам. Команда могла пользоваться столовыми и душевыми на эсминцах, а мы даже иногда получали возможность принять ванну. Мы высоко ценили оказываемое нам гостеприимство и нередко приглашали офицеров эсминцев к себе в кают-компанию на партию в покер.

В один из таких вечеров, когда мы сидели за карточной игрой, прозвучал сигнал тревоги. Наши гости моментально распрощались, да и мы поспешно разбежались по своим местам. Ожили двигатели. Но мы еще не успели отойти от эсминца, когда с «Лафори» открыли огонь из 4,7-дюймовок. 658-я содрогнулась и отпрыгнула в сторону, а мы почти оглохли. Когда мы отошли на безопасное расстояние, приблизилась 663-я, и почти сразу же нас окутали густые и едкие пары дымовой завесы. Теперь к глухоте добавилась слепота. Наши прожектора были слишком слабы, чтобы проникнуть сквозь туман, поэтому мы начали медленно двигаться по акватории, не выключая сирену. Так продолжалось до тех пор, пока в нескольких футах перед носом 658-й не возник корпус грузового судна, затопленного бомбежкой несколькими неделями ранее. Мы чудом избежали столкновения и пришвартовались к нему. Затем Корни принялся орать в мегафон, чтобы помочь Томми Лэднеру найти к нам дорогу. 663-я была явно совсем рядом — мы отчетливо слышали шум двигателей, но ничего не видели. Неожиданно из тумана вырисовалась ее корма. Она находилась в паре-тройке ярдов от нашего машинного отделения. Благодаря умелым действиям офицеров 663-й и изрядной доле везения катастрофы не произошло, и мы все стали ждать отбоя.

В конце мая началось массированное воздушное наступление на небольшой островок с красивым именем Пантеллерия. Взять его — означало открыть путь к Сицилии. Мы наблюдали за эскадрильями бомбардировщиков, уходящими в сторону моря, и внимательно слушали новости ВВС. Представлялось вполне вероятным, что наша следующая цель — Сицилия, и мы гадали, будем ли участвовать в предстоящем наступлении.

31 мая мы получили приказ следовать вместе с 663-й на Мальту. Для меня это означало, что я впервые буду полностью отвечать за навигацию на длинном переходе. Я заблаговременно выполнил прокладку курсов и сверил их с Дерриком, которому предстояло идти за нами.

Ночью мы обогнули мыс Бон и весь следующий день шли в восточном направлении. Ближе к вечеру я сообщил Корни время и пеленг, на котором должна появиться Мальта. Время прошло, и Корни вызвал по голосовой трубе штурманскую рубку:

— Штурман, проверь свои расчеты. Видимость прекрасная, а нашей цели не видно не только в указанном тобой направлении, но и в любом другом.

Я быстро произвел повторные расчеты. Все оказалось точно. Обеспокоенный и весьма озадаченный, я поднялся на мостик. Небо было ярко-голубым и абсолютно чистым, горизонт затуманивала легкая дымка, но в целом видимость не могла быть лучшей.

При такой видимости мы должны были увидеть остров миль с десяти, то есть 15 минут назад.

Я мучительно покраснел и почувствовал, как по спине поползла тонкая струйка пота.

— Погоди-ка, — воскликнул Корни, — вот же она!

Совершенно неожиданно перед нами показалась Мальта — очевидно, ее скрывала только что рассеявшаяся дымка, — и я с облегчением перевел дух.

Итак, 2 июня 1943 года ровно в 15.50 мы впервые прибыли на Мальту. Мы вошли в бухту Марксамаксет и пришвартовались у Са-Мэзона. Над нами возвышались грандиозные желтые бастионы, казавшиеся в ярком солнечном свете особенно внушительными. Баковая партия, одетая в аккуратную белую форму, подняла на нок-рее наши вымпелы Сахар-6–5-8. Проходя мимо знаменитой базы подводных лодок на острове Манел, мы поприветствовали ее протяжным гудком.

Только теперь мы почувствовали, что наш долгий путь закончился. Мы прибыли и были готовы к работе.

Глава 5.

К делу

Нашим первым посетителем был вовсе не капитан Береговых сил и даже не рядовой офицер базы. Им стал маленький мальтийский еврей в мягкой фетровой шляпе, которого все называли мистер Гринберг, поскольку он был представителем этого известного портного из Валетты. Он очень быстро получил заказы от большинства членов команды на разные комплекты форменной одежды. Ни один уважающий себя моряк не носил одежды массового пошива — такое могли позволить себе только сухопутные крысы. Настоящий морской волк всегда щеголял в специально скроенном костюме, главным украшением которого являлись широченные клеши. Впоследствии мистер Гринберг стал на борту частым гостем, и, хотя на первых порах мы в нем сомневались, со временем он стал своим человеком, и всякий раз, возвращаясь на Мальту после длительного отсутствия, мы видели на причале его тщедушную фигурку и понимали: в жизни не все проходит, кое-что все же остается неизменным.

Он был не единственным «местным», с кем мы сразу же установили контакт.

Мальтийскую базу прибрежного флота называли «Григейл» — так же как сильный северо-восточный ветер, периодически дующий прямо в гавань Валетты и поднимающий волнение, которое делало ее причалы чрезвычайно неуютными для маленьких судов.

Она располагалась в нескольких строениях на противоположной стороне бухты Марксамаксет, и, чтобы добраться на нее на шлюпке, следовало изрядно поработать веслами. Однако уже на второй день нашего пребывания на Мальте выяснилось, что нас взял под свое покровительство Джо — владелец небольшой дгазы, который в обмен на мелкие безделушки безотказно перевозил нас туда и обратно за символическую плату и к тому же оказался хорошей и надежной прачкой — в общем, чрезвычайно ценный человек. Дгаза — это нечто особенное. Ее можно увидеть только на Мальте. Любой путешественник, попавший сюда впервые, непременно обратит внимание на это оригинальное создание рук человеческих. Короче говоря, дгаза — это длинная, изящная лодка, построенная по образу и подобию венецианских гондол. Гребец управляет ею стоя с помощью двух весел.

Прошло несколько дней, и мы пришли к выводу, что июнь обещает стать спокойным месяцем, но ведется подготовка к какой-то крупной операции. Поэтому основной темой разговоров стали всевозможные догадки на тему «Где?» и «Когда?». Наиболее очевидным объектом будущего вторжения представлялась Сицилия. Следующими в умах наших стратегов-любителей шли юг Франции, Сардиния, Крит и Греция. Пантеллерия в беседах не обсуждалась, поскольку была занята вскоре после нашего прибытия на Мальту. Самые сведущие предлагали также островки Лампедуза и Линоса.

Из Бона прибывало все больше и больше дог-ботов. Вместе мы уже представляли нешуточную силу. Но о двух конвоях, которые должны были прибыть из Англии (в одном из которых шла 662-я с нашим командиром и моим другом Гордоном Сертисом), ничего определенного не было слышно. Ходили слухи, что их следует ожидать не ранее конца июня.

6 июня Корни отправился в оперативный отдел и вернулся оживленный.

— Парни, полагаю, у нас сегодня ночью будет работа, — объявил он и отдал мне приказ на выход в море. — Штурман, проверь, все ли минные поля и протраленные каналы нанесены на твои карты. Пик, я думаю, тебе следует сегодня лишний раз проверить орудия. Нам предстоит первая настоящая боевая операция, и я хочу, чтобы не было никаких сбоев.

Я внимательно прочитал приказ. «Будучи во всех отношениях подготовленными к выходу в море… мотобот 633 и канонерки 658 и 663 проследуют для патрулирования к побережью Сицилии от мыса Пассеро к северу до мыса Мурро-ди-Порко».

Через 10 минут Дерри и я уже сидели в дгазе Джо, направлявшейся в сторону базы. Нам было необходимо встретиться с оперативником штаба. Мы уже успели с ним познакомиться и знали, что можем рассчитывать на любую помощь с его стороны в части корректировки карт, сводок погоды и разведывательной информации по сицилийским портам. Оперативником штаба был молодой лейтенант добровольческого резерва по имени Тим Блай (позже лейтенант-коммандер Т. Дж. Блай, кавалер орденов «Крест за боевые заслуги» и «За безупречную службу» и ордена Британской империи 4-й степени), обладавший замечательной бородкой и очень внушительными манерами.

Тим Блай недавно потерял лодку и уже несколько недель находился на берегу. Он командовал «воспером», севшим на грунт во время патрулирования мелководной и не отображенной должным образом на карте вражеской бухты. Не имея возможности спасти лодку, Тим уничтожил ее, выпустив осветительный патрон по днищевым цистернам с бензином. Этот весьма зрелищный эпизод, сопровождавшийся нешуточным взрывом, снискал Тиму громкий титул «человека, который смеется над смертью» — именно так его окрестили в колониальной прессе. Он очень тяжело переживал случившееся и пока занимался береговой работой. В то время мы еще не знали, что к концу войны Тим станет одним из самых известных командиров флота прибрежного плавания на Средиземноморье.

В 20.00 три лодки миновали боновое заграждение и взяли курс на северо-восток к Сицилии. Мы увидели, что командир на идущей впереди 633-й энергично машет рукой, совершая круговые движения над головой. Корни повернулся и передал Томми такой же сигнал.

— Увеличить на 200 оборотов! — сказал он, и я взялся за рукоятку, чтобы передать приказ в машинное отделение.

Мы всегда старались как можно дольше соблюдать радиомолчание, поэтому обмен радиосигналами сводился к минимуму. Днем приказы увеличить или уменьшить обороты, остановить машины и так далее передавались простыми взмахами руки, а ночью для этой цели использовалась маленькая синяя сигнальная лампа. Соответствующий сигнал передавался с кормы назад по линии. Буква «I» означала увеличить обороты на 200, «R» — снизить обороты на 200, «О» — остановиться. Вперед по линии визуальные сигналы обычно не передавались, потому что их мог заметить противник, поэтому следовало постоянно следить за идущим впереди кораблем. Сигналы не повторялись, и отправителю приходилось действовать, не будучи уверенным, что его приказ получен. Почти сразу же на мачте идущей впереди лодки взметнулись флаги.

— Подготовительный флаг 5, сэр, — доложил я, а Корни махнул Пику, держащему в руке микрофон:

— Приготовиться к проверке орудий, Пик.

Управление артиллерийскими орудиями было заботой Пика. Существовало три способа передать приказ артиллеристам в орудийной башне. Звуковая телефонная связь работала безупречно непосредственно после установки, но быстро выходила из строя под воздействием соленой воды и неаккуратного обращения. С помощью зуммеров можно было передать определенный приказ, к примеру открыть или прекратить огонь, но они были бесполезны, если следовало сообщить более подробную информацию. Поэтому чаще всего использовались обычные громкоговорители, направленные в сторону носа и кормы. Переданную таким образом команду было слышно даже при работающих двигателях и грохочущих орудиях.

Когда на нок-рее подняли флаг, означающий «сближение», Пик приказал каждому орудию произвести залп в безопасном направлении.

Я огляделся вокруг. У орудий не было заметно никакой суеты. И наводчики, и заряжающие вели себя спокойно и уверенно. Все шло нормально. Для маленькой лодки мы обладали весьма внушительной огневой мощью, и орудийные башни, вращавшиеся при простом прикосновении наводчика к кнопке на панели управления, выглядели очень внушительно.

Темнота опустилась, как всегда, очень быстро, и мы тщательно проверили затемнение. Верхом позора считалось получение от следующей за кормой лодки сигнала: «У вас виден свет по правому борту». А учитывая, что за нами шли Томми и Деррик, такое пережить было бы особенно трудно, поэтому мы внимательно следили, чтобы ничего подобного не произошло.

На подходе к берегу Сицилии мы увидели маяк на мысе Пассеро (юго-восточная оконечность острова). Он горел так ярко, словно не было никакой войны. Разве так и должно быть? Или это ожидается конвой? Мы решили на всякий случай скрестить пальцы.

Мы патрулировали в трех милях от острова, проверяя пространство до берега с помощью радара. Вообще-то наш радар предназначался для обнаружения самолетов и был не слишком эффективен против кораблей. Но лучшего все равно не было, поэтому на каждой лодке в течение определенного промежутка времени несли радарную вахту. Экран располагался в радиорубке под палубой, так что радист и оператор радара были единственными членами команды (кроме механиков), находившимися в походе не на палубе. Нам повезло заполучить очень опытного и добросовестного оператора радарной установки, который в дополнение ко всем своим достоинствам имел еще квалификацию старшего матроса. Честно сказать, матросом Ганнинг оказался никаким, зато в качестве оператора радара был выше всяких похвал.

Антенны над мачтой были направленными и управлялись вручную также из радиорубки. Направление, в котором они были установлены, регистрировалось на шкале возле экрана радара. Экран пересекали две взаимно перпендикулярные линии, причем горизонтальная больше всего напоминала линию травяного покрова — из нее то и дело «вырастали» зеленые полоски травинок. Если появлялась цель и антенны были направлены точно на нее, на экране появлялся сигнал, а его расстояние до вертикали означало расстояние до цели.

Доклады всегда поступали в виде относительных пеленгов — углов, составляемых с линией нашего перемещения, при этом красный обозначало слева по курсу, а зеленый — справа. К примеру, красный-3–0 означало 30° слева по курсу, а зеленый-9–0 — на правом траверзе. Чтобы обнаружить цель, особенно небольшую, среди «травинок», нужно было быть мастером своего дела. А Ганнинг и был таковым. Он был родом из Уэльса, и о степени его взволнованности всегда можно было судить по интенсивности акцента при докладе по голосовой трубе на мостик. Когда он был спокоен, акцент почти не ощущался.

Наш первый патруль принес ему горькое разочарование, поэтому, когда спустя два часа он доложил, что «закрывает лавочку», его речь была очень чистой, хотя и унылой.

— Даже ни один гремлин не появился, чтобы дать мне возможность поработать, сэр, — пожаловался он. — Все чисто.

На палубе жизнь текла своим чередом. Вахтенные менялись каждые два часа. Вниз никто не уходил. Когда очередной расчет занимал места в орудийной башне, сменившиеся с вахты укладывались рядом на палубе, чтобы, если повезет, немного подремать. Все было удивительно спокойно.

Неожиданно ситуация изменилась. Мы заметили луч прожектора, который принялся методично обшаривать воду к северу от нас. Что случилось? Неужели нас обнаружили? Или Сиракузы готовится покинуть очередной конвой?

Мы застопорили машины и некоторое время дрейфовали, вслушиваясь в тишину. Мы находились примерно в полутора милях от Сиракуз, в идеальном положении для нападения на вражеские суда, если они, конечно, появятся. Обычно суда, заходящие в гавань или ее покидающие, психологически менее всего готовы к атаке, поскольку команда слишком поглощена обычными делами — подготовкой к отдаче якоря и швартовым операциям или, наоборот, уборкой оборудования для швартовки и множеством других дел, свойственных именно для начала или конца пути.

Затем прожектор прошел прямо над нашими головами. Лично мне эта неожиданная вспышка света принесла ужасное чувство своей уязвимости. Это все равно что стоять голым под светом автомобильных фар. Я опасливо оглянулся. Наверняка мы уже находимся на прицеле у всех береговых батарей Сицилии.

Однако мы так и не дождались снарядов со стороны Сиракуз. Вскоре двигатели были снова запущены, мы развернулись и снова пошли вдоль берега. Так на протяжении остатка ночи мы и сновали взад-вперед, пережив еще однажды период долгого ожидания с застопоренными двигателями.

В 4.40 633-я повернула на обратный курс. Это означало, что патрулирование закончено. Но мы знали, что рассвет — самое опасное время, именно это время суток предпочитают летчики для нанесения ударов. Согласно приказу с появлением первых лучей солнца мы должны были находиться не менее чем в 40 милях от берега Сицилии. У люфтваффе на Сицилии было много аэродромов и самолетов, а наши самолеты могли вылетать только с Мальты, которая располагалась слишком далеко, чтобы авиация могла обеспечить надежную и, главное, длительную защиту. Самолеты люфтваффе безраздельно господствовали над этими водами, и было чрезвычайно неприятно думать о бесчисленных «мессерах» и «юнкерсах», выжидающих случая напасть на нас.

Корни и Пик всю ночь не смыкали глаз, а мне удалось дважды понемногу вздремнуть. По этой причине я был удостоен сомнительной привилегии нести вахту на обратном переходе. Понимая, что в любой момент может нагрянуть вражеская авиация, я постоянно осматривал небо, особенно его восточную часть, где приближающиеся самолеты вряд ли будут заметны, поскольку будут заходить со стороны солнца. Но любое усилие после почти бессонной ночи казалось свыше человеческих сил. Глаза закрывались сами по себе. Я встряхивался, как собака, попутно ругая себя самыми последними словами, понимая, что совершаю преступление, но ничего не мог поделать. Требовались более радикальные меры. Я разговаривал с рулевым, но с трудом слышал его голос. Я промывал глаза специальным тонизирующим глазным лосьоном, пил крепкий чай — ничего не помогало. Три часа ползли неторопливо, словно три года или даже три века… Невозможно выразить словами, как я обрадовался, когда после бесконечных мытарств наконец увидел долгожданную землю — низкий желтый берег Мальты.

На входе в гавань я, как мне и положено, присоединился к партии на баке и с ужасом обнаружил, что засыпаю на ходу — отключаюсь на секунду или две. А после швартовки мои мечты о немедленном и по возможности продолжительном сне растаяли, как утренняя дымка.

Лодку следовало немедленно подготовить к очередному выходу в море. Пик отдал приказ: «Обе вахты на завтрак, с 8.00 — наведение порядка на борту и чистка орудий, в 10.30 — бункеровка, отбой после ужина».

В тот вечер желающих отправиться в увольнительную на берег почти не нашлось. Люди слонялись по кораблю и клевали носами.

На протяжении этих нескольких недель 658-я и 663-я были почти все время вместе. Они стояли рядом у причала, да и в море редко выходили в одиночку. Поэтому естественно, что команды этих двух кораблей были одновременно главными соперниками и самыми большими друзьями. Мы столько раз вместе выходили в море, что наши парни окрестили 663-ю «тенью», потому что она всегда следовала за нами. Корни был несколько старше Томми. В нашей кают-компании офицеры с 663-й также были частыми гостями, поэтому мы никогда не удивлялись, обнаружив за столом Томми, Деррика или Барри Сайретта — старпома с 663-й. Скорее уж мы недоумевали, когда никого из них не было. 657-я задержалась в Боне из-за неисправности двигателей, и, хотя после ее прихода мы всегда находились уже не вдвоем, а втроем, отношения с командой 657-й были все-таки не такими теплыми, как с командой нашей «тени».

Томми Лэднер был замечательным человеком. Обычно очень спокойный, он приходил в необычайное волнение, отстаивая свою точку зрения, а его острый ум и отшлифованная речь профессионального юриста делали его ни на кого не похожим. Он был человеком вдумчивым и уделял значительно больше внимания мелким деталям, чем Корни или Дуг. Там, где Корни только устанавливал высокие стандарты, возлагая их выполнение на Пика и меня, только проверяя, чтобы в следующий раз все было не хуже, Томми лично следил за всеми мелочами, педантично и часто напоминая своим офицерам, что его распоряжения должны быть выполнены в точности. Оба метода работали одинаково, но Томми затрачивал намного больше нервной энергии, чем Корни.

Именно в это время я получил прозвище, которое сопровождало меня до самого конца войны.

Я всегда был активным членом скаутского движения и в самом начале своего обучения на военно-морском флоте вступил в отряд глубоководных бойскаутов. При первом же визите на корабль «Сент-Анджело», где велась вся флотская бухгалтерия, я заметил, что лейтенант-коммандер, ответственный за наши выплаты, тоже носит скаутский знак. Мы познакомились, и я обзавелся очень ценным другом.

Это произвело сильное впечатление на Корни и Пика. Тот факт, что их юный необстрелянный штурман удостоился дружеского расположения старшего счетного офицера базы, казался им необычным и удивительным. А когда я начал каждый вторник посещать собрания мальтийского экипажа глубоководных скаутов и как-то раз даже привел на 658-ю одного из офицеров, который очень хотел посмотреть, что представляет собой канонерка, они единодушно окрестили меня Ровером{5} Рейнолдсом.

Я не имел оснований сомневаться в доброжелательности старших товарищей, поэтому не возражал, и прозвище «прилипло» ко мне очень прочно. Когда я возвращался на борт, Пик и Корни всегда шутливо встречали меня скаутским приветствием. Позже эту привычку перенял у них и наш не чуждый юмора командир флотилии, нередко выходивший с нами в море на операции.

Во время установившегося на некоторое время периода затишья Корни задался целью заменить наши полудюймовые пулеметы одиночными эрликонами с каждой стороны мостика. Он доказывал, что полудюймовки являются главным образом противопехотным оружием, а 20-мм эрликоны обладают большей разрушительной силой при действиях как против людей, так и против техники. К тому же они более просты в обращении и более надежны. Они являются более дальнобойными орудиями и делают почти 500 выстрелов в минуту.

В конце концов он сумел убедить главного артиллериста базы в своей правоте, мы погрузили новое оборудование и вышли в море на стрельбы. В результате было отмечено, что сильно увеличилась вибрация, однако мы поверили в новое оружие и не сомневались в его эффективности.

В конце июня на Мальту наконец прибыл лейтенант-коммандер Норман Хьюс и привел оставшиеся пять лодок. Теперь наша флотилия оказалась в полном составе. Командиром 665-й был Питер Томпсон, с которым мы попрощались три месяца назад в Веймуте. Увидеть его вновь было очень приятно. Но для Деррика и для меня самым главным событием стало долгожданное появление Гордона Сертиса. Будучи штурманом командира флотилии, он был очень загружен всевозможными секретарскими обязанностями. Хорошо еще, что на той лодке был превосходный старший помощник — Билл Дарракот, благодаря организаторским талантам которого все дела выполнялись точно в срок.

Новые дог-боты были не единственными прибывшими на Мальту кораблями. Совершая очередное путешествие на «Сент-Анджело» за жалованьем, мы пересекли из конца в конец главную гавань и получили возможность ознакомиться с собравшимся здесь флотом. Я узнал наши старые линкоры «Уорспайт», «Малайя» и «Куин Элизабет», а крейсеров и эсминцев было так много, что идентифицировать их было невозможно. В гавани Марксамаксет были заняты уже все пирсы и причалы, но корабли продолжали прибывать каждый день.

28 июня мы получили приказ выйти на патрулирование бухты Сент-Пол (именно здесь вышеупомянутый святой когда-то потерпел кораблекрушение). В этом патруле нас не ожидало ничего, кроме скуки. Подобные мероприятия мы прозвали «зиц-патрулями». Сей презрительный термин применялся к патрулям, в которых ничего не могло и не должно было произойти. Зато все свободные от вахты члены команды могли спокойно спать, ровным счетом ничего не опасаясь.

Патруль, как и следовало ожидать, был начисто лишен каких бы то ни было событий. Для меня он оказался памятным лишь тем, что как раз на него пришелся мой двадцатый день рождения. Я находился на иностранной службе, а это означало, что я автоматически получал повышение из гардемарин во «временные младшие лейтенанты». Поэтому, когда мы по возвращении из патруля подходили к боновым заграждениям, я, находясь среди матросов на баке, услышал, как Корни торжественно прокричал в мегафон:

— Младшего лейтенанта Рейнолдса на мостик!

Недоумевая, что бы это значило, я подчинился. На мостике меня встретил ухмыляющийся Корни и объявил, что в связи с получением очередного звания мне доверена честь подвести корабль к причалу и осуществить швартовку. Я почувствовал, как у меня задрожало все внутри, но предпринял героическое усилие, чтобы это никак не отразилось на моем поведении.

И Корни, и Пик мастерски управляли лодкой. Они постоянно внушали мне мысль, что выполнение маневров на высокой скорости зрелищно, но неразумно, потому что не оставляет возможности среагировать на возможные случайности. Кроме того, я понял, что свидетельство высокого класса при маневрировании — как можно меньше пользоваться машинным телеграфом. Чем меньше приказов, тем лучше. Последнюю истину я усвоил накрепко, в особенности после того, как в процессе выполнения очередных маневров Корни несколько раз отправлял меня вниз — в машинное отделение — сначала просто понаблюдать, а затем попрактиковаться в обращении с рычагами. Это оказалось делом очень нелегким, даже когда приказы с мостика не следовали один за другим.

По поводу моего дня рождения и повышения планировалась небольшая вечеринка в кают-компании, но ее пришлось отменить, поскольку сразу же после возвращения из «зиц-патруля» нам было объявлено, что предстоит еще один патруль у побережья Сицилии совместно с 663-й (как обычно), 640-й и 634-й.

Этот патруль оказался несколько более волнующим, чем первый, поэтому свой двадцатый день рождения я запомнил особенно отчетливо. 634-я и 663-я были вынуждены в самом начале вернуться в гавань из-за неполадок с двигателями. Я подумал, что надо не забыть подразнить Деррика плохим техническим обслуживанием корабля, и принял вахту, которую должен был нести на переходе к району патрулирования, чтобы позволить Корни и Пику немного поспать.

Мы прилежно бороздили воды вдоль побережья Сицилии, и, если не считать лучей прожекторов, замеченных нами в районе Сиракуз, ничто не вызывало абсолютно никаких эмоций — ни надежд, ни страха. Дважды на радаре были замечены потенциальные цели, но оба раза Ганнинг заверял, что оснований для беспокойства нет, на экране всего лишь «привидения». Он обладал настолько острым зрением и чувствительными пальцами, что замечал даже малейшую реакцию своей аппаратуры. А иногда у него на экране появлялись отчетливые следы, которые никак нельзя было объяснить, не беря в расчет сверхъестественные силы.

В 3.00 командир решил, что, поскольку нам, похоже, так и не удастся в этом патруле встретить ни одного вражеского корабля, есть смысл немного пощекотать нервы противнику и обстрелять с моря гавань Авола-Марина в 20 милях к югу от Сиракуз. Это мероприятие было оправдано сразу с трех точек зрения: во-первых, оно должно было сказаться на моральном духе противника, во-вторых, могло причинить некоторый ущерб, а в-третьих, наши артиллеристы таким образом получали возможность попрактиковаться в ведении огня в ночное время.

Мы замедлили ход в миле от Аволы, и командир флотилии прокричал с борта 640-й:

— Корни, нас осталось только двое! Подойдем чуть ближе, чем мы решили, и сделаем два захода. Держись поближе ко мне. И помни, что мы ни в коем случае не можем допустить повреждения лодок. Если будет горячо, придется выложиться по полной.

Корни махнул рукой в ответ и повернулся к Пику.

— Приготовились, — сказал он. — И напомни артиллеристам, что у них есть шанс показать, на что они способны. Я хочу, чтобы они постоянно вели огонь все время, пока мы будем перед целью.

Мы заняли свое место в кильватере 640-й. Я машинально отметил, что затемнение по-сицилийски было не слишком качественным. Призванные следить за этим государственные чиновники и полицейские Авола-Марина явно с прохладцей относились к своим обязанностям. То здесь, то там проглядывали огни, и вскоре я, присмотревшись, разглядел очертания гавани.

— Подготовительный флаг пять, — донесся искаженный некачественной связью голос.

Пик тут же передал предупреждение артиллеристам:

— Будьте готовы открыть огонь на красный-3–0! Будем поворачивать направо.

На расстоянии 200 ярдов 640-я выполнила поворот вправо и увеличила скорость.

— Флаг пять! — раздался крик.

Пик вдавил кнопки зуммеров артиллеристов, и обе лодки открыли огонь.

А как мгновенно изменился характер 658-й! Из спокойной, слегка меланхоличной домашней кошечки она превратилась в дикую, разъяренную тигрицу, атакующую невидимого врага!

Начавшийся шум меня ошеломил и оглушил. Грохот наших орудий долетал до древних стен Аволы и, отразившись, возвращался обратно, подавляя все мысли и чувства своей интенсивностью. На таком расстоянии, имея перед глазами большую и совершенно неподвижную цель, промахнуться было невозможно.

Мы видели, как 6-фунтовые заряды ударяли в стены, каждый поднимал облако дыма и пыли, так же как и длинный язык оранжевого пламени. Пом-пом и эрликоны тарахтели беспрерывно, трассирующие снаряды образовывали в темноте светящуюся дорожку, ведущую к цели.

Первый заход длился около двух минут, затем мы резко повернули направо, чтобы лечь на обратный курс. К этому времени береговой гарнизон уже проснулся — на берегу неуверенно заговорили пулеметы. Командир соединения, памятуя о необходимости избежать повреждения лодок, приказал немного увеличить расстояние и снова открыть огонь. Теперь у эрликонов появилась конкретная цель — источники пулеметного огня на берегу, и очень скоро все, кроме одного, замолчали. Заход был почти завершен, когда со стороны берега над нашими головами пролетел первый тяжелый снаряд и шлепнулся в воду с перелетом ярдов в двести, подняв внушительный фонтан воды.

На корме 640-й сразу же замигала сигнальная лампа — нам передавали «I». Сопровождаемая ревом двигателей, 658-я понеслась за 640-й на скорости 24 узла, периодически виляя то влево, то вправо, чтобы не дать противнику прицелиться.

Через три минуты мы остановились и принялись обозревать в бинокли Аволу. Видимым результатом нашего обстрела стали пожары, видневшиеся в нескольких местах на берегу. Но наши орудия и артиллеристы получили боевое крещение, и это было значительно важнее, чем сомнительный ущерб, нанесенный островному морскому курорту.

Через несколько дней около 12.30 я увидел Пика, возвращавшегося с базы на дгазе Джо. Я подошел к трапу и поприветствовал командира.

— Найди Пика и приходи вместе с ним ко мне в каюту, Ровер. И захватите с собой, пожалуйста, бутылку и три стакана.

В каюте нашего командира могли разместиться как раз трое. Пик и я уселись на крошечный диванчик, а Корни устроился за рабочим столом. Когда мы наполнили стаканы, Корни сказал:

— Это будет Сицилия, парни, и всего лишь через пару дней. Флот вторжения будет самым большим в истории.

Глава 6.

Сжатие пружины

Я заглянул в свой стакан, потом поднял глаза на Корни. Мои мысли пребывали в полном смятении. Мне не с чем было сравнивать, поэтому я никак не мог представить себе масштабы предстоящей операции. Значительно больше меня занимал вопрос собственного участия в ней. Справлюсь ли я? Как буду чувствовать себя в настоящем деле? Именно оно мне предстояло. Как бы там ни было, хорошо, если я через много лет смогу заявить: «Я был на Сицилии».

Пик оказался куда более прагматичен.

— Каково будет наше участие в операции?

— Наша флотилия станет защитным экраном против вражеских торпедных катеров во время высадки, а ночью будет патрулировать Мессинский пролив. И здесь возникает немаловажный вопрос: как долго мы можем действовать в отрыве от базы? Они хотят, чтобы мы оставались днем вблизи берега, а ночью осуществляли патрулирование до тех пор, пока не будет взят порт, из которого мы могли бы работать. Бобби Аллан готов переместить свою мобильную базу, как только появится возможность, а топливо мы будем получать с танкеров вблизи берега.

Пик сжал губы и глубоко задумался. Механическое оборудование дог-бота было необычайно сложным, тем более учитывая небольшие размеры лодки. Четыре главных двигателя с их системой радиаторов и оборудованием для подачи топлива, два вспомогательных двигателя, работающие постоянно. А еще есть две замысловатых электрических цепи, радар, радиорубка, орудийные башни, приводимые в движение гидравликой от главных двигателей… Все это периодически ломалось, а выход из строя даже одного из перечисленных компонентов был чреват для лодки крайне неприятными последствиями. Чтобы все это безотказно работало, требовалось высочайшее мастерство и изрядный опыт механиков, которым придется выкладываться, как говорится, по полной программе. Все это не могло не вызвать сомнений, но все же у нас было одно утешение.

Наш чиф, с которым мы вышли из Англии, настолько исстрадался от морской болезни, что его пришлось в Боне списать на берег. На его место нам прислали главстаршину Уильяма Ласта.

Билл Ласт был ветераном Береговых сил и имел за плечами двухлетний опыт операций на канонерках. Более года он был механиком на малой канонерке в районе восточного побережья, а в ноябре 1941 года (как раз перед тем, как я поступил на флот) участвовал в сражении с вражескими торпедными катерами и получил ранение. Он принимал 640-ю вместе со Стюартом Гаулдом и привел ее на Средиземноморье в составе конвоя, который прибыл перед нами. Нам очень повезло, что он оказался свободен, как раз когда нам позарез был нужен новый чиф.

Это был высокий, темноволосый уроженец Оксфордшира, обладающий ослепительной улыбкой и обаянием, которому было невозможно противостоять. А самое главное, он был настоящим королем среди механиков. Он был храбр, но не безрассудно, силен физически и никогда не терялся в критических обстоятельствах. Мы знали, что Ласт — именно тот человек, который может заставить двигатели работать, и всецело полагались на него. К тому же он был не один. Его старший механик-моторист Берт Берроуз (до войны служивший телеграфистом в почтовом ведомстве) в процессе обучения достаточно хорошо овладел техническими знаниями и теоретически был подкован не хуже Ласта. Вдвоем они составляли достаточно надежный тандем.

Но наша уверенность в команде не устраняла другую проблему — обеспечение запасными частями. Мы уже успели обнаружить, что снабжение запчастями сложного оборудования наших лодок ведется преступно плохо. Нам было довольно сложно поддерживать 658-ю в состоянии А (готовности к операциям) даже сейчас. Сможем ли мы действовать ночь за ночью без ремонта и замены вышедших из строя деталей и будем ли мы обеспечены запчастями, если возникнет необходимость?

В тот же вечер мы по очереди ознакомились с информацией, касающейся морской части предстоящего вторжения. Она была изложена на 50 листах машинописного текста, вложенных в большой конверт с внушительной надписью: «Операция „Хаски“ — совершенно секретно». Корни передал его мне со словами: «Положите его в сейф, господин офицер по работе с секретными документами, и, ради бога, помните, если вы потеряете эти бумаги, нас с вами обоих будет судить военный трибунал и, скорее всего, приговорит к расстрелу».

Об этом он мне мог и не напоминать. Мысли о секретных материалах, хранившихся в нашем маленьком и не слишком надежном сейфе, не давали мне спать по ночам до самого начала вторжения.

Лишь ознакомившись с документом, я начал понимать грандиозный размах планируемой операции. В час Х дня Д к острову Сицилия с разных сторон сойдется около двух тысяч кораблей. Я никак не мог представить себе, что такое две тысячи судов вместе, и попытался изобразить их точками на бумаге. Получалось 20 линий по 100 точек в каждой. И многие корабли придут прямо из Америки, Британии и Египта через те воды, которые еще год назад считались самыми опасными в мире, да и теперь люфтваффе и немецкий подводный флот держат в тех районах серьезные силы.

План «Хаски» предусматривал одновременную высадку крупных сил союзников в 2.00 10 июля в двух основных районах: американцев — на юго-западном побережье, англичан и канадцев — на юго-восточном побережье.

Наша флотилия, впервые собравшись вместе в полном составе, должна была участвовать в высадке канадских войск и отряда разведчиков «Ловет» на участке побережья, получившем имя Асид-Норт-Бич, расположенном к югу от Сиракуз и мыса Мурро-ди-Порко. Его мы хорошо знали.

Период, предшествовавший дню Д, навсегда врезался в мою память. Казалось, все население Мальты было занято лишь одним — обсуждением предстоящей операции. Строились догадки и высказывались самые невероятные предположения относительно времени ее начала и места проведения. В таких условиях хранить секретность было чрезвычайно трудно. Мы понимали, как важно сохранить в тайне достоверную информацию, но вместе с тем представлялось очень уж маловероятным, что для немцев готовящаяся операция оставалась тайной, когда о ней ничего не знал разве что слепой и глухой.

Напряжение возрастало с каждым днем. Нам предстояла серьезнейшая проверка на прочность, которую мы обязаны были выдержать с честью. Вызывал опасения тот факт, что наши лодки были как следует не испытаны и еще не встречались в бою с противником.

Только командиры лодок владели всей полнотой информации, могли в полной мере представить, что нам предстоит, лучше, чем кто бы то ни было, понимали основные задачи.

Корни, Дуг и Том не были исключением и с тревогой ждали начала операции. В последние двое суток беспокойство достигло высшей точки, оно висело в воздухе и, казалось, мешало дышать. Напряжение стало таким сильным, что его просто необходимо было снять. Поэтому накануне выхода в море в «Монико» — самом популярном баре на берегу — стихийно началась всеобщая вечеринка. Когда к бару подошли канадцы, они обнаружили его до отказа заполненным офицерами знаменитой 51-й дивизии хайландеров, которые только что прибыли из Северной Африки и были преисполнены уверенности в себе. Они подавляли всех — громко пели шотландские песни, исполняли народные танцы, причем не только на полу, но и на столах. В общем, веселье было в самом разгаре. Представители армии безусловно завладели всеобщим вниманием, и в какой-то момент Дуг Мейтленд решил, что не должен с этим мириться.

После одного из самых зрелищных выступлений он воспользовался минутной тишиной и подошел к одному из разудалых танцоров:

— Скажите-ка, капитан, а вы могли бы выпить свой джин, а потом закусить его стаканом?

Вопрос был встречен градом насмешек. Мейтленд повернулся к бармену и попросил шерри в тонком бокале на длинной ножке. Он выпил напиток и стал медленно есть стакан, откусывая по небольшому кусочку и тщательно пережевывая. Покончив, под пристальным наблюдением большой группы зрителей, с сосудом, он поставил на стол ножку и пододвинул ее молодому офицеру-горцу:

— Вот, сэр, я оставил вам самое вкусное. Не хотите ли попробовать? Быть может, кто-нибудь другой желает пари?

Желающих не нашлось. Героями дня оказались моряки. Но вечеринка еще не закончилась, и противостояние между армией и флотом началось нешуточное. Страсти накалились настолько, что была вызвана военная полиция. Разошедшийся Корни случайно выбросил из окна стул, который крайне неудачно приземлился — прямо на голову начальника военной полиции, лично прибывшего, чтобы разобраться в причинах беспорядков. Этот джентльмен, оказавшийся полковником морской пехоты, пришел в неописуемую ярость и немедленно учинил расследование, в процессе которого, к его немалому изумлению, не смог выявить виновника покушения на его персону. Оказалось, что никто ничего не видел, и Корни, естественно, тоже.

Утром 10 июля все командиры прибыли на базу для получения последних инструкций.

К счастью, наши приказы оказались куда менее сложными и запутанными, чем ранее. Теперь они были изложены не на увесистой стопке бумаг, едва уместившейся в большой конверт, а всего лишь на половине листка.

«20-я флотилия канонерок будет осуществлять патрулирование Сиракуз и Аугусты начиная с 23.30 и возвращаться к „Асид-Норт-Бич“ на рассвете…»

Далее следовали детали передвижения других подразделений флота прибрежного плавания в течение ночи и пределы, за которые мы не должны были заходить, «если только не преследуем противника».

В заключение старший офицер, ответственный за проведение операции, передал каждому штурману копию обращения командующего Средиземноморским флотом всем участникам вторжения. Его следовало зачитать командам перед выходом из гавани.

Мы вернулись на 658-ю в дгазе Джо. У трапа нас встретил Пик, и в ответ на его вопросительный взгляд Корни махнул рукой, приглашая следовать за нами вниз. Мы быстро разработали план работы на день, и Пик послал за рулевым, чтобы сообщить ему детали, касающиеся команды. Когда Робертс постучал в дверь, его физиономия оставалась, как всегда, непроницаемой, но глаза взволнованно поблескивали.

— Сегодня на берег никто не пойдет, рулевой, — сказал Пик. — В 16.00 уходим. В 15.30 все должны быть на местах. Скажите команде, чтобы были готовы к ненастной погоде — прогноз плохой.

— Да, сэр, — отчеканил рулевой.

Он не задавал вопросов, но мы не сомневались: теперь команда получит пищу для догадок и предположений, по лодке поползут самые разные слухи. Люди не будут знать, что предстоит в действительности: обычный патруль или настоящая боевая операция, а значит, начнут строить догадки.

В тот день назвать погоду хорошей ни у кого не повернулся бы язык. Дул довольно сильный ветер, в борт ритмично ударяли далеко не маленькие волны. Время тянулось бесконечно. Каждые несколько минут кто-то из нас выглядывал в иллюминатор, чтобы посмотреть, не улучшилась ли погода. В конце концов Корни не выдержал и объявил, что пойдет к себе прилечь на часок, поручив Пику проследить за готовностью лодки.

Пик и я поднялись на мостик — отсюда можно было видеть всю гавань. Многие корабли уже покинули якорную стоянку. Даже в защищенной гавани Марксамаксет чувствовалось волнение, а это давало основания полагать, что в открытом море творится нечто и вовсе уж невообразимое. Там северо-западный ветер, должно быть, неистовствовал вовсю. На входе мы могли видеть бурлящие волны, увенчанные пенными гребнями. Пожалуй, нам еще не приходилось сталкиваться с такими тяжелыми погодными условиями и уж тем более действовать в них.

Ветер ничуть не ослабел, а небо вроде бы еще больше посерело и нахмурилось, когда на мостик поднялся Корни. Естественно, он так и не смог заснуть.

— Я пойду поговорю с командой, Пик.

— Да, сэр.

Пик отправился в корму к рулевому.

Прозвучал резкий свисток боцмана, и зычный голос дежурного стал подгонять людей побыстрее собраться в столовой команды. Собственно говоря, особенно подгонять никого не пришлось. Не прошло и двух минут, как рулевой доложил, что все в сборе.

Корни в несколько шагов преодолел 20-футовый коридор, разделявший на нашей лодке помещения офицеров и команды.

Войдя в дверь, он махнул рукой собравшимся, разрешая им не вставать.

— Через полчаса мы выходим в море. Нам предстоит сыграть свою небольшую роль в операции «Хаски» — вторжении на Сицилию. Возможно, мы будем отсутствовать в течение нескольких недель. Сейчас я кратко введу вас в курс дела, чтобы вы имели представление о том, что происходит и будет происходить. Постараюсь не держать вас в неведении на протяжении всей операции.

Собравшиеся оживленно зашумели. Люди переглядывались, обменивались краткими репликами. Но страха я не заметил. Только взволнованное нетерпение. А когда я передал Корни карту, собравшиеся заинтересованно затихли.

Он показал, где будет произведена высадка, и наши районы патрулирования. Когда же он сказал, что американские дивизии следуют к острову прямо из Соединенных Штатов, а канадцы — из Великобритании, послышались изумленные восклицания.

Затем он прочитал обращение командующего:

— «Нам предстоит важнейшее предприятие в этой войне — мы впервые нанесем удар по противнику на его земле.

Успех будет означать открытие „второго фронта“ со всеми вытекающими из этого последствиями. Это будет первый шаг на пути к быстрой и решительной победе над врагом.

Наша цель ясна, а главная задача — обеспечить высадку внушительных сил на берег в минимальный промежуток времени. Затем мы должны оказать поддержку силам пехоты и авиации, которые пойдут в глубь вражеской территории.

Все это будет связано с огромным риском, на который нам придется пойти. Безопасность наших кораблей и другие подобные соображения будут отодвинуты на второй план, если это потребуется ради выполнения главной задачи.

На каждом командире, офицере и простом матросе лежит личная ответственность за то, чтобы на его участке ничто не помешало успеху этой важнейшей операции.

Я ни минуты не сомневаюсь в мужестве и опыте всех тех, кому выпало участвовать в ней».

Закончив чтение, Корни обвел взглядом притихших людей:

— Ну вот и все, парни. У кого-нибудь есть вопросы?

В одном из углов столовой команды люди зашевелились и встал котельный машинист Артур Фрэнсис:

— Простите, сэр, а на Сицилии будут увольнения на берег?

Раздавшийся веселый смех уничтожил остатки напряжения, люди начали готовиться к работе.

У нас явно не было причин беспокоиться о команде.

Глава 7.

Собака хаски

Оказавшись в открытом море, мы убедились, что непогода в защищенной гавани была сущим штилем. Я записал в журнале: «Дует сильный северо-западный ветер». Позже я обнаружил там же приписку, сделанную подчерком Корни: «Погодка — Гарри Раферс{6}». Выяснилось, что в таких условиях поддерживать предписанную скорость 18 узлов совершенно невозможно, а бьющие в борт волны заставляли предпринимать героические усилия, чтобы удержаться в походном ордере. Длинная колонна канонерских лодок, извиваясь, медленно продвигалась в сторону Сицилии.

Море захлестывало носовую надстройку, вода проникала в штурманскую рубку, и очень скоро мои карты промокли — явное свидетельство того, что погода действительно отвратительная. Затем морская вода попала в радиорубку, сразу же вызвав короткое замыкание в какой-то из цепей. Мне пришлось срочно бежать вниз, чтобы погасить пожар, не дав ему разгореться. В довершение ко всему короткое замыкание вывело на некоторое время из строя радар. У Пика на палубе тоже хватало поводов для беспокойства — проверка выявила неожиданную и совершенно непонятную неисправность одного из орудий.

Ночью мы получили возможность наблюдать за массированными налетами нашей авиации на Аволу, Сиракузы, Аугусту и Катанию. Зрелище было воистину грандиозным, но мы настолько промокли и устали, что оно не произвело особенного впечатления. Мысленно мы старались забежать вперед и предугадать, какие еще испытания ожидают нас впереди. А я не мог не думать о небольших десантных корабликах, которые вместе с нами направлялись к Сицилии и везли свой ценный груз — бойцов-десантников, отлично обученных для ведения боевых действий на земле, но не имеющих никакого опыта сражений с морем.

Казалось, не стоит и надеяться, что весь сложнейший план в подобных условиях пройдет без осложнений. Смогут ли десантные плавсредства подойти к берегу? Или падут жертвами озверевшей погоды? На это мог быть только один ответ: погоде нельзя позволить разрушить тщательно разработанные планы. Люди и корабли должны справиться с проблемами, поставив на карту все. Уж лучше рискнуть, чем заранее сложить руки и проиграть.

В течение двух часов мы медленно патрулировали взад-вперед примерно в миле от Аугусты и Сиракуз, все больше промокая и замерзая. А потом, словно чтобы укрепить нашу уверенность в том, что в такую непогоду операция обречена на провал, Пик доложил, что мы потеряли контакт с лодкой перед нами. В эту ночь, в которую было как никогда важно любой ценой сохранить порядок и единство флотилии, она распалась на два подразделения, не имевших контакта друг с другом. Мы не могли рисковать, поэтому не нарушили радиомолчание, а продолжали патрулирование в предписанном районе. Спустя полчаса — какое облегчение! — контакт был восстановлен.

Около двух часов ночи, когда должна была начаться высадка, ветер совершенно неожиданно стих и море на удивление быстро успокоилось — о его недавнем неистовстве напоминала только небольшая зыбь. Создавалось впечатление, что тут не обошлось без вмешательства высшей силы, протянувшей свою божественную руку, чтобы успокоить ветер, море и тысячи людей, рвущихся в бой.

Со стороны Сиракуз и Аугусты все было тихо. Казалось невероятным, что разведчики люфтваффе могли не заметить наши конвои, спешившие накануне вечером к берегам Сицилии. Быть может, что-то изменилось в наших планах? Как бы то ни было, атак с воздуха не было, и напряжение потихоньку начало ослабевать. Неожиданно оно вернулось. В мутных предрассветных сумерках Пик заметил на горизонте белые блики. В бинокль мы рассмотрели шесть катеров, идущих в южном направлении на высокой скорости. Торпедные катера!

Прозвучал сигнал тревоги, команда заняла места по боевому расписанию, а лодка командира соединения, резко увеличив скорость, прыгнула вперед. Остальные канонерки, задрав носы, устремились за ней. Было любопытно наблюдать, как с ростом скорости на глазах увеличивается окружающее каждую облако брызг.

Стычка при свете дня между дог-ботами и торпедными катерами. По шесть единиц с каждой стороны. Похоже, предстояла классическая партия. Жаль, что у нас не было времени как следует сработаться. Но все же Дуга и Томми мы знали достаточно хорошо.

— Расстояние 1200 ярдов, сэр.

— Приготовиться, Пик.

— Черт! — Корни продолжал смотреть в бинокль. — Это же «восперы». Можешь расслабиться.

Мы спокойно направились к Мурро-ди-Порко, гадая, что увидим, добравшись до Асид-Норт-Бич. Обогнув мыс, мы убедились, что, как ни велики были наши ожидания, действительность их все же превзошла. Открывшееся нам зрелище было воистину грандиозным. Я был свидетелем торжественного смотра флота, проведенного по случаю коронации в 1937 году в районе Спитхеда. Поэтому сотни кораблей, представшие перед моим взором сейчас, сразу же воскресили в памяти ту незабываемую картину. Все казалось таким мирным! Корабли не обстреливали берег, бомбардировщики не пикировали на корабли. В целом картина больше напоминала парад, чем вторжение. Единственное отличие — необычайное разнообразие типов и многочисленность кораблей. Всюду, насколько хватало глаз, тянулись бесконечные колонны военных кораблей и торговых судов, а также больших десантных кораблей. Все они на первый взгляд были неподвижны и казались безжизненными.

Загадку можно было легко разгадать, посмотрев в бинокль. Десантные корабли стояли пустыми, уже спустив на воду плавсредства с первым эшелоном десанта. Направив бинокль в сторону берега, я без труда увидел маленькие суденышки, шустро двигавшиеся от стоящего на рейде корабля к берегу. На песчаном пляже уже виднелись малые танкодесантные корабли, доставившие на берег танки, в некотором отдалении от кромки воды горело деревянное строение, от которого в небо поднимался столб серо-голубого дыма.

Я принялся рассматривать остров — возвышенности, начинающиеся сразу же за береговой полосой. Там тоже можно было заметить кляксы дыма и редкие вспышки взрывов, на несколько секунд освещавшие низкие утренние облака. Это свидетельствовало о том, что за мирными холмами шло сражение.

Рулевой был у нас экспертом по идентификации кораблей. Всякий раз, заметив на горизонте крейсер или другой военный корабль, он безошибочно называл их имена. Каждый корабль имеет некоторые мелкие особенности, отличающие его от остальных кораблей того же класса. Как все они умещались в голове у нашего рулевого — ума не приложу. Тем утром он был определенно в ударе.

— Вон там «Эребус», сэр, 15-дюймовый монитор. А это крейсер класса «Колонии», да, думаю, это «Маврикий».

— Вижу в воде обломки слева по борту, сэр, — доложил наблюдатель, стоявший на крыле мостика.

— Спасибо, Магуайр. — Корни и Пик синхронно подняли бинокли.

— Боже правый, это же американский планер!

Мы подошли ближе и стали с тоской разглядывать печальную картину. В воде рядом с обломками плавали темно-бордовые береты, ставшие безмолвными свидетелями человеческой трагедии, которая в ночной суматохе осталась незамеченной. Мы взяли курс на юг и по пути увидели еще два полузатопленных планера. Оставалось только строить предположения о том, как повлиял жестокий шторм на других участников операции.

От мрачных мыслей нас отвлек разорвавшийся неподалеку тяжелый снаряд. В сотне ярдов за кормой в небо взметнулся внушительный фонтан воды. Неплохо стреляет, гад. Но кто это был? Первым делом подозрения пали на «Эребус», но он выглядел вполне невинно. Затем кто-то заметил вспышку на мысе Мурро-ди-Порко, находившемся в пяти милях от нас. Это вела огонь береговая батарея противника. Но как же быстро они определили расстояние! Снаряды падали в воду в опасной близости от нас — один из них разорвался всего лишь в каких-то 50 ярдах за нашей кормой.

Командир соединения приказал резко менять курс и уходить из опасной зоны. Одновременно мы заметили, что он передает сигнал на «Эребус». Почти сразу же его мощные орудия открыли огонь. Мы навели бинокли на вражескую батарею и с удовольствием констатировали, что уже через минуту огонь с берега прекратился. Оставалось только вежливо поблагодарить «Эребус» за помощь.

Теперь у нас был приказ найти подходящее место на якорной стоянке, остановить машины и дать одной вахте отдохнуть, пока еще есть такая возможность. Последние слова оказались пророческими.

Было 10.10, когда появились первые пикирующие бомбардировщики. Мы знали, что, пока не будут захвачены ближайшие аэродромы, люфтваффе будет иметь превосходство в воздушном пространстве над берегом. Наши истребители с Мальты не могли оставаться в воздухе достаточно долго, чтобы обеспечить эффективное прикрытие, поэтому мы были даже несколько удивлены, что немецкие самолеты появились так поздно.

Первым сигналом об атаке с воздуха стал грохот «пом-помов» и появление в небе рядов черных точек. Корни как раз находился внизу — поспешно ел поздний завтрак. Он вбежал на мостик как раз в ту минуту, когда я нажимал кнопку тревоги. К нам пикирующие бомбардировщики не приближались — они направлялись к якорной стоянке примерно в двух милях от нас. Поэтому в разыгравшемся действе мы оставались зрителями, но занимали места в первых рядах партера. Очень скоро небо оказалось усыпано черными пятнами вспышек разрывов зенитных снарядов. Мы слышали два взрыва и увидели дым, поднимающийся над подбитым кораблем намного южнее нас. Но далеко не всем самолетам удалось уйти безнаказанными. Мы видели, как один из них рухнул в море, а второй, отчаянно дымя, скрылся в западном направлении. Мы не участвовали в сражении — слишком велико было расстояние. Можно было только наблюдать.

Мы оставались в боевой готовности весь день, но налеты носили нерегулярный характер. У вражеских летчиков, казалось, была одна цель: налететь на якорную стоянку с запада, надеясь, что их приближение останется незамеченным и, значит, появление будет внезапным, сбросить свой смертоносный груз и сразу же удалиться в восточном направлении, чтобы, совершив большой круг, вернуться на остров. Дважды мы открывали огонь, но, поскольку бомбовые удары были направлены не на нашу флотилию, расстояние оставалось большим и успеха мы не достигли.

Ближе к вечеру командир получил приказ вести флотилию к борту корабля «Булоло» — штабного судна, несущего флаг контр-адмирала Т. Х. Траубриджа. Там нас снабдили подробными инструкциями, касающимися ночного патрулирования, и после недолгой стоянки мы отправились на поиски спокойного места, где можно отдохнуть до темноты.

Устрашающий рев моторов, донесшийся со стороны берега, предупредил нас о следующей атаке. На этот раз мы попали! Теперь мы находились в самом центре мишени. Флотилия рассеялась, и Пик приказал вести независимый огонь из всех орудий. Я подбежал к «викерсу» по правому борту. Навигационных задач у меня не было, так что я вполне мог и пострелять.

Пулемет отчаянно плясал у меня в руках, посылая очередь за очередью в приближающиеся самолеты, которые заполнили собой все небо. Вокруг стоял невообразимый рев и грохот. Заслышав раздавшийся неподалеку свист падающей бомбы, я вспомнил, что не надел каску. Я присел — спрятался за фанерным мостиком, затем сообразил, что веду себя глупо, схватил с полки каску и снова вернулся к орудию. В одно мгновение два магазина опустели. Я принялся их поспешно менять, одновременно лихорадочно озираясь — куда стрелять. Я отлично знал, что в подобной ситуации пулеметы будут эффективными, только если мне очень повезет, но это в общем-то роли не играло. Это было так здорово — самому участвовать в боевых действиях, а не только подбадривать команду.

Летящий высоко бомбардировщик сбросил серию бомб, полетевших прямо на нашу флотилию. Мы увидели, как приподнялась корма 657-й, а потом лодка неожиданно исчезла в огромном фонтане воды, поднявшемся из-под нее. Затаив дыхание, мы следили, как взметнувшаяся в воздух вода снова рушится вниз. Какое облегчение!

657-я все так же идет вперед. Корни подошел вплотную.

— У тебя все в порядке, Дуг? — проорал он.

— Четверо раненых в корме, открылась небольшая течь. Это оказалось слишком близко, чтобы обойтись без последствий, — ответил Мейтленд.

— «Спитфайры!» — раздался вопль Дея, ни на минуту не покидавшего орудия Х. — Прилетели «спитфайры», сэр! — радостно вопил он, задрав голову в небо и прикрывая рукой глаза.

Некоторое время мы с волнением следили за идущей в небе схваткой. Неожиданно один из истребителей явно потерял управление, совершил странный вираж и полетел прямо на нас. Момент был ужасным. Смысла двигаться не было — все равно не успеть, хотя лично мне больше всего хотелось немедленно прыгнуть в море. Я ни минуты не сомневался, что он рухнет прямо на нас. Во рту пересохло, мне отчаянно хотелось зажмуриться, но я не мог отвести глаз от неотвратимо приближающейся смерти.

Подбитый самолет быстро снижался и в конце концов упал в воду всего лишь в 50 ярдах от нас. Когда вода успокоилась, на поверхности остались лишь мелкие обломки — и ничего больше. Искать летчика не было ни малейшего смысла.

Атаки «Ju-88» и «Do-217» продолжались до самого вечера. Это был чрезвычайно неприятный период. Воздушное прикрытие было неэффективным. Уже горело два судна, почти скрытые черными столбами дыма — наглядное свидетельство успеха немецкой авиации. Командир отправил 657-ю к плавучему госпиталю «Таламба» передать туда раненых. Лучше бы они остались на 657-й, потому что на следующий день «Таламбу» бомбили и один из них погиб.

В 19.30 флотилия снова собралась в полном составе и мы, как и было предписано, отправились на патрулирование в район Катании. Представлялось вполне очевидным, что у Асид-Норт-Бич ночью будет жарко, поэтому мы не испытывали особых сожалений, покидая это место.

Позже наши предположения переросли в уверенность, поскольку, находясь на большом расстоянии, мы имели возможность наблюдать все признаки жестокого налета авиации противника на Асид-Норт-Бич. Приглушенные взрывы, следы трассирующих снарядов, а над Аугустой и Сиракузами клубы черного дыма — это уже поработали самолеты королевских ВВС. Наша очередь подошла при первых лучах солнца, когда мы повернули на юг, чтобы вернуться к Асид-Норт.

Справа по курсу появился «Ju-88» и, пролетев вдоль нашей колонны, сбросил серию из восьми бомб, правда, все упали в воду довольно далеко. Еще две атаки были произведены одиночным самолетом противника, летящим очень низко, и каждая лодка флотилии получила возможность открыть по нему огонь. Мы на 658-й результата не заметили, но артиллеристы 660-й — последней лодки в колонне — утверждали, что самолет был сбит.

Вернувшись к берегу, мы получили приказ вести патрулирование якорной стоянки и следить за возможным появлением немецких подводных лодок. Поступила информация, что они подошли в этот район. Наши двигатели уже работали на протяжении 36 часов без перерыва, и мы начали ощущать нехватку топлива. Поэтому в 11.00 мы получили приказ идти к танкеру «Эмпайр Ласс» и получить необходимые 3000 галлонов бензина.

Заправка всегда была занятием монотонным и до крайности неблагодарным. К сожалению, не обходилось без неприятных случайностей, поскольку в процессе ее требовалось строгое соблюдение правил, которые соблюдать категорически не хотелось. Все электрические цепи должны были быть обесточенными, и лодка оставалась безжизненной все время, пока горючая и взрывоопасная зеленая жидкость медленно текла в баки. Она действительно текла очень медленно, к немалому раздражению команд и танкера, и принимающего топливо корабля.

Существовал приказ, что каждая капля поступающего на борт бензина должна проходить через фильтры из замши, чтобы в баки не попала вода, способная в критический момент стать причиной поломки. Команде танкера, естественно, хотелось избавиться от нас как можно скорее, и они имели возможность перекачать под давлением эти пресловутые 3000 галлонов, можно сказать, в мгновение ока. Необходимость фильтрации растягивала этот процесс на два с половиной часа. Нельзя сказать, чтобы мы особенно стремились оставаться так долго у борта танкера. Все-таки воздушные налеты повторялись с удручающей регулярностью каждые полчаса. И все время бункеровки мы не чувствовали себя в безопасности. Разорвавшегося поблизости снаряда могло оказаться достаточным, чтобы бензин воспламенился и «Эмпайр Ласс» вместе с нами вознесся на небеса. Далее последовало три мирных часа, во время которых свободные от вахты моряки смогли поспать. Но только время пролетело до обидного быстро, и подошел час возвращения во флотилию для продолжения патрулирования.

На этот раз события развивались довольно быстро. Мы только заняли свое место в строю, когда со стороны берега в нашу сторону направились шесть самолетов. Они приближались с кормы.

Это «FW-190», Пик, я не ошибся? — крикнул Корни.

Мы быстро разобрались, что атака направлена именно на нас. Так что предстоящее сражение должно было развернуться между нами и противником. Какой великолепный шанс! Артиллеристы уже деловито проверяли орудия. За последние два дня они многому научились.

Пик поднял громкоговоритель и отдал приказ:

— Все орудия выбирают цель независимо. Открыть огонь!

Открыв огонь раньше, чем первый «фокке-вульф» устремился вниз для атаки, Пик затруднил для противника прямой подход. Летчик слегка накренил самолет влево, вместо того чтобы пролететь прямо над нашими головами. Заговорили пулеметы, но благодаря наклону пули летели в воду — в нескольких ярдах от левого борта. В какой-то момент вражеский самолет оказался в прицеле эрликона и старший матрос Дей выпустил длинную очередь, разнесшую в щепки фюзеляж. Осколки дождем полетели в воду, хвост самолета как-то странно обвис, после чего «фокке-вульф» с ревом рухнул в море, вызвав бурю восторга на 658-й. Другие самолеты, очевидно не вдохновленные судьбой ведущего и напуганные плотностью зенитного огня, открытого пятью канонерками, не стали развивать атаку и отвернули к берегу. Третий по счету в строю на несколько мгновений замешкался — задержка оказалась для него роковой. Одна из дог-ботов открыла по нему огонь из эрликона. С дымящим двигателем он потянул к берегу, но врезался в ближайший холм и взорвался. Атака завершилась. 658-я записала на свой счет первую победу. Юный Дей стал героем дня. Его окружили товарищи, наперебой обещая ему отдать на следующий день свою порцию вина.

В этом патруле мы впервые проникли несколько дальше в Мессинский пролив. Ожидалось, что вот-вот начнут прибывать торпедные катера противника. Они пойдут или из Неаполя через пролив, или из Бари, Бриндизи и Таранто вокруг каблука «итальянского сапога». Кроме того, через пролив могли пойти суда с подкреплением из Италии. Поэтому весь пролив разделили на ряд патрульных зон, чтобы несколько флотилий могли действовать одновременно, не опасаясь атаковать друг друга в темноте.

Обычно небольшие зоны в середине пролива становились вотчиной малых торпедных катеров — «восперов» или «элко»,{7} — которые были меньше и быстрее, а значит, являлись более трудной мишенью для береговых батарей. Район С, куда мы в ту ночь были назначены, был как раз центральным, контролирующим выход из пролива и также направление вероятного подхода флота с востока. Радарное наблюдение велось по очереди каждой лодкой, что намного увеличивало район поиска и вероятность перехвата противника. Но мы снова, как и раньше, не обнаружили никаких признаков судоходства. Ночь прошла спокойно.

Вернувшись к Асид-Норт, мы сразу же направились к «Эмпайр Ласс» и были атакованы раньше, чем начали присоединять шланги. Получить топливо всегда следовало пораньше, потому что так можно было спокойно приготовить обед, и распорядок дня не нарушался. Нам повезло заполнить цистерны пресной воды с одного из судов типа «либерти», потом получили хлеб и другие продукты со штабного судна «Булоло». За три дня у нас кончились свежие продукты, и меню стало очень уж невкусным и однообразным. Люди устали — в команде начало ощущаться напряжение. Однако успешные действия против авиации противника и сопутствовавшая нам до сей поры удача — все же нам пока удавалось избегать повреждений — еще удерживали моральный дух на должной высоте.

Видимо, власти предержащие тоже заметили, что флотилия постоянно находится в деле. Поэтому с «Булоло» поступил приказ бросить якорь у берега и отдыхать до 20.00. Это означало более или менее твердую гарантию, что нас никто не побеспокоит. И действительно, если не считать двух или трех ложных тревог, мы провели мирный, спокойный день, и все почувствовали себя лучше.

В 20.00 (это было 12 июля, то есть после дня Д прошло двое суток) мы услышали новости, которых ждали уже давно и с нетерпением. Разведка сообщила об обнаружении двадцати или тридцати торпедных катеров, направляющихся на юг через Мессинский пролив. Похоже, вскоре нас ожидало развлечение!

Взбудораженные этой новостью, мы испытали нечто среднее между разочарованием и облегчением, так и не встретив наступившей ночью противника. Но события следующего утра явились некоторой компенсацией. На пути в район патрулирования 659-я и 662-я отделились от флотилии для выполнения специального задания. Они должны были идти в Аугусту с десантным кораблем «Алстер Монарх», чтобы прикрывать высадку войск внутри обширной гавани. Об их приключениях мы почти ничего не знали, но позже стало известно, что противник оказал упорное сопротивление высадке, 659-я (лейтенант Боб Дэвидсон) была отправлена за боеприпасами, а 662-я (лейтенант Том Блай) — в Сиракузы. По пути она подверглась десяти (!) атакам пикирующих бомбардировщиков. Гордон очень красочно и подробно живописал происшедшие с ними события. Не приходилось сомневаться, что опыт он получил нешуточный, хотя и неприятный. А тем временем 659-я прочно и надежно села на грунт в одном из уголков гавани Аугусты, и все усилия ее командира снять лодку с мели оказались тщетными. Трудно себе представить более неприятное положение для командира лодки, чем оказаться неподвижной мишенью всего лишь в нескольких сотнях ярдов от вражеской береговой батареи. К счастью, была темная ночь, а гарнизон Аугусты был слишком занят отражением атаки на суше, чтобы беспокоиться по поводу маленькой лодки, по недоразумению застрявшей в гавани.

Поэтому на следующее утро по пути мимо гавани Аугусты мы были остановлены сигналом с крейсера «Ньюфаундленд». Нам сообщили, что большая часть Аугусты все еще остается в руках противника, однако нам следовало войти в гавань и оказать все возможное содействие 659-й. До нас из города доносились звуки артиллерийской канонады и периодические выстрелы из легкого оружия. В остальном картина казалась вполне мирной.

Аугуста имела обширную бухту с современными причалами и ремонтными мастерскими. Поэтому для союзников было очень важно захватить именно ее.

Мы подошли на малом ходу к проходу в волноломе и обнаружили, что боновое заграждение открыто — людей нигде не было видно. К 8.00 мы прошли через вход, после чего командир флотилии (теперь он находился на 660-й) приказал нам ждать, а сам направился к 659-й, которая виднелась справа по борту недалеко от блокгауза.

Ожидая, мы подошли к большому лихтеру (в гавани их было несколько) с зенитными орудиями на борту. Таких на акватории было несколько. Очевидно, его ночью в спешке бросили, не позаботившись об уничтожении ценного и секретного оборудования, которое могло попасть в руки противника. Орудия (в основном это были «бреды») были укомплектованы ремонтными инструментами, запчастями и боеприпасами. В каюте под палубой остались секретные документы, содержащие набор сигналов. Мы сняли три «бреды», за что на следующий день получили искреннюю благодарность офицеров базы. А в 11.00 мы увидели входящее в гавань торговое судно под английским военно-морским флагом. Это был «Антверпен», имевший на борту отряд «Глаттон» — людей, специально подготовленных для приема управления гаванью после ее взятия.

На судне находился персонал базы во главе с ответственным офицером. Наша флотилия сразу же поступила в его распоряжение и приступила к буксировке лихтеров с оборудованием и перевозке людей с «Антверпена» на берег.

Несколько кораблей безуспешно пытались стянуть 659-ю с грунта — но она села основательно. В конце концов удача улыбнулась мощному эсминцу, и лодка после небольшого ремонта вернулась в строй. Впоследствии эта мель была названа тропою Боба по имени командира 659-й Боба Дэвидсона.

Весь день сопровождался атаками «FW-190», однако они не были слишком уж настойчивыми. К вечеру они стали проявлять больше назойливости, а два из них выбрали именно нас объектом своего пристального внимания. Мы как раз пришвартовались к бую в «спокойном» уголке гавани и пригласили в кают-компанию гостей с базы на чашку чаю. Когда раздался зловещий свист бомб, я вскочил на ноги, а Пик сразу устремился к люку, чтобы управлять огнем. Должен признаться, меня потрясла выдержка одного из наших гостей — летчика. Он продолжал как ни в чем не бывало отхлебывать чай и даже не прервал своего пространного монолога.

Пик и я выскочили на мостик. Рев авиационных моторов становился с каждой секундой все громче — мы увидели два «фокке-вульфа», делающие круг для второго захода. Они шли низко, наверняка намереваясь на этот раз пустить в ход пулеметы. Стрелок эрликона — «везунчик» Дей — уже был на месте и спокойно ждал, когда самолеты окажутся на нужном расстоянии. Вот наконец он открыл огонь и начал посылать трассирующие очереди в сторону ревущих монстров.

Первый черный короткокрылый истребитель сделал резкий вираж и ушел вправо, но второй двигался прямо на нас, быстро приближаясь со стороны кормы. Но раньше, чем летчик успел открыть огонь, на носу и крыле самолета появились черные пятна, вниз полетели осколки, и через мгновение весь фюзеляж, словно по волшебству, оказался охваченным языками пламени. Вражеский самолет прогрохотал над нашими головами и, объятый пламенем, пронесся дальше, напоминая обезумевшую муху, случайно попавшую в огонек свечи. Пролетев еще с полмили, он рухнул в воду. И снова Дей оказался героем дня.

Спустя два часа на нас была произведена еще одна яростная атака. Бомбы сыпались со всех сторон, но мы, словно завороженные, снова остались невредимыми.

В 19.30 поступил приказ следовать во внутреннюю гавань к причалу, откуда Корни предстояло отправиться на доклад к ответственному офицеру. Вернувшись, он рассказал нам новости, причем мы даже не сразу поняли, как к ним следует относиться. Немцы контратаковали, и существовала вероятность, что они ночью войдут в порт и снова его захватят. Чтобы не рисковать людьми, ответственный офицер{8} решил вечером уйти из гавани и вывести все корабли, кроме (немаловажное, на мой взгляд, уточнение) 658-й. Мы должны были оставаться у причала всю ночь и вывезти войска, которые могут подойти с арьергардных позиций.

Остальные корабли 20-й флотилии вечером покинули гавань. На борту 663-й, кроме команды, находилось 125 человек, а на борту 660-й — 60. Имея на борту беспрецедентное число пассажиров, 663-я испытала нешуточные трудности по пути в Сиракузы, но благодаря умелому судовождению под руководством Томми все-таки добралась туда. Правда, участники этого путешествия еще долго вспоминали о нем как о самом страшном ночном кошмаре. Палуба была так плотно забита людьми, что только первые номера орудийных расчетов могли оставаться у орудий, для остальных там просто не находилось места. Даже самый незначительный поворот приводил к опасному крену, а швартовка у причала Сиракуз и вовсе оказалась зрелищем не для слабонервных. 660-я всю ночь оставалась в море, ее командир решил не рисковать.

Мы получили приказ не открывать огонь во время возможных воздушных налетов, чтобы не обнаружить своего присутствия. Мы воспользовались этим, чтобы дать людям отдохнуть. И действительно, в ту ночь нам удалось отоспаться. Только на рассвете мы заняли места по боевому расписанию, и эта предосторожность оказалась исключительно своевременной, потому что в 6.00 возобновились налеты. Однако город теперь не подвергался опасности быть снова захваченным противником (мы слышали, что «Монти» организовал один из своих знаменитых артиллерийских барражей), и корабли начали возвращаться в гавань.

Интенсивность их прибытия не могла не ошеломить. Сплошным потоком шли танкодесантные корабли, отличающиеся от всех других высокими, агрессивно вздернутыми носами, которые открывались при приближении к берегу. Наша задача заключалась в передаче им сигнала о том, что воздушное прикрытие в этом районе очень слабое, поэтому зенитчики должны нести постоянную вахту. Все присутствующие смогли убедиться в этом ровно в полдень, когда подразделение из 24 «Ju-88» произвело атаку, повредив несколько кораблей. Только в 20.15 мы сумели добраться до облюбованного нами швартовного буя, а через два часа снова поступил приказ обеспечить подход к берегу очередного конвоя танкодесантных кораблей.

Ночь была непроглядно черной, и, учитывая, что акватория уже была занята прибывшими днем кораблями, задача представлялась нелегкой. Тем не менее мы с ней справились — приняли конвой за пределами бонового заграждения и привели его за собой к участку побережья, где предстояла высадка. Почти сразу же начался очередной налет, показавшийся нам сущим адом: из невидимых в темноте самолетов сыпались бомбы, а все корабли в гавани вели яростный огонь по незваным пришельцам.

Когда мы распрощались с новоприбывшими, уже наступила глубокая ночь. В полночь мы доложили ответственному офицеру о выполнении задания и получили новый приказ — патрулировать за пределами гавани до рассвета. Это был повод с облегчением вздохнуть — за пределами гавани, судя по всему, было гораздо спокойнее, чем внутри. Мы снова прошли боновое заграждение и приступили к патрулированию.

На следующий день мобильная база прибрежного флота, которой в будущем предстояло стать нашей постоянной спутницей в разных портах, начала работать. Коммандер Роберт Аллан (позже коммандер Р. А. Аллан — кавалер орденов «За выдающиеся заслуги» и Британской империи 4-й степени, член парламента), с которым мы познакомились в Боне, командовал вовсю. Он устроил базу в замечательном уголке гавани с удобными причалами.

Он подобрал хорошую команду, и они вместе решали большинство возникающих вопросов. На этой стадии ремонтные мастерские еще не развернулись, но, как это ни странно, у нас почти не было проблем с двигателями, хотя они постоянно работали. Поэтому мы подходили к причалам базы, когда следовало получить продовольствие или боеприпасы, но стоять предпочитали у своего любимого швартовного буя в удаленной части гавани недалеко от берега, покрытого красивыми виноградными лозами.

После семи дней постоянной работы несколько лодок, на которых возникли неисправности, были вынуждены вернуться на Мальту. Появилась необходимость пересмотреть организацию патрулирования. Не было сомнений в том, что ни одна лодка не сможет продолжать патрулирование каждый день в течение продолжительного периода. Поэтому решили, что каждую вторую ночь мы будем отдыхать.

Идея оказалась не слишком хорошей, потому что наши первые ночи отдыха (18 и 20 июля) сопровождались воздушными налетами. И хотя все лодки стояли у буев, рассеянные по бухте, отдыхать все равно не было возможности. Было так жарко, что все мы предпочитали спать на палубе, но, когда над ухом грохочут орудия и повсюду дождем сыплется шрапнель, сон вряд ли можно назвать здоровым. Вторая ночь была ничуть не лучше первой. Очень близко упали две серии бомб, а когда дым рассеялся, оказалось, что два торговых судна получили серьезные повреждения. Судя по пиротехническому эффекту, одно из них было загружено боеприпасами.

Теперь все наши патрули были наполнены событиями, хотя мы так ни разу и не встретили ни одного вражеского корабля. Мы часто получали сообщения, что эсминцы или торпедные катера противника замечены в проливе, но они никогда не заходили в наш район. Несколько раз у нас были стычки с авиацией противника, но теперь в течение дня нам обеспечивалось довольно надежное воздушное прикрытие, поскольку самолеты королевских ВВС уже освоили ряд захваченных на Сицилии аэродромов. Мы больше не слишком стремились в гавань — отдохнуть там все равно было невозможно — и приветствовали очень, на наш взгляд, разумное решение руководителей операции «Хаски» использовать нас в качестве ударной силы против торпедных катеров противника за пределами акватории Аугусты. Здесь мы находились в относительной безопасности от воздушных налетов и могли легко дать отпор кораблям противника.

22 июля нам оказал честь своим визитом командующий Средиземноморским флотом адмирал сэр Эндрю Каннингем, который инспектировал базу и лодки вместе с только что назначенным командиром Береговых сил Дж. Ф. Стивенсом (теперь адмирал сэр Джон Стивенс, командор ордена Британской империи и кавалер ордена Бани). Похоже, наше существование и постоянное участие в операциях все-таки получило официальное признание.

Береговые батареи и прожекторные установки, на обоих берегах Мессинского пролива, доставляли немало неприятностей, и вскоре их позиции были нанесены на наши карты. Таким образом, мы всегда знали, когда можно подойти к берегу поближе. Однако один из торпедных катеров «элко» был подбит 4-дюймовым снарядом — его пришлось буксировать в ремонт кормой вперед, поскольку носа он начисто лишился. Несколько катеров получили менее серьезные повреждения.

Самое запомнившееся патрулирование имело место накануне нашего возвращения на Мальту для ремонта двигателей. Мы получили приказ обстрелять с моря железнодорожную станцию Таормины и прилегающие к ней территории. Ровно в 19.30 мы вышли в море. Норман Хьюс, наш командир флотилии, находился на борту 658-й — мы шли впереди. За нами следовал Дуг на 657-й и Боб Дэвидсон на 659-й. По прибытии на место стало ясно, что там уже успела поработать наша авиация — на станции виднелись пожары. Мы приблизились на 500 ярдов, расположились параллельно берегу и по сигналу «флаг 5» открыли огонь из всего имеющегося оружия. Орудие Y столь активно «плевалось» 6-фунтовыми снарядами, что его ствол перегрелся и номер первый расчета был даже вынужден на время прекратить огонь, чтобы дать пушке остыть.

Я так внимательно наблюдал за целью, что забыл обо всем, в том числе и о курсе, следить за которым было моей прямой обязанностью. И лишь напоминание рулевого заставило меня поспешно оглядеться по сторонам. С изрядным неудовольствием я заметил большую скалу, возвышающуюся прямо по курсу. Мы двигались через бухту и вполне могли ее задеть. Пришлось прекратить огонь, изменить курс и затем возобновить стрельбу. Ответного огня долго ждать не пришлось. Однако он велся только из легкого оружия и пулеметов — мы его игнорировали. За 12 минут атаки наше орудие, стреляющее 6-фунтовыми снарядами, сделало 90 выстрелов, каждый из которых попал в цель. Мы не сомневались, что сумели нанести серьезный ущерб и наверняка привели в смятение гарнизон Таормины.

На следующий день (28 июля) 658-я ушла на Мальту. За 19 дней наши двигатели наработали 300 часов — мы пропустили и 100-часовое и 200-часовое техническое обслуживание — раньше мы придерживались этого графика с религиозной истовостью. Многие лодки уже вернулись с Мальты в Аугусту, получив необходимое техническое обслуживание и ремонт. Поскольку мы оказались единственным кораблем Береговых сил, который постоянно оставался в Аугусте со дня Д, нас отправили без проволочек.

И лодка, шедшая на Мальту, и ее команда были уже не теми, что ушли отсюда три недели назад. Вместо разобщенной группы неопытных и неуверенных в своих силах людей, мы стали сплоченной командой ветеранов, знающих, как поступить в любой нештатной ситуации. А уж артиллеристами мы безусловно имели все основания гордиться.

Поэтому мы вошли в гавань Марксамаксет гордо, постаравшись обставить свое возвращение как можно торжественнее. Мы поставили граммофон возле микрофонов громкоговорителя, и по гавани далеко разнеслась наша любимая песня «Сердца из дуба». Нас радостно приветствовали друзья и знакомые с других лодок, а пришвартовались мы рядом с 663-й. В тот вечер мы не думали ни о чем, кроме отдыха, и после того, как Корни доложил о прибытии командованию базы и командиру Береговых сил, в кают-компании была устроена грандиозная вечеринка. Но мы мечтали не столько о безудержном веселье, сколько о спокойном сне. Мы уже забыли, как приятно стоять у причала и знать, что тебя никто не побеспокоит.

На следующее утро Корни согнал меня с койки, и мы отправились на базу завтракать. Это была непередаваемая роскошь! После не слишком вкусной и не отличавшейся разнообразием, да к тому же всегда заглатываемой в спешке пищи на борту спокойно сидеть за полированным столом из красного дерева и ожидать, пока услужливый стюард-мальтиец принесет горячую кашу, а потом пышный омлет… Мечта!

Еще до полудня мы подверглись нашествию инженеров и техников, а также офицеров базы. Ласт и персонал машинного отделения заслужили немало комплиментов по поводу превосходного состояния двигателей, подвергшихся столь большой нагрузке. Артиллерист из штаба внимательно осмотрел наши орудия и, как мне показалось, был впечатлен нашим расходом боеприпасов. Орудия мы не жалели.

С гордостью и несомненным удовольствием мы приняли специального посыльного, доставившего нам записку из офиса командира Береговых сил. Капитан информировал нас об издании «Приказа дня», в котором будет отмечена замечательная работа офицеров и команды 658-й по техническому обслуживанию своего корабля, а также заслуги в участии в боевых операциях. Команде при возможности будет предоставлен краткосрочный отпуск. К этому уведомлению прилагался и сам приказ.

«ПРИКАЗ ДНЯ № 1

Настоящим объявляется благодарность офицерам и команде канонерки его величества № 658 за очевидные заслуги в следующем:

a. Командир флотилии доложил, что за 19 дней канонерка приняла участие в 14 операциях.

b. Командир флотилии также доложил, что начиная с 1 июля канонерка постоянно находилась в состоянии „А“, благодаря упорной работе корабельной команды.

c. По прибытии на базу обнаружено, что канонерка поддерживалась в настолько хорошем техническом состоянии, что ее можно подготовить к очередному выходу в море всего лишь за 4 суток.

d. В качестве поощрения команде будет предоставлен краткосрочный отпуск».

Сюрприз был неожиданным и потому вдвойне приятным. Мы были очень рады и, естественно, полностью согласны со всеми утверждениями капитана Стивенса. Честно говоря, мы не ожидали, что наши достижения, которые дались нам нелегко, но вовсе не были зрелищными, а потому не отмечались в официальных бумагах, будут признаны так скоро. Это было наше первое знакомство с командиром Береговых сил (мы его ласково прозвали Чарли-Чарли{9}). Тогда нам еще предстояло узнать, что этот человек ничего не упускает и всегда скор как на похвалу, так и на расправу. Особенно нас привлекало его стремление знать всех, даже младших офицеров, по именам.

Он редко заботился об официальных формальностях и всегда был желанным гостем в нашей кают-компании.

Обратно в Аугусту мы отправились 10 августа, успев неплохо отдохнуть в роскошных и относительно цивилизованных условиях Мальты. В течение следующих двух недель мы патрулировали каждую вторую ночь, в основном в Мессинском проливе или возле носка «итальянского сапога». Одна из операций была довольно интересной.

Армия столкнулась с упорным сопротивлением противника на северо-востоке Сицилии в районе Катании, и планировалась некая вспомогательная высадка, чтобы зайти противнику во фланг. В ней нам отвели необычную и, на первый взгляд, не слишком приятную роль. Войска должны были доставляться на берег с крупных транспортов на маленьких плавсредствах. А поскольку транспорты не могли подойти близко к берегу, штурмовым самоходным десантным баржам следовало дать ориентир, следуя на который они бы пришли к месту высадки, потому что их собственные навигационные возможности были ничтожными. Так что в этой операции нам предстояло поработать маяком.

Ночью 15 августа к нам на борт поднялся командир флотилии, и мы вышли в море вместе с 660-й и 663-й. Я тщательно готовился и очень старался, чтобы с навигацией не возникло никаких проблем — ведь нам предстояло отыскать нужный участок берега, разместиться точно в миле от него и направлять туда десантные корабли. Можно представить, насколько я был раздосадован, когда в самом начале пути по радио поступило сообщение о том, что наши «восперы» вступили в бой с торпедными катерами противника и нам предлагали их перехватить.

До начала высадки у нас оставалось два часа, поэтому мы ринулись в район перехвата и приступили к поиску, часто меняя курс. В обычных условиях это стало бы захватывающим приключением, но я был слишком занят, ведя счисление пути корабля, чтобы позволить себе эмоции. Да еще командир флотилии делал все возможное, чтобы обнаружить противника и одновременно затруднить мне жизнь. В первом он не преуспел. И мне предстояло выяснить, насколько он преуспел во втором. Вернувшись к берегу, я начал брать пеленги на нашего старого друга — вулкан Этну, который и днем и ночью был виден с большого расстояния и потому был воистину бесценен для определения своего местоположения на переходе.

Подтвердив свои координаты, я на всякий случай заглянул в очень полезную книгу — лоцию Сицилии, в которой был подробно описан каждый изгиб побережья. Удостоверившись, что мое счисление верно, я доложил об этом командиру флотилии.

Мы заняли требуемую позицию и заметили, что на побережье Кап-д'Али, где должна была состояться высадка, что-то происходит. Там мелькали огни, периодически раздавались взрывы. В общем, не было похоже, что высадка получится внезапной. В 2.08 мы начали сигналить «А» в сторону моря по дуге примерно в 60° дважды каждые 30 секунд. В 2.35 мы разглядели две длинные колонны десантных барж, почти бесшумно идущих к нам. Приблизившись, командир десантников спросил, каким курсом им следует идти к берегу. Понимая, какая на мне лежит ответственность, я уверенно ответил: «Зюйд 80° вест», но сердце почему-то предательски екнуло.

За штурмовыми десантными баржами последовали малые танкодесантные корабли и катера ПВО. Подошли и три эсминца, готовые оказать огневую поддержку. Примерно в 3 часа, как раз когда штурмовые баржи должны были подойти к месту высадки, у берега раздался сильнейший взрыв. Что случилось? Я был готов отдать месячное жалованье, чтобы это узнать.

На следующее утро я почувствовал себя совсем плохо, когда поступила информация, что высадка прошла успешно, но в 6 милях к северу от намеченной точки. Я моментально стал объектом всеобщих насмешек — только ленивый не обвинял меня в том, что я послал десантников не туда. Я провел чрезвычайно неприятный день, но в конце концов все же получил возможность посмеяться последним. Вечером пришло сообщение, что десантные корабли вышли точно в назначенное место, но увидели взрыв — это немецкий арьергард взорвал склад боеприпасов — и повернули на север в поисках более подходящего участка побережья. Таковой они обнаружили шестью милями севернее, где и была произведена высадка, причем вполне успешно.

Высадка ускорила уже начавшийся процесс вывода немецких войск на северо-восток Сицилии. Американцы быстро наступали. Они уже заняли Палермо и теснили немцев на восток.

В Мессинском проливе Грин-Келли на 655-й встретил группу немецких торпедных катеров и уничтожил два из них — это было первое столкновение дог-ботов с надводными силами противника в процессе операции «Хаски». Малые катера стремились проникнуть под покровом ночи в пролив, но береговые батареи держали пролив под контролем, и у катеров не было времени искать мишени, поэтому атак почти не было.

У нас не обошлось без потерь. В самом начале операции мы потеряли один катер «элко» и один дог-бот (641-й), еще несколько коротких катеров получили повреждения. А незадолго до ее завершения 665-я под командованием Питера Томпсона, которого все мы знали еще с Веймута, затонула вместе с командой в результате прямого попадания снаряда в машинное отделение. Среди погибших был большой друг наших канадцев — лейтенант-коммандер Э. Н. Бартлет, офицер по связям с прессой, вышедший той ночью в море. Томми Лэднер постоянно повторял, что Барт — во флотилии все его называли именно так — на этот рейс позаимствовал у него пишущую машинку.

А годом позже Том совершенно неожиданно получил письмо от Барта из Германии, в котором он описывал, как его спасли и взяли в плен немцы, причем в конце он извинялся по поводу пишущей машинки. Барт утверждал, что он и Пит предприняли героические усилия по ее спасению, но в конце концов были вынуждены отказаться от этих попыток ради спасения собственной жизни.

Забавное продолжение этой истории имело место уже в 1948 году, когда Лэднер получил чек на 58,5 доллара в качестве компенсации за утрату пишущей машинки на действительной службе. Бартлет, еще пребывая в немецком плену, начал долгую и упорную переписку с канадским военно-морским командованием, которое в конце концов (когда письма уже составили увесистый том) согласилось выплатить Тому компенсацию.

Пребывание в плену Питера Томпсона выявило повышенный интерес, который немцы проявляли к дог-ботам. В начале операции «Хаски» лейтенант Кристофер Дрейер, командовавший 24-й флотилией, торпедировал в Мессинском проливе немецкую подводную лодку. Он едва не достал вторую, но та оказалась более везучей (хотя все равно была уничтожена позже). Немцы наверняка поняли, что в гибели их подлодок виноваты дог-боты, и заподозрили, что на британских канонерках установлено какое-то новое секретное оружие, с помощью которых они могут уничтожать немецкие субмарины и в подводном состоянии, и на поверхности. Вероятно, сыграло свою роль и таинственное исчезновение двух подводных лодок, атаковавших наш конвой в Атлантике. В общем, Томпсона почти три месяца держали в одиночном заключении, затем перевезли в Берлин и там продолжали упорно допрашивать о секретном оружии дог-ботов. Он упорно отрицал существование какого бы то ни было нового секретного оружия на канонерках (не кривя при этом душой), и в конце концов его оставили в покое.

Глава 8.

Новые горизонты и повышение по службе

Неожиданно поступил новый приказ — нам предписывалось отправляться на Мальту для докования и установки подкреплений под наши новые эрликоны. Эта новость вызвала смешанные чувства. Человек не может не испытывать удовольствия при мысли о возвращении к относительному комфорту и цивилизации — а именно это ожидало нас на Мальте. Но в то же время не приходилось сомневаться, что операция «Хаски» двигается к кульминационной точке, иными словами, мы наверняка что-нибудь пропустим. Да к тому же нам не слишком хотелось «подвергаться термической обработке» — в сентябре на Мальте очень уж жарко. А воздух в доках, пропитанный отнюдь не цветочными запахами, даже при самом богатом воображении свежим не назовешь.

И действительно, 658-я провела в доке три недели — для нас это был удручающе скучный период. Всеобщее недовольство усиливалось сообщениями с фронта, которые, казалось, подчеркивали нашу бездеятельность.

3 сентября типичный для Монтгомери артиллерийский барраж из Мессины через пролив предшествовал массовой перевозке людей и грузов в Италию. Маленькие самоходные десантные баржи оказались бесценными — они совершали рейс за рейсом, проходя между легендарными чудовищами Сциллой и Харибдой до тех пор, пока вся 8-я армия не оказалась по ту сторону пролива. Началось вторжение в Италию. Одни наши лодки сразу же приступили к патрулированию вдоль южного и западного берегов Италии, другие были отправлены в Северную Африку и находились там в готовности при необходимости направиться к островам в Сицилийском канале или везти десантников на Сардинию.

8 сентября поступили новости, удивившие многих и заставившие всех жителей и гостей Мальты взволнованно гадать, как будут развиваться события. Италия капитулировала, и правительство Бадольо приказало всем итальянским войскам и кораблям прекратить операции. Значит ли это, что война в Италии закончилась? Сможет ли итальянский флот уйти из портов раньше, чем спохватятся немцы? Ответы на эти вопросы мы получили очень скоро. 9 сентября пришло сообщение о высадке большого десанта союзников в Салерно, недалеко от Неаполя, и об упорном сопротивлении, с которым столкнулись наши солдаты.

Итальянский флот успел вовремя уйти с баз в Ливорно, Специи и Таранто. Утром 10 сентября мы узнали, что итальянский военный флот направляется на Мальту, чтобы сдаться. Среди сил эскорта были и наши катера из 7-й и 24-й флотилий. Через несколько дней мы вышли в море для проверки орудий и прошли мимо итальянских кораблей, стоявших в главной гавани как раз под орудиями древнего форта.

Позже мы обнаружили, что, пока мы отирались о причальную стенку дока на Мальте, наши друзья из 20-й и других флотилий весьма неплохо проводили время в разных интересных местах. Сначала 663-я (Томми) и 657-я (Дуг) вышли из Алжира с Бобби Алланом на борту, чтобы принять капитуляцию острова Галит, расположенного на полпути между Боном и Бизертой. Затем операции переместились в Салерно. Наши флотилии базировались на знаменитом острове Капри и впервые начали работать в сотрудничестве с американским флотом, одним из старших офицеров которого был лейтенант-коммандер Дуглас Фэрбенкс-младший.

К тому моменту, как наш ремонт был закончен и нас выпустили за ворота мальтийского дока, армия уже ушла из Салерно. Было очевидно, что в будущем наша база будет располагаться где-то на севере. Поэтому, когда мы вернулись в Мессину и воссоединились с флотилией, основной темой бесед было вероятное местонахождение будущих баз.

Те, кто успел побывать на Капри, рассчитывали, что для базы будет избран именно этот живописный остров. Но когда поступило сообщение с Сардинии о капитуляции древнего островного королевства, а также о том, что войска Свободной Франции на Корсике быстро теснят оккупантов на восток, мы предположили, что нас отправят именно в тот район. Одну из лодок послали на Маддалену (островной порт к северу от Сардинии, база итальянского ВМФ), чтобы обследовать его пригодность для размещения базы. Мы считали, что такое решение вопроса наиболее вероятно.

28 сентября из Мессины вышел очень необычный конвой — пожалуй, ничего более странного мне больше не приходилось видеть. Он в основном состоял из быстроходных малых кораблей прибрежного плавания, ползущих, как старые черепахи, со скоростью не более 6 узлов, чтобы обеспечить охрану нескольких малых танкодесантных кораблей, на которые погрузили всю базу Бобби Аллана.

Переход начался неудачно. Едва мы вышли из защищенного Мессинского пролива и взяли курс на запад (мы должны были зайти в Палермо), как погода резко ухудшилась. Это был еще не шторм, но волнение оказалось сильным. 658-я то зарывалась носом в волну, при этом вода свободно гуляла по носовой надстройке, а холодные брызги летели на мостик, то взлетала вверх, задирая нос к небу. Мгновение помедлив, она скатывалась вниз по склону очередной волны, и все повторялось сначала. Такие короткие волны всегда доставляли массу неприятностей, они были куда опаснее водяных валов Атлантики.

В течение 15 минут мы мужественно терпели болтанку, сопровождавшуюся холодным душем, после чего с облегчением заметили, что командир поворачивает к Милаццо — небольшому порту, расположенному «за углом» от Мессины. Очевидно, он решил там переждать. Но в крошечной гавани для всех места не хватило, поэтому мы провели бессонную ночь, стоя на якоре за ее пределами в заливе Святого Антонио. Рано утром 658-я и 660-я зашли в порт.

Уже довольно долго наша пища представляла собой нечто чрезвычайно далекое от желаемого, поэтому вид небольшого городка, явно не затронутого войной, натолкнул Корни на мысль отправить меня на берег, чтобы попытаться купить яиц и свежих фруктов. В Аугусте с фруктами проблем не было — особенно много было винограда и дынь, но мы уже давно не получали этого приятного дополнения к меню.

Пища на 658-й (как и на всех других дог-ботах) готовилась на камбузе, втиснутом между кают-компанией и столовой команды. Кок (который обычно являлся добровольцем, хотя, бывало, назначался в принудительном порядке сроком на месяц) был обычно самым информированным членом команды и активным распространителем слухов, поскольку в камбузе часто можно было слышать, о чем говорят в кают-компании. Все мы — и офицеры и рядовые — питались одним и тем же. Если же офицеры желали внести разнообразие в свое меню, сделав дополнительные покупки, еще следовало уговорить кока это приготовить. Также мы доплачивали добровольцу из команды, который подавал еду в кают-компании. Поскольку работа была легкой, да еще и с дополнительной оплатой, на нее всегда находились желающие.

Мы все считали, что адмиралтейство совершенно напрасно экономит, не давая нам профессионального кока. Можно было обойтись без сигнальщика, даже без врача, но отсутствие кока всегда пагубно отражалось на моральном духе команды и часто являлось серьезнейшей проблемой.

Шагая по причалу, я лихорадочно припоминал итальянские слова, которые успел выучить за время нашего пребывания здесь. Скажу сразу, в изучении этого необычного языка я не преуспел и смог припомнить лишь то, что слова «яйца» и «виноград» в нем очень созвучны.

Мне сопутствовала удача. По пути я встретил оборванного босоногого паренька лет двенадцати и подступил к нему с расспросами, сопровождая свой скудный словарный запас богатой жестикуляцией. Он смотрел на меня с откровенным любопытством, к которому примешивалось то ли сочувствие, то ли тревога. Но явно ничего не понимал. Отчаявшись что-то объяснить, я на секунду замолк, и тут меня осенило. «Кукареку!» — заорал я и для наглядности развел в стороны руки, изображая крылья. На симпатичной загорелой физиономии мальчика мелькнула понимающая улыбка. Он закивал и махнул рукой, приглашая следовать за собой.

Мы миновали маленькую площадь и вошли в дверь крестьянского дома, где я увидел очень старую женщину, на морщинистом лице которой не отразилось никаких эмоций при виде человека в военной форме. Мальчик что-то залопотал, а я показал две банки тушенки, заготовленные для обмена. Женщина молча кивнула и направилась к большому жестяному баку, стоявшему в углу. Из его темных глубин, иными словами, откуда-то из-под горы тряпья, она любовно извлекла двенадцать яиц, завернутых в обрывки газеты.

Я мимоходом удивился странному способу хранения и, как мне показалось, преклонному возрасту яиц, но отдал банки и, получив покупку, почувствовал глубокое удовлетворение. Одиннадцать яиц очень скоро превратились в превосходную яичницу, которая была моментально съедена. Двенадцатое оказалось все-таки тухлым.

На следующее утро мы ушли в Палермо, столицу и главный порт Сицилии.

После недавней затянувшейся непогоды, казалось, снова вернулось лето. Наша первая военная зима еще была впереди. В Палермо, когда мы стояли у борта «Эмпайр Дансел», старого, преданного нашей флотилии танкера, снова налетел шквал. Он с необузданной яростью трепал нас в течение нескольких минут, после чего исчез так же неожиданно, как и появился. Вероятно, море желало напомнить, что у нас есть и более страшные противники, чем немцы. Находясь в средиземноморском лете, мы успели об этом позабыть.

На следующий день мы продолжили переход. Море было беспокойным, неприветливым. И вдруг меня свалили резкие боли в животе. Какое-то ужасное животное грызло, разрывало мои внутренности на части. Теперь в жизни меня интересовало только одно: расположиться в кают-компании так, чтобы успеть вовремя добежать до гальюна.

В промежутке между болезненными спазмами я, бледный и покрытый холодным потом, без сил лежал на койке, думая только о перспективе провести в таком же положении еще 48 часов до прихода на Маддалену. Корни часто приходил взглянуть на меня, и в его взгляде все чаще и чаще сквозило беспокойство. Если это был аппендицит или дизентерия, меня следовало как можно быстрее доставить к врачу. В конце концов Корни принял решение и поднялся на мостик.

Вскоре командиру флотилии было отправлено сообщение:

«Младший лейтенант Рейнолдс заболел. Испытывает острую боль. Прошу разрешения следовать на Маддалену с максимальной скоростью для оказания заболевшему медицинской помощи».

Спустя 10 минут разрешение было получено и 658-я на полной скорости рванула вперед, оставив остальные дог-боты ползущими со скоростью 6 узлов.

Оставшийся путь до острова я проспал. Меня разбудило звяканье машинного телеграфа или топот многочисленных ног на палубе над головой. Проснувшись, я встал и, пошатываясь, добрел до иллюминатора и увидел быстро приближающийся берег.

Как только мы бросили якорь, меня отправили в итальянский военно-морской госпиталь. К моему ужасу, ни один из трех осматривавших меня докторов не знал ни слова по-английски. Правда, симптомы моего заболевания оказалось несложно объяснить языком знаков с добавлением нескольких обоюдно знакомых французских слов.

Врачи не обнаружили ничего серьезного и, закончив мять мой многострадальный живот, отправили меня обратно на лодку, снабдив большой бутылкой микстуры. В общем, чем бы ни было вызвано мое заболевание, оно дало возможность Корни и Пику считать себя первыми канадцами, высадившимися на Сардинии. Они основывали это утверждение на том факте, что до нас на острове было только два минных тральщика.

По прибытии конвоя коммандер Аллан очень быстро развернул базу и начались операции. С Маддалены мы могли патрулировать западное побережье Италии до самого острова Эльба, хотя расстояния были слишком большими для проведения регулярных операций и из-за длинных переходов до района патрулирования и обратно мы проводили в море по 20 часов. Конечно, это не выходило за пределы наших возможностей, но означало, что лодке, получившей повреждения, предстоял долгий и трудный путь домой.

Через день или два, как всегда эффектно, появились «восперы» 7-й флотилии под командованием лейтенанта Тони Бломфилда. Было очевидно, что на переходе им пришлось нелегко, но, что более важно, вскоре пронесся слух, что они привезли с Мальты пополнение гардемарин и младших лейтенантов с новыми назначениями.

Мне даже в голову не приходило, что назначения могут коснуться 658-й, поэтому, когда Пик и я вернулись после визита на базу и были вызваны в каюту Корни, сообщенные им новости ввергли меня в настоящий ступор. В каюте уже находился юный темноволосый младший лейтенант, а довольно мрачный Корни держал в руках какую-то бумажку.

— Знакомьтесь, парни, это младший лейтенант Тони Брайдон, новый штурман 658-й.

Представляю, как у меня вытянулось лицо. Ведь это означало, что я должен буду покинуть 658-ю! Черт! Но почему? С каменным лицом я пожал руку прибывшему. Я всей душой возненавидел его раньше, чем успел узнать. Какого дьявола он появился, когда мы так хорошо работали вместе? Почему командир флотилии позволил разрушить нашу замечательную команду? Все это казалось мне ужасным идиотизмом.

Неожиданно я понял, что Корни продолжает говорить, и заставил себя прислушаться. Выражение его лица изменилось — теперь оно излучало лукавство и удовольствие.

— Ты не выглядишь счастливым, Ровер. Возможно, тебе станет легче, если ты узнаешь, что отныне являешься старшим помощником на 658-й. А Пик назначен в резерв командиров кораблей флотилии. Молодцы, парни, вы оба отлично поработали!

Сообщение вообще лишило меня дара речи. Старший помощник? Но я же не справлюсь! Мгновение поразмыслив, я почувствовал себя значительно лучше. Конечно справлюсь! Да и Пик поможет. Он же останется на борту, пока не появится вакансия.

Мое отношение к Тони Брайдону, как по волшебству, изменилось. Он уже не казался мне исчадием ада, и я начал думать, каким он окажется в деле. Мне не следовало беспокоиться. Уже через день или два стало ясно, что он хорош во всех отношениях — надежный друг и неплохой моряк.

Через несколько часов мы уже вышли в море. Новый член команды даже не успел толком устроиться на новом месте. Мы решили еще неделю или две оставаться на старых местах — за это время я успею передать Тони все дела. А пока я старательно следил за работой Пика, особенно за управлением ведения огня, а Тони практиковался в навигации.

Мы поступили правильно, поскольку первое самостоятельное патрулирование Тони оказалось вовсе не простым. После шести месяцев напряженной подготовки и мучительного ожидания 658-я, наконец, встретила вражеские корабли и вступила в свое первое сражение.

Глава 9.

Сражение в канале Пьомбино

Мы получили приказ готовиться к патрулированию острова Эльба. Судя по всему, наступил новый этап войны, в котором наши цели были более определенными, чем раньше.

Наша задача заключалась в том, чтобы прекратить ночное движение вражеских судов с севера на юг Италии. Тут мы могли оказать бесценную помощь армии, поскольку загрузка одного судна эквивалентна нескольким поездам, везущим грузы и подкрепление вражеским войскам, противостоящим нашей армии на юге полуострова. Военно-воздушные силы должны были остановить эти перевозки в дневное время, а нашим флотилиям нужно было предотвратить переход судов на участке от Специи на севере до устья Тибра на юге. Эльба находилась довольно далеко от Маддалены — это был самый северный из возможных районов патрулирования, но мы знали, что вскоре перебазируемся в Бастию и зона нашего влияния распространится до Специи и Ливорно.

Подготовка была успешно закончена, и 14 октября в 15.00 мы вышли в море. С нами вместе шла 633-я (лейтенант А. Б. Джой), на которой находился командир флотилии Э. Т. Грин-Келли, а также 636-я (лейтенант Ф. А. Уорнер). По пути на 633-й возникли неполадки с двигателями, и ввиду длительности предстоящего перехода командир флотилии отправил ее обратно на Маддалену, а сам перешел на 636-ю.

Чтобы достичь района патрулирования, нам потребовалось 9 часов. Он начинался у небольшого порта Баратти, расположенного на материке чуть севернее канала Пьомбино, отделяющего остров Эльба от берега Италии. Мы считали, что этот порт используют вражеские суда, следующие на юг.

Не прошло и нескольких минут, как Корни возбужденно рявкнул:

— Эй, вы — двое, посмотрите-ка на зеленый-3–0. Бьюсь об заклад, это наша первая надводная мишень!

Я посмотрел в бинокль в нужном направлении, увидел большой темный силуэт и похолодел. На какое-то время я даже потерял цель — не мог поймать ее в окуляры бинокля, так сильно дрожали руки. А затем события стали развиваться с устрашающей скоростью. Грин-Келли тоже увидел цель. Не прошло и минуты, как голосовая труба донесла до нас голос радиста:

— Сообщение от командира флотилии, сэр. Орехи справа по борту. — Таково было кодовое обозначение противника.

Мое сердце колотилось так сильно, что его стук, по моему мнению, должны были слышать все на мостике. Столько месяцев ожидания… и вот… Мне оставалось только радоваться, что я могу выполнять привычную работу штурмана, а присутствие Пика освобождает меня от необходимости браться в такой напряженный момент за совершенно незнакомое занятие ведения огня. Я спустился в штурманскую рубку и тщательно проверил наши координаты. Тони стоял рядом. Я подумал, что ему здорово повезло — в первом же походе он будет участвовать в бою. Или, может быть, наоборот? Судьба не благоволит к нему? Ведь в бою можно и голову потерять? Долго раздумывать времени не было — следовало сделать записи в журнале.

«1.16. Замечено судно на направлении зеленый-30, расстояние около 4000 ярдов, следует курсом на восток. Наш курс юго-восточный, координаты 42°56?6? с. ш., 10°27?4? в. д. Скорость 12 узлов.

1.17. „Орехи справа по курсу“ от командира флотилии».

Пока я это писал, мы шли следом за 636-й, которая выходила на позицию для торпедной атаки. Мне показалось, что прошло уже несколько часов. Чтобы проверить свои ощущения, я взглянул на часы. Было 1.19. Переговорная труба сообщила голосом Корни:

— 636-я только что выпустила одну торпеду, Ровер.

— Да, сэр. На часах 1.19.

Я вернулся на мостик и принялся таращиться в темноту.

— Прошло 30 секунд, — выдохнул Корни.

Я инстинктивно прикрыл глаза в ожидании яркой вспышки. На мостике никто не двигался.

— 60 секунд.

— Это не может быть дольше, сэр, — расстояние было около 2000 ярдов.

Взрыва так и не последовало. К этому времени цель уже была видна вполне отчетливо. Похоже, это был большой траулер. Мигнул белый свет, и надежды окончательно растаяли.

— Сделай запись, Ровер, нам передают «D», — вздохнул Корни.

Внезапно ожило устройство связи с орудиями — я даже подпрыгнул от неожиданности.

— Еще один корабль на направлении зеленый-1–3-5, сэр, — доложил Дей от орудия X.

Бинокль Пика повернулся в нужном направлении, а дальше все происходило одновременно. 636-я выпустила последнюю торпеду, траулер открыл огонь, а мы резко уклонились вправо.

— Открыть огонь! — взревел Корни.

Мы шли следом за 636-й, поэтому могли использовать только 6-фунтовое орудие. Расстояние быстро увеличивалось. Не было похоже, что другое вражеское судно собирается вмешиваться — наоборот, оно явно старалось уйти и вскоре скрылось из вида. Когда огонь прекратился, мы подошли к 636-й и застопорили машины.

Последовала короткая беседа между Грин-Келли и Корни, после чего лодки разошлись. На совещании перед выходом в море велась речь об отвлекающей атаке, очевидно, именно к ней шло дело.

636-я пошла на юг, а 658-я двинулась в обход, чтобы судно противника оказалось освещенным луной.

Враг выстрелил осветительный снаряд, за которым последовал град трассирующих пуль всех цветов и размеров.

— Повремени, Пик, — пробормотал Корни, — пусть они окажутся там, где нам удобно.

И в течение двух бесконечных минут мы двигались прежним курсом, прислушиваясь к грохоту выстрелов.

В конце концов спокойный голос Корни нарушил затянувшееся молчание:

— Право руля, рулевой.

Я записал время, мимоходом подивившись невозмутимости командира. Рулевой так же спокойно повторил приказ — словно мы находились не вблизи противника, а входили в свой родной порт, — и мы двинулись вдоль лунной дорожки к вражескому кораблю. Мне на мгновение показалось, что никакой войны нет, а мы едем в загородный дом, очертания которого уже показались в конце подъездной аллеи.

— Ровер, передай им «D», возможно, это собьет их с толку.

Я послушно схватил лампу и несколько раз подряд передал нужную букву. Противник действительно прекратил огонь.

Теперь счет шел на секунды. Мы начали атаку с 1500 ярдов, и теперь расстояние быстро сокращалось. На 700 ярдах противник снова открыл огонь. Все присутствовавшие на мостике с недоумением посматривали на Корни. Почему он не приказывает Пику открыть огонь? Ведь так нас всех убьют раньше, чем мы успеем сделать хотя бы один выстрел! Приказа все не было, и я в ужасе стиснул зубы. Прошла целая вечность, прежде чем он спокойно проговорил:

— Готовься, Пик. Еще 50 ярдов, и можешь показать им все, на что способен.

Артиллеристы у орудий замерли в напряженном ожидании. Глаза, всматривающиеся в перекрестья прицелов, пальцы на спусковых крючках.

— Открыть огонь!

Грохот и дым, сопровождающие бортовой залп 658-й, всегда являлись шоком даже для нас, хотя мы все это ждали. Артиллеристы не могли промахнуться — цель была ясно видна, а расстояние составляло не более 250 ярдов. Огонь противника сразу же ослабел, вражеское судно сделало попытку уйти.

Корни следовал за ним по пятам, отдавая спокойные команды рулевому. Через две минуты судно остановилось, охваченное огнем. Только одно его орудие (20-мм) продолжало вести огонь. Вскоре замолчало и оно. Мы осторожно приблизились, желая своими глазами увидеть конец врага.

По всей длине судна бушевали пожары. Оно медленно, но верно оседало все глубже и глубже. Судно имело длину около 130 футов. Мы отчетливо видели большое орудие, расположенное перед высоким мостиком, низкую рубку в корме. Против нас оно использовало самые разнообразные орудия — мы заметили 3-дюймовку, 40-мм и несколько 20-мм орудий. Видимо, это было специальное судно ПВО.

Пока мы разглядывали поверженного врага, артиллерист «пом-пома» Престон доложил об обнаружении еще одного судна на направлении красный-2–0. Что это? Другая мишень, которую мы уже видели, или возвращается 636-я?

— Вызывай их, Ровер, — приказал Корни.

В течение целой минуты я передавал букву «S», а тем временем расстояние между нами сокращалось. Наши орудия были наведены на приближающийся корабль. Он подходил таким образом, что очертания рассмотреть было совершенно невозможно, иными словами, мы не могли его идентифицировать. Но спустя мгновение наши сомнения оказались развеянными — с быстро идущего корабля зазвучали выстрелы.

— Открыть огонь! — приказал Корни. — Надо полагать, возвращается приятель этого подбитого друга и жаждет мести.

Приказ был немедленно исполнен, и первый же 6-фунтовый снаряд попал в цель. Корабль остановился, где-то в районе миделя начался пожар. Теперь мишень стала еще более удобной, и остальные орудия начали концентрировать на ней огонь. Неожиданно Корни завопил:

— Прекратить огонь! Это 636-я!

Мы в ужасе застыли, глядя на быстро распространяющийся пожар, постепенно осознавая, что произошла трагедия.

— Почему, черт возьми, они не ответили на вызов? — вопрошал Пик, глядя на каждого из нас по очереди. — И почему они открыли огонь?

— Так, парни, сейчас мы все выясним, — отрывисто бросил Корни. — В воде находятся члены команды 636-й, готовьтесь принять их на борт.

Вокруг поврежденного корабля, озаренные тусклым светом его погребального костра, виднелись люди — они карабкались на спасательные плоты или плавали в одиночку, держась за плавучие обломки. Мы подоспели очень быстро и начали вытаскивать уцелевших моряков из воды. Как раз в это время раздался крик наводчика орудия Y (с 6-фунтовыми снарядами). Он доложил о приближении еще одного судна.

Каким тяжелым ни было решение, но мы его приняли: врага следует отбить и только после этого продолжить спасательные операции, иначе мы можем попасть в крайне неловкое положение, когда нас застигнут «со спущенными штанами». В наших ушах все еще звучали отчаянные призывы о помощи цепляющихся за плоты людей, а мы набрали скорость и скрылись в темноте. Мне было даже страшно подумать, что чувствовали те люди в воде и на плотах.

Они понимали, что мы — их единственный шанс на спасение, который теперь стремительно удалялся. Нас тоже вполне могли потопить, но, даже уцелев, мы могли их больше не найти.

— Продолжай сигналить, Ровер, это может сработать. Да, передавай «G». Они не могут точно знать, кто уцелел в двух стычках, которые они наверняка видели на подходе.

На этот раз противник попался более пугливый и сразу же открыл огонь. Мы находились в весьма выгодном положении — заходили со стороны луны, поэтому стремились как можно скорее сократить расстояние. Огонь противника был сильный и более точный, чем раньше. Грохот и голубая вспышка в районе миделя свидетельствовали о том, что в нас попали.

— Имеются раненые у орудия X, сэр, — доложил Магуайр.

— Присматривай за ними, Мак, — распорядился Корни. — Пик, огонь.

Начальный залп оказался удачным, и противник бросился наутек. Корни упорно «сидел на хвосте» у вражеского корабля до тех самых пор, пока он не остановился. Мы медленно подходили все ближе и ближе. В конце концов, когда он прекратил огонь, мы определили, что второй корабль был в точности такой же, как и первый, уже потопленный нами. Теперь он тоже горел и сильно кренился на правый борт.

Мы вернулись к тому месту, где догорала 636-я, и сразу же обнаружили плот, с которого как раз собирались начать принимать людей, когда нас так грубо прервали. Но завершить дело нам снова помешали.

На материковом берегу вспыхнул прожектор и начал обшаривать море, высвечивая по очереди каждое горящее судно. Когда луч добрался до 636-й, все желающие могли увидеть и нас, стоящих совсем рядом. Береговые батареи незамедлительно открыли огонь (расстояние до берега составляло около 3 миль), и в воду в неприятной близости стали падать снаряды.

Стало слишком горячо, чтобы сохранять неподвижность, поэтому мы предприняли попытку замести следы. Сначала мы на большой скорости ушли на северо-восток, попутно создавая дымовую завесу и выбрасывая за борт светящиеся снаряды, которые должны были ввести врага в заблуждение, изображая пожары. Затем мы остановились и очень медленно и почти бесшумно поползли обратно. Нам повезло. Прожектор нас потерял, береговые орудия прекратили огонь, и мы получили возможность вернуться к 636-й. После часа тщательных поисков мы подняли из воды двух офицеров и восемнадцать рядовых, затем, убедившись, что никого не оставили плавать, взяли курс на запад.

Два зенитных корабля и 636-я давно остались позади, а я неожиданно поймал себя на том, что все время оглядываюсь назад, выискивая в темноте три языка пламени. «Господи, спаси и сохрани», — подумал я.

После завершения третьего сражения Корни приказал мне передать всю навигацию Тони, а самому заняться ранеными. Мы подняли на борт Фредди Уорнера, командира 636-й, старого приятеля Корни по Лоустофту, и его штурмана, но Грин-Келли и старпом с 636-й, а также семь рядовых погибли. Это была большая потеря для всех.

Я как можно лучше устроил промокших и находящихся в состоянии шока моряков в кают-компании и столовой команды, выдав им всю имеющуюся в наличии сухую одежду и одеяла. Фредди и еще несколько человек имели не слишком серьезные ранения, но у старшего матроса Чизвелла было раздроблено плечо, да и у нашего раненого — матроса Болдерсона — рана была очень неприятная. Он получил осколок в живот — понятно, что тут я ничем не мог помочь.

Я сделал обоим по инъекции морфина и снабдил их записками о том, что им делали, чтобы врачи получили пациентов вместе с информацией об оказанной помощи. Так нас учили на лекциях о первой помощи пострадавшим, которые я посещал. Но ранения были тяжелыми, а я не обладал медицинскими знаниями, поэтому делал только то, что мог, — накладывал повязки и проводил противошоковую терапию.

Механик с 636-й, живой, но без сознания, лежал на носилках. На нем не было никаких внешних повреждений, но все наши попытки привести его в чувство оказались тщетными. В 4.00 он умер, так и не придя в сознание. Мы могли только предположить, что смерть наступила в результате каких-то внутренних повреждений или шока. Один из его людей рассказал, что в машинном отделении рядом с ним разорвался 6-фунтовый снаряд, который в самом начале боя вывел из строя сразу все двигатели.

Фредди Уорнер, несмотря на собственные раны, рвался помогать своим людям. Оказалось, что на 636-й действительно видели наши сигналы, но не успели дать ответ, поскольку один из артиллеристов открыл огонь без приказа. Результатом стал наш ответ, причем первый же снаряд разнес машинное отделение.

Мне поручили тяжелое задание — зашить тело погибшего в полотно, и на рассвете мы его похоронили в море.

Фредди Уорнер настоял на проведении погребальной службы. Действо, развернувшееся на плавно покачивающейся палубе, озаренной первыми лучами солнца, было незабываемым. Здесь не было вымуштрованного почетного караула, не звучали и оружейные залпы — погибшего провожала в последний путь группа обнаживших головы моряков, но торжественность и искренность этой погребальной службы тронула бы даже самое черствое сердце, и она запомнилась больше, чем любые другие помпезные похороны.

Так мы предали тело нашего погибшего товарища морю.

Завернутое в полотно, оно тихо скользнуло в темные глубины. Этот человек до конца исполнил свой долг. А наш все еще был впереди.

Глава 10.

Фальшивый нос

Исполнением печальной миссии наши заботы не ограничивались. У нас на борту оставалось несколько тяжелораненых, нуждавшихся в срочной медицинской помощи, а еще и топливо заканчивалось. До Маддалены мы могли и не дотянуть, поэтому Корни принял решение идти в Бастию, расположенную на северо-востоке Корсики. Мы знали, что неделей раньше Бастия была освобождена силами Свободной Франции, и надеялись, что она окажется для нас открытой и там найдется подходящий госпиталь.

На следующий день после проведения церемонии погребения матроса в море мы подошли к старому порту Бастии.

Мы с радостью заметили, что в порт как раз входит 662-я (командир — Тим Блай, штурман — Гордон Сертис). На ней замигала сигнальная лампа, проинформировав нас, что 662-я прибыла сюда, чтобы подготовить портовые мощности. Наше неожиданное появление добавило срочности ее миссии.

Мы пришвартовались рядом с лодкой Тима, и экипаж приступил к уборке палубы. Матрос развернул шланг, и в палубу ударила тугая струя воды. Я уже слышал выражение «кровь текла по шпигатам», но до этого серого октябрьского утра оно оставалось для меня только словами. Теперь же я своими глазами видел капли и потеки крови на бортах и переборках, окрашивавшие воду в розовый цвет, и снова переживал события прошлой ночи. Экипаж 662-й молча следил за нашими действиями, а Тим и Гордон поднялись на борт, чтобы послушать рассказ о наших приключениях.

Мне предстояло отправиться в госпиталь и определить туда двух тяжелораненых матросов, которые нуждались в операции. Приложив немало усилий, я отыскал необходимое лечебное учреждение, но оказалось, что немцы оставили его в плачевном состоянии. Теперь здесь работали монахини, а из врачей был только один французский хирург, который и пытался справиться со всеми жертвами недавних боев за освобождение острова. Здесь катастрофически не хватало всего: воды, медикаментов, медицинского персонала и места — люди сидели и лежали везде.

Я шел по грязному, вонючему коридору и случайно заглянул в дверь одной из палат. У меня замерло сердце. Увиденное напомнило попавшуюся мне в одной из книг картину, изображавшую госпиталь периода Крымской войны до того, как в нем появилась Флоренс Найтингейл. Пациенты были оборванными и грязными, на кроватях не было белья — только тонкие одеяла. Здесь царила смерть и безнадежность. Могли ли мы отправить наших людей сюда?

Я нашел хирурга и на школьном французском как мог объяснил ему наши проблемы. Он распорядился, чтобы за нашими ранеными послали машину. Затем я подписал какой-то документ, разрешающий ему при необходимости оперировать. Больше я ничего не мог сделать.

В тот же вечер мы пришли навестить раненых и были потрясены их положением. Им обработали раны, но больше эти люди не получили никакого ухода. Они лежали грязные и прикрытые каким-то тряпьем в душной переполненной палате. Болдерсон, похоже, понимал, что умирает. Ему было очень больно, но он через силу улыбнулся и прошептал, обращаясь к Корни:

— Желаю удачи вам и 658-й, сэр. Я горжусь, что служил на ней.

Ночью он умер, а на 658-й в знак траура приспустили флаг. Чизвелл, которому ампутировали руку, вопреки ужасным условиям, быстро поправлялся и через несколько недель был отправлен домой. Раны Фредди Уорнера тоже обработали в госпитале, где он на некоторое время остался, главным образом ради того, чтобы следить за состоянием Чизвелла.

На следующий день мы бросили якорь рядом с обломками торгового судна в заливе Бастии и занялись необходимыми делами. Нам предстояло сделать очень много, прежде чем корабль снова сможет выйти в море на бой с противником, и в первую очередь тщательно осмотреть, почистить и смазать орудия. Но больше всего мы стремились к кратковременной передышке, чтобы в спокойной обстановке обдумать недавние события.

Трагическая гибель 636-й и случайная потеря хороших людей омрачала тот факт, что мы очень неплохо показали себя в схватке один на один с противником. Если бы не это, мы могли бы в полной мере ощутить гордость и удовольствие оттого, что в одиночку потопили два вражеских корабля, а значит, чуть-чуть приблизили окончательную победу над противником.

Мы все тяжело переживали случившееся, но больше всего это отразилось на Корни. Его вины в происшедшем не было. Наш сигнал заметили слишком поздно, орудие на 636-й слишком быстро открыло огонь, угол подхода и видимость затруднили идентификацию, а в довершение этой цепи случайностей наш огонь (в этом случае к несчастью) оказался слишком точным.

И хотя Корни никто не обвинял, было очевидно, что его одолевают мрачные мысли. Мы ничем не могли ему помочь. Он был командиром и с достоинством нес свою личную ношу. А на команду первый бой повлиял, в общем, благоприятно. Теперь люди чувствовали уверенность в себе и своих товарищах, осознали важность грамотной технической эксплуатации и своевременного обслуживания орудий, машин и механизмов. Больше никому не приходилось гадать, что будет в бою. Люди это точно знали и не испытывали страха. Каждый член команды почувствовал себя ценным звеном прочной цепи.

Днем позже мы вернулись на Маддалену и были тепло встречены командами других лодок и катеров. К нашим достижениям все отнеслись с восторгом, а к чувствам — с пониманием и уважением. Товарищи помогли нам развеять печаль и с оптимизмом взглянуть в будущее.

В отличие от портов, где мы до сих пор базировались, на Маддалену не заходили большие военные корабли. Изредка здесь случайно появлялся эсминец, но в целом это была база Береговых сил, субмарин и минных тральщиков. Персонал базы расположился в очень симпатичной вилле на берегу, все ее службы находились в удобных местах и, как и причалы, были хорошо защищены.

Организовав работу базы в Маддалене, коммандер Аллен отправился на север и принялся создавать базу в Бастии, стремясь поместить здесь все необходимое для оперативных нужд малого флота. Бастия, расположенная всего лишь в 30 милях от Эльбы, занимала очень выгодное географическое положение. Поэтому такая база быстро приобрела первостепенное значение, а база на Маддалене приобрела статус «тыловой», куда лодки заходили только для отдыха и текущего ремонта, а также для получения запасов продовольствия и боеприпасов.

Вскоре в Бастию прибыла 15-я американская флотилия патрульных торпедных катеров (РТ). Хотя их база размещалась в маленьком старом порту, а наша — в новой гавани, мы часто сталкивались и быстро установили дружеские отношения с американскими офицерами. Их патрульные торпедные катера были очень неплохи, но вот радары заставили нас позеленеть от зависти. При первой же возможности Корни напросился на один из катеров флотилии, чтобы увидеть радар в действии, — вернулся он переполненный впечатлениями.

Их радарная антенна не была направленной, как наша, а постоянно вращалась внутри купола, установленного на невысокой мачте. Экран был круглым, и на нем совершал круговые движения зеленый световой указатель — радиус. Любая цель на расстоянии до 10 миль была показана светящейся точкой. Его значение в трудных навигационных условиях невозможно было переоценить. На экране катер располагался в центре, и было ясно видно его положение относительно берегов вокруг.

Изобретение было чрезвычайно удачным. А поскольку мы почти сразу начали выходить в море смешанными группами, один или два американских катера РТ становились «глазами» двух-трех дог-ботов. Наши вероятные цели были небольшими судами, и их было удобнее атаковать артиллерией, чем торпедами. Поэтому только в сотрудничестве с нами американские катера оказывались максимально полезными. У американцев было немало отличных моряков, и, хотя мы нередко критиковали их за неэффективность, тем не менее, искренне радовались и никогда не отказывались от совместной работы. Один из их офицеров служил во флотилии патрульных торпедных катеров, описанной в книге «Они могли распространяться», посвященной отступлению с Филиппин после Пёрл-Харбора.

Миновал месяц отвратительной погоды и неприятных, скучных, ничем не примечательных патрулей, и мы наконец получили приказ участвовать в операции с «фальшивым носом» (такое обозначение нравилось нам значительно больше привычного «плаща и кинжала»). Мы с энтузиазмом включились в подготовку. К этому времени Пик уже командовал 655-й, а Тони и я выполняли свои новые обязанности на 658-й.

Мы впервые узнали о том, что избраны для выполнения специального задания, когда Корни был вызван на базу к Роберту Аллану. Там его познакомили с французским офицером (его звание соответствовало нашему лейтенанту-коммандеру), отвечавшим за группу из трех французских агентов, которым предстояла тайная высадка на Эльбе.

Уже на следующее утро француз доставил на борт своих людей и большое количество оборудования. Я долго и с неподдельным интересом следил за грудой ящиков, растущей на палубе, после чего отправился к Корни.

— А как это будет переправлено на берег? Им же нужен полноценный десантный корабль, а не 10-футовая шлюпка.

Все оборудование было перенесено в кают-компании, и агенты показали нам немало любопытного. У них были портативная рация, предназначенная как для передачи, так и для приема, надувная резиновая лодка, а также всевозможные винтовки и ножи.

Мы вместе изучили карту и отметили точку, в которой им необходимо высадиться на берег. Немцы равномерно разместили батареи и посты наблюдения на берегу, но, судя по данным разведки, существовала возможность незаметно подойти и высадить людей на небольшом песчаном пляже, скрытом от посторонних глаз мысом, носящим имя Понте-Занка.

Я тактично поднял вопрос о количестве их оборудования и заметил, что четыре человека с таким грузом могут оказаться неподъемными для нашей маленькой шлюпки. Почему бы не использовать две, а потом спрятать их на берегу?

Агенты не хотели и слышать об этом. Вероятно, они были правы, поскольку обнаружение шлюпок однозначно указывало бы на их высадку и повлекло за собой либо поимку, либо ужесточение мер безопасности на острове. Поимка агентов означала их смерть.

Мы вышли в море с группой лодок и катеров и для начала приступили к патрулированию северного побережья Эльбы. Ничего подозрительного не было замечено. Затем американские РТ, использовав свои радары, направили нас к точке высадки, причем настолько удачно, что мы вполне могли проделать весь остальной путь по счислению, ничуть не опасаясь высадить французов перед носом у немецких часовых.

Ночь была чернильно-черной, а низко плывущие облака снижали и без того не слишком хорошую видимость. В общем, условия для высадки были идеальными, если, конечно, мы сумеем найти нужное место.

В двух милях от берега мы остановились, и я пошел в корму, чтобы проследить за спуском шлюпки. Мы тщательно закрепили ее и начали буксировать за кормой, осторожно «подползая» к темневшему в отдалении берегу.

Проверив расстояние, Тони доложил:

— До берега 200 ярдов, сэр.

Мы подошли еще немного ближе и застопорили машины. Было очень тихо, только телеграф, казалось, клацал громче, чем обычно. Все говорили шепотом. На часах было 22.55 — время высадки агентов.

Спустили трап, Магуайр подвел к нему шлюпку. Я осмотрел четырех агентов, нагруженных как лошади, и уже в который раз с тоской подумал о незавидной участи нашей шлюпки. Мы обменялись торжественными рукопожатиями, после чего французский лейтенант-коммандер дал людям последние наставления. Он должен был отправиться на берег с ними и потом вернуть обратно шлюпку.

Французы начали спускаться по трапу. Естественное волнение делало их неловкими, и второй агент споткнулся, переступая банку, и повалился на один борт шлюпки, едва ее не перевернув. Уже находившийся в шлюпке агент вцепился обеими руками в планшир, чтобы не вывалиться в воду, уронив свою ценную поклажу. К счастью, за борт ничего не выпало.

Прежде чем второй агент устроился в шлюпке, начал спускаться третий. Возвестив о своем прибытии громким шепотом, он вытянул ногу и осторожно ступил на среднюю банку. Но лишь только он начал переносить свой вес, как шлюпка отодвинулась от трапа и очень медленно заскользила в ночь. Несчастный вцепился руками в трап, а ногами зацепился за банку и слегка попискивал от страха, в то время как его тело образовало почти горизонтальный мостик. Мы бросили другой трос и подтянули шлюпку вплотную к борту, дав, наконец, возможность неудачливому агенту очутиться в шлюпке целиком. Теперь все было нормально. Мы передали французам весла, они помахали нам на прощание и направились к берегу.

Шлюпка прошла всего лишь несколько ярдов, когда мы заметили, что два агента, спокойно сидевшие на кормовой банке, пытаются встать — очень необдуманное телодвижение на шлюпке. Морской офицер, сидевший на веслах, знал не понаслышке, что такое центр тяжести, и принялся успокаивать непоседливых агентов, но они продолжали активно двигаться, а шлюпка начала угрожающе раскачиваться. Мы видели, что оба ни в какую не желали садиться. В конце концов тот из двоих, что был крупнее, потерял равновесие и с шумом рухнул в воду. Шлюпка, из которой неожиданно убрали 12 стоунов{10} груза, резко накренилась на противоположный борт, и в нее начала поступать вода.

Ситуация не была безнадежной, но троим оставшимся в шлюпке следовало сохранять хладнокровие. Но нет, агент на носовой банке перегнулся через борт и попытался втащить своего насмерть перепуганного коллегу обратно. Очевидно, французы слишком часто нарушали законы равновесия, чтобы это могло остаться безнаказанным, и шлюпка перевернулась. Последовало секундное молчание, а затем ночная тишина взорвалась громкими воплями барахтающихся в воде людей. Первым делом мы пересчитали головы — их было четыре, хотя шума они создавали столько, словно их было минимум втрое больше.

Мы перебросили через борт сеть, после чего Тони прикрепил бросательный конец к спасательному жилету и бросил его пловцу, находившемуся дальше остальных. Затем Магуайр спустился на нижнюю ступеньку трапа и помог первому из французов вернуться на борт.

Никто даже не вспомнил, что мы находимся в какой-то сотне ярдов от вражеского берега. Голоса обезумевших французов и членов команды 658-й, подбадривающих пловцов на весьма сомнительном французском, разносились далеко вокруг. Двух агентов удалось выловить довольно быстро, но двое других окончательно потеряли головы от страха. Они ничего не предпринимали для собственного спасения, только бездумно бултыхались в воде и отчаянно голосили, причем преимущественно в верхнем регистре. Окажись поблизости немцы, они бы, вне всякого сомнения, решили, что началась высадка крупных сил союзников.

Один из французов, обратив к нам бледное лицо, принялся объяснять, что при падении сломал руку, но только договорить он не успел, угодив под струи сточных вод, льющиеся из трубы на борту корабля. После этого наш матрос Смит сжалился над беднягой, нырнул за ним и помог забраться на борт. Но теперь мы нигде не видели четвертого члена команды — французского моряка. Мы его отлично слышали (а кто бы не услышал?), но не видели. Потребовалось некоторое время, чтобы понять: он попал под острую скулу в носовой части корабля. При каждой волне несчастный получал чувствительный удар по голове. И снова Смит вызвался нырнуть. К этому времени Корни уже начал беспокоиться. Поднялся северный ветер, и нас несло к месту, где вполне могли располагаться береговые батареи. Но через несколько секунд Смит вынырнул, подталкивая перед собой последнего француза. Как только все искупавшиеся оказались на борту, Корни повел 658-ю прочь от берега.

Отойдя от берега на несколько миль, Корни сдал мне вахту и пошел в кают-компанию посмотреть, что поделывают французские агенты. Они уже высохли и переоделись, позаимствовав одежду у членов команды 658-й. Следует отдать им должное — они собирались все-таки высадиться на берег и продолжать операцию. Но двое из них определенно находились в состоянии шока и страдали от последствий чрезмерного употребления внутрь морской воды. Поэтому, поразмыслив, командир группы решил отправить на берег только одного человека, даже несмотря на потерю оборудования.

В полночь 658-я снова подошла к берегу. На этот раз использовали резиновую лодку, а вездесущий Смит снова вызвался поучаствовать — помочь французскому лейтенанту доставить агента на берег.

Мы напряженно ожидали возвращения лодки, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Но Смит греб настолько бесшумно, что лодка обнаружилась, только когда она вплотную подошла к борту. Корни с облегчением вздохнул.

Глава 11.

Мальта на рождество

Помимо участия в операции рыцарей «плаща и кинжала», долгие осенние месяцы 1943 года не принесли нам ничего интересного. Мы регулярно выходили из Бастии в штормовое море и сражались в основном именно с ним. Шли дни, похожие друг на друга как две капли воды.

Наше изолированное положение на Маддалене и в Бастии доставляло немало трудностей. Мы находились в удалении от проторенных морских путей, да и англичан на Корсике и Сардинии, кроме нас, почти не было, поэтому получение любых запасов было делом нелегким и хлопотным. Постоянно чего-то не хватало, причем отсутствие одного пагубно отражалось на моральном духе людей, а другого — на эффективности их участия в операциях. К концу ноября ситуация стала катастрофической. Уже шесть недель не доставляли почту, а наше меню вселяло уныние в сердца даже самых убежденных оптимистов.

Команда 658-й была еще не в самом худшем положении, поскольку обладала сущим сокровищем — очень способным, пожалуй, даже талантливым коком. Самоучка, он вкладывал душу, творя кулинарные шедевры, и в его руках даже опостылевшее консервированное мясо с овощами превращалось во вкуснейшие пироги.

Во время сицилийской кампании, когда нехватка продовольствия стала особенно острой, он брал обычную сельдь в томатном соусе, обжаривал ее в панировочных сухарях и подавал как «сицилийскую озерную форель». После перехода флотилии на север он продолжал иногда потчевать нас этим весьма неплохим на вкус блюдом, но изменил его название на «сардинскую озерную форель».

Но даже вдохновенный Джок Эллиот почти ничего не мог сотворить из сушеной картошки и других сушеных овощей, которые теперь составляли главную часть нашего рациона. Мы месяцами не видели свежих фруктов, мяса и овощей, а очень редко попадавшее на наши столы масло было тоже консервированным и вовсе не полезным для желудка. Даже свежий хлеб был для нас роскошью, но на этот счет в конце концов была достигнута договоренность с местными пекарями, которые подрядились ежедневно снабжать лодки и базу свежим хлебом.

Сойдя на берег на Маддалене, пойти было некуда. На острове не было никаких достопримечательностей, его унылый ландшафт очень напоминал пустынные и безжизненные окрестности Скапа-Флоу. Заняться здесь было совершенно нечем — разве только поплавать. Люди значительную часть свободного времени проводили на борту, даже если имели возможность сойти на берег.

Корни всегда заботился о поддержании морального духа команды на высоте, причем некоторые методы, которыми он действовал в кают-компании, достойны упоминания. Как-то вечером он ушел на берег и через два часа вернулся, нагруженный пакетами.

— Гляньте-ка, парни, — ухмыляясь, сказал он. — Я слышал, что здесь есть старый итальянский склад, на котором остались кое-какие припасы. Сегодня я его посетил и убедил сторожа расстаться с некоторыми вещами. Пусть лучше это побудет у нас — все равно рано или поздно туда кто-нибудь доберется.

Мы принялись изучать содержимое свертков. В первом находились две красивые скатерти и подходящие к ним по цвету и рисунку салфетки, во втором — столовый сервиз, а в третьем — тяжелая, но потрясающе отделанная хромированная сахарница с монограммой «R. M.» (Reggia Marina). Кроме того, Корни приволок две изящные настольные лампы и целую груду столовых приборов.

На следующий день мы придумали новую официальную церемонию, которую неукоснительно соблюдали все время, пока была возможность. Со стороны она, должно быть, выглядела впечатляюще… В то время стюардом у нас был веселый и очень общительный уроженец Йоркшира по фамилии Кристон. Парень выглядел немного неуклюжим из-за очень внушительных габаритов, но был ловок и подвижен. Ему было приказано накрывать стол со всей возможной торжественностью и подавать блюда, будучи одетым в чистую белую форму. Когда наступило время ленча, Корни произнес первую фразу:

— А теперь, джентльмены, полагаю, пора перекусить. Не соблаговолите ли позвонить стюарду, мистер Брайдон?

Тони нажал кнопку звонка, который громко прозвенел в камбузе, расположенном в трех футах от нас за переборкой.

Последовал стук в дверь, и на пороге возник краснолицый Кристон.

— Не будете ли вы так любезны подать ленч, Кристон?

Через несколько секунд на столе появлялась еда. Блюдо с мясом и три горячие тарелки были поставлены перед Корни, сидевшим во главе стола, а два блюда с овощами перед Тони и мной. Как только Кристон закрывал за собой дверь, Корни командовал:

— Крышки долой!

Далее следовали синхронные движения рук — мы снимали крышки с блюд с овощами. В этом месте следовало изображать удивление и удовольствие. Церемония есть церемония, и на физиономии Корни появилась кривая улыбка, когда он взглянул сначала в одно блюдо, затем в другое.

— Какой деликатес! Снова сушеный картофель! И сушеные бобы!

После этого тушенка из большого блюда, стоящего перед Корни, аккуратно перекладывалась на три тарелки, причем порции были совершенно одинаковыми, и мы приступали к трапезе. Овощи каждый накладывал себе сам по мере необходимости.

Этот вздор в то время сослужил нам всем хорошую службу. Когда на корабле в кают-компании аккуратно одетый стюард подает каждому офицеру красивую тарелку, ставя ее при этом на накрахмаленную скатерть, на которой разложены изысканные столовые приборы и салфетки, этому поневоле приходится соответствовать. Такой порядок не дает опускаться.

Изредка, к примеру, если Корни получал очередную посылку с продуктами из Канады, мы устраивали торжественные обеды. В таких случаях Кристон вел себя безукоризненно. Одетый в белоснежный костюм, с перекинутой через руку хрустящей салфеткой, он подавал офицерам и гостям блюда в нужной последовательности, причем, судя по его сияющей физиономии, сам наслаждался церемонией.

В начале декабря инженеры и техники базы собрались у нас в кают-компании выпить по стакану джина и поговорить. Они решили, что все наши четыре главных двигателя должны быть заменены на новые. В принципе процедура считалась нормальной после 500 часов работы двигателей, но у нас Ласт содержал их в таком отличном состоянии, что они продолжали бесперебойно работать до тех пор, пока какой-то въедливый техник не раскопал по документам, что они наработали уже по 950 часов каждый.

Для выполнения этой работы нам следовало отправиться на Мальту, что, естественно, ни у кого не вызвало возражений. Мы понимали, что имели все основания рассчитывать на короткий отдых, и, хотя Мальта, конечно, не была раем, все же она обладала некоторыми чертами этого благословенного места, в отличие от Бастии и Маддалены. Получалось, что мы проведем на Мальте Рождество.

На этот раз мы пошли на Мальту другим маршрутом — сначала на юг вдоль берега Сардинии, а затем на восток — вдоль юго-западного берега Сицилии. Так что теперь мы обошли остров вокруг.

С момента нашего последнего визита прошло три месяца, и за это время Мальта здорово изменилась. Теперь ближайший немецкий аэродром располагался довольно высоко на голенище «итальянского сапога», поэтому опасности воздушных налетов больше не существовало. Возродилась жизнь основных городов — Валетты и Слимы, и моряки получили возможность «урвать» изрядную порцию развлечений, которых так долго были лишены на Маддалене.

Наступило Рождество — наше первое Рождество на 658-й, а для меня — первое Рождество на корабле. Последние два года я проводил этот праздник в отпуске. Я потратил уйму времени на то, чтобы обеспечить продукты к праздничному столу, и немало в этом преуспел. Мы получили 22-фунтовую индейку, рождественские пудинги, по четыре бутылки пива на каждого члена команды, да еще и свежие овощи и фрукты.

Праздник получился веселым и суматошным — мы много ели, пили и пели. Вначале по традиции офицерам полагалось выпить по рюмке спиртного с командой. Когда я пил свою порцию (а пить чистый ром мне пришлось впервые в жизни), горло обожгло так резко, что я с трудом отдышался. Было много песен, причем все требовали, чтобы Корни тоже спел. В конце концов он позволил себя уговорить, и мы были вознаграждены эмоциональным, но совершенно безголосым вариантом «Головорезов и Дикого Запада».

Затем последовал рождественский обед, чудом приготовленный в шестифутовой квадратной коробке, по недоразумению получившей название «камбуз». Как сумел Джон Эллиот приготовить вкусный и разнообразный ужин на тридцать пять человек на крохотной электроплите и подать его горячим, для меня так и осталось загадкой.

После ужина старшины и старшие матросы были приглашены в кают-компанию на стакан портвейна. А в столовой команды моряки, получившие совершенно непривычную возможность выпить пива на борту, снова затянули песни. К 15.00 все члены команды либо крепко спали, либо ушли на берег. Вдвоем с Тони мы обошли все помещения, где недавно веселье было в самом разгаре. Создавалось впечатление, что здесь поработал торнадо. К счастью, лодка находилась в состоянии «С» (не могла двигаться, не говоря уже об участии в операциях), поэтому мы имели возможность дать людям отдохнуть.

Ремонт завершился через десять дней после Рождества, и мы сразу же начали готовиться к выходу в море. Накануне отхода специальный посыльный доставил на борт приказ:

«Принято решение о создании новой 56-й флотилии канонерских лодок и торпедных катеров под командованием Дж. Д. Мейтленда. В нее войдут канонерки, имеющие следующие номера: 657, 658, 663, а также торпедные катера с номерами 633, 640 и 655.

Лейтенант-коммандер Т. Дж. Блай назначен командиром 57-й флотилии канонерских лодок и торпедных катеров…»

Вот это да! Дуг Мейтленд стал нашим командиром! И теперь все лодки новой 56-й флотилии находятся под командованием канадских офицеров! Похоже, по прибытии в Бастию нас ожидают перемены. Так и получилось.

Глава 12.

Счет 3:0 в пользу 56-й

По пути на север мы активно обсуждали причины такой перестановки. Корни признался, что слышал разговоры о создании «канадской» флотилии, но не считал их серьезными. Что же касается объединения в одной флотилии канонерок и торпедных катеров, это, принимая во внимание наших потенциальных противников, был весьма разумный шаг.

Когда мы прибыли на Маддалену, совершив тяжелое и неприятное путешествие с заходом в Бизерту, первым делом начался обмен новостями. Мы привезли с собой почту, и, хотя уже было 19 января, основную ее часть составляли рождественские открытки. В результате существенных недостатков в организации почта оседала на Мальте и отправлялась на Маддалену или в Бастию только при наличии оказии — если туда шла одна из лодок наших флотилий. Похоже, командование не отдавало себе отчета, насколько важна регулярная доставка почты морякам, и только спустя несколько месяцев установление регулярного воздушного сообщения с Сардинией улучшило ситуацию.

Кроме того, оказалось, что наша идея внести некоторое оживление в жизнь флотилии, доставив с Мальты ящик джина и скотча, оказалась весьма удачной. Выпивку было нелегко достать, однако в те времена преодолеть проблему нормирования спиртного было трудно, но можно, если как следует посуетиться и достаточно правдоподобно обосновать жизненную необходимость в дополнительных литрах. Позже торговая кооперация ВМФ, армии и воздушных сил начала выдавать только норму, составляющую одну бутылку на каждого офицера в месяц, при предъявлении соответствующих документов, так что добавить что-нибудь стало невозможно.

Новости о ситуации на театре военных действий, которые мы узнали, были не из приятных. Пока нас не было, в нашем районе вместо итальянских кораблей появились немецкие эсминцы, более быстроходные и лучше вооруженные. Уже несколько раз наши лодки едва не ввязались в бой с ними. Во время одного из своих первых патрулей на 655-й Пик выпустил все свои торпеды по такому эсминцу, но промахнулся. Теперь стало обычным патрулирование совместно с американскими катерами РТ, служившими радарным «гидом», да и такая система позволяла следить за перемещениями противника.

На 663-й тоже произошли изменения. Я с радостью узнал, что Деррик стал старшим помощником Томми Лэднера — сам я уже привык к новой должности. Их новым штурманом стал юный и удивительно красивый младший лейтенант по имени Тони Марриотт, который оказался не только хорошим товарищем, но и совершенно бесценным спутником на Корсике, потому что говорил на двух языках. Лично мне казалось, что французская речь давалась ему куда легче английской. И хотя преимущества наличия такого человека в команде были очевидны, но ведь это касалось пребывания на берегу! А тут как-то раз во время операции Деррик и Тони с ужасом услышали, что, производя какие-то навигационные расчеты, Тони бормочет тоже по-французски! Они были потрясены и возмущены. Как же можно было доверить свои жизни невежественному иностранцу! Однако их страхи очень скоро развеялись. Независимо от того, на каком языке Тони бормотал в процессе работы, он оказался умелым штурманом и выполнял все задания с неизменной точностью и аккуратностью. Он стал и вовсе незаменим, когда 663-ю стали использовать для высадки французских агентов на маленькие острова — Монтекристо и Пьяноза, расположенные к югу от Эльбы.

На следующий день мы перешли в Бастию и сразу же приняли участие в операции по широкомасштабной высадке.

Далеко на юге армии союзников были остановлены между Неаполем и Римом. Они вели тяжелые и упорные бои, и их положение усугублялось отвратительной погодой. Была намечена высадка дополнительных сил союзников, которым предстояло отрезать немцев от их главных снабженческих баз в Риме. Высадка планировалась в небольшом порту Анцио, расположенном в 30 милях к югу от Рима. Существовала надежда, что наши войска быстро продвинутся в глубь территории, соединятся с 5-й армией и будут готовы идти дальше к Риму, предварительно изолировав опорный пункт в Кассино. (На деле немцы повели себя не так, как хотелось бы, не допустили проникновения со стороны Анцио и вынудили наши войска вести долгие и изнурительные зимние сражения, прежде чем началось наступление на Рим.)

В предстоящей высадке нам была отведена следующая роль: совместно с американскими патрульными торпедными катерами РТ нам предстояло ввести в заблуждение противника, заставив его поверить, что одновременно идут высадки войск союзников в разных местах. Для этого мы должны были создать достоверную картину подготовки к высадке в районе Чивитавеккья — к северу от Рима. Планировавшие эту операцию командиры надеялись, что ложная высадка, по крайней мере, задержит отправку войск в район Анцио. Поэтому наши инструкции заключались в следующем: «создать как можно больше шума в окрестностях».

Основной метод — проигрывание пластинок с записями звуков вторжения, транслируя их через громкоговорители: грохот разматывающихся якорных цепей, отрывистые команды десантникам и так далее. У нас имелся запас фейерверков, призванных исполнять роль вспышек больших орудий, а на РТ установили дополнительные громкоговорители, что вызвало некоторую растерянность моряков. В отличие от обычного бесшумного подхода нам предлагали произвести как можно больше шума. Что ж, это хоть какое-то разнообразие.

Мы вышли в море ровно в 17.00 и взяли курс на Чивитавеккью. Все-таки приятно было ощущать себя сплоченной командой! Впереди шел Дуг на 657-й, за ним следовали мы на 658-й, затем Томми на 663-й, Питер Барлоу на 659-й, позаимствованной в 57-й флотилии, и Пик на 655-й. Незадолго до полуночи мы прибыли в точку встречи с американцами в 4 милях к югу от острова Джильо и все вместе направились к берегу со скоростью 14 узлов.

В этом месте наша программа была прервана. Неожиданно захрипел и ожил динамик радиотелефона. Мы дружно повернули головы в его сторону. Перед выходом в море был получен недвусмысленный приказ не нарушать радиомолчание без острой необходимости. В чем дело?

— Привет, Уимпи, это Стэн! — Мы переглянулись. Стэн Барнс был командиром флотилии американских РТ. Должно быть, у них что-то произошло. — У меня цель на направлении красный-4–0, расстояние 2800 ярдов. Что мне делать? Оставить ее вам и продолжать основное задание?

— Сколько их? — услышали мы ответ Дуга. — Не сомневайтесь, мы о них позаботимся.

— Похоже, один большой и два маленьких. Они все ваши. Удачи, Уимпи.

Мы увидели, как колонна РТ, плавно изогнувшись, повернула вправо. Дважды мигнула сигнальная лампа с 657-й, мы увеличили скорость и продолжали держаться за ее кормой. Ночь была очень темной, видимость не превышала 500 ярдов, поэтому заблаговременное сообщение американцев, имевших совершенные радары, было очень полезным. Теперь мы могли рассчитывать, что наши собственные, значительно менее эффективные радары засекут цели и помогут нам их не потерять.

В общем, начало было хорошим. Через несколько минут мы услышали:

— Всем «собакам» от Уимпи. Одна цель прямо по курсу, 1500 ярдов, другая — на направлении зеленый-2–0, 1700 ярдов. Обе приближаются. 18 узлов. Первой атакуем цель слева по борту.

Я сразу передал всю нужную информацию артиллеристам, предупредив, что следует готовиться к атаке цели слева по борту. Мы приближались к кораблям противника с кормы, догоняя их, а наше присутствие все еще оставалось незамеченным.

В 2.07 мы увидели корабли. Этот момент для меня всегда был наиболее тяжелым — начинают дрожать руки, внутренности в животе сжимаются, и при этом следует сохранить лицо, никому не показать, как ты себя чувствуешь.

Я опустил бинокль и пробормотал в трубку телефона:

— Всем орудиям: противник в пределах видимости, слева по борту один лихтер с торпедными катерами на траверзе. Приготовиться!

Расстояние быстро сокращалось, но с лихтера не открывали огонь. Но очень скоро они нас увидят…

— «Собакам» от Уимпи: открыть огонь!

Я нажал кнопку зуммера и, как обычно, удивился немедленному и оглушающему отклику. Создавалось впечатление, что, вдавив пальцем ничем не примечательную кнопку, я одновременно открыл огонь из всех орудий на борту. Пять канонерок открыли огонь по одной мишени. Не приходилось сомневаться, что только после первых попаданий противник нас заметил. Должно быть, с его конца зрелище было потрясающее. Пять непрерывных потоков трассирующих пуль и снарядов сходились над ним, а ответный огонь он мог вести не более чем по двум из нас.

Он все-таки ответил — наверное, от отчаяния. Мы на 658-й даже не удивились, когда в качестве мишеней он выбрал именно нас и 657-ю — все же мы были первыми двумя кораблями в колонне.

Ожил телефон, и голос с явным йоркширским акцентом, принадлежавший нашему стюарду Кристону, бодро доложил:

— Престон и Брейшоу ранены, сэр, но орудие в порядке. Занять их место?

— Конечно! — прокричал я в ответ и доложил новости Корни.

Все остальные орудия вели яростный огонь по лихтеру, ответный огонь которого начал ощутимо ослабевать. В нескольких местах на палубе корабля противника уже виднелись пожары.

Я заметил, что на 657-й прекратили огонь — цель сместилась в корму. Я тоже нажал кнопку зуммера, чтобы огонь прекратили, и, пока мы выполняли резкий поворот за лодкой Дуга, внимательно следил за целью. Остальные последовали за нами, и началось сближение для второй атаки. Кристон уже устроился на сиденье в башне «пом-пома» и ждал приказа. Тони проводил Престона и Брейшоу в штурманскую рубку, где пытался оказать им первую помощь. Я послал одного наблюдателя, чтобы поработал заряжающим, и мы снова открыли огонь.

Тут на сцену вышли вражеские торпедные катера. Для меня так и осталось загадкой, почему они не приняли участия в первой перестрелке.

Вероятно, нападение застало их врасплох и они сочли более уместным переждать в стороне? Но теперь их команды явно оправились от неожиданности и открыли огонь. Один из них внезапно повернул и на бешеной скорости устремился к нам, яростно стреляя из всего наличного оружия. Он пулей проскочил между 659-й и катером Пика, едва не своротив нос последнего. Вражескому катеру изрядно досталось от наших лодок, но он продолжал движение и очень быстро исчез в темноте. Мы так и не узнали, то ли его командир решил, что с него достаточно и пора спасать свою шкуру, то ли на катере просто вышло из строя рулевое управление, то ли он действительно пытался протаранить 655-ю, но промахнулся.

Второй немецкий катер, изрядно потрепанный нашим огнем, огрызался недолго. Вскоре орудия на нем замолчали, катер остановился, а яркие языки пламени принялись лизать надстройку. Лихтер тоже горел, явно лишившись способности сопротивляться.

В динамике раздался искаженный радиосвязью голос Пика, непривычно напряженный:

— Уимпи от Пика: я поврежден, выхожу из боя и следую курсом на запад.

Я оглянулся и увидел корму удаляющегося катера Пика. Но Дуг снова шел на сближение с лихтером, намереваясь с ним покончить. Это было похоже на стрельбу по трупу, но огонь разгорелся еще больше, и теперь мы могли быть уверены: это судно не привезет грузы на фронт.

Лихтер осел в воду очень низко: вероятно, он был полностью загружен, а судя по периодически взлетающим в небо цветным ракетам, он вез боеприпасы. В нем все время что-то взрывалось, словно кто-то подбрасывал в костер горсти патронов.

Мы отошли подальше и направились в западном направлении, чтобы разыскать Пика и оказать ему необходимую помощь. В это время открыли огонь береговые батареи. Мы увеличили скорость и дальше пошли на зигзаге. Мы уже успели отойти на внушительное расстояние и приступили к поискам катера Пика, когда ночное небо озарилось яркой вспышкой и прогремел чудовищный взрыв. Наша лодка содрогнулась, словно по ней стукнули гигантским подводным молотом. Столб огня и дыма взметнулся в небо на 1500 футов. Лихтер взорвался.

Мы продолжали идти в западном направлении и через некоторое время услышали доклад Пика о том, что повреждения устранены. На рассвете мы соединились и вместе с триумфом вернулись в Бастию.

Меня очень беспокоило состояние наших раненых. Матрос Брейшоу был в тяжелом состоянии — у него было несколько страшных ран по всему телу. А Престон был ранен в лицо шрапнелью, и я серьезно опасался за его глаза. Как только мы бросили якорь, их немедленно отправили в госпиталь в сопровождении медика базы. Здесь было вполне прилично налажено медицинское обслуживание, в отличие от нашего первого опыта в октябре. Но бедняга Брейшоу — хороший матрос и приятный человек — на следующий день умер, после чего у нас уже не было настроения радоваться несомненному боевому успеху.

Мы все отлично понимали, что иногда за вражеские корабли придется платить жизнью наших людей — такова арифметика войны. Но с этим было чрезвычайно тяжело смириться и вовсе невозможно забыть, особенно если погибший пользовался любовью и уважением команды.

У нас тоже не обошлось без повреждений, правда, они были не слишком серьезными: один 20-мм снаряд взорвался на шкафуте слева по борту и покорежил защитные щиты «пом-пома». Еще один снаряд попал в бортовой топливный бак, но, к счастью, не поджег его. Мы всегда старались как можно дольше держать бортовые танки полными, потому что жидкий бензин в полном баке менее взрывоопасен, чем его пары в пустом.

У Пика два 20-мм снаряда снесли выхлопные трубы, и машинное отделение сразу наполнилось дымом — оставаться там стало невозможно. Люди покинули помещение и смогли вернуться, только когда туда забрался моторист в противогазе и заткнул дыры. На 657-й повреждения оказались незначительными.

Дуг ввел неукоснительное правило: все лодки должны получать топливо сразу после возвращения в гавань. Несмотря на бурные ночные события, мы при первой возможности приняли на борт все необходимое, довольно быстро устранили полученные повреждения и к полудню уже снова были готовы к вечернему выходу в море. На коротком совещании командиров было решено, что на очередное патрулирование выйдут 657-я, 663-я и 669-я, а мы и Пик останемся, чтобы отправиться в море следующей ночью, если будет необходимость.

Стэн Барнс присутствовал на совещании и доложил, что его катера вышли точно в назначенное место и, как было приказано, принялись производить как можно больше шума, но все их старания оказались поблекшими по сравнению с чудовищным взрывом, который мы случайно добавили к шоу.

Корни, Тони и я проводили ушедших в море товарищей, после чего приготовились провести спокойный вечер на борту. Перед Корни стояла тяжелейшая задача написать родителям Брейшоу, Тони собирался перенести с черновиков записи в вахтенный журнал, а мне следовало проверить с рулевым кое-какие счета. Участие в боевых действиях не может отменить повседневную работу.

Прежде чем лечь спать, Тони и я вышли на мостик подышать свежим воздухом. Ночь была темной и удивительно спокойной. Наши лодки отправились в район, лежащий немного севернее места нашей вчерашней стычки. Заметят ли они что-нибудь?

Ответ на этот вопрос я узнал на следующее утро ровно в 4.00. Меня разбудил громкий скрежет по корпусу корабля — рядом швартовалась лодка — и рев двигателей рядом с ухом. Я сбросил шерстяное одеяло, которым укрывался, и понесся по трапу на верхнюю палубу.

С мостика 663-й мне улыбался Деррик.

— Как все прошло, Деррик, удачно?

— Признаться, наши надежды не оправдались. Мы наткнулись на конвой лихтеров в сопровождении кораблей эскорта и, конечно, атаковали. Но на 657-й и 659-й возникли какие-то неисправности, и пришлось уходить. Мы определенно потопили торпедный катер и, почти наверняка, лихтер. — Деррик зевнул и потянулся. — Твоя очередь завтра, Ровер. Иди спать, пока есть возможность. Ночью ее уж точно не будет.

Он оказался прав. Дуг и команды трех лодок смертельно устали после двух беспокойных ночей. Поэтому Корни получил команду вести небольшое подразделение из 658-й и 655-й, а также американского катера «РТ-217» на ночное патрулирование.

Как только стемнело, мы вышли в район патрулирования, расположенный к югу от острова Капри, и приступили к поиску. Все-таки исключительно удобная вещь этот американский радар, постоянно осуществляющий поиск вокруг. Мы практически не рисковали подвергнуться внезапному нападению противника, а сами имели все шансы заблаговременно обнаружить конвой.

Четыре часа прошли спокойно, затем раздался звонок из радиорубки. Корни снял крышку с голосовой трубы:

— Мостик — говорит капитан.

— Сигнал от старшего офицера береговой группы (оперативное командование в Бастии). Здесь сказано: «Замечено подозрительное перемещение противника в районе Вада-Рокс. Немедленно приступайте к патрулированию участка от Секке-де-Вада до Пьомбино».

— Спасибо, понял.

Корни сбежал вниз по трапу в штурманскую рубку и внимательно изучил карту вместе с Тони. Спустя несколько минут мы уже легли на новый курс и со скоростью 22 узла двигались в северном направлении. Чтобы добраться до нужного участка, нам потребовалось два с половиной часа. Здесь мы снова приступили к поиску, медленно двигаясь на юго-восток со скоростью 5 узлов.

Было 4 часа утра — пора было подумать о возвращении домой, и как раз в это время щелканье динамика радиотелефона заставило нас стряхнуть остатки сна.

— Привет, Корни, это Дойл. — Речь командира «РТ-217» не узнать было невозможно — он был выходцем с юга. — У меня здесь сразу несколько целей, расстояние 4 мили, пеленг 85 градусов, курс норд, скорость 12 узлов. Конец связи.

— Привет, Дойл, это Корни. Роджер.

И снова Корни отправился к Тони в рубку. Времени на размышления не было. Быстрый взгляд на карту, несколько точных движений измерителем — вот и все. Вернувшись на мостик, Корни уверенно приказал:

— Поворачиваем на северо-восток, Ровер. Увеличь обороты до 1800 (около 22 узлов). — Он взял трубку радиотелефона. — Привет, Пик и Дойл. Это Корни. Курс северо-восточный, 22 узла. Конец связи.

Мы набрали скорость и легли на новый курс. Корни объяснил, в чем заключается его план. Он хотел обогнать конвой и пересечь его курс, чтобы атаковать со стороны берега, где низкие облака и высокий берег сделают нас практически невидимыми.

Через 20 минут Тони закончил прокладку и доложил, что подойти к берегу будет невозможно. Тогда Корни решил атаковать с западного направления. В условиях плохой видимости, если мы к тому же снизим скорость, можно будет подобраться к противнику, оставаясь незамеченными.

Дойл постоянно сообщал новую информацию. По мере сокращения расстояния на экране его радара появлялись новые детали. Судя по всему, нас ожидала жаркая ночь.

— Вижу по крайней мере пять целей, Корни. Расстояние 1000 ярдов.

Когда расстояние сократилось до 500 ярдов, мы, наконец, смогли рассмотреть конвой в бинокли. Он состоял из шести лихтеров в двух колоннах. Единственным видимым кораблем эскорта был торпедный катер, замыкающий конвой.

Непрерывная линия кораблей представляла собой идеальную мишень для торпедной атаки. Поэтому Корни приказал Пику и Дойлу уходить влево и действовать по обстановке. Дойл выпустил одну торпеду — мы ждали, затаив дыхание. Расстояние составляло всего 300 ярдов, и Дойл доложил, что торпеда движется правильно, однако взрыва не последовало.

— Черт побери! Лихтера, должно быть, идут без груза! — воскликнул Корни. — Нет смысла тратить торпеды.

Он отозвал Пика и начал медленное движение вдоль замыкающих судов конвоя. А тем временем РТ тоже вышел из боя, оказавшись на юго-западной стороне, причем он двигался с такой скоростью, что его тут же заметили с вражеского катера и открыли огонь. Для нас положение сложилось идеальное — внимание противника было отвлечено. В течение минуты мы приблизились на 100 ярдов, причем для команды вражеского катера оставались невидимыми.

Думаю, немцы так и не поняли, откуда был нанесен удар. Совершенно очевидно, о нашем присутствии он узнал только после мощного бортового залпа, произведенного одновременно нами и 655-й. Снаряды попали в цель, и в течение каких-то 30 секунд он остановился — в машинном отделении и на мостике начались пожары. Какой-то безрассудно храбрый артиллерист, должно быть в порыве отчаяния, выпустил в нашу сторону очередь, но один выстрел нашего 20-мм «пом-пома» заставил смельчака замолчать.

Я осмотрел поле боя в бинокль. Лихтера больше не располагались в двух аккуратных колоннах, а были изрядно разбросаны и вели беспорядочный огонь, как мне показалось, одновременно во всех направлениях. В западной стороне виднелся дымок, оставленный РТ, совершившим маневр уклонения.

В стане врага чувствовалось смятение. Противник явно не знал, где враг, а где друг, так что нам почти нечего было опасаться. А внизу у радара царствовал Ганнинг. Настал его звездный час. Громким голосом с усилившимся от волнения акцентом он постоянно докладывал о потенциальных целях. Он отлично понимал все преимущества американского радара, но считал, что явное предпочтение, отдаваемое всеми заморскому прибору, задевает его честь и подрывает репутацию, поэтому всячески стремился доказать, что наш радар тоже совершенен и незаменим.

Мы потеряли РТ, но в создавшейся ситуации это было не важно. Корни мог передвигаться внутри конвоя, неожиданно атаковать, а затем переходить к другой мишени, сея страх и смерть.

Так мы атаковали еще один катер противника, а вслед за ним необычайно агрессивное крупное судно, которое вело по нашей лодке огонь снарядами всех мыслимых калибров вплоть до 88 мм.

Хоуи, находившийся у 6-фунтового орудия, был, как всегда, точен, и Кристон, все еще заменявший у «пом-пома» Престона, который находился в госпитале, посылал в корпус строптивой мишени снаряд за снарядом.

Вскоре ответный огонь все-таки стал слишком сильным, поэтому пришлось отходить. Мы двинулись на север, потеряв при этом контакт с Пиком. Он отлично понимал, как трудно будет воссоединиться, поэтому действовал очень быстро. Он проследовал в западном направлении, проинформировал Корни об этом по радио, на долю секунды зажег все навигационные огни (этого было достаточно, чтобы мы его заметили) и атаковал попавшийся на пути лихтер.

Мы оказались в одиночестве. Корни взял у Ганнинга цель, наиболее удобную для нашего теперешнего положения, и 658-я неторопливо направилась к одинокому лихтеру. Его команда не подозревала о нашем присутствии, пока мы не открыли огонь, а поскольку мы успели приблизиться на расстояние 100 ярдов, ответить они не успели.

У нас была теория относительно артиллерии лихтеров. Мы знали, что на них имелось 88-мм и несколько 20-мм орудий, поэтому они могли представлять для нас серьезнейшую опасность. Но их орудия были защищены бетонными стенками — артиллеристы сидели в своеобразных бетонных окопах, которые не только уменьшали число раненных в перестрелке, но и снижали моральный дух орудийных расчетов. Согласитесь, куда безопаснее спрятаться за надежным укрытием, чем поднять над ним голову и вести постоянный огонь. У наших артиллеристов были значительно менее надежные приспособления для защиты, поэтому они ими почти никогда не пользовались.

Мы перешли к следующему лихтеру, команда которого также не проявила видимого желания сражаться. Правда, в составе конвоя все-таки было одно судно, выделявшееся своими размерами, а его команда — агрессивным настроем. Завершив вторую атаку на лихтер, мы почувствовали, как по корпусу ударяют снаряды. Пора было уносить ноги.

У нас была пробоина в районе машинного отделения примерно на ватерлинии, и Ласт послал на мостик котельного машиниста с просьбой о помощи, потому что «там стало слишком много воды». На заделку пробоины общими усилиями ушло всего несколько минут, воду откачали, мы удалились от конвоя и отправились в точку рандеву с Пиком и Дойлом.

Оглянувшись назад, можно было увидеть любопытное зрелище. Черное небо озарялось вспышками — это конвой продолжал отбивать воображаемые атаки. Мы провели адские полчаса, но получили только незначительные повреждения, да и раненых не было.

Но наши трудности, как выяснилось, еще не закончились. Неожиданно резко ухудшилась погода. Из-за сильного ветра и волнения возвращение домой заняло четыре часа. Было уже 8.30, когда мы, усталые и промокшие, вошли в гавань Бастии, где нас встретила команда 663-й в полном составе. Офицеры и матросы с волнением ожидали нашего возвращения. Они уже знали о бое и понимали, что у нас, скорее всего, не было возможности приготовить горячий завтрак, поэтому нас ожидал готовый завтрак на всю команду.

Их неподражаемый рулевой Николл, как только мы завершили швартовку, завладел всеобщим вниманием. На борту появился кок с добровольными помощниками, которые приволокли термосы с чаем и тарелки жареного бекона. А Томми велел нам бросать все дела и идти завтракать к ним в кают-компанию. Такие проявления истинного товарищества были очень трогательными и типичными для 56-й флотилии.

Мы расположились за столом, но приступить к завтраку не успели, потому что появились Дуг и Кэм, желавшие услышать новости. В кают-компании было слишком мало места для такого количества людей, но им принесли стулья (правда, втиснули их с большим трудом) и дали по чашке кофе, а Корни, пока в неофициальной беседе, поведал о нашей ночной работе.

На следующий день поступили разведывательные донесения о том, что один катер и один лихтер потоплены, еще три лихтера повреждены и (что порадовало нас больше всего) 900-тонный минный заградитель сел на мель в районе Вада-Рокс, как раз там, где мы вели бой. Видимо, это было то самое большое судно, которое мы заметили в конце боя.

В связи с непогодой в последующие трое суток операции не проводились. Так у нас появилось время привести все на лодках в порядок. Работы оказалось немало: нужно было получить боеприпасы, выполнить профилактику двигателей и орудий, устранить мелкие дефекты.

Когда командиры уединились с капитаном Дикинсоном (старший офицер берегового командования) и коммандером Алланом, чтобы обсудить ночные события, сказано было много, и не только приятного. Но одно не подлежало сомнению. 56-я флотилия взяла хороший старт и не только трижды за три ночи вступала в сражения с противником, но и вышла из них почти без потерь.

У немцев флотилия торпедных катеров располагалась в Ливорно, Баратти или Пьомбино. Должно быть, там тоже было проведено подобное совещание, только людьми владели совсем другие чувства. За три ночи они потеряли три катера и еще два получили повреждения. Такая ситуация не могла не отразиться на моральном духе команд.

На официальном рапорте Дуга Бобби Аллан написал следующее: «…только что созданная 56-я флотилия впервые действовала в новом качестве. После такого начала нельзя не отметить, что люди оказались на высоте. Они придерживаются крайне агрессивной тактики и достигают весьма удовлетворительных результатов…»

А для нас ночные события явились превосходным уроком. За три ночи все мы узнали больше, чем за долгие недели тренировок.

Дуг и командир его лодки считали доказанными два основных принципа. Во-первых, то, что низкие скорости являются более эффективными в ближнем бою, чем высокие, потому что отсутствие струи за кормой и бурунов, появляющихся вокруг форштевня корабля, идущего на высокой скорости, снижают шансы противника на обнаружение наших лодок, да и нашим артиллеристам при небольших скоростях легче не потерять мишень. А во-вторых, что после начала сражения результаты зависят по большей части от команды, а не от офицеров. Офицеры должны только подвести корабль поближе к цели, после этого на первый план выступают артиллеристы, и все дальнейшее, а значит, и конечные результаты зависят только от их меткой стрельбы.

Нам повезло. Господь благословил нас отличной командой.

Глава 13.

Разочарование

На 658-й я познакомился с необычайно добрым и трогательным обычаем.

Рулевой организовал «распродажу», о чем надлежащим образом оповестил всю флотилию. В назначенное время на пристани собралась большая толпа, и рулевой «выставил на аукцион» личные вещи Брейшоу, чтобы собрать денег для его семьи. Люди проявили удивительную щедрость. Я видел, как котельный машинист, получавший никак не больше фунта в неделю, заплатил два фунта за пару белых туфель, а потом вернул их для повторной продажи. В результате была собрана и отослана в Англию довольно приличная сумма. Благородство, чувство товарищества и постоянная готовность помочь ближнему — незыблемые традиции военно-морского флота.

Ночи, которые мы проводили у берега из-за плохой погоды (иными словами, могли быть уверены, что нас срочно не отправят в море), имели одну положительную сторону. Мы начали осматривать Корсику, для чего были организованы туры в разные части гористого острова на джипах. Визит в полевой госпиталь, где находился на излечении наш Престон, к примеру, последовал после головокружительной поездки по горному серпантину, по одну сторону которой возвышалась отвесная скала, а по другую — страшный обрыв. Сама дорога была настолько узкой, что из окна машины не было видно дорожного полотна. В общем, такая поездка могла присниться разве что в самом страшном ночном кошмаре.

Возвращаясь из одной поездки, мы обнаружили небольшую рыбацкую деревушку в нескольких километрах к северу от Бастии, где оказалась маленькая гостиница с весьма неплохим ресторанчиком. Посетив его однажды, мы стали часто наведываться в Эрбалонгу, где в конце концов приобрели немало добрых друзей. Мы пели корсиканским рыбакам и крестьянам наши любимые песни, а они от души подпевали «Типперери» и «Спрячь подальше свои заботы», которые в этих местах смутно помнили еще со времен Первой мировой войны.

Затем мы расширили свой репертуар, добавив к нему французские песни, знакомые еще со школьных лет. Только здесь выяснилось, что когда-то мы их зубрили не зря. В общем, вечера проходили шумно. К 23.00, именно в этот час мы обычно возвращались на корабль, мы успевали пообщаться с мэром, полицейским, почтальоном и другими видными людьми деревни. Они каким-то образом узнавали, когда нам приходилось участвовать в боях, и искренне восхищались нашими подвигами. Немцев они ненавидели всей душой. Корсиканцы вообще-то были людьми суровыми и грубоватыми, мужчины у них редко расставались с оружием и имели репутацию бандитов, но, если они удостаивали кого-то своей дружбой, это чувство всегда было глубоким и искренним.

Если не считать уничтожения небольшого патрульного корабля на входе в гавань Специи, следующие несколько ночей не принесли ничего нового. В одну из ночей мы попали под обстрел осветительными снарядами с берега — должен признать, нам пришлось испытать несколько не самых приятных минут, — но в конце концов мы отделались от навязчивого внимания противника.

И после каждого патруля нам приходилось подвергаться неизбежной процедуре получения топлива, что означало необходимость готовить обед либо на берегу, либо на другой лодке. Третьей возможностью было вообще отложить его приготовление до того момента, как на нашем корабле снова появится электричество.

При обычной скорости, с которой мы шли при переходе в район патрулирования и обратно, расход топлива составлял 120 галлонов высокооктанового бензина в час. Эта цифра существенно возрастала при увеличении скорости движения, а в промежутке между 1800 и 2400 оборотами кривая расхода топлива ползла вверх особенно круто. Поэтому после большинства патрулей наши потребности составляли от 1500 до 3000 галлонов, причем в первую очередь мы беспокоились, чтобы в него не попало ни капли воды, которая может вызвать поломку карбюраторов. Поэтому каждую каплю бензина тщательно фильтровали через весьма хитроумное изобретение, состоящее из половины масляного барабана с трубкой, вставленной в наливное отверстие, и куска замши (самое эффективное средство для отделения воды от бензина), закрывающего отверстие. Бензин поступал самотеком, причем подача часто прерывалась необходимостью очистить замшевую тряпку, поэтому вся процедура занимала три часа, а иногда и более. Однако каждая капля воды, появлявшаяся на замшевом фильтре, оправдывала затрачиваемые усилия, потому что мы могли быть уверены, что к неизбежному риску военных действий, по крайней мере, не добавлялся риск сбоя двигателей из-за испорченного топлива.

Конечно, мы постоянно ворчали, высказывая вполне обоснованное недовольство тем, что никто не в состоянии обеспечить нас хорошим насосом и надежным фильтром, которые сделали всю операцию безопасной и быстрой. Неизбежные потери времени на такой прием топлива после каждого патрулирования никому не могли понравиться. Мы полагали, что авиаторы или даже моряки флота прибрежного плавания, оставшиеся дома, ни за что не стали бы мириться с таким положением дел. Мы с откровенной завистью представляли себе, как экипажи бомбардировщиков после каждой ночной операции покидают свой самолет и возвращаются на него только незадолго до следующего вылета, не зная никаких забот о техническом обслуживании, так же как и о получении топлива и боеприпасов.

После завершения приема топлива, когда указатели уровня показывали, что баки заполнены, на лодке звучала команда: «Открыть все вентиляционные отверстия и бортовые иллюминаторы!», а через 10 минут в топливных отсеках начинали работать 24-вольтовые вентиляторы. Затем по истечении некоторого времени запускались генераторы — дело двигалось к концу. Включались дополнительные вентиляторы, и, наконец, привычный гул возвещал о том, что запущены главные двигатели.

Дни и ночи следовали друг за другом, дела шли своим чередом. Но в начале февраля установившийся порядок был грубо нарушен — заболел Корни, и я остался на 658-й за главного. Мы впервые оказались на 658-й без Корни, и, скажу сразу, ощущение было не из приятных. До сих пор 658-я была его детищем, она отражала его идеи и его личность. Оставшись без общепризнанного, авторитетного лидера, мы почувствовали себя чем-то вроде лошади, лишившейся своего обычного наездника накануне больших состязаний.

Перед следующим патрулированием 657-я находилась на Маддалене, и Дуг решил выйти в море на 658-й, которая, таким образом, становилась лидером подразделения из трех лодок. Командир флотилии на борту — это всегда большая ответственность, и тем более в данном случае — ведь Дуг, безусловно, не скроет от Корни своего мнения относительно его офицеров и команды. В повседневной жизни как следует узнать человека можно, только проведя какое-то время рядом с ним. Так же и на корабле: выйдя в море на другой лодке, командир получал возможность поближе познакомиться с ее офицерами и командой, увидеть своими глазами, чего стоит каждый.

Патрулирование совместно с 659-й и 640-й проводилось недалеко от острова Джильо. Впервые за все время наших операций в этом районе светила полная луна, и я был удивлен превосходной видимостью. В такую ночь не нужен был радар — невооруженным глазом было видно все даже за пределами дальности действия радара. Это означало, что патрулирование будет необычным. Противник не мог застигнуть нас врасплох, но, с другой стороны, мы тоже не имели возможности атаковать внезапно. Так и получилось.

Матрос Смит (на лодке его прозвали «торпедистом», хотя на самом деле его вотчиной было электрооборудование нашего корабля) первым заметил конвой. Он находился примерно в 4 милях от нас и двигался прижимаясь к берегу. Поскольку мы были хорошо освещены луной, не приходилось сомневаться, что нас заметили. Конвой, как обычно, состоял из шести лихтеров, шедших двумя колоннами, но возглавляли походный ордер и замыкали его два больших корабля эскорта. По оценке Дуга, они имели водоизмещение не менее 2000 и 1500 тонн соответственно.

Он решил испробовать единственную возможную в таких условиях тактику: обойти конвой сзади и выйти между кораблями противника и берегом, чтобы фон высокого берега стал для нас хотя бы минимальной маскировкой. Но противник с нашими планами был явно не согласен. Когда мы проходили мимо конвоя, держась в двух милях от него, замыкающий корабль эскорта открыл огонь, причем сразу из 88-мм орудия. Очевидно, такое развитие событий было заранее предусмотрено и оговорено, потому что к нему без промедления присоединились все лихтера, и на нас посыпался град чрезвычайно зловредных 88-мм снарядов. А мы еще не успели подойти достаточно близко, чтобы открыть ответный огонь. К кораблям противника очень скоро присоединились береговые батареи, поэтому Дуг с сожалением принял решение уходить. Мы взяли курс на запад, предоставив вражеским батареям и кораблям поливать огнем маяк на мысе Формичи-ди-Кросетти. Мы могли только посочувствовать его обитателям.

Мы следовали за конвоем до его входа в Сан-Стефано. На этих кораблях явно были слишком нервные артиллеристы — они всю дорогу палили просто так, не имея конкретной цели. Представляю, что они должны почувствовать, когда начнут поступать сообщения о неожиданных атаках с берега.

Аналогичное развитие событий спустя несколько ночей наглядно доказало, что немцы укрепили эскорт своих конвоев, не желая больше терять лихтера. На этот раз мы увидели и нечто новое.

Дуг снова взял нас в море вместе с 659-й Питера Барлоу и двумя РТ, один из которых в начале патрулирования вернулся на базу из-за неполадок в двигателях. Мы как раз находились к югу от Ливорно, когда сначала американский радар, а потом наши собственные глаза разглядели идущий на юг конвой лихтеров. Почти сразу же РТ выпустил две торпеды и поспешно отошел. Ни одна из них не последовала в нужном направлении, не говоря уже о попадании.

Подумав, Дуг решил выждать. Мы приблизились к конвою на расстояние 2200 ярдов, легли на параллельный курс и снизили скорость до 7 узлов, чтобы «идти в ногу» с противником.

Реакция немцев была моментальной и очень необычной. Два лихтера отделились от остальных и заняли позицию между нами и конвоем примерно в 300 ярдах от последнего. При любых наших перемещениях эти корабли двигались тоже, чтобы сохранить свое положение относительно конвоя и нас. Очевидно, некоторые лихтера получили дополнительное зенитное вооружение. Нечто подобное мы видели и на нашем флоте, базировавшемся на Сицилии, я имею в виду появление танкодесантных кораблей с двумя 4,7-дюймовыми орудиями. Позднее их стало больше.

Дуг считал, что мы обязаны сделать попытку атаковать, поэтому в 22.38, когда расстояние между нами составляло 1500 ярдов, а ведущий «зенитный лихтер» был отлично освещен луной, мы повернули к нему, резко увеличили скорость и открыли огонь. Ответ последовал незамедлительно, и мы сразу же оказались под сильным обстрелом. Стук снарядов по бортам и палубе был хорошо слышен. С мостика мы видели, как появляются отверстия в ветровых щитах и крыше штурманской рубки. Тони пошел проверить, как там дела, и, вернувшись, продемонстрировал порванную осколками карту.

К этому времени мы уже удалились от противника, но большими успехами похвастаться не могли — было отмечено разве что несколько попаданий. Невозможность подойти достаточно близко к противнику в светлые лунные ночи очень беспокоила Дуга, потому что это могло быть истолковано как недостаток активности. Но с другой стороны, он не мог пойти на самоубийство, начиная атаку, когда мы не имели преимущества, даваемого неожиданностью, а огневая мощь каждого судна конвоя противника превышала нашу. В этом его поддержал Бобби Аллан и даже написал свой комментарий на отчете Дуга о боевой операции:

«Тот факт, что эти лодки, созданные для активных наступательных операций и имеющие отличные команды, не имеют возможности приблизиться к противнику, чтобы схлестнуться в бою, не может не вызывать чувство глубокого разочарования…

…Ни один торпедный катер противника ни разу не сделал попытки вступить в бой. Они неизменно сохраняли положение в самом центре конвоя…»

Разочарование, которые принес нам первый период светлых лунных ночей, и отсутствие Корни привели к быстрому распространению на 658-й чувства депрессии.

Но Корни прибыл уже на следующий день. Выглядел он значительно лучше и с несомненным интересом и даже некоторым уважением изучил пробоины в крыше штурманской рубки. Он уже имел беседу с Дугом и был доволен прекрасным мнением, сложившимся у командира флотилии о команде 658-й, с которой он выходил в море дважды. Мы совершили еще одно патрулирование, чувствуя себя гораздо лучше с командиром на обычном месте, но по пути обратно заметили появление сильной вибрации в корме при оборотах больше 1400. Корни, я и старший механик стояли на квартердеке, пока Тони последовательно увеличивал обороты с 1200 до 2200. Рост вибрации был несомненным.

В Бастии на борту собрались все инженеры и механики базы, и мы вышли в море для испытаний. Все они дружно качали головами, чесали подбородки и разводили руками. В конечном итоге было принято решение, что лодку необходимо поставить в сухой док и проверить все валы и винты.

— Но где? — поинтересовались мы.

— Ну… — они переглянулись, — здесь у нас нет такой возможности, да и на Маддалене тоже.

Корни прищурился и с явным интересом взглянул на собравшихся.

— Мальта? — спросил он.

Мы отправились на Мальту на следующий день.

Глава 14.

Veni, vidi, vici–vada!

Переход на Мальту оказался интересным и насыщенным событиями. Начался он с выполнения весьма приятной обязанности доставить на Маддалену капитана Стивенса и коммандера Аллана. Все мы их очень уважали и всегда с удовольствием проводили время в их компании. И в этот раз они, несмотря на сильное волнение, большую часть путешествия провели на мостике.

На Маддалене они нас покинули, а мы в очередной раз поздравили себя с тем, что наши командиры — умные, понимающие, в общем, во всех отношениях замечательные люди. В июле 1943 года капитан Стивенс был назначен командующим Береговых сил Средиземноморья, число подведомственных ему кораблей быстро увеличивалось, да и сфера их деятельности постоянно расширялась. Чтобы постоянно держать руку на пульсе, ему приходилось много путешествовать на разные базы. Он посещал их поочередно, причем старался делать это по возможности чаще. А поскольку этого человека везде любили и уважали, его визитов всегда ждали с радостью.

Капитан Стивенс всегда (в отличие от многих старших офицеров) проявлял искренний интерес к делам даже младших офицеров и знал многих из нас по именам. Во время своего последнего визита в Бастию он принял участие в прогулке на джипах, организованной младшими офицерами (включая Деррика и меня) по горам севера Корсики и вниз к живописной деревушке Сент-Флорент, расположенной на западном берегу. Таким образом он достигал одновременно двух целей: отдыхал и лучше узнавал людей.

Бобби Аллан тоже был чрезвычайно популярной личностью, и мы с восторгом приветствовали новость о его награждении орденом Британской империи 4-й степени.

На этот раз мы шли на Мальту через остров Искья, где была база катеров. Искья — удивительно живописный островок — близнец Капри, расположенный в Неаполитанском заливе. Для нас там не было ничего интересного, кроме его природной красоты, но Корни устроил для нас заход в Неаполь за припасами. Неаполь теперь стал крупным центром судоходства, поэтому в понятие «запасы» можно было включить все, что угодно.

Мы разделились и приступили к работе. Корни отправился на военно-морские склады с заявкой на двух листах, которую мы втроем предварительно подготовили. В нее мы включили абсолютно все, что может понадобиться, чтобы содержать 658-ю в порядке, — от банок краски до ветоши для протирки и от канатов до запасных баллонов для огнетушителей — всего этого мы никогда не получали в нужном количестве. Причем заказ мы сделали в масштабе флотилии. Понятно, что физиономия старшины-снабженца выразила крайнюю степень изумления, когда он ознакомился с заявкой, но Корни оказался весьма убедительным, поведав грустную и очень трогательную историю о нашей флотилии, отрезанной от внешнего мира и затерянной в самом диком уголке Корсики. Почти вся команда приняла участие в погрузке на корабль припасов, которые мы планировали по возвращении раздать во флотилии.

На продуктовом складе меня ждал еще больший успех. Мы доставили январскую норму джина на Маддалену шестью неделями раньше, и с тех пор в Бастию ничего спиртного не поступало. Мы чувствовали себя крайне неловко, потому что не могли ответить на гостеприимство американцев, которые охотно принимали нас у себя, а их кают-компания по разнообразию спиртных напитков напоминала коктейль-бар отеля «Уолдорф-Астория».

Поэтому я прибыл в Неаполь хорошо подготовленным, иными словами, располагая документом, подписанным командиром 56-й флотилии канонерских лодок и торпедных катеров и снабженным нашей печатью. В нем говорилось, что «ни одна лодка флотилии не получала спиртного в феврале, а младший лейтенант Рейнолдс уполномочен получить его из расчета 1 бутылка на каждого из следующих офицеров: лейтенант-коммандер Дж. Д. Мейтленд, лейтенант К. Бёрке…».

Все это было чистейшей правдой, хотя представлялось чрезвычайно сомнительным, что нам удастся убедить снабженцев любой другой базы, кроме неапольской, удовлетворить наш запрос в полном объеме. В Неаполе была очень большая база, и ее служащие редко сталкивались с флотилиями канонерок и катеров. Так что шанс был.

Со склада я вышел в сопровождении трех ухмыляющихся матросов, тащивших нагруженную тележку. Но их расплывшиеся в улыбках физиономии не имели никакого отношения к полученным мной тридцати шести бутылкам джина. Они с вожделением поглядывали на стоящие друг на друге ящики пива — первая норма спиртного, которую мне удалось выбить для них с самого Рождества.

Остальной груз составляли сигареты (их были тысячи!) по шесть пенсов за два десятка, «натти» (для моряков любой шоколад — «натти»), мыло, зубная паста и все остальные предметы роскоши, которые мы не могли получить из других источников. В тот вечер на лодке царило оживление. Людям было выдано по три бутылки пива — понятно, что доза для цыпленка, а не для мужчины, но это было столь редкое событие, что каждая капля напитка смаковалась, как хорошее шампанское.

Мы вовсе не стремились оставаться вдали от Бастии дольше, чем это было необходимо, поэтому уже на следующий день мы вышли в море и взяли курс на Мальту. Когда за бортом остался остров Искья, Корни задумчиво посмотрел на проплывающий мимо остров Капри и послал в машинное отделение за механиком.

С тех пор, как наши лодки участвовали в принятии капитуляции острова во времена Салерно, Капри стал местом отдыха американцев, причем британский персонал туда, как правило, не допускался. Было откровенно жаль находиться так близко и не иметь возможности взглянуть на хорошо разрекламированные красоты этого места, да и хотелось проверить восторженные байки команды 663-й, однажды здесь побывавшей.

Наш курс на юг проходил очень близко (если не придираться слишком строго) от входа в гавань. Странно, конечно, но что поделать, в жизни случаются и более странные вещи. Так вот, когда до входа оставалось каких-то несколько сотен ярдов, все двигатели по очереди начали кашлять, глохнуть и вообще вести себя кое-как. Их запускали заново, но они активно не желали работать как следует. Корни немедленно позвонил в машинное отделение «стоп бортовые двигатели», приказал Тони поднять флаг «Гарри 2» и воскликнул:

— Черт побери, Ровер, кажется, нам придется зайти на Капри и выяснить, что случилось с двигателями!

Сохраняя на лицах мрачное выражение, мы вползли в гавань и пришвартовались у стенки рядом с американским эсминцем. На причале моментально появился крайне недовольный представитель американских портовых властей и крикнул Корни:

— Эй, лейтенант, вы разве не знаете, что вам нельзя здесь находиться? Что у вас случилось?

— Лейтенант Корнелиус Бёрке, — представился Корни, спрыгнув на причал, — из королевского канадского военно-морского добровольческого резерва, сэр. Рад встрече. К сожалению, у нас возникли проблемы с двигателями, и механики уверяют, что им необходимо три часа на ремонт. Я решил, что не будет большой беды, если мои люди немного погуляют по вашему красивому острову. Мы все время в море, и им так редко удается провести время на берегу.

Американец явно отнесся к нам с большими подозрениями, но заметил на борту ряд свастик — по одной за каждый потопленный вражеский корабль и уничтоженный самолет — и, по достоинству оценив их количество, смягчился.

— Ладно, все в порядке, лейтенант. Но учтите, вы должны уйти отсюда до полудня, иначе мне начальство снесет голову.

Через пять минут первая группа людей, уже переодетых в лучшую парадную форму, была на берегу.

Корни и я тоже постарались извлечь максимум из представившейся возможности. Мы даже покатались на фуникулере и бегло осмотрели верхний город. Каждая смена смогла провести на берегу час, и в 11.30 мы снова вышли в море. Люди были переполнены впечатлениями и нагружены сувенирами. Шанс не был упущен. Неудивительно, что команда была готова ради Корни на все.

Мы шли в южном направлении по неспокойному морю, а ночью заметили зарево на горизонте прямо по курсу. Сначала мы решили, что это горит какое-то судно, но через два часа зарево так и оставалось на горизонте, и мы поняли свою ошибку. Это был вулканический остров Стромболи, на котором вулкан постоянно извергался, выплевывая огненные потоки ярко-красной лавы на свой северный склон.

Мы прошли в миле от вулкана, и в 22.00 все члены команды высыпали на палубу — людям хотелось взглянуть на диковинное зрелище. Моряков нередко зачаровывают природные явления, очевидно, потому, что они живут очень близко к природе и имеют все основания относиться с глубоким уважением к ее силе и капризам.

На Мальте мы провели шестнадцать дней, из них двенадцать — в знаменитом доке номер 1, где приводили в порядок валы и передачи 658-й. Корни пришлось на несколько дней лечь в госпиталь, и в док лодку заводил я — это было интересно. Мы постарались извлечь максимум пользы из пребывания в доке и настояли на выполнении некоторых мелких работ, принесших очень приятные результаты. Нашим главным достижением можно считать замену потускневших и местами проржавевших металлических полос, идущих вдоль бортов на жилой палубе и в камбузе, на новые медные. Когда их отполировали, подпалубное пространство нашей лодки стало больше напоминать роскошную яхту, чем канонерку. Как тут не возгордиться!

Во время пребывания в доке мы узнали о кадровых перестановках в команде. Рулевой Робертс возвращался в Англию на курсы торпедистов, после чего должен был получить назначение на большой корабль. С ним отправлялся Ганнинг, также продвинувшийся по службе. В команде все знали, что Корни всегда рекомендует своих людей на повышение, если считает их достойными этого, даже если в результате команда 658-й оказывается на какое-то время ослабленной. Не все командиры поступали так же, и это давало основания нашим парням хвастать на берегу за кружкой пива, что наш командир — самый лучший. Они были очень близки к истине.

Наш новый рулевой носил фамилию Ходжес и был совсем не похож на Робертса. Он только что прибыл из Англии, где служил в знаменитой флотилии малых канонерок. Вначале нам изрядно надоедало то, что свое любое высказывание он начинал с вступления: «А вот на моей последней лодке…» Но он был жизнерадостным, неугомонным и вовсе не злобным парнем и, хотя всегда был строг с людьми, очень скоро приобрел популярность в коллективе и хорошо выполнял свою нелегкую работу.

На Маддалену мы возвращались через Неаполь и Искью, и я решил снова попытать счастья на продскладе. Уже давно наступил март, и они вполне могли оказать нам любезность и выдать мартовский рацион спиртного. В конце концов, им совершенно необязательно знать, что мы еще февральский не успели доставить по назначению. Должно быть, им понравилась моя физиономия, или они глубоко уважали всех представителей малых боевых кораблей, но я без всякого труда получил желаемое и вернулся на 658-ю победителем.

Когда мы прибыли на Маддалену, весь наличный состав базы находился в состоянии взволнованного ожидания. После неудач, последовавших в период светлых лунных ночей, когда наши лодки не могли подойти к противнику достаточно близко, чтобы атаковать, командование приступило к выработке новой тактики атаки, которую предстояло впервые опробовать будущей ночью.

Операция «Gun» — «Орудие» представляла собой патрулирование крупными силами малых кораблей. Ею командовал лично коммандер Аллан с борта РТ, выполняющего роль радарного судна. В операции также участвовало три танкодесантных корабля, оснащенных дополнительным вооружением в виде двух 4,7-дюймовых орудий каждый с расчетами из морских пехотинцев (о них я уже упоминал ранее).

Общий план заключался в следующем: разведка (три подразделения из двух-трех РТ) выходила на поиски в трех разных направлениях — на север, юг и в центральную часть района, где мы обычно ведем патрулирование. Установив радарный контакт, они должны были доложить об этом «адмиралу» по радиотелефону (Бобби) и организовать преследование цели, продолжая докладывать о ее движении. «Адмирал» выдвигает свои танкодесантные корабли и дог-боты на позицию для атаки и, по готовности, атакует.

План был безусловно хорош и обещал многое. Но сработает ли он? На следующее утро мы получили ответ. Из Бастии пришло сообщение о том, что операция «Орудие» прошла успешно и ее результатом стало полное уничтожение конвоя из шести лихтеров. План сработал как часы. Конвой появился как раз в подходящее время, Бобби вывел свои силы на нужную позицию, танкодесантные корабли выстрелили осветительные снаряды, а дальше все шло как на учениях. Артиллеристы у морпехов были отменные, им требовался лишь один пристрелочный выстрел, а иногда они поражали цель с первого снаряда. На вражеских лихтерах, похоже, так и не поняли, откуда нанесен удар. Они вели ответный огонь на свет и, очевидно, считали, что подверглись атаке с воздуха. На танкодесантных кораблях использовали снаряды, не дающие вспышек, и с трех миль их не было видно.

Операция была задумана и блестяще исполнена Бобби Алланом и в очередной раз подтвердила тот факт, что всеобщим уважением он пользуется совершенно заслуженно.

Наше прибытие в Бастию на следующее утро было встречено всеобщим ликованием. Почти до полудня шла раздача доставленных «предметов роскоши» — сигарет, спиртного, шоколада и т. д. Также мы привезли несколько мешков почты. Благодаря этому мы пресекли на корню даже саму возможность возникновения разговоров о том, что мы уклонялись от своих обязанностей, прячась на Мальте. Поэтому мы были рады узнать, что период нашего отсутствия был беден событиями. Имело место только два боя с противником, не считая успешной операции «Орудие» накануне ночью.

Мы тотчас включились в работу и после двух спокойных патрулирований в районе Специи и Пьомбино снова попали в переделку.

Тим Блай прибыл в Бастию и привел несколько лодок 57-й флотилии, а Дуг увел большую часть своих лодок на Маддалену для небольшого отдыха и мелкого ремонта. 7 апреля мы вышли в район Сан-Винченцо — Вада-Рокс. Тим Блай, командир флотилии, шел на 662-й, в группе также находились мы, 640-я (Кэм Маклахлан) и три РТ. Ночь была лунной и очень светлой. Не стану утверждать, что в такую ночь я рвался совершить самоубийственную атаку на хорошо вооруженный конвой, вроде того, что мы встретили месяцем ранее.

Через час наше подразделение уменьшилось — 662-я и один РТ вернулись в Бастию из-за неисправности двигателей. Тим перешел к нам, и мы сразу же преисполнились решимости сделать все возможное, чтобы он не усомнился в своем везении, приведшем его на борт 658-й.

Мы достигли района патрулирования и застопорили машины в 8 милях от берега — луна светила ярко, и видимость была превосходной — куда лучше, чем хотелось бы. Ведущий РТ доложил, что засек цель близко к берегу. Цель движется на север. Команда 658-й заняла места по боевому расписанию, людьми овладело знакомое напряжение. Корни и Тим пошли в штурманскую рубку, чтобы поработать с картами, а вернулись уже с готовым планом. Тактическая позиция была очень похожа на ту, в какой мы оказались во время последней акции в Вада-Рокс, но теперь у нас имелось больше пространства для маневра.

С кормы мигнули «I», и мы устремились в северном направлении, чтобы обойти противника и подойти к нему со стороны берега к югу от Вада-Рокс. При столь ярком освещении о внезапности можно было только мечтать. Мы пересекли курс противника и вышли на нужную позицию.

Тим опасался, что, если мы будем атаковать орудийным огнем, РТ могут помешать, поэтому приказал американцам занять позицию замыкающих в строю. Но когда мы смогли рассмотреть цель в бинокль, выяснилось, что перед нами один крупный траулер и один торпедный катер. Расстояние между нами составляло 3,5 мили. Тим решил, что траулер достаточно большой, чтобы атаковать его торпедами. Но пока наш торпедный катер номер 640 и американские РТ готовились к атаке, суда противника неожиданно изменили курс и направились к берегу. Не приходилось сомневаться, что нас обнаружили. Мы свернули влево, стараясь сохранить положение между судами противника и берегом. Положение становилось опасным. Теперь до берега оставалось только полмили, а судя по карте, прибрежные воды в этом районе изобиловали мелями и рифами.

Тим уже взял в руки микрофон, чтобы приказать торпедным катерам открыть огонь, но тут захрипел динамик, и мы услышали голос командира РТ:

— Привет, Тим. Здесь еще один конвой — как раз за углом, движется на юг. Похоже, нам следует поторопиться.

Тим скорчил недовольную гримасу:

— Роджер,{11} начинайте торпедную атаку немедленно по готовности.

А тем временем с торпедного катера противника замигала буква «Р».

— Послушай, Тим. Бьюсь об заклад, эти шутники еще не поняли, кто мы такие, тем более что здесь поблизости еще один конвой. Может быть, попробовать ответить?

Тим кивнул. Корни взял лампу и просемафорил (совершенно произвольно) букву «С». С катера ответили «С», а мы, в свою очередь, просемафорили «Р». Похоже, это всех удовлетворило. Тем более, что, пока шел обмен сигналами, расстояние между нами сокращалось. Противник играл нам на руку.

Нам предстояло взять на себя вражеский катер, чтобы остальные провели торпедную атаку. Так мы и сделали. Когда Кэм выпустил первую торпеду по основной мишени, мы открыли огонь. Расстояние между нами составляло всего лишь 150 ярдов, это казалось невероятным. Ведь они нас заметили за три мили!

Ответный огонь немцы открыть не успели. Первый же залп «пом-пома» и трех эрликонов попал точно в цель. Не прошло и нескольких секунд, как охваченный пламенем от носа до кормы катер противника устремился вперед, явно потеряв управление. Он проскочил у нас за кормой, причем артиллеристы почти сразу прекратили огонь, решив, что нет смысла расходовать боеприпасы на обреченный корабль. Мы видели, что, пройдя еще какое-то расстояние, катер остановился к юго-западу от нас — он полыхал как факел, и собственный траулер вел по нему огонь.

Мы перенесли огонь на траулер и при ближайшем рассмотрении пришли к выводу, что первоначально ошиблись в идентификации. Это скорее было судно КТ, то есть быстроходный, хорошо вооруженный транспорт примерно на 1500 тонн. Слишком уж плотный огонь оно вело. Но снаряд, весящий 6 фунтов, тоже способен доставить немало неприятностей, а у нас имелось соответствующее орудие, и оно вовсе не бездействовало. Хоуи упорно посылал снаряд за снарядом в корпус противника и, несомненно, достиг результата. В нескольких местах над палубой поднимался дым, показывались языки пламени.

Совершенно неожиданно ситуация изменилась. Мы резко снизили ход и почему-то никак не могли пробиться сквозь толщу воды и продолжить свой путь.

— Боже мой! — воскликнул Корни. — Мы на грунте!

Я моментально представил себе, как наши парни на спасательных плотиках гребут в сторону Корсики — картина мне очень не понравилась. Затем я вообразил колючую проволоку, тянущуюся вокруг лагеря для военнопленных, и почувствовал себя еще хуже. Правда, оглядевшись по сторонам, я понял, что паниковать рано. Мы двигались вперед, но вода выливалась только из выходных отверстий левого борта, то есть мы шли на двух двигателях. Оба двигателя правого борта вышли из строя в результате многочисленных попаданий 20-мм снарядов. А после того как пришлось остановить и один из двигателей левого борта, наша максимальная скорость не могла превысить 11 узлов.

Мы вышли из боя и направились к северу, при этом угодив под сильный огонь. Мы чувствовали, что некоторые снаряды попадают в нас, но о жертвах никто не докладывал, да и все равно мы ничего не могли заявить в ответ 88-мм «кирпичом». Надо было что-то предпринимать.

— Дуй в корму, Ровер, — рявкнул Корни, — и займись дымом!

Я побежал в указанном направлении, поминутно скользя на пустых гильзах и стараясь не оглохнуть, потому что как раз над моей головой велся огонь из сдвоенного эрликона. Добравшись до аппарата, производящего дым, я обнаружил рядом ждущего приказа механика. Приказ мне пришлось прокричать ему прямо в ухо, после чего его умелые руки в перчатках быстро открыли нужные клапана, сжатый воздух, издавая зловещее шипение, устремился в контейнер, и тонкая струйка кислоты потекла в сторону кормы, создавая при соприкосновении с влажной атмосферой густой белый дым.

Я бегом вернулся на мостик. Справа по борту Кэм Маклахлан уже выпустил две торпеды, которые, к сожалению, прошли мимо цели. Он удалился в юго-западном направлении, продолжая вести огонь по судну КТ, тем самым оттягивая часть огня с нас на себя. Оба РТ выстрелили свои торпеды в самом начале и, убедившись, что все они прошли мимо, удалились на высокой скорости обратно в Бастию.

Сложившаяся ситуация, когда мы уходили, прячась за собственной дымовой завесой, была в высшей степени неприятной. Мы использовали старый прием выбрасывания за борт кальциевых бомб, по которым противник вел огонь, принимая за нас, а сами максимально бесшумно ползли прочь, стараясь воспользоваться каждым клубом дыма как прикрытием.

Через несколько минут, в течение которых мы держали пальцы скрещенными, неожиданная вспышка ярко осветила мостик. Это загорелся дисковый магазин «викерса» по левому борту. В магазине было 100 пуль. Очевидно, произошла задержка, и воспламенился кордит, высыпавшийся из треснувшего патрона.

Я соображал до обидного медленно. Я как раз приходил к заключению, что, если немедленно не начну действовать, вероятнее всего, потом мне просто не представится такая возможность, потому что меня уже не будет в живых. Тони Брайдон, находившийся ближе всех к орудию, подскочил к нему, голыми руками освободил пружину, выхватил горящий магазин и выбросил его за борт. Из диска уже начали вылетать пули, но, к счастью, ни одна из них его не задела, он отделался только обожженными руками. В тот момент ему никто ничего не сказал, но все присутствовавшие на мостике понимали, что, среагируй он на секунду или две позже, скорее всего, для него уже все бы кончилось, как и для большинства из нас.

Но даже когда мы, наконец, оторвались от судна КТ и береговых батарей и получили возможность наблюдать за сражением, завязавшимся между этими двумя сторонами и подоспевшим к месту событий конвоем, наши неприятности еще не закончились.

Мы знали, что было несколько попаданий, и я быстро огляделся, чтобы удостовериться, не поступает ли в корпус корабля вода. Похоже, серьезных пробоин не было. Вскоре Ласту удалось запустить двигатели левого борта, и мы на скорости 12 узлов направились в Бастию.

На причале, как обычно, нас встречало много народу, и мы сразу же направились к друзьям, чтобы обменяться первыми впечатлениями о ночных приключениях.

Через три минуты на верхнюю палубу выскочил перепуганный старшина-рулевой и выкрикнул:

— Извините, сэр, но мы, кажется, тонем!

Даже на первый взгляд он был абсолютно прав. Нос 658-й глубоко осел в воде, да и вся лодка находилась ниже уровня причала. Корни и я бегом вернулись на лодку и обнаружили, что уже организована цепочка матросов с ведрами. Носовые отсеки были затоплены, вода через переборки шла дальше. Заработали ручные насосы, появились добровольные помощники с ведрами. Но хотя уровень воды немного понизился, она все-таки продолжала поступать. Но где? Еще в море я сам все осмотрел. Было сухо и нигде никаких пробоин.

Неожиданно у меня появилась идея. Я приказал принести инструменты и принялся отвинчивать пластину, загораживающую доступ в форпик. Обычно туда не было доступа, и в море я не смог проверить только это помещение. Как только пластину сняли, мы увидели причину неприятностей. В форпике зияла пробоина размером больше футбольного мяча, причем как раз на ватерлинии. Заметить ее с палубы тоже было невозможно. На ходу нос корабля немного приподнимается, и сила воды, текущей мимо пробоины, не давала лодке принимать воду. Когда мы пришвартовались у причала, пробоина оказалась в воде, которая и начала беспрепятственно заливать носовые помещения.

Кого только не было среди наших добровольных помощников! Ведра с водой таскали матросы с других лодок, персонал базы. Вскоре, когда стало очевидно, что мы не утонем прямо у причала, и ситуация лишилась налета трагизма, мы стали замечать забавные сценки, на которые раньше не обращали внимания.

Артур Фрэнсис сидел, свесив ноги в загрузочный люк «пом-пома», передавал ведра, попутно комментируя действия и тех, кто находился внизу, и стоящих на палубе:

— Только что мы передали трехсотое ведро… пошла четвертая сотня… А вот Алфи Тэннер разделся до трусов. Ты там не замерзнешь, Алфи? Внизу, наверное, холодно. Эй, там, внизу, осторожнее! Идет командир! Не устройте ему душ!

Первая по-настоящему действенная помощь пришла от американцев. У них никогда не было проблем с оборудованием, и они доставили к борту 658-й большой насос — только тогда уровень воды начал быстро понижаться.

Несколько позже прибыла дополнительная помощь в виде очаровательно допотопного пожарного насоса, имевшего форму ракеты Стивенсона и выкрашенного в ярко-красный цвет. Он являлся гордостью местных пожарников.

Увидев этот раритет, Фрэнсис не смог сдержаться и во весь голос затянул песню:

Когда присоединили шланги, он крикнул стоявшему рядом французу:

— Эй, друг, у нас здесь и так хватает воды, постарайся не добавлять!

А потом он добавил, обращаясь к кому-то внизу:

— Будь начеку! Здесь подоспели лягушатники и собираются нам помогать. Надеюсь, они ничего не перепутают.

Когда общими усилиями воду откачали, прибыли два французских водолаза. С помощью изрядной дозы чистого рома их удалось без особого труда убедить наложить на пробоину временный пластырь — вероятно, жидкий аргумент оказался достаточно весомым. Так мы оказались временно избавлены от необходимости оставаться неизвестно сколько на берегу в ожидании ремонта.

Наша репутация укрепилась. Тим высоко отозвался о наших артиллеристах, а Бобби Аллан добавил:

— Артиллеристы 658-й продемонстрировали самое высокое мастерство, какое только можно ожидать от команды канонерской лодки. Молодцы, парни.

Глава 15.

Временное командование

На следующий день врач базы отправил Корни в госпиталь на Мальту продолжать лечение, и мы снова остались без командира. А ровно в 11.00 наступил самый важный момент в моей жизни. Меня вызвали к коммандеру Аллану, причем в записке было сказано, что я должен прибыть как можно быстрее. Понятно, что я отправился немедленно. Когда я вошел в кабинет, коммандер Аллан встал и подошел ко мне.

— Ровер, — начал он без предисловий, — как ты смотришь на то, чтобы на время отсутствия Корни занять место командира 658-й? Он хотел, чтобы ты согласился.

Сначала я потерял дар речи, когда же вновь обрел способность издавать звуки, то смог выдавить из себя лишь нечто не слишком вразумительное:

— Да… то есть… конечно, сэр… но…

— Тогда ты временно назначен. И для начала отведешь 658-ю завтра утром на Маддалену для заделки пробоины и ремонта двигателей. Желаю удачи!

Окончательно осознал, что произошло, я уже на обратном пути на лодку. Первым делом я сообщил новость Тони, и, благослови его Господь, он вовсе не был удивлен или недоволен.

— Отлично, Ровер, — заявил он, — я помогу, если ты, конечно, не станешь жевать мои уши, как Корни делает с твоими.

Переход на Маддалену был совершенно обычным — мы делали это много раз. Но теперь я волновался, как никогда раньше, поскольку впервые ощутил тяжелый груз ответственности, являющийся неотъемлемой составной частью командования. Но я справился.

Мы располагали только двумя двигателями, и оба находились по левому борту, так что двигались мы медленно и несколько неуклюже. Когда же погода ухудшилась и на море появилась зыбь, я заволновался еще и за пластырь: выдержит ли он? Я дважды ходил в форпик проверять, не поступает ли внутрь вода. Пока там было сухо. Если мы наберем воду в открытом море, мой первый командирский рейс станет не слишком приятным.

По пути на юг нам предстояло зайти в Порто-Веккьо (юг Корсики), взять там трех старших офицеров и доставить их на Маддалену.

Когда мы пришвартовались (не повредив при этом ни лодку, ни причал), наши пассажиры уже ждали. Ими оказались два американца и один француз, все полковники, причем один из янки оказался командиром американской эскадрильи бомбардировщиков.

658-я вышла из защищенной гавани на приличной скорости — грех было не воспользоваться спокойным морем. Как раз в это время авиатор, стоя на мостике, рассказывал своим спутникам, что ему уже доводилось путешествовать по Корсике на джипе, поезде, самолете и вот теперь — на торпедном катере. И какая благодать вокруг!

Мы постарались как можно вежливее объяснить ему, что 658-я — это канонерская лодка, а благодать перестанет быть таковой, когда мы повернем на юг, а в проливе Бонифачо нас изрядно потрясет — море там всегда неспокойное.

Он презрительно ухмыльнулся и высокопарно воскликнул:

— Черт побери, я думаю, меня достаточно потрепало на моем веку в больших воздушных змеях! Знаете, какая бывает болтанка там наверху? Куда там вашему морю!

Когда лодка легла на южный курс, ветер ощутимо усилился, и я снова принялся с тоской размышлять о временном пластыре, закрывающем пробоину. Погода стремительно ухудшалась. Стоя на мостике, мы промокли и здорово замерзли. Наши гости уже давно проявили благоразумие и удалились в кают-компанию. Только упрямый летчик оставался на мостике, правда, его громогласного красноречия значительно поубавилось — с каждой минутой он становился все тише и спокойнее.

И я сыграл с ним не слишком хорошую шутку. Связавшись с радиорубкой, я попросил радиста, чтобы тот приготовил наш фирменный какао — лучшее средство согреться в море. Спустя 10 минут на мостике появился Тобби Кристон. Он принес большой поднос, на котором стояли чашки и кувшин с какао, в котором в полном смысле могла стоять ложка. Оно было жирное, крепкое и очень сладкое. Чрезвычайно калорийный напиток, да и на вкус неплохо, если привыкнуть, конечно. Но когда наполненную чашку предложили бравому полковнику, он резко побледнел и отказался, после чего пробормотал:

— Капитан, надеюсь, вы извините меня, но я пойду вниз.

Кристон проводил его и показал гальюн.

Через полтора часа, когда мы миновали бушующий пролив и находились на подходе к Маддалене, я отправился в кают-компанию посмотреть, как дела у пассажиров. Как обычно, все койки были заняты. Бравый полковник выглядел — краше в гроб кладут, но, подняв на меня глаза, вымученно улыбнулся:

— Приношу свои искренние извинения, капитан, но боюсь, что я там наполнил сосуд, но понятия не имею, как его опорожнить.

Мы не могли не отметить несомненное достоинство, с которым он признал свое поражение, и прониклись к нему уважением — именно теперь, а не слушая его хвастливые тирады в Порто-Веккьо.

Я знал, что адмирал Морс, командовавший военно-морскими силами северной Италии, находится на борту эсминца «Тумулт», и я решил доставить наших пассажиров прямо туда, а не швартоваться, как обычно, у причала.

Это было нечто! Я знал, что маневрирование с использованием только двух двигателей левого борта будет нелегким, а в условиях сильного ветра тем более, но оказалось, что я был слишком оптимистичен в своих самых худших прогнозах. Вряд ли у меня имелся хотя бы один шанс продемонстрировать адмиралу высокое мастерство и профессионализм в своем первом командирском рейсе.

Когда же я увидел, где стоит «Тумулт», мне оставалось только мысленно застонать. 658-ю неизбежно снесет ветром, лишь только мы к нему приблизимся.

Скрестив пальцы, я решил положиться на удачу и, выбрав подходящий угол, направился к борту «Тумулта». Когда нос лодки приблизился вплотную, я дал полный назад, чтобы погасить скорость. Носовой конец был благополучно переброшен, но теперь следовало как можно быстрее перебросить кормовой, чтобы подработать корму. Вторая попытка с бросательным концом оказалась успешной, но матрос на борту «Тумулта» оказался слишком медлительным и потерял время, волоча конец к кнехту и закрепляя его, поэтому корма начала уваливаться под ветер.

Я снова пошел вперед на внешнем двигателе левого борта, переложив руль до упора, но, как только лодка дала задний ход, противодавление от поворота винта по левому борту снова оттолкнуло корму. Ну почему у нас не работают двигатели правого борта!

— Отдайте носовой конец — мы подойдем еще раз, только, ради всего святого, пошевелитесь там!

Краем глаза я с облегчением заметил, что место нерасторопного матроса занял старшина. Вторая попытка оказалась успешной.

Вахтенный офицер на «Тумулте» перегнулся черз борт и дружелюбно заметил:

— Не слишком приятный ветер, не правда ли?

Я был с ним всем сердцем согласен, но, тем не менее, лишь невозмутимо пожал плечами, словно желая сказать: «Это для нас обычное явление», и мы вместе с нашими пассажирами поднялись на борт.

Ремонт занял почти три недели — на этот период выпала Пасха. Нам поставили три новых двигателя, и мы стали первой канонеркой, попавшей в новый плавучий док, лишь недавно прибывший на Маддалену. Пробоина была тщательно заделана, так что к концу третьей недели 658-я была как новенькая!

В апреле в Бастии успешно продолжались боевые выходы, а самым значительным из них стала операция «Ньют» — вторая из эскапад Бобби Аллана с участием вооруженных танкодесантных кораблей. На этот раз она стала даже более успешной — в результате было уничтожено девять судов противника, большинство из них — груженые лихтеры.

Вскоре к нам присоединился Корни, выглядевший довольно прилично — таким мы не видели его уже давно. Наше первое патрулирование с участием командира было ничем не примечательным, но потом появились интересные новости. Выяснилось, что нам вместе с 657-й и 655-й предстоит отправиться на север Корсики в Аяччо на какие-то непонятные испытания. Все подробности хранились в строгом секрете, поэтому мы получили представление о своей задаче только по прибытии на место.

На 657-й находились капитан Дикинсон и Бобби Аллан, поэтому мы не слишком беспокоились по поводу предстоящего. Рано утром мы обогнули Кап-Корсе и, попав в череду жестоких шквалов, решили переждать в небольшой живописной гавани Кальви. Попав в эту гавань, мы, можно сказать, вошли в историю военно-морского флота или, во всяком случае, подошли к ней максимально близко. Именно здесь адмирал Нельсон (который в то время являлся старшим офицером берегового командования) потерял свой глаз во время одной из операций по высадке.

По прибытии в Аяччо мы сразу же выяснили, что нам предстоит делать. Нам выделили по две штурмовых десантных баржи, которые предлагалось буксировать с разной скоростью. Во время одного из выходов мы испробовали три скорости, в результате чего едва не потопили своих подопечных. Понятно, что было очень любопытно узнать, зачем мы все это делаем, и догадки по поводу того, куда пойдет флот, постепенно собирающийся в Аяччо, строились самые невероятные. Ответ мы узнали только месяцем позже, а пока меры безопасности принимались настолько жесткие, что ни одно из наших предположений не имело под собой реальных фактов.

Здесь мы провели только двое суток, после чего снова вернулись на Маддалену, где царила суматоха. Нам приказали принять на борт пятинедельный запас продовольствия и дополнительные боеприпасы, что мы предположили приближение некоего крупного события в масштабах Сицилии.

Но в Бастии, куда мы попали через неделю, все шло своим чередом и не было видно и намека на панику.

Вскоре наши надежды на что-то по-настоящему большое укрепились. Мы получили информацию о подготовке третьей операции Бобби Аллана с участием «артиллерийских» танкодесантных кораблей, на этот раз она носила название «Бэш». Мы были готовы увидеть длинные колонны лихтеров противника, которые поливают огнем железные парни из морской пехоты, но, вероятно, потому, что враг прослышал о возвращении в строй 658-й, за две ночи мы не обнаружили вообще ни одной цели. Разочарованные не меньше нас артиллеристы выстрелили несколько осветительных снарядов в сторону берега, чтобы «поднять дичь», но безрезультатно.

В течение шести недель мы не имели ни одного контакта с противником и искренне недоумевали, куда попрятались все наши потенциальные мишени. Ответ мы узнали 25 мая, когда в компании с остальными шестью лодками флотилии наткнулись на большой конвой в районе Сан-Винченцо, охраняемый и вооруженными артиллерией траулерами, и переоборудованными по образу и подобию наших десантных кораблей лихтерами, причем последние стали, мягко говоря, изрядной головной болью. Наше участие в этой акции было омрачено несчастливой случайностью, которая в менее напряженной ситуации могла бы показаться забавной, а при сложившихся обстоятельствах едва не стала причиной трагедии и преподала нам всем серьезный урок.

Цель уже была видна с мостика, и я давал последние команды артиллеристам, когда раздался долгий звонок из машинного отделения. Согласно нашему своду сигналов это означало, что там нужна немедленная помощь.

— Иди туда, Ровер, — раздраженно проговорил Корни.

Я бросился к люку, ведущему в машинное отделение, поднял его и буквально слетел по вертикальному трапу, ожидая увидеть вокруг огонь, дым и всеобщую панику.

Все было тихо и абсолютно спокойно, только в четырех футах от меня стоял самый молодой в команде парнишка и увлеченно читал журнал. Для большего удобства он прислонился к переборке, при этом его локоть уперся в кнопку звонка.

Вспомнив выражение, застывшее на лице у Корни, когда я поспешно покидал мостик, я высказал виновному все, что о нем думаю, и устремился в обратный путь. Высунувшись из люка, я понял, что мы открыли огонь, и инстинктивно спрятал голову — над ней свистели пули.

При первой же возможности я кое-как добрался до мостика и принял на себя управление огнем, однако у меня было весьма смутное представление об общей ситуации, да и после ярко залитого светом машинного отделения глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Вскоре я разглядел, что наши артиллеристы ведут успешный огонь по одному из траулеров. Вместе с тем постепенно, правда, очень медленно возвращающееся ночное зрение позволило мне заметить, что в нашу сторону летит куда больше снарядов, чем можно было бы считать нормальным.

Я чувствовал удары по корпусу лодки и с замирающим сердцем ждал сообщений о повреждениях и потерях. Но их не было. Позже выяснилось, что два снаряда угодило в бортовой топливный танк, который к этому времени уже был заполнен водой. А еще говорят, что снаряд не попадает в одну воронку дважды!

655-я получила серьезные повреждения, снарядом снесло мачты, обломки которых вместе с такелажем обрушились на головы находившихся на мостике. Пик и его старший помощник оба были ранены, обломками заклинило штурвал. Единственный уцелевший офицер — штурман младший лейтенант Кларк-Холл — не растерялся и вывел 655-ю с поля боя, вскоре присоединившись к флотилии. Мы так и не смогли пробиться сквозь эскорт, но все шесть лодок вели огонь, и каждая повредила хотя бы одну цель.

На следующий день пришел приказ 57-й флотилии Тима Блая следовать на Адриатическое море. Это означало, что нам придется на неопределенное время проститься со старыми добрыми друзьями. Я расставался с Гордоном Сертисом, который незадолго до этого перешел от Тима на 634-ю, где стал старшим помощником Уолтера Блаунта. В 20-й флотилии Гордон был штурманом Нормана Хьюса, а с тех пор, как Тим был назначен командиром 57-й, нес на своих плечах основную тяжесть навигационных задач флотилии. Так что его новое назначение было вполне заслуженным.

Наша прощальная вечеринка была и веселой, и грустной, но по большей части все-таки грустной — мы расставались с 57-й.

На этой вечеринке мы создали организацию, которая немало повлияла в последующие месяцы на моральный дух, настроение флотилии. Придумав ее, мы не преследовали серьезных целей, и только намного позже осознали, какой весомый вклад она внесла в укрепление нашей дружбы. С той поры мы называли себя «младшими собаками», а наши командиры, соответственно, стали «старшими собаками». Между командирами лодок и младшими офицерами почти всегда была изрядная разница в возрасте — как правило, 5–10 лет. Теперь почти все юные штурманы, которые привели лодки из дома на Средиземноморье, стали старшими помощниками, а после Сицилии стали прибывать новые штурманы.

На прощальной вечеринке мы утвердили целый ряд церемоний и процедур, которым должны были следовать члены нового клуба. В частности, при любой встрече двух членов братства они всегда будут обязаны первым делом поднять бокал за всех остальных «младших собак», причем процедуру этого нехитрого действа мы продумали до мельчайших деталей. Эта вечеринка была первой из организованных по случаю прибытия или отъезда новой «младшей собаки».

На следующий день появился очередной повод для празднования. Утром Корни вернулся с базы — Тони и я в это время были заняты изучением казенной части «пом-пома», давшего накануне непонятный сбой, — и молча протянул нам лист бумаги. Это был список награждений.

«Его величество король с глубоким удовлетворением утверждает награждение офицеров и матросов Средиземноморских флотилий согласно списку…»

Я пробежал глазами список: «Награждены орденом „Крест за боевые заслуги“ следующие офицеры: Исполняющий обязанности лейтенанта-коммандера Дж. Д. Мейтленд, Лейтенант К. Бёрке…»

Читать дальше уже не было смысла, нам и без того хватило информации. Тони и я, оба чрезвычайно взволнованные первым соприкосновением с наградным бизнесом, принялись наперебой поздравлять его, пожимать ему руки, хлопать по плечам, короче говоря, у него не было ни малейшего повода усомниться в нашей искренности. По нашему глубочайшему убеждению, он заслужил этот орден уже, как минимум, трижды — на Сицилии, в канале Пьомбино, а также участвуя в операциях последних месяцев.

Но Корни был человеком сдержанным и не любил проявлять чувства на людях. Он явно был доволен, но, тем не менее, его что-то тревожило.

— Вы еще не дочитали, — сказал он. — Там есть еще кое-что интересное.

Мы продолжили чтение. Матрос Хоуи, наш спокойный, надежный и удивительно меткий наводчик 6-фунтового орудия, получил медаль «За выдающиеся заслуги», а Томми Лэднер, Пикард и Питер Барлоу, так же как наши Престон и Ласт, были упомянуты в донесениях. Награды получили многие члены команд других лодок флотилии, так что, по всей видимости, их лордства с благосклонностью одобрили события января 1944 года.

Вскоре мы поняли, что Корни проявляет несвойственную ему чувствительность, когда дело касается наград. Он часто сталкивался с недовольными тем или иным решением этого вопроса у себя дома и очень боялся, что хороший настрой и добрые взаимоотношения в нашей флотилии из-за этого пострадают. И он, и Дуг ни минуты не сомневались, что Том Лэднер, так же как и они, заслужил орден. Томми участвовал во многих операциях дома и ни разу не был награжден — только единожды был упомянут в донесении. 663-я была отличной лодкой, которая постоянно поддерживалась в превосходном техническом состоянии и по праву считалась одной из самых надежных во флотилии. Она всегда была готова к выходу в море и за время существования флотилии ни разу не пропустила ни одного патрулирования.

Но все сомнения были позабыты, когда мы устроили торжественную вечеринку вместе с командой 663-й по поводу получения наград. В тот вечер, удостоверившись, что по причине бушующей непогоды нам определенно не грозит выход в море, мы пришвартовали наши лодки рядом в укромном уголке гавани Бастии. И вечеринка началась.

Деррик и я выдали команде месячную норму пива, а также несколько бутылок местного вина, главным образом любимого многими «Кап-Корсе» — довольного крепкого, бьющего в голову аперитива. А гвоздем программы вечера стал концерт, организованный двумя рулевыми, который ввиду отсутствия соответствующего помещения транслировался через громкоговорители. Солисты с 663-й и 658-й выступали по очереди.

Наш старший матрос Магуайр (концерт состоялся как раз накануне его перехода на должность рулевого на торпедный катер 7-й флотилии, позже он получил медаль «За выдающиеся заслуги») был вне конкуренции как шансонье. Его песни всегда пользовались неизменным успехом. Еще мне запомнился матрос с 663-й, который великолепно изображал Уинстона Черчилля. Его речь содержала много злободневных ссылок на действия офицеров и матросов обеих лодок.

Вскоре после этого вечера флотилия была послана на Маддалену за запасами, а Корни снова отправился в госпиталь, на этот раз в Алжир, для продолжения лечения. У него были серьезные проблемы с почками, и, попадая в госпиталь, он всякий раз должен был проводить в постели не менее месяца, но он всегда настаивал на досрочном возвращении на лодку, если знал, что ей предстояли боевые операции.

И снова я оказался временным командиром и уже через несколько дней столкнулся с весьма щекотливой ситуацией, связанной с нарушителями дисциплины. Один из матросов, совсем молодой восемнадцатилетний парнишка, уснул во время несения вахты старшины-рулевого («ночной дежурный», отвечающий за общий порядок на борту). На флоте это был серьезный проступок, однако я знал, что пареньку нужна только хорошая взбучка, и ничего более. Я был уверен, что Корни тоже не стал бы передавать «дело» на берег, а разобрался бы сам. Являясь младшим лейтенантом и официально только старшим помощником, я не имел права принимать подобные решения самостоятельно, поэтому попросил командира 659-й Питера Барлоу прийти на борт и помочь.

Питер был очень популярен во флотилии. Умный человек и опытный моряк, он был легким в общении и компанейским парнем. К тому же он имел собственную «фишку», которой развлекал нас во время совместных вечеринок. Он прекрасно пародировал манеру известного комика Оливера Уэйкфилда, который не мог закончить ни одной вразумительной фразы.

На следующий день все было подготовлено к «судилищу». Кают-компания была преобразована в помещение суда — для этого из нее убрали стол, — и рулевой ожидал наготове с подсудимым. Пришел Питер, и я вкратце рассказал ему о проступке юного сони, который, конечно, был разгильдяем, но вовсе не плохим парнем.

Питер кивнул, и рулевой ввел любящего поспать матроса. Обвинение было зачитано, свидетели выслушаны, настало время объявлять приговор. Питер устремил на провинившегося пронзительный взгляд и громко начал:

— Д-д-д-девяносто суток карцера…

Рулевой вздрогнул, на его физиономии появилось выражение откровенного изумления, пожалуй, даже потрясения. Тони вопросительно взглянул на меня, а я ошеломленно уставился на Питера. Несчастный матрос побледнел так, что даже стал слегка отливать синевой — должно быть, наглядно представил себе бесконечную хлебно-водную диету. И тут Питер после паузы продолжил:

— …вот куда я мог бы тебя послать.

Лицо Питера хранило совершенно бесстрастное выражение, а Корни, рулевой и я предпринимали героические усилия, чтобы не расхохотаться во весь голос, пока он продолжал публично обличать и клеймить позором несчастного нарушителя, который определенно не видел ничего смешного в ситуации. Впоследствии эту историю часто рассказывали в кают-компаниях флотилии, но смеяться тут в общем-то было не над чем. Эффект от речи Питера был несомненный и положительный: с этим юнцом мы больше никогда не имели проблем.

Во время пребывания на Маддалене мы лишились Тони, который получил назначение старшим помощником на 640-ю Кэма Маклахлана. Мы успели стать настолько хорошей, сплоченной командой, что его перевод стал для меня весьма болезненным ударом. Но Корни всегда придерживался строгих правил в отношении повышения по службе и считал, что мы должны всемерно способствовать движению Тони вверх по служебной лестнице. На борту 658-й он провел восемь месяцев и был с нами и в сражениях, и в обычных, ничем не примечательных походах.

Новым штурманом 658-й стал Майк Уокер-Манро, шотландец и выпускник Итона. Майк некоторое время был «запасным игроком» флотилии и много раз выходил с Дугом на 657-й. Он был очень воспитанным молодым человеком и нередко подвергался из-за этого шутливым нападкам канадцев. Он всегда старался показать, что это его не беспокоит, но, тем не менее, довольно метко мстил, часто переиначивая наиболее колоритные выражения канадцев.

Когда мы вернулись в Бастию, Корни все еще оставался в Алжире, и Дуг сам повел 658-ю на два патрулирования, во время которых ничего существенного не произошло. Он сделал ставку на нас, поскольку 657-я ушла в Бизерту, где на американской базе на нее должны были поставить радар с РТ. Дуг уже давно мечтал заполучить один из этих приборов, потому что лучше, чем кто бы то ни было, понимал, как важен эффективный радар в боевых операциях.

Он долго и упорно вел переговоры на этот счет с парнями с РТ в Бастии, и при их содействии (в первую очередь Стэна Барнса) в конце концов было достигнуто джентльменское соглашение. Говорят, что уплатить за эту операцию пришлось всего лишь одну бутылку скотча — вряд ли ее можно было употребить на более благое дело. Позже на многих британских лодках были установлены эти замечательные приборы — очевидно, финансовый вопрос был урегулирован.

Наша дружба и сотрудничество с американцами носили вполне бескорыстный характер.

Как-то раз я предавался ничегонеделанью, лениво загорая на верхней палубе, когда на борт поднялся Деррик:

— Слышал новости, Ровер?

— Ты о чем?

— Союзники высадились во Франции — в Нормандии — и, похоже, закрепились на берегу.

— Вот это да! — присвистнул я. — Похоже, это начало конца. А как ты думаешь?

Глава 16.

И каждому воздастся…

Но наши мысли вскоре занял другой день Д, отодвинув события в Нормандии на второй план.

Утром 15 июня покров секретности, до сей поры плотно закрывавший странную активность последних недель, был наконец приоткрыт. У причала базы стояло странное плавсредство, чем-то напоминающее Ноев ковчег, найденное дрейфующим в море в районе Кап-Корсе несколькими неделями ранее. Вероятно, он было потеряно во время буксировки или же сорвалось с якоря где-то на юге Франции — это не важно. Главное то, что оно было доставлено в Бастию и поставлено к причалу. Моряки сразу нарекли новый корабль «Ковчегом», более официальным его именем стало корабль его величества «Дикинсон», и он был приспособлен под базу. Но иногда он использовался и для других, более серьезных целей.

Как-то утром на «Ковчег» были вызваны все офицеры флотилии. В просторной кают-компании обнаружились все наши старшие офицеры, стоящие у большой карты, на которой был изображен значительный участок вражеского побережья (Эльба и ближайшая к острову часть береговой линии материка), и мы сразу пришли в лихорадочное возбуждение.

Вот оно! Свершилось! К собравшимся обратился капитан Эррол Тернер, представившийся старшим офицером по высадке, и вкратце рассказал нам об операции «Брассард»,{12} целью которой был захват Эльбы. Учитывая, что 8-я армия быстро продвигалась от Рима на север, было очень важно закрепиться на Эльбе. Это бы облегчило наступление на Флоренцию и Ливорно. Предстоящая высадка была не совсем обычной. Дело в том, что, хотя флот был наш, на берег предстояло высадиться войскам Свободной Франции — это было их первое большое дело в Европе. Их командиром был дотоле малоизвестный генерал по имени Латтр де Тассиньи, позже прославившийся и ставший одним из самых видных военачальников Франции.

Генеральный план заключался в том, что крупные силы французской пехоты должны были высадиться на берег (в основном это были колониальные войска, в том числе наводящие страх «гаумы» из Марокко) на наших пехотно-десантных плавсредствах и штурмовых десантных баржах, которые будет буксировать наш малый флот. Перед флотом вторжения пойдут крупные силы минных тральщиков, а следом двинутся танкодесантные корабли с танками и тяжелыми орудиями для создания берегового плацдарма. Для огневой поддержки также будут использоваться переоборудованные танкодесантные корабли и речные канонерки. Наша задача заключалась в прикрытии конвоя и защите якорной стоянки.

Теперь мы поняли, зачем нужны были тренировки с буксировкой в Аяччо. Требовалось проверить, сможем ли мы в случае необходимости справиться с этой задачей.

Высадка была намечена на 4.00 17 июня. За два дня до этого в Бастии стал собираться флот высадки.

Утром дня Д-1 (мы должны были выйти в море в 16.30) меня вызвал к себе Бобби Аллан. Он сказал, что, хотя считает меня вполне компетентным, чтобы выводить 658-ю в море, не может взвалить на меня ответственность командовать в такой ответственной операции — я еще слишком молод, поэтому командиром 658-й пойдет его заместитель — лейтенант-коммандер В. О. Дж. Бейт. Бобби дал мне понять, что основную работу все равно придется выполнять мне, потому что Водж совершенно не знает нашей рутины и будет целиком полагаться на меня. Водж, появившийся на борту незадолго до выхода в море, повторил то же самое, чем изрядно способствовал ликвидации неловкой ситуации.

Водж еще оставался на базе, а я прилежно трудился, выполняя свои обязанности старшего помощника, когда ровно в полдень на причале показалась группа старших офицеров, сопровождавшая стайку весьма необычно одетых армейцев в высоких шляпах-цилиндрах — раньше мы такие видели только на фотографиях генерала де Голля. Эта делегация явно направлялась к нам!

К счастью, вахтенный у трапа был в аккуратной белой форменке (наше неукоснительно соблюдаемое правило), да и я выглядел довольно опрятно (тоже правило, но иногда нарушаемое), так что мы не ударили лицом в грязь, принимая высоких гостей на борту. Капитан Дикинсон представил меня генералу Латтру де Тассиньи и поинтересовался, не будем ли мы так любезны отвезти генерала де Тассиньи проинспектировать свои войска, которые находились на борту плавсредств, ожидающих на якоре в Бастии выхода в море. Преисполнившись уверенности, что нас выбрали для этой почетной миссии потому, что 658-я является во всех отношениях первоклассным кораблем, а вовсе не потому, что только мы стояли у причала, я буквально раздулся от гордости, провожая на мостик именитых пассажиров. Команда тоже прониклась торжественностью момента. Буквально за минуту до появления гостей все работали, одетые в грязные, перепачканные маслом комбинезоны. Теперь же на палубе появлялись только аккуратные, чисто одетые и умытые люди — молодцы, парни! Когда только успели! Да и вообще, пока мы шли к якорной стоянке, люди вели себя так, словно генералы на борту 658-й, — вполне обычное явление.

Капитан Дикинсон шепнул мне, что генерал захочет обратиться к своим людям, поэтому хорошо бы, чтобы наш громкоговоритель оказался исправным. Услышав это, я похолодел. Дело в том, что наш громкоговоритель был самым капризным и непредсказуемым существом на борту, которому наш радист Смит уделял больше внимания, чем любому другому, куда более сложному прибору. Он его без устали холил и лелеял, но так и не смог добиться полного послушания. В одном случае громкоговоритель функционировал идеально, в другом — скрежетал, трещал и издавал леденящие душу завывания, делая речь говорящего бессмысленным набором крайне неприятных уху звуков.

Являясь артиллерийским офицером, я имел богатую практику обращения с этим несносным прибором. Как опытная нянька способна одним только взглядом усмирить трудного ребенка, так и я мог гарантировать примерно 95-процентный успех, выполнив только мне известный план. Но сработает ли он на этот раз? Этого я сказать не мог. Мысленно вознеся молитву Всевышнему, я прогрел капризный прибор, подул в него, услышал знакомый треск, являвшийся предвестником успеха, и быстро выключил.

Когда мы проходили мимо судов, генерал стоял на платформе прожектора (самого прожектора на ней уже не было), а войска приветствовали его восторженными воплями. В конце концов мы выбрали некую центральную позицию, я включил микрофон и с дрожью в сердце передал его генералу. Говорить в него следовало сразу же (пока он не успел заскрипеть), нежно, негромко, держа на небольшом расстоянии ото рта, причем чуть в стороне.

Мне оставалось только ужаснуться, когда генерал простоял молча несколько долгих секунд, каждая из которых приближала момент, когда подлое устройство неминуемо начнет трещать, затем поднес микрофон вплотную к губам и начал очень громко и эмоционально вещать по-французски. Я заметил, что Смит с ужасом смотрит на меня (должно быть, я сильно побледнел), но ничего ужасного не произошло. Генеральская речь без помех разносилась далеко вокруг. В конце концов генерал, должно быть, до предела напряг свои голосовые связки и выкрикнул в потрясенный таким бесцеремонным обращением микрофон несколько громких фраз — думаю, это были какие-то боевые призывы — и, облегченно вздохнув, вернул микрофон мне. Раньше, чем я успел его выключить, маленькое чудовище все-таки показало свой зловредный нрав, издав необычайно громкий треск, который прекратился, только когда мои дрожащие пальцы сумели нащупать выключатель. Я нежно погладил маленького мерзавца, вернул его на место и пригласил гостей пройти в кают-компанию — пора было возвращаться к причалу.

От причала мы отошли ровно в 16.30. Теперь волноваться уже не было времени — следовало работать. До заката было еще далеко. Очертания Эльбы были четко видны на фоне чистого неба с восточной стороны. Казалось, что остров находится совсем близко, хотя в действительности до него было 30 миль. Сам конвой представлял удивительное зрелище — ничего более нескладного мне еще не приходилось видеть. Пехотно-десантные корабли и сами имели довольно необычную форму, а когда буксировали за собой две десантные баржи, больше всего похожие на непослушных щенков на длинных поводках, выглядели и вовсе забавно.

Когда наступила ночь, мы последний раз поменяли курс. В темноте конвой почему-то стал выглядеть жутковато. Для нас было очень непривычно стать частью огромного скопления кораблей. Нам было чего бояться. Минные тральщики очистили перед конвоем канал шириной в полмили, и срезанные ими мины плавали впереди. Теоретически мина, пустившаяся вплавь, автоматически обезвреживается, но на практике приборы безопасности части оказываются поврежденными коррозией. А проверить их исправность как-то ни у кого не возникало желания. Поэтому, заметив в 20 ярдах на правом траверзе плавучую мину, мы поставили на нос наблюдателя, а сами инстинктивно стали передвигаться на полусогнутых, чтобы быть готовыми к неожиданному удару. Через десять минут наблюдатель сообщил: мина прямо по курсу, расстояние 20 ярдов.

Времени на раздумья не оставалось. Ходжес, наш новый рулевой, среагировал очень быстро и круто переложил руль вправо. Как только он это сделал, я крикнул:

— А теперь держи руль прямо!

И снова он отреагировал моментально, приведя штурвал в нужное положение. Я бросился на левую сторону мостика и успел заметить, как ужасающе близко — с мостика мне даже не было видно ее всю целиком — проплыла мина, грозно покачивая своими уродливыми рогами.

Я выругался и мысленно поздравил себя с тем, что вовремя вспомнил: поворачивающаяся корма непременно задела бы мину, не верни мы руль в прямое положение. Водж в это время находился в штурманской рубке, поэтому не испытал лишних волнений. Очень скоро стало очевидно, что Водж, обосновавшийся на берегу много месяцев назад, почти ничего не видит ночью в бинокль. Поэтому вахты несли только Майк и я. В общем, во время этого вторжения вопрос об отдыхе для нас даже не поднимался.

К двум часам флот вышел на исходные позиции. Мы были удивлены и встревожены, когда на востоке — на другом конце острова — на фоне темного неба появились светящиеся дорожки трассирующих снарядов. Какое-то время мы даже предполагали, что план раскрыт, но вскоре стрельба прекратилась. Позже мы узнали, что два РТ наткнулись на лихтер, эвакуировавший гарнизон Пьянозы.

В 3.50 огонь должны были открыть корабли, оснащенные реактивными (ракетными) установками. Считалось, что они полностью парализуют обстреливаемый участок. Я еще раз проверил часы и стал ждать.

Неожиданно небо озарилось тремя розовыми вспышками — начался обстрел. Я навел бинокль на центральную из них, но в первый момент не увидел ничего — свечение было слишком ярким. Ракеты, окруженные языками пламени, друг за другом летели к берегу. Затем следовали характерное шипение и взрывы, словно одновременно выстреливались тысячи гигантских китайских фейерверков.

Впечатление от пугающей мощи первых залпов было ошеломляющим. А следующие тоже не заставили себя долго ждать. В течение четырех минут было выпущено 4000 ракет!

— Вот это да… — выдохнул я. — Вряд ли там кто-то остался в живых. Все-таки лучше наблюдать за ракетами с борта судна, чем с берега, где они приземляются.

Мы знали, что после первых залпов к берегу двинулись штурмовые десантные баржи, хотя видеть их мы не могли. И уже было очевидно, что эта высадка не будет беспрепятственной. На берегу французам явно предстояло столкнуться с сопротивлением. С берега уже вели огонь, причем не только из легких орудий.

— Боже мой, Ровер, — проговорил Водж. — Похоже, нас здесь ждали. Смотри, у них есть зенитки!

Наш радиотелефон работал на «волне вторжения», и мы могли слышать идущие переговоры, которые помогали представить картину происходящего.

— Добавьте дыма на Ред-Бич, пожалуйста…

— Мои люди на берегу…

— Три баржи сильно повреждены…

Теперь и пехотно-десантные корабли, и штурмовые десантные баржи были скрыты от нас густой дымовой завесой, но, судя по их переговорам, обстановка была серьезной.

— Не можем подойти к Амбер-Бич — сильный огонь со стороны деревни…

— Одна баржа получила повреждения…

— Подошли к берегу, но были отброшены…

— Предлагаем альтернативную высадку на Грин-Бич…

— Амбер и Ред-Бич находятся под перекрестным огнем береговых батарей.

Когда рассвело, мы услышали, что вторая волна пехоты и танки были направлены к Грин-Бич.

Теперь мы могли рассмотреть корабли, которые вели обстрел берега.

Но для нас вся операция была одним сплошным разочарованием. Мы в ней, строго говоря, не участвовали. Все, что мы могли делать, пока на сцене не появились самолеты или корабли противника, — занимать свои привилегированные места в четырех милях от места действия и мысленно рукоплескать храбрым людям, которые делали настоящую мужскую работу. Мы находились в полной безопасности — по крайней мере, мы так думали.

При ярком свете дня наша позиция перестала являться тайной для береговых батарей, и миф о нашей безопасности очень быстро развеялся. Знакомый и чрезвычайно неприятный вой приближающихся тяжелых снарядов вывел нас из оцепенения. Оставаться на месте стало невозможно. Взревели двигатели, и флотилия последовала за Дугом. Я, ориентируясь по вспышкам, нашел на берегу место, где определенно находилась вражеская батарея, и внимательно наблюдал за ней. Тут Майк потянул меня за рукав:

— Смотри, Ровер, они хотят выбить немцев!

Я опустил бинокль и оглянулся. Оснащенный вооружением десантный корабль — гадкий утенок флота — направлялся прямо к месту расположения батареи. Его носовое 4,7-дюймовое орудие, произведя первый выстрел, выплюнуло язык пламени. Последовал залп с берега, и нос корабля задрался высоко в воздух. Это снаряд разорвался прямо перед носом, взметнув в небо столб воды. Корабль выправился и продолжил движение. Это было похоже на средневековое состязание: один рыцарь идет вперед, остальные с нетерпением ждут своей очереди.

В течение 15 минут корабль — это был «LCG-8» (артиллерийский десантный корабль) — упорно шел вперед, его орудия постоянно поливали батарею огнем. Я навел бинокль на берег и стал активно болеть за наших.

— Отличный выстрел, номер 8. А этот взорвался как раз рядом с орудием… Еще один… Эх, надо было взять чуть правее и пониже…

Снаряды падали в воду и взрывались вокруг героического корабля, но его команда, казалось, игнорировала столь несущественные мелочи. Не было смысла идти на такой отчаянный риск. Следовало уходить! Но корабль не уходил. Мы как раз получили приказ возвращаться в Бастию, наши матросы, которые тоже наблюдали за развитием событий, радостно завопили:

— У них все получилось, сэр! Немчуре расквасили нос!

И это было чистой правдой. Батарея была уничтожена и прекратила огонь. Наши артиллеристы в который раз продемонстрировали пример беспримерного мужества и высокого профессионализма.

Обратно в Бастию мы эскортировали пустые десантные корабли. Получив топливо, мы снова были готовы выйти в море. На этот раз нам предстояло патрулирование в канале Пьомбино, целью которого являлся перехват судов, на которых противник будет эвакуировать людей с острова или, наоборот, доставлять на остров подкрепление.

К моменту отплытия погода ухудшилась, так что наше патрулирование должно было проходить в условиях сильного дождя, волнения и плохой видимости. Низкие темные облака довольно быстро двигались по небу, иногда в них мелькали яркие зигзаги молний, на мгновение освещая поверхность моря и словно подчеркивая темноту ночи. Я не мог найти себе места от беспокойства — одолевали дурные предчувствия. В те часы мне больше всего не хватало Корни, и я был отнюдь не единственным человеком на борту, который чувствовал то же самое.

В море вышло подразделение из четырех лодок: Дуг возглавлял нашу маленькую флотилию на 655-й Пика, за ней шла 633-я с новым командиром, третьей была 633-я Тома — торпедные катера находились рядом, — а замыкала строй 658-я. Для нас эта позиция была совершенно непривычной.

К 1.00 мы миновали южный берег Эльбы и приступили к поискам в районе восточного побережья. В это время радиотелефон донес до нас знакомый голос Дуга:

— Приветствую вас, «собаки», это Уимпи. Вероятные мишени идут вдоль берега. Томми, приготовься дать свет. Возможно, вначале атакуем торпедами.

Нами быстро овладело знакомое напряжение. На головы были надеты защитные каски. Артиллеристы занялись подготовкой орудий. Механики приготовили инструменты для устранения возможных повреждений. Рулевой занял место у штурвала, а наш новый старший матрос Пикок направился к «викерсу» правого борта. Смит проверил громкоговоритель, доложил о его исправности и отступил на левое крыло мостика. 658-я была готова к бою.

Водж сохранял хладнокровие (он был очень опытным командиром), хотя явно опасался трудностей, связанных с ночной темнотой. Майк нырнул в штурманскую рубку проверить расстояние до берега, и тут снова затрещал динамик радиотелефона.

— Эй, Стив. Флаг 4!{13} Пик атакует первым!

В наступившей тишине я услышал характерный звук, сопровождающий покидающую аппарат торпеду. Я поднес к глазам бинокль и навел его на смутные силуэты, виднеющиеся у берега.

Черт, они меняют курс!

— Томми, давай-ка немного посветим.

Одновременно с этими словами заговорил «пом-пом» 663-й, и повисшие над берегом огоньки залили его неестественным, призрачным светом.

— Дьявол, там что-то очень большое — видишь, Водж? Кажется, эсминец!

Еще не успев договорить, я нажал кнопку открытия огня.

Флотилия развернулась в линию и повернула влево. Все орудия вели огонь. Я встал на ступеньку и с высоты быстро осмотрел все наши орудия. Все было в порядке. Правда, ответный огонь был устрашающе силен, да и орудия у противника явно были не маленькие. Нет, мне явно не нравилось замыкать строй.

Не было времени производить детальный анализ ситуации (в бою его всегда не хватает). Едва я успел подумать, что торпеда, судя по всему, прошла мимо, когда со стороны берега донесся взрыв. Но это меня не слишком заинтересовало, потому что в это самое время я убедился, что взрыв не имел никакого отношения к эсминцу, который быстро движется и уже находится удручающе близко от нас.

— Он, по-моему, идет на таран! — выкрикнул я.

Все орудия правого борта поливали вражеский корабль струями огня, но расстояние между нами неумолимо сокращалось. Теперь в бинокль я отчетливо видел этот длинный невысокий корабль с трубой обтекаемой формы, что характерно для итальянских эсминцев, который стремительно приближался к нашей корме. Водж героически старался удержаться за 663-й, а я целиком сосредоточился на управлении огнем. Все равно мы не могли помешать эсминцу. Когда он находился прямо за кормой, огонь непосредственно по нему могло вести только орудие, выплевывающее 6-фунтовые снаряды, — остальные стреляли в стороны. А он был ужасающе близко — так близко, что я не мог охватить взглядом его целиком. Я видел форштевень, носовую орудийную башню, мостик, трубу, следовавшие друг за другом.

«И каждому воздастся», — подумал я. А потом это случилось. Ливень снарядов обрушился на палубу, сокрушая все на своем пути. На мостике как-то внезапно стало много шума и света. Мой мозг впал в непонятное оцепенение. Я даже шума больше не слышал — мною владело только удивление, потрясение, замешательство. Через какое-то время я обнаружил себя лежащим и с трудом поднялся на ноги, отчаянно пытаясь вернуть себе способность соображать.

Оказалось, что я все еще сжимаю в руке микрофон, и я потратил еще некоторое время, тупо разглядывая его. Потом я вспомнил, что меня сильно толкнуло в спину, а когда я провел ладонью по лицу, оказалось, что оно мокрое и липкое.

Затем я осмотрел мостик и заметил движение. «Слава богу, — подумал я, — они живы». Рулевой Ходжес зашевелился и встал на колени возле штурвала, который он так и не выпустил из рук. Правда, повернуть штурвал оказалось невозможным.

— Штурвал не вращается… поврежден, — сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно. Просто о поломке следовало доложить, что он и сделал.

— Ты жив, Водж? — окликнул я.

— Вроде бы, — послышался в ответ слабый голос, — только меня, кажется, ранило в ногу. Ровер, что там со штурвалом?

Размышлял я, как мне показалось, целую вечность, но в конце концов сообразил, что произошло. Одним из снарядов сорвало с мачты антенны и навигационные огни, и теперь они причудливой гирляндой опутали штурвал. Я методично распутал штурвал и позвал Майка. Он уже был на мостике. В момент взрыва он находился в штурманской рубке, но быстро ухватил суть ситуации.

— Какой курс, Майк?

Я понятия не имел, каким курсом мы шли, и без бинокля не мог разглядеть, есть ли в пределах видимости другие наши лодки. Даже эсминца не было видно, но об этом я как раз нисколько не сожалел. Я взглянул на компас и понял, что нас крутит на месте. Как долго это продолжается? И куда нам теперь идти? Майк моментально сообщил нужный курс, и я стал поспешно обозревать ночную темноту в поисках хоть каких-то признаков других лодок.

Я не обнаружил ничего и почувствовал, как тоскливо заныло сердце. Но тут захрипел динамик радиотелефона.

— Привет, Водж, это Томми. У вас все в порядке?

Знакомый голос моментально заставил меня поверить в то, что жизнь — прекрасная штука. Понятно, что Тома еще надо было обнаружить, но он был где-то рядом и искал нас. Мы больше не были сами по себе! Мы были частичкой единой команды.

Я взял микрофон, нажал кнопку и ответил:

— Привет, Томми, это Ровер. Думаю, у нас все нормально. Тряхнуло немного, но ничего, обойдется. Хотелось бы побыстрее найти тебя.

— Я вас вижу, — последовал немедленный ответ. — Сейчас я пускаю дым. Ты меня видишь?

Я снова обвел взглядом горизонт, заметил белое пятно на фоне черноты ночи и с облегчением вздохнул:

— Все хорошо, Томми, я тебя вижу. Постараюсь подойти.

Я приказал «Полный вперед» (2400 оборотов) и почувствовал, как лодка прыгнула вперед. Почти одновременно над нашими головами повис осветительный снаряд — теперь мы купались в золотистых лучах его света. Неужели это эсминец разыскивает свою недобитую дичь?

На залитом светом мостике теперь без труда можно было разглядеть картину происшедшего. Водж и рулевой сидели прислонившись к переборке — оба были ранены. На левом крыле мостика, примерно в ярде от возвышения, на котором я стою, управляя огнем, лежало безжизненное тело — Смит. На мостике появился малыш Нобби Ватт — стрелок орудия Y:

— Сэр, боюсь, Джеймсона убило, а Макивен и Орм, которые были у орудия Х, оба ранены.

— Взгляни, что там, Майк, — сказал я, — а я пока попробую разобраться здесь.

Теперь мы быстро догоняли 663-ю, поэтому я снизил скорость, занял место в строю и передал штурвал старшему матросу. У Воджа шрапнелью разворотило бедро и часть спины, у рулевого тоже пострадали ноги, а у Пикока все лицо было в крови.

Я помог раненым спуститься вниз и, как мог, оказал первую помощь. В процессе возни с бинтами я вспомнил удар в спину, как сильно саднило лицо и что на ладони, которой я провел по лбу, я видел кровь. Очевидно, я тоже был ранен, но ведь у меня ничего не болело!

Майк тоже занимался не самой приятной работой. Джеймсон погиб — в этом не могло быть никаких сомнений. 20-мм снаряд разорвал ему спину. Макивену — жизнерадостному парнишке из Ливерпуля — оторвало ногу, и она висела на лоскутах кожи и обрывках сухожилий. Майк никак не мог перевязать рану и остановить кровь, поэтому принес лезвие и, преодолевая тошноту, ампутировал ногу, после чего тщательно замотал обрубок полотенцем.

Все это время Макивен оставался в сознании и хранил полное спокойствие. Он видел, как Майк выбросил за борт страшный сверток, и поинтересовался:

— Это была моя нога, сэр?

Его приятель Орме тоже был в тяжелом состоянии — их обоих нельзя было никуда переносить. Нобби Ватт вызвался присмотреть за ранеными и в течение четырех часов до возвращения в Бастию ухаживал за ними лучше любой медсестры. Он делал все, чтобы облегчить их страдания, и через каждые 20 минут немного ослаблял жгут на ноге Макивена.

Все было против нас. В довершение ко всем несчастьям поднялся сильный ветер и, естественно, волнение. Водяная пыль быстро промочила всех, находящихся на палубе. Мы завернули раненых в одеяла и накрыли сверху брезентом. Оставалось только молиться, чтобы погода улучшилась.

Следующие четыре часа стали сущим кошмаром. Когда рассвело, я заставил себя посмотреть на Смити. Он не страдал — беднягу убило на месте. Фанерная дверь в задней части мостика была разбита и продырявлена в нескольких местах. Изучая повреждения, я неожиданно понял, в чем дело. Вряд ли стоило удивляться, что у меня ничего не болит. Я не ранен — на мне кровь Смита. А по спине меня ударили обломки надстройки. Отдав свою жизнь, Смит определенно спас мою, приняв на себя основной удар. Он был хорошим товарищем и пользовался всеобщим уважением. Нам всем его будет не хватать.

Я накрыл его флагом, который взял из шкафа, кстати тоже разбитого, и продолжил осмотр лодки. Двигатели не пострадали, впрочем, это понятно, ведь основные повреждения нанес страшный взрыв 20-мм снаряда, который настиг нас с кормы. Надстройка зияла пробоинами, но беглый осмотр румпельного отсека не выявил опасных пробоин в подводной части корпуса.

Мы медленно прокладывали себе путь через бушующее море, и вот наконец прямо по курсу показались древние стены Бастии. На причале нас уже ожидал главный хирург базы и две машины. Он перепрыгнул на борт даже раньше, чем были завершены швартовные операции, и я отвел его к раненым. Тут же как из-под земли возникли помощники с носилками, и Макивен и Орм были отправлены в госпиталь. За ними последовали Водж, рулевой и Пикок.

Я был ему глубоко и искренне признателен за помощь в вывозе тел. После нечеловеческого напряжения последних семи часов я чувствовал, что не смогу пройти еще и через это. Когда в 658-ю попал снаряд, нас на мостике было пятеро, и только я один остался невредимым. Эта мысль не добавляла оптимизма.

Когда на борт поднялись Дерри, Том и Дуг, готовые оказать любую помощь и выразившие самое искреннее сочувствие, я узнал, что 655-я тоже получила повреждения, там есть раненые и убитые. Но мы понесли не только потери. Торпедой было потоплено одно судно, по всей видимости груженый лихтер.

Позже разведка сообщила, что наши действия пресекли единственную серьезную попытку эвакуации, предпринятую противником. Больше таких попыток не было. Таким образом, наша тактическая задача оказалась выполненной.

В тот же день из госпиталя вернулся Корни и очень расстроился, узнав печальные новости. Он очень переживал, что в такой тяжелый момент его не было с нами, ведь, когда он находился на мостике, нам всегда сопутствовала удача. Корни решил, что отныне находится перед нами в неоплатном долгу. У нас и мыслей таких не было, мы только сочувствовали неудачливому Воджу, получившему ранение, будучи лишь временным командиром.

Через два дня после памятного сражения мы хоронили трех погибших матросов. По поручению Дуга я организовал всю церемонию от начала до конца. Это были первые и последние официальные похороны на военно-морском флоте, на которых мне довелось присутствовать. И хотя я был организатором и был вынужден постоянно заботиться о всевозможных деталях, церемония произвела на меня огромное впечатление.

Почти весь персонал базы собрался на лодках флотилии, а на 658-й находились капитан Дикинсон, коммандер Аллан и представители с каждой лодки.

В почетный караул входили моряки с 658-й и 655-й — друзья погибших. Они все утро тренировались, отшлифовывали каждое движение. Бобби Аллан руководил церемонией — она была величественной и трогательной. Прозвучал залп, и завернутые в флаги тела скользнули в море. Далее последовали две минуты молчания.

Возвращение в Бастию было очень торжественным и печальным. Флаги были приспущены, на лодках царило молчание. Смерть трех человек затронула всех и каждого: их гибель сделала яснее цель и глубже решимость тех, кто остался.

Глава 17.

Двадцать один

В ночь после похорон 658-я вместе с еще тремя лодками шла к Эльбе, чтобы замкнуть кольцо блокады острова. Ожидание на рейде порта Баратти затянулось, и мы невольно мысленно вернулись в такую же ночь, только восемью месяцами ранее, когда 658-я подверглась проверке на прочность.

Но повторения пройденного не произошло. Накануне ночью сражение за Эльбу завершилось. Гарнизон капитулировал. Еще один незначительный эпизод войны стал историей. Но для людей, участвовавших в высадке, он вовсе не был незначительным. Наоборот, для них это было упорное, кровопролитное сражение, потребовавшее от его участников огромного мужества и самоотверженности. Сотни отважных французов навечно остались на этой земле, но никто не сомневался, что они сыграли свою роль в освобождении Франции, причем ничуть не меньшую, чем если бы находились непосредственно в Нормандии.

Наши патрулирования возобновились в обычном режиме, а когда погода более или менее улучшилась, стали интенсивнее. 27 июня мы вышли в море в компании с еще двумя лодками, чтобы перехватить вражеские минные заградители, которые, судя по данным разведки, проявляли повышенную активность в районе Сан-Винченцо. К моменту нашего подхода в указанный район там уже не было и намека на вражеские суда, но мы патрулировали его в течение семи часов, и только тогда Корни приказал уходить.

658-я шла в строю ведущей, прямо за ее кормой держалась 640-я Кэма Маклахлана. Мы увеличили скорость до 18 узлов и легли на обратный курс к Бастии. Впереди был долгий путь. Ночь была тихой и спокойной, и я весьма комфортно устроился на мостике, привалившись спиной к мачте. Вахта была Корни, и я вполне мог позволить себе расслабиться. Я уже засыпал, когда неожиданно некий гигантский молот нанес удар по нашему килю — лодку слегка подбросило, по ней прокатилась дрожь.

Я вскочил, моментально проснувшись, но спросонья никак не мог понять, что произошло, и бестолково озирался по сторонам.

Корни посмотрел назад, и его лицо окаменело.

— Это 640-я, Ровер. Она налетела на мину. Думаю, с ней все кончено. — За нашей кормой был виден только столб дыма. — Лево руля, рулевой. Ровер, поставь человека на нос — пусть смотрит повнимательнее. Взрывом могло сорвать с якорей еще несколько этих дьявольских яиц.

— Смотри, Корни, она на плаву, но… Боже мой! Я такого никогда не видел! — И действительно, такое можно увидеть редко. 640-я полностью лишилась носовой части.

Команда сразу начала действовать. На воду спустили шлюпку, через борт перебросили сети, рулевой начал разбирать оборудование для буксировки.

Мы повернули обратно и пошли к искореженному кораблю. Корма 640-й оставалась высоко над водой, но носовая часть осела глубоко, а впереди штурманской рубки не было вообще ничего — ни форштевня, ни «пом-пома», ни столовой команды, ни кают-компании — ничего. Небольшая группа людей стояла на правой стороне мостика — их ноги были в воде. Я слышал, как Кэм проверял команду.

Корни поднял мегафон:

— Как дела, Кэм? Есть шансы отбуксировать лодку в порт?

— Думаю, нет, Корни. — Голос Кэма был плохо слышен, очевидно, при взрыве пострадал и мегафон. — Она тонет. Носовая переборка долго не продержится. Так что шансов нет.

— Ладно, Кэм. Вы уже подсчитали потери?

— Насколько я понял, не хватает восьми человек. На борту их нет — очевидно, сбросило за борт взрывом.

Мы обошли 640-ю, приблизились к борту и начали принимать людей. А я думал только о Тони. Много месяцев мы жили и работали рядом и успели подружиться. Его нигде не было видно. Неужели он — один из восьми? Эта мысль была для меня невыносимой.

Я уже собирался спросить о его судьбе у Кэма, когда услышал за спиной знакомый голос:

— Докладываю о возвращении на борт, Ровер!

Я резко обернулся и увидел живого и невредимого Тони. Оказалось, что в момент взрыва он находился на корме и потому не пострадал.

— Слава богу, ты жив, Тони. А что со штурманом?

— Он был в штурманской рубке, насколько мне известно, но сейчас его там нет. Думаю, у него не много шансов. А остальные парни, которых недосчитались, все находились в носу, бедолаги.

Мы отошли от 640-й и приготовились потопить ее орудийным огнем. В это время к нам приблизился РТ, который замыкал строй. Его командир прокричал в мегафон:

— Слушай, Тони! Я только что подобрал младшего лейтенанта Роджерса и двух матросов с 640-й. С ними все в порядке!

У нас ушло 10 минут, чтобы потопить 640-ю огнем из «пом-пома» и эрликонов. Когда мы ушли, она тонула. Должен признать, эта задача потребовала немалого хладнокровия. Наши артиллеристы вели огонь стиснув зубы и храня мрачное молчание. Они спинами чувствовали взгляды матросов 640-й. Их дом, их личные вещи уничтожались у них же на глазах. Пять их товарищей погибли, а оставшиеся в живых даже не смогли проститься с ними.

Корни повел 658-ю к Бастии и снова увеличил скорость. Тони и Кэм находились с нами на мостике, но я заметил, что никто из команды 640-й тоже не ушел вниз. Между прочим, я их хорошо понимал. Я тоже чувствовал себя в большей безопасности на верхней палубе.

Вероятно, 658-й все-таки сопутствовала удача. Мы благополучно прошли над той самой миной, которая спустя несколько секунд разрушила 640-ю. Почти наверняка мы, проходя, привели в действие механизм взрывателя этой мины, оставив ее в готовности взорвать следующую лодку. Еще один щелчок деликатного механизма вполне мог привести к взрыву нашей кормы вместо носа 640-й.

Мы впервые столкнулись с минами, иначе не удивлялись бы тому, что жертвой стала вторая лодка в строю. Так случалось почти в каждом эпизоде с минами, где фигурировали наши лодки. Позже аналогичный случай повторился и с нами. Казалось, именно такой метод больше всего соответствует извращенной природе оружия (используемого обеими сторонами), которое полностью игнорировало человеческий фактор и всегда наносило удар хладнокровно и безлико.

Этот трагический случай, происшедший вскоре после наших потерь на Эльбе, сказался на общей атмосфере. Команды пребывали в постоянном напряжении, вызванном непрерывными операциями, и неудачные бои могли привести лишь к утрате боевого духа, переутомлению, равнодушию ко всему окружающему. Энтузиазм и боевой задор стали мало-помалу исчезать, и наше командование это отлично понимало.

У нас просто не было времени разобраться в собственных эмоциях, потому что уже на следующий день Дуг сообщил Корни хорошую новость:

— Послушай, Корни, как тебе понравится идея опять посетить добрую старую Мальту, а оттуда двинуть к романтическим островам Югославии?

Это была правда! Наша флотилия получила приказ покинуть Корсику и перейти в Адриатическое море, где югославские партизаны под командованием Тито теснили немцев на север.

До ухода из Бастии 1 июля нам оставалось одно патрулирование и одно важное событие. Я был очень рад, когда выяснилось, что в море мы выходим ночью 28 июня, потому что на следующий день у меня был день рождения — мне исполнялось 21 год. При некоторой доле везения мы могли его спокойно отпраздновать, не опасаясь никаких неожиданностей.

Ночью 28 июня мы охраняли какие-то суда на рейде главного порта Эльбы — считалось, что остается вероятность появления торпедных катеров противника. Мы отнеслись к поставленной задаче с максимальным вниманием, хотя и были уверены, что эта вероятность близка к нулю. С нами была только 663-я. В полночь мы застопорили машины — лодки слегка покачивались на волнах. Было тихо и темно. Неожиданно захрипел динамик радиотелефона и, прокашлявшись, заговорил знакомым голосом Тома:

— Приветствую, Ровер, это Томми. Мы все поздравляем тебя с совершеннолетием и желаем всегда и отовсюду возвращаться в порт. Конец связи.

Корни ухмыльнулся и передал мне микрофон, чтобы я подтвердил получение сообщения. Затем он взял микрофон громкоговорителя и объявил:

— Говорит капитан. Ровно минуту назад наш старший помощник достиг весьма солидного возраста — двадцати одного года. Не сомневаюсь, что вы все присоединитесь ко мне в пожелании ему всяческих успехов в будущем.

В Бастию мы вернулись в 6 часов утра. Было очевидно, что предстоящей ночью выход в море нам не грозит. Корни и Том дали Деррику и мне увольнительную на весь день. Мы начали его с восхитительного купания с морской стороны волнолома, а затем улеглись на удобной теплой скале и, нежась на утреннем солнышке, тщательно распланировали весь день.

Нам все шли навстречу, поэтому мы без труда получили на базе в личное пользование джип и отправились в 40-мильную поездку вдоль берега в госпиталь, где на лечении находились наши раненые. По дороге мы жевали печенье и конфеты, созерцали восхитительные пейзажи южной Корсики и чувствовали себя настоящими экскурсантами. Перед нами расстилалась обширная равнина. С левой стороны она была изрезана лагунами и изобиловала песчаными пляжами, а справа постепенно поднималась к видневшимся вдали горам. Мы ехали в открытом джипе, поэтому ветерок спасал нас от жара летнего южного солнца, мы пели, хохотали и вообще вели себя как мальчишки на каникулах.

Наши матросы были помещены в американский госпиталь и быстро шли на поправку. Они были в хорошем настроении и искренне обрадовались нашему визиту. Орм чувствовал себя хорошо и все свободное время ухаживал за Макивеном, которому предстояло оставаться в постели до тех пор, пока не заживет культя его ноги. В их палате были только моряки, раненные при высадке на Эльбу, которые искренне считали себя особенными, отличающимися от остальных. Да и персонал госпиталя явно уделял этим людям повышенное внимание. Мы привезли множество записок и небольших подарков от команды 658-й, которые не остались без ответов, веселых и нередко грубоватых. У нас действительно великая страна, если рождает таких людей, остающихся веселыми и жизнерадостными даже в горе и болезни, находясь в чужом госпитале за сотни миль от родного дома.

Обратно на 658-ю мы вернулись к полудню. Как только я ступил на борт, Тони поднял «вымпел джина», и вскоре друзья с других лодок начали стекаться к нам. Гости собирались на мостике. Искрометный юмор, приятная беседа, хорошая выпивка — чего еще можно пожелать? Мы обсудили множество тем, но неизменно возвращались к довольно узкому кругу вопросов. Где будет база на Адриатике? Как долго мы пробудем на Мальте? Когда закончится война? Как идут дела в Нормандии? Сумеют ли русские войти в Берлин первыми?

Нас интересовали и более тривиальные проблемы. Хорош (или плох) штурман на такой-то лодке? Сколько еще придется ждать почты? Как поживает морская свинка на 663-й? (Ее назвали дядя Том, а жила она в сколоченном Дерриком ящике — «хижине дяди Тома». Томми Лэднер с трудом переносил такое соседство, и, когда она в конце концов умерла и была похоронена, как настоящий моряк, в море, он тайно порадовался.)

Последний из наших гостей ушел около двух часов, и мы наскоро перекусили. Затем наступило время сна — следовало отдохнуть перед вечерним торжеством. Мероприятие планировалось заранее, поэтому все его участники приняли необходимые меры, чтобы освободить этот вечер. Мы решили поужинать в маленьком горном ресторанчике, из окон которого открывался потрясающий вид на море. Во время предварительного визита неделей раньше его владелец, маленький корсиканец итальянского происхождения, которого все называли «папой», пообещал нам приготовить восхитительную еду, если только мы поможем ему с продуктами. И теперь его глаза радостно сверкнули при виде масла, яиц и прочих принесенных нами деликатесов. Их появлением мы были обязаны прежде всего Корни и Пику — в продовольственных посылках, которые они регулярно получали из Канады, всегда было что-то необычное.

На ужине присутствовало десять человек, прибывших на джипе и полуторке. Пока «папа» готовил еду, компания сидела на террасе, медленно потягивая напитки. Мария, очаровательная дочь хозяина, приносила очередную бутылку вина, как только предыдущая оказывалась пустой, поэтому, когда в конце концов мы расселись за круглым столом, красиво украшенным свечами, все уже изрядно подвыпили и повеселели.

После весьма посредственной стряпни кока-любителя на 658-й приготовленная «папой» еда показались нам верхом совершенства. Блюда следовали друг за другом: как только мы приканчивали одно, тщательно обработав тарелку очень белым специально выпеченным хлебом, как по волшебству возникало другое, еще более вкусное. А омлет вообще был принят на ура. Тут «папа» превзошел самого себя. Он использовал две дюжины яиц, непостижимым образом соорудив нечто легкое, как перышко. Овощи были приготовлены в масле, а фрукты подавались с вкуснейшими взбитыми сливками.

А потом мы пели. К нам присоединились «папа», «мама», Мария и, по-моему, подавляющее большинство населения Марино-ди-Сиско. Тосты следовали непрерывной чередой — их произносили все. Деррик позже клялся, что мой собственный длился три часа и прерывался только пением. А завершился вечер обратным путешествием в Бастию по крутой горной дороге, которая днем приводила меня в ужас, но ночью, казалось, не таила никаких опасностей. Как известно, хорошо выпившим и поужинавшим людям свойственна беспечность.

Мой двадцать первый день рождения был памятен еще и тем, что на следующий день мы навсегда простились с Бастией. За девять месяцев мы успели привыкнуть, даже привязаться к этому месту. Персонал базы неизменно относился с пониманием к нашим нуждам и стремился помочь всем, чем можно. Мы всегда могли рассчитывать на помощь, когда дело касалось ремонта двигателей, устройств связи, электрооборудования или радара.

«Добрым духом» базы был Бобби Аллан. Мы все глубоко уважали этого человека, доказавшего, что он является настоящим лидером и в море, и на берегу. Когда мы покинули Бастию, он отправил рапорт командованию, в котором отмечал работу малого флота в Маддалене и Бастии за 6 месяцев 1944 года. Помимо всего прочего, в нем было сказано:

«Я работаю в Береговых силах уже в течение четырех с половиной лет и считаю, что последние шесть месяцев были во всех отношениях наиболее удачными, причем не для меня лично, а для флота в целом.

По моему мнению, так сложилось благодаря великолепному моральному климату приданных флотилий. 56-я „канадская“ флотилия „заразила“ нас всех приобретенным в Новом Свете духом товарищества, живого энтузиазма, страстности…»

Уходя с Маддалены после короткой остановки для получения топлива, мы получили сигнал от командования местной базы:

«Командиру 56-й флотилии. Канадская флотилия стала неотъемлемой частью нашего коллектива — нам будет очень вас не хватать. Желаем удачи на новом месте».

Глава 18.

На Адриатику

3 июля мы снова стояли у знакомого причала напротив корабля его величества «Григейл». Нам предстоял двухнедельный ремонт, а затем — вперед в Адриатику. А сделать предстояло чертовски много. На каждую лодку устанавливались бронированные пластины на двери в задней части мостика. Наши лодки дома имели их уже давно. У нас это новшество опоздало ровно на две недели. Боковые переборки тоже были несколько укреплены.

Впервые за двенадцать месяцев вся флотилии находилась на Мальте — такую возможность грех было не использовать. К тому же в социальной жизни Мальты произошли важнейшие перемены. На остров прибыли первые подразделения женской вспомогательной службы ВМФ.

Времени было мало, и председатель клуба «младших собак» созвал экстренное совещание, имевшее целью выработать план предстоящей «кампании». Мы решили, что операция против прибывших подразделений должна быть наступательной и немедленной, чтобы быстро создать удобный плацдарм.

В тот же вечер я позвонил старшему офицеру женской вспомогательной службы (в просторечии именуемой «королева Рен{14}»). Я очень вежливо объяснил, что офицеры 56-й флотилии канонерок и торпедных катеров собираются устроить вечеринку и были бы счастливы развлечь полдюжины ее самых красивых подданных, если, конечно, они пожелают пожаловать к нам в гости. Она выслушала мою цветистую речь весьма благосклонно, проявила всяческую готовность к сотрудничеству и обещала передать наше приглашение и дать мне знать о результате. Прежде чем она положила трубку, я поинтересовался, не пожелает ли она прийти лично, и, хотя, судя по голосу, мой жест был в должной мере оценен, она вежливо отказалась, сославшись на более раннюю договоренность.

Вечеринка получилась восхитительной. Мы провели тщательную подготовку, запаслись едой, пивом и огромной чашей пунша. Когда же подошло время встречать гостей, нас не постигло разочарование. Королева Рен четко знала свое дело. К нам пришли шесть веселых и очень симпатичных английских девушек — это были первые англичанки, с которыми мы общались за последние восемнадцать месяцев. И мы поняли, что жизнь, в сущности, прекрасна.

Когда подошло время девушкам возвращаться в расположение части, мы проводили их и по дороге договорились о совместном проведении досуга в оставшиеся дни. А потом началась заключительная часть вечера — коктейль для «старших собак». На нее собралось множество офицеров, причем далеко не с одних только кораблей малого флота. К концу вечеринки летчики и подводники превзошли численностью хозяев.

Все весело, со вкусом отдыхали, но не в ущерб своим основным обязанностям. Каждая лодка по очереди отправлялась в Мсида-Крик в маленький док, где в течение 36 часов производилась окраска корпуса, а также тщательная проверка валов и винтов. Корни, Дуг и еще несколько инженеров несколько дней работали над проектом новой люльки для одиночного эрликона. Они хотели, чтобы на одном основании могло устанавливаться две пушки. Теперь такие люльки были сделаны — их следовало только испытать.

В увеличении огневой мощи сомнений не было, однако в нашем случае вибрация оказалась настолько сильной, что Корни решил: не стоит жертвовать точностью стрельбы ради наращивания убойной силы. Тут вполне можно ничего не выгадать. Поэтому мы не стали устанавливать новые люльки. Дугу же, наоборот, они очень понравились — вероятно, на 657-й палуба под эрликонами была усилена лучше, что и останавливало вибрацию.

Теперь ее огневая мощь производила серьезное впечатление. С каждого борта 657-й можно было вести огонь из «пом-пома», 6-фунтвовой пушки, четырех эрликонов и двух пулеметов Викерса. Оставалось только порадоваться, что этот корабль воюет на нашей стороне.

Перед отходом с Мальты мы постарались выяснить как можно больше о ситуации, с которой мы столкнемся на Адриатике. На Корсике мы были слишком заняты решением многочисленных проблем, чтобы интересоваться военной и политической ситуацией в регионе по другую сторону Италии. Теперь было необходимо наверстать упущенное.

В первые дни наступления немцев на Балканах англичанам было довольно непросто разобраться, что происходит в Югославии. Сначала они помогали «четникам» генерала Михайловича, но потом стали поддерживать Тито и его партизан, которые уже сражались с немцами. Бригадир Фицрой Маклин был направлен для установления контакта, и после множества неурядиц в Югославию все-таки потек ручеек нужных партизанам грузов. В основном они поступали с Виса — маленького островка, расположенного в 25 милях к югу от Сплита. Большинство островов Далмации к тому времени уже были захвачены партизанами, а немцы закрепились в основных портах, которые никак не могли позволить себе потерять — ведь через них велось снабжение армии. Наземные маршруты постоянно находились под угрозой нападения партизанских отрядов.

Немцы вскоре определили, откуда к повстанцам идет помощь, и предприняли вполне логичный шаг — они начали снова поочередно занимать острова и укрепили свои гарнизоны в прибрежной зоне. Сразу возникла острая необходимость любой ценой удержать Вис, чтобы грузы партизанам продолжали поступать. Нужна была база, с которой могли бы наносить удары по противнику все составные части вооруженных сил — армия, авиация и флот — и откуда могло бы стартовать полномасштабное вторжение, если возникнет такая необходимость.

Наши катера и лодки и раньше использовали Вис как базу. Днем они прятались, маскировались в мелких речушках, а по ночам вели патрулирование. Теперь к ним присоединились десантники, артиллерия и эскадрилья «харрикейнов».

Для немцев остров Вис был настоящей «занозой в заднице», но у них постоянно не хватало сил, чтобы взять его. А потом уже стало слишком поздно предпринимать силовую акцию. Таким образом, на острове Вис, откуда мы должны были действовать, сложилась уникальная ситуация. Эта островная крепость, где находились 4000 солдат союзников и более 8000 партизан, была окружена островами, занятыми немцами.

Все это мы знали, когда 21 июля покинули Мальту и взяли курс на северо-восток — к Адриатическому морю. Для получения топлива мы зашли в Аугусту. Какой же она была мирной и как разительно отличалась от той Аугусты, которую мы знали год назад. Тогда это был главный порт, через который велось снабжение воюющих армий на Сицилии. Теперь это был спокойный город, расположенный в глубоком тылу.

Из Аугусты мы ушли вечером и взяли курс на Бриндизи. Сразу после выхода из порта на 657-й замигала сигнальная лампа. Тони Брайдон, пока являвшийся «запасным старпомом» флотилии, на этом переходе был с нами, но я первым подоспел к лампе и стал принимать сообщение.

Тони его записывал. В нем говорилось следующее:

«Поздравляем Тони с награждением орденом „Крест за боевые заслуги“ за Вада-Рокс. Также Тим Блай, Корни упомянуты в донесениях».

На физиономии Тони отразились все чувства сразу: недоверие, удивление, волнение, восторг…

В Бриндизи «младшие собаки» провели пышную церемонию в честь первого награжденного в своих рядах, на которой Деррик торжественно прикрепил к груди Тони маленький картонный орден. Ни один человек не сомневался, что награда им полностью заслужена.

Бриндизи был забит катерами и лодками, которые в основном стояли вокруг итальянского тендера «Мираглия», ставшего плавбазой малого флота. Для этой цели судно подходило идеально — оно имело удобные устройства для погрузки торпед, хорошие ремонтные мастерские, однако управление им велось весьма своеобразно, я бы назвал это примером самого странного компромисса, с которым мне когда-либо доводилось сталкиваться. На судне имелся итальянский комсостав (как-никак, мы были «совоюющими» сторонами), а также костяк экипажа. В то же время, являясь базой флота союзников, оно управлялось британским офицером и персоналом.

Лейтенант-коммандер Фредди Уорнер (которого мы не видели с момента гибели 636-й) был командиром с британской стороны — он оказал нам самый радушный прием. Ему пришлось стать истинным дипломатом, чтобы находить понимание и у итальянской стороны, и у командиров стоящих рядом лодок.

Некоторые дог-боты мы здесь увидели впервые. Но были и старые знакомые. К примеру, 60-я флотилия вместе с нами находилась на Сицилии. Здесь же была 57-я флотилия Тима Блая, хотя все его лодки, как здесь было принято говорить, располагались «на островах». Нам всем очень хотелось встретиться со старыми друзьями, а Деррик и я с нетерпением ждали встречи с Гордоном Сертисом с 634-й, которого мы не видели с памятной церемонии учреждения клуба «младших собак» в Бастии.

Сорок восемь часов, проведенные в Бриндизи, я бы затруднился назвать приятными. Мы чувствовали себя зелеными новичками, которых пренебрежительно называли «парнями с другой стороны». Не приходилось сомневаться, что нам придется снова доказывать, на что мы способны. Слухи о нашем боевом прошлом лишь немного растопили лед, но в общем мы сохраняли спокойствие и готовились к новой работе.

Постепенно мы смогли составить первое представление о потенциальных противниках, с которыми предстояло встретиться в этом районе. Вначале немцы использовали только местный малый флот — каики, шхуны и т. д. Они были плохо вооружены и не приспособлены для отражения атак мощных военных кораблей. Том Фуллер, бородатый канадец, приведший сюда в нашем конвое 654-ю, провел серию блестящих операций против этих судов. Он захватил и привел на буксире к Вису несколько шхун с ценными грузами. Это произвело сильное впечатление на партизан (так же как и на немцев), которые стали относиться к нашим парням со всей возможной сердечностью.

Но сейчас, по прошествии нескольких месяцев, ситуация изменилась. Сочные плоды первых дней были давно сорваны, вместо них остались только острые голые ветки и сучья в виде до зубов вооруженных кораблей эскорта, лихтеров, флотилий торпедных катеров и шхун, оборудованных 40-мм и 20-мм пушками. Последние теперь обладали не меньшей боевой мощью, чем наши канонерки.

И все же один фактор оставался в нашу пользу. Команды на всех этих новых кораблях были малоэффективными. В основном они состояли из итальянцев, которых загоняли на службу против воли, а двух-трех немцев в них добавляли только для укрепления дисциплины и повышения боевого духа, иными словами, чтобы «бравые» команды не сложили оружие при первой же встрече с противником. Здесь все чаще появлялись вооруженные лихтеры. Мы уже имели опыт «общения» с ними и уважительно относились к их тяжелым орудиям, хотя и считали, что, имея хотя бы какое-то преимущество (внезапность или прикрытие), сможем справиться.

А главное, мы знали, что наша флотилия или по крайней мере ее ядро — лодки Дуга, Корни и Тома — имеет очень опытную и превосходно «сыгранную» команду, с которой вряд ли может сравниться любое другое трио. Люди действовали слаженно, были уверены друг в друге и в успехе.

Утром того дня, когда мы отплывали в Манфредонию — последний порт захода по пути на острова, — Корни пришел на борт вместе с Дугом. Не говоря ни слова, они прошли в каюту Корни и закрылись там. Оба выглядели обеспокоенными, поэтому я тоже заволновался: что случилось?

Через 10 минут у меня не осталось никаких вопросов. Подошел старшина-рулевой и передал просьбу Корни немедленно прийти в его каюту.

Новость привела меня в шок. Корни побывал в санчасти (он должен был регулярно проходить обследования), и после осмотра ему приказали срочно отправляться в госпиталь с подозрением на плеврит.

Дуг испытующе взглянул на меня:

— Я не могу вызвать Кэма Маклахлана с Мальты — он не успеет приехать до нашего отхода на острова. Поэтому, Ровер, тебе предстоит принять командование. Тони вернется на 658-ю старшим помощником, и, будем надеяться, Корни будет отсутствовать недолго.

На этот раз все было по-настоящему. Мне предстояло стать не простым шофером, переводящим лодку из одного порта в другой. Я должен был вести ее на патрулирование, возможно, и в бой… 34 человека и корабль стоимостью черт знает сколько тысяч фунтов собирались доверить зеленому младшему лейтенанту, которому едва исполнилось двадцать один. Я попытался разобраться в своих чувствах — что-то их было слишком много. На вершине пирамиды возвышалась гордость, правда, застенчивость находилась тоже где-то неподалеку. Тут же рядом змеей извивалось сомнение, но непоколебимая уверенность в команде 658-й вскоре прогнала его прочь.

Размышлять было некогда. Через шесть часов мы вышли в море и взяли курс на Манфредонию. Там мы получили топливо и на рассвете 30 июля отправились дальше. В полдень того же дня мы первыми вошли в Комизу и не могли не оценить открывшихся перед нами красот. Небольшая уютная бухта находилась на западной стороне острова Вис у подножия круто уходящей вверх скалы. Голые камни были частично скрыты зарослями кустарника и низкорослыми деревьями, на берегу раскинулась группа ярко раскрашенных маленьких домиков. Море здесь было глубоким и имело удивительно насыщенный цвет. Место было очень красивым. Впечатление портила лишь одна мысль: в 10 милях отсюда находились немцы.

Через полчаса после завершения швартовки Дуг пригласил всех командиров собраться в оперативном отделе военно-морского штаба, расположенного здесь же, в гавани. Чувствуя себя чрезвычайно важным и значительным, я присоединился к Томми, и мы вместе пошли вдоль причала. Офицеров пригласили в небольшую комнату. Дуг уже находился там — беседовал с незнакомым молодым лейтенантом-коммандером, которого сразу же нам представил:

— Джентльмены, познакомьтесь с лейтенантом-коммандером Морганом Джайлсом, он здесь на Висе является старшим военно-морским офицером. У него есть для нас работа, которую необходимо сделать быстро, он вам сейчас сам о ней расскажет.

До начала инструктажа лейтенант-коммандер Джайлс пожал каждому из собравшихся руку. Судя по первому впечатлению, это был сильный и приятный человек. Мне показалось, что он с подозрением посмотрел на мою единственную нашивку и юное лицо (злые языки утверждают, что даже в то время я вполне мог позволить себе не бриться), но комментариев не последовало.

Когда он в общих чертах рассказал об операции, к которой нам предстояло подключиться, я понял, что мне не стоит рассчитывать на несколько обычных патрулирований, которые помогли бы мне освоиться с командованием. Мы прибыли как раз вовремя, чтобы поучаствовать в масштабной операции с «фальшивым носом». Оказалось, что мы будем выходить в море три ночи подряд, а временами и днем, сопровождая высадочные корабли к берегу и обратно.

Я был даже рад, что первое задание «свалилось» на меня так быстро, тем самым я избегал мучительной стадии ожидания, и сразу же приступил вместе с Тони к проверке готовности лодки. 658-я оказалась во всех отношениях в превосходном состоянии.

Перед выходом в море Дуг сообщил, что нашим позывным будет «Ровер» и что 658-я будет замыкать строй, следуя за Томми на 663-й. На какой-то момент я вернулся в памяти назад, к нашему последнему патрулированию, когда мы занимали такое же положение и испытали на себе силу гнева вражеского эсминца, но я поспешил выбросить крамольную мысль из головы и вернулся к решению насущных задач.

У нас было несколько новых членов команды, в том числе новый рулевой. После ранения у Эльбы Ходжес к нам не вернулся, и его сменил главстаршина Ламонт — для меня он пока был «темной лошадкой». Наши лучшие артиллеристы Хоуи и Престон тоже остались на берегу, теперь у орудий стоял малыш Нобби Ватт и еще одна очень солидная личность по фамилии Даффил. Я не сомневался, что на обоих можно положиться, но им все-таки требовалось время, чтобы освоиться на новом месте. Это было не одно и то же, что иметь надежные, проверенные орудийные расчеты.

По пути к району патрулирования меня посетило новое, доселе незнакомое мне чувство. Я ощутил одиночество командира. Охваченный депрессией, я сидел в своей каюте, дав волю своему не в меру богатому воображению, воочию представляя все то, что могло случиться в моем первом боевом походе. Признаюсь, мне потребовалось время, чтобы сосредоточиться, вернуть себе способность размышлять здраво и понять, что в некоторых условиях богатое воображение — это огромный недостаток. Но когда мы прибыли в район патрулирования, я был снова собран и готов к работе, оставалось только приспособиться к моему новому положению.

Теперь передо мной стояли совершенно другие задачи. Раньше я старался как можно лучше исполнить приказ. Теперь мне предстояло принимать решения и ожидать их эффективного исполнения от подчиненных. Чувство независимости, безусловно, было приятным.

Как бы то ни было, я довольно скоро почувствовал уверенность, которой мне так недоставало в самом начале. Я обнаружил, что, если вдруг появлялись ростки неопределенности и сомнений, стоило только подумать, как даже мой относительно небогатый опыт подсказывал верное решение. Что бы Корни предпринял при аналогичных обстоятельствах раньше? Что бы он сделал сейчас?

В первую ночь ничего не произошло, чему я был искренне рад. Наш патруль прикрывал высадку на Корчуле — небольшом острове в 40 милях от Виса. Высаживали наблюдателей, которым предстояло сыграть важнейшую роль в большой операции, которая должна была состояться через три дня.

В одном наша работа на Адриатике отличалась от действий на Корсике в лучшую сторону. Там нам приходилось совершать долгие и утомительные переходы до района патрулирования и обратно. Здесь расстояние были намного короче. Можно сказать, на нашем пороге стояли немцы, хотя, может быть, это мы находились на пороге у них. Но, строго говоря, легче от этого не становилось. Мы больше времени проводили непосредственно в районе патрулирования, постоянно пребывая в нешуточном напряжении.

Обратно в Комизу мы вернулись к 7 часам утра и выстроились в длинную очередь за топливом. Я сразу понял, что этот процесс станет большой проблемой. Получение топлива со старины «Грита» в Бастии было длительной и нудной процедурой. А здесь в дополнение ко всему не было места, чтобы выделять под это дело специальный причал, и лодки получали топливо самотеком прямо с «боузеров» — армейских топливных цистерн, стоящих вдоль главной пристани. Это означало или некоторое послабление в правилах безопасности, или множество неудобств на лодках, стоящих близко друг к другу, но пока не получающих топливо, а только ожидающих своей очереди. Ведь при этом на них не должны работать генераторы! Многие решали эту проблему, отводя свои корабли на рейд, когда кто-то получал топливо.

На последующем инструктаже мы узнали детали операции «Дикомпозд ту».{15} Нам предстояло эскортировать группу пехотно-десантных барж и лихтеров в точку на южном берегу восточного мыса Корчулы и высадить там роту партизан и восемь орудий с орудийными расчетами. На рассвете эти орудия откроют огонь через остров и будут обстреливать города-близнецы по обе стороны узкого пролива, отделяющего остров от материка — полуострова Пелещац. Два артиллерийских офицера провели предварительную разведку позиций противника на Оребике и Корчуле — они были одеты как крестьянские девушки и беспрепятственно передвигались по району, собирая виноград в большие корзины. Они указали координаты главных целей и заодно выяснили, что в порту Корчулы всегда много судов.

Но до начала основной операции предстояло выполнить еще одну работу, и следующую ночь мы провели вместе с 667-й Чарльза Джеррама — мы пришли на Средиземное море из Англии в одном конвое. Мы сопровождали группу десантных кораблей на «временные квартиры» в небольшую, хорошо укрытую бухту на острове Лагоста между Висом и Корчулой. Здесь они должны были дождаться следующей ночи — так сокращалось время на переход в процессе основной операции. Затем мы патрулировали в районе Пелещаца, но ничего не нарушило мирного спокойствия той летней ночи. Примерно в 5.30 меня отправили в Комизу впереди остальных лодок, чтобы передать дополнительные разведывательные данные. Их доставил буквально в последнюю минуту один из тех отважных людей, которые долгие дни провели на занятых противником островах, чтобы следить за перемещением сил немцев.

Пока мы шли в Комизу, я стоял на мостике и осматривал в бинокль горизонт. Я мечтал повстречать одинокое и невооруженное вражеское судно — но такие мечты почти никогда не становятся реальностью, поэтому единственное преимущество, которое мы получили, обогнав всех, было лишним часом сна.

В 20.00 мы снова вышли в море, и на этот раз нас ожидало настоящее дело. Высадка прошла успешно и оказалась для противника полной неожиданностью. Это было 2 августа.

Нам было приказано оставаться поблизости на случай появления вражеских кораблей. Довольно скоро мы поняли, что находимся в полной безопасности, потому что немцы сосредоточили огонь на специальном корабле-ловушке, сконструированном именно для этого. «LCI{16} -254» имел замечательную полотняную трубу, лихо глядящую в небо, и две очень большие и тоже полотняные пушки. Когда обстрел только начинался, фальшивый эсминец показался перед береговой батареей Оребика, держась при этом на предельном расстоянии. Как только тяжелые орудия противника открыли огонь, на нем стали запускать фейерверки, имитирующие выстрелы. Батареи с Оребика стали отвечать, но на таком расстоянии их действия не могли иметь успеха и только помогли разведчикам, прятавшимся на соседнем острове, точно зафиксировать их позиции.

В течение полчаса батареи вели огонь по «эсминцу», явно считая, что он их обстреливает, а тем временем восемь орудий обрушили град 25-фунтовых снарядов на выбранные районы. В установленное время они перевели огонь на зенитные батареи немцев, и «харрикейны» с Виса смогли провести налет и сбросить свои легкие бомбы, почти не встретив сопротивления.

Когда орудия и пехота благополучно высадились на берег, мы спокойно удалились восвояси. У нас потерь не было — разработчики операции знали свое дело. Но еще надо было вернуться на Вис. Был ясный солнечный день, мы находились в 50 милях от базы, а конвой двигался со скоростью всего лишь 6 узлов. Один раз мы заметили в небе след самолета, но вражеские истребители так и не появились, поэтому мы усталые, но невредимые вернулись в Комизу около 18.00.

Проведя три ночи и один день в море, не имея возможности как следует отдохнуть, мы получили заверения, что грядущая ночь станет нашей. Для начала было устроено всеобщее купание в изумительно чистой, прозрачной воде. Нас предупредили о возможности появления меч-рыбы, поэтому на всякий случай на палубе постоянно находился наблюдатель. В общем-то о морской хищнице всерьез никто не думал — мы представляли ее весьма смутно.

После этого свободные от вахты моряки собрались на берег. Нам было велено предупредить людей о некоторых особенностях партизан, и это оказалось не лишним.

Во-первых, югославы трепетно относились к вопросам безопасности, поэтому людям было рекомендовано, гуляя по острову, не проявлять излишнего любопытства и не совать нос куда не надо. Что же касается женского населения, оно также воевало, до окончательной победы над фашизмом забыв о привилегиях своего пола. Женщины носили военную форму и были членами тех же воинских подразделений, что и мужчины. У них на бедрах висели ручные гранаты, а на плечах — тяжелые винтовки. Однако это не лишило их внешней привлекательности, и парни с 658-й только тяжко вздыхали, поглядывая на очаровательных и совершенно неприступных воительниц. Мне оставалось только надеяться, что ни одного из них не выловят ночью из воды: ходили слухи, что один неудачливый донжуан нашел свой конец именно там.

Одно из немаловажных предупреждений касалось местного самогона. Как и все средиземноморские страны, Далмация имела свою собственную дистиллированную отраву с очень высоким содержанием алкоголя. Местный напиток называли ракия. Сделав один глоток, я моментально решил, что мне это пойло категорически не подходит. Оно обжигало горло, по вкусу больше всего напоминало метиловый спирт, а в голове после его употребления долго и упорно работал двухтактный двигатель. Но я не обольщался и точно знал: на слово мне никто не поверит. Что ж, пусть пробуют. Все нужные доказательства будут у них не позднее чем через два часа.

Я решил остаться на борту и написать несколько писем — слишком уж я устал, чтобы отправиться на прогулку. Все-таки это были мои первые боевые выходы в должности командира, я очень беспокоился и почти не покидал мостик. Теперь мне нужен был только отдых.

Как только я устроился и приготовился впервые в полной мере насладиться уединением командирской каюты, наверху раздался какой-то шум. Пришлось вставать и идти разбираться. У борта стояла моторная лодка, на дне которой лежал один из наших артиллеристов. Он выкрикивал что-то бессвязное, пытался встать и изо всех сил отбивался от двух механиков, которые пытались удержать его на месте. У трапа стоял рулевой.

— Похоже, он перебрал местной ракии, — вздохнул рулевой. — Говорят, от нее с непривычки может и крыша поехать.

Я перегнулся через борт и крикнул, обращаясь к людям в лодке:

— Вы можете помочь поднять его на борт? А тут уже мы о нем позаботимся.

Рулевой собрал самых сильных парней из команды, и они с немалым трудом уложили отчаянно отбивавшегося буяна на носилки, которые обычно используются для того, чтобы опустить раненых в вертикальный люк. Некий гибрид носилок и смирительной рубашки. В уголках губ несчастного пузырилась пена, он выкрикивал обрывки слов, закатывал глаза… Он явно не понимал, где находится и что происходит.

Мы снова опустили пострадавшего в лодку, затем взяли на базе машину и отвезли в британский полевой госпиталь.

Дежурный врач встретил нас жизнерадостной улыбкой:

— Ничего страшного, уверяю вас. Мы уже привыкли к такому своеобразному эффекту от местной ракии. Оставьте паренька здесь на ночь, мы сделаем все, что нужно, и утром его вам вернем. Могу вас заверить, он успеет прочувствовать всю меру своего проступка, в данном случае я имею в виду невоздержанность в употреблении алкоголя, сполна. Похмелье после этой отравы чрезвычайно неприятно.

Он оказался совершенно прав.

На обратном пути в Комизу я задумчиво смотрел по сторонам. Так вот она какая — земля Далмации. Горы представляли собой глыбы голого известняка, лишь в отдельных местах покрытые кустарниками, зарослями оливковых и других низкорослых деревьев. Только небольшие участки земли были возделаны. И я нигде не видел животных. Очевидно, здесь проблема с продовольствием. Люди выглядели настороженными, на лицах читалась решимость — они были готовы к войне — тотальной войне. На этом острове не было места для случайных приезжих. Тито требовал, чтобы на бой поднялись все от мала до велика, и добился этого. Я заметил, что на стенах домов краской написаны лозунги. Чаще всего встречались два: «Долой фашизм!» и «Да здравствует Тито!». Так я впервые соприкоснулся с энергией коммунистической системы. Единство и энтузиазм югославов не мог не впечатлить, но мне показалось, что эта сила слишком безжалостна, слишком бесчеловечна, чтобы достичь гармоничных результатов.

Нам повезло. Мы прибыли на Вис на том этапе, когда отношения наших моряков с югославскими партизанами были хорошими. Так было далеко не всегда, да и продлилось не долго.

Со временем, когда в последующие месяцы немцев выбивали с одного острова за другим, политические и дипломатические соображения приобрели приоритет и нарушили достигнутое между нами военное «согласие». Парадоксально, но факт: чем больше было достигнуто военных успехов, тем хуже становились отношения югославов с союзниками.

Но пока, в августе, между нами существовало взаимное уважение. Мы видели в них людей сильных, несгибаемых, хорошо обученных, дисциплинированных, безжалостных и агрессивных. Они же знали, что наши лодки — лучшее из всего, на что они могут рассчитывать, и восхищались достигнутыми нами результатами в боях с противником.

Вечером мы увидели сцену, которая больше подошла бы комической опере, чем войне не на жизнь, а на смерть. На берегу показалась группа партизан, довольно слаженно и мелодично исполнявшая какую-то легкомысленную песню, при этом они все поголовно были вооружены, но винтовки и автоматы свободно болтались за спинами. Среди них было немало девушек, выглядевших очень мужественно — их ноша была точно такой же, как у мужчин. Продолжая петь, они поднялись на борт шхуны (здесь их называли «тайгерами»), и изящное судно грациозно направилось к выходу из бухты, причем мы так и не услышали шума запускаемых двигателей — все заглушало пение. На мой взгляд, такая сцена украсила бы любую оперу, комическую или героическую.

В течение следующих трех суток наши лодки еще дважды вели патрулирование между островов к северу от Виса, но не встретили ни одного немецкого судна. 657-я теперь была оборудована американским радаром с РТ, который оказался для нас сущим Божьим даром: он мог видеть то, что не доступно ни человеческому глазу, ни нашему радару. Имея этот замечательный прибор, на котором были видны все секреты ночного моря, мы могли быть уверены, что не упускаем ни одной возможности. Наступил период временного затишья.

Однако и в этот период случались волнующие моменты. Как-то раз ночью на борту все крепко спали (кроме вахтенного у трапа, конечно). Неожиданно меня разбудили шаги — кто-то шел по трапу, а затем раздался легкий стук в дверь моей каюты. Я сел на койке и некоторое время недоуменно рассматривал бородатого офицера, стоящего в дверном проеме. Потом я его все-таки узнал — лейтенант Бейкер, старший офицер с базы.

— Скорее, Ровер, просыпайся! У входа в гавань подозрительное судно. Мы поймали его прожекторами и никак не можем идентифицировать. Иди и приведи его, если сможешь.

Я набросил куртку поверх пижамы, пробегая мимо кают-компании, скомандовал подъем и запрыгал вверх по трапу. На мостике я дал сигнал тревоги, и лодка тут же ожила. Вот уже раздался громкий голос Тони, по палубе пробежал Ласт, одетый только в шорты. Секунды — и тарахтение стартеров сменилось громкими хлопками выхлопных газов, по трубам устремилась вода. По мостику пополз едва заметный сизый дымок, начали появляться кое-как одетые фигуры. Почти сразу же раздался сигнал из машинного отделения — Ласт сообщал о готовности запустить машины. Тони крикнул в мегафон:

— Поехали!

И мы, как часто говорил Корни, скрылись в клубе вонючего дыма.

Пока все шло хорошо. Теперь следовало как можно быстрее добраться до подозрительного судна — мы увеличили скорость, и 658-я понеслась вперед.

На пересечении двух лучей прожекторов действительно находилось судно, сверкающее, как мотылек, освещенный отраженным светом за окном.

Я взял бинокль и попытался его рассмотреть. Очень сбивало с толку освещение. Я не знал, на каком расстоянии оно находится, и не имел другого способа определить это, кроме сближения. Очертания судна были слишком расплывчаты — оно могло быть чем угодно: и эсминцем в трех милях, и катером в полумиле. Но что это?

Подойти к неизвестному следовало так, чтобы судно оставалось на свету, а 658-я — в темноте. Соблюдая все меры предосторожности, я приблизился и осмотрел нарушителя. Это оказался катер около 30 футов длиной. Ну и что дальше? Людей на палубе видно не было, так же как и флага.

Что же делать дальше? Действовать дипломатическими методами или грубой силой? Я взял громкоговоритель и прокричал:

— Застопорите машины, или мы вас потопим!

Катер двинулся прямо к нам, два человека с палубы что-то кричали и махали руками. Они явно не понимали английского! Что ж, тогда пусть за нас говорят наши дела. Пройдя перед носом катера, я вынудил его остановиться, а затем отправил штурмана и трех вооруженных членов команды подняться на борт. У них проблем не возникло. Майк направил на двоих людей, находившихся на борту, пистолет, а Пикок перебросил с кормы конец.

Я попытался заговорить с ними, но тщетно. Единственное, что я понял из их энергичных жестов, — они рыбаки и очень напуганы. Мы отбуксировали катер в порт и сдали его ожидавшим на берегу офицерам, с которыми уже был переводчик. Выполнив свой долг, мы разошлись по койкам.

Утром мы узнали подробности. Два рыбака ушли чуть в сторону от своего обычного района лова и заблудились. Оказавшись в лучах прожекторов, они едва не отдали концы от страха. Мы подошли так ловко, что до последней минуты они нас не видели. О нашем присутствии им возвестил только усиленный громкоговорителем голос. Один из них признался, что воспринял происходящее как наступление дня Страшного суда, а меня посчитал Ионой, приглашавшим их в чрево кита.

Глава 19.

Сражение в проливе Млет

Через два дня, когда лодка вернулась утром из очередного ничем не примечательного патрулирования, на причале нас встретил Корни. Все были очень рады видеть его снова. Я слышал, как один матрос сказал другому:

— Наш кровожадный командир вернулся. Теперь нам уж точно на каждом шагу будет встречаться проклятая немчура.

Что касается меня, хотя я уже привык к командирской должности и приобрел уверенность, которой так не хватало вначале, но, тем не менее, не почувствовал разочарования, вернувшись к работе старшего помощника. Корни поставил дело так, что каждый офицер и матрос понимал важность своей работы, чувствовал себя незаменимым на своем месте. Он, как никто другой, умел вовремя поддержать, в нужную минуту похвалить, иными словами, был настоящим командиром.

Мы сразу же отправились в кают-компанию, чтобы обменяться новостями. Я начал задавать вопросы, но Корни хотелось сначала услышать о том, что происходило в его отсутствие на 658-й. Плеврита у Корни не оказалось, но в госпитале продолжили обычное лечение. Почувствовав себя лучше, он потребовал выписки и при первой же возможности присоединился к нам. А поскольку Дуг и 657-я находились в Манфредонии, он, не теряя ни минуты, вывел лодки в море. Мы очень скоро почувствовали: командир вернулся. Он буквально засыпал нас вопросами, стремясь как можно быстрее овладеть общей ситуацией.

А утром, вернувшись к причалу, мы услышали, что Тим Блай встретил вражеский конвой к северу от острова Вир недалеко от Зары.

Флотилия Тима следующей ночью отдыхала, и Корни решил попытать счастья в этом же районе — поэтому мы отправились на север. Но немцы, похоже, каким-то непостижимым образом пронюхали о выходе в море 56-й флотилии и решили разочаровать нас, оставшись в ту ночь дома.

17 августа вернулся Дуг — впервые за последние месяцы «три мушкетера» получили возможность строить планы совместных операций.

Но прежде нам было необходимо выполнить одну работу — высадить на северо-востоке острова Млет двух морских пехотинцев для наблюдения за перемещениями вражеских судов. 657-я доставила их в нужную точку, и мы вошли в пролив Млет для очередного патрулирования. Пролив был очень узким — он отделял остров Млет от полуострова Пелещац.

И почти сразу же обстановка изменилась. Прошло всего несколько минут, и захрипел динамик радиотелефона. Как всегда спокойный голос Дуга произнес слова, которые мы слышали так много раз во время патрулирования у берегов Италии. Неужели наше терпение, наконец, будет вознаграждено?

— Привет, собаки, это Уимпи. У меня есть вероятная цель. Четыре небольших судна быстро движутся по проливу Млет. Иду на перехват. Джордж 22.{17}

Карта была у нас на мостике. И пока я повторял маневр лодки Дуга и дергал ручку машинного телеграфа, чтобы увеличить скорость, Корни склонился над картой. Выпрямившись, он сказал:

— Похоже на торпедные катера, Ровер. Боюсь, мы их не догоним. Хорошо известно, что торпедные катера превосходят канонерки в скорости.

Дуг продолжал увеличивать скорость до тех пор, пока двигатели не набрали максимальные обороты, но, судя по пеленгам и расстояниям, которые он передавал регулярно, нам было не суждено их догнать. В конце концов они пересекли наш курс в полутора милях впереди, но видимость была плохая, и мы их даже не увидели. Впервые на Адриатике мы «унюхали» врага, но тем самым лишь раздразнили аппетит. Поскольку катера противника ни разу не изменили ни курс, ни скорость, вероятнее всего, они не подозревали о нашем присутствии. Поэтому можно было продолжать патрулирование, ничего не опасаясь. У противника явно не было радарной аппаратуры, позволявшей видеть и за пределами зоны видимости.

Мы восприняли неудачу с досадой и снова вернулись в пролив, чтобы снова начать слоняться взад-вперед вдоль берега Пелещаца. Правда, слонялись мы не долго. Часом позже — Корни как раз находился в штурманской рубке, совмещая приятное с полезным — изучал карту и перекуривал, — 657-я неожиданно начала ползти задним ходом к нам.

Атмосфера моментально накалилась. Одно слово в голосовую трубу — и Корни уже снова был на мостике. Приблизившись, Дуг взял громкоговоритель и обратился к нам:

— Корни и Томми! Вы меня слышите? — Получив подтверждение, Дуг продолжил: — Думаю, парни, нам подвалила удача. Имеем три цели в трех милях отсюда. Они как раз входят в пролив и направляются к нам. Занимаем места по боевому расписанию и готовимся. Я постараюсь выждать как можно дольше, прежде чем атаковать.

На борту 658-й не было необходимости отдавать дополнительные приказы. Все на палубе слышали слова командира, и через считаные минуты орудийные расчеты, радист и механики доложили о готовности.

Два приказа по машинному телеграфу — и мы заняли позицию слева по борту от 657-й. Положение флотилии было идеальным: мы находились у самого берега в мелководном заливе, так что, даже если конвой противника будет прижиматься к берегу, он пройдет мористее. Это даст нам некоторое преимущество — нас не будет видно на темном фоне берега, а корабли противника, наоборот, будут отчетливо выделяться на фоне более светлого неба со стороны моря.

Мы напряженно ожидали приказа, когда же он прозвучал, в полном смысле подпрыгнули от неожиданности.

— Приветствую вас, собаки, — раздался в динамике знакомый голос, — это Уимпи. Цель находится на расстоянии 2,5 мили. Три судна в окружении нескольких небольших. Курс 115, скорость 6 узлов. Конец связи.

Конвой приближался справа. По плану Дуга мы должны были подпустить его как можно ближе, затем выйти из укрытия и атаковать со стороны берега, следуя встречным курсом.

Майк Уокер-Манро быстро произвел расчеты и доложил:

— Через 24 минуты они будут у нас на траверзе, сэр.

— Спасибо, Майк.

Спустя пять минут поступило короткое сообщение от Дуга. Цель была отчетливо видна. Всего в ней было восемь или девять судов. Похоже, нам предстояла серьезная работа. Мы напряженно вглядывались в темноту, пытаясь разглядеть противника.

Человек — забавное существо. Он, конечно, доверяет показаниям всевидящего ока радара, но, тем не менее, где-то в глубине души продолжает сомневаться до тех самых пор, пока не увидит цель своими глазами.

— Вот они, — спокойно сказал Корни. — Вижу три судна прямо по курсу.

Я повторил информацию в микрофон, и дула орудий слегка повернулись, словно подтверждая, что все слышали.

А Дуг все выжидал. А я мучился нетерпением. «Они непременно нас заметят, — билось в мозгу, — сейчас мы для них — идеальные мишени… Почему Дуг медлит?»

Пока вокруг было тихо. Расплывчатые цели впереди постепенно приобретали более четкие очертания. Они шли так медленно, что казались неподвижными.

Я видел, как взмахнул рукой стрелок «пом-пома». Он сообщал, что поймал цель в прицел. Остальным придется подождать, пока мы повернем для атаки.

И вот поступил долгожданный сигнал.

— Начали, «собаки». Скорость 8 узлов. Томми, свет, пожалуйста. Расстояние 500 ярдов.

Я поспешно щелкнул переключателем громкоговорителя:

— Всем орудиям приготовиться. 663-я осветит цель, пеленг красный-1–0, расстояние 500 ярдов.

Чтобы выпалить все это, мне потребовалось меньше пяти секунд. Когда я закончил говорить, мирной темноты ночи больше не было. Со стороны кормы глухо ухнул «пом-пом» 663-й, и ночная тьма оказалась разорванной повисшими в небе осветительными снарядами. Прямо перед нами находился конвой.

Осветительные снаряды, как фейерверк, медленно тускнели в небе, чтобы тут же смениться другими.

Корни дернул рукоятку машинного телеграфа, и мы медленно тронулись с места, постепенно поворачивая вправо.

Мое сердце отчаянно колотилось, а рука, поднимающая микрофон громкоговорителя, слегка дрожала.

— Всем орудиям. Первая группа целей пеленг красный-6–0. Открыть огонь.

Первый бортовой залп всегда был для меня внезапным, даже несмотря на то, что огонь начинался по моей команде. Всякий раз гром и сотрясение казались сильнее. Каждое орудие имело собственный ритм, и звуки ударов переплетались, как грохот барабанов, сопровождающий пляску дикарей. Дым стелился по мостику, от обжигающего едкого запаха спрятаться было негде.

Больше не нужен был бинокль, чтобы наблюдать за ходом сражения. Было отлично видно, как кружевные цепочки трассирующих снарядов, рассекая тьму, движутся в сторону первой группы судов и взрываются тусклыми вспышками, попадая в цель. К тому времени расстояние сократилось до 300 ярдов. Орудия вели свою разрушительную работу. Я внимательно следил за развитием событий. Три главных орудия вели огонь каждый по своей цели, словно мы были на учебных стрельбах. Снаряды «пом-пома» были видны лучше всего. Они ярко вспыхивали возле корпуса вражеского судна — по-моему, это был лихтер. Слева от него две большие шхуны стали предметом пристального внимания наших эрликонов, 6-фунтовой пушки и всех орудий Томми. Особенно радовали глаз 6-фунтовые снаряды, которые взрывались, выбрасывая длинные языки пламени.

Противнику потребовалось примерно 20 секунд, чтобы отправиться от шока — немцы явно не ожидали, что их так грубо потревожат. А потом настал наш черед прятаться от огня.

Яркие вспышки на палубе шхун и лихтера слились в искрящиеся бриллиантовым блеском линии — следы трассирующих снарядов. В первый момент мне показалось, что все они нацелены только на 657-ю и 663-ю. Но я быстро изменил свое мнение — уже через несколько секунд я преисполнился уверенности, что все они летят только в 658-ю. Снаряды свистели прямо над нашими головами, зловеще шипели и рикошетили, ударяясь о поверхность воды.

Моя американская каска хорошо защищала от шума, и я быстро успокоился. Но Корни все время что-то кричал — и получалось, что я не слышу не только шума, но и приказов командира. Пришлось сменить ее на обычную каску, в ней я чувствовал себя как дома. Корни кричал:

— Меняй цель, Ровер!

Я нажал кнопку зуммера, и все орудия послушно замолчали. Убедившись, что артиллеристы меня услышат, я отдал новый приказ:

— Все орудиям! Цели справа. Группа малых судов. Открыть огонь!

Изменения заняли всего несколько секунд, и наши снаряды градом посыпались на малые суда противника. Но хотя мы ползли с небольшой скоростью — всего лишь 8 узлов, — все равно пронеслись мимо них очень быстро и неожиданно оказались возле последнего судна в колонне. Его положению вряд ли можно было позавидовать — оно, можно сказать, заплатило по всем счетам. Каждая лодка, проходя мимо, обрушивала на него бортовой залп. Нашим орудиям потребовалось несколько секунд, чтобы превратить это судно в филиал ада. Оно быстро затонуло.

Я дал сигнал прекратить огонь, и на мостике воцарилась непривычная тишина. Мы прошли вдоль конвоя и обстреляли восемь судов.

— Думаю, в нас попали, Ровер, — сказал Корни. — Проверь, пожалуйста.

Мы развернулись мимо замыкающих судов конвоя и остановились проверить, все ли в порядке. Я поспешно оглядел палубу. Здесь повреждений не было. Но в машинном отделении дело обстояло значительно хуже.

Индикатор на мостике клацнул — его стрелка перескочила на новое положение. К нему подскочил старший матрос и доложил:

— Вышли из строя наружный и внутренний двигатели левого борта и внутренний двигатель правого борта.

— Остался только один двигатель! — выругался Корни. — Теперь нам понадобится изрядная доля везения!

А в это время внизу в машинном отделении (хотя мы этого и не знали) старший механик Билл Ласт работал так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, так оно и было. С той лишь разницей, что от результатов его деятельности зависели еще и жизни всех остальных людей на борту. Он был обнажен по пояс, и его сильное загорелое тело блестело от пота и было покрыто пятнами масла. Он залез на двигатели левого борта и осматривал повреждения. Рваная пробоина в борту показывала, где влетел снаряд.

— Похоже на 40-миллиметровый, Берт, — поделился Ласт наблюдениями со своим механиком. — Чертовски большие дыры в всасывающих трубах. Сегодня нам не удастся это запустить. Давай посмотрим, что там справа.

Беглый осмотр показал, что внутреннему двигателю правого борта требуется лишь небольшой ремонт.

— Займись здесь, Берт, а я пойду доложу командиру. Нам будет нужна цистерна дистиллированной воды под мостиком.

Ласт поднялся на мостик и доложил Корни:

— Думаю, через несколько минут мы запустим двигатель правого борта, но на те, что слева, надежды нет.

— Сделайте все, что можно, Ласт. Вы же видите, у нас здесь еще полно работы. — Он показал на языки пламени, сверкающие вдалеке, — это были результаты нашей первой атаки.

Ласт ухмыльнулся и скрылся под мостиком, волоча за собой шланг. Вскоре двигатель правого борта принялся издавать громкие звуки, свидетельствующие о возвращении к жизни, и через некоторое время он ровно загудел. Мы сразу доложили Дугу, что можем продолжать действовать на двух двигателях. На 657-й тоже не обошлось без происшествий — у них был пожар под платформой эрликона, но его удалось локализовать и потушить.

После окончания первой атаки прошло 10 минут. Вся команда была занята. Орудийные расчеты проверяли орудия и пополняли запасы боеприпасов. Все орудия пока функционировали исправно, что не могло не радовать артиллеристов. В атаке участвовали все орудия, кроме эрликона правого борта. Я наклонился к единственному не участвовавшему в перестрелке артиллеристу и сказал:

— Ну, теперь твоя очередь. Не забудь — брать надо пониже.

Мы снова тронулись в путь, и Дуг, постоянно наблюдавший за вражеским конвоем на экране радара, передал нам серию пеленгов и расстояний. Поэтому, несмотря на плохую видимость, мы имели достаточно ясную картину позиции противника. Приблизившись, мы заметили, что в результате сильного артиллерийского огня на берегу — на гористом побережье полуострова Пелещац — начались пожары. И теперь нам следует атаковать с морской стороны, а не со стороны берега, чтобы корабли противника, а не наши были отчетливо видны на фоне освещенных пламенем холмов.

Поэтому артиллерист эрликона правого борта снова остался не у дел.

На этот раз мы шли тем же курсом, что и конвой, поэтому должны были проскочить мимо него не так быстро. Приблизившись к первой группе маленьких судов, мы различили торпедный катер и два десантных корабля. Они открыли огонь, и в нашу сторону полетели трассирующие снаряды.

Губы рулевого скривились в ехидной усмешке.

— И это они называют стрельбой? Мне даже каска не нужна, если они не могут вести огонь точнее.

Я ждал приказа Дуга открыть огонь и дождался.

На расстоянии 200 ярдов мы медленно прошли мимо вражеского конвоя, поливая суда противника разрушительным дождем свинца, который оборвал все попытки сопротивления уже через несколько секунд и превратил наши цели в безжизненные полыхающие обломки. Затем последовал сигнал прекратить огонь.

Три крупных судна впереди представлялись более серьезными противниками, и я принялся внимательно изучать их в бинокль. Две шхуны, идущие впереди, показались мне очень большими, да и сидели в воде они выше, чем обычно. Ближайший к нам лихтер, наоборот, был очень низким и имел весьма компактные размеры, отчего вовсе не стал менее опасным. В нем словно сконцентрировалась угроза. Они не сделали попытки изменить курс или уклониться от столкновения, но открыли огонь уже с 600 ярдов.

Я снова дождался сигнала командира флотилии, после чего щелкнул тумблером громкоговорителя:

— Всем орудиям! Наша мишень в середине. Сейчас главное точность. Цельтесь как можно ниже. Покажите класс, парни!

Первым огонь открыл Дуг, мы последовали за ним. Он выстрелил несколько осветительных снарядов, поэтому артиллеристы хорошо видели цели. Я целиком сосредоточился на нашей мишени, поэтому имел довольно-таки смутное представление о том, как развивалась атака 657-й на ведущую шхуну и 663-й — на замыкающий лихтер.

Я посмотрел в корму. 6-фунтовые снаряды споро передавались из рук в руки к орудию, которое ритмично посылало их в цель. Я чувствовал, как содрогалась лодка при каждом выстреле. Молодцы парни! Именно эти люди выигрывают сражения, а вовсе не Дуг, Корни или я. Выведя 658-ю на удобную позицию, мы могли дать им шанс победить, но побеждали все-таки именно они. Если бы они стреляли неточно и не попадали в цель, все усилия командиров были бы тщетными. Я вспомнил своего инструктора по артиллерийской подготовке. Он круто знал свое дело.

Когда немцы на второй шхуне поняли, что именно на них обращена вся мощь нашего бортового залпа, они открыли огонь из всех имевшихся в наличии орудий. Я понял, что у них на носу явно имеется 40-мм пушка и несколько 20-мм в корме, и приказал артиллеристам «пом-пома» и эрликонов сосредоточиться на них. Шум стоял оглушающий, а воздух, наполненный запахами дыма, раскаленного металла, смазки, взрывчатки, так же как и привычных выхлопных газов, можно было назвать каким угодно, но только не приятным для дыхания.

Неожиданно для самого себя я обнаружил, что аплодирую! Ватт, метко посылавший 6-фунтовые снаряды в корпус шхуны, теперь перенес огонь на высокую палубу полуюта. Почти сразу мы увидели яркую вспышку, а затем донесся грохот взрыва. Сомнений не было — это взорвались боеприпасы.

— Черт возьми! — в восторге завопил Корни. — Он угодил в погреб боезапаса!

Я молча кивнул. Времени радоваться не было — мы уже обогнали свою цель, и следовало произвести корректировку огня. Я приказал перенести огонь на первую шхуну — орудия на ней все еще стреляли.

Рулевой продолжал язвительно комментировать мастерство немецких артиллеристов и методы их подготовки.

— Надо полагать, их никогда и ничему не учили, сэр, — говорил он, — или не заставляли тренироваться. Хотя, может быть, у них нет таких артиллерийских офицеров, как у нас.

Никто не вслушивался в его болтовню, но, тем не менее, на всех лицах блуждали слабые улыбки — рулевой обеспечивал столь необходимую нам всем разрядку.

Мы шли вперед, и постепенно огонь противника начал ослабевать. Можно было перевести дух.

— Это было не слишком приятно, — сообщил Корни. — А теперь проверьте орудия и установите, имеются ли повреждения.

Мы увеличили скорость и пошли следом за Дугом. Орудийные расчеты доложили, что все в порядке, и я отправил старшего матроса проверить, имеются ли повреждения.

— Приветствую вас, «собаки», это Уимпи. Я намерен уйти вперед, чтобы дать нам время перезарядить орудия и подготовиться к новой атаке. Пока все нормально. Мы хорошо поработали. Сообщите, когда будете готовы.

Из пороховых погребов доставили боеприпасы, и перед нам стала задача загрузки пустых барабанов эрликонов. Мы слышали, как Томми попросил Дуга дать ему время устранить неисправность «пом-пома». Через 12 минут все были готовы к новой атаке. Дуг снова дал нам точную картину вражеского конвоя, и Корни велел передать информацию артиллеристам. Таким образом, все на борту точно знали, что нам предстоит сделать, и обретали уверенность, бесценную в бою.

Одно из больших судов остановилось. Два других (мы думали, что это шхуны) и мелкие суда продолжали двигаться по проливу в нашу сторону. На этот раз предстояло действовать орудию правого борта, я предупредил артиллериста, что подошла его очередь, на что он только довольно ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что заждался.

Мы двинулись со скоростью 8 узлов и были удивлены, заметив, что ведущая шхуна передает букву «Н». Корни нахмурился:

— Боюсь, они ожидают подход дополнительного эскорта.

Наш ответ был дан из двадцати орудий, осыпавших противника градом снарядов. Через несколько секунд шхуна резко изменила курс и направилась к берегу, прекратив огнь.

Мы сразу перенесли огонь на вторую шхуну. Вскоре на ее палубе полуюта заполыхал пожар. К этому времени мы тоже подверглись обстрелу с берега, поэтому Дуг снова увел канонерки, чтобы найти более удобную позицию для атаки. Тут раздался сильный взрыв, и голос Дуга разъяснил ситуацию:

— Мы только что видели на подсолнухе,{18} как один из них развалился.

Это была шхуна, которую мы оставили охваченной огнем.

А в это время в машинном отделении внутренний двигатель правого борта вызывал серьезное беспокойство. В конце концов он настолько сильно перегрелся, что Ласт был вынужден его остановить. Он явился на мостик чрезвычайно расстроенный — похоже, он злился на самого себя — и угрюмо доложил, что весь остаток ночи мы сможем рассчитывать только на один двигатель.

Когда Корни доложил об этом командиру, Дуг немедленно приказал нам поменяться местами с Томми. Теперь 663-я занимала второе место в строю, а мы — третье. Мы слышали, как Томми радостно подтвердил исполнение приказа.

— Что-то они слишком возгордились, — хмыкнул я, обращаясь к Корни. — Придется сбить с них спесь.

Уже на протяжении 18 месяцев мы выходили в море с 663-й, и только однажды она занимала место в строю перед нами.

И снова радиотелефон донес до нас голос Дуга:

— Слушайте меня, «собаки», это Уимпи. Двое из этих шутников продолжают движение. Мы подождем их приближения у берега.

Мы заняли позицию для атаки, и через четверть часа в поле зрения снова появилась первая шхуна, рядом с ней тянулось маленькое суденышко.

— Интересно, что они сейчас чувствуют, а, Ровер? — пробормотал Корни. — Они не могут вернуться обратно, да и спрятаться им негде, надо идти вперед. Они уже трижды подверглись атаке и ожидают четвертой. Вряд ли этим парням стоит завидовать.

С расстояния 300 ярдов мы открыли огонь, не оставшийся без ответа. Да их просто необходимо наказать! Правда, их артиллеристам явно не хватало мастерства, так же как и огневой мощи, так что довольно скоро вражеские орудия замолчали. Маленькое судно было охвачено огнем и остановилось, на шхуне также начались пожары, она изменила курс и направилась к берегу.

Теперь на экране у Дуга были только неподвижные суда. Ни одно не двигалось первоначальным курсом, поэтому он решил пройти обратно по проливу и «зачистить» остатки.

Нас прежде всего интересовала большая шхуна, которую мы и увидели, не пройдя и полумили. Наше приближение не осталось незамеченным, поскольку шхуна быстро направилась к берегу и вскоре скрылась из вида. Мы дважды прошли вдоль берега, но так и не обнаружили беглянку.

Дуг приказал пустить в ход оставшиеся осветительные снаряды «пом-пома», и Даффил принялся подвешивать «фонарики» у прибрежных утесов. В конце концов мы обнаружили исчезнувшее судно стоящим на якоре у одной из скал. Открыли огонь из всех орудий, и, поскольку вражеская шхуна была отлично освещена, 663-ю послали с ней покончить. Она была вся охвачена огнем, но не тонула и взорвалась только спустя час.

Мы возобновили движение вдоль канала и после долгих поисков обнаружили неподвижную мишень. Это оказался брошенный танкер. Дуг некоторое время колебался, размышляя, стоит ли взять его на буксир, но потом решил потопить его. Мы это сделали и отправились дальше, но теперь экран радара был чист. В канале Млет больше ничего не осталось на плаву.

С момента первой атаки прошло уже пять часов, и Дуг, наконец, счел победу полной. Мы повернули домой.

Пока мы «хромали» в направлении Комизы, Ласт, как мог, нянчился с единственным исправным двигателем и все-таки выжал из него скорость 8 узлов. По пути Дуг отправил сообщение на базу с просьбой на рассвете обследовать район с воздуха. Утром туда вылетели два «харри-кейна» и обнаружили в проливе одно судно, которое и уничтожили. Очевидно, это был «потерянный» нами после второй атаки лихтер.

Хотя обратный путь был медленным и мы все смертельно устали, на лодках царило оживление. Слишком долго мы были лишены настоящего дела. А на борту 658-й Корни, Майк и я обсуждали все мельчайшие детали сражения.

Строго говоря, шхуны почти не оказали сопротивления. У них были счетверенные 20-миллиметровки на приподнятой платформе в корме, одно или два 20-мм орудия в носу и, как минимум, два 37-мм орудия в средней части судна, которые сделали только один выстрел.

Уже через две минуты после завершения швартовки все офицеры собрались в кают-компании 657-й на «разбор полетов». За ночь три канонерки потопили по меньшей мере две шхуны, два катера и один танкер. Четыре других судна (включая лихтер, уничтоженный авиацией) были или потоплены, или повреждены. Ни одно из судов конвоя не прошло дальше места нашей последней атаки. У нас не было потерь, хотя 658-я и 657-я получили повреждения. 663-я после пяти часов атаки не получила ни одной царапины.

Позже партизаны привели четырнадцать пленных, взятых ими на островах. Их допрос выявил любопытные факты. Шхуны (грузоподъемностью 300 тонн каждая) везли одна — боеприпасы, другая — продовольствие. Обе только что вышли из продолжительного ремонта на Сплите и были потоплены во время своего первого рейса после приема в эксплуатацию. Они направлялись с Корчулы в Дубровник. Экипажи шхун (среди пленных был один немец-старшина) почти ничего не знали о других судах конвоя, потому что они подошли уже после наступления темноты.

Препровождая рапорт Дуга главнокомандующему, командующий Береговыми силами снабдил его следующими комментариями: «Это сражение можно рассматривать как демонстрацию великолепного мастерства моряков 56-й флотилии канонерок и торпедных катеров и ее офицеров под блестящим командованием лейтенанта-коммандера Дж. Д. Мейтленда, кавалера ордена „Крест за выдающиеся заслуги“. Победа оказалась бы невозможной без помощи и поддержки лейтенанта К. Бёрке, кавалера ордена „Крест за выдающиеся заслуги“, и лейтенанта Т. Лэднера. Как отмечает в своем рапорте командир, это, безусловно, была отличная командная работа…

В свете поступивших разведывательных донесений можно утверждать, что мы сумели нанести противнику в Далмации жесточайший удар, который вполне может ускорить его эвакуацию с островов».

Глава 20.

Жертвы минной войны

Едва переведя дух, мы ушли в Манфредонию на ремонт. Ремонтники и инженеры всех рангов, приходя на борт, только качали головами, созерцая большую пробоину в машинном отделении. Внутренний брус, идущий вдоль всей длины лодки под поясом обшивки, был сорван, что неизбежно должно было сказаться на продольной жесткости лодки и могло привести к серьезным неприятностям при волнении. После 18 месяцев в море при любой погоде корпуса многих лодок уже были ослаблены, особенно в средней части, поэтому для повышения прочности было решено установить там стальные продольные балки. В нашем случае эти балки должны были иметь максимальную длину, чтобы не дать 658-й «сломать хребет» на волне. Продольные балки были установлены и показали себя вполне прилично во время испытаний.

На следующий день мы собирались возвращаться на острова, но поступил сигнал из Бриндизи, нарушивший эти планы. В верхах была получена некая разведывательная информация, в результате чего всем канонеркам был дан приказ срочно собраться в Бриндизи. Прибывшие лодки сразу же получили топливо и приказы на выход в море на следующее утро.

Новости оказались впечатляющими. Немцы планировали вывод своих войск с главных островов Адриатического моря. Это было что-то новое. До сих пор они цеплялись за каждый дюйм, не желая отдавать его без боя. Очевидно, теперь им приходилось пожертвовать островами, чтобы сосредоточить все силы на материке. Это вполне могло стать началом конца.

Нашей целью было максимально затруднить вывоз войск и грузов с островов на материк. 56-я флотилия была направлена в район между островом Корфу и материком. Корфу находился в 150 милях от Бриндизи, значит, нам предстояло отсутствовать довольно долго. А Тиму Блаю и 57-й флотилии выпало организовать блокаду острова Кефалиния, до которого было более 250 миль!

Дуг находился на Корсике, пытаясь раздобыть у американцев запасные части для своей радарной установки, и с нами на 658-й находился Бэзил Бурн, командир 60-й флотилии. Мы вышли в море, занимая совершенно непривычное для нас положение ведущей лодки, а 663-я и 657-я следовали за нами. На переходе мы шли на экономичной скорости, чтобы зря не расходовать горючее, поэтому он занял довольно много времени — 12 часов. В район патрулирования мы вошли только после наступления темноты. Самой неприятной частью этой операции была необходимость пройти через очень узкий пролив, надежно простреливаемый, если верить картам, береговыми батареями противника.

Мы проскользнули в него благополучно, при этом стараясь сдерживать дыхание и разговаривать шепотом. Но предстоял еще и обратный путь, который мы должны были пройти при ярком лунном свете перед рассветом. Единожды проворонив нас, они наверняка будут во всеоружии и встретят нас на обратном пути ураганным огнем. Эта мысль удовольствия не доставляла.

Мы патрулировали в течение 10 часов и не заметили ничего. Перед рассветом мы снова проползли через пролив, причем над нашими головами так и не засвистели снаряды. Тем не менее нервное напряжение не прошло бесследно, мы чувствовали себя измотанными, словно провели два обычных патрулирования.

А флотилии Тима довелось не только проделать очень длинный переход до района патрулирования, но и «поучаствовать» в обещанной эвакуации. 57-я уничтожила 4 лихтера и 2 шхуны, захватив 14 пленных. В общей сложности она прошла 535 миль и находилась в море на протяжении 47 часов. Это было одно из самых долгих патрулирований кораблей малого флота в войне. Гордон на 634-й горько жаловался лишь на то, что его лодка вышла в море сразу же после окраски корпуса и после свежеокрашенный корпус приобрел очень уж непрезентабельный вид. Всякий раз, взглянув на свою изрядно ободранную красавицу, он начинал злиться.

Никто не предполагал, что на следующую ночь мы снова пойдем на Корфу, поэтому вечером мы отправились в Манфредонию. Там нас уже ожидал приказ следовать в Анкону, недавно перешедшую в руки союзников. Наличие базы в Анконе поставит под удар наших патрулей Венецию и даже Триест, поэтому командование, не теряя времени, направило туда передвижную базу. Возглавлял ее лейтенант-коммандер Норман Хьюс, бывший нашим командиром на Сицилии, а инженером был еще один наш большой друг с базы Бобби Аллана в Аугусте — лейтенант Тейлор, которого все называли Чам.{19}

Анкона показалась нам более приятным местом по сравнению с Манфредонией и Бриндизи, здесь было намного больше разных бытовых удобств. Это обычное явление для города, расположенного достаточно близко к линии фронта, чтобы туда можно было отправлять солдат на отдых. Норман создал базу на участке набережной, прилегающей к южному входу в гавань. Главное неудобство этого места заключалось в том, что база оказалась зажатой между топливным причалом и крупным складом боеприпасов. Вряд ли здесь будет уютно в случае воздушного налета. Но мы не сочли этот недостаток слишком уж серьезным, когда сделали другое открытие: отправляясь в увольнительную, следовало совершить 15-минутную прогулку по причалу до выхода из порта — и ты в городе!

В Анконе наши лодки находились даже ближе к линии фронта, чем на Сицилии. Пока бои шли вокруг Римини, до которого было около 50 миль. Уже начиналось большое наступление, в котором были заняты канадские части и 8-я армия, и здесь противнику предстояло испытать на себе знаменитый артиллерийский барраж.

Наши старые друзья из Бона — эсминцы «Лоял», «Лукаут» и «Лафори» — активно помогали войскам на берегу. Каждую ночь они вели с моря обстрел противника с фланга. Минные тральщики постоянно держали для них очищенный канал, но фрицы регулярно устанавливали новые мины с низколетящих самолетов и катеров, поэтому перед нами была поставлена задача организовать патрулирование для защиты от катеров противника. Это понятно, думали мы, но как насчет самолетов? А что, если они сбросят мины за нами? Как мы сможем вернуться?

На этот вопрос нам никто не мог дать ответ, пока нам не повезло увидеть один из наших катеров, доставленный в Анкону на буксире. Носа у подорвавшегося на мине катера не было. Мы вспомнили печальную судьбу 640-й и поневоле задумались, как долго еще нам будет сопутствовать везение. Покалеченный катер оказался добавочным поводом для беспокойства, тем более что Адриатическое море к северу от Анконы было мелководным и, как утверждала разведка, изобиловало минами.

Мы дважды проходили пролив и патрулировали в районе Римини, поэтому получили возможность наблюдать потрясающее зрелище — вид с моря на артиллерийский барраж. Ночную темноту взрывали огромные вспышки, а между ними виднелись цепочки трассирующих снарядов — со стороны на большом расстоянии это было даже красиво.

На третью ночь мы остались у причала, и Корни принял приглашение посетить линию фронта вместе со своим родственником, который как раз находился на отдыхе в городе.

В его отсутствие нашу флотилию постиг первый тяжелый удар. В 4 часа утра меня разбудил дежурный офицер базы:

— 657-я подорвалась на мине в проливе примерно в 60 милях отсюда. Рядом находится 633-я, но тебе придется тоже туда отправиться, и как можно быстрее. Погода быстро ухудшается, и 633-й может понадобиться помощь.

Я сунул ноги в сандалии, натянул брюки и куртку, лихорадочно пытаясь сосредоточиться. Дуг еще на Корсике, 657-й командует его старший помощник Фредди Миллз. С ними еще Тони — запасной старший помощник флотилии. Повезло ли ему снова?

— Есть сведения о потерях?

В ответ дежурный офицер молча протянул мне сообщение, полученное с 663-й. Больше никто ничего не знал.

«657-я подорвалась на мине, повреждена кормовая часть. Пытаюсь организовать буксировку. Координаты…»

Корма? Возможно, Тони снова удалось обмануть дьявола? С точки зрения потерь корма была не самым опасным местом.

Мы устремились в северном направлении, прокладывая себе дорогу сквозь волны. В конце концов я заметил две маленькие точки. Приблизившись, я понял, что они движутся, но, когда я взглянул на то, что осталось от 657-й, у меня перехватило дыхание. У нее полностью отсутствовала кормовая часть. Не было ни палубы полуюта, ни жилых помещений машинистов и старшин, ни кормового порохового погреба, а верхняя палуба была уродливо загнута вверх.

Я подвел лодку как можно ближе к 657-й, чтобы выяснить, нужна ли еще какая-нибудь помощь и есть ли потери. Подойти к болтающейся из стороны в сторону, потерявшей управление лодке было совсем не просто. Достигнув предельного положения, лодка вздрагивала — это натягивался буксирный трос — и некоторое время вибрировала, потом трос ослабевал и она начинала движение в обратную сторону до следующего натяжения троса.

Только теперь я смог успокоиться по поводу судьбы Тони. Со вздохом облегчения я заметил его на палубе в группе матросов, наблюдающих за буксировкой. Фредди тоже был цел — он помахал мне с мостика.

Я поднял мегафон и крикнул:

— Приветствую, Фредди. Не повезло тебе. Потери есть?

— Рад тебя видеть, Ровер. У нас пятеро пропавших без вести, в их числе механик Джок Гарднер. Больше никто не пострадал, но все мы испытали шок.

— А как Тони?

— О, он в отличной форме. Теперь он окончательно уверился, что обладает иммунитетом на мины.

Я увеличил скорость и провел лодку вперед, чтобы переговорить со Стивом Ренделлом — канадцем, командиром 633-й. Стив был родом из Ванкувера. Он только весной стал командиром, а до этого был старшим помощником Дуга на 657-й. Я понимал, что Стив переживает больше других. Он с вполне обоснованным беспокойством следил за ходом буксировки. Я понимал его тревогу. Если 657-я и дальше будет так рыскать, трос наверняка не выдержит.

Рулевой уже приготовил оборудование для буксировки, если возникнет такая необходимость. Она возникла уже через полчаса. Издав резкий звенящий звук, трос лопнул, 657-я соскользнула во впадину между волнами и начала раскачиваться.

Уже через несколько секунд я подвел 658-ю вплотную к носу поврежденной лодки и с радостью заметил, что Тони и его люди уже выбрали ставший бесполезным буксирный трос, отвязали его и были готовы принять наш. Мы метнули бросательный конец — и, когда он был с первого раза принят и втянут, передали кормовой конец, а потом и буксирный трос.

Оставив Майка на мостике, я отправился в корму, чтобы проконтролировать осторожную вытравку буксирного троса, который при неаккуратном обращении мог повредить наши винты. Все было в порядке. Я слышал, как наш рулевой крикнул Коллинзу (рулевому 657-й):

— Не забудьте вернуть нам чертов кормовой конец, когда все устаканится!

На что Коллинз ответил:

— Не волнуйся, старина, не забуду. Зачем он нам? У нас теперь и кормы-то нет.

Мы медленно двинулись вперед, потихоньку натягивая буксирный трос, пока он, наконец, не взял на себя нужный вес. Рулевой занял место у штурвала, стараясь своими действиями компенсировать рысканье 657-й. Мы шли со скоростью 5–8 узлов, но зато 657-я все еще оставалась на плаву!

Тони просемафорил, что в машинное отделение поступает вода, но ручные насосы пока справляются. В 10.00 мы доползли до Анконы и отвели 657-ю к ее последнему причалу — возле остатков катера, подорвавшегося на мине неделей раньше.

Так что Корни и Дуга, вернувшихся из поездок на следующее утро, ожидало нерадостное зрелище. Для всех нас потеря 657-й была большим несчастьем — мы столько времени провели вместе. Да и смириться с потерей таких отличных моряков, как Джок Гарднер, который успел заработать медаль «За выдающиеся заслуги», было вовсе не легко.

Этим наши потери не ограничились. Мы пока не знали, но впереди нас ожидал еще один удар.

Примерно через месяц Томми Лэднер оставил 663-ю и стал старшим оперативным офицером на Мальте. Он активно участвовал в морских операциях уже в течение четырех лет и почувствовал, что ему пора на береговую работу. Он предпринял попытку передать 663-ю Деррику, но последнего сочли слишком юным для такого назначения, и командиром 663-й стал Билл Дарракот — бывший старпом Тима Блая с 662-й.

Уход Томми стал настоящим шоком для меня и тяжелым потрясением для Деррика. Я не переставал восхищаться этим замечательным человеком и считал, что мы потеряли великолепного лидера. Я бы без раздумий последовал за Томми в любой переделке, не сомневаясь, что он найдет правильный выход даже из самой сложной ситуации. По-моему, это был самый лучший командир (после Корни, конечно). И разве можно забыть его заботливую помощь, когда мы попали в беду на Эльбе?

Моряки знают, что корабли, как и люди, имеют разные характеры. Они всегда скажут, какой корабль ведет себя как законченный ублюдок, а на каком плавать — одно удовольствие. Мы все были уверены, что наши корабли способны чувствовать — испытывать радость, гордость, огорчение, ревность… И 663-я это блестяще подтвердила.

Спустя девять дней после отъезда Томми, выйдя в первый поход с новым командиром, она подорвалась на мине и получила настолько серьезные повреждения, что была затоплена. Только так она смогла избавиться от горечи утраты. Когда рано утром в Анкону доставили уцелевших моряков, Деррик рассказал мне подробности. Дежурный офицер уведомил меня о случившемся еще ночью — он знал о дружбе между нами, — однако информации о потерях не было. Мне пришлось пережить два часа адских мучений. Деррик был моим закадычным другом, да и Тони Марриотт вовсе не был посторонним. Как они там?

Оба находились на мостике 649-й, когда лодка подошла к причалу. Позаботившись о раненых и других членах команды, мы собрались у нас в кают-компании позавтракать. Следовало также помочь пострадавшим с предметами первой необходимости — они лишились всего своего имущества.

В компании с еще двумя лодками 663-я всю ночь патрулировала в районе Венеции и утром взяла курс на базу. Ветер крепчал. 663-я шла в строю замыкающей. Неожиданно палуба резко поднялась вверх, сбросив всех стоявших на мостике людей. Деррик отлично вспомнил, как взмыл в воздух и благополучно приземлился на четвереньки на один из ящиков с боеприпасами по правому борту. Неподалеку, потеснив собой эрликон, шлепнулся старшина Николл, а Билл Дарракот мешком рухнул прямо на ограждение и остался недвижим — потерял сознание. Наблюдателя с мостика так и не нашли.

Мина взорвалась под мостиком и разворотила носовую часть машинного отделения. Лодка согнулась в средней части — теперь продольную жесткость ей придавали только стальные связи, установленные месяцем ранее в порядке общего упрочнения дог-ботов. Без них она бы развалилась на две части. А так нос и корма пока держались вместе, но были высоко задраны в воздух, а палуба в районе миделя была погружена в воду. Судьба персонала машинного отделения представлялась весьма печальной.

Деррик проверил команду и выяснил, что отсутствуют два механика и наблюдатель на мостике. Восемь человек получили ранения. Погибших было бы больше, но старший матрос пробрался в затопленное машинное отделение, нашел там четырех механиков, державших головы в «воздушной подушке», и помог им выбраться на свободу. Это был жест по-настоящему мужественного человека. Известно, что ничто не действует так угнетающе на человеческую психику, как звуки, которые издает гибнущий корабль. И немало отваги требуется, чтобы при этом суметь забраться в темные затопленные помещения.

Питер Хьюс, ставший в ту ночь командиром соединения (это был очень приятный и спокойный лейтенант родом из Южной Африки, он был старше всех наших командиров), занимался приемом уцелевших, а Деррик и Тони устремились вниз, чтобы уничтожить радиостанцию и радар. Шум разгорающегося пламени и грохот бьющихся в борт волн наполнили их таким суеверным ужасом, что они выполнили свою неприятную задачу буквально за считаные минуты.

Затем две лодки открыли огонь и через несколько минут оставили 663-ю, охваченную пламенем и медленно погружающуюся в воду. Команда вела себя спокойно, даже в самые тяжелые минуты не было и намека на панику.

Всего лишь за один месяц повседневная жизнь на 658-й радикально переменилась. С нами больше не было 657-й и 663-й, а значит, канула в Лету та общность духа, которая так помогала нам раньше. К несчастью, вернуть прошлое было невозможно. А ведь еще шесть недель назад мы сражались плечом к плечу, и залогом достигнутого большого успеха стала именно слаженная командная работа.

Вскоре обнаружилось, что командование провело реорганизацию в связи с уменьшением численности флотилии и высвобождением людей с завидной оперативностью. Дуг Мейтленд стал старшим оперативным офицером у старшего военно-морского офицера Северной Адриатики — нашего старого друга капитана Дикинсона.

На место Дуга был назначен Корни — ставший командиром 56-й флотилии и исполняющим обязанности лейтенанта-коммандера. Когда эти новости стали известны, Корни пригласил меня в свою каюту для беседы.

— Я говорил о тебе с командованием, Ровер. Тебя собираются сделать запасным командиром для нужд флотилии. Ты будешь командовать 658-й, а Тони будет старшим помощником. — Он замолчал и внимательно посмотрел на меня. — Тебя пока невозможно назначить командиром лодки, поскольку с этим не согласится адмиралтейство — ты еще слишком молод. Так что ты будешь командиром во всем, кроме денежного довольствия. Если ты не возражаешь, я бы хотел остаться жить на 658-й. Ты же знаешь, я ко всем вам очень привязан.

Одновременно мы лишились Майка Уокера-Манро, с которым вместе пережили немало, а на его место пришел бывший штурман Дуга младший лейтенант Луис Бэтл, за свой неизменный задор и энергию прозванный канадцами «боевым бобром».

И наконец, к нам пришел старый рулевой Дуга. Старшина Рон Коллинз мог бы стать хорошим офицером, но его устраивала должность рулевого, и мы, понятно, не возражали. В мирной жизни он был владельцем какого-то предприятия, и меня всегда забавляла мысль, что после войны мне, возможно, придется просить у своего рулевого работу.

Коллинз хорошо знал свое дело — с ним у нас не было никаких забот. Зато появились заботы в другой области. Наш великолепный, несравненный и незаменимый механик Билл Ласт решил, что после трех лет в море ему необходима передышка, и перешел на береговую базу на Мальте, и юный Берроуз, лишь недавно ставший старшиной, теперь стал гордо именоваться чифом.

В общем, вернулись на Вис мы совсем не такими, как уходили еще так недавно. Нам предстояло начать заново, а время для этого было очень тяжелым.

Глава 21.

Радар, ремонт и Рим!

Оказалось, что за четыре недели, в течение которых мы отсутствовали на островах, жизнь здесь тоже сильно переменилась. Немцы эвакуировали свои силы с островов — одного за другим, — а партизаны и британские войска из так называемых «десантных адриатических частей» (LFA) помогали им делать это максимально оперативно. Немцы несли серьезные потери в живой силе и технике.

В состав этих частей входил 43-й десантно-диверсионный отряд морских пехотинцев, с которым у нас установились дружеские отношения, которые очень скоро еще более укрепились.

На острове Брак все еще стоял немецкий гарнизон, и первую же ночь после нашего возвращения мы встретили болтаясь неподалеку от побережья, надеясь, что шумный бой, звуки которого доносились с берега, приведет к появлению хорошей «жирной» цели в виде неохраняемого немецкого транспорта, спешащего в сторону материка. Но хотя бой шел в какой-то четверти мили от нас, мы оставались незамеченными, иными словами, для 658-й не было никакой работы. Мы даже не могли поучаствовать в бою, забросив куда надо несколько 6-фунтовых «кирпичей», поскольку не знали диспозиции.

В течение недели действовали среди северных островов, работая двумя группами, так что каждая лодка одну ночь проводила в море, другую — на берегу.

Как-то ночью все лодки остались у берега — выдалась небольшая передышка. Партия в покер была в самом разгаре, когда в дверях показалась борода, а за ней и ее владелец — лейтенант Бейкер.

— Привет, старший, зашел на огонек пропустить рюмочку?

— Нет, извини, Корни. Как скоро ты сможешь вывести своих в море? Нам срочно необходимо две лодки для патрулирования.

— Тогда дай нам четверть часа. Пойдут 633-я и 655-я, потому что 658-я и Питер Хьюс выходили в море прошлой ночью. Я буду с Кэмом на 655-й. Зайти к оперативникам для инструктажа?

Кают-компания 658-й быстро опустела. Похоже, после периода застоя снова что-то начинается. На протяжении последних двух недель у нас на борту находился канадский офицер по связям со средствами массовой информации. Бесплодные патрулирования создали у него неверное впечатление о наших буднях. Пожалуй, он понял лишь одно: в нашей работе есть место не только крови и подвигам, но также откровенной скуке, которая все равно не позволяет расслабиться и сопровождается постоянным нервным напряжением.

Наша игра была прервана в 23.00, а уже в 23.18 Тони и я наблюдали с мостика, как выходят в море две лодки. Они вернулись в 5.30, меня разбудил вахтенный.

Корни, стоявший у трапа, пока Кэм швартовал 655-ю, широко улыбался:

— Неплохая подвернулась работенка, Ровер, почаще бы такая. Мы отсутствовали всего шесть часов, из них два часа пришлось непосредственно на патрулирование, а мы потопили три маленьких лихтера. Ни повреждений, ни потерь. Я пойду повидаю Моргана Джайлса и вернусь. Как насчет того, чтобы приготовить немного боврила и шерри?

Вернувшись, он застал в кают-компании Кэма и Стива Ренделла, которые уже устроились с максимальными удобствами и потягивали напитки. В нашей флотилии стало традицией собираться после ночных выходов в море и обсуждать операции.

— Они не стали мне ничего говорить, пока ты не вернулся, — наябедничал я Корни. — Так что устраивайся побыстрее и начинай рассказывать.

Рассказы Корни всегда отличались сдержанностью. Все шло нормально, погода была хорошей, лодки прибыли как раз в нужное время в нужное место. Противник не ожидал нападения и почти не оказал сопротивления. В довершение ко всему капитан Береговых сил (или, как все его звали, Чарли-Чарли) — капитан Стивенс находился на Висе и лично наблюдал, как его лодки ушли, а потом вернулись из успешного похода. Короче говоря, Корни хорошо начал в новой должности.

Детали я узнал от Кэма и Стива. Они получили приказ патрулировать в районе Рогак-Коув — небольшом заливе у берега острова Сулет. Предварительно от наших командос поступило сообщение о намечающейся ночью эвакуации немецкого гарнизона с острова.

Прибывшие канонерки обнаружили в заливе три груженых лихтера. Они, должно быть, только что отошли от берега. Корни начал атаку с близкого расстояния. Противник практически не оказал сопротивления, поскольку слабый и беспорядочный огонь из 20-мм орудий нельзя считать таковым. Первый лихтер во время первой же атаки взорвался, обрушив на наши лодки град обломков.

Когда 655-я начала заход на вторую атаку, в заливе оказалось пусто. Нигде не было никаких признаков оставшихся двух лихтеров. Осветительные снаряды не помогли найти пропажу — поверхность моря явно была пустынной. Спрятаться им было негде, уйти незамеченными они также не могли. Поэтому был сделан вывод, что оба лихтера затонули от повреждений, полученных при первой атаке.

У этой акции было не совсем обычное продолжение. На следующий день Корни получил сообщение:

«Сегодня морские десантники заняли Громот и Рогак. Они передали следующее послание: „Превосходная совместная операция! Флот и армия оказались в нужное время в подходящем месте. Прекрасная работа, моряки! Примите наши поздравления и искреннюю признательность 43-го десантно-диверсионного отряда“.

Выяснилось, что на трех потопленных вами накануне ночью лихтерах находился почти весь гарнизон Сулета. Это была действительно хорошая работа».

Спустя два дня стали известны новые подробности. На Вис были доставлены для допроса два поляка, дезертировавшие из строительного отряда, приданного немецкому гарнизону на Сулете. Они были частью той силы из 200 людей с мулами, оборудованием и оружием, которые были погружены на лихтера и начали свой путь на материк в Сплит. Они видели атаку наших лодок и рассказали, что два лихтера взорвались, а третий (их) затонул медленнее и они сумели доплыть до берега и спрятаться в окопе.

Из своего укрытия они видели, как на рассвете из Сплита подошли два немецких катера и подобрали уцелевших. По их мнению, потери противника составили не менее 120 человек, кроме того, погибло все оборудование.

После такого блестящего успеха все мы почувствовали себя намного лучше. Конечно, 658-я в этом бою не участвовала. Но достижения Корни изрядно укрепили наш моральный дух и уверенность в себе, пошатнувшиеся после событий последних недель.

А потом настал черед других новостей, также повлиявших на нашу повседневную жизнь. Нас посылали в Анкону, чтобы оборудовать лодку радаром, которого мы ждали уже довольно давно. Иными словами, нас ожидала недельная передышка.

Команда впервые получила возможность осмотреть Анкону и очень скоро нашла этот городок приятным во всех отношениях. В самом центре города находились народные бани. Здесь не было бассейна — только бесконечные ряды ванн. Это место стало своеобразным местным клубом.

Заплатив несколько пенсов, мы некоторое время ожидали, сидя в удобных креслах и читая журналы, чтобы затем предаться ни с чем не сравнимой роскоши расслабления в восхитительно горячей воде, в которой непостижимым образом растворялись все болячки и души, и тела.

Дуг (теперь он стал очень важным человеком на берегу) имел прекрасную квартиру в городе, которая использовалась всеми офицерами флотилии, когда был необходим штаб на берегу. Он не возражал. Впервые мы получили возможность наслаждаться своим ограниченным свободным временем, так сказать, со всеми удобствами и не были намерены упускать столь редкий шанс. Мы регулярно ходили в театры, на концерты (итальянский оркестр давал здесь симфонические концерты каждые выходные) и в кино. Матросы тоже нашли здесь немало удовольствий. Большое здание военной торговой кооперации, расположенное как раз у входа в порт, было способно удовлетворить самые взыскательные вкусы. Здесь, кстати, все оказалось дешевле, чем на Мальте.

Когда радар был установлен, чтобы закончить работы, 658-ю следовало поднять из воды, для чего в Анконе не было соответствующего дока. Поэтому мы направились в Манфредонию. Маленький понтонный док, куда поставили 658-ю, был весьма своеобразным сооружением, да к тому же эксцентричным. Он имел обыкновение неожиданно затопляться с креном на правый борт. К этому приходилось приспосабливаться, поскольку сложно чувствовать себя в безопасности, находясь высоко над водой — палуба была выше дока на 20 футов, — зная, что дежурного механика дока так просто не дозовешься, чтобы устранить крен. К счастью лично для меня, прибытие Тима Блая и 57-й флотилии отвлекло мои мысли от дока и дало повод думать о более приятных вещах.

Оказалось, что флотилия Тима участвовала в сражении в районе острова Вир, в котором потопила шесть лихтеров и не меньше пяти других судов.

Несмотря на то что в этом успешном бою не участвовала ни 658-я, ни 56-я флотилия, мы все получали большое удовольствие от мысли, что канонерки, наконец, доказали свое превосходство над своими старыми врагами — лихтерами. И в общем, не имело значения, какая именно флотилия это сделала. Это было сделано, и мы все искренне восхищались Тимом и его парнями.

На следующий день мы вышли в море для испытания нового радара. Лодка казалась непривычно голой без мачты, а купол, нависающий над мостиком, даже вызывал некоторые опасения. Результаты оказались ошеломляющими. Мы сразу поверили в новый прибор, поняли, сколько новых возможностей он открывает. Теперь мы были готовы возвращаться на острова и знали, что сможем обнаружить противника даже в самые темные ночи.

Но у судьбы были иные виды на нас. Ожидая приказа идти на Вис, мы получили распоряжение отправляться в Бриндизи для замены двигателей. Наши двигатели проработали уже по 600 часов — вот и пришла наша очередь. Поэтому, хотя мы были полностью готовы к выходу в море, было решено отправить нас на ремонт в Мираглию.

Я был крайне разочарован. Мы все стремились увидеть новый радар в действии — но приказ есть приказ. Корни уехал на Вис, чтобы командовать флотилией, а я повел 658-ю в Бриндизи. По пути я понял, что представляется возможность получить короткий отпуск.

В конце концов, мы уже восемнадцать месяцев находились на Средиземноморье, и все это время я практически не отлучался с лодки. Так что шанс был.

Сдав вахту Тони, я пошел вниз и открыл атлас. Идея была чрезвычайно заманчивой, но я понятия не имел, насколько она осуществима. Деррик и Тони недавно уехали из Анконы в Рим, чтобы провести там десятидневный отпуск. Быть может, я смогу к ним присоединиться?

Я аккуратно измерил расстояние: Бриндизи — Бари — 70 миль. От Бари до Неаполя, судя по карте, вела железная дорога. Но действовала ли она? Иначе мне предстояло преодолеть еще 150 миль и в придачу пересечь Апеннины. Затем еще 150 миль от Неаполя до Рима. Получив недельный отпуск, я вполне мог добраться до Рима за 48 часов, да и вернуться обратно было бы не слишком сложно. Если не будет общественного транспорта, можно путешествовать автостопом. Я знал людей, у которых это прекрасно получалось. Правда, они не ездили на такие расстояния, как от Бриндизи до Рима.

Чем больше я об этом думал, тем больше мне хотелось воплотить идею в жизнь. Я выдохся, мне просто необходимо сменить обстановку. В общем, я себя уговорил.

Дождавшись, пока ремонт пойдет полным ходом, я обговорил вопрос об отпуске с Фредди Уорнером. Он не возражал, поэтому я упаковал в чемодан свою лучшую голубую форму и предметы первой необходимости, оделся и, больше ни минуты не медля, отправился в путь.

Вскоре я уже трясся в сторону Бари в фургоне зеленщика, но, проехав таким образом 30 миль, сменил средство передвижения на более комфортабельное — джип полковника морских командос. Прибыв на железнодорожный вокзал Бари, я выяснил, что при наличии отпускных и проездных документов я вполне мог получить место на поезде, который отправлялся в Неаполь в 20.00.

Это не было препятствием. В конце концов, я был сам себе командиром. Войдя в зал ожидания, я разыскал в чемодане бумагу и ручку и написал себе весьма внушительного вида документ.

Мое произведение подверглось внимательному изучению кассира, который затем все-таки вернул его вместе с билетом до Неаполя. Получилось! Дежурный офицер на платформе посоветовал мне связаться с майором Грином — начальником поезда. Долгую и очень холодную ночь я провел в чрезвычайно неудобном купе вместе с несколькими армейскими офицерами. У меня не было с собой теплых вещей, и только предусмотрительно взятая в дорогу фляжка бренди не позволила мне замерзнуть окончательно.

Поезд «вполз» в Неаполь в 6 часов утра, и я сразу направился на транзитную базу, чтобы привести себя в порядок, побриться и позавтракать. С аппетитом поглощая яичницу с беконом, я навел справки о дальнейшем маршруте. Первым делом я планировал посетить штаб союзников в Казерте. Во-первых, мне давно хотелось увидеть красивейший дворец, в котором он расположен, а во-вторых, я обещал передать посылку от одного из наших офицеров симпатичной девушке из женского вспомогательного корпуса, расквартированного там. Выяснилось, что дежурный грузовик отходит в Казерту ровно в 10.00, а оттуда я вполне могу найти попутку до Рима.

Я вряд ли смогу припомнить более утомительную поездку. В крытом грузовике вдоль борта были установлены жесткие сиденья, нас там поместилось двенадцать человек. Воздух был спертый, ужасно воняло чесноком, и уже через несколько километров я пожалел, что затеял это мероприятие. Но мы все же добрались до места назначения, причем меня не стошнило. Уже это можно было считать достижением.

Меня отправили в военно-морской отдел, и я с трудом преодолел несколько пролетов восхитительной старинной лестницы, красоту которой был не в состоянии оценить. Остановившись на площадке, я перевел дух, взял в другую руку ставший ужасно тяжелым чемодан, вытер пот со лба и уже собрался продолжить восхождение, когда почувствовал, что рядом кто-то есть.

Подняв глаза, я увидел прямо перед собой адмирала, одетого в безукоризненную форму, который в упор смотрел на меня. Перед ним был усталый младший лейтенант в измятой за время путешествия одежде. Я попытался стать смирно, но забыл поставить чемодан. Я был настолько удивлен, увидев перед собой блестящего старшего офицера, что даже не сосчитал золотые нашивки у него на рукаве. Да и зачем их было считать? Все равно у него их было больше, чем у меня.

Я ожидал грандиозной выволочки — все же в таком месте надо появляться в соответствующем виде. Но дело сделано. Я уже засунул голову в пасть льва, оставалось только рассмеяться, если он ее откусит.

— С какого вы корабля?

Как только он заговорил, я понял, кто стоит передо мной. Я видел его фотографии в «Юнион Джек» — флотской газете, выходившей в Италии. Это был сэр Джон Каннингем, командующий флотом Средиземноморья.

— Канонерка номер 658, сэр, 56-я флотилия.

— Ах вот как, — сказал он, после чего, к моему изумлению, приветливо улыбнулся и скрылся за ближайшей дверью. Только тогда я вспомнил, что нужно дышать, и в течение ближайших десяти минут размышлял на тему, что могло значить высочайшее «вот как».

Я передал посылку адресату и пошел по дороге в нужном мне направлении. Вскоре я добрался до места, где соединялись шоссе номер 5 и 6. Они оба вели в Рим, но одно из них проходило через Монте-Кассино, где немцы все еще упорно сопротивлялись, сдерживая наступление армий союзников. Оно пока еще было закрыто для движения.

Через полчаса, в течение которых ни один из проезжавших мимо водителей не делал попытки затормозить у изрядно запылившейся фигуры в хаки, я впал в уныние. Неужели мой отпуск окажется потерянным и я так и не попаду в Рим?

Но счастье мне не изменило. Возле меня остановился огромный, похожий на автобус джип, в котором сидели два молодых пехотных майора.

— Запрыгивай, морячок, тебе куда?

— В Рим, пожалуйста.

— Конечно, дружок. Мы готовы на все, чтобы угодить нашему доблестному флоту. Отвезем этого джентльмена в Рим, Джеймс. — Пехотинцы тоже были в отпуске и посему находились в приподнятом настроении. — Ты даже не знаешь, парень, как тебе повезло. Ты едешь в единственном во всей Италии транспортном средстве, способном доставить тебя из Казерты в Рим за три часа.

Я решил, что юный майор хвастает, но вскоре заподозрил, что вовсе нет. Водитель явно был очень опытным, он вел машину умело и удивительно быстро. По дороге майоры наперебой рассказывали мне о достопримечательностях, встречавшихся по дороге, — они хорошо знали эти места. Поездка действительно оказалась недолгой, и еще до чая я вышел на центральной площади Рима, получив приглашение поужинать с веселыми пехотинцами в отеле.

Отыскав гостиницу ВМФ, я предъявил свои самодельные документы и получил комнату. У администратора я выяснил, что Деррик и Тони все еще в Риме, но в настоящее время их нет в своих комнатах.

Вымывшись и переодевшись, я спустился в бар, решив подождать друзей там. Увидев их потрясенные физиономии, с радостным удивлением уставившиеся на меня в баре, я понял, что не зря затеял это путешествие.

У них оставалось еще два дня отпуска, после чего они должны были вернуться через Неаполь на Мальту ожидать новых назначений. Оба были одеты в хаки, поскольку все личные вещи утонули вместе с 663-й, и ожидали прибытия на Мальту, чтобы сделать покупки.

Два дня с друзьями, а потом еще три дня в одиночестве я наслаждался свободой и независимостью. Я постарался на время выбросить из головы все касающееся лодок, топлива, двигателей, орудий и матросов и предаться отдыху. Последнее у меня хорошо получилось.

Я впервые побывал в опере и был ошеломлен великолепием театра и щемящей красотой музыки. Я побывал в древних храмах и картинных галереях. Я долго стоял на площади Святого Петра, разглядывая величественную громаду собора, а потом провел несколько часов в соборе, выглядывая оттуда на площадь.

Это был побег от войны ровно на пять суток, которые я провел в красивейшем старинном городе, центре искусства и культуры. Я вкусно ел и пил, знакомился с новыми людьми и наслаждался сном на кровати шириной больше двух футов. Каждый день я принимал ванну и старался завтракать как можно позже.

А затем передо мной встала проблема возвращения обратно. Первый этап оказался несложным. Я уже успел обзавестись некоторыми связями и весь путь до Неаполя проделал в штабной машине в компании с двумя очень симпатичными медсестрами.

Из Неаполя я поехал на грузовике в Фоггию (большой аэродром недалеко от Манфредонии), совершив таким образом путешествие через Апеннины, причем при свете дня. Пейзажи, сменявшиеся вокруг, были один красивее другого, но моему организму поездка по горной дороге на грузовике явно пришлась не по вкусу, и в Фоггии я с большим удовольствием извлек свое ноющее тело громыхающего транспортного средства. Как оказалось, передышка была недолгой, и мне пришлось забираться в другой, не менее тряский грузовик, доставивший меня в Бриндизи.

Ремонт 658-й был уже закончен, Тони казался довольным результатом, осталось только выйти в море для испытаний. Через два дня мы уже шли в Анкону.

Я чувствовал себя прекрасно, лодка тоже была в хорошем состоянии. Мы были готовы к работе.

Глава 22.

Тревоги и походы

По пути на север я просматривал полученную накануне почту. Одно из сообщений было от командующего, которого я встретил на лестнице в Казерте. В нем было сказано:

«На протяжении последних месяцев я с удовлетворением следил за операциями легких Береговых сил, действующих из Бастии и на Адриатическом море. Постоянная угроза морским путям противника имела прямое влияние на успех наших армий в южной Франции и Италии. Высочайших почестей достойны офицеры и матросы, чей опыт и мужество позволили уничтожить много военных и торговых судов и ценных военных грузов. Достоин похвалы и береговой персонал, усилиями которого наши корабли поддерживались в хорошем техническом состоянии.

Прошу вас передать мои поздравления всем заинтересованным лицам».

(Очевидно, весьма сомнительное впечатление, произведенное на командующего младшим лейтенантом Рейнолдсом, не испортило общей картины.)

Привыкнув к тому, что операции Береговых сил не пользуются особой популярностью у властей предержащих, такое внимание со стороны командующего было особенно приятным. Возможно, если бы потенциал лодок и катеров получил должную оценку раньше, мы не испытывали бы столь серьезных проблем с запчастями и получением запасов, каких было великое множество еще в недалеком прошлом.

В Анконе мы узнали все новости разом, пригласив выпить Кена Голдинга, нового командира 633-й. Стив Ренделл возвращался в Канаду в отпуск, и Кен, ранее командовавший «воспером», сменил его на посту командира.

Еще одна новость, которую мы узнали от Кена, оказалась удивительной и волнующей для всех нас. Когда он прибыл на Мальту, Деррик стал командиром 655-й и вместе с Джонни Маддом (бывший штурман Питера Барлоу) и Тони Марриоттом после завершения ремонта лодки и установки радара присоединится к нам. Это была прекрасная новость для всех «младших собак».

Корни был на островах, и мы поспешили отправиться к нему. Теперь выражение «на островах» можно было рассматривать буквально, потому что Вис после падения южных островов находился довольно далеко от переднего края и утратил свое стратегическое значение. Теперь наши лодки работали с защищенной якорной стоянки, носящей имя Вели-Рат, расположенной у северной оконечности острова Дуги — внешнего острова группы (недалеко от Зары).

Когда прямо по курсу появилась земля, я стал с тревогой выискивать береговые ориентиры, чтобы точно установить наше местонахождение. Малейшая ошибка могла стоить жизни. Острова к северу от Дуги еще оставались в руках немцев, так же как и Зара — главный порт региона. В дневное время здесь вполне можно было встретить вражеский корабль или самолет, так что к делу следовало отнестись со всей серьезностью. К тому же нельзя было забывать о минах. Наша карта изобиловала заштрихованными участками, означавшими минные поля, и, хотя на стоянку вел очищенный канал, не было никакой гарантии, что накануне ночью сюда не пожаловал настырный немец на небольшом катере и не заминировал узкий проход.

Очень скоро я понял, что могу не слишком беспокоиться. Наш новый штурман — «боевой бобер» Бэтл полностью оправдал свою репутацию опытного и надежного специалиста. В расчетное время прямо по курсу оказался Макнарский канал, а справа по борту замигал маяк Вели-Рат. Затем я увидел мачты эсминцев класса «Хант» и почувствовал себя дома.

Вокруг низких круглых холмов известнякового острова возвышался мрачный, лишенный растительности барьер — на голых скалах лишь изредка виднелись «проплешины» низкорослого, больше напоминающего щетину кустарника. Пейзаж не выглядел приветливым, но, тем не менее, не казался и уродливым. В нем была своеобразная красота отчужденности, величие одиночества.

Стоянка Вели-Рат была переполнена. Здесь стояло три «Ханта» — «Уитленд», «Лодердейл» и «Эггесфорд» — все они выглядели мирными и спокойными. У борта каждого были пришвартованы катера и канонерки. На дальнем конце стоянки замигала сигнальная лампа — лейтенант-коммандер Морган Джайлс приказывал нам подойти. Его штабное судно было для меня новым. Это был пехотно-десантный корабль с дополнительной надстройкой и установленным вместо мачты радаром. На его борту было выведено «LCH-315». Официальная расшифровка этой аббревиатуры означала десантный «корабль-штаб», но партизаны называли его «лошадиный корабль», уверяя, что палубная надстройка внешне очень похожа на конюшню.{20}

Я доложил о прибытии Моргану Джайлсу, который принял меня с удивительной теплотой и сердечностью, вернулся на 658-ю и увидел, что к нам приближается весельная шлюпка, где сидит улыбающийся Корни. Мы встретили командира со всеми подобающими церемониями. Корни был явно рад нашему возвращению.

— Как новый радар, Ровер?

— Блеск! Это настоящая бомба, Корни! Мы засекли катера на расстоянии семи с половиной миль! Да и репитер в штурманской рубке — прекрасная идея. Туда можно спуститься и оценить ситуацию за считаные секунды.

Желая испробовать новую игрушку лично, Корни той же ночью вывел нас в море. С радаром нести вахты стало намного легче, да и работа штурмана существенно облегчилась.

Проводя поиск вдоль берега, мы наткнулись на несколько дрифтеров, ведущих лов сетями с использованием факелов. Такая деятельность вряд ли была уместной в разгар военных действий. Мы остановились и тщательно осмотрели эти суда, но вскоре убедились, что они не таят никакого подвоха. Рыбаки явно были до смерти напуганы, оказавшись под дулами орудий не слишком миролюбивых канонерок.

Мы довольно скоро привыкли действовать в условиях отсутствия не только базы, но даже причалов.

Вернувшись из похода, мы пришвартовались к борту танкодесантного корабля и получили топливо из 40-галлонных емкостей. Процесс был крайне нудным и длительным, но ничего другого нам не предлагали. Если 658-я не требовалась для патрулирования, мы проводили ночь у борта одного из больших кораблей, избегая постановки на якорь. Так мы, во-первых, экономили энергию, получая электричество от своего временного соседа, а во-вторых, могли чувствовать себя более спокойно. Наш якорный канат не производил впечатления надежного, каковым и не являлся, особенно в плохую погоду.

А непогода уже была не за горами. Нас предупредили, что в Анконе уже дует бора. Бора — это капризный северный ветер, который часто без всякого повода внезапно усиливался и достигал штормовой силы. В зимние месяцы такие шторма могли продолжаться неделями, хотя чаще стихали через несколько часов.

Нам не пришлось долго ждать, чтобы ощутить силу боры на своей шкуре. Мы пришвартовались у борта «LCH-315», и я лег спасть, но вскоре был разбужен сильным раскачиванием лодки. Сначала я подумал, что мимо прошел какой-то корабль, и решил продолжать спать, но уже через пять минут нас с Тони буквально выкинуло из коек, и мы отправились на палубу проверить концы и кранцы.

Открывшееся зрелище меня потрясло. Мертвый штиль, царивший еще несколько минут назад, сменился штормом. Море бурлило даже на защищенной со всех сторон стоянке. Нас отчаянно болтало и било о борт штабного судна. Царившая вокруг чернильная темнота на несколько мгновений лишила меня чувства направления. Я с тревогой оглядывался по сторонам, но не видел ничего, кроме далеких вспышек.

В такую погоду оставаться у борта LCH было форменным безумием, и я начал готовиться к отходу. На мостике появился Корни (официально он все еще оставался командиром 658-й), передвинул ручки машинного телеграфа, и 658-я скользнула в сторону. Мы успели вовремя! Лишь только мы оказались в стороне от LCH, из темноты возникла черная тень и врезалась в его борт как раз в том месте, где несколько минут назад стояла 658-я. Это оказался минный тральщик, волочивший якорь и полностью потерявший управление.

— По-моему, единственный разумный выход, — прокричал мне в ухо Корни, — это пришвартоваться к борту одного из эсминцев! Я бы не стал пытаться выйти со стоянки, тем более что идти некуда.

Ближайший эсминец стоял прямо по курсу. Это был корабль его величества «Эггесфорд», возле него уже болталась канонерка. Корни подвел 658-ю к борту эсминца (не избежав довольно шумного соприкосновения), концы были переброшены и закреплены. Затем мы для надежности их удвоили — слишком уж большие нагрузки им предстояло выдержать. В ту ночь спать нам почти не пришлось.

Утром нашему взору открылась безотрадная картина. Два BYMS (деревянных минных тральщика) и один катер были выброшены на берег. Корни исчез переговорить с капитаном «Эггесфорда» и вернулся довольный.

— «Эггесфорд» и «Лодердейл» собираются в 10.00 перейти в Мулат-Коув. Там будет безопаснее. Поэтому наши четыре лодки могут двигаться с ними и находиться рядом, пока боре не надоест дуть. Это может продлиться неделю, так что держи пальцы скрещенными, Ровер.

Переход был успешным, хотя и очень тяжелым. Уже в Макнарском канале мы полностью промокли. Зато потом 658-я могла бороться с бушующим морем, будучи крепко привязанной к своей приемной маме. 633-я Кена Голдинга находилась с правого борта эсминца. Со стороны, наверное, «Эггесфорд» был похож на надменного, элегантного лебедя, тянущего за собой двух гадких утят. Тони приготовил все концы, которые сумел найти, и позже был крайне удивлен, когда сосчитал их. Всего концов оказалось тридцать три. И все пригодились.

В такую погоду мы не опасались подвергнуться атаке противника, однако было известно, что немцы используют катера, начиненные взрывчаткой, и человекоуправляемые торпеды, причем все упомянутые спецсредства базируются на острове Луссино, который находится в 30 милях. Представлялось маловероятным, что немцы пропустят такие заманчивые цели, как стоящие на якоре эсминцы. Поэтому на «Эггесфорде» взяли за правило каждые пять минут сбрасывать за борт небольшой заряд. Для находящегося в воде человека это считалось высокоэффективным средством устрашения.

Посему в первый день каждые пять минут 658-я приподнималась на несколько дюймов, содрогалась и падала обратно. Мы даже начали беспокоиться о влиянии этих незамысловатых движений на наши гребные винты. Как-то не хотелось снова запустить двигатели и обнаружить отсутствие винтов. К вечеру Корни решил, что пора действовать, и написал вежливое обращение командиру «Эггесфорда» с предложением сбрасывать взрывчатку не с кормы, а с носа. Вахтенный у трапа отправился с ним по назначению, получив команду дождаться ответа.

Чрез несколько минут мы услышали, как вахтенный спускается вниз по трапу, затем раздался стук в дверь кают-компании. Как только лист бумаги был передан Корни, сильный удар, казалось, выбросил 658-ю из воды. С трудом удержавшись на ногах, Корни прочитал: «Конечно. Так лучше? Отныне и впредь мы будем сбрасывать заряды только с носа. Надеюсь иметь удовольствие видеть вас и ваших офицеров у нас в 20.30».

Жест был удачным, о чем мы не преминули сообщить офицерам «Эггесфорда» во время вечернего визита.

Бора дула без перерыва в течение пяти дней. Мы использовали свободное время для наведения порядка на лодке и тренировки новых артиллеристов. Мы также успели подружиться с командой «Эггесфорда», и наши моряки получили возможность пользоваться отсутствующими у нас удобствами — в первую очередь душевыми и столовой.

В последний день команда «Эггесфорда» решила устроить праздник для детей острова Мулат. В деревню при посредстве партизанского командование было послано приглашение, после чего ответа не было довольно долго. Никто не знал, придут дети или нет. В конце концов на борт прибыл представитель штаба Тито и сообщил, что разрешение будет дано при условии, что моряки не будут проводить среди детишек политическую агитацию.

Увидев счастливые мордашки поднимающихся по трапу ребятишек, а потом их изумленные глаза, загоревшиеся при виде неведомых лакомств, мы поняли, что для них главное — доброта и приветливость моряков «Эггесфорда», а вовсе не скучные разговоры. Я подумал, что, когда мне самому было пять, я бы не обратил внимания и на самого Сталина, если бы в то же самое время мне кто-то предложил совершить несколько кругов на карусели и снабдил достаточным для счастья количеством конфет.

На «Эггесфорд» прибыло двадцать пять маленьких югославов, и моряки позаботились, чтобы дети прекрасно провели время. В кают-компании их встретила тетушка Салли, на верхней палубе непрерывно шли представления, кабестан превратили в карусель, а в столовой команды было приготовлено грандиозное угощение. Добродушный старшина оделся Дедом Морозом и раздал всем подарки, а в заключение состоялось главное шоу. Артиллерийский офицер пожертвовал своими старыми запасами сигнальных ракет, и был устроен грандиозный фейерверк. Дети покинули корабль в полном восторге и нагруженные гостинцами. Так английские моряки в очередной раз доказали, что обладают самыми универсальными талантами. За что ни возьмутся — все получается.

Когда мы в конце концов получили возможность отойти от «Эггесфорда», мне показалось, что мы провели рядом не пять дней, а целую вечность. Это было совсем неплохо, но теперь следовало вернуться к работе.

Морган Джайлс запланировал довольно опасное мероприятие — патрулирование в проливе Планински. Этот пролив в своей самой широкой части не превышал пяти миль, а в основном имел ширину около двух миль и тянулся вдоль побережья материка, укрытый с мористой стороны длинными островами. По проливу проходили основные пути подвоза противника, по которым снабжалась всем необходимым медленно отступающая немецкая армия.

Острова тянулись почти непрерывной грядой, причем в некоторых местах преграда была двойной, а то и тройной. В промежутках между ними имелись минные поля, а для надежности на берегу стояли сильные артиллерийские батареи. По плану мы должны были проникнуть в пролив через один из проходов, где мины, как считалось, установлены глубоко и где по донесениям разведки береговые батареи пока не были укомплектованы.

Мы изучили этот самый Сенский проход на карте. Он имел ширину около полумили и был покрыт красной штриховкой. Красным цветом обозначались минные поля, но нас заверили, что мины стоят очень глубоко. Если бы мы успешно миновали проход, то перед нами бы открылись гигантские возможности. Судя по всему, противник в проливе чувствовал себя спокойно, считая, что проникнуть туда невозможно. Положа руку на сердце, признаюсь, что многие из нас тоже так считали. Поэтому, если предприятие удастся, эффект должен оказаться потрясающим.

Итак, мы начали готовиться к походу. Прежде всего следовало запастись топливом. Мы отправились в Мулат-Коув и обнаружили там на причале 40-галлонные бочки с 100-октановым бензином без присмотра.

Это патрулирование оказалось самым напряженным из всех, которые нам приходилось выполнять. Обычно на пути к району патрулирования и обратно обстановка бывала вполне мирной и команда могла немного расслабиться. Здесь же путь до района патрулирования пролегал по вражеским водам и острова с обеих сторон находились в руках немцев. В любой момент мог появиться немецкий корабль. Поэтому с первого момента мы постоянно находились в состоянии боевой готовности, нервы были напряжены до предела. Путь до Сенского прохода занял 4 часа. Мы не имели возможности воспользоваться преимуществами высокой скорости, потому что соблюдали тишину, то есть двигались на низких оборотах. Мы проскользнули между Олибом и Силбой, миновали остров Трестенико и вышли на завершающий отрезок пути, ведущий к Сенскому проходу.

Все находились на местах. Корни просемафорил «R» в сторону кормы, и скорость была еще более снижена — дальше мы передвигались ползком. Ночь была очень темной, и существовала вероятность проскользнуть незамеченными, конечно, если очень повезет. Если же нас заметят, суда противника не пойдут по проливу, а нам придется очень постараться, чтобы выбраться целыми.

Я посмотрел на парней, стоявших на мостике. Все напряженно вглядывались в темноту, изучая очертания берега по обе стороны от нас. Никто не произносил ни слова. Корни навел бинокль на маяк по правому борту, а Тони — на низкий берег слева. Орудия были готовы и развернуты — часть в сторону левого, часть в сторону правого берега. Если нас обнаружат и начнется перестрелка, чем быстрее наши орудия заставят замолчать вражеские, тем лучше. Это будет похоже на сражение между двумя судами с той лишь разницей, что потопить береговую батарею мы никак не сможем.

А потом я вспомнил о минах. На некоторое время я о них как-то позабыл. Ясно видимые опасности с двух сторон от нас — мы словно проходили между готовыми сжаться челюстями, ощетинившимися острыми зубами, — вытеснили из головы мысли об опасностях невидимых, прячущихся в темной глубине вод. Интересно, насколько глубоко? Это ведь жизненно важно! В общем, миновала вечность, а может быть, даже не одна, прежде чем маяк остался позади. Карта называла место, где он стоял, Стрицика-Пойнт и информировала, что в лучшие времена маяк загорался каждые 6 секунд и был виден с 9 миль. Я был рад, что маяк был окутан темнотой. Мы отлично обойдемся без света, большое спасибо.

Когда мы миновали опасный проход, я обратил свое внимание на остальных. Сегодня с нами шла весьма пестрая компания: Питер Хьюс из Южной Африки, Дики Бердс с Новой Зеландии, Тед Смит из Ирландии, Кен Голдинг из доброй старой Англии и Корни из Канады.

— Все прошли, сэр, — доложил я.

Итак, подготовительный этап благополучно завершился.

Настало время для настоящего дела. Мы повернули на север и «поползли» вдоль берега, а вращающиеся антенны радара без устали обшаривали пролив по всей его ширине. В течение пяти часов мы вели поиски, но тщетно. Все наши усилия оказались напрасными.

Все было так тихо и спокойно, что по пути мы утратили интерес к Сенскому проходу. Он все так же был заминирован и имел ширину только полмили, на берегах так же, вероятнее всего, находились вражеские батареи, но теперь мы не верили, что с нами что-то может случиться, и оказались правы. Но только это было опасное состояние души. Я знал, что Корни с удовольствием расстрелял бы береговой маяк, чтобы хотя бы оставить свою визитную карточку. Но здравый смысл, слава богу, возобладал. Мы вполне могли вернуться завтра, так что не стоило обнаруживать свое присутствие.

К Мулату мы подошли в 6 часов утра, и Корни приказал принять топливо. Там стоял танко-десантный корабль, уткнувшийся носом в берег, и, пока я подводил 658-ю с одной стороны, Кен Голдинг поставил свою лодку с другой и не медля начал получать топливо. Таким образом, у нас оказалось свободными минимум два часа, и мы отправились отдыхать, приказав вахтенному сообщить, когда 633-я закончит заправку.

Из глубокого сна, в который я провалился, едва добравшись до койки, меня вырвали крики «Пожар!». Только люди, живущие на деревянном судне по соседству с 5000 галлонами бензина (или еще хуже — с парами полупустых танков, как было у нас в то утро), знают, какую опасность несет огонь.

Так что на верхнюю палубу я взлетел на крыльях страха. Небо было затянуто густым темным дымом, покрывшим в первую очередь наш мостик. Я уставился на танкодесантный корабль. На его палубе стояли штабеля бочек с высокооктановым бензином. А из трюма вырывались языки пламени.

Я с остервенением дернул рукоятку машинного телеграфа вперед-назад и завопил:

— Сматываемся!

Персонал машинного отделения знал лучше, чем кто бы то ни было, сколько бед может принести бензин, поэтому двигатели взревели едва ли не одновременно с моим сигналом. Быстрый взгляд на палубу убедил меня, что все в порядке, и я снова дернул ручку, скомандовав «Полный назад!». Хорошо, что мы не стояли у причала, — тогда деться было бы некуда. А поскольку танкодесантный корабль стоял перпендикулярно причалу, путь назад был свободен.

Зрелище было завораживающим. Пять дог-ботов «разбегались» от пылающего корабля, скрытого облаком черного дыма. Каждые несколько секунд мы слышали грохот, информирующий о том, что взорвалась еще одна бочка, внеся свою лепту в бушующий ад. Штабное судно находилось в Мулат-Коув. Удалившись на безопасное расстояние, мы видели, как оно приблизилось к горящему кораблю с пожарными шлангами наготове. Маленькие фигурки все еще бегали по палубе охваченного пожаром корабля с огнетушителями, но они были бессильны: дело зашло слишком далеко.

Окончания драмы мы не видели — нам приказали пришвартоваться к буям у Иста. Но когда мы вернулись вечером, пожар был потушен, обгоревший танкодесантный корабль все еще находился на плаву, но бензина на нем уже не осталось.

Корни посовещался с Морганом Джайлсом, и было решено, что мы совершим вылазку в небольшую бухту, где, по данным разведки, располагается флотилия взрывающихся мотоботов и карликовых подлодок, а утром пойдем за топливом в Анкону.

Когда мы готовились возвращаться к Исту, где должны были дождаться времени выхода в море, на горизонте появилась точка, явно держащая курс на Макнарский канал. Все мы были чрезвычайно заинтригованы, поскольку не получали никаких сообщений и никого не ждали. Она становилась все больше и больше, и в конце концов я смог рассмотреть в бинокль вымпелы на мачте.

— Виктор-6–5-5, — прочитал я и тут же радостно завопил: — Это же Деррик!

Мы встретили его со всем возможным радушием, поскольку действительно были искренне рады.

Корни сразу ввел его в курс дела, чтобы Деррик смог участвовать в вылазке в Сигал-Коув. После шести часов ожидания лодки вышли в море и попытались выкурить противника из маленькой бухты, выпустив туда несколько торпед. Все они взорвались, но из бухты никто не вышел. Нам оставалось только надеяться, что причиной этого стали полученные повреждения, а не отсутствие противника в бухте.

После этого мы зашли в Анкону, получили там топливо и отправились обратно в Вели-Рат. Через два часа неожиданно поднялся сильный ветер — началась бора. Корни решил вернуться. Когда темный горизонт начал принимать очертания гористого берега к югу от Анконы, Тони заметил два эсминца, следующие встречным курсом. Они сразу начали передавать сигналы, но почему-то семафорили не ту букву, что положено в соответствии с нашим перечнем сигналов.

Мы дали правильный сигнал, но в ответ получили снова неверную букву. Наконец сигнальщику первого эсминца это перемигивание, должно быть, надоело, и он просемафорил «АА» («Что за корабль?»). С тех пор как Корни стал командиром флотилии, у нас на борту появился сигнальщик, который теперь взял лампу и просемафорил ответ. Последовала пауза, и на эсминце снова замигала лампа. Сигнальщик озвучил ответ: «Согласно нашему перечню сигналов правильный ответ — Б — Бейкер».

Закончив смеяться, мы попытались представить себе поведение эсминцев, будь мы торпедными катерами противника. Судя по всему, они не имели информации о нашем присутствии в этом районе и имели полное право разнести нас в щепки. Разумеется, мы были рады, что они этого не сделали, но в глубине души чувствовали, что офицеры эсминцев проявили недопустимую медлительность. Мы были крайне удивлены несовпадением перечня сигналов. Позже выяснилось, что нам дали список, датированный другим числом. Ошибка могла обойтись дорого.

На следующий день ветер прекратился, и мы совершили переход, который оказался ничем не примечательным. На подходе к Вели-Рат увидели очень потрепанный, разбитый танкодесантный корабль. Вокруг остатков его надстройки был натянут брезент, а корпус почернел и местами обуглился. Не требовалось особой проницательности, чтобы узнать в калеке жертву мулатского пожара. Корабль шел в Анкону, где должны были решить его судьбу. Мы только молча подивились несокрушимой силе духа команды, да и самого корабля.

Флотилия совершила еще одно патрулирование в районе Сигал-Коув. Было очень тихо и совершенно спокойно. Мы как могли старались спровоцировать немцев на бой, но если они там и были, то проигнорировали нас. Пришлось несолоно хлебавши возвращаться к Мулату. Было 6.45, поэтому я решил часок передохнуть, предварительно удостоверившись, что рядом никто не получает топливо. Воистину пуганая ворона куста боится.

На этот раз меня разбудили не крики «Пожар!», а сильная рука вахтенного, бесцеремонно трясшая меня за плечо.

— У борта стоит «воспер», сэр, — сообщил он, — и его командир требует вас.

Это оказался Фрэнк Дорвик, бывший офицер одной из канонерок. Он был очень взволнован.

— Корни на борту? — спросил он. — Думаю, вам придется принять участие в спасательных операциях. Три часа назад я оставил 371-й и 287-й. Они плотно сели на грунт к северу отсюда у небольшого островка возле Керсо. Отсюда будет миль семьдесят. Я не смог им помочь и не мог воспользоваться радио, поэтому поспешил сюда за помощью.

Корни проинформировал командование и получил разрешение выйти в море с этой миссией милосердия вместе с Тедом Смитом (642-я) и Дики Бердом (643-я). Нам предстояло пройти 70 миль вдоль вражеских берегов, где нас в любой момент могли обнаружить береговые батареи, корабли и самолеты противника. Все это напоминало Сицилию. В общем, здесь было о чем подумать. Ведь, даже благополучно добравшись до места, мы не могли быть уверены в дружественном приеме. Если оба «воспера» обнаружены, мы вполне могли угодить в засаду.

Мы долго и внимательно изучали карту. В двух милях от Керсо находился остров Леврера. Судя по карте, он не был населен — две невысокие пустынные горы. «Восперы» находились на северо-западной стороне и, если вблизи не появлялись немецкие патрульные корабли и самолеты, могли остаться незамеченными.

Мы шли на север со скоростью 24 узла в отдалении от островов. Луссино мы обошли за добрых шесть миль, чтобы не дразнить артиллеристов немецких береговых батарей. Неожиданно один из наблюдателей доложил:

— Видел яркую вспышку на берегу, сэр.

Очень скоро мы узнали, что это было. В 200 ярдах от нас шлепнулся в воду тяжелый снаряд, за которым последовали еще три. Корни резко скомандовал:

— Лево руля!

Мы выполнили поворот на 90°, несколько увеличив расстояние до берега. Но от назойливого внимания противника мы смогли избавиться, только когда расстояние между нами увеличилось до 9 миль. Пройдя Луссино, мы взяли курс на остров Уни, затем обошли его и направились к Леврере.

Когда остров появился в поле зрения, мы стали внимательно изучать побережье в бинокли.

— Вот они, — пробормотал Корни. — Вроде бы все в порядке. Надеюсь, что это так.

Мы приблизились и были восторженно встречены командами «восперов».

— Бьюсь об заклад, они еще ни разу не встречали дог-боты с такой радостью, — ухмыльнулся Тони, — всегда задирали перед нами носы.

Корни направился ко второму катеру, и мы перебросили туда буксирный трос. Затем мы медленно тронулись с места, постепенно увеличивая натяжение. Потом мы начали увеличивать обороты и через некоторое время уже тянули катер на 1200 оборотах. 658-я тряслась как осиновый лист, буксирный трос вибрировал, но катер не сдвинулся с места ни на дюйм.

Сзади подошел Тед Смит и заорал в мегафон:

— Корни, может быть, здесь поможет волна? Она приподнимет «воспер» на несколько дюймов, а ты его в это время сдернешь!

— Давай попробуем, — согласился Корни.

Тед отошел, чтобы набрать скорость для пробега. Через минуту или две он пронесся в 50 ярдах от берега на максимальных оборотах. Созданная им волна покатилась к берегу. А мы были наготове. Корни увеличил обороты до 1400. Все с волнением следили, как волна докатилась до замершего «воспера», подняла его, пронесла еще на 10 футов ближе к берегу, после чего с грохотом обрушила на грунт.

— Ну, теперь все, — вздохнул Корни.

После короткого совещания с командирами «восперов», постоянно прерывавшегося тревожными взглядами в небо (мы в любой момент ожидали появления вражеской авиации), было решено снять команды и все ценное оборудование и уничтожить катера. На это ушел час, после чего наш форпик превратился в склад приборов, инструментов и запчастей с одного «воспера». Тед занимался другим, а в это время 643-я патрулировала вдоль берега, чтобы вовремя уведомить нас о появлении вражеских самолетов или кораблей.

Завершив работы, мы расстреляли «восперы» и, оставив их ярко горящими, поспешили покинуть опасный район.

Обратно в Анкону вернулись без приключений.

Неделей позже 658-й завладели механики базы в Анконе — обнаружились какие-то неполадки в двигателях, — и Корни вернулся на острова на 649-й. Он подоспел как раз вовремя, чтобы повести две лодки в дневную операцию против немецкой базы в Сигал-Коув. С ними было еще два эсминца «хант» — «Броклсби» и «Кванток». Эсминцем «Броклсби» командовал лейтенант Тони Бломфилд, который до последнего времени был командиром 7-й флотилии торпедных катеров, действовавшей у берегов Италии, поэтому Корни мог быть уверен во взаимопонимании между двумя подразделениями.

Прождав все утро, эсминцы, каждый с дог-ботом в корме, подошли к Сигал-Коув и начали атаку с близкого расстояния.

Шум стоял оглушающий. Грохот 4-дюймовых орудий разносился над водой и, отразившись от прибрежных скал, эхом возвращался обратно. Снаряды летели в бухту, плотным потоком, который должен был сокрушить все живое.

Когда эсминцы прекратили огонь, Корни предложил войти в Сигал-Коув и посмотреть, какой нанесен ущерб. Самой опасной частью этого мероприятия был вход в бухту, потому что по обе стороны от узкого входа предполагалось наличие огневых точек противника.

633-я медленно двинулась к входу, а два эсминца приготовились вести огонь по берегу с обеих сторон от входа. Вскоре Корни пожалел о том, что попросил огневую поддержку. Казалось, что со стороны 4-дюймовых снарядов угроза больше, чем от небольших немецких орудий.

Но открывшееся перед нашими моряками зрелище заставило позабыть обо всем. Первым, что они увидели после входа в бухту был маленький вражеский катер, который на высокой скорости несся прямо на них. Он имел длину около 20 футов, сужающийся конусообразный корпус и всем своим видом олицетворял агрессивность. Он собирался атаковать? Или, наоборот, бежать? Корни решил это не выяснять и приказал открыть огонь из всех орудий. Катер резко отвернул вправо и на скорости около 25 узлов уткнулся в берег. Из него вывалился голый человек, который с удивительной скоростью припустился бежать по берегу. Сначала по нему открыли огонь, но спортивное шоу оказалось настолько занимательным, что огонь прекратился и артиллеристы стали подбадривать громкими криками бегуна, который сначала очень ловко перепрыгивал с камня на камень, а потом и вовсе скрылся из вида за холмами.

Вскоре было замечено еще два катера. Первый описывал круги в дальнем конце бухты — очевидно, был покинут людьми. Второй стоял у берега, укрытый камуфляжной сеткой. Расправиться с ними оказалось делом недолгим.

Пока 633-я оставалась в бухте, по ней велся спорадический огонь из винтовок и автоматов.

Дог-боты настолько уязвимы, когда речь идет об огне из легкого оружия, что две винтовочные пули, попавшие в машинное отделение, вывели из строя два двигателя. Один матрос был убит и двое ранены автоматной очередью с берега.

Находясь в Анконе, мы ничего не знали об этой операции, но, тем не менее, она оказала влияние и на нас. После нее Морган Джайлс решил организовать патрулирование в районе Луссино. Он хотел точно знать, что делают немцы: завозят подкрепление или, наоборот, эвакуируют гарнизон. У лодок на островах не было топлива, поэтому он послал сообщение в Анкону с просьбой организовать патрулирование.

Я как раз находился на берегу и наслаждался вкусным ужином в офицерском клубе. Там меня и нашел посыльный с запиской. Я положил нож и вилку, вытер губы салфеткой и тяжело вздохнул. «И здесь нашли», — подумал я. Записка была короткой:

«Возвращайся на борт немедленно. Ночью патрулирование. Выход в 21.00. Команда вызвана».

Я взглянул на часы. Было 20.25. Обратный путь займет 15 минут. Я быстро доел основные блюда и ушел, так и не отведав сладкого. Когда я вернулся на лодку, Тони доложил, что восемь человек все еще на берегу. Тим был рядом, на 662-й. Той ночью он должен был возглавить наше подразделение.

Я очень волновался, отправляясь в море с Тимом. Все же мой командирский опыт был чрезвычайно скуден. Мысленно я причислял Тима и Корни к одной и той же группе людей. Оба были безусловными лидерами, агрессивными, но не безрассудными. Поэтому я нисколько не сомневался, что приказы Тима будут четкими, ясными и своевременными.

Но только мы ничего не обнаружили. Идея Моргана Джайлса оказалась ошибочной. И я почти решил послать ему счет за мой неоконченный ужин.

На следующий день мы вернулись на острова и сразу же отправились повторить путешествие в пролив Планински. Оно не было таким изнурительным, как в первый раз, — ничто так не угнетает, как неизвестность, — но оказалось таким же долгим, напряженным и бесплодным. Мы все очень устали и возвращались в Вели-Рат на пределе сил. В довершение ко всему резко ухудшилась погода и мы изрядно промокли.

Я уже почти привык, что, если я решаю немного прикорнуть, обязательно что-нибудь случается и меня будят. Так получилось и в этот раз. Едва я задремал, раздался громкий крик Корни:

— Ровер! Ты только послушай, старик! Приказ командования! 56-я флотилия отправляется на Мальту для отдыха и проведения необходимого ремонта!

Я перевернулся на койке и уставился в потолок над собой. Снова Мальта? Что ж, это совсем не плохо.

Глава 23.

Бора!

В полдень мы вышли в море и взяли курс на Анкону. 658-я возглавляла флотилию. Лодки двигались со скоростью 22 узла. Усталости как не бывало, настроение, как по волшебству, улучшилось. Я обсуждал с Тони, какой потребуется ремонт. Матросы собирались небольшими группами и оживленно беседовали — строили планы, вспоминали былые приключения. Мальта, несомненно, пользовалась популярностью.

Неожиданно мирный день перестал казаться таковым. До сих пор мы обращали мало внимания на окружающее нас море и небо над головой, но за какие-то мгновения все изменилось. Окружающая обстановка потребовала самого пристального внимания к себе. На севере небо резко потемнело, и в нашу сторону понеслись угрожающе черные тучи. Ветер без какого бы то ни было предупреждения с ходу проскочил всю шкалу Бофорта, и мы оказались в объятиях жесточайшего шторма.

Это была бора, и на этот раз укрыться было негде — мы находились в самом центре Адриатики. Нам предстояло выдержать битву с непогодой.

Ветер хлестнул меня по лицу и щедро окатил брызгами. Я инстинктивно втянул голову в плечи, поежился и выругался. Еще минуту назад я был одет в сухую рубашку, а теперь к телу липла мокрая холодная тряпка.

— Принесите сюда дождевики, — приказал я, — и скажите командиру, что у нас бора.

Но Корни уже сам поднялся на мостик. Первым делом он обратился к сигнальщику:

— Передайте на все лодки приказ действовать независимо, но постараться сохранять визуальный контакт.

— Мне придется снизить скорость, Корни, — сказал я. — Возьмешь управление на себя? — Он все еще официально был командиром 658-й.

— Нет, действуй сам, Ровер, — ухмыльнулся он. — Это все может затянуться.

Море отреагировало единственно возможным образом на ярость ветра — на нас накатывали нескончаемые ряды бурлящих, пенящихся волн. Ветер срывал пенные шапки и с яростью швырял — куда попадет. При каждом ударе волны 658-я кренилась на левый борт, а нас всех окатывало холодным душем.

Через пять минут мы уже ползли со скоростью 10 узлов, кренясь и содрогаясь от ударов моря и ветра. Бора шла полосой вдоль Адриатики, и мы пытались эту полосу пересечь. Но мы не могли допустить ударов волн с траверза — они вполне могли перевернуть лодку, что все время и пытались сделать.

Перед нами было два выбора. Я знал, что мы должны как можно скорее добраться до Анконы, иначе нам просто не хватит топлива. Проблема заключалась в том, каким курсом идти: на юго-запад или на северо-запад. Юго-западный курс поведет нас вдоль Адриатики без единого шанса встретить защищенную гавань на сотню миль. Северо-западным курсом мы приблизимся к побережью Италии, но там можем рассчитывать только на укрытие за колючей проволокой лагеря для военнопленных. Обе перспективы энтузиазма не вызывали.

В конце концов мы повернули на юго-запад, и лодка сразу же пошла немного легче. Я перевел дух и огляделся. Вся команда была наверху. Когда маленькая лодка находится в бушующем море, шум под палубами не вызывает желания там находиться.

Как выяснилось, бора еще не продемонстрировала всю свою мощь. Прошло еще немного времени, и ветер достиг ураганной силы. Волны стали еще короче и круче. Накатывающие с кормовой четверти волны поднимали 658-ю, бросали ее вперед, поворачивали, крутили — в общем, издевались как могли. Рулевой очень скоро обнаружил, что лодка очень плохо слушается руля, поэтому она непрерывно рыскала носом. Когда нос отклонялся вправо, он плавно поворачивал штурвал влево и наваливался на него всем телом, чтобы удержать в этом положении. После мучительной паузы, во время которой лодка боком съезжала к подошве волны, носовая часть начинала медленно, словно нехотя поворачиваться, а через несколько мгновений неожиданно легко скользила в обратном направлении, а рулевой едва успевал повернуть штурвал вправо в тщетной попытке повлиять на движение.

Борьба была бесполезной. Нам следовало повернуть 658-ю против волн и еще снизить скорость. Это было неприятно, но более безопасно. Корни согласился, и рулевой, уже взмокший от пота, благодарно улыбнувшись, повернул штурвал.

Отдать приказ было несложно, но все мы знали, что такой маневр подвергнет нас большей опасности, чем весь немецкий флот ранее. Поворачивая 658-ю против волн, нам предстояло прежде всего ощутить всю мощь взбесившегося моря. Впадины между волнами были такими глубокими и короткими, что возникало обоснованное сомнение, сумеем ли мы выбраться наверх. Если 658-я не выполнит маневр достаточно быстро, она «воткнется» в очередную впадину и будет отдана на милость волн. Она очень даже легко может перевернуться, и тогда для нас уж точно все будет кончено. Но все равно попробовать стоило.

И вот носовая часть корабля повернулась, 658-я содрогнулась от удара волны с траверза. Затем на мгновение, растянувшееся на целую вечность, лодка беспомощно закачалась во впадине. Она сильно накренилась — вот-вот перевернется, волна прокатилась прямо по палубе, а планшир левого борта оказался в опасной близости от воды. Рулевой буквально повис на штурвале, я вцепился в голосовую трубу — люди на мостике ухватились друг за друга.

Я лихорадочно пытался вспомнить какую-нибудь молитву. Мы отчаянно нуждались в помощи свыше. В тот момент мы находились ближе к гибели, чем во всех предыдущих сражениях с противником. Мы все еще качались на волнах, но уже через секунду я почувствовал, что опасность миновала.

Только тогда я вспомнил, что надо дышать, — уж не знаю, как долго я задерживал дыхание — по-моему, не меньше нескольких минут. А к Корни вернулся дар речи.

— Ради бога, Ровер, разве я так и не научил тебя, как управлять этой лоханкой?

Я довольно ухмыльнулся. Теперь мы справимся с чем угодно. 658-я птицей взлетела на гребень следующей волны, секунду помедлила и рухнула во впадину. Завершив сумасшедшее падение, лодка зарылась носом в воду, задрожала (словно отряхнувшись) и начала восхождение на следующую водяную гору. Нас окатило холодным зелено-голубым дождем, но это уже было несущественно.

Ничего подобного мне не приходилось видеть раньше. Волны были короткие и крутые, что для нас стократ более опасно, чем ленивые длинные валы Атлантики. «Общение» со штурвалом теперь стало сущим наказанием, и мы все — Корни, Тони, рулевой и я — боролись с ним по очереди. Явился «боевой бобер» и сообщил, что некоторые матросы сильно напуганы. Вряд ли этому следовало удивляться. Если бы у меня не было другого дела, только сидеть и наблюдать за адом, разверзшимся со всех сторон, я бы тоже испугался до полусмерти. Всякий раз, когда 658-я проваливалась в очередную впадину, корма задиралась в небо под прямо-таки фантастическим углом.

Корни тронул меня за руку.

— Посмотри на укрепление палубы! — прокричал он.

Я посмотрел на стальные пластины, установленные у нас после сражения в проливе Млет. Когда лодка взлетала на гребень волны, металл изгибался — это было видно невооруженным взглядом. Сколько он еще выдержит?

Орудия были надежно закреплены, и Тони приказал артиллеристам разойтись. У нас не было шансов подвергнуться нападению, зато имелись все шансы, что кого-нибудь смоет с палубы за борт.

В течение двух часов мы качались и ныряли, почти не продвигаясь вперед. И вскоре перед нами остро встала другая проблема — нехватка топлива. После последней заправки мы уже совершили переход из Анконы на острова, а потом долго патрулировали в проливе Планински. Берроуз доложил, что у нас осталось меньше 1000 галлонов.

— Что там в машинном отделении? — спросил я.

— Ужасно, сэр, нас кидает в разные стороны как щепки. Остается только молиться, чтобы это побыстрее закончилось.

— Вы не единственные, — ухмыльнулся я, — кто этим занимается. Держитесь, такое не может продолжаться вечно.

— В прошлый раз, — нерешительно молвил Берроуз, искоса взглянув на меня, — такая же свистопляска длилась пятеро суток. Но тогда мы стояли, привязанные к борту «Эггесфорда».

На это возразить было нечего. Все действительно так и было. Однако вскоре ветер немного стих, а с ним и волны утратили былую мощь. И я рискнул повернуть 658-ю на 10° на запад. Через полчаса я добавил еще 10°. К 6 часам вечера мы даже смогли увеличить скорость до 12 узлов. Теперь мы шли курсом на Италию, хотя севернее, чем хотелось бы. Медленно и с колоссальным трудом мы отвоевывали у моря мили, ведущие на запад.

В конце концов начало ощущаться присутствие земли, волны стали пологими, длинными…

Я еще никогда в жизни не был так рад увидеть «руки» волнолома Анконы, простертые нам навстречу. Впервые с момента спуска на воду 658-й я не был уверен, что она сможет дойти до берега. Она дошла, и я мысленно снял шляпу перед ее конструкторами и строителями.

Остальные лодки, тоже побитые и потрепанные, начали подходить примерно через полчаса. Теперь я точно знал: даже если 658-я развалится по дороге на части, мы все равно доставим ее на Мальту, а там пусть инженеры думают, как собрать ее воедино снова.

Мы пережидали непогоду пять дней, но все равно переход на Мальту оказался нелегким. Но это уже не имело существенного значения. Нам уже ничто не могло испортить приподнятого настроения.

На Мальту мы прибыли ровно в 3 часа утра за неделю до Рождества. Ночь была лунная и светлая. Несмотря на то что мы заблаговременно отправили сообщение об ожидаемом времени прибытия, сигнальная башня казалась вымершей, а боновое заграждение было закрыто. Это все равно что после долгих странствий вернуться домой и обнаружить отсутствие ключа.

Наша сигнальная лампа Алдиса посылала и посылала сигналы в темноту, но дежурный персонал либо спал, либо пил чай, во всяком случае, ответа мы дождались только через 20 минут.

Корни продиктовал довольно резкий сигнал — мы не могли не почувствовать, что на Мальте все уже успели забыть, что еще совсем недавно остров считался передовой. Здесь все уже явно вернулись к мирной жизни. Такое положение было крайне неприятным, когда ожидаешь в море и не можешь подойти к причалу, но, когда дело дошло до развлечений на берегу, возврат островитян к мирной жизни нас вполне устроил.

Лично для меня самый главный момент настал через два дня после прибытия на остров. Капитан Стивенс сообщил, что назначает меня командиром 658-й и будет рекомендовать для досрочного присвоения звания лейтенанта. По возрасту мне следовало ждать его еще целый год. Так что вечером мы устроили грандиозную вечеринку.

Собственно говоря, веселье началось раньше. В первый же вечер на Мальте свободная от вахты часть команды получила разрешение сойти на берег. Люди ушли вместе, намереваясь как следует расслабиться. Глядя им вслед, Тони задумчиво проговорил:

— Интересно, как сильно у этих парней утром будет болеть голова и скольких мы недосчитаемся?

К сожалению, в тот момент на него снизошел дал пророчества. На следующее утро рулевой доложил:

— Из увольнения на берег все вернулись, кроме матроса Флетчера, который находится в госпитале с подозрением на сотрясение мозга. Матрос Кроутер на борту, но я собираюсь отправить его в госпиталь, поскольку у него рана на голове, которую следует обработать.

Мы попробовали было задавать вопросы, но обвинять пока было некого, поэтому мы сочли происшествие нормальным для первой ночи после возвращения на Мальту. Флетчер вернулся через несколько дней, побледневший, похудевший, но, как всегда, веселый. О том, что с ним произошло, он говорить отказался. Занятые другими заботами, мы забыли о происшествии.

Наше внимание было поглощено подготовкой к Рождеству. Тони часто навещал продсклад, заботясь о том, чтобы мы получили свою порцию индейки, свинины, колбасы, печенья, пива, пудинга и т. д. Корни заявил, что на всех лодках его флотилии Рождество будет отмечено в лучших флотских традициях. Он сам поздравит людей рождественским утром ровно в 11.30.

Все жилые помещения 658-й были затейливо украшены, праздничные забавы были вполне традиционными. Корни выбрал самого юного матроса на борту (Альф Таннер из Торнтон-Хит), чтобы тот на день стал командиром флотилии. Они обменялись форменной одеждой. Корни занял место матроса и носил его одежду весь день, и на борту, и на базе, и даже на коктейле у командующего. Таннер с гордостью носил форму Корни и старался дотошно выполнять его обязанности. Я стал рулевым, а Тони — механиком-мотористом. В 11.30 мы отправились на лодки флотилии, посетили 642-ю (где были встречены Тедом Смитом, весьма впечатляюще выглядевшим в костюме механика), 643-ю, 649-ю и 655-ю. Затем вернулись на 658-ю.

На каждой лодке мы поднимали бокал (а то и не один) за Рождество и вернулись продолжить праздник на 659-й. После праздника в кают-компании с участием старшин и старших матросов мы уселись обедать. Остаток дня подавляющее большинство членов команды провели на берегу.

После Рождества мы занялись ремонтом лодки. На борту 658-й толпами бродили инженеры и механики, которые производили тщательнейший осмотр. Проверено было все — корпус, баки, двигатели, — и в конце концов было решено, что весь корпус лодки следует укрепить. А так как мы уже год выходили в море с тремя из четырех бортовых баков наполненными водой, снижая тем самым свою автономность, решили заодно отремонтировать и их. Это был сложный и длительный процесс, поскольку, чтобы добраться до этих баков, сначала следовало снять двигатели, а затем убрать переборки, по которым шла электропроводка.

Итак, наши планы определились: ремонт корпуса в доке, который может продлиться шесть недель и более, а затем возвращение в ремонтные цеха базы, чтобы «все собрать». Нам также должны были заменить некоторые орудия, включая «пом-пом». В общем, все это грозило затянуться надолго.

Находясь в доке, мы хотели не упустить ни одной возможности ввести усовершенствования, влияющие на эффективность лодки или наш комфорт. Вооруженные немалым опытом, мы начали с того, что пригласили к себе в кают-компанию всех тех, от кого зависело принятие решений. Ремонт предстоял большой, и игра стоила свеч.

Организовать приятный отдых оказалось довольно просто. На Мальте было много девушек из женского вспомогательного корпуса ВМФ, и мы не испытывали недостатка в партнершах для танцев и прогулок. Причем благотворное влияние женского общества на несколько одичавших офицеров начало ощущаться сразу же. Здесь также было достаточно возможностей для занятий спортом. У нас была очень неплохая футбольная команда, в которой мне иногда разрешалось занять место правого крайнего. Но хотя мне очень нравился футбол, у меня не было никаких иллюзий по поводу мнения капитана команды о моей игре. Он был обычным матросом, но на поле об этом как-то никто не вспоминал. Здесь его власть была выше адмиральской. Я был в полном восторге, когда мы выиграл первый матч у очень сильной команды корабля его величества «Григейл», после чего провели еще несколько игр, прежде чем полностью прекратившиеся дожди и повысившаяся температура сделали землю слишком твердой, чтобы играть. У офицеров «Григейла» была собственная футбольная команда, и я старался не пропускать ни одной игры. Иногда в воротах у них стоял сам капитан.

В январе был опубликован список награжденных, куда вошли отличившиеся в сражении в проливе Млет, а также в бою флотилии Тима с лихтерами в октябре. Тим получил орден «За безупречную службу». Это была первая и несомненно заслуженная высокая награда, завоеванная офицером канонерки на Средиземноморье. Далее шел длинный список пряжек к «Кресту за боевые заслуги». Их получили Дуг Мейтленд, Корни, Том Лэднер, Уолтер Блаунт и Боб Дэвидсон. Упомянуты в донесениях были Гордон, Деррик, Фредди Миллз, Джонни Мадд — в общем, все наши.

Список принес на лодку чрезвычайно расстроенный Корни:

— Мне очень жаль, Ровер, для тебя там ничего нет, но это наверняка какая-то глупая ошибка! Мы не включили тебя в общий список, потому что не сомневались: после Эльбы ты получишь что-то более серьезное! И в результате вышло, что ты не получил вообще ничего, и из-за этого я себя чувствую просто отвратительно!

Через год я получил орден «Крест за боевые заслуги» со следующей формулировкой: «за безупречную службу во время войны в Европе».

Список награжденных членов команды тоже производил впечатление. В него вошли: Берт Берроуз, сменивший Билла Ласта на посту чифа, матрос Даффил, артиллерист «пом-пома» — оба получили медали «За выдающиеся заслуги», а Паунтни (артиллерист эрликона правого борта) и Симпсон (механик) были упомянуты в донесениях.

Через шесть недель после Рождества старший помощник «Григейла» передал нам две повестки, которые предписывали Флетчеру и Кроутеру явиться в суд. Их обвиняли в оскорблении полиции и подстрекательстве группы лиц числом более четырех человек к нарушению общественного порядка.

Обоих парней в это время не было на 658-й — они были отправлены на курсы повышать свою квалификацию в артиллерийском деле. Но они были старыми членами команды, и мы были обязаны сделать для них все, что можно. Самое любопытное во всем случившемся было то, что никто из полицейских в действительности не получил ни одной царапины — только наши люди пострадали от полицейских дубинок. Кстати, и Флетчер, и Кроутер вовсе не обладали вздорными, скандальными натурами — обычные матросы, сохранявшие хорошие отношения со своими товарищами и ни разу не доставившие нам никаких неприятностей. Флетчер был веселым и очень дружелюбным парнем, охотно приходил на помощь и пользовался уважением в коллективе.

Когда началось слушание, мы поняли, что дело затянется надолго. Свидетели могли давать показания на английском или мальтийском, но последние должны быть переведены на английский официальным судебным переводчиком и затем записаны на магнитофон. Мы со всем вниманием выслушали свидетельства нескольких полицейских. Все они повествовали о некой возбужденной и агрессивно настроенной толпе, которую следовало разогнать. Оттуда в представителей закона летели бутылки (но не попали в цель), а одному полицейскому даже оторвали пуговицу. Когда толпа рассеялась, на улице остались только Флетчер и Кроутер. Полицейские сочли их зачинщиками и обработали дубинками. В общем, хватай первых попавшихся и обвиняй во всех грехах.

Слушание тянулось три дня, и в результате, как мы и опасались, дело было передано на рассмотрение сессии квартального суда в марте. Мы обратились к мальтийскому консулу, и он тоже прибыл в суд. После двух заседаний дело было отложено для проведения дополнительного расследования. Таково было положение дел, когда мы уходили с Мальты, и, к сожалению, мы не смогли взять с собой без вины виноватых парней. Знай мы обо всем заранее, до выдачи повесток, их бы оперативно перевели куда-нибудь с Мальты. Теперь же было слишком поздно.

Все это время 658-я была просто пустым корпусом и стояла в доке. Постоянных людей на борту не было, хотя мы приходили туда работать каждый день.

С волнением и радостью встретили «собаки» прибытие из Великобритании новой 59-й флотилии, которой командовал лейтенант-коммандер Дж. А. Монтгомери — для друзей просто Монти. Флотилия принимала участие во вторжении в Нормандию и после неспешного ремонта была отправлена на Средиземное море на замену потерянным канонеркам. Понятно, что мы отнеслись к ним как к новичкам. Их разговоры о дне Д не могли изменить положение, потому что мы задавали вполне обоснованный вопрос: «О каком именно дне Д идет речь?» На нашей памяти их было не менее полудюжины.

Их лодки конструктивно несколько отличались от дог-ботов, которые все мы знали. Они были более новыми и имели приборы и оборудование, которое мы раньше не видели, а кое о чем даже никогда не слышали. Для нас все они были «темными лошадками» — кто знает, как они поведут себя в бою. После короткой остановки на Мальте новая флотилия отправилась на острова.

После множества досадных задержек ремонт 658-й все-таки подошел к концу. Это было уже накануне Пасхи. Лодка, наконец, снова стала единым целым, но возникли проблемы с опорными подшипниками валов. Я был убежден, что у одного из валов нарушена центровка — он слишком быстро нагревался. На базе ремонт 658-й явно не являлся приоритетным заданием, я же не хотел провести остаток войны на Мальте, поэтому нервничал и злился.

Я обратился к командованию с просьбой ускорить завершение ремонта, чтобы мы могли выйти в море до Пасхи. Это помогло, и 658-я довольно быстро избавилась от опутывающих ее хитросплетений труб и проводов, а также разбросанных повсюду запчастей.

Уже давно было известно, что Корни, Томми и Дуг скоро вернутся в Канаду. Они завершили очередной этап своей военной службы и отправлялись домой в отпуск. Я очень хотел, чтобы 658-я вышла из ремонта до их отъезда и они смогли в последний раз взглянуть на единственную уцелевшую лодку из старой команды.

После долгих проволочек дата их отъезда была, наконец, определена. Они улетали в Страстную пятницу. А через два дня 658-я уходила на Адриатическое море.

Незадолго до Пасхи Томми Лэднер получил очень неприятное известие. При первой же возможности он послал за мной, и по прибытии я услышал, что лодка Деррика (655-я) подорвалась на мине в Северной Адриатике. Сам Деррик и Джонни Мадд числились в списке серьезно раненных.

Это была ужасная трагедия! Деррик прекрасно показал себя в роли командира 655-й, которую принял в поврежденном состоянии после событий на Эльбе. Она стала отличным кораблем, а ее молодые офицеры быстро доказали, что возраст не помеха опыту и отваге. Тот факт, что этот прекрасный корабль, во многом явившийся преемником 663-й, разделил ее судьбу, оказался для всех нас тяжелым ударом, и, должно быть, в первую очередь для Деррика.

Томми очень переживал случившееся. Кроме Деррика и Тони Марриотта, еще много моряков, уцелевших после взрыва 663-й, перешли на 655-ю. Старшина Николл добровольно вызвался остаться с Дерриком, хотя был тяжело ранен при взрыве 663-й. Николл был с Томми с 1941 года, сначала на канонерке номер 75 во флотилии Хиченса, затем на 663-й. На берегу он не оставался с довоенного времени. Он ходил на эсминцах и был торпедирован в Нарвике и Дюнкерке. В конце концов он решил (так он сказал Томми), что если ему суждено так часто бывать в море, то уж лучше находиться к нему поближе, и перешел в Береговые силы. А теперь он попал в список «пропавших без вести, вероятно погибших». Понятно, что взрыв мины ночью во вражеских водах мог означать только одно.

Через два дня мы услышали, что у Деррика сломано бедро, а у Джонни раздроблена коленная чашечка. Это, безусловно, ужасно, но все-таки лучше, чем жуткие картины, нарисованные нашим воображением.

Последние дни на Мальте оказались донельзя суматошными. Следовало навести последний лоск на обновленную 658-ю, подготовиться к переходу и боевым операциям, а также попрощаться с «тремя мушкетерами», отбывающими в Канаду.

В Страстную пятницу Тони и я стояли на летном поле аэродрома и следили за самолетом, уносящим наших друзей. С их отъездом закончилась большая глава в моей жизни. С первых дней своей службы на флоте я находился рядом с ними, они учили меня, опекали, всегда давали своевременные и дельные советы. Теперь их не было. Сможем ли мы сохранить традиции флотилии? Сумеем ли поддерживать дух и атмосферу долгих месяцев в Бастии, снова стать единой, сплоченной командой, какой были во время сражения в проливе Млет? Это представлялось маловероятным.

Но мы постараемся.

Глава 24.

Последний залп

Ясным солнечным утром мы вышли из гавани Марксамаксет, как это уже делали и раньше много раз. Но теперь я был счастлив и горд. Теперь 658-я стала безраздельно моей. Было светлое пасхальное воскресенье, по всей Мальте звонили церковные колокола — остров радовался вместе с нами.

После отъезда Корни 56-я флотилия была расформирована. 658-ю определили в 59-ю флотилию под командование Монти. Мы должны были присоединиться к нему, как только будет возможно, в Анконе или Заре.

По мере продвижения на север погода ухудшилась, и я решил зайти на ночь в Аугусту, а не совершать ночью долгое и утомительное путешествие вокруг каблука «итальянского сапога». Ночью ветер прекратился. Рано утром мы вышли в море и взяли курс на Бриндизи.

По пути механик доложил, что вал все еще вызывает беспокойство, поэтому по прибытии в Мираглию Фредди Уорнер решил провести там двое суток и дать возможность его парням поколдовать над подшипниками. Мне не понадобилось много времени, чтобы выяснить: Деррик и Джонни находятся в 93-м госпитале в Барлетте, что к северу от Бари, и я сразу же отправился туда.

После долгой поездки я нашел и госпиталь, и своих друзей. С тех пор как их сюда перевезли, их почти никто не навещал, поэтому Деррик и Джонни были откровенно счастливы, увидев меня. Мы отпраздновали свое воссоединение, украдкой отпивая из бутылки джина, которую я принес с собой. Раненые были в хорошем настроении и строили громадье планов, но было еще слишком рано, и никто не мог с уверенностью сказать, насколько отразится ранение на их способности ходить. Я пообещал навестить их при первой же возможности еще раз и отправился обратно в Бриндизи.

Мираглия гудела от новостей, поступивших из Анконы. На протяжении января, февраля и марта патрулирование велось в условиях непогоды, работа была тяжелой и почти не приносила результата. Противник оказывал упорное сопротивление, да и мины не давали забыть о себе. Кроме 655-й, еще две лодки из 59-й флотилии Монти подорвались на минах в течение последних недель. Тим и 57-я флотилия постоянно были в деле, хотя понесли серьезные потери.

Новостью, взывавшей столь заметное оживление в Мираглии, был большой успех новой флотилии «восперов» под командованием Чарльза Джеррама, который принял ее, сдав своему преемнику 667-ю. Все катера флотилии имели радары и торпеды с бесконтактными взрывателями, которые явились революционным новшеством для атак на мелкосидящие мишени. Имея такие взрыватели, торпедам не обязательно нападать в цель, чтобы взорваться, им достаточно пройти в непосредственной близости или под ней, и остальное сделает магнитное поле корабля.

К указанным техническим новшествам моряки флотилии добавили человеческий фактор, выразившийся в тщательной прокладке курса вражеских судов, а также умелом использовании всех имеющихся средств для правильного расчета угла атаки. Имея заблаговременную информацию, моряки обеспечивали скрытый подход, выпускали свои торпеды и ожидали взрывов.

Пока результаты были воистину феноменальными. У этой флотилии не было безрезультатных операций. Выходя в море, они всякий раз топили хотя бы какое-нибудь судно противника. Волнение в Мираглии было вызвано информацией о том, что катера выпустили шесть торпед по пяти лихтерам и все торпеды попали в цель.

Проблема с валами у нас все еще оставалась, но мы не стали медлить и зашли в Манфредонию и в Анкону только для приема топлива. Мне передали, что Монти приказал все лодкам собираться в Заре, причем срочно. Мы направились в Зару со странным чувством — когда три месяца назад мы уходили на Мальту, Зара еще находилась в руках немцев.

Я был несколько растерян, не обнаружив ни одной канонерки у причалов. Меня направили в офис капитана Дикинсона. Оказалось, что все лодки укрываются в небольшой бухте, расположенной немного севернее, и идет вторжение на Раб. Мне предписывалось утром получить топливо, а потом встретиться с Монти и остальными в бухте пролива Планински.

Переход оказался воистину великолепным. Войти в пролив Планински со стороны Зары означало проделать замысловатый, извилистый путь по череде узких каналов между параллельно расположенными островами, проникая дальше и дальше в глубь лабиринта сквозь узкие проходы, ведущие, как ворота, в большое поле. А сам пролив Планински в ясный спокойный день поражал воображение захватывающими дух красотами окружающих пейзажей. Высокие серо-коричневые горы вздымались в небо на востоке, а с западной стороны стелилась бесконечная цепь островов.

Враньяк-Коув тоже оказался удивительно красивым местом. Правда, у нас не было времени любоваться красотами, потому что там было так много лодок, что я даже засомневался, поместится ли туда еще и 658-я. Кто-то пробормотал мне в ухо:

— Ты видишь, сколько там лодок? Правильно, двенадцать. А с нами будет уже тринадцать. К тому же сегодня пятница, 13-е.

Дальше суеверные размышления продолжены не были, потому что после короткого совещания с Монти и обмена приветствиями с Эриком Хевиттом (670-я) и Джо Хиллом (643-я) мы сразу вышли на патрулирование в северный конец пролива Планински, где уже дважды бывали с Корни. Наша цель заключалась в недопущении подвоза подкрепления гарнизону Раба сейчас, когда оккупация практически завершена. Монти вышел в море с Эриком, Деннис Бут на 697-й был вторым в строю, а Джо Хилл и я его замыкали.

Все было очень спокойно, как и во время предыдущих визитов. В 1.30 мы застопорили машины неподалеку от берега. Я удостоверился, что на радаре ничего не видно, и решил, что можно перевести дух. В 2.15 на мостик позвонил взволнованный оператор радара и доложил, что видит две крупные цели, как раз заходящие в пролив с севера. Расстояние до них составляло около 4 миль.

Я сразу вызвал Монти и передал ему новости. Реакция была незамедлительной. Все лодки ожили и развернулись в цепь, находясь на траверзе друг у друга. Эхо становилось все больше и больше, и в конце концов стало ясно, что наши цели — эсминцы. Это одновременно и волновало и радовало. Наконец-то перед нами появились достойные цели! С ними шли еще несколько катеров. Мы регулярно передавали пеленги и расстояния командиру.

Каждую минуту оператор радара сообщал информацию мне, а я — Монти. К этому времени у Эрика и Джо тоже разогрелись приборы — они подтверждали эхо. В конце концов небольшая темная клякса в моем бинокле показала, что ведущий корабль уже вошел в зону видимости. Монти проинформировал, что тоже видит противника.

— Подготовительный флаг 4, — приказал он. — Расстояние будет 1500 ярдов.

Я представил Эрика и Денниса, нацеливающих торпедные аппараты. Они будут рассчитывать на скорость исходя из предыдущих сообщений, а это, насколько я знал, было обычной ошибкой при стрельбе торпедами.

Через несколько секунд Монти скомандовал:

— Флаг 4! — И мы услышали, как сначала у Эрика, а потом и у Денниса металлические рыбки покинули свои трубы. И тут динамик снова взорвался голосом Монти: — Давай же, Ровер, флаг 4!

Я был потрясен, но неожиданно понял, что Монти, который никогда не видел 658-ю и уж тем более ни разу не был на борту, скорее всего, считает ее торпедным катером! Пришлось взять микрофон и ответить:

— Монти, это Ровер. Извини, но не могу выполнить приказ. У нас другая конструкция.

У Монти не было времени отвечать. Как раз в это время чернильная чернота была разорвана колоссальной вспышкой, за которой последовало еще две. Рыбки попали в цель! Голосовая труба донесла восторженный вопль оператора радара:

— Мостик! Ведущая цель исчезла! Вторая остановилась!

— На этом все, — прохрипел динамик голосом Монти, — нет необходимости болтаться здесь. Джордж 22, следуйте за мной.

Когда мы рванулись вперед, выполняя приказ, над нашими головами повис осветительный снаряд — неплохое средство для ускорения действий. Правда, за осветительным снарядом ничего не последовало, и мы без помех удалились в южном направлении.

Судя по показаниям радара, второй корабль не ждал ни минуты и сразу устремился к северному выходу из пролива, а мы направились в Враньяк-Коув. Там обрадованный Монти получил от авиации подтверждение наличия в месте атаки множества обломков и моряков на спасательных плотах. Второй корабль — торпедный катер класса «партеноуп» (маленький эсминец), явно поврежденный, — двигался в направлении Полы. Позже разведка подтвердила, что один «партеноуп» потоплен, причем из команды уцелело только 30 человек, находясь на пути к Рабу для эвакуации гарнизона. Второй, получив повреждения, даже не стал подбирать пострадавших, и на максимальной скорости ушел из пролива Планински.

Во второй половине дня, приняв в Заре топливо, я получил приказ идти на Раб, оккупация которого была завершена, чтобы забрать каких-то местных сановников. Уже наступил вечер, и я приступил к выполнению приказа с немалыми сожалениями. Судя по карте, к городу вел узкий канал, который был полностью заминирован. На закате мы подошли к Карлобагу. Отсюда до места назначения было еще 30 миль. Ночь предстояла безлунной, поэтому я решил переждать ночь и снова отправиться в путь на рассвете. Я проинформировал о своем намерении командование на берегу, но он не был получен — в этих местах радиосвязь была затруднена.

К Рабу мы прибыли во время завтрака, и, взглянув при свете дня на подходной канал, я поздравил себя с правильным решением. Он имел ширину всего лишь четверть мили, зато длину — пять. Выяснилось, что здесь нас никто и не ждал раньше, чем утром. Зато в Заре, когда мы туда вернулись, все было по-другому. Наш сигнал не получили, и на поиски было выслано три «спитфайра».

Через два дня мы снова подошли к Рабу, на этот раз в компании с еще несколькими канонерками и катерами. Началось вторжение на Крк — последний крупный остров, и наше подразделение из трех малых кораблей (Монти шел с нами, следом двигались 697-я и 633-я) должно было обойти Крк с запада и приступить к патрулированию в районе Фиуме, с целью предотвратить возможное вмешательство с этого направления. При выполнении этой задачи нашим главным противником были мины. Во время инструктажа капитан Дикинсон особо подчеркнул необходимость соблюдать осторожность. Его заверили, что партизаны очистили 30-мильное пространство вокруг побережья, так что, если мы будем держаться в пределах 30-мильной зоны, все будет хорошо.

— Но я не знаю, насколько можно положиться на этих ребят, — жаловался он. — Под тралением они вполне могут понимать волочение натянутой проволоки между двумя гребными шлюпками.

На наших картах район был обозначен как плотно заминированный, но приказ есть приказ, и мы приступили к выполнению задания. Матросы предпочитали оставаться на палубе — на их месте я бы тоже вниз не пошел. Ночь прошла в напряжении.

Мы как раз миновали узкий проход между островами и теперь шли вдоль берега, причем явно ближе к последнему, чем я бы рискнул, будучи в одиночестве, когда раздался оглушительный взрыв. Яркая вспышка заставила меня на несколько мгновений ослепнуть. Оглянувшись, мы с ужасом увидели, что всего лишь в 30 ярдах от нас 697-я развалилась на две части, причем носовая часть была вся охвачена пламенем. 633-я, освещенная заревом, успела вовремя остановиться. Я немедленно сделал разворот с минимально возможным радиусом — в таких смертоносных водах не было смысла геройствовать, — направился к обломкам того, что еще недавно было кораблем. Тони спустил шлюпку и вместе с Монти отправился на поиски людей. Им удалось найти только одного раненого матроса. Кроме того, мы подняли на борт Джорджа Херда — штурмана 697-й — и еще трех человек.

Пламя пожара осветило блестящую поверхность очень большой мины — очевидно, ее сорвало с якоря взрывом. Стоя на мостике, я внезапно подумал, что открывшаяся передо мною сцена достойна кисти импрессионистов, часто изображающих смерть и адский огонь. А что — разрушенный, полыхающий корабль, призрачное мерцание бликов на разлившейся по воде нефтяной пленке, рога мины и маленькая шлюпка с людьми — ну чем не лодочник, перевозящий пассажиров по Стиксу?

Неожиданно Джордж Херд, мокрый из-за первого купания и бледный от шока и напряжения, указал на что-то, видное лишь ему в темноте, и в следующее мгновение уже нырнул с палубы в темную, таящую опасность воду. Он заметил человека и поплыл ему помочь. Мы помогли поднять спасенного на борт. Это был очень храбрый поступок человека, только что уже побывавшего в воде, куда его сбросило взрывной волной. За отвагу Джордж был удостоен бронзовой медали.

С 633-й сообщили, что они подняли на борт Денниса Бута и еще нескольких матросов. В общем, мы сделали все, что могли, для пострадавших, и теперь следовало попытаться выбраться из этих проклятых вод и вернуться в Зару. Очевидно, что мы на 658-й активировали мину, которая потопила 697-ю. Такое уже было в случае с 640-й. Над сколькими еще минами мы прошли по пути на север, сделав их смертельно опасными?

Трагедия произвела огромное впечатление и на Тони, и на меня, причем Тони, должно быть, был потрясен даже больше, потому что был на борту и 640-й, и 658-й в момент взрыва. Минам уже было принесено столько жертв, что они превратились в наших злейших врагов, а обезличенный характер нападения делал его еще более страшным. Итак, мы направились подальше от этого опасного места, стараясь не позволить страху завладеть нашими умами и сердцами.

Наши молитвы были услышаны — в Зару оставшиеся лодки вернулись благополучно. Там мы определили раненых в госпиталь — в тот же, который всего лишь месяцем раньше принял Деррика и Джонни. Один из раненых был в очень тяжелом состоянии — осколком ему распороло горло. Мы делали для него все, что могли, но его стоны и хриплое, тяжелое дыхание я буду помнить до конца своих дней.

После разрядки, которую принесло одно из наших последних патрулирований на островах (это оказался последний боевой поход 658-й), нас отправили в Анкону для установки нового двигателя.

Ситуация на Адриатике быстро менялась (как и на других театрах военных действий), и мы каждый день наведывались в оперативный отдел, чтобы ознакомиться с положением дел. Армии, наконец, сломили сопротивление противника и теперь рвались вперед. Партизаны (чему мы сами были свидетелями) очистили югославские острова и теперь двигались к материку. В Германии армии союзников форсировали Рейн и продвигались на восток. Русские очень быстрыми темпами наступали по Восточной Германии на запад.

Что касается нашей войны, главные порты — Венеция, Триест, Пола и Фиуме — все еще оставались в руках у немцев, туда заходило много вражеских кораблей. Иными словами, нашей очевидной целью было их уничтожение или захват. По мере того как и армия, и флот продвигались на север, корабли противника оказывались зажатыми на постоянно уменьшающемся морском пространстве. Разведка доносила, что в четырех крупных портах единовременно находится до 50 кораблей от эсминцев до малых катеров. Нас всех волновал вопрос: что будут делать немцы — сражаться, сдаваться или затопят свой флот?

Каким бы ни был ответ, не приходилось сомневаться: очень скоро вся Адриатика будет наша, а порты Венеции и Триеста станут основными для снабжения наших войск. Поэтому были разработаны планы очистки каналов к этим портам от мин. Траление велось в дневное время, а на ночь, в целях экономии топлива, тральщики бросали якоря там же в оперативной зоне, а не возвращались в Анкону.

Главной опасностью для них были торпедные катера противника, и перед нами была поставлена задача организации патрулирования для охраны места стоянки тральщиков. Пришлось вспомнить о наших «зиц-патрулях» на Сицилии. Мы выходили в море группами по три корабля, но, чтобы обеспечить более надежную защиту, действовали по одному с разных сторон якорной стоянки. В первую ночь мне выпал северный край, и я послушно провел всю ночь в 8 милях севернее конвоя, чувствуя себя одиноким и потерянным, да к тому же еще ближе всех к позициям противника. Шансов быть застигнутым врасплох катерами противника почти не было — ночи были лунными и очень светлыми.

В бинокль я мог видеть стоящие группой тральщики и даже другие дог-боты — они на расстоянии 8 миль выглядели совсем маленькими. Усомнившись, что такая великолепная видимость возможна ночью, я включил радар и уточнил расстояние — все было правильно. В подобных обстоятельствах поводов для беспокойства было немного, однако опасность нашей северной позиции заключалась в том, что с катеров противника, расположенных в 8 милях «под луной», нас отлично видно (так же, как мы видели тральщики), а они останутся для нас невидимыми, пока не подойдут ближе.

К концу вахты мои глаза уже слезились от напряжения и казалось, что катера противника приближаются со всех направлений одновременно. С подлунной стороны море плавно сливалось с небом и линия горизонта не определялась, зато с противоположной стороны она была видна совершенно отчетливо.

Мы выполнили три таких патрулирования, после чего получили сообщение командования, произведшее эффект разорвавшейся бомбы:

«Лейтенант Рейнолдс вызывается свидетелем на заседание Большого жюри, которое пройдет на Мальте 3 мая. Может быть доставлен самолетом. Лейтенант Робинсон обеспечит временное исполнение обязанностей — 281 134 (28 апреля).

Матросы Феннел и Таннер, а также телефонист Андерсон с канонерки номер 658 должны быть доставлены первым подходящим рейсом авиации на Мальту. Они также вызываются как свидетели на процесс 3 мая. При необходимости замена им может быть обеспечена из команд кораблей, находящихся вне эксплуатации, — 281 135 (28 апреля)».

Это было чрезвычайно некстати! Война подходила к концу, и единственное место, где я должен был в это время находиться, — на мостике 658-й!

Я немного поразмышлял, стоит ли обратиться с протестом к командованию, но решил, что не могу не выполнить прямой приказ, и начал готовиться к отъезду. Первым делом следовало заняться перелетом. Заручившись рекомендациями командования базы, я посетил соответствующие организации и получил место на борту «дакоты», вылетающей на следующий день на Мальту через Бари и Катанию. Терри Робинсон не мог заменить меня, поскольку к этому моменту уже перешел на береговую работу, поэтому я сдал 658-ю Чезу Тернеру — запасному командиру 59-й флотилии, недавно прибывшему из Великобритании.

На следующий день я прибыл на аэродром королевских ВВС, расположенный недалеко от Анконы, и совершил свой первый в жизни воздушный перелет. Грохот и вибрация двигателей на земле мне совершенно не понравились, зато сам полет был восхитительным. Я получил возможность увидеть с воздуха берег, который до сей поры созерцал только с воды. Мы даже пролетели над группой маленьких кораблей, и я с восторгом заметил две канонерки, деловито спешащие на север, оставляя за собой пенящийся, искрящийся на солнце след.

После короткой остановки в Бари мы еще некоторое время летели над берегом в южном направлении, затем повернули направо, пролетели над каблуком «итальянского сапога», и я увидел знаменитую военно-морскую базу Таранто. Полет продолжался в западном направлении над заливом Таранто, а потом снова над берегом, словно специально для того, чтобы я мог полюбоваться волшебным видом на горы Калабрии. Затем под нами промелькнул Мессинский пролив — знакомое по бесконечным патрулям лета 1943 года бутылочное горлышко. С воздуха оно выглядело пугающе узким. Неудивительно, что береговые батареи доставляли так много неприятностей. Описав круг, мы приземлились в Катании, взяли еще несколько пассажиров и сразу взлетели снова, на этот раз взяв курс на Мальту.

Вулкан Этна и с воздуха выглядел огромным, но довольно скоро скрылся из глаз по мере нашего продвижения на юг. Я с восторгом узнавал порты, мысы и заливы на побережье, вдоль которых мы патрулировали не только во время операции «Хаски», но и до нее. Аугуста, Мурро-ди-Порко, Авола, мыс Пассеро — все это промелькнуло под нами, и, наконец, показалась Мальта — пыльный желтый алмаз, лениво нежащийся в солнечном свете. Мы пролетели над Гоцо, заливом Сент-Пол и приземлились на аэродроме в Луке, расположенном в юго-западной части острова.

Я доложил о своем прибытии в штабе командования (сам командующий в это время находился в Италии) и выяснил, что слушание начнется через два дня и что, если не считать процесса, я свободен как ветер.

Я встретился с Флетчером и Кроутером. Парни, конечно, нервничали, но в общем-то не теряли присутствия духа. Все происшедшее казалось им (как и всем нам) форменным абсурдом. Обычная ночь на берегу ввергла их в серьезнейшие неприятности, хотя сотни других, куда более разгульных ночей заканчивались лишь головной болью по утрам. После этого я посетил барристера, который должен был представлять парней от имени военно-морского флота. Он произвел впечатление грамотного и вполне уверенного в своих силах юриста. Он считал, что Кроутеру, скорее всего, удастся избежать наказания благодаря ряду особых обстоятельств, связанных с идентификацией, а у Флетчера перспективы куда менее благоприятные.

Он дотошно расспросил меня о бороде, которую Кроутер долго отращивал до злополучного инцидента и сбрил как раз перед слушанием дела. Он также хотел, чтобы я выступил на процессе и охарактеризовал обвиняемых с положительной стороны, на что я с радостью согласился, потому что оба были хорошими моряками.

В этот приезд на Мальту у меня не было настроения развлекаться, и я постоянно думал о процессе и об оставшейся в Анконе 658-й. Новости, услышанные по радио, не оставляли сомнений в том, что война вот-вот закончится, и я не желал упустить возможность командовать 658-й во время последнего удара (если таковой будет иметь место).

Процесс оказался куда менее впечатляющим действом, чем я ожидал, и продолжался два дня. По моему глубокому убеждению, он не имел ничего общего с понятиями правосудия и справедливости. Несмотря на велеречивые разглагольствования, я с самого начала почувствовал всеобщую враждебность и понял, что ничего хорошего ждать не приходится. Наш юрист сумел воспользоваться тем фактом, что Кроутера никто не сумел с уверенностью опознать как участника беспорядков, и, значит, ему нечего предъявить. Флетчер же был травмирован полицейской дубинкой, арестован, отправлен в госпиталь, иными словами, завяз в деле «по уши». Мне тоже предоставили слово, и я особо отметил, что парни впервые получили увольнительную на берег после шести месяцев боевых операций в Югославии.

В заключение судья напутствовал жюри, как мне показалось, очень уж сурово, указав на необходимость поддержки полиции в ее нелегком деле сохранения законности и поддержания порядка на острове Мальта с достаточно специфичным контингентом постоянно меняющегося населения. Поэтому я даже не удивился, когда, вернувшись, жюри объявило, что нашло Флетчера виновным по двум пунктам обвинения (к счастью, не в «подстрекательстве к совершению уголовного преступления»), а по отношению к Кроутеру обвинение не доказано.

Судья приговорил Флетчера к семи месяцам принудительных работ, тем дело и закончилось для всех, кроме бедолаги Флетчера.

Я еще раз посетил командование базы, чтобы узнать, не сможет ли вмешаться вице-адмирал, командующий флотом на Мальте, но не услышал ничего обнадеживающего. Оставалось надеяться только на то, что после победы, которая была уже на пороге, будет объявлена амнистия и Флетчер будет освобожден или, по крайней мере, будет отбывать более короткий срок. (Позже я слышал, что до освобождения Флетчер провел на принудительных работах семь недель и был сыт этим по горло.)

А я немедленно по окончании процесса начал организовывать свой отъезд обратно в Анкону. Оказалось, что моего «приоритета 3» недостаточно, чтобы улететь на следующий день. Только 5 мая, проведя 6 часов в ожидании в Луке, я получил вожделенное место в самолете. Там были и другие моряки, которые всю дорогу уныло рассуждали, сколько дополнительного рома они не получат, если не вернутся на борт до объявления победы. Как и раньше, мы сделали остановку в Катании, и в беседе с пилотом, симпатичным пареньком из Южной Африки, я, к своему восторгу, узнал, что обратно мы полетим другим маршрутом — над Мессинским проливом и вдоль западного побережья Италии, а по достижении широты Бари повернем на восток через Апеннины.

Мы только вылетели из Катании и от нечего делать глазели вниз на пролив, отделяющий Сицилию от Италии, когда из кабины вышел штурман, улыбающийся во весь рот. Он потряс зажатым в руке листком бумаги и завопил, стараясь перекричать рев двигателей:

— Мы только что получили сообщение. Сегодня в 6.00 немцы подписали безусловную капитуляцию.

Восторженный гул голосов быстро стих. Никто не хотел демонстрировать свои чувства. Вместо этого все мы углубились в мысли о будущем — каково оно будет теперь? Что касается меня, я был горько разочарован, поскольку был лишен возможности услышать эту грандиозную новость на мостике своего корабля. На нем я провел всю войну, на нем она должна была и закончиться. Мне очень хотелось узнать, что происходит в этот момент на немецком военно-морском флоте в Северной Адриатике.

В Бари стало ясно, что нет ни одного шанса сразу же улететь в Анкону. Все самолеты были на земле — своеобразная мера предосторожности против слишком активных проявлений радости. Я разрешил своим матросам отправиться в Манфредонию на грузовике. Там их наверняка подкормят и дадут возможность поднять бокал за победу.

В ту ночь летчики устроили грандиозный праздник, но я чувствовал на нем себя как насильственно извлеченная из воды рыба. Я никого вокруг не знал и был рад, когда торжество закончилось.

На следующее утро, удостоверившись, что перспектива улететь не появилась, я отправился навестить Деррика и Джонни в госпитале. С собой я предусмотрительно захватил большую бутылку джина, и мы провели вместе несколько очень приятных часов, избавивших меня от депрессии. В госпитале царило праздничное настроение, и за соблюдением правил никто не следил, что немало способствовало веселью. И Деррик, и Джонни чувствовали себя хорошо и ожидали скорой отправки домой на плавучем госпитале. Мы вместе прослушали речь премьер-министра Черчилля, попрощались, и я потопал обратно в Бари.

Там меня ожидали хорошие новости. На следующее утро я мог улететь в Анкону.

Полет на гаванью Анконы оказался странным и волнующим. Перед самой посадкой я увидел у наших причалов группу из семи немецких катеров. В гавани стояли и другие корабли, явно не наши, но с удивительно знакомыми очертаниями. Это же лихтера! Да, парни здесь явно не теряли время зря.

На 658-ю я торопился изо всех сил. Когда я поднялся на борт, Чез Тернер, Тони и наш новый штурман Дерек Кинг сидели за столом — было время ленча. Я, разумеется, присоединился к ним и за едой узнал о событиях последних дней.

Они выглядели изрядно утомленными (ничего другого я и не ждал), потому что празднование длилось уже несколько дней подряд. И я, наконец, осознал, как много пропустил. Пока я протирал штаны в зале судебных заседаний на Мальте, 658-я (по большей части случайно) сыграла одну из самых видных ролей в принятии капитуляции целой флотилии немецких катеров.

Тони рассказал мне обо всем подробно. 3 мая в 6 часов утра его разбудил дежурный офицер базы.

— На входе стоит флотилия немецких торпедных катеров, — сообщил он, — с полным вооружением и торпедами, насколько нам известно. Иди туда, и пусть они сдадутся.

Тони объявил тревогу. В мгновение ока взревели двигатели, на палубу выскочили матросы, с причала полетели швартовные концы, и Чез повел лодку к выходу. В лихорадочной спешке он задел правым бортом причал и погнул гребной винт о каменистый выступ.

658-я подошла к выходу из гавани первой, за ней следовали несколько «восперов» из 28-й флотилии Джеррама. Чез выбрал стоящий впереди катер, на котором развевался белый флаг, приблизился и крикнул:

— Вы сдаетесь?

— Я хочу, — ответил голос на неплохом английском, — высадить своих людей на берег в качестве военнопленных и вернуться в Полу за следующей партией. Мы не хотим оставлять своих солдат в руках у партизан.

Совершенно очевидно, Чез не имел права принимать подобные решения. Поэтому он предложил командиру немецкой флотилии проследовать с ним в Анкону и вступить в переговоры с командованием.

Так и решили, и 658-я подошла к борту немецкого катера. Капитан Вуперманн оказался сдержанным человеком, вел себя с несомненным достоинством и производил очень приятное впечатление. Его должность соответствовала нашей должности командующего Береговых сил Средиземноморья.

Конечно, наше командование не могло позволить немецким катерам уйти, их отконвоировали на базу, а сошедших с катеров моряков увели.

Так что 658-я получила привилегию, выпавшую на долю лишь очень редких кораблей в военно-морской истории, — принять капитуляцию своих противников. Неплохой финал двухлетних сражений!

А я все это пропустил.

В северной части Адриатики события тоже развивались быстро. 658-я как раз возвращалась из патруля после охраны тральщиков, когда ей навстречу в северном направлении прошли 634-я, 651-я и 670-я. Авиация сообщила об обнаружении тридцати немецких кораблей, идущих из Триеста в Таглиаменто, и Тима Блая срочно направили на перехват. Он должен был попытаться заставить корабли идти в Анкону.

Эту историю я услышал от Гордона, старшего помощника на 634-й, у которого на борту был командир флотилии.

Они увидели большую группу судов, стоящих у входа в Таглиаменто, и тут же поступила информация с самолета-разведчика о том, что с них все еще ведут огонь по «спитфайрам» и белых флагов не видно. Тем не менее Тим решил приблизиться, чтобы проверить реакцию противника.

— Вывесим большой белый флаг, Гордон, и посмотрим, может быть, удастся заставить их вступить в переговоры.

Гордон принес из кают-компании скатерть, и, водрузив ее на мачту, дог-боты направились к конвою. Орудия были наготове, но повернуты в сторону носа и кормы в качестве демонстрации мирных намерений.

Тим передал световые сигналы на несколько вражеских кораблей, но они явно никого не заинтересовали. Потом наши катера подошли к группе речных судов, и их командир согласился на переговоры. Была достигнута договоренность о его встрече.

Потом еще три корабля выразили готовность идти в Анкону, но именно на этой стадии, когда ситуация стала вполне благоприятной, на берегу совершенно не вовремя появились солдаты и захватили порт.

Это осложнило положение Тима, поскольку его задачей было отвести вражеские корабли в Анкону и не позволить затопить их в Таглиаменто. Немцы упорствовали.

Во второй половине дня подошли дополнительные канонерки. Вечером они выстроились полукругом и всю ночь продолжали вести наблюдение за кораблями противника. Утром немцы продолжили проведение политики затягивания времени, но с канонерок высадили призовые команды, и в конце концов удалось увести в Анкону четырнадцать кораблей.

Преодолев все трудности переговоров, Тиму и его парням пришлось выдержать упорное сражение с непогодой, вызвавшей множество задержек с буксировкой, скорость которой периодически снижалась до двух узлов. Да и о минных полях приходилось помнить постоянно.

За умелые действия в экстремальной ситуации Тим впоследствии был награжден и стал офицером ордена Британской империи.

И все это происходило в мое отсутствие! В такое было бы трудно поверить, если бы не существовало весомых свидетельств — ряда торпедных катеров, стоящих у причала, — у хищников вырвали зубы, теперь они никому не могли причинить вреда. А в центре бухты покачивались неуклюжие, громоздкие лихтера.

Я поднялся на мостик и огляделся вокруг. На мачте каждого еще недавно грозного корабля болталось два флага — военно-морской и черная свастика.

Наша война закончилась.

Эпилог

С окончанием войны на Средиземноморье завершилась и карьера 658-й. Еще три месяца она оставалась на Адриатике, выполняя самые разные задания. Сначала она выполняла функцию некого почетного маяка, направляющего идущие в Триест конвои вдоль очищенного от мин канала, затем была «понижена» до шлюпки, перевозящей матросов, отправляющихся на берег в увольнительную, со стоящих на рейде крейсеров.

После этого были другие задания, включая расстрел плавучих мин, срезанных минными тральщиками.

А потом снова Мальта, где мы сошли на берег, навсегда покинув 658-ю. Пышные празднества, которые проходили в августе по поводу победы над Японией, были окрашены налетом грусти из-за расставания со старым верным другом. Из всего экипажа, пришедшего на новенькую 658-ю в марте 1943 года, я один присутствовал при ее списании.

Было 27 августа. Часы показывали 15.00. Прозвучал пронзительный свисток боцманской дудки, Тони медленно спустил военно-морской флаг, а штурман — государственный флаг Великобритании. Стоя на мостике, я отдал прощальный салют.

Но это был еще не конец 658-й, хотя мне больше не пришлось ее увидеть.

В конце 1945 года несколько дог-ботов были приведены на буксире в Александрию и проданы египтянам. 658-я была в первой группе из четырех лодок, причем три из них были потеряны во время шторма, и только одна уцелела. Это была не 658-я. Подозреваю, она предпочла разделить участь 657-й и 663-й и навеки успокоиться среди исторических обломков, покрывающих дно Средиземного моря. Возможно (а кто может с уверенностью утверждать, что у корабля нет воли?), она приняла решение уйти в зените своей славы и таким образом воплотила его в жизнь.

Список офицеров, назначенных на канонерскую лодку его величества номер 658

Лейтенант-коммандер К. Бёрке, королевский канадский военно-морской добровольческий резерв, командир, март 1943 г. — декабрь 1944 г.

Лейтенант Г. М. Пикард, королевский канадский военно-морской добровольческий резерв, старший помощник, март 1943 г. — октябрь 1943 г.

Лейтенант Л. К. Рейнолдс, королевский военно-морской добровольческий резерв, штурман, март — октябрь 1943 г., старший помощник, октябрь 1943 г. — октябрь 1944 г., запасной командир (на 658-й), октябрь — декабрь 1944 г., командир, декабрь 1944 г. — август 1945 г.

Младший лейтенант К. Э. М. Брайдон, королевский военно-морской добровольческий резерв, штурман, октябрь 1943 г. — май 1944 г., старший помощник, октябрь 1944 г. — август 1945 г.

Младший лейтенант М. Уокер-Манро, королевский военно-морской добровольческий резерв, штурман, май — октябрь 1944 г.

Младший лейтенант Л. Бэтл, королевский военно-морской добровольческий резерв, штурман, октябрь 1944 г. — февраль 1945 г.

Младший лейтенант Д. Кинг, королевский военно-морской добровольческий резерв, штурман, февраль — июнь 1945 г.

Младший лейтенант Д. Херд, королевский военно-морской добровольческий резерв, штурман, июнь — август 1945 г.

Список наград, полученных офицерами и командой канонерской лодки его величества номер 658

Лейтенант-коммандер К. Бёрке, королевский канадский военно-морской добровольческий резерв,

крест «За выдающиеся заслуги» и две пряжки, неоднократно упоминался в донесениях.

Лейтенант Г. М. Пикард, королевский канадский военно-морской добровольческий резерв, неоднократно упоминался в донесениях.

Лейтенант Л. К. Рейнолдс, королевский военно-морской добровольческий резерв, крест «За выдающиеся заслуги».

Младший лейтенант К. Э. М. Брайдон, королевский военно-морской добровольческий резерв, крест «За выдающиеся заслуги».

Младший лейтенант Д. Херд, королевский военно-морской добровольческий резерв, Бронзовая медаль.

Главстаршина механик-моторист У. Дж. Э. Ласт, медаль «За выдающиеся заслуги», неоднократно упоминался в донесениях.

Старшина механик-моторист А. Э. Берроуз, медаль «За выдающиеся заслуги».

Матрос Г. Хоуи, медаль «За выдающиеся заслуги», неоднократно упоминался в донесениях.

Матрос К. Престон, медаль «За выдающиеся заслуги», неоднократно упоминался в донесениях.

Матрос К. Даффил, медаль «За выдающиеся заслуги».

Старший котельный машинист Г. Симпсон, неоднократно упоминался в донесениях.

Матрос К. Феннел, неоднократно упоминался в донесениях.

Матрос Х. Паунтни, неоднократно упоминался в донесениях.

Результаты, достигнутые в боях соединениями с участием канонерской лодки его величества номер 658

Карты боевых операций малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике

Иллюстрации

Примечания