«Пивенси-Касл» и старший офицер 30-й эскортной группы
Оставив «Горец», я уже больше никогда не был счастлив в море. Я отдал этому кораблю все, и первое впечатление от 30-й эскортной группы нисколько не уменьшило глубокую грусть от расставания с моим любимым эсминцем. На трех эсминцах, на которых я служил, большую часть команд составляли старослужащие. На «Лох-Тулле» были в основном резервисты, а на «Вербене» — половина резервистов и половина старослужащих.
В 30-й эскортной группе служили люди, пришедшие на флот уже во время войны. Про офицеров я могу сказать только одно: ни рыба ни мясо. Став наследниками нерушимых традиций флота Западных Подходов, они разительно отличались от своих предшественников — у них было другое прошлое, другие взгляды, другая подготовка. При этом я не хочу сказать, что они были неумелыми — вовсе нет. Просто они были детьми другого века — века радаров. Только познакомившись со своими новыми командирами, я понял, насколько все мы изменились за пять лет войны. Новые капитаны по сравнению с командовавшими кораблями в первых эскортных группах [313] были моложе лет на двадцать. Они вообще были молодыми и почти одногодками — самого старшего от самого младшего отделяло не больше двух лет. Страна взвалила тяжелейшую ответственность на их плечи, еще недостаточно окрепшие, чтобы выдержать такую ношу. Они старались быть чрезвычайно серьезными и проявляли повышенное беспокойство к таким мелочам, как заполнение отчетных форм. В какой-то степени это было оправдано. На этой стадии войны длинные щупальца бюрократии уже проникли и на передовую, и количество заполняемых на каждом корабле бумаг от месяца к месяцу неуклонно увеличивалось. Больше нельзя было привести в порт поврежденный непогодой корабль и списать на погоду заодно и другие неполадки, а нехватку рома нельзя было объяснить как раньше — «отдан уцелевшим при крушении морякам». В первые годы войны, теперь кажущиеся такими далекими, на одном из наших корветов таким образом списали десять куда-то подевавшихся галлонов, которые позже обнаружили складированными под бухтами буксирного троса. Поскольку вновь внести их в отчетность было невозможно, пришлось разделить это внезапно обретенное количество рома между кораблями группы.
В 1941 году мы ходили с красными от соленой воды и хронического недосыпания глазами, но никогда не упускали возможности посмеяться. Это время кануло в Лету. Не приходилось сомневаться, что новые люди на новых кораблях уже не будут обмениваться сигналами, заставлявшими нас когда-то покатываться со смеху. Помню, как-то раз в Атлантике во время нешуточного волнения один из корветов приблизился к [314] «Вербене», чтобы передать визуальный сигнал. Огибая конвой, корвет выскакивал из воды, частично обнажая днище, и мы не упустили случая просемафорить ему: «Вижу ваш купол». (Имелся в виду купол асдика, установленный на киле прямо под мостиком.) Ответ был дан моментально: «Бестактно и нескромно с вашей стороны поминать об этом».
Чтобы быть справедливым к своей новой группе, хочу признать, что часть вины лежала и на мне. Я начал все чаще оглядываться назад, и всякий раз прошлое казалось мне все более привлекательным. Мы жили в очень быстром темпе, никогда не щадили себя и, должно быть, поэтому рано сгорели, стали старше, чем были на самом деле. Но между мной и нынешним поколением офицеров были и другие фундаментальные отличия. Думаю, ни один из офицеров 30-й эскортной группы не мыслил себе вахты без радара. Не спорю, во многом благодаря этому полезному прибору мы сумели разбить немецкие подводные лодки, он значительно снизил нагрузку, испытываемую офицерами, но вместе с тем его появление стало неким Рубиконом в жизни каждого из нас. У тебя или был опыт охраны конвоев до появления радара, или его не было. Тому, кто стал офицером после этой революционной перемены, не дано почувствовать ни с чем не сравнимое удовлетворение, которое дает успех, достигнутый благодаря твоему личному опыту и умелым действиям, быть может сдобренным малой толикой удачи. Он никогда не почувствует трепетного волнения, когда, проведя ночь в патрулировании и приближаясь к позиции, где теоретически должен находиться конвой, раздается крик впередсмотрящего: «Купцы справа по [315] борту, сэр!» Даже штурманское дело за время войны претерпело разительные изменения. Появление навигационной системы «Лоран» убило артистизм, поэзию в службе моряка. Теперь работа по определению своего местонахождения на бескрайних океанских просторах свелась к повороту нескольких ручек на приборе и отыскании ответа в справочнике. Да, жизнь моряка стала проще, но за эту простоту он заплатил невероятно дорогую цену. Он никогда не узнает радости выхода точно к намеченному пункту берега после бесконечных облачных дней, когда ни разу не удалось увидеть солнце и звезды. С приборами, конечно, легче и точнее, но без них, бьюсь об заклад, куда забавнее.
Да и люди стали другими. Они были продуктами своего времени, в котором старшины и матросы отличались не опытом и силой характера, а уровнем знаний и образования. Думаю, в моей новой группе не нашлось бы ни одного человека, который, как матрос и кочегар с «Вербены», предпочел бы на четвереньках приползти на корабль, но не опоздать к отплытию. Новые люди либо не довели бы себя до такого состояния, либо; если уж случился такой казус, не дали бы себе труда подумать о возвращении. На прежних кораблях я всегда знал всех членов команды по именам. Здесь же я не запомнил имена даже офицеров. Одно обстоятельство помогло мне держаться в стороне от коллектива. На корабле, где я обосновался как старший офицер, был капитан. Мы снова вернулись к проблеме «командир группы — капитан». Как и прежде, эти двое на одном корабле не могли ужиться. Долгие годы у меня был свой буфетчик, морская каюта, стол, на котором я терял собственный ластик и карандаш. [316] Теперь же я терял свой карандаш, а находил карандаш капитана и с раздражением замечал, что он положил в карман мой ластик. Чтобы еще более усложнить жизнь, на корабле был свой штурман, а в моем штабе свой. При этом мы все были вынуждены пользоваться одним и тем же штурманским столом. Между прочим, любопытно, что моряки всегда склонны в первую очередь прислушиваться к мнению старшего офицера, находящегося на корабле, которым командует кто-то другой. Думаю, тому причиной известный «комплекс адмирала». Но хотя командир группы противолодочных траулеров и старший офицер эскортной группы действительно частично выполняют функции адмирала, нельзя упускать из виду тот факт, что рабочие помещения настоящего адмирала и его штаба полиостью изолированы от тех, где работают командир флагманского корабля и другие офицеры. Если бы им приходилось трудиться бок о бок друг с другом, трения были бы неизбежны. Мне искренне жаль моего капитана, впрочем, себя тоже.
Тем не менее, независимо от того, как глубоки мои сожаления о минувшем, нет никаких сомнений, что без радара и точных навигационных приборов мы бы не смогли получить превосходство над противником, поскольку теперь нам противостояли усовершенствованные подводные лодки, работающие вблизи берега и использующие шноркели. Один совершенно обнаглевший немец даже торпедировал торговое судно, можно сказать, у наших дверей — оно как раз собиралось войти в устье реки Фойл. 30-я эскортная группа вышла в море на поиски наглеца.
Работать вблизи берега совсем не легко. Необходимо не только обеспечить безопасность всех [317] кораблей группы при маневрировании, но и постоянно исследовать эхо, отмеченное асдиком. Возле берега обычно отмечаются сотни «контактов» — старые обломки кораблекрушений, подводные скалы, быстрины. Если мы приходим к выводу, что отмеченные контакты не являются субмаринами, их следует нанести на карту. Если же мы обнаруживаем в водах, где уже работали, что-то новое, логично предположить, что это новое и есть немецкая подводная лодка. К сожалению, в местах с быстрым течением много контактов на деле оказываются обычными водоворотами. Турбулентное движение воды, вызванное изменяющимся направлением течения при приливно-отливных явлениях, вносит немало путаницы.
Во время первого патрулирования с помощью «сквида» мы атаковали один из контактов, на поверку оказавшийся обломками танкера, перевозившего высокооктановый бензин. От взрывов наших снарядов бензин воспламенился и судно превратилось в огромный костер — высота пламени достигала 200–300 футов. К счастью, капитан успел скомандовать «полный вперед», и мы успели вовремя отойти, лишь краска на борту оказалась обожженной. Этот случай испугал меня даже больше, чем потеря «Уорвика». К тому времени я уже командовал кораблями без перерыва на протяжении пяти лет — видимо, начала сказываться усталость. Но я упрямо искал вражескую подводную лодку. Немцы должны были заплатить мне за «Уорвик». Я был исполнен решимости продержаться, пока не потоплю хотя бы одну.
Мы патрулировали северо-западные подходы к каналу Святого Георга в течение двух недель, [318] после чего вернулись в Лондондерри. Я зашел к коммодору (Э), сообщил ему о своих трудностях и встретил полное понимание. Я попросил позволить мне самому остаться капитаном, но дать секретаря для выполнения бумажной работы. Он согласился, и, поскольку на новый корвет как раз нужен был капитан, на него отправили капитана с «Пивенси». Поэтому я не чувствовал себя виноватым в том, что он по моей вине потерял корабль. Новая схема командования оказалась намного более работоспособной. У меня был штабной штурман, оказывающий помощь в управлении кораблями группы, и писарь, который стенографировал то, что я говорю, и затем оформлял аккуратные рапорты и отчеты. К моему великому сожалению, корабль был трудным в управлении. Ему не хватало мощности машин, поэтому его мореходные качества оставляли желать лучшего. А поскольку радар и прочие новые игрушки создали избыточную парусность, при снижении скорости для исследования контакта корвет несло по ветру, как резиновый мячик. Удержать его носом к волне становилось невозможно, он лежал боком к волне, раскачиваясь, как свинья, старательно вываливающаяся в грязи, а операторы асдика были больше озабочены тем, чтобы удержаться на стульях, чем исследованием характеристик потенциальной цели. Имей этот корвет две машины, а я думаю, что в первоначальном проекте так оно и было, они бы стали очень неплохими охотниками. К несчастью, все они были построены только с одной машиной. «Пивенси-Касл» был в два раза больше «Вербены», но имел те же 1200 лошадиных сил. Зато его оборудование для охоты за подводными лодками было превосходным. [319]
В то время немцы действовали к югу от Ирландии, высматривая конвои там, где они появлялись чаще всего. Насытив район максимального скопления судов кораблями-охотниками и авиацией, мы не давали им нанести слишком уж большой ущерб, но уничтожили мы их немного. Всегда оставалось ощущение, что еще чуть-чуть, и немцам удалось бы сделать куда больше, ведь все наши усилия почти не давали результата. Новые немецкие подводные лодки, оснащенные шноркелями и акустическими торпедами, так же сильно отличались от субмарин начала войны, как «Пивенси-Касл» от «Лох-Туллы». При равномерном повышении уровня итоговый результат не меняется. Только неограниченная поддержка авиации помогла склонить чашу весов в нашу пользу.
Следующим районом патрулирования стало южное побережье Ирландии. Поход начался неудачно. Мы вышли в море на первой неделе ноября 1944 года. Не успели мы отойти и двух миль от причала, как рулевой оставил штурвал, не поставив меня в известность. Для прохода трудного участка фарватера на реке я обычно брал лоцмана, но я никогда бы не доверил ему швартовку или отшвартовку корабля. Следуя мимо Лондондерри, я услышал, как лоцман приказал «право руля 10», и увидел, что нос корабля начинает смещаться влево. Далее последовало «право руля 20». После этого корабль неожиданно резко отклонился влево — почти поперек фарватера — и резко остановился, ударившись обо что-то... Я запрыгнул на платформу компаса и позвонил вниз «полный назад». К этому времени уже начался отлив. Корабль осел на корму, завибрировал и, словно нехотя, сполз на глубину. Я остановил машины и послал старпома [320] вниз выяснить, есть ли пробоина. Он доложил по телефону, что на первый взгляд все цело.
В это время послышался дрожащий голос:
— Рулевой у штурвала, сэр.
— Где, черт возьми, вас носило?
— В гальюне, сэр.
— С вами я разберусь позже.
Мы легли на обратный курс, пристали к нефтяному причалу в Лизахалли, и я позвонил в Лондондерри с просьбой прислать водолаза осмотреть носовую часть корабля. Благодаря милости провидения мы врезались в единственное относительно мягкое препятствие между Лондондерри и нефтяной пристанью. Даже лоцман не знал, что в этом месте скопилась тина. В результате расследования выяснилось, что наш очень молодой рулевой дал подержать штурвал случайно оказавшемуся поблизости матросу, который повернул его не в ту сторону.
В район патрулирования мы прибыли 9 ноября, имея приказ «искать и уничтожить противника», если его удастся найти. Нам было сказано, что здесь будут проходить конвои, а нам предстояло «прочесывать» участок перед ними и находиться наготове в случае атаки противника. Нам также предстояло держать связь с патрульными самолетами, на случай если они обнаружат что-нибудь интересное. Сверх этого мы могли делать все, что заблагорассудится, — выслеживать, высматривать, вынюхивать долгожданную добычу. Начав исследовать каждый контакт, мы обнаружили, что двигаемся относительно грунта настолько медленно, что даже самая сонная подводная лодка уйдет от нас без малейших усилий. Я считал, что немцы предпочтут что-то делать, а не просто бесцельно дрейфовать по воле волн. [321]
Если же они будут в движении, контакт асдика будет устойчивым. Поэтому мы в основном проводили время, прочесывая район на большой скорости. Если на каком-то корабле отмечали подозрительное эхо, этот корабль должен был снизить скорость и исследовать контакт. Остальные смыкали ряды и двигались дальше.
К концу суток 10 ноября мы уже прочесали наш район патрулирования с запада и вскоре после наступления темноты легли на западный курс. В 10 часов я отдыхал, лежа на койке в своей морской кабине. На переборке над моими ногами был расположен репитер экрана радара. Чтобы увидеть местонахождение всех кораблей группы, мне достаточно было просто повернуться на спину. Ночью в море мы всегда находились в полной темноте, иногда допускался только очень слабый красный свет. Группа из четырех судов располагалась по правому и левому борту от «Пивенси-Касла», один корабль шел к северу, и два к югу от него. На экране радара корабли отражались маленькими светящимися точками, периодически попадающими в светлый поисковый луч. Когда луч проходил, они тускнели, но только для того, чтобы вновь засветиться с прежней жизнерадостностью, когда он в очередной раз наползал на них. Луч без устали двигался по кругу. Попав под гипноз его размеренных, монотонных движений, я понемногу засыпал. Ночь выдалась спокойной, корабль равномерно раскачивался. Вращающийся луч меня упорно гипнотизировал, движения корабля укачивали, как тут не уснешь? Неожиданно мне показалось, что я заметил крохотную светящуюся точку за одним из кораблей. Да, вот она — мгновенная вспышка при прохождении луча. Моментально [322] проснувшись, я схватил телефонную трубку и связался с оператором радара:
— Что это у нас на радаре на пеленге примерно 145 градусов? Эхо? 10 000 ярдов за «Порчестер-Каслом»? — Я не сводил глаз с луча. Радар исследовал пространство вокруг, укрытое темным покрывалом ночи.
— Да, сэр. Небольшое эхо, но вполне отчетливое. Никогда не видел ничего подобного, сэр. Сегодня довольно странные условия. Что-то происходит в атмосфере. Луч распространяется очень необычно.
— Что вы имеете в виду? Только не надо высоконаучных объяснений. Попроще, пожалуйста.
— Сегодня, сэр, эхо можно засечь дальше, чем обычно.
— Это относится ко всем кораблям?
— Не могу сказать точно, сэр. Думаю, что все зависит от конкретного устройства.
— Вы имеете в виду, что обычно мы можем обнаружить всплывшую подлодку на расстоянии пяти миль, а сегодня по непонятным причинам ваше устройство может обнаружить ее намного дальше? Так?
— Да, сэр.
— Спасибо, следите за эхом. Оно меня очень интересует.
— Слежу за эхом, сэр.
Я взял другую телефонную трубку. Это был коротковолновый «интерком» для переговоров с другими кораблями.
— Вызываю «Порчестер-Касл». У вас на радаре есть контакт, пеленг около 100 градусов, расстояние 10 000 ярдов? — нетерпеливо спросил я.
— Нет, сэр. [323]
— У меня на экране он вполне четкий. Буду наблюдать. Поставьте на этом направлении отдельного наблюдателя. Я сообщу, если что-то будет происходить.
Я послал за штурманом, чтобы нанести данные на карту. Очень скоро он доложил:
— Цель движется по курсу, почти параллельному нашему. Скорость также примерно такая же, как у нас, может быть, чуть быстрее.
Я снова вызвал «Порчестер-Касл»:
— Есть контакт?
— Нет, сэр.
Я вызвал офицеров.
— У меня очень интересное эхо, пеленг 147 градусов, расстояние 19 000 ярдов.
Надо было как следует подумать. Цель была одиночной и имела небольшие размеры, иначе она бы, безусловно, появилась на радаре «Порчестер-Касла». Рыболовных судов мы не встретили, да и если бы здесь оказался рыбак, он шел бы с навигационными огнями, а значит, с «Порчестер-Касла» его бы заметили. Похоже, ответ мог быть только один: это была немецкая подводная лодка, которую я безуспешно искал пять долгих лет. Причем лодка, судя по всему, обещала стать очень удобной — она явно следила за нами и готовилась напасть, считая нас конвоем.
Я снова взял трубку «интеркома»:
— Кораблям медленно образовать цепь к направлению 105 градусов — 285 градусов. Новый курс 240 градусов, скорость 10 узлов. Маневры завершить в течение 30 минут.
До этого все они располагались под прямым углом к нашему курсу. В новом положении ось группы будет располагаться под углом 45 градусов к направлению нашего перемещения. [324]
Я не сводил глаз с экрана радара. Эхо было совершенно отчетливым. Я видел, как начали перестраиваться корабли. Вообще-то так можно воевать — лежа на койке в теплой каюте. Через пять минут меня вызвал штурман:
— Похоже, это эхо охотится за нами.
— Совершенно с вами согласен. Возможно его капитан считает нас конвоем. Вы же знаете все недостатки немецких радаров. Он увидит только пять маленьких бликов на экране, больше ничего. Сегодня облачность низкая, а значит, немец наверняка надеется, что авиации не будет. Но почему эха нет ни на одном радаре, кроме нашего? В общем, наблюдайте и дайте мне знать, когда он изменит курс. [325]
Да, я бы чувствовал себя более уверенно, если бы этот контакт подтвердили хотя бы с одного из кораблей. Я снова позвонил оператору радара:
— Расстояние?
— 16 000 ярдов, сэр.
Следующий звонок был штурману.
— Скорость цели?
— Чуть больше 14 узлов.
Меня вызвали с «Порчестер-Касла»:
— Подтверждаю контакт, сэр. Слабый, но довольно устойчивый. Должен ли я проверить?
— Нет, оставайтесь пока в постели, я скажу, когда надо вставать.
Я вызвал все корабли:
— По моим оценкам целью, пеленг 150 градусов, расстояние 15 000 ярдов, является немецкая подводная лодка. Я намерен следовать прежним курсом, пока цель не окажется на пеленге 180 градусов, затем вместе повернем к ней. Таким образом лодка окажется в середине прочесываемого участка. Желаю удачи!
Сигнал с «Порчестер-Касла»:
— Он подбирается ко мне.
Ответ:
— Да. А чем вы лучше других?
Сигнал с «Лансестон-Касла»:
— Подтверждаю контакт.
Сигнал с «Кенилворт-Касла»:
— Я тоже поймал его.
Я приказал группе снизить скорость до 6 узлов. Это должно явиться для врага неожиданным, потому что его приборы не позволят ему заметить снижение скорости сразу, поэтому его пеленг по отношению к моему кораблю будет быстро меняться, двигаясь к 180 градусам, а я только этого и ждал. [326]
Его пеленг и в самом деле изменялся довольно быстро — 165 градусов... 170 градусов... Сеть заброшена! Он должен в нее угодить! Я был полон решимости достать этого немца! Я вызвал все корабли:
— Приготовиться к повороту. Цель находится на пеленге 178 градусов от меня, расстояние 10 000 ярдов.
Я запросил «Порчестер-Касл»:
— Сообщите координаты цели.
— 230 градусов, 3000 ярдов.
Он в ловушке! Я передал кораблям группы:
— Поворот на 180 градусов. Скорость 12 узлов. Вперед, парни!
Затем я отдал необходимые приказы на мостик собственного корабля. Меня вызвал штурман:
— Вы подойдете к карте, сэр?
— Пока нет. Я хочу все видеть, а отсюда видно лучше всего. Я подойду, когда лодка нырнет.
Глядя на радар, я видел, как точки-корабли меняют форму — изменяют курс. Цель была на месте. Или нет? Я вскочил с койки. Цели больше не было на экране.
Сообщение с «Порчестер-Касла»:
— Контакт потерян. Думаю, цель погрузилась. Сообщение с «Лансестон-Касла»:
— Очень маленькая цель в прежнем положении — возможно, перископ — 180 градусов, 2500 ярдов.
Еще одно сообщение с «Лапсестон-Касла»:
— Очень странные звуки на асдике.
— Возможно, это акустическая торпеда, — ответил я. — Я уже скрестил за вас пальцы.
— Есть контакт на асдике 182 градуса, расстояние 1500 ярдов. Должен ли я атаковать? [327]
— Уж будьте любезны. Я пошлю вам на помощь «Порчестер». — А затем своим офицерам: — «Порчестер» поддерживает «Лансестон». «Пивенси» и «Кенилворт» организуют поиск вокруг места погружения.
Раздался глухой подводный взрыв. Я сразу же вызвал «Лансестон-Касл»:
— Это были вы?
— Нет, сэр.
— Наверное, торпеда взорвалась на дне. Цель — немецкая подводная лодка. Это точно.
Сообщение с «Лансестон-Касла»:
— Атакую!
Океан содрогнулся от взрывов. Я вышел на мостик. Были слышны переговоры между атакующими кораблями:
— У тебя есть контакт?
— Да, ясный и четкий.
— Запах нефти чувствуешь?
— Ее вокруг полно.
— А у тебя есть контакт?
— Да, простой и ясный, как дважды два.
Закончив поиск в районе погружения, я вызвал атакующие корабли:
— Если вы оба находитесь в контакте с целью, полагаю, больше не будем атаковать до рассвета. Возможно, найдем людей. — А затем только «Лансестон-Каслу»: — Как вы оцениваете атаку?
— Все как в учебнике. У меня есть все — расстояние и глубина. Цель на дне.
— Отметьте позицию буем. Мы останемся здесь еще 72 часа.
На следующее утро я провел «Пивенси-Касл» над немецкой подводной лодкой и получил четкую картину с помощью эхолота. Лодка, без сомнения, лежала на дне с небольшим креном на [328] правый борт. Тогда я провел атаку, используя наш «сквид» — на поверхность выбросило канистру с гамбургским адресом. Было множество воздушных пузырей, поверхность была покрыта пленкой дизтоплива, но людей нигде не было видно. Мы оставались на месте в течение трех суток, затем продолжили патрулирование.
Через 14 дней мы вернулись в Лондондерри. После эпизода с подводной лодкой мною постоянно владела странная вялость, апатия. Мы обогнули остров Ратлин и через час после захода солнца подошли к устью реки Фойл. Здесь нас встретил сильный северный ветер. Устье реки находится на западной стороне залива Лох-Фойл, а вход в залив преграждает длинная песчаная отмель, названная Магилиган-Пойнт, которая тянется, как волнолом, до узкого входа в устье реки. Когда мы приблизились к устью, волны били нам в борт, а песчаная отмель по левому борту находилась примерно на расстоянии мили. Неожиданно нос корабля дернулся влево.
— Что, черт побери, вы делаете, рулевой?
— Корабль не слушается руля, сэр.
Я тут же позвонил в машинное отделение:
— Чиф, у нас что-то с двигателем рулевого управления. Вам лучше поторопиться и выяснить, что случилось. Обо всем немедленно докладывайте мне.
Через несколько минут, показавшихся мне годами, позвонил чиф:
— Дело плохо, сэр. Придется перейти на ручное управление.
— Могу я отработать назад?
— Нет, сэр. Руль находится как раз под правым бортом. Если на него начнется давление, мы не сможем подсоединить ручное управление. [329]
— Поторопитесь! У вас очень мало времени!
Я надеялся поправить положение, сдав назад, потому что большинство одновинтовых кораблей тогда поворачивалось кормой против ветра. Но если руль был переложен налево до упора, маневр был бесполезен. Мне оставалось только ждать и молиться, чтобы чиф успел сделать все, что нужно.
Я приказал старшему помощнику собрать людей на шкафуте со спасательными жилетами и надул свой. В отличие от того случая, когда я тщетно пытался надуть его на мостике «Уорвика», на сей раз он действовал безотказно. Я пристроился в углу — двигаться в нем еще то удовольствие — и задумался. «Око за око, зуб за зуб...» Нет, лучше об этом не думать. Лучше не думать вообще.
Сигнал с «Порчестер-Касла»:
— Готов взять вас на буксир.
— Спасибо, не надо, — ответил я. — Слишком сильная бортовая качка, чтобы заводить буксирное оборудование. Но все равно я тронут. Мы не должны потерять два корабля. Если нас выбросит на берег, пожалуйста, уведомите береговую охрану, чтобы встречали пловцов.
Я взглянул и засиял, как сигнальная лампа Алдиса. Вода была коричневой и мутной из-за поднятого со дна песка. Теперь счет шел на минуты. Наконец зазвонил телефон и я узнал, что ручное управление подсоединили. С момента поломки прошло не более четверти часа.
— Право руля 30, полный вперед!
Отчаянно раскачиваясь с боку на бок, «Пивенси-Касл» начал двигаться вперед. Корабли группы разбросало на довольно большой площади. Они, как могли, боролись с непогодой и ожидали [330] дальнейшего развития событий. Когда мы проползли через вход, они по очереди следовали за нами. На мостик поднялся чиф.
— Серьезная поломка, сэр. Мы ничего не сможем сделать сами. Придется становиться в док.
Меня била такая сильная дрожь, что пришлось ухватиться за поручни, чтобы устоять на ногах.
Я приказал группе стать на якорь, а утром следовать за мной вверх по реке. Мы же пошли по реке тем же вечером, и, поскольку корабль был на ручном управлении, я попросил буксир для швартовки. Вскоре после 10 часов корабль стоял у причала, Я с облегчением вздохнул и отправился в каюту.
«Ну, вот и все, — сообщил я сам себе. — Приплыли». И это было чистейшей правдой. Я больше не мог доверять сам себе. Тело не подчинялось моим приказам. Я взглянул на себя в зеркало и замер. Еще не так давно друзья мне говорили, что я выгляжу слишком молодым и несерьезным для коммандера. Теперь мне никто бы не сказал ничего подобного. Пожалуй, свеча догорела. Я спустился на причал и позвонил коммодору. Я не сомневался, что даже в столь поздний час он будет на месте. Дело в том, что Макс Хортон имел обыкновение звонить подчиненным после ужина (я имею в виду его, адмиральского ужина, который по большей части имел место очень поздно). Коммодор действительно был на месте, и я изложил ему свою просьбу.
— Я ждал этого уже давно, — признался он. — Когда бы вы хотели сойти на берег?
— Чем скорее, тем лучше, сэр. [331]
— Я могу подготовить для вас все документы послезавтра к полудню.
— Спасибо, сэр.
— Зайдите ко мне завтра утром. Да... поздравляю с подлодкой!
Я вернулся на корабль и долго лежал в ванне. А через два дня я сошел на причал с трапа своего корабля в последний раз. Это произошло через пять лет и два месяца после того, как я впервые поднялся на палубу траулера его величества «Лох-Тулла».