Сигнальная и интендантская службы
Не только кипучая жизнь и оживленные сцены придавали особенный вид местности, занятой осаждающей армией. Весь профиль местности был изменен деятельными руками инженерных войск. Сеть дорог была проведена не только по равнине, для соединения разных лагерей между собой и с главной квартирой генерала Ноги, интендантскими складами и железнодорожной станцией, но также и по крутым склонам холмов к артиллерийским позициям, и через перевалы и наиболее низкие возвышенности Фенхоаншанского хребта к передовым позициям армии. Было проложено около 50 км дековильной{38} железной дороги и сотни миль телеграфных проводов пересекали местность. Были устроены лагеря и госпитали, кладбища и крематории, мастерские и сигнальные станции, траншеи и бомбовые погреба, холмы разделены террасами, в деревнях многие дома были разрушены артиллерийским огнем, другие — заняты войсками, или же обращены в склады, конюшни или госпитали, так что если обыватели, которые бежали из этих мест, возвратятся обратно, то они не без труда узнают свою родную страну.
Если проследить за направлением телеграфных и телефонных проводов, которые местами подвешены к легким и крепким бамбуковым жердям, частью же стелятся по земле, в кабелях, то видно, что большая их часть соединяют штабы дивизий со всеми полками, батальонами, батареями и даже с передовыми постами, а также и с головными сапами. В тылу провода, которые со всех сторон направлялись к главной квартире генерала Ноги, были очень многочисленны. Но пункт, к которому сходилось наибольшее число проводов, был высоким холмом, недалеко от нашего лагеря, где генерал Теджима, начальник осадной артиллерии, разбил свою палатку. Не менее 130 миль{39} телефонных проводов были проложены к этому месту и отсюда генерал мог лично наблюдать и командовать всей бомбардировкой. Хотя при обыкновенных обстоятельствах он предоставлял батарейным командирам [103] довольно большую самостоятельность, назначая лишь число выстрелов на каждый день и обозначая лишь в общих чертах те из неприятельских позиций, которые следовало обстреливать, он, однако, имел возможность во всякое время, особенно во время больших атак, принимать непосредственное командование всеми крупными орудиями и мортирами осадного парка.
Генерал Теджима не касался полевой артиллерии, которая находилась под начальством командира отдельной артиллерийской бригады. Эти батареи играли значительно менее важную роль, чем крупные орудия, хотя во время атак они приносили большую пользу шрапнельным огнем. Пулеметы, в количестве 22–24 на дивизию, были в непосредственном ведении начальников дивизий.
Почти вся сигнализация у японцев производилась при помощи телефонов, и хотя я слышал, что этот способ сообщения не был вполне удачным на других театрах войны, но под Порт-Артуром эта система действовала безупречно и значительно облегчила осадные операции. Устанавливая телефонное сообщение между всеми батареями и главным начальником, японцы достигли общности действий всех батарей, что было чрезвычайно важно для правильности их службы.
Другие способы сигнализации, употребляемые в европейских армиях, как например, флаги, электрические огни, гелиографы и тому подобные, применялись под Порт-Артуром очень мало. Даже на воздушном шаре, которым в первую неделю осады пользовались каждый день для исследования позиций неприятеля, но который потом поднимался лишь в редких случаях, сообщение было телефонное. Другие способы сигнализации, которые я наблюдал, употреблялись во время штыковых атак, когда до последней минуты поддерживался шрапнельный огонь, для прекращения которого атакующие подавали знак большим белым флагом. К этому я еще возвращусь в последующей главе, когда буду описывать сентябрьские атаки. Позже, когда японцы довели свои сапы до самых укреплений, а в особенности во время больших атак, когда было фактически невозможно определить с батарей расстояние, которое пехота уже прошла, японцы обыкновенно обозначали свою передовую позицию белыми огнями и указывали батареям направление, в котором следовало поддерживать огонь при помощи красных бенгальских огней.
Прежде чем закончить описание событий осады, следует коснуться одной отрасли деятельности армии, о которой мне еще не пришлось говорить, но которая имеет огромное значение для благоденствия армии — это интендантская и транспортная службы. Японцам в этом отношении приходится гораздо легче, чем большинству других армий, так как главная их пища состоит из риса, который очень удобен для перевозки, содержит значительно меньше влаги, чем всякие другие пищевые продукты, благодаря чему можно избежать перевозки излишнего груза.
Ошибочно многие думают, что японские солдаты питаются одним рисом. Это бывает в мирное время, но во время похода их лучше кормят: их дневной паек состоит из 2 фунтов риса, 0,5 фунтов пшеницы, 1 фунта свежих овощей и 0,25 фунта консервов (мясо, пикули или [104] овощи). Консервы очень хороши и помещаются в маленьких жестянках, в количестве дневного пайка в каждой. Свежие овощи состоят обыкновенно из китайской капусты, а летом также из репы, редиски и огурцов. Кроме того солдаты получают через день по 0,5 фунта свежего мяса, а два раза в неделю им раздаются сакэ, папиросы, сладкое пирожное, сахар и чай.
Их дневное жалование составляют 6 сен{40}, которые они обыкновенно тратят на папиросы, платя по 6 сен за десяток. Их запасная пища{41} состоит из мясных консервов и прекрасных бисквитов.
Японские войска хорошо обмундированы. Летом они носят куртки из хаки, почти такие же как и английская армия, шерстяные носки, крепкие башмаки с шнуровкой и белые, или цвета хаки, гамаши. Зимой они носят темно-синие мундиры германского образца. Головной убор и зимой и летом один и тот же и очень похож на германскую фуражку, с широким желтым околышем и металлической звездой на нем. В холодную погоду они покрывают голову капюшонами из мягкой шерстяной ткани, которые накидывают сверх фуражки. Эти капюшоны того же образца и сделаны из того же материала, что и русские башлыки.
Вся армия, за исключением кавалерии, носит одинаковые мундиры, и только цвет воротника и лампасов на шароварах различен для разных родов оружия: красный для пехоты, желтый для артиллерии, коричневый для инженерных войск, синий для интендантства и темно-зеленый для медицинских чинов. Кавалерийский мундир — ярко-красный, с желтыми шнурами и светло-зелеными галунами, невероятно пестрый. [105]
Опыт войны показал, насколько темные мундиры непригодны — они видны ясно на далеком расстоянии и это, бесспорно, сильно повлияло на то, что потери были так значительны. Люди это отлично понимали и можно было нередко видеть как выходя на передовые позиции они накидывали свои кителя из хаки поверх темных мундиров или выворачивали свои шинели с темной подкладкой; часто они носили особую куртку из козьего меха, мехом наружу. Я часто видел, как они накидывали поверх всего простые мешки. В одном случае, о котором я упомяну позже, солдаты одели поверх своих темных мундиров нижнее белье — фуфайки и кальсоны. Без сомнения, опыт войны приведет к полному изменению теперешней зимней формы, которая будет заменена мундирами из шерстяной материи цвета хаки, принятой для шинелей. Шинели прекрасны и сделаны из очень мягкой, легкой и теплой шерстяной ткани, с воротником из козьего меха для защиты шеи и ушей. Нижнее белье зимой также отличное и состоит из шерстяных вязанных фуфаек, чулок и кальсон, которые сделаны из наилучшего материала, а при шинелях и трех одеялах на каждого, солдаты чувствовали себя хорошо и тепло даже во время самых холодных ночей. [106]
При полном владении морем и железной дорогой, доходящей до самой японской боевой линии, транспортная служба перед Порт-Артуром была для японцев не трудна, так как главный складской пункт был устроен в Дальнем. Во время первой части кампании, прежде чем железнодорожный путь был захвачен и колея переделана для японского подвижного состава, все транспорты шли гужем, по большей части на повозках, и лишь в редких случаях при помощи носильщиков. Большое число китайских арб, найденных после взятия Цзин-чжоу{42} и Дальнего, оказали огромные услуги японцам. Эти арбы тяжелы и неуклюжи, но очень прочны, и это единственные перевозочные средства, годные для китайских дорог, которые представляют собой простые тропы, топкие во время дождей, часто превращающиеся в настоящие потоки и покрытые круглыми булыжниками и галькой в сухую погоду. Эти дороги прямо пересекают холмы, совершенно не приспособляясь к рельефу местности. Легкие японские ручные тележки, построенные по моделям индийской армии, принесли бы мало пользы для перевозки провианта и военных припасов для огромной армии на большие расстояния по таким дорогам. Присутствие неограниченного числа китайских кули для переноски тяжестей и выгрузки и нагрузки судов, вагонов и повозок позволяло японцам сократить число военных кули и нестроевых команд, которых они сочли за лучшее назначить боевыми единицами на передовых линиях.
Для облегчения доставки боевых припасов, провианта и тому подобного, дороги были разделены на участки, для каждого из которых [107] был устроен этап под начальством офицера. Эта организация была сохранена на все время осады, и на каждом из этапов был оставлен небольшой караул, даже после того как вся транспортная служба была перенесена на железную дорогу. Это было сделано для того, чтобы транспортировка гужем могла быть возобновлена в любую минуту, если бы железная дорога испортилась или была повреждена неприятелем. В 11-й дивизии, расположенной вблизи восточного побережья, транспортировка гужем производилась до конца осады. Припасы для этой дивизии доставлялись на судах прямо из Японии в бухту Сяо-бинь-дао, и оттуда на арбах в склады дивизии.
В Дальнем было два интендантских управления: одно — для военных припасов и оружия, а другое — для продовольствия, обмундирования, фуража и тому подобного. Главным складом в Чжанлине, конечной железнодорожной станции, где была устроена масса разъездов, для которых сделаны большие выемки и насыпи, заведывал офицер в чине полковника, которому вверена была также транспортировка от железнодорожной станции до дивизионных складов, что производилось, главным образом, при посредстве японских тележек, а частью на китайских арбах.
Дивизионные склады были устроены в тылу каждой дивизии, в удобно расположенных деревнях, куда было проведено много дорог, оттуда припасы принимались каждой отдельной частью и доставлялись в лагеря на вьюках. Каждая отдельная часть, то есть каждый батальон пехоты, каждая артиллерийская батарея, эскадрон кавалерии или саперная рота имели для этой службы по 65 человек и около 40 лошадей.
Особые условия театра войны среди многочисленного туземного населения, способного и желающего нести службу кули для оккупационных армий, облегчили организацию транспортной службы и естественно, что европейские армии, при всем их совершенстве не будут иметь этих преимуществ. То же, до известной степени, относится и к интендантству. Единственный вопрос, достойный внимания — не следует ли попытаться ввести в довольствие наших солдат больше риса, ввиду его питательности и удобств перевозки. Я предлагаю эту мысль вниманию людей, которые заинтересованы в этом вопросе. [108]