После бала
В течение первых нескольких дней после неудавшейся атаки японцы, казалось, были смущены. Они были уверены, что войдут в Порт-Артур к этому времени и все их планы будущей кампании основывались на этом предположении. Они не могли выполнить того, чего от них с нетерпением ожидали на родине, скорбь угнетала их сердца и повергала в глубочайшую печаль. Они сознавали, что должны теперь приступить к правильной осаде и понимали, насколько трудны операции против крепости, линия фортов которой растянулась на расстоянии более 12 миль; много времени нужно на это потратить, много понести потерь, а между тем результат военных действий на севере был в сильной зависимости от того, как долго они здесь будут задержаны. Они потеряли свыше 15 000 людей в течение последних шести дней и 3000 или 4000 — при оттеснении неприятельских аванпостов у Дагушана и на высотах к западу, близ бухты Луизы — словом, почти столько, сколько считали они будет стоить им взятие всей крепости. Центральная дивизия{34} потеряла почти половину людей. Некоторые полки были совершенно стерты с лица земли. К 25 августа 7-й полк, который вынес всю тяжесть сражения на Восточном Панлунге, мог насчитать всего шесть офицеров и 208 солдат, другие полки находились почти в таком же печальном состоянии.
Орудия японцев оказались совершенно недейственными против сильных фортов. Бомбардировка, продолжаясь в течение нескольких дней, была очень жестокой и молчание неприятельской артиллерии давало повод думать, что огонь японцев заставлял русских артиллеристов держаться блиндажей и не позволял управлять орудиями. Затем, позднее, те самые орудия, которые, казалось, вынуждены были молчать, внезапно скрывали огонь и приводили в расстройство атакующие войска.
Японцы верили, что русский гарнизон совершенно деморализован продолжительной, тяжелой бомбардировкой, а между тем русские выступали со своих позиций, вступали в бой и разбивали их в открытом поле. Для японцев было тяжелым ударом убедиться, что они ошиблись в своих расчетах во всем — как относительно силы крепости, [80] так и успешности их наступательных операций, а равно моральной и численной слабости неприятеля; нужно было несколько дней, чтобы опомниться от тяжелой неудачи. Однако такое положение вещей продолжалось недолго. Японский солдат — мужественный человек в полном смысле этого слова. Тяжело было признать себя разбитыми впервые за эту войну, но раз они признали этот факт и то, что средства, применявшиеся ими, не достигли цели, они не успокоились на этом, не рассуждали о том, что могло бы быть, не придерживались упрямо, подобно русским при Плевне{35}, тех же самых способов и не пали духом. Они мужественно оценили свое положение и принялись за работу, чтобы достигнуть цели другими средствами и другими путями. Они поняли, что атаковать крепость открытой силой нет смысла, так как в этом случае неприятель пользовался всеми преимуществами чрезвычайно сильных укреплений. Быть может они предполагали, что возможно, по крайней мере, отчасти уравнять шансы ночными атаками, но неприятельские прожекторы вскоре рассеяли эту иллюзию и атаки эти стали еще более трудными, чем дневные. [81]
Но одна вещь была упущена: надо было сделать приспособления для защиты солдат во время наступления, подобно тем, которыми пользовались защитники крепости за ее валами. Земля должна была вести борьбу с землей. Ни шагу без земляного вала или мешков с песком на фронте для защиты от неприятельских пуль. По пути должны быть построены блиндажи, где люди могли бы отдыхать и спать в свободное время. Надо было провести много миль сап то через рыхлую наносную почву, то через горы сланцеватой глины, то, наконец, через скалы из конгломерата известняка, кремня и кварца, настолько крепкого, что приходилось его выдалбливать.
Сапы нельзя было вести по прямым линиям к фортам, иначе, конечно, они подвергались бы анфиладному огню, а зигзагами, дабы защищающий вал был всегда обращен к неприятелю. В этом случае вопрос шел не о защите людей от одного только форта, но от всех фортов как слева, так и справа, так что эти сапы или апроши должны вообще были проведены более извилисто и параллельно между собой, чем это обычно делается. Такая работа, конечно, продолжительна, медленна и утомительна, вероятно будет стоить многих жизней, но это единственный путь и японцы, взвесив положение, приступили к делу без колебаний.
Сапы бывают двух видов: апроши и параллели. Апроши, как указывает их название, это пути, ведущие к позициям, которые предполагают атаковать, достаточно извилистые, чтобы избежать анфиладного огня. Параллели можно рассматривать как оборонительные позиции для апрошей, позволяющие сосредоточить в них достаточную силу, чтобы противостоять неприятельским контратакам. Число параллелей зависит, конечно, от расстояний основания (или первой параллели) до форта и от конформации грунта, а также от упорности обороны, силы и решительности нападений на головы сап. Поэтому расстояние между параллелями дает указание на более или менее решительный характер, с которым велась оборона. У Порт-Артура было много параллелей.
В старые времена, когда еще не было дальнобойных орудий, когда расстояния были короче и все могло быть сделано методически, по правилам и определенным формулам, при правильной и хорошо веденной осаде применялись три параллели, обыкновенно с двумя или тремя рядами апрошей, ведущих одна к другой. В те времена орудия обыкновенно помещались в параллелях, чтобы быть ближе и успешнее действовать против валов, которые подвергались обстрелу, так что параллели были совершенно обработаны, широки и снабжены установками для орудий, бивуаками и так далее.
В наши дни все это изменилось. Такой правильности саперных работ давно уже не существует. Извилины апрошей обыкновенно короче и вместе с тем уже, сообразно неровностям грунта, на однообразие и чистоту внимания не обращается. Орудия стреляют также хорошо, даже лучше с позиций на тысячи ярдов, как и с расстояния в несколько сот ярдов в параллелях, где они, кроме того, должны быть несомненно разбиты в короткое время. Параллели и апроши делаются поэтому уже, в среднем ширина первых около 8 футов и последних — 3–4 фута. [82]
В Порт-Артуре они были снабжены брустверами из земляных мешков на стороне, обращенной к неприятелю и сделаны достаточно глубокими, чтобы человек, стоя прямо, мог ходить в них. Брустверы параллелей были снабжены амбразурами, а в апрошах, ближе к атакуемому форту, помещались небольшие деревянные мортиры для ручных гранат. Там, где грунт был очень тверд, например, у Суншу и Эрлунга, где саперы должны были работать в твердой скале, глубина и ширина апрошей уменьшались и людям приходилось проходить в них согнувшись. В некоторых случаях рыли только одну сапу, но обыкновенно открывались одновременно две апроши и, когда сапы подвигались достаточно, их соединяли новой параллелью.
Кроме того японцы за время штурма пришли на опыте к тому убеждению, что орудия их недостаточно действенны против фортов и тяжелой артиллерии неприятеля. Для них стало очевидным, что казематы и блиндажи на фортах выдерживали самую сильную бомбардировку и что поэтому необходимо доставить с родины еще больше орудий и притом самых тяжелых.
Наконец предстояло пополнить вновь поредевшие ряды пехоты и увеличить состав инженерных войск, чтобы ускорить ход саперных работ.
Японцы, как это будет видно, всецело занялись этим в ближайшее время. Они начали вести сапы против всех позиций, которые предполагали атаковать, и прежде всего по направлению ко взятым фортам Панлунга, чтобы соединить их безопасными ходами сообщений с базой. Так как путь от выхода из ущелья к фортам был сравнительно небольшой и почва не особенна твердая, эта часть работы была выполнена быстро.
С 28 августа до половины сентября прибывали подкрепления и орудия: около 16 000 солдат, главным образом второго призыва, три роты саперов, несколько батарей скорострельных орудий, 20 4,7-дюймовых, шесть 6-дюймовых морских пушек и первые шесть из общего числа восемнадцати 11-дюймовых гаубиц, сыгравших такую огромную роль в течение последней части осадных операций.
Тем временем русские приступили к наступательным действиям. Каждую ночь производились вылазки против захваченных фортов Панлунга, но без успеха. Японцы приступили немедленно к работам по укреплению взятых фортов против нападений со стороны русских; были прорыты новые траншеи и сооружены новые брустверы; некоторые из старых блиндажей могли еще быть использованы, но были построены еще и новые, таким образом гарнизон укреплялся здесь изо дня в день. Форты подвергались с промежутками тяжелым бомбардировкам, подземные работы от Китайской стены и ближайших русских позиций продвигались вперед и шли безпрерывно днем и ночью. Потери японцев в первые две недели превышали 100 человек в день на каждом форте и лишь не ранее 8 сентября положение их стало прочным настолько, что русские принуждены были отказаться от мысли овладеть снова фортами, хотя подземные работы продолжались. Некоторое время спустя я побывал на этих фортах и нашел, что они стали похожи на соты пчел, так много было здесь сап и траншей, брустверов [83] и блиндажей, словом, невозможно было представить себе, какой они имели вид до взятия их японцами.
Сознавая невозможность отобрать взятые форты, русские, чтобы ослабить значение их для неприятеля, как оплота для будущей атаки, приступили к укреплению Китайской стены на гораздо большем протяжении, чем раньше, не только за фортами Панлунга, но и по всей ее длине. Во время атак 22 и 23 августа японцы могли атаковать Китайскую стену без особого затруднения и двинуть войска через нее в другую сторону для нападения на форт Вантай. Однако эта коммуникационная артерия между фортами представлялась для русских слишком важным звеном во всей системе обороны, чтобы допустить снова случайное нападение на нее. Поэтому русские приступили к делу энергично и в скором времени привели ее в такое оборонительное состояние, что она действительно стала связующим звеном всего восточного ряда фортов. Позднее японцы вынуждены были подходить к этой линии посредством сап таким же способом, как и против фортов, которые она связывала.
Когда японцы довели головы сап на небольшое расстояние от укреплений, русские ночью стали нападать на людей, работавших в траншеях. Небольшой отряд солдат спускался вниз под покровом тьмы и, бросившись внезапно на саперов, уничтожал их ружейным огнем, штыками или ручными гранатами и разрушал в несколько минут трудную работу целого дня.
После 23 августа русские совершили только одну вылазку в больших размерах, а именно ночью 27 августа. С начала генеральной атаки 19 августа стояла превосходная погода, хотя было очень жарко. Вечером [84] 27 августа над полуостровом разразилась сильная буря с грозой и русские, воспользовавшись этим, перешли в наступление по всему фронту. Шел проливной дождь, мы были вынуждены укрыться в наших палатках у подножья Фенхоаншана и крепко заснули, но около 2 ч были разбужены звуками ружейных выстрелов и трескотни пулеметов, раздававшимися в таком направлении, что, несомненно, у подножья высоты должно было происходить нечто серьезное. Быстро накинув непромокаемые плащи, мы взобрались по отвесным, крутым склонам нашей высоты, разгоряченные, мокрые и не вполне еще проснувшиеся. Здесь все наше удовольствие сразу было забыто при виде картины, представшей нашему взору.
Темная, как вечный мрак, ночь была подходящим фоном для оригинального зрелища; шла удивительная игра света и огня, совершенно ослепивших нас, когда мы поднялись на верхушку высоты. С промежутками в несколько секунд мрак сменился ослепительными, голубовато-белыми лучами света, быстро передвигавшимися по всему горизонту, то скрещивая ятаганы огня, как бесы тьмы в борьбе, то плывя в воздухе в виде огненных шаров, которые разрывались, разливая лучи по всем направлениям и освещая на мгновение всю местность чарующим, бледным светом под низко спустившимися желтоватыми облаками, которые гнались друг за другом на черном небосклоне. Были здесь и другие световые эффекты — узкие, резко очерченные конусы белого света, двигавшиеся по высотам и долине, расположенным перед нами, и внезапные потоки сияющих лучей, медленно исчезавших во мраке ночи. Русские пустили в ход не менее девяти прожекторов, более, чем даже в памятную ночь 23 августа, а ракеты со звездами одна за другой быстро взлетали по всей линии. Дождь лил как из ведра, и так как передвигавшийся свет освещал дождевые капли, то они блестели в лучах, как бриллианты, благодаря чему получался эффект почти сказочной красоты. Для полноты картины каждую секунду вспыхивали огни от орудийной стрельбы, разрывавшихся снарядов и шрапнели красного цвета, точно раскаленный уголь среди чудного, белого света.
Прибавьте к этому хаосу и шум битвы, происходившей на небе и земле, раскаты неумолкавшего грома, рев орудий всех калибров, беспрестанную трескотню ружей и пулеметов и снова страшные удары грома, заглушавшего все другие звуки, становившиеся тихими в сравнении с ним.
Что случилось? Мы не знали, не имели возможности проследить бой и были очень встревожены. Зрелище было великолепное и совершенно поглотило наше внимание — здесь природа и ум человеческий соединились вместе для самой удивительной и блестящей картины, которую мы когда-либо видели. После узнали, что вылазка была произведена в значительных размерах, но наступавшие были повсюду отбиты, и что продолжалась она более часа. Вскоре огонь орудий и ружейный замер; утихла буря и, спустя некоторое время, полный месяц осветил своим бледным светом всю эту местность, где уже царила полная тишина.
Небольшие вылазки и контратаки производились почти каждую ночь, даже днем, и велись с величайшей решительностью; хотя русским [85] так и не удалось взять обратно форты, но они причинили японцам очень серьезные потери и сделали жизнь на фортах сущим адом. Несколько самых отчаянных схваток произошли здесь впоследствии, причем обе стороны сражались с величайшей храбростью и дикой яростью.
В числе многих трофеев и любопытных предметов, найденных после боя и собранных в главной квартире генерала Ноги, были русские ружья, части пулеметов, снаряды всех калибров, саперные инструменты, части мин, другие предметы, затем обыкновенная сабля небольшого, легкого типа, без эфеса, которую русские офицеры носят на ремне через плечо.
30 августа небольшой русский отряд в 20 человек, под командой офицера, пытался сделать отчаянное нападение на Западный Панлунг. Они взобрались на самый форт, где завязался отчаянный рукопашный бой, японцы и русские смешались в этой дикой схватке. Русские сражались как львы, но горсть людей не могла одолеть гарнизон вчетверо сильнее их отряда и после геройской борьбы они все были перебиты. Японцы пришли в восхищение от такого подвига и с величайшим уважением отзывались о храбром русском офицере. Его сабля наверное найдет почетное место в одном из музеев в Токио.
Но кроме пехоты во время наступления действовала и русская артиллерия, которой в дни генеральной атаки удалось определить местонахождение нескольких японских батарей и начать их обстреливать, хотя, благодаря великолепным позициям, русским трудно было подбить японские орудия, но они тем не менее заставили неприятеля пережить трудные минута и при следующих атаках японские артиллеристы не были уже в таком безопасном положении, как это было в начале.
2 сентября одна из японских морских батарей на гребне высоты к северо-западу Шуйшиинской долины была совершенно разбита 10-дюймовыми снарядами с фортов Ицзешана и Лаотешана. В этот день я бродил здесь с двумя корреспондентами и имел великое счастье лично видеть с близкого расстояния часть одного из наиболее ожесточенных, артиллерийских сражений, происходивших здесь.
Когда мы прибыли, стрельба продолжалась не долго, но русские очень удачно пристрелялись и, хотя японские матросы мужественно держались у своих орудий, быстро отвечая на выстрелы неприятеля, скоро стало ясно, что орудия их не могут действовать против тяжелой крепостной артиллерии.
С нашего выгодного наблюдательного пункта мы превосходно видели японскую батарею, но некоторые холмы, лежавшие перед нами, закрывали неприятельские линии и, спустя некоторое время, мы поднялись на другую высоту в 300 или 400 ярдах вправо от батареи. С большой осторожностью мы перешли через гребень и залегли на южном склоне высоты между большими камнями, где было трудно заметить нас в наших костюмах цвета хаки и где мы рассчитывали наблюдать за ходом сражения в полной безопасности. Однако нам недолго пришлось оставаться в покое. Страшный треск раздался внезапно над нашими головами, немедленно затем снова — это упал снаряд на склоне высоты [86] позади нас и разорвался. Мы думали, что русские едва-ли станут тратить свои 10-дюймовые снаряды на трех безобидных военных корреспондентов. Спустя полминуты еще снаряд с ревом пролетел так близко, что мы почувствовали сотрясение воздуха, он разорвался еще ближе к нам, чем первый. После этого мы тронулись в путь. Взбежав на гребень высоты, мы укрылись в пехотной траншее от взора неприятеля и медленно прошли по ней 50–100 ярдов, чтобы уйти из сферы огня, хотя все-таки мы до сих пор не верили, что снаряды предназначались для нас, а думали, что один из восточных фортов открыл огонь по батарее, что прицел был взят слишком высоко и мы очутились в сфере попадания снарядов. Сделав затем на короткое время остановку, мы с величайшей осторожностью стали наблюдать из-за камней с конца траншеи. Едва мы успели установить наши подзорные трубы, как два снаряда пролетели и разорвались позади нас в нескольких ярдах. Дело становилось серьезным. Мы выпрыгнули из траншеи, пробежали гребень высоты и некоторое расстояние вниз по другому ее склону, где нас нельзя было увидеть с какого-либо форта, но здесь опять прогремел снаряд прямо вслед за нами.
Это нас разозлило. Русские поднимают слишком много шума из-за пустяков, подумали мы. Так как приближалось обеденное время и нам предстояла прогулка в течение часа, мы и решили идти прямой дорогой в лагерь. Русские, конечно, приняли нас за японских офицеров, наблюдавших с безопасного пункта за стрельбой своих батарей. Меня неоднократно обстреливали пулями и снарядами, но здесь я в первый и, надеюсь, последний раз удостоился чести «лично сопровождаться» 10-дюймовыми снарядами.
Я упомянул об этом происшествии, чтобы отметить бдительность русских и указать, главным образом, на легкомыслие, с каким они в это время тратили свои боевые запасы, в которых ощущалась такая острая нужда в последней стадии осады. Стрельба 10-дюймовыми снарядами по отдельным лицам, даже будь они офицеры штаба — это такое истребление боевых запасов, которое, даже при неограниченном подвозе, едва ли может быть оправдано.
Мы побывали на морской батарее двумя днями позже и познакомились с результатом действия 10-дюймовых снарядов. Крепкие брустверы и траверсы были разбиты и представляли из себя бесформенную массу; орудия были частью подбиты, частью вероятно увезены; блиндажи были совсем разрушены, общий вид укрепления совершенно изменился и невозможно было поверить, что мы видели здесь недавно сильную и хорошо устроенную батарею. Мы отыскали в скале щель, сделанную последним из «наших снарядов» в двадцать футов диаметром и свыше пяти футов в глубину. Если бы снаряд разорвался также близко перед нами, как это случилось позади нас, то в углублении, которое он сделал, мы трое могли бы найти достаточно места для упокоения на вечные времена. [87]