Открытие бала
Утром 19 августа, в день, назначенный для начала штурма Порт-Артура, корреспонденты, состоявшие при 3-й армии, были представлены генералу Ноги. Он принял нас в главной квартире в Шуангтайку очень любезно и приказал своему переводчику представить каждого отдельно и доложить, какой национальности каждый из нас и какие документы были нами предъявлены. После этого он сказал:
«Вы совершили, господа, очень длинное путешествие, с целью увидеть войну и вам пришлось очень долго ждать, прежде чем вас могли допустить к фронту, но вы прибыли удачно, как раз к моменту, когда можно видеть завершение победоносной кампании», — замечательные слова, которые подтверждают сказанное мною в предыдущих главах и которые мы часто вспоминали после. Пожелав нам полного здоровья, Ноги закончил свидание, сказав, что будет сильно занят в ближайшие дни и едва-ли будет иметь возможность повидаться с нами, но что он надеется в скором времени снова встретиться с нами.
Генерал Ноги произвел на меня во время этой первой встречи очень благоприятное впечатление. Он был красивый мужчина, насколько может быть красив японец; хотя почти вся борода его была белая, а волосы с проседью, он выглядел моложе своих 55 лет. У него были красивые, спокойные, решительные глаза. Его улыбка была очень приятна и открывала ряд великолепных зубов. По-видимому, это был человек сильного характера, с большим умом, самообладанием и твердыми намерениями. Когда мы расстались, все были готовы верить сделанному им намеку о предстоящей в скором времени встрече с ним в Порт-Артуре, думали, что это не только facon de parler, а нечто более серьезное. Его спокойная уверенность в себе и в своих храбрых солдатах заставили отбросить все наши сомнения и собственные предложения и верить, как верили все его офицеры и солдаты, что он действительно возьмет Порт-Артур открытой силой в несколько дней.
Позднее, когда мы ближе узнали его, нам стали ясны и другие стороны его характера. Генерал Ноги между японцами, которых я знал, был в полном смысле слова джентльмен. Рыцарски вежливый, внимательный не только с внешней стороны, а совершенно искренно, он всегда был готов помочь и оказать нам содействие. Даже когда дела его армии ухудшились и он сам был убит горем — потерей единственного, [49] оставшегося в живых сына, убитого во время штурма высоты 203 м), он все-таки находил время подумать о нас и послать нам вина и вкусных фруктов из собственных садов. Он любил встречаться с нами и беседовать, интересуясь, в особенности, взглядами и мнениями англичан. Ноги не говорил по-английски, хотя немного понимал, ввиду чего беседы наши происходили при помощи переводчика. Обстоятельство это, конечно, в значительной степени мешало более интимному обмену мыслями, и я уверен, что никто так не сожалел об этом, как сам генерал. В один из очень холодных зимних дней, при сильном ветре, я встретил Ноги возвращающимся верхом из поездки для осмотра. Я поклонился ему и в первый раз он обратился ко мне по-английски со следующими словами:
«Сегодня... ветер... очень!»
«Да генерал», — ответил я, — «ветер очень», — и он уехал домой с довольным видом.
Обыкновенно начальнику штаба армии доверяют больше, чем самому главнокомандующему в отношении происшедших событий, и сознаюсь, что делал ту же самую ошибку относительно генерала Ноги. Начальник штаба генерал Идитти был чрезвычайно способный и выдающийся офицер, несомненно с блестящей будущностью. По службе он продвигался еще быстрее, чем его начальник, поэтому понятно, что среди иностранных корреспондентов он считался душой всего дела. В известной степени это справедливо, но генерал Ноги, конечно, проявлял собственную волю и вовсе не был марионеткой. В этом отношении я имею много доказательств. Офицеры его армии питали огромное уважение к его дарованиям и очень опасались его неодобрения.
После нашего свидания мы, сделав несколько миль, прибыли к высокому коническому пику Фенхоаншана, где стоял 30 июля Ноги, [50] пристально разглядывая форты Порт-Артура, после того как русские были оттеснены за их последнюю линию обороны, и в первый раз за эту кампанию он увидел перед собой знаменитую крепость. С этой самой высоты открывается превосходная панорама всего поля операций и здесь мы наблюдали события настоящего и последующих дней.
Планы генерала Ноги были основаны на предложении, что он располагал значительно большими силами, чем неприятель, и мог надеяться, что каждый твердо исполнит свой долг.
Он хотел вовлечь в бой неприятеля по всему фронту, заставить его разбросать свои войска на большом пространстве и тем затруднить сосредоточение значительных сил на каком-либо угрожаемом пункте. Он предполагал вести демонстративный бой на западном фланге, но хотел нанести решительный удар на центр восточного сектора, чтобы прорваться здесь и сразу двинуть сюда тысячи людей. Первые из них, конечно, погибли бы, но другие могли успешно пройти вперед. Эти, в свою очередь, могли погибнуть, но Ноги действительно располагал неисчерпаемыми резервами и решил воспользоваться ими широко. Мало по малу он овладевал бы местностью, а неприятель, имея мало резервов, должен был утомиться, сопротивление становилось бы все слабее, пока он не был бы опрокинут последней сильной атакой превосходных сил против изнуренных и деморализованных защитников. Раз он твердо основался бы на высоте Вантай, командующей над городом, можно было врезаться прочно клином между восточным и западным секторами крепости, отрезав неприятеля от базы и тогда они попали бы в его руки, как зрелые яблоки падают с дерева, без всякого сотрясения.
Первый шаг стоит дорого и генерал Ноги знал, что взять Порт-Артур можно лишь дорогой ценой. Он был готов пожертвовать за эту брешь в укреплениях 10 000, 15 000 человек, больше, если будет нужно. Но он не предполагал, что это будет стоить еще дороже; 20 000 убитыми и раненными, — цифра, на которой он основывал свои расчеты.
Но прежде чем двинуть пехоту против укреплений необходимо было проложить путь к ним и тем облегчить ее задачу. В распоряжении Ноги было огромное количество орудий — осадных и морских пушек, гаубиц и мортир, не считая полевой артиллерии — он хотел в течение двух или трех дней продержать форты под постоянным, губительным огнем, который или истребил бы защитников или, вернее, — деморализовал их так, что борьба, даже на сильных позициях, была бы легкой для его хорошо отдохнувших войск.
19 августа был прекрасный, жаркий летний день. В течение предшествовавших дней дождь шел беспрестанно, но, очевидно, это было последнее усилие дождливого сезона. Легкий северный ветерок разогнал последние остатки облаков и под высоким темносиним небом тихо покоился Квантунский полуостров, с его зелеными полями и мрачными высотами на берегах лазоревого моря, сиявшего ярче неба.
Когда мы подошли ближе к нашему наблюдательному пункту, стрельба, очень сильная с утра, затихла, а когда мы добрались до высокой, крутой вершины, повсюду царила полная тишина. Некоторые [52] думали, что сражение окончено и осматривали через подзорные трубы всю линию фортов в надежде отыскать белый флаг сдачи, который, по их убеждению, должен был где-нибудь развиваться, но скоро их сомнения рассеялись.
Внезапно где-то в центре японских линий раздался выстрел большого орудия, затем послышался свист снаряда, рассекавшего воздух и загремело эхо в горах. Несколько секунд спустя было видно, как поднялось облако белого дыма и рыжевато-серой пыли перед одним из русских передовых фортов, где разорвался снаряд. Очевидно это был сигнал. Его заметили на всех батареях. Загрохотали большие морские и осадные пушки, откликнулись на призыв гаубицы отрывистым, громким, сердитым лаем, а сотня полевых орудий звенела, усиливая еще более грохот. Тишина прекрасного летнего дня нарушилась. Снаряды всех калибров летали по воздуху. Громкие раскаты орудийной стрельбы разносились далеко, встречались, перекрещивались друг с другом, смешивались со звуками разрывающихся снарядов и эхом в горах и сливались в один оглушительный, ужасный стон. На русских оборонительных линиях и вокруг них поднимались клубы дыма и облака пыли в местах, где рвались снаряды и по временам они лились таким густым ливнем, что казалось страшная буря с градом разразилась над фортами. Неумолкаемо от зари до глубокой ночи продолжалась неутомимая, беспощадная стрельба. Самый сильный огонь был сосредоточен на фортах Панлунга и Северного Киквана прямо против нас. Мы буквально видели как разрушались их валы. Мало по малу исчезли прямые линии и острые углы, форты постепенно превращались в огромные, бесформенные груды развалин грязного цвета, а гласисы и склоны высот стали похожи на кроличий садок. [53]
Русские форты хранили непонятное молчание и были по-видимому подавлены тяжелой бомбардировкой. Сделано было сравнительно небольшое количество выстрелов и то, кажется, без всякого выбора по всем японским линиям, без плана и сосредоточения огня. Мы ждали сильного артиллерийского сражения по всем правилам, но были разочарованы. Японцы шли своей дорогой. Мы были несколько в недоумении, не могли ничем объяснить и понять это молчание со стороны русских, равным образом были изумлены, спешу добавить, и многие японские офицеры.
Что за причина? Были ли японские батареи так искусно замаскированы, что ни одну из них нельзя было разглядеть с какого-нибудь пункта русских линий? Было ли у русских мало боевых запасов? Был ли японский огонь так силен, что русские артиллеристы не могли держаться у своих орудий? Какова бы ни была причина, японцы почувствовали себя хозяевами положения и их цель, казалось, была достигнута легче, чем они ожидали.
Стрельба значительно ослабела ночью, но при первых лучах рассвета возобновилась с прежней силой и продолжалась беспрерывно весь день 20 августа. В этот день русские хранили полное молчание; японские артиллеристы могли спокойно и безопасно стоять у своих орудий, как если бы они были на практической стрельбе. Стреляли хорошо, но, принимая во внимание большие мишени, сравнительно короткую дистанцию стрельбы и полную безопасность артиллеристов, в этом ничего не было удивительного и ничего подобного не было позже, после долгой и постоянной практики.
В то время как артиллерия несла на себе всю тягость труда в первые два дня, пехота не оставалась совсем праздной. 19 августа около двух часов пополудни мы услышали треск ружейной пальбы далеко в западном направлении и через наши подзорные трубы увидели, как японская пехота наступала вдоль горной гряды отдельных высот против западного сектора крепости. Нижние северные высоты горной гряды были уже взяты 15 августа, но существенно важным для выполнения плана японцев было овладение хорошо укрепленной высотой 174 м{25} до общего штурма, так как с нее скрывался анфиладный огонь, в случае наступления пехоты через Шуйшиинскую долину. Наступая здесь, японцы могли бы отвлечь внимание русских в этом направлении и сделать диверсию с тех частей своих линий, где они действительно предполагали прорваться.
Временно укрепленная высота 174 м была вооружена двумя 4-дюймовыми, пятью полевыми пушками и четырьмя пулеметами. Все блиндажи были непробиваемы снарядами, покрыты толстыми досками и шпалами с густым слоем земли на них, насыпи устроены из земляных мешков с амбразурами для ружей. Один ряд проволочных заграждений окружал окопы.
19 и 20 августа позиция бомбардировалась батареями 1-й дивизии, десятью полевыми батареями и десятью 4,7-дюймовыми пушками, [54] которые были помещены на отлично замаскированной позиции в низменной местности около бухты Луизы.
Наступление пехоты началось, как было сказано, в 14 ч 19 августа под прикрытием артиллерийского огня и велось медленно и осторожно. Русские открыли сильный огонь и ряды наступающих часто должны были останавливаться и искать укрытия, продвигаясь таким образом медленно вперед. Затем было послано подкрепление, и со свежими силами японцы снова двинулись вперед. Нам было видно, как маленькие солдаты, одетые в форму цвета хаки, карабкались по склонам высоты, некоторые из них падали в изнеможении, другие стойко шли вперед.
С каждой минутой огонь русских усиливался, японцы снова вынуждены были искать прикрытия, пока не прибывали новые подкрепления и пополняли поредевшие ряды. Наконец наступавшие войска всей силой произвели натиск. Однако русская пехота встретила их дождем пуль, полевая батарея открыла огонь из Шуйшиинской долины, шрапнель за шрапнелью разрывалась над ними и люди стали падать десятками. Но японцы все шли вперед и достигли проволочных заграждений, перед которыми пришлось остановиться. Проволока оказалась слишком крепкой, ее нельзя было перерезать стальными ножницами; прорваться было немыслимо, невозможно было и держаться под таким опустошительным огнем. Таким образом, атака потерпела неудачу и оставшиеся в живых люди были спешно отступить.
Ночью наступление возобновилось и хотя японцы были снова отбиты, однако саперам удалось сделать проходы в проволочных заграждениях. Не имея возможности перерезать проволоку, они подрубили державшие ее колья и повалили все приспособление на землю, сделав достаточный проход для того, чтобы наступавшие войска могли развернуться.
Генерал Ноги, видя, что дела идут плохо, двинул вечером 1-ю отдельную бригаду на усиление правого фланга, которая так и осталась присоединенной к 1-й дивизии до конца осады.
Утром 20 августа штурм возобновился, и после жаркого боя форт был взят штурмом около полудня; хотя после того русские яростно обстреливали позицию, однако японцы удерживали за собой высоту 174 м. Японские войска, принимавшие участие в этом деле, состояли из 15-го и 1-го полков, ведших наступление — первый с севера и второй с запада.
Японцы понесли значительные потери — свыше 1400 убитыми и раненными; на форту осталось 350 убитых русских солдат. Зная, что две следующих высоты были очень сильно укреплены и не могли быть взяты штурмом без основательной подготовки, 1-я дивизия не продолжала далее наступления в этом направлении. Действия японцев были лишь демонстрацией с целью оттянуть русские войска подальше от действительного пункта атаки. Японцам это удалось, хотя и обошлось дорого, и они овладели важной позицией, несмотря на опустошительный огонь русских.
В то время как бой шел на крайнем левом фланге русских, японцы производили демонстрации против их центра. Третий полк 1-й дивизии [55] атаковал русские аванпосты в деревне Шуйшиин и выбил их оттуда после упорного рукопашного боя. Японцы преследовали их на поле битвы по направлению к сильному люнету в 500 ярдах к югу от деревни, атаковали траншеи и успели на короткое время здесь удержаться; три пулемета, составлявших часть вооружения, были своевременно увезены и поставлены за открытой горжей укрепления и наступившие были встречены таким градом пуль в тесном, открытом внутреннем пространстве люнета, что скоро были вынуждены отступить с потерей свыше 300 человек. Этим закончились на время операции в данном направлении. Одновременно с демонстрациями правое крыло 9-й дивизии атаковало редут Люнгвэн в Шуйшиинской долине, известный корреспондентам под именем Красного редута (по окраске почвы, на которой он расположен). Этот редут находится к северу от железной дороги против форта Эрлунг, на значительном от него расстоянии и представляется небольшим, но очень сильным укреплением, с которого можно скрыть сильный огонь по наступающим японцам, в особенности по 11-й дивизии, вблизи Дагушана. Попытки овладеть Красным редутом были более решительными, чем атаки на Шуйшиинские люнеты и не были, как те, в сущности демонстрациями. Так как позже здесь было много сражений, я откладываю более подробное описание укрепления до следующей главы, а в данное время скажу лишь, что в течение 19 и 20 августа 36-й полк произвел несколько смелых, но безуспешных атак на редут. Во время последних атак японцы дошли до наружного рва, но так как ров был глубок и с отвесными сторонами, а скаты бруствера были также очень круты — высота бруствера над дном рва около 15 футов, то они, не имея с собой штурмовых лестниц, не были в состоянии переправиться и должны были отступить со значительными потерями.
Тем не менее первые два дня штурма должны быть в общем признаны удачными. Японцы действительно заставили крепостную артиллерию замолчать. Японская артиллерия разбила и разрушила валы и внутренние постройки тех фортов, которые предполагалось штурмовать и японцы имели полное основание считать, что цель предварительной бомбардировки — деморализовать гарнизон фортов и подготовить путь наступлению пехоты — была достигнута. Демонстрации производились очень обдуманно и хотя японцы потерпели неудачу при взятии Шуйшиинских люнетов и Красного редута, однако цель их была достигнута и русские поверили, что главная атака будет направлена на их левый фланг, как это и было во время китайской войны 1894 года.
С другой стороны, я считаю, что японцы сделали ошибку, не продолжив демонстраций и продолжительных атак в этом направлении в первые два дня, пока шел штурм. 21, 22 и 23 августа демонстраций, в западной части крепостного района за единственным маловажным исключением, не было вовсе. Здесь все было спокойно, так что для русских скоро стало очевидным, что сражение велось с целью отвлечь их внимание от настоящего пункта атаки. Благодаря этому русские могли сосредоточить в нужный момент достаточно сил, чтобы задержать наступление японцев и обратить исход боя в свою пользу. [56]