Мы идем к мосту

На следующее утро настроение в лагере было спокойное и сердечное. Старый Ауда, уладив распри, горячо обнял меня, призывая на нас мир. Наконец, когда я положил руку на седло верблюда, он выбежал вперед, опять заключил меня в объятия и прижал к себе. Его жесткая борода царапала мне ухо, когда он быстро прошептал мне:

— Берегись Абд эль-Кадера.

Вокруг толпилось слишком много народа, чтобы он мог что-нибудь добавить.

Около полудня мы расположились лагерем. Внезапно поднялась тревога. С запада и востока появились всадники на лошадях и верблюдах. Они быстро приближались к нам. Мы схватились за винтовки и через полминуты пришли в полную боевую готовность.

Шериф Али просил нас, чтобы мы открыли огонь, лишь когда действительно начнется нападение, как вдруг Авад с веселым смехом выбежал вперед по направлению к неприятелю, размахивая над головой рукавом в знак дружеских намерений. Те открыли по нему огонь, но безрезультатно. Авад бросился на землю и выстрелил в ответ. Его пуля пролетела как раз над головой переднего всадника. Она, а также наша безмолвная готовность привели врагов в замешательство. Они нерешительно сгрудились и после минутного спора взмахнули своими плащами, неохотно отвечая на наш сигнал.

Один из них выехал вперед, направляясь к нам мерной поступью. Авад под защитой наших винтовок вышел на двести ярдов, чтобы встретиться с ним, и увидел, что тот принадлежал к племени сухур. Услышав наши имена, он притворился пораженным. Это [173] был летучий отряд из клана зебн-сухур, расположенного лагерем, как мы и рассчитывали, против Баира.

Али, взбешенный их вероломным нападением на нас, угрожал людям сухур всяческими карами. Они угрюмо выслушали его тираду и заявили, что у их племени существует обычай стрелять по чужеземцам. Али согласился, что у них, возможно, есть такой обычай, обычай неплохой в пустыне, но доказывал, что нападение на нас с трех сторон без всякого предупреждения являлось предумышленной засадой.

Наши недавние недруги отправились в Баир, чтобы сообщить о нашем прибытии.

Наступила спокойная ночь. И вновь до нас донесся уверенный, спокойный гул тяжелых орудий Алленби, готовивших штурм Палестины. Под этот артиллерийский аккомпанемент мы рассказали в Баире старшине клана шейху Мифлеху, что прибыли сюда, дабы совершить набег на округ Дераа, и были бы рады, если бы он с пятнадцатью соплеменниками на верблюдах присоединился к нам.

После нашей неудачи у племени ховейтат мы решили не разглашать полностью плана, чтобы его опасность не отпугнула наших партизан. Однако Мифлех согласился сразу, с явной поспешностью и охотой, обещая взять с собой пятнадцать лучших людей из племени.

Уже давно наступила ночь, когда наш караван, запасшись водой, покинул Баир. Мифлех считал нужным посетить могилу Эссада, предполагаемого предка клана, находившуюся недалеко от могилы Аннада. Шейх решил воспользоваться удобным случаем и добавить к потертой коллекции, находящейся на могиле Эссада, еще одну головную тесьму. Верный себе, он попросил нас добавить что-нибудь к его дарам. Я вручил [174] ему мои дорогие мекканские украшения из красного шелка, расшитые серебром. Расчетливый Мифлех заставил меня принять полпенни, чтобы иметь право говорить о купле. А когда через несколько недель я убедился, что украшение исчезло, он громко в моем присутствии стал распространяться о святотатстве безбожных шерари, обворовавших его предка, но Турки (сын Мифлеха) мог бы рассказать мне иное. Нас вывела из вади Баир крутая старая тропа. На вершине одного из кряжей мы расположились лагерем на ночь. Мы легли тесно друг возле друга и затихли, напрягая слух, чтобы уловить биение пульса орудий Алленби. Их говор казался красноречивым.

На следующий день мы свернули налево от горных кряжей Тлайтухвата и весь день двигались, видя их ясные белые вершины. Во время очередного ночного привала грохот орудий слышался отчетливо и громко. Арабы шептали:

— Они приближаются. Англичане наступают. Да пощадит Бог людей под этим дождем.

Они с состраданием думали о турках, так долго бывших их притеснителями, слабости которых теперь сочувствовали больше, чем силе иностранцев с их непонятной, действующей без разбора справедливостью.

Мы поднялись рано, рассчитывая к заходу солнца проделать долгий путь до Аммари. Около полудня на горном хребте появился отряд бегущих рысью верблюдов.

— Га! — крикнул мне Мифлех, когда те еще находились на расстоянии мили. — Это Фахад впереди. Они — наши родичи.

Так оно и оказалось. Шейх Фахад и Адуб, главные военные вожди зебн, стояли лагерем на западе от железной дороги возле Зизы, когда к ним пришло [175] известие о нашем походе. Они немедленно сели на верблюдов и после стремительной езды нагнали нас. Оба были знаменитыми бойцами.

Мы переночевали в Аммари под сильным холодным ветром. К рассвету он ослабел, и мы выступили к Азраку. Однако едва мы отошли от колодцев, как поднялась тревога: в кустарнике увидели нескольких верховых. Мы сгрудились в удобном месте и остановились.

Внезапно началась перестрелка, но столь же внезапно и закончилась. Враги выступили из-за прикрытия и помчались рядами на нас, размахивая плащами в воздухе и распевая приветственный военный марш. Это оказались воины из племени сирхан, направлявшиеся к Шейсалу, чтобы присягнуть ему на верность. Услышав наши вести, они повернули обратно, радуясь, что избавились от дальнейшего пути, ибо их племя не было ни воинственным, ни кочевым. Они обставили известной пышностью наше совместное вступление в их лагерь у Аин-эль-Бейды в нескольких милях на восток от Азрака, где собралось все племя.

Мы собрали всех старшин и рассказали им про нужды Фейсала, а также план, как ему помочь. Они выслушали нас сдержанно. Западный мост, сказали они, совершенно недоступен. Турки лишь недавно наводнили его окрестности сотнями военных фуражиров. Никакой вражеский отряд не смог бы проскользнуть мимо них незамеченным. Они открыто высказали большое подозрение по поводу мавританских деревень и Абд эль-Кадера{547}. Что же касается ближайшего моста [176] у Тель-эль-Шехаба, то они опасались, что крестьяне, их закоренелые враги, нападут с тыла. Равным образом в случае дождя верблюды не смогли бы пуститься рысью обратно через глинистые равнины у Ремта, и весь отряд был бы перерезан и перебит.

Мы встревожились. Племя сирхан являлось нашим последним ресурсом, откуда мы могли получить подмогу, и, если бы они отказались отправиться с нами, мы были бы не в состоянии выполнить в назначенное время проект Алленби. Поэтому Али собрал вокруг нашего небольшого костра лучших людей племени и привел Фахада, Мифлеха и Адуба, усилив ими ту часть, которая поддерживала нас. Мы начали поносить при них людей сирхан за осторожность, казавшуюся нам все более постыдной после нашего долгого пребывания в пустыне.

Мы очень долго бились над ними, упоминая о всемогущем Боге и бесконечности, о великих целях восстания и о чести сражаться за него.

То была полусвязная, прерывистая беседа, вызванная нашим крайним отчаянием. Едва ли я могу воспроизвести ее смысл. Моя память сохранила лишь постепенное смирение людей сирхан, ночное безмолвие, в котором увядала их многоречивость, и, наконец, их ревностную готовность сопровождать нас, какова бы ни была наша цель.

Перед рассветом мы призвали старого Абд эль-Кадера и сообщили ему, что люди сирхан отправляются после восхода солнца с нами под его надзором в вади Халид. Он пробурчал, что это очень хорошо.

Истощенные, мы прилегли на минуту, но очень рано уже были на ногах, чтобы произвести смотр новым союзникам. У них был свирепый, ободранный вид. В три часа пополудни выступили в Азрак. Али [177] никогда не видал Азрака, и мы торопливо поднялись на каменную гряду, возбужденно беседуя о войнах, песнях и страстях прежних пастушеских королей со звучными именами и о римских легионерах, гарнизоны которых некогда изнемогали в здешних местах.

Нам преградила путь голубая крепость на скале над шелестящими пальмами, окруженная свежими лугами и сверкающими источниками. Али дернул поводья, и его верблюд, осторожно выбирая дорогу, двинулся вниз по потоку лавы к пышному дерну возле источника.

Внезапно мы заметили, что с нами нет Абд эль-Кадера. Мы искали его повсюду и разослали наших людей на поиски. Они вернулись с арабами, и те рассказали нам, что, сразу после того как мы отправились в путь, Абд эль-Кадер поскакал на север через слоистые кочки в направлении гор Джебель-Друз. Арабы не знали наших планов, а Абд эль-Кадера ненавидели и, видя его отъезд, только радовались. Но для нас это исчезновение было дурной вестью.

Из намеченных нами ранее трех мостов Ум-Кейс уже отпал. Без Абд эль-Кадера становился недоступным и вади Халид. Это означало, что мы обязательно должны попытаться взорвать мост у Тель-эль-Шехаба.

Чтобы добраться до него, мы должны были пересечь открытую местность между Ремтом и Дераа. Абд эль-Кадер убежал к врагу с донесением о наших планах и силах. Если турки примут даже самые незначительные предосторожности, они поймают нас у моста в западню.

Мы устроили совет с Фахадом и все же решили двинуться вперед, уповая на обычную неумелость врага. На следующее утро мы продвинулись вперед на многие мили, пока не нашли у Абу-Саваны кремнистую [178] ложбину, изобиловавшую восхитительно прозрачной дождевой водой, наполнявшей до краев узкий канал в два фута глубиной и около десяти шириной, но длиной в полмили. Ей предстояло служить нам отправной точкой при набеге на мост.

Чтобы увериться в ее безопасности, мы проехали на несколько ярдов дальше к вершине невысокого холма и внезапно увидали оттуда удаляющийся отряд черкесских всадников{58}, посланных турками осмотреть, не занята ли ложбина с запасом воды. К нашей взаимной удаче, они разминулись с нами на пять минут.

С рассветом мы не спеша двинулись вперед. Пустыня скоро кончилась, понижаясь и перейдя в гладкую равнину, простирающуюся до рельсов железной дороги, видневшихся в нескольких милях вдали. Мы сделали привал до сумерек, чтобы пересечь ее в темноте. В наш план входило тайком проскользнуть здесь и укрыться у дальнего подножия гор ниже Дераа.

День казался бесконечным. Наконец солнце зашло. Мы сели на верблюдов. Два часа спустя после быстрого перехода по гравию мы подошли к железной дороге. Без особого труда мы отыскали каменистое место, где наш караван мог пройти, не оставив следов. Очевидно, турецкая железнодорожная охрана безмятежно отдыхала, что доказывало, что Абд эль-Кадер еще не поднял паники своими вестями.

Мы проехали с полчаса по другой стороне железнодорожного полотна и спустились в неглубокую скалистую впадину, заросшую сочной травой. Это был [179] Гадир-элъ-Абиад, где Мифлех советовал нам устроить засаду. Он дал нам слово, что мы находимся под прикрытием, и мы разлеглись между нашими нагруженными животными, чтобы немного поспать. Рассвет покажет нам, насколько наше местоположение безопасно и незаметно для врага.

Когда наступил день, Фахад повел меня к краю нашей ложбины, возвышавшейся на пятнадцать футов, и оттуда мы за отлого спускающимся лугом увидели железную дорогу, казалось, почти на расстоянии выстрела. Эта близость являлась крайне неудобной, но люди племени сахр не знали здесь лучшего места.

Нам пришлось провести тут весь день. Каждую минуту передавали какие-нибудь донесения, наши люди бежали смотреть, в чем дело, и низкий вал все время был унизан сомкнутым рядом человеческих голов. Всякий раз, когда мимо проходил патруль, нам приходилось наблюдать за верблюдами, так как, если бы хоть один из них заревел, он выдал бы нас неприятелю.

Вчерашний день казался долгим, но сегодняшний протекал еще медленнее. Мы с Али разрабатывали до последних мелочей порядок нашего набега. Мы просидим в засаде до захода солнца. До рассвета мы должны успеть добраться до Тель-эль-Шехаба, взорвать мост и вернуться сюда от железной дороги. Это означало, что в течение тринадцати часов темноты нам придется сделать по крайней мере восемьдесят миль, кроме кропотливой работы по взрыву. Такой подвиг был выше сил большинства индийских волонтеров, не являвшихся хорошими ездоками и уже загнавших своих верблюдов во время похода от Акабы.

Итак, мы отобрали из их числа шестерых лучших ездоков и посадили на шесть лучших верблюдов. Эту [180] группу вел Гассан-Шах, их офицер и великодушнейший человек. Он решил, что для его небольшого отряда наиболее соответствующим орудием окажется пушка Виккерса. Наша наступательная мощь тем самым весьма значительно понижалась. Чем больше я оценивал наши силы, тем менее удачным казалось мне развитие нашего плана похода на Ярмук.

Люди бени-сахр были отважными бойцами, но мы не доверяли людям сирхан. Поэтому мы с Али решили образовать из бени-сахр штурмовой отряд под начальством Фахада. Некоторые из людей сирхан должны были остаться для охраны верблюдов, а остальные нести гремучий студень при нашей пешей атаке на мост.

Али Ибн эль-Гуссейн взял шестерых из своих слуг. Отряд был укомплектован двадцатью людьми бени-сахр и сорока людьми сирхан.

Мы оставили хромых и слабых верблюдов у Абиада на попечении оставшихся людей с приказанием вернуться перед зарей к Абу-Саване и ожидать там известий от нас.

Сразу после захода солнца мы попрощались с ними и выехали из нашей долины. Наступила темнота, когда мы проехали через первую гряду и повернули на запад к покинутой дороге Пилигримов{59}, колеи которой были бы нашим лучшим проводником.

Спотыкаясь, мы брели по неровным горным склонам, когда люди впереди нас внезапно бросились вперед. Мы последовали за ними и нашли их окружившими какого-то напуганного бродячего торговца с двумя женами и двумя ослами, нагруженными [181] изюмом, мукой и плащами. Они шли в Мафрак, станцию, находящуюся как раз позади нас. Это было неудобно, и мы велели им сделать на этом месте привал, оставив одного из людей сирхан для надзора за ними. Он должен был отпустить их на рассвете, а сам умчаться к Абу-Саване.

Мы побрели дальше в сгустившемся мраке, пока не увидели мерцания белых борозд дороги Пилигримов. Это была та самая дорога, по которой я скакал из Рабега с арабами в первую ночь моего пребывания в Аравии. С тех пор мы за двенадцать месяцев с боем прошли тысячу двести километров, миновав Медину и Хедию, Дизад, Мудоввару и Маан — и я снова встретил ее.

Какой-то пастух отвлек меня от вычислений, выстрелив из своей винтовки по нашему каравану, который беззвучно приближался к нему. Он промахнулся и убежал, крича от ужаса.

Следующую тревогу подняла залаявшая где-то слева собака, а затем нам неожиданно попался на пути какой-то верблюд. Однако он оказался без всадника и был, очевидно, заблудившимся животным. Мы опять двинулись вперед и поднялись на холм. На вершине его мы остановились.

Далеко на севере под нами сверкали вереницы огней. Это светился вокзал Дераа, освещая путь движения армии{60}. То была его последняя иллюминация, так как на следующий день Дераа погрузилась во мрак на целый год, пока не пала перед союзниками.

Тесной группой мы двинулись вдоль хребта и через длинную долину выехали на равнину Ремт. Дорога [182] стала ровной, но почва была вспахана и разрыхлена кроличьими норами, в которые наши верблюды погружались по колени, с трудом выбираясь из них. Но нам приходилось спешить, так как мы уже опаздывали. Мифлех, который вел нас, перевел своего сопротивляющегося верблюда на рысь.

Я поехал назад вдоль рядов и велел ускорить езду. Но почва была такой неровной, что все наши усилия кончились ничем, и постепенно люди начали отставать один за другим.

В десятом часу мы миновали пашню. Дорога должна была улучшиться, но начал накрапывать дождь, и поверхность плодородной земли сделалась скользкой. Один из верблюдов упал. Всадник вмиг поднял его и рысью двинулся вперед. Затем упал один из людей бени-сахр. Он также остался невредимым и поспешно взобрался опять в седло. Потом остановился верблюд под одним из служителей Али. Али засвистел, чтобы тот двинулся с места, и, когда парень забормотал извинения, он свирепо огрел его палкой по голове. Испуганный верблюд кинулся вперед, а Али преследовал раба градом ударов. Мой слуга Мустафа, неопытный ездок, падал дважды. Авад каждый раз хватал его недоуздок и помогал сесть в седло.

Дождь прекратился, и мы поехали быстрее. Теперь приходилось двигаться по склону. Внезапно Мифлех поднялся в седле и хлыстом стегнул в воздухе над головой. Раздавшийся резкий металлический звон показал, что мы находимся под телеграфной линией в Мезериб. Серый горизонт перед нами стал более далеким. До нашего слуха донеслись слабые вздохи, словно ветер гулял между далекими деревьями, но они все продолжались и постепенно становились все горячее. То, должно быть, раздавался гул большого [183] водопада возле Тель-эль-Шехаба. Мы уверенно двинулись вперед.

Несколько минут спустя Мифлех натянул поводья, и верблюд беззвучно опустился на колени. Мифлех соскочил с него. Мы остановились рядом с ним. Перед нами во мраке с грохотом несся речной поток. То был край ущелья Ярмука, а мост лежал как раз под нами справа.

Мы помогли спешиться индусам с их тяжело нагруженных верблюдов, чтобы ни один звук не выдал нас. Затем мы сделали перекличку.

Луна еще не взошла над горою Гермон{61}, но уже начинало светать: приближалась заря. По багровому небу неслись грязные клочья изодранных облаков.

Я распределил взрывчатое вещество между пятнадцатью людьми, и мы двинулись вперед. Люди бени-сахр под начальством Адуба исчезли во мраке, спускаясь по склонам перед нами и разведывая дорогу. Ливень сделал предательскими отвесные склоны горы, и, лишь цепляясь за почву босыми ногами, мы смогли нащупать место, куда их ставить. Двое или трое людей грузно упали.

Чуть дальше в черной бездне под нашими ногами мы увидали нечто еще более черное, а на другом конце его точку мерцающего света. То был мост со сторожевой палаткой на противоположном берегу.

Все вокруг казалось мирным, исключая реку. Все казалось недвижимым, исключая пляшущий огонь у Палатки. На ощупь мы нашли старую дорогу, проложенную к ближнему быку моста, и гуськом поползли по ней. Наши темные плащи и запачканная одежда совершенно сливались с известняками. [184]

Мы добрались до рельсов как раз там, где они сворачивали на мост. Тут все остановились, а я с Фахадом отправился дальше.

Достигнув незащищенной части моста, мы двинулись вперед, прячась в тени насыпи, пока не смогли прикоснуться к серому скелету подвешенных брусьев. Мы заметили единственного часового, прислонившегося к соседнему быку в шестидесяти ярдах от нас, если смотреть через пучину. Через некоторое время часовой начал медленно расхаживать взад и вперед возле своего костра.

Я прокрался обратно, чтобы привести людей с гремучим студнем. Но не успел я добраться до них, как раздался громкий стук от упавшей винтовки, которая с шумом скатилась вниз. Часовой всполошился и уставился в ту сторону, откуда раздался шум. Он увидел высоко наверху, в полосе света от медленно всходящей над ущельем луны, пулеметчиков, карабкавшихся вниз на новую позицию. Он громко окликнул их, затем вскинул винтовку и выстрелил.

Мгновенно все пришло в движение. Невидимые люди бени-сахр, притаившиеся вдоль узкой тропы, начали не целясь стрелять в ответ. Турецкие часовые бросились в окопы и открыли быстрый огонь по вспышкам наших выстрелов. Индусы, захваченные огнем при передвижении, не могли привести свои "виккерсы" в действие и изрешетить палатку, прежде чем она опустеет.

Перестрелка сделалась всеобщей. Залпы турецких винтовок, отдаваясь эхом в узком ущелье, удваивались от стука пуль, расплющивавшихся о скалы позади нас. Люди сирхан, несшие гремучий студень, знали, что, если в него попадет пуля, раздастся взрыв. Поэтому, когда пули застучали вокруг них, они бросили мешки, катившиеся вниз, и убежали. Мы стояли, незамеченные, [185] на затемненном быке, но с пустыми руками. Али спрыгнул ко мне и Фахаду и сказал, что взрывчатое вещество сейчас валяется где-нибудь в глубине оврага.

Мысль извлечь его оттуда казалась безнадежной, и мы со всех ног взбежали вверх по горной тропе, благополучно пробравшись через огонь турок. Не переводя дыхания, мы добрались до вершины. Там мы нашли расстроенного Вуда и индусов и сказали им, что все кончено. Отряд поспешил обратно к оставленным верблюдам. Люди сирхан уже карабкались на них. Мы последовали их примеру и с возможной быстротой пустились прочь. Турки все еще не прекращали трескотни в долине. Все деревни проснулись, и по равнине начали блистать огни.

Мы обогнали толпу крестьян, возвращавшихся из Дераа, причем люди сирхан ограбили их догола. Жертвы бросились бежать при лунном свете, испуская пронзительные вопли. Их услышали вначале в Ремте, а затем отчаянные крики всполошили все окрестности. На многие мили вокруг обитатели поселений с оружием взобрались на крыши и стреляли залпами в нас.

Мы покинули преступных людей сирхан, которым мешала их добыча, и помчались дальше в угрюмом молчании, держась вместе и стараясь сохранить порядок. Мои обученные люди показывали чудеса, помогая упавшим или пересаживая к себе тех, чьи верблюды уже не могли скакать галопом. Почва все еще была глинистая, а комья пашен преодолевались даже с большим трудом, чем прежде. Но позади нас бушевала тревога, пришпорившая нас и наших верблюдов, гнавшая искать приюта в горах.

Наконец мы въехали в горы. Дорога улучшилась, однако мы все еще погоняли наших обессиленных животных, ибо рассвет был слишком близок. Постепенно [186] шум за нами затих и последние из отставших присоединились к отряду.

Когда мы спускались к железной дороге, наступил день. Вуд, Али и старшины развлекались, срезая во многих местах телеграфные провода.

Прошлой ночью мы пересекали железнодорожное полотно, чтобы взорвать мост у Тель-эль-Шехаба и тем самым отрезать Палестину от Дамаска, в действительности же после всех наших мук и риска мы лишь перерезали телеграфные провода на Медину. Орудия Алленби, все еще потрясавшие воздух, были свидетелями нашей горькой неудачи.

Серый рассвет предвещал нудный моросящий дождь. Он начал накрапывать-с безнадежностью, казалось насмехаясь над тем, как мы, спотыкаясь, брели к Абу-Саване. К заходу солнца отряд добрался до воды. Оставшиеся здесь люди с любопытством расспрашивали о подробностях наших злоключений.

Мы были дураками, все в равной степени дураками, и наша ярость осталась бесцельной. Ахмед и Авад опять подрались, юный Мустафа отказался варить рис, Фаррадж и Дауд отколотили его, Али избил двоих из своих слуг, — никто из нас ни о чем не заботился.

Наш разум омрачала неудача, а тела изнемогали от напряженного перехода почти в сто миль по скверной дороге при скверных условиях, от восхода до захода солнца, без отдыха и пищи.