Брюссель
Уже под конец моего полета я получил приказ садиться в Брюсселе. Это могло означать только одно: авиакрыло было выведено с промокшего насквозь аэродрома на берегу Мааса. Когда я кружил над аэродромом Брюссель-Эвер, то увидел «Спитфайры» моих 4 эскадрилий, расставленные по периметру. Билл встретил меня и сообщил, что из Грейва их убрали еще несколько дней назад. Этот аэродром размок настолько, что взлетать и садиться стало слишком опасно. Кроме того, он подвергался постоянным атакам немецких реактивных бомбардировщиков.
В Эвере было более чем достаточно жилья, и наш наземный персонал с радостью забросил палатки подальше и перебрался в настоящие дома. Нам сказали, что мы можем реквизировать частные дома, которые раньше занимали немцы или бельгийские коллаборационисты. Вскоре наши летчики жили в шикарных особняках, а нам Билл нашел апартаменты, где мы и разместились с денщиками и собаками. Так закончилась кочевая жизнь в палатках. Теперь, завершив полеты, мы возвращались в давно забытый мир горячих ванн и торжественных обедов. Зато в наших спальнях часто можно было найти пилотов с полевых аэродромов между Брюсселем и Рейном, которые прибыли сюда в краткосрочный отпуск.
Зимние субботние вечера мы обычно проводили вместе с командиром группы в его симпатичном доме возле Эйндховена. [692] Довольно часто это превращалось в своеобразные посиделки, на которые стремились попасть все командиры и лидеры крыльев. Некоторые из этих офицеров были уже немолоды. Один отпраздновал свой 40-й день рождения во время Битвы за Англию. Другому было уже за 50, и он перестал летать, но заслужил Орден за выдающиеся заслуги под немецкими снарядами в Нормандии. Но возраст ничего не значил. Та жизнь, которую мы вели, постоянно находясь в окружении молодых летчиков-истребителей, заставляла молодеть душой.
В первой половине декабря погода была очень плохой. Нам лишь изредка удавалось проводить рейды истребителей и спорадические налеты на цели к северу от Рура. Мы почти не видели вражеских самолетов, так как Адольф Галланд, ставший генерал-лейтенантом, готовил свой знаменитый «Большой удар». Галланд намеревался резко увеличить численность истребительной авиации, чтобы в тщательно подобранный момент, используя благоприятные погодные условия, бросить их против американских стратегических бомбардировщиков и их истребительного прикрытия.
В своей автобиографии Галланд раскрывает планы «Большого удара». Примерно 3000 немецких истребителей были готовы к самой крупной воздушной битве войны, которая должна была стать решающей. Сначала около 2000 истребителей атакуют американцев группами по 60 самолетов. Следующие 500 истребителей наносят для второй удар. Ночные истребители патрулируют на границах Германии, чтобы перехватить поврежденные бомбардировщики, которые попытаются укрыться в Швейцарии и Швеции. Целью этой колоссальной операции было уничтожение 400—500 бомбардировщиков. Галланд подсчитал, что он потеряет примерно столько же пилотов. Но прочие останутся живы, чтобы продолжать борьбу.
Галланд рассказывает, как этим огромным силам пришлось ждать подходящей погоды, пока его не ошарашили приказом выделить большую часть собранных самолетов для участия в Арденнском наступлении. Однако он почему-то не упоминает несколько случаев в ноябре, когда очень крупные [693] группы истребителей Люфтваффе сталкивались с американцами. Эти воздушные битвы имели очень большое значение, так как немецкие истребители были отбиты и понесли большие потери. Это было недвусмысленным намеком на то, что произойдет, если «Большой удар» все-таки будет нанесен. Эта операция превратилась бы в самую жестокую и кровавую воздушную битву всей войны. И она могла привести к окончательному уничтожению Люфтваффе, поскольку немцы упрямо цеплялись за ошибочную тактику использования истребителей, создавая смешанные группы «Фокке-Вульфов» и «Мессершмиттов». Их можно было заметить с большого расстояния, и перед американскими истребителями появлялась легкая цель.
К этому времени средний немецкий летчик-истребитель был подготовлен заметно хуже, чем английский или американский. Если не считать ветеранов и командиров, пилоты немецких истребителей не могли состязаться ни с англичанами в ближнем бою, ни с американцами в дальнем. Немецкие пилоты откровенно избегали летать в плохую погоду, поэтому дневные бомбардировщики часто наносили удары по Германии, не встречая сопротивления истребителей. Когда погода улучшалась, немцы начинали яростные атаки, а потом снова впадали в спячку. Но система ПВО не имеет права дожидаться, пока небо расчистится перед началом операции, иначе она становится просто фикцией.
Количество побед, приписываемых лучшим немецким асам, очень велико. Их лучший пилот Эрих Хартманн имел 352 победы, несколько пилотов имели более 200 побед. Тем не менее, следует помнить, что быстротечные и хаотичные воздушные бои невольно подталкивают пилотов завышать результаты.
После начала войны на два фронта немцы ввели систему зачетных баллов, в соответствии с которой производились награждения. Согласно этой системе одномоторный истребитель, уничтоженный на Западном фронте, приносил пилоту 1 балл, двухмоторный бомбардировщик — 2 балла, четырехмоторный — 3 балла. Командирам соединений баллы начислялись в зависимости от результатов, показанных [694] их летчиками. Ночные победы приносили вдвое больше баллов, чем дневные. Как и мы, пилоты Люфтваффе не считали самолеты, уничтоженные на земле во время обстрелов и штурмовок.
К концу войны пилот на Западном фронте мог получить Рыцарский Крест Железного Креста, имея 40 баллов. На Восточном фронте эта цифра была значительно выше, что ясно показывает разницу в интенсивности воздушных сражений на двух фронтах.
После войны, когда мы узнали о чудовищных личных счетах немецких пилотов, я заподозрил, что мы путаем баллы и победы. Но опытный немецкий пилот, с которым я обсуждал этот вопрос, настаивал на том, что речь идет именно о победах. Нет сомнений в том, что немецкие летчики имели гораздо больше возможностей увеличить свой личный счет, чем мы или американцы. В начале войны против России немецкие пилоты уничтожили огромное количество русских самолетов. На Западном фронте, особенно с 1943 года, ситуация для них складывалась исключительно неблагоприятная, и все-таки они сумели сбить много самолетов союзников. Более того, Люфтваффе довели мобильность своих частей до высочайшей степени. Истребительные эскадрильи перебрасывались с одного фронта на другой по первому требованию.
Я обнаружил, что вполне возможно провести детальную проверку заявлений хорошо известного немца, которого называли «непревзойденным виртуозом»{11}. 1 сентября 1942 года стало его величайшим днем в Западной Пустыне, когда он заявил, что одержал 17 побед, в том числе 8 в течение 10 минут. Однако по нашим документам в тот день погибли всего 11 самолетов, в том числе 2 «Харрикейна», на которые этот немецкий пилот не претендовал. Вдобавок часть наших самолетов была сбита, когда он находился на земле.
Величайшим из всех немецких пилотов считается умный и бесстрашный Адольф Галланд, которого я уже упоминал [695] несколько раз, и с именем которого связана деятельность истребителей Люфтваффе в годы войны. Во время допросов после войны Галланд сказал нам, что он перестал считать свои победы после 94-й, потому что Гитлер приказал другому знаменитому асу, Вернеру Мёльдерсу, прекратить полеты после 100-й победы.
Галланд постоянно спорил с Герингом, который, благодаря своим достижениям в годы Первой Мировой войны, считал себя отличным тактиком и специалистом в истребительной авиации. История немецкой истребительной авиации превратилась в сплошную череду стычек между Герингом и Галландом, которые, безусловно, сказывались на деятельности Люфтваффе. Еще больше ухудшало положение то, что многие молодые командиры боготворили Галланда и как следствие недолюбливали Геринга. Их разногласия хорошо иллюстрирует инцидент, имевший место в 1943 году на совещании командиров истребительных частей. Геринг обвинил пилотов в трусости. Он даже заявил, что многие летчики получили свои высокие награды на основании фальшивых рапортов. В ответ Галланд сорвал с шеи Рыцарский Крест и швырнул его на стол.
Несмотря на плохую подготовку летчиков-истребителей, Люфтваффе еще были способны наносить тяжелые удары. Американцы вскоре обнаружили это в ходе одной операции, обошедшейся им очень дорого. Группа «Крепостей» в сопровождении «Мустангов» отбомбилась в Германии и села на русских аэродромах. Американцы не знали, что за ними следовал «Хейнкель», который обнаружил места посадки. Вскоре после полуночи появились немецкие бомбардировщики. Американцы и русские потеряли много самолетов, сильно пострадали сами аэродромы. Ни один немецкий самолет не был сбит, операция увенчалась блестящим успехом. После войны один из генералов американских ВВС сказал Герингу, что это была лучшая воздушная атака, проведенная против американцев. Глаза Геринга блеснули, и он сказал:
«Это были чудесные времена!» [696]
16 декабря 1944 года фон Рундштедт начал наступление силами 3 армий на широком фронте. Главная ось танкового удара проходила через холмистую местность Арденн. Погода выступила на стороне противника, помешав нам вести даже разведывательные полеты. Войска фон Рундштедта без помех со стороны нашей авиации продвигались более чем на 12 миль в день. Перед самым Рождеством тучи наконец рассеялись, и мы смогли подняться в воздух. Через 2 дня вражеское наступление было остановлено.
Мы снова взлетали эскадрильями и патрулировали над Мальмеди, Сен-Витом и Бастонью. Нашей задачей было отгонять истребители Люфтваффе, пока наши истребители-бомбардировщики атакуют вражеские колонны на нескольких хороших дорогах, проходящих через Арденны. Однажды мы с Дэнни Брауном вдвоем вылетели патрулировать над районом боев. Наши эскадрильи действовали в рамках жесткого расписания, и мы просто не должны были подниматься в воздух. Однако день был таким солнечным, видимость — практически неограниченной, и мы не смогли удержаться. Вскоре под нами показались заснеженные холмы. Мы летели не слишком высоко, так, чтобы нас не достали легкие зенитки.
Дэнни прикрывал меня сзади, и я сосредоточил внимание на передней полусфере. Мы вполне могли столкнуться с «Фокке-Вульфами», которые снова начали действовать. Определиться на местности было довольно трудно, так как все было засыпано снегом. Лишь незамерзающие реки и города могли служить ориентирами. Серо-зеленые «Спитфайры» мог заметить любой вражеский пилот, который окажется выше нас. Они резко выделялись на фоне снега. Каждые несколько секунд я чуть поворачивал свой истребитель, чтобы помочь Дэнни осматривать заднюю полусферу. Внезапно мой «Спитфайр» встряхнуло взрывом. Я услышал глухие удары тяжелых зениток. Черные пятна разрывов появились вокруг, когда я стремительно покидал опасную зону. Положив «Спитфайр» на крыло, я увидел и сами орудия.
«Джонни, ты в порядке? Они показались мне слишком близкими». [697]
«Все нормально, Дэнни, — ответил я. — Давай посмотрим, что происходит внизу".
Мы подняли «Спитфайры" повыше, укрываясь на фоне солнца, а затем спикировали к лесочку, где я видел зенитки. Однако тут нам на глаза попалось кое-что более важное. На противоположной стороне леса двигалась колонна вражеских машин, в том числе танки, самоходки, штабной «Фольксваген» и полугусеничные транспортеры. Наверняка это был авангард немецкой танковой армии. Мы набрали высоту несколько тысяч футов, чтобы нас могли услышать по радио в штабе группы.
«Седой Кенвею. Нахожусь над Уффализом, заметил вражескую колонну. Предлагаю прислать 2 эскадрильи.
Я наведу их на цель».
«Кенвей Седому. Так и сделаем. Одна из ваших эскадрилий уже взлетает. Мы перенацелим ее и поднимем другую. Как долго вы сможете оставаться там?»
«Седой Кенвею. Мы можем пробыть здесь 30 минут. Скажите парням, чтобы поторопились. Отбой».
Внезапно тишину нарушил командир эскадрильи:
«Седому от зеленого лидера. У вас есть какая-то работа для нас? Что делать?".
«Седой зеленому лидеру. Встреча над Уффализом на высоте 8000 футов. Я Укажу цель".
Вскоре наши 14 «Спитфайров» соединились, и я повел группу туда, где немецкая колонна все еще ползла по узкой дороге, извивающейся по опушке. 12 «Спитфайров» приступили к работе. A мы c Дэнни следили за ними сверху. Несколько зениток пытались отбить первые атаки, но их быстро подавили, и расстрел колонны превратился в учебную стрельбу Это было мрачное зрелище. Столбы густого черного дыма поднимись над обреченной колонной, особенно эффектные на фоне заснеженных холмов, чьи покрытые льдом вершины поблескивали на солнце. Голодные «Спитфайры» бросались вниз, выпускали короткую очередь и уступали место следующей машине. Улучив момент мы с Дэнни тоже обстреляли несколько грузовиков. До наступления темноты вражеская колонна была уничтожена. Остались полмили горящих, изуродованных машин. [698]
Это нельзя было считать крупным достижением. Ничего подобного побоищу в Фалезском мешке. Но это была прекрасная демонстрация гибкости наших соединений и скорости, с которой мы могли взять под огонь любой участок фронта. Прошло всего лишь несколько минут с того момента, как я вызвал подкрепления, и до начала первой атаки.
В Эвере мы видели любопытный инцидент, когда молодой пилот Тегердайн из 403-й эскадрильи взлетал, чтобы отправиться на свободную охоту. Он убавил газ и попытался пристроиться к своей эскадрилье, когда на высоте пары сотен футов у него отказал мотор. Он летел слишком низко, чтобы прыгать с парашютом. Так как в этот момент пилот находился над городом, он попытался дотянуть до относительно чистого места. Теряя высоту, на минимальной скорости, когда самолет еле держится в воздухе, Тегердайн понял, что аварийная посадка не получается. Попытка развернуться была бы фатальной. Однако он не потерял голову и твердо вел «Спитфайр» по прямой. Самолет чиркнул по крыше здания и врезался в бетонный парапет. Несколько секунд «Спитфайр» раскачивался, решая, рухнуть ли ему на улицу. Но потом он все-таки замер на крыше. Тегердайн остался совершенно цел. К несчастью, через пару дней он был подбит над Германией и выпрыгнул с парашютом.
Наш командир группы Гарри Бродхерст тоже пережил в Эвере неприятные минуты. Однажды мы с Биллом встретились с Бродхерстом, чтобы кое о чем переговорить, прежде чем он поедет в Брюссель. Во второй половине дня Гарри вылетел обратно в Эйндховен. Маленький «Шторх» после короткого разбега поднялся в небо. Раскачиваясь на сильном ветру, пилот начал набирать высоту. Когда «Шторх» пролетал в нескольких футах над крышами, мотор отказал. Билл стоял как вкопанный, следя за происходящим. Бродхерст попытался приземлиться на крышу ангара, но ангар был распотрошен, и от крыши сохранились только балки. Маленький «Шторх» запрыгал по этим бревнам. А потом рухнул на землю. В воздух взлетело облако черного дыма. Через несколько мгновений «Шторх» превратился [699] в кучу обломков. Командир группы стоял рядом, потрясенный, но совершенно невредимый.
Летчики-истребители Люфтваффе не сумели отпраздновать Новый Год. Вместо этого они выслушивали инструктаж перед началом операции «Герман», спланированной лично Герингом. Им было строго запрещено праздновать, так как на следующее утро они должны были нанести удар и уничтожить как можно больше самолетов союзников, стоящих на аэродромах. Одновременно должно было начаться наступление на земле. Но немецкие солдаты уже в полной мере ощутили ледяное дыхание поражения и ступили на землю Бельгии в последний раз.
Люфтваффе приняли особые меры, чтобы самолеты, в том числе реактивные, прорвались к цели. Из Германии должны были вылететь 4 большие группы истребителей. Эскадрильи, атакующие цели в районе Брюсселя, летели над южной частью Зейдер-Зее. Группы атаки аэродромов Эйндховена пролетали над его северной частью. Две остальные группы летели с востока. Истребители вели бомбардировщики Ju-88, которые должны были помочь в навигации. Хотя они повернули назад возле Рейна, их помощь была просто неоценимой, так как летчики-истребители не слишком сильны в штурманском искусстве. Для помощи истребителям использовались различные визуальные ориентиры: ракеты, цветные дымы, прожекторы. Несмотря на эти меры, часть немецких истребителей попала под огонь собственных зениток.
Была усилена дисциплина радиопереговоров, не допускалась никакая болтовня, которая могла бы встревожить противника. Немецкие эскадрильи летели на самой маленькой высоте. Если позволял рельеф, они шли вдоль долин, чтобы избежать обнаружения радарами. Геринг хотел любой ценой добиться тактической внезапности, и Люфтвафе это сумели.
Каждая из 4 канадских эскадрилий в Эвере имела 14 «Спитфайров». Около 60 истребителей стояли на восточной половине аэродрома. Исключая особенно холодные дни, земля была мягкой и предательской, и наши «Спифайры [700] » стояли вплотную к обходной дороге. Западная часть аэродрома была забита разномастной коллекцией «Крепостей», «Энсонов» и других самолетов. Там стоял даже «Бичкрафт» принца Бернхарда. О камуфляжных сетях, которыми мы укрывали «Спитфайры» в Нормандии, давно позабыли. Мы уже не пытались маскировать свои самолеты. Тяжелые зенитные орудия были сняты, и теперь ПВО Эвера состояла из горстки легких зенитных автоматов. На аэродроме стояло около сотни самолетов. Находящийся в 3 милях от нас Мельсбрёк был забит десятками бомбардировщиков, выстроенных крыло к крылу.
Ночью был сильный мороз. Затем начался дождь, и единственная взлетная полоса Эвера стала слишком опасной. Поэтому взлет утренних патрулей был задержан на некоторое время, чтобы привести полосу в порядок. Кенвей это очень обеспокоило, так как мы должны были поднять самолеты метеоразведки. Поэтому незадолго до 9 часов взлетели 2 «Спитфайра» 403-й эскадрильи под командой Стива Батта. Стив вызвал дежурного по аэродрому и сообщил, что полосой можно пользоваться, если только пилоты не будут слишком резко жать на тормоза. Затем взлетела еще пара «Спитфайров», и 416-я эскадрилья получила приказ находиться в готовности.
Командиром 416-й эскадрилья был Дейв Гарлинг. Несколько дней назад мы присутствовали в Брюсселе на приятной церемонии бракосочетания его сестры, которая работала в одном из госпиталей. После инструктажа Дейв повел свои 12 истребителей по скользкой обходной дорожке. Он вышел к перекрестку обходной и взлетной полос. 11 «Спитфайров» столпились за ним, и Дейв начал аккуратно разворачиваться на саму взлетную полосу. Тем временем вернулась пара Батта, а вторая пара метеоразведчиков вышла на линию патрулирования. Такова была обстановка в Эвере, когда без всякого предупреждения над аэродромом возникли около 60 «Фокке-Вульфов» и «Мессершмиттов».
Я услышал шум моторов большого числа самолетов, но не обратил на это внимания, так как над нами часто проходили соединения американских истребителей. Пролетая [701] вдоль западной границы аэродрома, головные самолеты вдруг повернули влево, и первая четверка «Мессершмиттов» пошла на бреющем над летным полем. Загрохотали пушки. 3 истребителя позади «Спитфайра» Гарлинга получили тяжелые повреждения. Пилоты поспешно выпрыгнули из кабин и бросились в укрытия. Дейв помчался по взлетной полосе, дав полный газ. Он атаковал вражеские истребители в одиночку и даже сбил один. Но все было против него. Отважный пилот был убит еще до того, как «Спитфайр» успел набрать полную скорость.
Из относительно безопасного места мы с Биллом следили за атакой. Вражеские истребители заходили на цель парами и по одиночке. Наши легкие зенитки уже замолчали. Позднее мы узнали, что у них кончились боеприпасы. Противник делал, что хотел. Нам оставалось лишь стонать от ярости, когда вспыхивал очередной «Спитфайр».
В конце взлетной полосы стоял маленький фургончик, где находился дежурный по аэродрому. Несмотря на обстрел, офицер не покинул свой пост и сумел предупредить обе находящиеся в воздухе пары истребителей, чтобы они уносили ноги.
Группа штабных автобусов и фургонов стояла в глубоком котловане. Это было надежно защищенное и хорошо замаскированное место. Вражеские пилоты его даже не заметили. В одном из фургонов зазвонил телефон. Фрэнк Минтон, наш шпик, поднялся с пола и взял трубку. Из штаба группы сообщили:
«Большая группа фрицев рядом с вашим аэродромом. Поднимайте свои «Спиты».
Фрэнк, который не был лишен чувства юмора, ответил:
«Вы немного опоздали. Если я высуну эту трубку в окно, вы услышите их поганые пушки!»
Атака продолжалась уже 10 минут. Вражеские истребители все еще кружили над нами на минимальной скорости, по нашим оценкам — около 150 миль/час. Стреляли немцы плохо, так как несколько «Спитфайров» все еще были целы. Часть пилотов бессмысленно растратила боеприпасы, обстреливая ангары, вместо того чтобы уничтожать более серьезные цели. [702]
Внезапно к Эверу прибыли наши «Спитфайры», и державшиеся выше «Фокке-Вульфы» и «Мессершмитты» бросились им навстречу. Трое наших пилотов сбили 6 самолетов, в том числе Стив Батт — 3 машины. Но их было слишком мало, чтобы отогнать 60 немцев. Израсходовав патроны, «Спитфайры» кинулись наутек.
Немецкие самолеты исчезли так же внезапно, как появились, а мы остались на пылающем аэродроме. Первой мыслью было поднять в воздух «Спитфайры», чтобы отбить следующую атаку. Отдав распоряжения, мы с Биллом отправились уточнять потери. Один человек был убит, 9 ранены. 11 «Спитфайров» уничтожены, еще 12 повреждены. На западном краю Эвера продолжали гореть транспортные самолеты, в том числе «Бичкрафт». У части самолетов подломились шасси, и они лежали в грязи, как ленивые свиньи. Мы отделались очень легко. По идее, в Эвере не должно было уцелеть ни одного «Спитфайра».
Операция «Герман» была отважным ходом, но мы лично убедились, что средний немецкий пилот уже не отвечает требованиям войны. Благодаря помощи бомбардировщиков, они сумели найти наши аэродромы. Применив полет на малой высоте и радиомолчание, немцы добились полной внезапности. Но даже встретив забитые самолетами аэродромы, они не сумели использовать свои преимущества. Стрельба была просто отвратительной. То, что мы увидели в Эвере, больше напоминало зеленых новичков во время первого полета, чем пилотов боевых эскадрилий. Немцы провели над нашим аэродромом слишком много времени, вместо того чтобы нанести один стремительный удар и улететь. Это позволило нам поднять самолеты с других аэродромов и собрать воздушные патрули. Обе стороны понесли примерно одинаковые потери в самолетах, но противник потерял заметно больше пилотов, так как действовал над нашей территорией. С точки зрения стратегии время операции было выбрано неправильно. Она должна была предшествовать наступлению в Арденнах. Тактически налет был спланирован очень хорошо, но летчики все испортили. [703]
В последний раз за время войны командиры и лидеры авиакрыльев были вызваны в штаб группы. На сей раз Гарри Бродхерст провел инструктаж перед операцией «Вер-сити» — форсированием Рейна, которое должно было состояться в ближайшие дни.
Наш командир группы детально расписал задачи, которые придется решать авиакрыльям. Их можно было разделить на 5 основных направлений. Первое и самое важное — наши истребители обязаны расчистить небо в районах сброса парашютистов и удерживать вражеские истребители на почтительном расстоянии. Вооруженные ракетами «Тайфуны» и легкие бомбардировщики должны подавить зенитки, необходимая и очень опасная работа. Другие истребители сопровождают английские и американские транспортные самолеты. «Тайфуны» также обеспечивают непосредственную поддержку войск. Для этого несколько подвижных пунктов управления будут доставлены на грузовых планерах. Наконец, все передвижения вражеских войск в районе боев следует остановить, а заодно — уничтожить командные и связные центры противника. Это был хороший план, и мы чувствовали, что он сработает.
За день до начала операции «Версити» мы увидели «Тайфуны» в действии. Возвращаясь из Германии со свободной охоты, мы пролетели над Рейном на малой высоте. Возле Везеля я заметил поодаль 3 пары самолетов. Повернув туда, мы вскоре узнали вооруженные ракетами «Тайфуны».
«Тайфуны» занимались уничтожением зениток, и мы впервые увидели, как они действуют. Эти 2 пары держались на расстоянии 1000 ярдов одна от другой. Когда зенитки открыли огонь по головной паре, следующая заметила вспышки на земле и пошла в пологое пике, чтобы выпустить ракеты. Тут другие орудия обстреляли вторую пару, но ими занялась третья. После атаки командир группы сделал круг, чтобы проверить результаты удара, а потом маленькое соединение полетело дальше. Эти пилоты были стойкими ребятами, и мы могли только восхищаться ими.
Едва на востоке появилась заря, как мы взлетели, чтобы начать действия согласно плану операции «Версити». [704]
Мотор «Мерлин» легко поднял мой «Спитфайр» в воздух, мои верные канадцы летели следом. Словно гигантская рука отдернула занавес, и поля внизу залило светом. Над Везелем поднимался высокий столб черного дыма, свидетельствующий, что Бомбардировочное Командование уже успело наведаться туда.
Во время второго вылета в этот день мы держались рядом с транспортными самолетами и планерами, когда они приблизились к Рейну. Американское соединение было значительно крупнее нашего. Потребовалось 2 часа, чтобы высадить всех десантников. Дэнни, который летел рядом со мной, не смог удержаться:
«Седой, ты видишь, сегодня мяч принял Дядя Сэм».
К несчастью, головные британские транспортные самолеты прибыли в зону высадки раньше намеченного срока. «Тайфуны» еще не успели подавить зенитки. Истребители-бомбардировщики метались между неуклюжими «Дакотами», выпуская ракеты даже после того, как в небе появились первые парашюты. Мы пришли в ужас, когда увидели несколько разрывов тяжелых снарядов среди парашютистов.
Исключая не полностью уничтоженные зенитки, операция «Версити» прошла вполне успешно. Прежде чем лечь спать, мы услышали, что ситуация на другом берегу Рейна находится под контролем. Финальный удар, который привел к безоговорочной капитуляции Германии спустя 6 недель, начался хорошо.
Рано утром позвонил Гарри Бродхерст. Закончилась моя служба вместе с канадцами. Я должен был отправиться в Эйндховен и принять у Дэвида Скотт-Малдена командование 125-м крылом. Командир группы хотел перебросить это крыло, вооруженное новейшими «Спитфайрами XIV», на первый же аэродром, который будет захвачен восточнее Рейна. Он был уверен, что до конца войны нас ждет еще много воздушных боев. Одновременно я получил четвертую нашивку. Бродхерст поздравил меня, но подчеркнул, что скоро я потеряю ее, то есть буду понижен в звании после окончания войны. Вот таким бодрым напутствием он и закончил разговор. [705]
Пока Вэрли паковал одежду и ловил Лабрадора, я отправился на стоянку моих — бывших моих! — эскадрилий, чтобы попрощаться. Прошло более 2 лет с того дня, как я возглавил первую канадскую часть. Кое-кто из пилотов летал со мной много раз. Между нами установились прочные узы боевого братства, о которых знают только те, кто сам сражался. Я в последний раз глянул на свой «Спитфайр», вместе с которым за 12 месяцев мы совершили почти 200 вылетов. Теперь он выглядел усталым и потрепанным, слабо напоминая сверкающего красавца, которого я выбрал в Дигби. Однако он еще мог отлично сражаться. Заплатка на корне крыла напоминала о моем бое с «Месершмиттами» над Сеной. Я пожал руки всему наземному персоналу. Лишь когда мы затряслись по булыжной дороге в Эйндховен, я понял, что закончился целый период моей жизни. [706]