Глава 12.

Найти фрица

Вест-Маллинг расположен в Кенте, недалеко от Мэйдстоуна. Многие говорят (и я в том числе), что это самый приятный из аэродромов Великобритании. Он находится недалеко от Лондона (только час езды по Южной железной дороге) и совсем недалеко от моря. Аэродром расположен в районе, славящемся своим пивом, что делает его особенно привлекательным для личного состава Королевских ВВС. Вокруг можно найти множество прекрасных пабов, владельцы которых холят и лелеют свои владения уже несколько столетий. Местные жители отличаются добротой и благородством, наверное, потому, что Битва за Англию разыгралась у них прямо над головой. Поэтому они лучше других знали, что сделали Королевские ВВС для своей страны.

Фрицы в 1940 году сделали все от них зависящее, чтобы уничтожить Маллинг. Однако он был быстро приведен в порядок, причем теперь все аэродромные сооружения были размещены среди деревьев, так что с воздуха заметить их было сложно. Естественный камуфляж всегда считался самым надежным. Обычно строители предпочитают вырубать деревья вокруг аэродромных построек, но здесь все они были оставлены на месте. Срубили лишь те деревья, которые могли помешать самолетам заходить [191] на посадку. Именно там произошла история, которая в свое время наделала много шума. Для восстановления аэродрома с севера были привезены рабочие. Они все время ворчали на низкую плату и слишком длинный рабочий день. Как-то изрешеченный в бою «Спитфайр» с трудом приземлился на аэродроме. Пилот направился в центр управления полетами, но по дороге его перехватил старик-рабочий. Он спросил:

«Ну, как там?»

Пилот рассказал, как. Они вместе выкурили по сигарете, и разговор перешел на денежные вопросы.

«Ну хорошо, а сколько вам платят?»

«Около шести фунтов в неделю, — сказал летчик. — А сколько получаете вы?»

«Я получаю восемь фунтов, — ответил рабочий. — Но, разумеется, мы должны работать и во время воздушной тревоги».

Однако в начале мая Кент был приятным местом, на которое следовало полюбоваться. Этот район совершенно заслуженно получил название «Сад Англии». Во время полетов под нами мелькали цветущие яблоневые рощи. Белые благоухающие деревья казались покрытыми снегом. Одна роща сменяла другую, и все они сливались в сплошной яблоневый сад. Какие-то были побольше, какие-то поменьше, но трудолюбивые жители Кента одинаково старательно ухаживали за всеми. Повсюду стояли сушилки для хмеля. Вокруг них постоянно витал пряный аромат, даже если до сезона уборки хмеля было далеко. Но в этой чудесной стране повсюду виднелись Знаки Зверя — тысячи бомбовых воронок, расположенных длинными рядами. Они резко выделялись на меловой почве. Потом мы узнали, что в этом районе немецкие бомбардировщики сбрасывали свой груз, если сталкивались с нашими истребителями и пытались оторваться от них и удрать домой.

И все-таки зеленые рощи тянулись на много миль вокруг. Требовалось что-то большее, чем бомбы, чтобы погубить эти деревья, которые стояли тут сотни лет и простоят [192] еще столько же. Зеленые деревья, зеленые поля, зеленая Англия. Прекрасное зрелище. Наши сердца переполнялись радостью каждый раз, когда мы пролетали над этими местами.

Обжились на новом месте мы довольно быстро. Командующим базой был подполковник Уилкинсон, славный малый, который уладил все проблемы. Мы жили в .уютном и теплом здании Мэйдстоунского летного клуба. Под офицерскую столовую Уилкинсон реквизировал симпатичный сельский домик в викторианском стиле, который был известен как «Эрмитаж». Наземный персонал разместился в старинном замке по соседству. Механики были очень довольны, особенно когда вспоминали сырые и грязные норы в Линкольншире.

В первый же вечер мы приготовились к дежурству, но погода была плохой, и около 9 вечера командование авиагруппы дало отбой. Тогда мы вместе с механиками отправились в паб попробовать местное пиво. Оно оказалось отличным, и все остались довольны.

На следующий день фрицы начали воздушный блиц над Ливерпулем. Налеты длились целую неделю. Обычно немецкие бомбардировщики пролетали в нашем секторе, и мы были готовы. Первые несколько ночей нам не везло, но потом настал наш час. Шесть самолетов кружили над Брайтоном, ожидая... Внезапно ожило радио:

«Хэлло, Бэд Хэт 25. Вызывает Биггин-контроль. К вам идут бандиты. Пеленг 180 градусов, встретите над Ла-Маншем. Ангелы 12. Работай».

Я слышал, как Дэйв подтвердил прием, и подумал, что он везунчик, так как сразу получил свой шанс.

«Хэлло, Бэд Хэт 13, вызывает Биггин-контроль. Пеленг 170 градусов, бандиты». Это был позывной Грэхем-Литтла.

«Хэлло, Бэд Хэт 34. Пеленг 130 градусов. Ангелы 20. Курс бандитов 0–4–0. Приготовиться к повороту».

Один за другим парни поворачивали на перехват пока невидимых противников. Я продолжал патрулировать, [193] потихоньку чертыхаясь, и ждал своего приказа, сгорая от нетерпения. Мой радист сержант Джеймс спокойно сидел сзади, молча жуя резинку.

Мы слушали переговоры по радиотелефону.

«Хэлло, Бэд Хэт 25. Ты прямо среди них. Снять предохранители».

«Хэлло, Бэд Хэт 34. Крутой вираж на курс 0–0–0. Он в миле перед тобой».

«Хэлло, всем самолетам Бэд Хэт. Бандиты идут на Ливерпуль — примерный курс 3–4–0. Приготовиться».

Больше ни одного приказа. Я описывал круг за кругом, и у меня от этой карусели даже начала кружиться голова. Ночь было просто прекрасной — чистое небо, маленький молодой месяц. Но мы должны были ждать. Ждать приказа.

Я представил себе офицера наведения, сидящего за большим планшетом в 100 милях отсюда. На большом столе зеленые пиявки ползут на север, между ними мечутся несколько красных флажков. Это мы. Он должен правильно оценить ситуацию и отдать правильный приказ, надеясь, что мы его выполним. Сам он не был пилотом и не летал, но его работа была ничуть не легче.

Внезапно:

«Иду на перехват». Это Бэд Хэт 34, наш новичок Ланс Мартин.

«О'кей, 34. Удачи. Отбой».

«Отбой».

В течение 10 минут не было слышно ничего, потом:

«Хэлло, контроль, вызывает 34. Это был «Вимпи», черт побери. Я его чуть не сбил».

«О'кей, 34. Готовность».

Перед офицером наведения возникает новая проблема. А что здесь делает «Веллингтон»? Он наш, или его пилотирует немецкий экипаж? Говорят, они захватили несколько таких самолетов в Ливии. Что он намерен делать? Что следует сказать?

«Хэлло, 34. Опознай и сделай запрос». [194]

«О'кей, контроль. Я опознал его, это свой».

«О'кей . Отбой».

Этой ночью в эфире был сплошной «о'кей», но офицер наведения об этом не думал. Он проклинал на все корки Бомбардировочное Командование. Почему они позволяют своим «Вимпи» болтаться среди немецких самолетов в такую ночь, как сегодня? Если они летят на большой высоте, то могли бы включить огни. Он схватил телефонную трубку, чтобы позвонить в центр управления полетами.

В эфире царит сплошная какофония, с земли идут непонятные приказы. Совершенно фантастическая сцена — война техники в разгаре. Это была война ХХ века, война электричества.

Снова бормотание:

«Он в 4 милях впереди. 34, работай».

«О'кей «.

«Снять предохранители».

«Снял».

«Хэлло, 13. Как там?»

«Ничего».

«Хэлло, 25. Возвращайся на базу».

«Не повезло».

«Хэлло, Бэд Хэт 16. Нажми кнопку D и слушай Рэгбэг».

Алан Грут подтвердил прием. Он сменил частоту, чтобы теперь получать инструкции от передового поста управления, который был известен как Рэгбэг. Алан был новичком, но летал совсем недурно. Я пожелал ему удачи.

Мы все еще кружили над Брайтоном. Далеко слева я видел лучи прожекторов над Саутгемптоном. Там же изредка мелькали вспышки разрывов зенитных снарядов. Внезапно в небе появился красный шар. Сначала он был похож на осветительную ракету, но вскоре мы различили, что он медленно движется — чертовски медленно. Затем из него полетели искры. Это был горящий самолет. Постепенно огненный шар начал терять высоту, нам показалось, что это тянется целую вечность, хотя в действительности [195] вряд ли это заняло более двух минут. Затем он внезапно стал больше, и от него что-то отлетело — вероятно, крыло. А затем все кончилось. Он стремительно понесся к земле, точно ракета. За ним тянулся длинный хвост белых искр и взрывающихся сигнальных ракет. Это немец? Или это один из наших парней? Затем самолет врезался в землю, мигнула желто-оранжевая вспышка взрыва. Пламя держалось не более 5 секунд, освещая все вокруг, а потом пропало. Осталось лишь тусклое красное свечение, похожее на свет горящего уголька.

Если это был немец, то вокруг обломков сейчас горели бы зажигательные бомбы. Однако он мог еще раньше избавиться от опасного груза. А может, кто-то сбил «Вимпи». Все может быть. Здесь может случиться абсолютно все. Затем прозвучало:

«Хэлло, Бэд Хэт 17. Ты слышишь меня?»

Это был мой позывной.

«Да, громко и четко», — ответил я, встрепенувшись.

«Нажми кнопку В и вызови Кенли-контроль».

Слева от меня находилась небольшая коробочка с несколькими кнопками, напоминающая обычное радио. Я нажал указанную кнопку и сразу услышал голос офицера наведения из Кенли. Очень довольный голос вкусно пообедавшего человека. Он разговаривал с кем-то другим.

«Хорошо сделано, Бинто 40. Возвращайся на базу. Прекрасная работа».

Это значило, что самолет другой эскадрильи только что кого-то сбил. Я быстро вызвал центр наведения, так как боялся пропустить что-нибудь важное.

«О'кей, 17. Пеленг 180 градусов», — сказал слащавый голос.

Когда мы оказались посреди Ла-Манша, последовала новая команда:

«Они все еще вокруг тебя. Подходят большими группами, пересекая побережье в районе Хова».

Однако новых команд не последовало, и я спросил:

«Мне продолжать кружить здесь?» [196]

«Да, продолжай и сними предохранители».

Мы повернули влево. Джеймс включил свою аппаратуру, внимательно следя за приборами, чтобы сразу скомандовать мне, куда следует поворачивать.

«Какие проблемы, Бэд Хэт 17?»

«Никаких. Отбой»

«О'кей «.

А затем я его увидел. Большая черная тень и дрожащее пламя выхлопа на патрубках моторов. Он находился не прямо передо мной, а пересекал мой курс справа налево. Мне на минуту показалось, что я сижу за рулем автомобиля. Ты видишь другого шофера, который несется навстречу, и изо всех сил давишь на клаксон, чтобы заставить его свернуть. Странное ощущение тревоги, и я невольно положил пальцы на гашетки, чтобы «просигналить», но вовремя опомнился. Резкий удар по педалям, и «Бофайтер» поворачивает в хвост немцу. Я впиваюсь глазами в прицел. Смещение на одно кольцо. Нет, на два. Все-таки я пока еще плохо понимал, как следует целиться в подобных случаях.

«Оглядись, Джимми», — приказал я шепотом. Мне почему-то показалось, что рядом может находиться второй бандит, и он меня услышит.

А затем мои 4 пушки и 6 пулеметов выплюнули в ночь языки пламени. Эффект оказался потрясающим. В воздухе прогремел страшный взрыв, и на мгновение стало светло, как днем. На долю секунды я оглох и перестал соображать, а потом увидел, как моя жертва стремительно падает вниз. Мы в это время находились довольно далеко от берега. Никто из немцев не выпрыгнул с парашютом. Если бы они это сделали, то обнаружили бы, что море более чем прохладное.

Я был удовлетворен и встревожен одновременно. Удовлетворен, потому что сбил кого-то, а встревожен, потому что не знал, кого именно. Джеймс пришел в страшное возбуждение и что-то нечленораздельно вопил. Затем нас обоих охватила странная апатия. Мы хотели как можно скорее приземлиться и рассказать друзьям, как все это было. [197]

Но тут снова вмешалась земля.

«Хэлло, 17. Бандит впереди в 4 милях. Ангелы 10».

Мы в это время находились на высоте 18000 футов, и я опустил нос самолета, набирая скорость. «Бо» начал свистеть (не удивительно, ведь противник звал этот самолет «Свистящей смертью»). Затем Джеймс крикнул:

«О'кей, пилот. Он прямо впереди чуть ниже нас».

Мы сейчас летели довольно быстро, скорость достигла 330 миль/час. Мне приходилось крепко держать ручку, чтобы сохранить управление самолетом. А затем я увидел немца. Он мчался к Саутгемптону, держась на высоте 6000 футов. Но прежде чем я успел нажать гашетку, он перевернулся на спину и полетел вниз, на маленькую деревеньку, рассыпая горящие обломки. Мы последовали за ним до самой земли, и пламя взрыва ослепило нас. Одновременно самолет крепко встряхнуло, словно кто-то дернул его за крыло.

Прошло некоторое время, прежде чем я смог восстановить связь с Кенли. Наконец мы набрали достаточную высоту, и я сумел рассказать им, что произошло. Они сильно удивились, услышав, что я не успел выстрелить.

«О'кей, — сказал все тот же голос. — Мы запишем его на ваш счет».

«Но я не успел выпустить ни одного снаряда».

«Знаю. Позвони мне, когда приземлишься. Нажми кнопку А и потребуй привод на свой аэродром. Доброй ночи».

Мы полетели домой, ничего не понимая. Оба боя — если их так можно назвать — были организованы не так, как следовало бы. Но оба завершились удачно. Я был счастлив, но определенная неловкость оставалась.

На следующий день все пилоты, совершившие ночные вылеты, сдавали свои рапорты офицеру разведки. В отличие от большинства сотрудников этой службы Королевских ВВС, капитан Хикмэн был умен. Сам он не мог летать из-за плохого зрения, но делал абсолютно все, чтобы помочь пилотам. И что самое важное — он был молод и мог пить пиво. [198]

«Отлично, парни, — сказал он, входя в комнату, — прошлая ночь оказалась довольно удачной. Всего сбито 18 фрицев, довольно заметный процент от числа обнаруженных. Такое впечатление, что мы, наконец, кое-чему научились».

Это было действительно так. Я заметил, что пара пилотов очень спешит поскорее взлететь, чтобы проверить свою аппаратуру и подготовить ее к ночной работе. Мне кажется, что Хикмэн тоже это заметил, потому что не стал тратить время, переставляя флажки на большой карте мира, чтобы показать последние передвижения войск. Вместо этого он прямо перешел к сути дела:

«Прошлой ночью некоторым из вас не повезло. Во время погони отказал аппарат Хамфри. Гордона Клегга обстрелял другой «Бо», и сейчас его оператору ампутировали ногу. Однако он делал все правильно. У Мартина отказало радио, однако прожектора помогли ему добраться домой. Единственный настоящий бой этой ночью провел Бэд Хэт 17».

«Очень рад», — пробормотал я.

«Да. Но вашу первую победу подтвердили ополченцы в Селси-Билле, которые видели, как самолет упал в море именно в тот момент, когда вы разговаривали с офицером наведения. Там все нормально».

«А что со вторым?» — спросил Джеймс.

«Да, здесь небольшая загадка. Сначала Истребительное Командование распорядилось занести оба самолета на ваш счет, поэтому зенитчики не могли на него претендовать. Теперь мы выяснили, что в этом районе не стреляло ни одно орудие, поэтому они отпадают в принципе. Однако один летчик из эскадрильи, базирующейся в Тангмере, говорит, что самолет сбил он».

«Очень может быть. Что совершенно точно — его сбил не я».

«Значит, ты на него не собираешься претендовать?»

«Ничуть». [199]

«Хорошо, тогда послушай, что я сейчас скажу. Четыре человека экипажа успели выпрыгнуть и были допрошены. Все они, независимо друг от друга, говорят, что были атакованы двухмоторным истребителем, который тяжело повредил их самолет, хотя и не сбил. Поэтому они отказались от намерения бомбить Ливерпуль и решили сбросить свои зажигалки на Саутгемптон. Когда они намеревались это сделать, что-то ударило по самолету и отломило крыло. Они понятия не имеют, что это было, но им пришлось спешно прыгать с парашютами. Они приземлились рядом с маленькой фермой, и кто-то даже угостил немецкого пилота чаем. Он был в шоке».

«Что ж, я думаю, эту победу следует отдать первому пилоту», — сказал Грэхем.

«Согласен», — кивнул Джеймс.

«Хорошо. Я думаю, это та загадка, на которую мы никогда не получим ответ. Однако я полагаю, что вы приняли лучшее решение. Это все, парни. Удачи сегодня ночью».

Мы с Джеймсом вышли, совершенно довольные собой. Мы были очень рады, что наша первая победа получила подтверждение, хотя это произошло отчасти случайно. Это было очень здорово — летать на ночном истребителе.

* * *

В последние несколько ночей Ливерпулю крепко досталось. В городе начались пожары, которые, несмотря на все усилия пожарных, не удалось потушить в течение дня. Поэтому фрицы получили прекрасный ориентир и точку прицеливания. Результат был удручающим. Но все-таки во время блица нам удалось сбить большое число бомбардировщиков, что теперь вынудило их, пусть даже не всех, облетать наш сектор, делая крюк в Ирландское море. Это означало более долгое путешествие, и немцы были вынуждены сократить бомбовую нагрузку, что немного облегчило участь Ливерпуля. Но те, которые выбирали путь над Ирландским морем, благополучно обходили наши воздушные патрули, хотя ночные истребители, [200] действовавшие с острова Англси, сумели сбить один или два бомбардировщика. Этот крюк в Ирландское море подставил под удар немецких бомбардировщиков Дублин.

Когда Ливерпуль был разгромлен, немецкие бомбардировщики взяли перерыв. Они отлично сделали свое дело, но сильно промахнулись в оценке характера англичан. Хотя поползли всякие слухи о моральном состоянии жителей городов, подвергшихся налетам, в целом они сохранили стойкость и были готовы терпеть, пока не придет день возмездия. Но им пришлось ждать довольно долго, потому что налеты на французский порт Брест таким возмездием считать не следовало.

Через несколько дней летчики Люфтваффе исполнили свою лебединую песню, разбомбив во время ночного налета британский парламент. Повреждения получила палата общин. Примерно 250 дальних бомбардировщиков атаковали нашу столицу с интервалами в 2 минуты, пересекая линию берега на всем протяжении от Дандженесса до Бичи-Хеда. Они летели на большой высоте, а потом пикировали в направлении Лондона, набирая скорость, и тут же уходили на малой высоте. Я полагаю, это делалось, чтобы уклониться от ночных истребителей и избежать возможных столкновений. Все самолеты использовали одну и ту же тактику, за что и заплатили. Светила полная луна, что было идеальным для ночных истребителей. 33 немецких самолета не вернулись на базы, а еще больше было повреждено.

В моей эскадрилье Алан Грут сбил 2 самолета, Боб Брахэм — еще один над Кройдоном, остальные пилоты тоже имели стычки. Эта знаменательная ночь стала поворотным пунктом в воздушной войне над Лондоном.

Я тоже находился в воздухе. Я видел, как горит Лондон, но мне не показалось, что пожары слишком велики. Многие бомбардировщики сбросили свой груз над пригородами, особенно досталось Доркингу и Гилфорду. Атаки не были массированными. Судя по всему, Лондон пострадал меньше, чем казалось на вид. Одна бомба, [201] упавшая в лесу возле Олтона, горела целую неделю, ничего не повредив. Не сомневаюсь, что германские наблюдатели торжественно сообщили, что горит авиационный завод.

Зенитный огонь над Лондоном был просто ужасным, но далеко не всегда точным. Наши пилоты истребителей старались не обращать на него внимания, зная, что попасть в них наши зенитчики смогут лишь при безумном «везении». Но не нужно обвинять нашу систему ПВО. Немцы начали развивать свою зенитную артиллерию на 8 лет раньше нас. И все-таки, скажем прямо, если бы успешные действия ночных истребителей были подкреплены реальной работой наземных систем ПВО, немецкие налеты принесли бы гораздо меньше вреда. Артиллеристы и прожектористы всегда поражали летчиков своим оптимизмом. Слишком часто они выдавали желаемое за действительное. Мы все знали, как тяжело сбить вражеский бомбардировщик ночью, и потому тщательно взвешивали свои слова. Каждая крошка информации анализировалась, проверялась и перепроверялась. Каждый бой детально обсуждался. Можно ли было поступить лучше? Можно ли было иначе использовать наше оборудование? Все это тщательно заносилось в журналы, которые потом послужили основой для боевых наставлений Ночного Истребительного Командования.

Я не хочу долго говорить о событиях 10/11 мая, лучше это расскажет моя летная книжка, вот запись:

(Там было еще несколько ругательств в колонке «Примечания», но командир базы старательно их зачеркнул.) После этого следовали такие записи:

«11 мая. Проверка пушек над морем. Не работают. [202]

12 мая. Проверка пушек. Работает одна.

13 мая. Проверка пушек. Не работают.

14 мая. Проверка пушек. Не работают.

15 мая. Проверка пушек. Все работают нормально».

В чем же было дело? Не в самих пушках, а в простой катушке соленоида в цепи электроспуска. Сержант Джеймс, который потратил столько сил, чтобы организовать перехваты, был в бешенстве! Четыре фрица! Четыре месяца мы болтались в воздухе, считая, что нам везет, когда видели хотя бы одного. А тут сразу четыре жирных гуся с бомбами на борту. Мы их видели — и ничего не смогли сделать.

Несмотря на нашу неудачу, в целом защитники ночного неба добились серьезного успеха. Процент сбитых самолетов был очень высок, несмотря на все заявления Геббельса. Немцы больше ни разу не предпринимали крупных налетов в лунные ночи.

Остаток мая прошел совершенно спокойно. Лишь несколько вражеских самолетов появились над Англией, хотя мы даже не мечтали полностью отбросить врага. Мы все гадали: а что же немцы замыслили? Погода была хорошей, но Люфтваффе куда-то пропали. А затем пришло сообщение о вторжении на Крит.

Мы все полагали, что, вымотанные здесь, они должны были устроить себе летние каникулы, а попытавшись захватить этот остров, шагнули слишком широко. Многие люди, помня о силе нашего флота, говорили: «Это просто невозможно. Уж на этот раз Гитлер получит всерьез». Но вражеские воздушные силы за несколько дней захватили остров, используя парашютистов, планеры и бомбардировщики.

Но Люфтваффе отправились на Крит не отдыхать. Ответ мы получили через несколько недель. Каждый вечер в сумерках у нас объявлялась готовность, и мы сидели в нашем клубе, ожидая приказа на взлет. Обычно первый из нас взлетал и направлялся патрулировать к французскому [203] берегу, чтобы перехватить все, что только поднимется в воздух. Но чаще всего он не встречал никого. Это бесплодное патрулирование страшно нас изматывало, временами мы просто мечтали, чтобы на нас набросились немецкие ночные истребители. Каждое утро я возвращался в наш маленький коттедж, где Ева уже ждала меня с завтраком. Ее глаза зажигались, когда она видела меня.

«Ну как?» — спрашивала она.

«Никак».

А затем предстояли несколько часов отдыха на чистых простынях перед новым ночным дежурством.

Но утром 22 июня все перевернулось. Мы взлетели перед рассветом, чтобы перехватить одинокий «Хейнкель», который пытался обнаружить один из наших прибрежных конвоев. Когда рассвело, мы сели, а в воздух поднялись «Спитфайры». Грэхем стоял в дверях нашего клуба с совершенно диким видом. Его только что выдернули из спального мешка в дежурке. Его глаза были красными (4 часа в воздухе ночью), а волосы всклокочены. Лицо было перемазано маслом (неисправный трубопровод). Мы патрулировали 3 ночи подряд, и все это время он не брился. Все остальное вы можете домыслить сами, но увидеть нечто подобное солнечным утром просто ужасно.

«Хэлло, слышал новости?» — спросил он, твердо зная, что я ничего не слышал.

«Нет. Болтался в воздухе последние 2 часа».

«Германия вторглась в Россию».

Последние несколько дней подобные слухи носились в воздухе, и я не был слишком удивлен.

«Вот там фрицы и свернут себе шею».

«Очень может быть. Значит, нам выпадет отдых на несколько недель», — заявил Ланс, который тоже только что сел.

«Нет, не выпадет. Разведка сообщает, что немцы собираются заняться интенсивными минными постановками [204] перед нашими портами, чтобы мы не смогли доставлять военные грузы в Россию. Нам придется заняться перехватом на малых высотах. Это будет сложная работа».

«Перехватом чего?»

«Самолетов-заградителей, разумеется».

Потом прибыли свежие утренние газеты, я стянул несколько и унес к себе домой. Кое-кто говорил, что все это закончится через несколько недель. Русская армия в Финляндии показала себя не с лучшей стороны. Другие говорили, что Гитлер опоздал: зима начнется задолго до того, как он подойдет к Москве, и он погибнет, как Наполеон. Лишь одна газета дала правильный прогноз: если Россия выстоит в первые 100 дней, Германия войну проиграет. К этому времени русские смогут отмобилизовать свои огромные людские ресурсы, которые просто неисчерпаемы, и тогда Вермахт будет остановлен.

Следующие несколько дней события развивались стремительно. Русские стали нашими союзниками. Рига и Брест-Литовск были захвачены, и волна немецкого вторжения продолжала катиться вперед. Маршал Сталин в выступлении по радио потребовал от своего народа проводить тактику выжженной земли. К 7 июля русские были отброшены к Днепру, но оставили позади себя сплошную пустыню. Война прошла еще один поворотный пункт.

Русские стали друзьями и союзниками британского народа, который избавился от угрозы воздушного блица. Большая часть эскадрилий ночных истребителей получила достаточно времени для освоения новой техники, которая могла позволить отбивать налеты ночных бомбардировщиков. А мы занялись охотой за минными заградителями.

Поймать эти самолеты было очень сложно. Они покидали свое побережье, держась над самой водой, и шли на полной скорости, пока не оказывались примерно в 30 милях от берегов Англии. Там они набирали высоту примерно 4000 футов, с помощью радиопеленгации определяли свое место и сразу шли вниз, чтобы сбросить [205] мины. Чтобы перехватить их с нашим оборудованием, мы должны были оказаться в точке, где немецкий самолет начинал набирать высоту. Это было чудовищно сложно. Более того, это требовало неслыханной точности управления самолетом. От нас требовали снижаться со скоростью 250 фут/мин, иначе мы могли потерять контакт. От нас требовали держать скорость точно 180 миль/час. На меловых утесах Кента была спешно поставлена радиостанция, которая могла поддерживать связь с нами вплоть до самого побережья Голландии. Кроме того, была построена специальная станция, которая могла «видеть» почти на такое же расстояние. Мы проводили учения круглыми сутками, часто подходя на дистанцию прямой видимости к вражескому берегу. Чаще всего мы перехватывали товарищей по эскадрилье, но иногда нам подворачивались немецкие самолеты, охотящиеся за нашими кораблями. Противник довольно часто поднимал истребители, чтобы слушать наши радиопереговоры. Его пилоты следовали указаниям наших офицеров наведения и начинали охотиться за нами. В результате в тучах у голландского побережья начинались смертельные кошки-мышки.

На нашей базе произошли крупные изменения, причем практически одновременно с изменением состава британского правительства. Командующим базой стал Чарльз Уиддоуз. Командиром эскадрильи стал подполковник Тэд Колбек-Уэлч. Он был очень приятным человеком, а его жена — так и вообще очаровательна. Мы с Бобом стали командирами звеньев и получили майорские погоны.

Через несколько дней эскадрилья добилась первого успеха в новой игре. Боб поймал немца, который летел на высоте 6000 футов, возле Саутпорта. Его мины взорвались, и пылающие обломки самолета рухнули в море. Через несколько минут после этого Джеймс вывел меня на «Хейнкель» на высоте 4000 футов. После короткой очереди немецкий самолет вспыхнул и упал в море возле [206] Ширнесса. Третий самолет был сбит над болотами у Гарвича другой эскадрильей. Мы полагали, что сбили около 20 процентов высланных противником самолетов, что было очень неплохо. Однако следовало помнить, что небо было чистым, а видимость хорошей. Нам следовало научиться делать то же самое в плохую погоду.

Через неделю Робин Майлс и Ланс Мартин сумели сделать и это. Оба увидели свечение выхлопа сквозь тучу. Оба тщательно прицелились. И оба сбили своего противника. Робин и Ланс торжествовали.

Одного из спасшихся немцев допросили у нас на базе. Я потом столкнулся с разведчиком в столовой. Он просто дымился от злости.

«Я в жизни не слышал такого бреда. Парень, должно быть, окончательно спятил. Утверждал, что русских они разобьют за месяц, а к концу года Гитлер будет в Лондоне».

«А что об американской помощи?»

«Он утверждал, что подводные лодки перетопят почти все транспорты».

Здесь он был не столь далек от истины. Ситуация с подводными лодками была критической. Подобно нам, Береговое Командование сражалось с невидимым противником. Впрочем, ученые и им обещали какое-то устройство, которое поможет справиться с немцами.

«А что он говорил еще?»

Наш разведчик печально усмехнулся.

«Да ничего особенного. Он только сказал мне, что если я замолвлю за него словечко и отправлю в Канаду, где, по его мнению, он будет в безопасности, то он проследит, чтобы со мной тоже обращались хорошо после окончательной победы Германии. Я едва не дал ему по зубам», — пробормотал он, делая большой глоток из своей кружки.

Вот такими были наши враги. Надменными, жестокими и слегка спятившими. Мерзкие типы.

Лето медленно утекало прочь, и во мне начало что-то меняться. Бог знает, чем это было вызвано. Мне нравилось [207] в этой эскадрилье. Парни были очень дружелюбными, никаких трений. Никто никому не завидовал. Они любили летать и делали это хорошо. Они также любили вечеринки и пили не хуже, чем летали. Ночные полеты — занятие очень сложное и опасное. И все-таки нервного напряжения мы не испытывали, и я чувствовал, что могу летать бесконечно. Увольнения были регулярными и частыми. Совсем недавно мы с Евой и Дейвом прокатились в Корнуолл, где наши попытки ходить под парусом вызвали усмешки всех местных моряков. Наверное, они плевались и говорили: «Может быть, ты и умеешь летать на «Спитфайре», но тебе не справиться с самой маленькой яхточкой». Это была чистая правда, и мы не спорили. Именно по этой причине позади яхты всегда болталась на буксире резиновая лодка со сбитого «Хейнкеля». Если что-то пойдет не так — у нас всегда имеется запасной выход. Словом, это был прекрасный отпуск.

Наша база под командованием Чарльза Уиддоуза просто расцвела. Он и его жена Никки прекрасно знали, как развлечь народ. Вечеринки в столовой устраивались постоянно. Никто не сердился, даже когда мой новый любимец — черный щенок-лабрадор Ниггер — позволял себе сделать лужицу на ковре. Мы отправлялись вместе в столовую почти после каждого вылета, и не знаю, кого из нас больше мучила жажда. Во всяком случае, он тоже полюбил пиво.

Мы перезнакомились со всеми местными жителями. Все старались пригласить нас вместе с женами к себе на ужин. Пиво лилось рекой. Мы пели песни и даже пытались разыгрывать любительские спектакли. Это были прекрасные деньки. Следует признаться, что я считаю этот период самым счастливым за время войны. Но в глубине души все-таки продолжал копошиться червячок беспокойства.

Вражеские бомбардировщики почти полностью прекратили свои действия, как днем, так и ночью. Фрицы лишь изредка совершали быстротечные налеты на наши [208] прибрежные города. Как-то раз они даже отправили Ju-87, которых мы не видели со времен Битвы за Англию. Они имели неосторожность прилететь слишком рано, когда еще не полностью стемнело, и мне посчастливилось повредить два бомбардировщика. Один из наблюдателей на побережье заявил, что видел, как «Юнкерс» упал в море, но эта победа так и осталась неподтвержденной.

На наших самолетах была установлена новая аппаратура, которая позволяла садиться в туман. Боб Брахэм как-то сумел взлететь при видимости, не превышающей 300 ярдов. Я проделал то же самое, когда видимость составляла 600 ярдов, не испытав при этом никаких проблем. Нам обещали новые приборы, которые позволят сбивать вражеские самолеты даже на минимальной высоте. После нескольких тренировок мы научились уверенно обращаться с ними.

Это было здорово, но недостаточно хорошо. Именно потому дежурный по аэродрому в Скэмптоне сильно удивился, когда черный «Бофайтер» совершил неловкую посадку и отрулил к месту стоянки самолетов звена «А». Он немедленно позвонил по телефону в штаб.

Джек Кинох, который уже стал майором, встретил меня в холле. Он вернулся в строй в свою старую эскадрилью, однако очень многие знакомые лица пропали. Гиллан был переведен в истребители и его сбили в первом же вылете. «Полковник» Баркер не вернулся из полета несколько дней назад. Джекки Уитерс был убит одним из наших собственных ночных истребителей. Чарльз Кидд разбился под Манчестером. Получается, что пропали почти все старики.

В ответ на мой вопрос один из новичков, которого звали Орд, сказал:

«Дела идут гораздо хуже. Зениток больше не стало, но прожектора превращают налеты в сущий ад. Он создали целый световой пояс вокруг Рура шириной около 20 миль. Он тянется от голландского побережья до Парижа. Нам приходится пересекать его, когда мы летим туда и когда [209] летим обратно. Мы просто не можем его обойти. Кое-кто говорит, что мы летим слишком низко, но еще никому не удалось подняться достаточно высоко, чтобы перескочить через луч. Кроме того, «Хэмпдены» просто износились».

«А как насчет целей? Вы все еще бомбите только военные объекты?»

«Более или менее. Мы, наконец, отказались от такой глупости, как возвращение с бомбами, если не обнаружена главная цель. Нам дают некую точку в центре промышленного района. Идея проста — если мы промажем по основной цели, наши бомбы все равно куда-нибудь да попадут».

«И сколько самолетов участвует в налете?»

«До 400, если цель того стоит. Можно было бы посылать и больше, если бы наши войска не вели наступление на Среднем Востоке».

«Я полагаю, вы сбрасываете до 800 тонн бомб?»

«Да, если с нами летят несколько «Стерлингов». Мы можем доставить в Рур 3000 фунтов, так как должны брать больше бензина».

«Нормально! А как меткость?»

«Терпимо. Некоторые самолеты имеют фотокамеры и снимают результаты бомбежки. Если учесть помехи от прожекторов, ложные цели и, разумеется, зенитки, точную атаку выполнить почти невозможно, если только не светит яркая луна. Нам также сильно мешает погода. Если мы хотим чего-то добиться, приходится спускаться под облака, но там так темно, что мы не видим точку прицеливания. Чаще всего выбрасываем бомбы где-то в радиусе 10 миль от цели».

«А что делают фотокамеры?»

«Ну, прежде всего лишь немногие самолеты их имеют. Мы несем их по очереди. Планировалось с их помощью выявить лучшие экипажи, которые должны будут сбрасывать зажигательные бомбы на цель. Это облегчило бы прицеливание остальным. Но фрицы и здесь нашли выход. Они зажигают фальшивые огни, которые выглядят [210] точь-в-точь, как наши маркеры, только расположены в нескольких милях от цели. Я брал на борт эти камеры, но результаты оказались не слишком. Кое-кто, снимая атакованную «цель», потом обнаруживал, что снято чистое поле. Со мной произошло то же самое».

«Но снимки показывают, что бомбы-то вы сбрасываете точно?» — спросил я.

«С отклонением в несколько сот ярдов. Когда ты нажимаешь кнопку, маркер идет в ту же точку, что и бомбы. Он взрывается на высоте 3000 футов и освещает местность. Затвор камеры должен сработать именно в этот момент. В теории это выглядит очень просто».

«Я полагал, что фотокамера, установленная на самолете, не только увеличит точность бомбометания, но и послужит доказательством того, что экипаж выполнил атаку», — вставил мой наблюдатель.

Пилот бомбардировщика ответил:

«Так должно происходить. Но возникают технические сложности. Однако яйцеголовые усердно работают. Нам нужны новые самолеты. Эти старые «Хэмдены»...»

Мы беседовали час или два, а затем вышли к летному полю, чтобы проводить уходящих в полет парней. Все было, как прежде. Самолеты по-прежнему подпрыгивали на большом холме посреди аэродрома и оказывались в воздухе раньше времени, словно кто-то давал им пинка в зад. Все так же свободные пилоты толпились у взлетной полосы и махали руками. Наш победный наступательный дух сохранился полностью.

Потом я залез в свой черный «Бо», который выглядел несколько странно среди громоздких бомбардировщиков, дал газ, и мы отбыли.

Мое путешествие было действительно необходимым. Я убедился, что мое место — в Бомбардировочном Командований.

* * *

Через несколько дней Боб сбил еще один самолет. На. сей раз он действовал гораздо более уверенно, и весь ход [211] этого боя показал, что он стал настоящим мастером в деле уничтожения фрицев.

Бандит летел далеко от берега чуть выше облачного слоя, время от времени ныряя в тучи, вероятно, потому что стрелкам постоянно мерещилась какая-то опасность. Боб, выходя на перехват, заметил, что завеса облаков обрывается на некотором расстоянии от берега. Поэтому, когда его наблюдатель Грегори дал пеленг на противника, Боб не пошел на сближение немедленно. В этом случае фриц после первой же очереди мог нырнуть в облака и скрыться. Вместо этого он 15 минут следовал за немецким самолетом, дожидаясь, пока он выскочит из туч. А дальше все было просто.

Боб был настоящим снайпером, если говорить о его стрельбе из пушек. Фриц взорвался через несколько секунд.

Мне везло гораздо меньше. Я совершал один ночной вылет за другим, но ни разу больше не сумел перехватить противника. Однажды мне удалось увидеть «Хейнкель», идущий встречным курсом гораздо ниже. Я попытался круто развернуться, но все равно опоздал, и фриц скрылся.

Каждый новый бесплодный вылет приводил меня в бешенство. Несчастный Джеймс, сидевший в задней кабине, терпеливо принимал все это на себя. Каждую ночь я с нетерпением ждал мгновения, когда мои колеса коснутся земли, и я смогу удрать в свой милый маленький коттедж.

Полеты интересны, лишь когда что-то происходит. Я думаю, что не смог бы ужиться в Береговом Командовании, чьи пилоты проводили в воздухе по 18 часов и больше, болтаясь над пустынным океаном.

Наступил декабрь. Медленно приближался очередной переломный момент войны. 7 декабря радио сообщило ошеломляющую новость. Пока в Вашингтоне шли переговоры между Японией и Соединенными Штатами с целью урегулировать спорные моменты и не допустить вступления [212] Японии в войну, японский флот в воскресенье утром внезапно атаковал Пирл-Харбор. Это был сильнейший удар ниже пояса, но ведь вся война состоит как раз из таких подлых ударов. Лишь теперь великие державы сообразили это.

Общее настроение наших парней оставалось неплохим. Слава богу, теперь весь мир был на нашей стороне. Больше война не могла преподнести никаких сюрпризов. Мы прошли 3 поворотных пункта, впереди был четвертый и самый важный — победа. Телеграфные аппараты в лондонских клубах торопливо выплевывали ленты со свежими новостями. Клубмены толпились вокруг — ведь воздушный блиц закончился, и они вернулись в город — чтобы присутствовать при историческом моменте. У них на глазах делалась история.

10 декабря наши линкоры «Принс оф Уэлс» и «Рипалс» были потоплены японцами. 11 декабря Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам. Через несколько дней Гитлер, явно не удовлетворенный развитием событий в России, сместил фельдмаршала Браухича, а мистер Черчилль отправился в путешествие через Атлантический океан, чтобы второй раз встретиться с президентом Рузвельтом.

24 декабря наши войска заняли Бенгази. Это было единственное успешное наступление, проведенное британскими войсками в этот период. Но вскоре японцы захватили Гонконг, где в плен попало много канадцев.

Подошел к концу 1941 год. Но меня ждали еще более скверные новости. Я играл на бильярде в нашем клубе, так как находился на «вечернем дежурстве». Это была очень полезная игра, которая позволяла нам коротать долгие часы ожидания. Я твердо рассчитывал в этой партии выиграть полкроны. Внезапно вошел Тэд Колбек-Уэлч. Он сказал:

«Хэлло, Гай. У меня для тебя новое назначение».

«Интересно, какое?» — спросил я, целясь положить дуплет. [213]

«Тебя переводят в учебную эскадрилью. Ты должен отдохнуть».

«Отдохнуть! — Я чуть не взвыл. — Но я прибыл отдыхать в эскадрилью ночных истребителей. Группа, должно быть, спятила».

«Это не группа, — вздохнул Тэд. — Приказ пришел из штаба Истребительного Командования. Тебе придется подчиниться».

Я понимал, что Тэд не шутит, и потому постарался собраться, чтобы побыстрее закончить партию. Но с этого момента я не мог положить ни одного шара. Отдыхать в учебной эскадрилье! Подумать только! Я завтра же позвоню в штаб Бомбардировочного Командования. Там я могу попытаться вернуться в строй. Но вы не можете играть в бильярд, размышляя о посторонних вещах. Я проиграл полкроны. [214]