Глава 16

Стикс и я вернулись в 29-ю эскадрилью в то время, когда силы оси{83} были на пике своего успеха. На всех фронтах союзники сражались против самонадеянного врага, чтобы удержать свои позиции. В России немецкая группа армий «Юг» продвигалась к Кавказу. В Северной Африке 8-я армия генерала Аучиилека отступала в Египет, преследуемая Африканским корпусом Роммеля. На Дальнем Востоке союзники столкнулись с победоносным шествием японцев, которые уже захватили наши дальневосточные колонии и были на пороге Австралии. Только в воздухе оставались признаки надежды. Королевские ВВС достойно противостояли люфтваффе на каждом театре боевых действий. Ночное бомбардировочное наступление при поддержке недавно прибывшей американской 8-й воздушной армии [140] усиливалось, и Германия расплачивалась за свои неразборчивые бомбежки британских и европейских городов такой ценой, о которой она никогда не могла подумать. Геринг, хваставшийся, что ни одна бомба никогда не упадет на Германию, теперь пребывал в большом замешательстве. Пилоты «Спитфайров» и «Харрикейнов», после замечательной победы в Битве за Англию, вели поиск вражеских истребителей, заставляя их вступать в бой над их же территорией в оккупированных Франции, Бельгии и Голландии. Большие потери, нанесенные люфтваффе нашими ночными истребителями и зенитной артиллерией, остановили любые серьезные крупномасштабные налеты на Англию. Как бы мрачно ни выглядела общая картина, в Королевских ВВС были уверены в окончательной победе. Мы наносили поражение противнику в воздухе.

Пока Стикс и я отсутствовали, в 29-й эскадрилье произошли большие перемены. Большинство экипажей были новичками, но многих из них я знал, потому что они прошли через Кренфилд во время моего пребывания там. Колбек-Велч был заменен уинг-коммендэром Клеландом, и снова 29-й посчастливилось получить очень хорошего и приятного босса. Новым командиром авиастанции был уинг-коммендэр Пап Уиллер, кавалер креста «За летные боевые заслуги» и Военного креста, получивший известность еще в Первую мировую войну{84}. Он только что завершил успешный тур в ночной истребительной эскадрилье и с нетерпением ждал возвращения в боевое подразделение. Он внес большой личный вклад в обе войны. Позднее сумел продолжить боевые вылеты в составе бомбардировочного [141] командования, где и погиб. Это был замечательный летчик.

Несмотря на мое негативное мнение относительно того, чтобы Джоан жила со мной около аэродрома в то время, когда я снова выполнял боевые вылеты, она убедила меня перевести ее в Уэст-Маллинг. Мы нашли превосходную квартиру в доме в Уэст-Маллинге, где она поселилась с нашим маленьким сыном и погрузилась в хозяйственные заботы военного времени. Я редко бывал дома, хотя не наблюдалось сильной активности противника. Немцы посылали лишь самолеты, сбрасывавшие мины в устье Темзы. Теперь я был командиром звена «А». Все наши самолеты были оснащены радарами «Mk.7», которые приносили эскадрилье хорошие результаты. Стикс и я получили «бьюфайтер» с бортовым номером 8284, который, благодаря нашим действиям и усилиям наших механиков, всегда был в превосходном состоянии.

Сразу после того, как я вернулся в 29-ю, к эскадрилье сверх штата был прикомандирован сквадрэи-лидер Дикки Ричарде. Идея состояла в том, что после получения некоторого практического опыта он примет под командование звено в какой-нибудь другой эскадрилье ночных истребителей. Дикки был очень забавным. Он напоминал типичного английского фермера. Это был коренастый человек с румяным лицом и огромными усами. Я думаю, что он мало понимал в нашем деле, потому что участвовал в боях не так много, как его более молодые собратья. Его стремление состояло в том, чтобы сбить хотя бы одного гунна, и тогда его честолюбие было бы удовлетворено. Ему не пришлось долго ждать, когда представится случай исполнить это желание, и его рассказ о бое был бесценным. Он перехватил немца светлой [142] лунной ночью над устьем Темзы и после длительного преследования по радару увидел самолет и стал приближаться для атаки. Враг также его заметил, и хвостовые бортстрелки открыли по нему огонь. Когда Дикки спросили о том, что он сделал, он величаво ответил:

— Я вижу эти странные линии огней, приближавшихся ко мне, но лечу через них, нажимаю на кнопку огня, и сразу же вся цель в огне.

Полное игнорирование таких вещей, как вражеские трассирующие пули, было типичным для Дикки.

Наиболее выдающимся экипажем ночного истребителя в то время в эскадрилье были флаинг-офицер Пэпер и радиооператор сержант Туи, которых прозвали Перец и Соль. Они оба были в моем звене. Пэпер, канадец, в мирное время участвовал в мотогонках. Он доказал, что летает на «бьюфайтере» лучше, чем кто-либо в эскадрилье, но иногда, возможно, излишне рисковал.

Вскоре Стикс и я снова вступили в бой. Ночью 8 августа 1942 г. мы преследовали над Северным морем одиночный немецкий самолет, но были слишком далеко позади, чтобы перехватить его. Перец и Соль патрулировали южнее нас и смогли сбить его. Следующей ночью мы снова взлетели, и оператор «GCI» сообщил нам о нескольких «бандитах», приближавшихся к устью Темзы. Мы установили радарный контакт и на высоте 2100 м сблизились с «Дорнье-217». Он нас не видел, и мы открыли огонь с очень короткой дистанции снизу, послав его в море. Немедленно оператор «GCI» навел нас на второй самолет. Мы снова сблизились и увидели второй «Дорпье-217». Мы были приблизительно на 2400 м, и береговые прожекторные батареи осветили нас. «Дорнье» выполнил [143] энергичный маневр ухода, а я, на мгновение ослепленный прожекторами, потерял его. Это был наш второй шанс одержать две победы за одну ночь, и мы снова его упустили.

В середине — конце августа все выглядело так, словно ситуация должна взорваться. Временное увеличение «оборотов» было вызвано рейдом на Дьепп 19 августа. Было бы нахальством пытаться написать об этой известной атаке. Более квалифицированные авторы написали о ней немало. Но нет сомнения в том, что в ходе этого рейда были получены ценные уроки относительно десантной атаки, и их правильно использовали при планировании вторжений в Нормандии и на Сицилии. Истребительное командование, поддерживавшее в ходе рейда на Дьепп наземные части, вынудило люфтваффе вступить в тяжелые дневные бои. Результаты были равными. Обе стороны потеряли приблизительно по 100 самолетов{85}. В течение нескольких ночей после Дьеппа активность ночных истребителей возросла, поскольку немцы посылали большое число самолетов, в основном «Юнкерсов-88», следить за передвижением кораблей в Ла-Манше и в портах на нашем южном побережье. В течение четырех ночей я провел три боя, результатом которых стали один сбитый и два поврежденных «Юнкерса-88», а также то, что мой радиооператор и я едва не погибли. На следующий день после Дьеппа я со Стиксом, получившим отпуск, летел к нему домой в Ньюкасл и подобрал в Кренфилде Джеко, который должен был летать со мной в отсутствие Стикса. [144]

В Уэст-Маллинге большая часть наших усилий была направлена на противодействие самолетам-разведчикам, летавшим на рассвете и закате. Наша главная проблема заключалась в том, что противник, используя радиовысотомер, летал чрезвычайно низко, большую часть времени ниже 300 м, а нередко и в 15 м над поверхностью воды. В то время у нас на «бьюфайтерах» не было точного маловысотного радиовысотомера. Бортовой радар «Mk.7» имел ограниченную дальность действия на таких очень малых высотах, так что было необходимо чрезвычайно точное наведение с наземных РЛС. Обычные радары «GCI» не могли обнаруживать цели на малых высотах. Мы должны были полагаться на радары «CHEL»{86}, в чьи функции входило отслеживать такие полеты. Скоро выяснилось, что радары «CHEL» чрезвычайно хороши, и нашими успехами мы в значительной степени обязаны мастерству их операторов.

Джеко и я впервые столкнулись с низколетящим «Юнкерсом-88» вечером 24 августа. Мы настроили нашу рацию, чтобы получать команды со станции «CHEL» около Бичи-Хед. Мы оставались на 1500 м, пока не пересекли побережье между Бичи-Хед и Даиджнесс. Оператор сообщил нам, что «бандит» был приблизительно в 50 километрах южнее нас, летя над Ла-Маншем юго-западным курсом.

— Доллар-42, курс 210 градусов и спускайтесь до 300 м. (Доллар — мой тогдашний радиопозывной. Время от времени из соображений безопасности он изменялся). [145]

Прибавив газу, я снижался к морю, на поверхности которого белые гребни волн можно было едва разглядеть, поскольку сумрак вечера сменился темнотой ночи.

После еще нескольких изменений курса Дже-ко сообщил:

— Контакт, два с половиной километра. Он ниже вас, Боб.

Я мягко подал штурвал вперед, пока показания моего альтиметра не достигли 150 м. На этой высоте, даже в темноте, мы могли видеть волны, которые казались ужасно близкими. Стоило немного потерять концентрацию, и мы оба упали бы в море. Дистанция постепенно сокращалась.

— Он все еще ниже вас, Боб. 270 м, точно впереди.

— Боже, он, должно быть, скользит по волнам.

В этот момент я увидел его. Он был чуть ниже. Чтобы дать хорошую, точную очередь, я должен был стрелять чуть снизу и немного вверх. Если бы я попробовал сделать это, то упал бы в море, так как не было места, чтобы занять позицию ниже его, так что я попробовал дать с упреждением очередь сверху в пологом снижении. Четыре пушки и шесть пулеметов взревели. Джеко и я увидели несколько вспышек на «Юнкерсе-88», когда наши снаряды попадали в него. Затем я угодил в турбулентный воздушный поток от его винтов и в течение нескольких секунд пытался удержать самолет, который мог перевернуться через крыло и упасть в море. В это время я потерял противника из вида и не смог обнаружить его снова. Я вызвал оператора наземной РЛС, но и он сказал, что не может нам помочь, так что мы разочарованные вернулись в Уэст-Маллинг. Все, на что [146] мы могли претендовать, так это на поврежденный самолет, да и то, вероятно, не очень сильно поврежденный. Однако из этой атаки мы вынесли ценный опыт борьбы с самолетом, летящим ночью на очень малой высоте.

В этот период в эскадрилью для изучения нашего опыта использования радаров прибыл лейтенант Келли из американского корпуса связи. Позднее он стал оператором наземной РЛС в одной из вновь сформированных американских эскадрилий ночных истребителей. Его обязанности не требовали участия в вылетах, но он очень хотел узнать, как радар работает в воздухе. Мы с Джеко взяли его с собой в вечерний патруль 28 августа. Мы были в воздухе уже чуть больше часа, и казалось, что ничего не случится. Наша скука была внезапно прервана голосом наземного оператора:

— Доллар-42, у меня для вас есть «бандит» в 25 км к югу от вашей настоящей позиции. Он на 460 м. Снижайтесь до 300 м и следуйте курсом 210 градусов.

Это был флайт-лейтенант Хилл, оператор радара «CHEL» около Бичи-Хед.

На максимальной скорости мы легли на указанный курс. По внутренней связи я сказал Келли о том, что случилось и что, в случае удачи, он увидит своего первого гунна. Это была последняя вещь, которую он ожидал увидеть, и был возбужден гораздо больше Джеко и меня. Хилл передавал нам указания, и расстояние до противника постепенно, сокращалась. В четырех километрах Джеко передал:

— Контакт, прямо впереди и ниже.

Как обычно, он спокойным голосом выливал на меня поток сообщений, пока я не увидел слабое [147] свечение из выхлопных патрубков двух двигателей. Я разглядел силуэт «Юнкерса-88». К этому времени мы были в 45 м над водой и снова не могли стрелять из столь любимой ночными истребителями позиции ниже цели. Так что я открыл огонь с пологого пикирования сверху и с близкого расстояния. Не думаю, что экипаж «Юнкерса-88» видел нас, поскольку он не пытался уклониться от атаки и не вел ответного огня. Келли смотрел через мое плечо и ободряюще кричал по внутренней связи, когда вспышки попаданий появились на всем протяжении фюзеляжа вражеского самолета, сопровождаемые сильным взрывом. Спустя секунду или чуть больше охваченный огнем самолет упал в море, и его обломки догорали на поверхности. В этот момент Келли был вне себя от волнения. Радостные мы вернулись на базу к ужину из яичницы с беконом.

Поскольку все экипажи в течение ночи уже совершили по одному вылету или еще находились в воздухе, на рассвете снова наступила наша очередь лететь.

— Келли, как вы относитесь к тому, чтобы еще раз слетать? Никогда не знаешь, может быть, это будет гораздо большее развлечение. Кроме того, вы приносите нам удачу.

— Нет, спасибо, — ответил он, — с меня хватит.

Он явно устал, и у него была другая работа на земле. Джеко и я спали в креслах в комнате отдыха нашего звена, когда в 2.45 нас разбудили, чтобы мы вылетели на патрулирование. Мы натянули наши спасательные жилеты и еще полусонные побежали к нашему «бью». Когда механики помогали нам застегнуть ремни, вокруг все еще было темно. Мы поднялись в спокойное ночное [148] небо, на 1500 м взяли курс на Бичи-Хед и вскоре вышли на связь с оператором радара «CHEL».

Нас направили на линию патрулирования, к востоку и западу от Бичи-Хед, приблизительно в 32 км от моря. Было похоже на то, что мы совершим безрезультатный вылет. Пытаясь скоротать время, мы с Джеко обсуждали, как поступим с нашим выходным. С приближением рассвета небо на востоке становилось светлее. Скоро нас должны были сменить «Спитфайры». Очередной вызов наземного оператора прервал наши грезы:

— Привет, Доллар-24, у меня для вас есть клиент. Направление 180 градусов. Снижайтесь до 300 м. Он в 25 км от вас.

Я выполнил на «бью» крутой разворот на пикировании и прибавил газу. Мы получили от оператора «CHEL» еще несколько указаний, когда Джеко доложил:

— Контакт. Четыре километра впереди и ниже.

Следуя указаниям Джеко, я снизился приблизительно до 45 м. К этому времени стало довольно светло, и я в 1800 м внезапно увидел силуэт «Юнкерса-88», вероятно, из той же самой эскадрильи, что и тот, который мы сбили несколькими часами ранее. Сократив дистанцию почти до 180 м, я открыл огонь, увидел несколько вспышек на фюзеляже 88-го, после чего стал маневрировать, уходя от огня, и открыл прицельный ответный огонь из верхнего заднего пулемета. Я стрелял в течение нескольких секунд, но мастерство немецкого пилота заставило большинство моих выстрелов пройти мимо. Неожиданно он прямо перед моим носом выполнил резкий разворот, почти задев правым крылом поверхность воды. Его задний бортстрелок выпустил длинную очередь, и все трассеры уперлись прямо в нас. В то же самое [149] время раздался очень неприятный грохот, похожий на тот, что бывает, когда кто-то пинает по мусорному баку. Я увидел, что мой левый двигатель загорелся, по внутренней связи вызвал Джеко, желая удостовериться, что с ним все в порядке. Одновременно я выключил горящий двигатель и привел в действие встроенный огнетушитель.

Теперь уже охотились на нас. В нескольких километрах впереди я мог видеть французское побережье.

— Джеко, где 88-й?

— Я не вижу его, Боб. Возможно, он упал в море.

— Хорошо, но, ради бога, будьте начеку. Нам повезет, если вернемся на этом ящике домой.

Пожар в левом двигателе стих, но самолет заполнял запах гари. Я с трудом держал его в воздухе, даже с работающим на максимальных оборотах другим двигателем. К счастью для нас, «Юнкерс-88» или также имел серьезные повреждения и направился домой, или же упал в море, когда выполнял крутой вираж перед нами. Нашей главной заботой теперь стало как можно дальше уйти от французского побережья. Мы были не в состоянии сражаться с немецкими истребителями, которые захотели бы отомстить нам.

Оператор «CHEL» дал мне направление на ближайший аэродром, небольшую запасную взлетно-посадочную полосу во Фристоне, около Бичи-Хед.

— Джеко, подтяните ремни. Если мы не сможем дотянуть, то утонем.

Он прокричал сзади:

— К черту все, давайте доберемся немного ближе к дому!

Мы скользили прямо над верхушками волн. При поддержке Джеко, на последнем резерве [150] мощности оставшегося двигателя, перегруженного и дымящегося, я смог набрать небольшую высоту.

— Доллар-42, вы идете точно. Фристон лишь в 15 км впереди.

Наш наземный оператор также хотел видеть нас дома. Наконец, слева появилась береговая линия с утесами Бичи-Хед. Я подумал, что если попробую пролететь над ними, то потеряю скорость и разобьюсь, так что летел над плоским берегом сначала на восток, а потом стал плавно поворачивать влево, уговаривая старый «бью» сделать последнее усилие для подъема к вершине Бичи-Хед и Фристону.

Было уже светло как днем, и прямо передо мной за живой изгородью расположился небольшой аэродром. Было поздно выпускать шасси, так что я посадил тяжелый самолет «на живот» на траву на скорости приблизительно 190 км/ч. К этому моменту в исправном, но перегруженном двигателе появились признаки пожара. Когда мы ударились о землю и с грохотом и скрежетом заскользили по ней, он загорелся. Мы остановились очень близко от края утесов, и к нам помчались аэродромная пожарная машина и врач на мотоцикле. Они были заранее предупреждены о нашем появлении. Джеко выбрался из самолета еще до того, как он остановился, и направил струю маленького огнетушителя на огонь в правом двигателе, пока я выбирался через верхний аварийный люк. Наш «бью» имел плачевный вид. Лопасти винтов погнулись при посадке «на живот», здесь и там были видны пробоины от пуль, наш достойный противник изрешетил нас. Одна пуля прошла через мое сиденье и чудом не попала мне в спину. [151]

Доктор отвел нас в небольшой барак, откуда мы по телефону связались с нашей эскадрильей и доложили об атаке офицеру разведки. Мы не знали, разбился ли «юнкерс» или нет, потому заявили о нем как о поврежденном. Приблизительно в 8 часов утра, после замечательного завтрака из многочисленных яиц и бекона, на «Оксфорде», связном самолете нашей эскадрильи, прилетел уинг-коммендэр Клелаид, чтобы забрать нас и доставить обратно в Уэст-Маллинг. Джеко и я были очень утомлены, и это уже начинало сказываться. Но личная забота командира эскадрильи о нашем состоянии во многом помогла снять вол-пение. Час спустя мы были в Уэст-Маллинге. Я договорился с Джеко, чтобы он тем же вечером забрал Джоан и меня на своем автомобиле для нашей запланированной поездки в Мейдстон, и поспешил домой. Джоан понятия не имела, что с нами случилось, но, поскольку какие-то детали могли просочиться через ее знакомых, я рассказал ей кое-что о нашем приключении. Однако мне было не по себе, потому что я знал, что она переживала. Она держалась превосходно, но мне было жаль, что она не осталась со своими родителями, где, по крайней мере, не терзалась бы подробностями моих боевых вылетов.

Глава 17

Две недели спустя после возвращения Джеко в учебно-боевое подразделение в Кренфилде командир авиастанции Пап Уиллер вызвал меня в свою канцелярию и сообщил, что за действия против вражеских самолетов-разведчиков, летавших на малых высотах, я награжден орденом «За отличную [152] боевую службу», а Джеко — крестом «За летные боевые заслуги». Я послал поздравительную телеграмму Джеко и вместе с командиром эскадрильи уинг-коммендэром Клеландом, Стиксом и несколькими другими друзьями отправился на автомобиле в Мейдстон, чтобы во время лепча в отеле «Стар» отпраздновать это событие. Боюсь, что мы показали себя не с лучшей стороны в том заведении. Барменша хотела, как обычно, закрыть бар в два часа дня, но у нас были другие планы. Мы удалили ее из-за стойки и выпроводили наружу. Взволнованное руководство отеля стало убеждать нас покинуть бар. После недолгого спора мы согласились и радостные погрузились в наши автомобили, все достаточно изношенные. Я настоял на том, чтобы управлять своей собственной машиной, и, к испугу бдительного полицейского, немедленно наехал на небольшую клумбу посередине главной улицы. Повреждения, казалось, были небольшими, так что я дал задний ход и продолжил свою веселую поезду в Уэст-Маллинг, помахав полицейскому. Несколькими неделями позже я получил повестку в суд за опасную езду и повреждение собственности города Мейдстона, а именно клумбы. Это стоило мне 5 фунтов, что было немного для такого роскошного празднования.

В последнем квартале 1942 г. в дополнение к спорадическим ночным налетам противник начал использовать небольшие группы бомбардировщиков и истребителей-бомбардировщиков или одиночные самолеты, которые совершали дневные рейды, когда погода над Англией была слишком плохой для наших «Спитфайров». Было много дней, когда погодные условия над нашим восточным и южным побережьем были неблагоприятными, [153] но при этом они были хорошими над аэродромами люфтваффе в оккупированной Европе. Приближаясь к Англии, враг использовал для прикрытия облака, затем сбрасывал бомбы вслепую или пикировал сквозь облака, чтобы провести прицельное бомбометание и штурмовку с малой высоты. Дневным истребителям без бортовых радаров было почти невозможно перехватить эти самолеты. Наши радары «GCI» и «CHEL» могли вывести их лишь на дистанцию около 1,5 км до врага, и, чтобы противостоять этой угрозе, Королевские ВВС начали использовать ночные истребители днем. Имея бортовые радары, они могли преследовать цели в облаках и вне таковых, и, по крайней мере, имели шанс атаковать их. Кроме того, «бьюфайтеры» с их дальностью полета, значительно превосходящей радиус действий «Спитфайров», могли взлетать при плохой погоде, и если не имели возможности вернуться на собственный аэродром, то могли быть направлены почти на любой аэродром в Англии, где погода была приемлема. Новое применение означало для нас долгие часы дежурства, но ночные истребители приветствовали любую возможность перехвата немцев. Единственным немецким самолетом, который я до этого времени видел близко днем, был «Юнкерс-88», уходивший вдаль от конвоя около восточного побережья в 1940 г. Наш «бленхейм» не мог приблизиться на дистанцию, достаточную для открытия огня. Я с нетерпением ожидал другого шанса.

Стикс и я ждали не долго. 19 октября мы болтали в комнате отдыха экипажей. Погода была скверной. Потолок около 60 м, и видимость лишь 1,5 км. В 10.15 пришел приказ поднять в воздух один «бьюфайтер». Через несколько минут мы [154] взлетели, и я должен был практически сразу ориентироваться только по приборам, так как мы вошли в облака, едва оторвавшись от земли. Стикс проверил свой радар, и я связался с центром управления сектора Бигтин-Хилл{87}. Мы выровнялись лишь на 900 м, на линии верхней кромки облаков. Оператор сектора предписал нам патрулировать над линией побережья. Над облаками были синее небо, яркое солнце и неограниченная видимость. Спустя пятнадцать или около того минут оператор велел нам связаться с радаром «CHEL» в Форенессе. Это было похоже на дело. Я вызвал его и узнал голос Дэйва Мэвуда, одного из лучших операторов наведения Королевских ВВС.

— Боб, у меня для вас есть «бандит» на 900 м. Направление 010 градусов. Дальность 8 км.

Я быстро развернул «бью» и стал приближаться к нему. Даже прежде чем Стикс установил радарный контакт, я увидел самолет, скользивший над верхушками облаков в шести — восьми километрах впереди. Я передал Дэйву: «Талли-хо» и, сократив дистанцию, понял, что это «Дорнье-217». К этому времени Стикс получил радарный контакт. Когда мы были приблизительно в 3 километрах, немцы, должно быть, заметили нас. Они опустились в облака.

— Черт побери, Стикс, теперь дело за вами.

— О'кей, Боб, он в двух с половиной километрах. Поворот влево, и снижаемся на 150 м.

Стикс вывел меня в позицию приблизительно в 240 м позади и на 30 м ниже, но облачность была настолько плотной, что я ничего не мог [155] увидеть. Я надеялся, что «дориье» подумает, что избавился от меня, и снова поднимется в чистое небо. Но это была коварная птица. Единственное, что я мог сделать, это попытаться вслепую выстрелить по нему в облаках. Шанс на успех был слабый, но все же лучше, чем ничего. После нескольких незначительных изменений курса Стикс произнес:

— Пора.

Я мягко потянул штурвал на себя и в течение трех секунд нажимал на кнопку огня. Пушки грохотали, «бью» мотало, поскольку мы летели в воздушном потоке противника, но я ничего не видел. Никаких вспышек, никаких взрывов.

— Он все там, Стикс?

— Да, в 210 м впереди.

— О'кей, давайте попробуем снова. На сей раз сблизимся до 180 м. Сообщите мне, когда он будет точно впереди и в 30 м выше.

Мы все еще направлялись на север — два самолета, игравшие в прятки в плотном облаке и лишь в нескольких сотнях метров друг от друга. После 15 минут концентрации на точном управлении по приборам в моих глазах поплыли пятна. Я покачал головой и поморгал, чтобы они пропали.

— О'кей, Боб, мы выходим на позицию. До него 180 м. Он приблизительно на 30 м выше нас.

Я снова очень медленно снизил свою скорость приблизительно до 290 км/ч, скорости нашего «Дорнье». Я нажал на кнопку огня, и «бьюфайтер» задрожал, когда четыре 20-мм пушки и шесть пулеметов выстреливали бронебойные и зажигательные снаряды и пули. Мы снова попали в воздушный поток немца, и я увидел впереди в облаке вспышки. [156]

— Стикс, я думаю, что мы попали в него. Следите по радару за тем, что он делает.

— Он снижается вправо. Очень круто вправо и теряет высоту. Дальность 275 м.

Мы стали снижаться, все еще находясь в облаках.

— Вы следите за ним?

После секундной паузы Стикс ответил:

— Он ушел, Боб. Я ничего не вижу на экране радара.

Я сказал Стиксу, что собираюсь опуститься ниже облаков и посмотреть, есть ли какие-либо обломки.

— О'кей, но, ради Христа, будьте внимательны. Облака почти до воды.

Я знал, что мы находились где-то над морем к северу от устья Темзы, так что можно было не опасаться врезаться в какой-нибудь холм. Однако я волновался, когда мы наконец вышли из облаков приблизительно в 60 м над светло-серой поверхностью воды.

Казалось, что мы почти над волнами. При видимости около километра было очень трудно искать место крушения и при этом благополучно летать на «бью» кругами на скорости, сниженной до 240 км/ч. Спустя несколько минут стало ясно, что мы не сможем чего-либо найти.

— Неудача, Стикс. Я не думаю, что мы можем претендовать больше чем на поврежденный. Однако он не добрался до своей цели.

Мы поднялись в облака и вскоре вышли на солнечный свет. Я вызвал Мэвуда и рассказал ему о том, что случилось, он сообщил нам только то, что после боя вражеский самолет исчез с экрана его радара, и ничего больше. Мы могли лишь предполагать, что противник на очень малой [157] высоте повернул домой, вероятно поврежденный, или упал в море. Мы никогда не узнали об этом наверняка. Теперь главной нашей заботой было вернуться домой. Мэвуд узнал о погоде в Уэст-Маллинге и сообщил нам, что она значительно ухудшилась с того момента, как мы взлетели. Он направил нас в Брэдвелл-Бей{88} на северном берегу устья Темзы, где погода была немного лучше. Там мы приземлились без каких-либо проблем ко времени второго завтрака. Мы оба были разочарованы, но враг, по крайней мере, не достиг своей цели, и если он возвратился домой, то история, рассказанная им, не вдохновит на подвиги его товарищей. Они больше не имели иммунитета против наших дневных атак в сложных погодных условиях.

Однажды утром, спустя неделю, я был на пункте управления полетами и держал связь с самолетами, и, поскольку казалось, что ничего не происходило, я предоставил Стиксу свободный день. Шел сильный дождь, но нижняя кромка облаков располагалась весьма высоко, поэтому мне показалось, что будет достаточно только дневных истребителей. Я оказался не прав. Сразу после 11 часов мы получили распоряжение выслать для стандартного патрулирования один «бьюфайтер», так как наша разведка имела информацию о вражеской активности в воздухе над Северной Францией. В этот момент единственными свободными летчиками были я сам и новый сержант-радиооператор Хейвуд, который прибыл в эскадрилью лишь неделю назад и не слишком хорошо знал наши бортовые радары «Mk.7». Но мы составили [158] пару и вскоре поступили в распоряжение сквадрэн-лидера Геста, старшего оператора радара «GCI» на южном побережье. Он сообщил, что у него для нас есть «бандит» на 3000 м и в 22 км впереди, приближавшийся к побережью около Истборна.

Я был знаком с бортовым радаром, поскольку во время тренировочных полетов с другими пилотами своего звена исполнял обязанности радиооператора, потому мог давать советы Хейвуду, когда он сомневался. Было видно, что он нервничает, так что я старался ободрить его. На 3000 м мы то входили, то снова выходили из облаков и спустились под них на 60 м, где шел сильный дождь, уменьшавший передний обзор из «бью» до 1,5 км. Когда мы находились в 5 километрах от цели, Хейвуд произнес: «Контакт» — и принял наведение у оператора «GCI». Он быстро успокоился, и его сообщения относительно положения врага были толковыми и эффективными. Я не видел цель до тех пор, пока мы не оказались от нее всего в 270 м. Внезапно на высоте 1800 м появился «Юнкерс-88», выполнявший пологий правый вираж немного выше нас.

— О'кей, Хейвуд, я сделаю его.

По крайней мере, я надеялся, что сделаю. Задние бортстрелки «юнкерса» открыли яростный огонь, а пилот отчаянно стремился уйти в облака. Я открыл огонь слишком рано, стрелял не очень точно и не добился никаких результатов. Однако было не слишком трудно следовать за моим «приятелем» из люфтваффе. Я успокоился и выпустил две точные очереди. «Юикерс-88» загорелся и круто спикировал в море, подняв огромный фонтан воды на поверхности и оставив постепенно расплывающееся масляное пятно. Я [159] облетел место падения, которое находилось примерно в восьми или около того километрах от побережья между Истборном и Гастингсом, но живых немцев не обнаружил и отправился домой. Хейвуд пролил кровь врага быстрее, чем думал, и переживал восторг от нашего успеха. Он прекрасно выполнил работу. После представления боевого донесения флайт-лейтенанту Хэму, нашему «шпиону», мы с Хейвудом оставшуюся часть дня отдыхали; он со своими приятелями отмечал свой успех, а я ждал появления разгневанного Стикса Грегори. Когда на следующее утро Стикс прибыл на службу и услышал о нашей победе, он начал ругаться прежде, чем я успел укрыться в своей канцелярии.

— Мой чертовски ловкий пилот думает, что может исполнять это со всеми до одного радиооператорами, не так ли? Преднамеренно отсылает меня на день, чтобы показать всем, что мое присутствие не обязательно. У меня есть новость для вас, сэр, сквадрэн-лидер Боб Брехэм. Впредь вы не избавитесь от меня так легко.

К этому времени все звено каталось от смеха, и я еще в течение нескольких дней должен был выносить дружеские шутки Стикса.

Октябрь 1942 г. стал в 29-й эскадрилье месяцем Перца и Соли. Этот относительно новый дуэт доказал, что они — выдающийся экипаж ночного истребителя. Начиная со своего прибытия в эскадрилью летом они уничтожили три немецких бомбардировщика. В последнюю ночь октября они удвоили свой счет, сбив еще три вражеских самолета в ходе двух вылетов. В то время это был рекорд для ночных истребителей союзников. В ходе войны его удалось превзойти лишь однажды, когда наш новый командир эскадрильи несколькими [160] месяцами позже в одном вылете сбил четыре самолета, сохранив таким образом рекорд за 29-й эскадрильей.

В ту незабываемую ночь 31 октября действия начались очень рано. Уже в 9 часов вечера большая часть моего звена поднялась в воздух. Вскоре Стикс и я столкнулись с неисправностью нашего радара, потому попросили оператора «CHEL» в Фореиессе поднять другой наш самолет из Уэст-Маллинга нам на смену. В это же время он сообщил нам, что у него для нас есть «бандит», и мы согласились продолжать полет, пока не прибудет наш сменщик. Цель приближалась к устью Темзы на высоте 3000 м, и оператор «CHEL» быстро вывел нас в позицию позади нее. Но неисправность нашего радара не позволила Стиксу засечь цель, пока мы не оказались на дистанции около 1,5 км. Наконец, когда я уже потерял надежду на перехват, мы установили радарный контакт — помог опыт Стикса. Ночь была ясной. Я визуально обнаружил самолет в 900 м и немного выше. Приблизившись, я увидел, что это был «Дорнье-217», типичный немецкий двухмоторный бомбардировщик с двойным хвостовым оперением, мало чем отличавшимся от нашего «хемпдена». Казалось, экипаж «дорнье» не видел нас. С дистанции 135 м я выпустил две длинные очереди, немец немедленно загорелся и врезался в море в 8 км от Норт-Форленд.

Мы заполняли наше боевое донесение, когда приземлились Перец и Соль. Они также сбили «Дорнье-217», и летный и наземный персонал ликовал. Большинство наших «бьюфайтеров» вернулись, и казалось, что все волнения позади, когда снова зазвонил телефон оперативной связи. Командир эскадрильи бросился к нему и затем прокричал нам, что [161] на подходе новая группа бомбардировщиков и что мы должны срочно поднять столько самолетов, сколько возможно.

Перец и Соль, командир эскадрильи и два других экипажа немедленно взлетели. Мы же должны были в течение получаса ждать, когда технический персонал отремонтирует наш бортовой радар. Наконец, мы поднялись в воздух, но было уже слишком поздно. Налет на Кентербери завершился, и бомбардировщики ушли. Мы вернулись домой вовремя, чтобы хлопнуть Перца и Соль по спине, поскольку они сбили еще два «Дорнье» в ходе своего второго вылета в ту ночь. Через несколько недель за эту превосходно выполненную работу Пэпер был награжден крестом «За летные боевые заслуги», а Тун — медалью «За летные боевые заслуги».

Спустя еще несколько недель эскадрилья пережила потрясение, услышав, что Перец и Соль разбились недалеко от аэродрома. Облетывая самолет перед ночными полетами, они свалились в штопор, из которого не смогли выйти. Было похоже, что бедный старина Пэпер попытался выполнить маневр, на который старый «бью» был не способен. Обычно «бьюфайтер» многое выносил, но если пилот слишком «усердствовал», то он становился не прощавшим ошибки самолетом. Эту трагедию мы переживали особенно болезненно, потому что Пэпер и его молодая жена были нашими с Джоан близкими друзьями. Я не знал, как сказать ей об этом. Она доказала, что может быть столь же стойкой, сколь и ее прекрасный муж.

Оставшаяся часть года прошла для меня в воздухе безуспешно. Но в конце ноября я с удивлением получил из министерства авиации письмо, сообщавшее, что я приглашен на дневной прием [162] в Букингемский дворец. В качестве представителя Истребительного командования я должен был помогать развлекать группу американских офицеров в их День благодарения. Я предполагал, что прием пройдет очень официально, и искренне не хотел в нем участвовать. Когда я прибыл во дворец, меня вместе с другими офицерами представили королевской семье. Мы обменялись рукопожатиями с королем, королевой, двумя принцессами, господином Черчиллем и другими государственными и военными чинами. В заключение нас проводили в большой банкетный зал, где на множестве столов был накрыт полуденный чай. Я с интересом отметил, что на каждом столе стояли также бутылки с вином.

Королевская семья присоединилась к нам во время приятного и неформального приема. Все было сделано для того, чтобы мы чувствовали себя как дома. В ходе этого милого общения я подружился с полковником американской армии, и позднее, покинув дворец, очень веселой компанией мы отправились к нему на квартиру, где продолжили веселье. Той же ночью я на поезде вернулся в Уэст-Маллинг и, возможно, немного пьяно удивлялся, почему сначала не хотел участвовать в этом восхитительно дружественном праздновании. Королевская семья, подобно тысячам других семей в Англии, открыла свои двери и сердца нашим союзникам и помогала им хотя бы немного почувствовать себя дома. Через неделю или около того я снова посетил дворец. На сей раз я был с Джоан и Джеко. Из рук короля Джеко и я получили награды за наши действия против немецких маловысотных самолетов-разведчиков.

За несколько недель до Рождества меня вызвали в штаб 11-й авиагруппы в Аксбридже на беседу [163] с командиром группы. В поезде я пытался обдумать, что означал этот вызов. Меня проводили к эйр-вице-маршалу{89} Саундерсу, который после нескольких приветственных фраз сказал, что мне присвоено звание исполняющего обязанности уинг-коммендэра и что я должен возглавить 141-ю эскадрилью в Форде, на южном побережье около Чичестера. Командир группы, несмотря на свое звание, держался очень просто и прямо рассказал мне о проблемах: 144-я была не в лучшем состоянии. Было необходимо назначить нового командира эскадрильи, командира одного из звеньев и адъютанта. Эйр-вице-маршал приказал мне прибыть туда как можно быстрее и сказал, что новые командир звена и адъютант уже в пути.

— Верните 141-й боевую форму. Если понадобится, вам будет предоставлена любая помощь, которую вы потребуете, — сказал он.

Это был настоящий вызов. Покидая штаб, чтобы вернуться в Уэст-Маллинг, я уже был настроен на то, чтобы сделать 141-ю лучшим подразделением ночных истребителей в Королевских ВВС.

Мое назначение командиром эскадрильи совпало по времени с тем периодом, когда союзники, наконец, начали добиваться успехов на земле. Знаменитая 8-я армия одержала окончательную победу в пустыне и теперь успешно продвигалась на соединение с англо-американскими армиями в Тунисе. Русские уничтожили немецкую 6-ю армию в Сталинграде, и даже на Дальнем Востоке облака поражения начали медленно рассеиваться. Черчилль назвал это «поворот потока». Совсем другой была [164] ситуация всего шесть месяцев назад. Тогда признаки надежды были лишь в воздухе. На земле и на море силы оси казались доминирующими.

Мои мысли были заняты большим количеством личных проблем. С момента нашей свадьбы я переживал о том, что моя семья живет со мной около аэродрома. Я чувствовал, что это плохо для нас с женой обоих. Ведь со мной могло случиться всякое, и я был бы более спокоен, если бы Джоан жила со своими родителями. В качестве командира эскадрильи мне придется проводить на службе гораздо больше свободного времени, чем я проводил, когда был командиром звена. Но только таким образом можно было узнать подразделение, поддерживать и вдохновлять его личным примером. Я знал, что мою жену огорчит новое расставание. Я не знал, как сообщить ей о своем решении. Джоан была восхищена моим продвижением по службе и, я думаю, догадалась о моих планах в отношении ее еще до того, как я сказал ей о них. По крайней мере, она дала ясно понять, что мое мнение имеет для нее большой вес.

Мне предстояло завершить еще много дел в 29-й эскадрилье, потому я был вынужден летать взад и вперед между Уэст-Маллингом и Фордом в течение почти двух недель. Мы решили, что Джоан останется в нашей квартире в Уэст-Маллинге до Нового года, а затем вернется в дом своих родителей около Лестера. Это подразумевало, что я смогу увидеть часть своей семьи в Рождество. Мое расставание с 29-й было грустным. Я служил в ней с декабря 1938 г., почти четыре года, с перерывом лишь на шесть месяцев, когда был инструктором в Кренфилде. Я, последний из эскадрильи образца 1938 г., покидал ее. Поскольку она была одной из самых результативных эскадрилий [165] ночных истребителей, я гордился тем, что разделил ее успех. Теперь моя верность должна была найти новое применение.

Мне устроили обычную череду прощальных вечеринок, в ходе которых мои механики подарили мне модель «бьюфайтера», которая все еще хранится у меня. Она была сделана из лопасти одного из винтов моего «бью» с бортовым номером 8284, самолета, на котором мы с Джеко совершили аварийную посадку во Фристоне. Модель была выполнена великолепно и закреплена на фрагменте рамы двигателя «Геркулес», установленном на поршневом кольце от того же двигателя. Это был трогательный подарок, на который его изготовители затратили много часов кропотливой работы. Символ, обозначавший для меня истину, которую я хорошо знал: великую связь между летным и наземным персоналом в 29-й. Они делили каждый успех и каждую неудачу. Этот дух я обязательно должен был принести с собой в 141-ю.

Глава 18

Получив под командование 141-ю эскадрилью в 22 года, я стал самым молодым офицером в звании уинг-коммендэра, возглавившим боевое подразделение Королевских ВВС, разделив эту честь с Пэдди Финукейном{90}. Но в то время это не много [166] для меня значило. В Форде, после представления командиру авиастанции Пату Максвеллу, асу Первой мировой войны, я отправился в штаб эскадрильи, где меня приветствовал новый адъютант, флайт-лейтенант Дикки Спэрроу. У меня состоялся с ним длинный разговор, и вскоре я составил себе общую картину. Эскадрилья находилась в кризисе. Большинство старших по званию членов экипажей были женаты и жили с семьями вдали от аэродрома, так что не могли достаточно хорошо следить за делами и руководить ими. Но большинство из них получили уведомления о переводе, и мне оставалось вселить боевой дух в остальных. Дикки, бывший в гражданской жизни торговцем шерстью, сразу же произвел на меня впечатление, как наиболее подходящий человек для своей работы. Он был старше всех летчиков, значительно более зрелым и терпимым человеком. Его советы по административным и кадровым вопросам были неоценимы. Я боюсь представить, что стало бы с бумажной работой без его бескорыстного руководства, поскольку я ничего в ней не смыслил.

Дикки представил меня остальным. Сквадрэи-лидеры Беал и Купер командовали звеньями, Беал — вновь назначенным, как и я. Бастер Рейн-дольс был «шпионом», это был человек типа Спэрроу и такой же полезный. Доугал, «бешеный ирландец», был нашим доктором. Несмотря на свои сумасшедшие выходки, он оказался незаменимым в предстоящие месяцы. Экипажи самолетов представляли смешанную группу, включавшую новозеландцев, австралийцев, бельгийцев, индийцев и представителей других наций и немного разбавленную англичанами. Одно было очевидно. Они очень хотели преодолеть кризис и сделать эскадрилье [167] имя. Обратившись к ним с короткой речью, я сказал о том, чего жду от них. Это было просто: 141-я должна стать лучшей эскадрильей ночных истребителей в Королевских ВВС. Эту же речь, немного видоизмененную, я повторил перед наземным персоналом и с гордостью ощущал, что попал в точку, хотя думаю, что любой мог сделать это лучше, чем я.

Несколькими днями позже командир авиагруппы решил проинспектировать нашу авиастанцию. И застал меня врасплох. Я еще не знал все экипажи по фамилиям и не был точно уверен, где на авиастанции расположены некоторые службы. Этот визит привел к нескольким забавным инцидентам. Дикки быстро собрал вместе наши экипажи, и я сказал им, что если не смогу вспомнить чьих-то фамилий, то они будут флаинг-офицер Смит, Браун или Джонс. Если они и возражали против подобных временных фамилий, то недовольства не выразили. Большинство фамилий я назвал правильно, но несколько пришлось называть экспромтом. Разгадал ли эйр-вице-маршал эту мою хитрость, я так никогда и не узнал. Инспектирующих также провели по нашему расположению. Для того чтобы избежать больших промахов, я повсюду водил за собой Дикки, но даже при этом попался. Командир авиагруппы захотел увидеть нашу оружейную мастерскую. Я знал, что она находится в одном из двух бараков. Но в котором? Дикки, тоже новичок, также не был уверен, в каком именно. Я бодро сказал, чтобы эйр-вице-маршал следовал за мной, и открыл дверь: «Оружейная мастерская, сэр». Повисла тяжелая тишина. Я показал командиру наш умывальник и туалет. «Очень интересно, Брехэм. Ну а где же оружейная мастерская?» — произнес он. Она должна [168] была быть в другом бараке, так что я повторил попытку и на сей оказался прав. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, командир авиагруппы обратился к оружейнику, который, стоя спиной к нам, вставлял в пушечную ленту 20-мм снаряды.

— Что вы делаете, солдат? — спросил он. На что оружейник ответил:

— А что, черт возьми, это напоминает?

Мы все остолбенели, а когда оружейник повернулся и увидел, с кем говорит, мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Эйр-вице-маршал, надо отдать ему должное, свел все к шутке, но мы были рады, когда он уехал.

Бастер Рейидольс и Спэрроу, вскоре после моего прибытия в Форд, попросили меня поучаствовать в составлении представления к награждению Крестом Виктории одного из пилотов эскадрильи, ворэит-офицера, погибшего в бою. Его штурман остался жив. Они перехватили над Ла-Маншем «Хейнкель-111», и в ходе боя пилот был тяжело ранен. Он продолжил стрелять во врага, пока не сбил его, и только затем повернул домой. Он знал, что его штурман не умел плавать, поэтому повернул к побережью и в конце концов пересек его. Затем он спокойно приказал своему штурману выпрыгнуть на парашюте. Штурман возражал, говорил, что хочет остаться и помочь, но затем понял, что не имеет никакого смысла спорить. Так что он покинул самолет и благополучно приземлился на парашюте. Храбрый пилот, который все время оставался спокойным, несмотря на тяжелое ранение, разбился вместе со своим самолетом и погиб.

Представление было отправлено, но затем, по-видимому, было отвергнуто командиром сектора [169] ПВО. Бастер и Дикки считали, что тот не испытывал симпатий к 141-й эскадрилье из-за ее недостаточно хороших летных качеств. Я согласился с ними, что мы должны поднять этот вопрос снова. Мы переписали представление и отправили его с сопроводительным письмом, в котором просили пересмотреть решение. Мы снова потерпели неудачу. До этого момента в ходе Второй мировой войны Крест Виктории получил лишь один летчик-истребитель. Это был флайт-лейтенант Ни-колсон{91}, удостоенный его в ходе Битвы за Англию. Такое награждение не только стало бы достойной памятью герою, но и подняло моральный дух Истребительного командования в целом и ночных истребителей в частности.

После Нового года Джоан написала мне, что ее родители готовы принять ее в своем доме в Лестере. Я вместе со Стиксом вылетел на «бьюфайтере» в Уэст-Маллинг, чтобы помочь ей с отъездом. Мы провели вместе два замечательных дня в нашей обустроенной квартире в Уэст-Маллинге. Джоан сообщила мне, что ждет второго ребенка, [170] который, вероятно, родится в июле. Это была замечательная новость, которая значительно смягчила тяжесть нашего расставания. Мы надеялись, что это будет дочь, и попробовали договориться об имени для нее. Мы сошлись на Венди.

Во второй вечер моего визита в Уэст-Маллинге завыли сирены воздушной тревоги. Я позвонил в 29-го эскадрилью, чтобы сообщить, что мы со Стиксом могли бы помочь, поскольку у нас есть готовый к полетам «бьюфайтер». Джоан была рассержена. Должен признать, поступил очень эгоистично. Однако командир 29-й эскадрильи отказался от наших услуг. У него было достаточно экипажей и самолетов, чтобы справиться. В то время я думал, что обязан лететь. Мои мысли были с эскадрильей, когда я лежал с открытыми глазами и слушал, как с близлежащего аэродрома взлетают «бьюфайтеры». Следующим утром мы узнали, что немцы двумя волнами совершили небольшой налет на Кент и на южное побережье и что командир 29-й сбил четыре самолета. Это было превосходное известие, но я задавался вопросом, как там в Форде дела у моей собственной эскадрильи. Боюсь, мысли доминировали над моими чувствами, поскольку я поспешил посадить Джоан и Майкла на поезд в Лестер. Благодарю Бога за все понимающую жену. Наши счастливые дни вместе закончились, с этого времени и до конца войны я очень редко посещал Лестер.

Я поспешил на аэродром Уэст-Маллинг, где меня ожидал Стикс. Он связался со 141-й эскадрильей в Форде и сообщил мне, что во время ночного вылета был сбит «бьюфайтер» Кука, одного из моих новозеландцев, но последний и его радиооператор уцелели, выпрыгнув на парашютах. Как только мы вернулись, Бастер Рейндольс устроил [171] мне встречу с Куком, который, казалось, ничуть не пострадал. Из анализа полученных сведений следовало, что мой экипаж был случайно сбит командиром 29-й эскадрильи и что наш был одним из четырех самолетов, об уничтожении которых тот заявил. Эту ошибку, учитывая накал боя, было не трудно понять. «Бьюфайтер» напоминал «Юнкерс-88». В ходе войны случилось несколько таких ошибок.

Моя эскадрилья делила аэродром в Форде с подразделением истребителей-перехватчиков и с маленькой опытной истребительной эскадрильей морской авиации. С моряками мы редко сталкивались, но зато часто наблюдали за людьми из подразделения перехватчиков, которое было создано, чтобы испытывать новые и модернизированные бортовые радары и развивать тактику действий ночных истребителей. Форд был идеальным местоположением для них. Они часто проверяли свое оборудование и теоретические разработки в бою.

Между истребителями-перехватчиками 141-й существовало дружеское соперничество, иногда Стикс и я, а также некоторые из моих наиболее опытных экипажей помогали им в испытаниях. Мы могли предоставить им полезную информацию. Пробыв в эскадрилье лишь три недели, мы со Стиксом провели ночной бой, который стал нашим последним воздушным боем в составе ПВО. Все мои будущие победы были одержаны над оккупированной врагом Европой и над самой Германией. В течение нескольких недель ночная активность была невелика и большая часть моей эскадрильи находилась на земле. Той ночью многие экипажи отправились на вечеринку в Уэртинг. Веселье было в разгаре, когда завыли сирены. Я [172] позвонил в Форд и узнал, что появился противник и что перехватчики уже сбили один самолет. Мы, погрузившись в наши автомобили, поспешили на аэродром. Штаб сектора приказал поднять один из моих самолетов, и Стикс и я побежали к нашему ожидавшему «бью». Это была прекрасная лунная ночь, и, помню, я подумал, насколько должны быть глупы немцы, чтобы послать бомбардировщики в такую, идеальную для ночных истребителей, ночь. Перехват происходил как обычно, и в конечном счете оператор «GCI» и Стикс совместными усилиями вывели меня на дистанцию визуального обнаружения «Дорнье-217» на высоте 4600 м. Ночь была настолько светлой, что в тот же самый момент и противник увидел наш «бью». Он стал энергично маневрировать, поворачивая то в одну, то в другую сторону, одновременно его задние бортстрелки распыляли в нашем направлении трассеры, к счастью, не очень точно. Я был немного возбужден и, вероятно, испытывал последствия вечеринки, которую мы так поспешно покинули, поэтому начал стрелять со слишком большой дистанции без каких-либо результатов. Стикс быстро положил конец моей глупости, отпуская едкие комментарии по внутренней связи. Потребовались четыре длинные очереди, почти исчерпавшие наш боекомплект, прежде чем «Дорнье» загорелся и перешел в пикирование. Оно завершилось огромным всплеском в море в нескольких километрах от берега. Я не был доволен собой, когда мы выбирались из самолета — «Дорнье» едва не ушел из-за моей плохой стрельбы. Однако 141-я достойно показала себя в дружеском соревновании с перехватчиками, и мы сбили два из трех или четырех атакованных бомбардировщиков. Был уничтожен еще [173] один самолет, но на него никто не претендовал. Вероятно, он был подбит нашей зенитной артиллерией и разбился только через некоторое время, так что мы не смогли определить, кому присудить его.

В то время ночные налеты были не частыми, но немцы пользовались каждым днем плохих погодных условий, чтобы атаковать цели на побережье в дневное время, посылая истребители-бомбардировщики «Фокке-Вульф-190», бомбардировщики «Юнкерс-88» и «дориье». Эти налеты, в дополнение к нашей ночной готовности и тренировочным полетам, создавали большую нагрузку на эскадрилью, особенно сейчас, когда у нас было очень много неопытных экипажей. Остались лишь пять или шесть опытных ветеранов, и основной груз дневных и боевых ночных вылетов лежал на них.

Кук и его радиооператор, считавшиеся стариками, получили экстраординарный опыт во время одного из немецких дневных налетов. После короткого преследования они около Чичестера увидели свою цель — «Дорнье-217», летевший на уровне верхушек деревьев. «Бьюфайтер» Кука быстро догнал немца, и тот, в своем стремлении уйти, не заметил газгольдер и врезался в него, после чего последовал огромный взрыв. Кук не сделал ни одного выстрела, но после некоторого спора с командованием ему справедливо засчитали уничтоженный самолет. У нас было мало времени, чтобы обучить все увеличивавшееся число новичков. В учебно-боевом подразделении экипажи все еще проходили базисную подготовку на «бленхеймах». Тренировочный курс был сокращен до минимума, потому что не только в Англии, но и на Среднем и Дальнем Востоке формировались все новые эскадрильи ночных истребителей. [174]

Я с сожалением должен был констатировать, что 141-ю необходимо перевести в более спокойный район, чтобы было возможно довести все наши экипажи до состояния полной боевой готовности. Я обсудил это с командирами звеньев, адъютантом и Бастером Рейнольдсом, и они все согласились, что если мы будем оставаться в Форде и дальше, то опытные экипажи будут полностью измотаны и «перегорят». Тогда противник получит полную свободу действий.

Приняв решение, я обратился с просьбой о встрече с командиром авиагруппы. Он понял меня и согласился, что 141-ю необходимо направить в тихий район. После приятной и дружеской дискуссии было решено, что в середине февраля 141-я поменяется местами с 604-й эскадрильей в Преданнаке, на полуострове Корнуолл. За несколько дней до перебазирования мы со Стиксом вылетели в Преданнак, чтобы обсудить порядок смены с уинг-коммендэром Вудсом, боссом 64-й. Аэродром был расположен поблизости от Лендс-Энда. Единственная взлетно-посадочная полоса закапчивалась недалеко от скал, нависавших над морем. Персонал был расквартирован в нескольких километрах от аэродрома, а офицеры жили в красивом отеле, который был реквизирован для этих целей. Из его окон, выходящих на север, был виден океан. Я также встретился с командиром авиастанции и с командиром эскадрильи «бьюфайтеров» из Берегового командования, которая с нами делила Преданнак. Их задачей были атаковать вражеские корабли и самолеты в Бискайском заливе. Вудс сообщил, что моя эскадрилья будет работать с двумя радарами «GCI», которые оба имели превосходных операторов. Эта информация настроила мои мысли на хороший лад перед возвращением в Форд. Я был уверен, что два [175] месяца в Предагшаке позволят эскадрилье приобрести наивысшую степень боеготовности. Но вскоре я начал донимать Верховное командование просьбами, чтобы нас вернули обратно.