Глава 13

Летом 1941 г. противник изменил тактику своих действий. Прекратились массированные налеты, так как потери были слишком велики, чтобы продолжать их. Теперь люфтваффе сконцентрировалось на небольших рейдах по принципу «ударь и беги». Немцы установили, что бортовые [119] радары наших истребителей менее эффективны на малых высотах, так что многие налеты проходили на высотах менее 1500 м. Мы опасались, что это должно было случиться. Ниже этой высоты наши радары «Mk.4 AI» были не очень эффективны. Но британские ученые хорошо знали об этой проблеме и создали новый бортовой радар, получивший обозначение «Mk.7», который не только дал возможность засекать низколетящие цели, но и обладал большой дальностью действия. Он имел более узконаправленпый луч, чем наши ранние радары. Это позволяло радиооператору обнаруживать цели в 120 градусов вокруг продольной оси самолета.

Эскадрильи ночных истребителей, столкнувшиеся с проблемой маловысотных налетов, должны были действовать немедленно. Новых бортовых радаров еще не имелось в наличии, так, 29-я эскадрилья, фактически, не была переоснащена ими до начала 1942 г. Тем временем мы упорно трудились, чтобы развить тактику действий с нашими радарами «Mk.4 AI», которая позволила бы справиться с маловысотной угрозой. В октябре 1941 г. Стиксу и мне пришла в голову идея, которую мы смогли опробовать в бою. Мы взлетели, чтобы перехватить цель, приближавшуюся к устью Темзы. Поднимаясь в восточном направлении в темное небо, мы на высоте 600 м вошли в слой облаков и спустя несколько секунд вышли из него на 1200 м, продолжая подъем до 2400 м. Мы находились под контролем одной из станций «CHL»{77}, которые были предназначены для того, [120] чтобы отслеживать низколетящие самолеты. Оператор уведомил нас, что цель была приблизительно на 1200 м ниже нас.

В соответствии с обычной тактикой, использовавшейся до настоящего времени, мы должны были выйти в позицию немного ниже цели, поскольку это давало нам наилучшие шансы заметить врага первыми. Но, работая в ходе тренировочных перехватов самолетов над новой тактикой действий на малых высотах, Стикс сделал вывод, что у нас будет лучшая возможность установить радарный контакт на более дальней дистанции, если в этот момент мы будем находиться выше цели. Затем мы могли снижаться приблизительно до 900 м, пока помехи от объектов на поверхности земли не становились на экранах радара слишком большими. Экипаж бомбардировщика имел возможность увидеть истребитель первым, но это был шанс, который мы должны были использовать.

Оператор вывел нас в позицию позади цели, и мы немного снизились до 2140 м. Когда дистанция сокращалась, атмосфера в нашем самолете становилась все напряженнее. Конечно, к этому времени Стикс должен был уже установить контакт. Раздался голос наземного оператора:

— Крипер-42, неизвестный бомбардировщик теперь в 2,5 км, прямо впереди и ниже. Продолжать наведение?

Я должен был ответить: «Нет», поскольку меня вызвал Стикс:

— О'кей, Боб. Контакт в 1800 м немного левее и значительно ниже. Плавно влево, спускаемся на 150 м и сбросьте скорость.

Я сообщил об этом оператору, который пожелал нам удачи. [121]

Пока все шло хорошо. Я выровнял самолет на высоте немного выше 1800 м; Стикс продолжал непрерывно транслировать мне информацию, словно это были скачки. Его уверенный голос никогда не прерывался, и тот факт, что он иногда повторял команды четыре или пять раз, не имел для меня значения. Я волновался бы, если бы он умолк на секунду или две, потому что это означало, что он испытывает трудности, разбираясь в изображениях на своих трубках.

— Все идет прекрасно. Дистанция сейчас лишь 900 м. Спуститесь еще на 150 м. Цель теперь прямо впереди.

Я немного убрал газ и легко подал штурвал вперед, чтобы не создавать избыток ускорения в ходе нашего короткого снижения. Враг летел непосредственно над слоем облаков, так что если бы он нас заметил, то мог бы спикировать в них и мы потеряли бы его.

— Дистанция 600 м, точно впереди. Скорость почти синхронизирована. Еще на 150 м вниз.

Мы снова начали снижаться. Теперь я был приблизительно на высоте 1530 м.

— Вы можете что-нибудь разглядеть, Боб?

— Нет, еще нет.

Мои глаза обшаривали пространство впереди и ниже. Очень темно. Что это было? Мне показалось, что я увидел черную тень, перемещавшуюся на фоне более светлого облака. Я не был уверен.

— Вниз еще на 150 м и внимание! Мы чертовски близко, дистанция 370 м.

Да, он был там.

— Я вижу его, Стикс, но следите за ним по радару на случай, если я его потеряю.

— Задайте ему трепку, шеф. [122]

Я вызвал наземного оператора:

— Талли-хо.

— Хорошая работа, Боб. Кто это?

К этому времени я был достаточно близко, чтобы разглядеть двойные рули «Дорнье».

— Это — «Дорнье-217». Я собираюсь открыть огонь.

На этом я отпустил кнопку передатчика и сконцентрировался на стрельбе по врагу, который, очевидно, не обращал внимания на наше присутствие. Я выпустил две или три очереди из своих четырех пушек и шести пулеметов. Стикс поднял голову из своего «офиса» и с напряжением следил за происходящим. Искры и пламя исходили из «Дорнье», от самолета оторвался большой фрагмент и под нами пролетел назад. Он падал вниз сквозь облака, и через секунду или немного позже мы увидели зловещую вспышку пламени, которая погасла, когда наш враг погрузился в море.

— Боже, я думаю, что у него оторвался весь хвост.

— Чертовски здорово, Боб. Давайте теперь полетим домой и выпьем пива. У меня в горле пересохло.

Приземлившись на базе, мы могли сообщить остальным парням, что новая тактика работает.

Сентябрь и октябрь были напряженными месяцами, и эскадрилья постепенно увеличивала общее число побед. Стикс и я оказались удачливее остальных. В дополнение к другим незаконченным боям мы прибавили еще три уничтоженных самолета и один поврежденный. Для того чтобы дать некоторое представление о трудностях ночного боя, стоит упомянуть два из наших незавершенных боев. Это были типичные случаи, которые происходили со многими экипажами. Первый [123] из этих боев состоялся к югу от Лондона. Была темная безлунная ночь, и меня убедили взять с собой в качестве наблюдателя армейского офицера. Это было возможно только на «бью». Дополнительное «тело» должно было размещаться позади пилота на аварийном люке. Он мог смотреть вперед через плечи пилота. Внутреннее переговорное устройство имело запасной разъем, чтобы он мог подключить свой шлем и слушать переговоры между пилотом и радиооператором. Также он мог говорить с экипажем, если хотел.

Вскоре после взлета оператор «GCI» направил нас к противнику, и в конце концов Стикс установил радарный контакт. Он направлял меня и, когда мы приближались к цели, передал мне, чтобы я убрал газ, так как слишком быстро сокращаю дистанцию. Мы находились приблизительно в 360 м, но я все еще не мог разглядеть цель. Быстрый взгляд на приборную доску показал, что наша скорость упала до 195 км/ч и, без сомнения, была малой. И все же Стикс продолжал сообщать, что нужно убрать газ, что я стремительно сокращаю дистанцию и что должен предпринять какие-то решительные действия, иначе проскочу вперед и оставлю противника позади. Я выпустил шасси и закрылки, и моя скорость снизилась до 180 км/ч. В этот момент немного выше приблизительно в 90 м я увидел цель. Это был «хейнкель», и он практически убрал газ, поскольку летел со скоростью приблизительно 160 км/ч.

Мотаясь из стороны в сторону, я отчаянно пытался погасить скорость и удержаться позади «хейнкеля», но во время одного из этих маневров ушел слишком далеко в сторону и потерял визуальный контакт. Стикс быстро приник к экранам радара, но засечь цель снова не смог. Вероятно, [124] во время этого маневрирования вражеский экипаж заметил нас и отвернул. Я едва не впал в бешенство. А наш майор был наиболее разочарованным человеком, которого я видел в течение некоторого времени. Он думал, что мы были уверены в успехе, потому что находились так близко к врагу, а в завершение он ничего не увидел. Немец оказался коварной птицей. Он знал, что, летя почти на критической скорости, он делает нашу работу почти невозможной. Поскольку ночь была темной, он, должно быть, предположил, что ни один пилот ночного истребителя не увидит его, пока не окажется совсем близко. При этом у того не будет времени, чтобы сбросить скорость и выпустить убийственную очередь.

Второй случай произошел светлой ночью прямо над Дувром. Мы патрулировали на 3700 м, параллельно побережью, когда нас направили к приближающимся бомбардировщикам. Стикс снова установил радарный контакт, и мы стали сокращать дистанцию. На сей раз я увидел врага почти с 800 м. Я идентифицировал его как одномоторный пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87». Я прежде никогда не сталкивался ни с одним из этих самолетов, но, судя по всем отчетам, они не представляли большой проблемы для парней из нашей дневной истребительной авиации. Но в тот же самый миг и он увидел меня. Когда я вышел на дистанцию огня, он дал ручку управления от себя и перешел в вертикальное пикирование к поверхности моря. Я быстро выполнил на «бью» переворот через крыло и помчался вниз вслед за ним. Я снова обнаружил его визуально, но его скорость была относительно небольшой, так как он выпустил воздушные тормоза. Мы не имели подобного устройства, и, хотя я [125] убрал газ, скорость нашего самолета быстро возросла сначала до 560 км/ч, а затем до 640 км/ч, и мы проскочили мимо немца прежде, чем я успел сделать хоть один выстрел. В течение следующих немногих секунд я был занят выведением из пикирования тяжелого истребителя, чьи двигатели зловеще завывали. Наконец, мы выровнялись приблизительно в 900 м над Ла-Маншем, но, проклятье, наш «Юнкерс-87» исчез. Затем в Уэст-Маллинге механик обнаружил, что часть решеток радиаторов наших двигателей была порвана мощным воздушным потоком.

Во время этого небольшого возрождения активности люфтваффе я оказался вовлеченным в автомобильную катастрофу, которая превратила веселую и счастливую вечеринку в трагедию и на время отправила меня в больницу. Не участвовать в боях со все еще активным противником казалось мне бедствием. С несколькими другими офицерами эскадрильи я отправился в Мейдстон. Мой собственный автомобиль был неисправен, так что я был пассажиром старого изношенного «форда» Боба Уиллиса. Это был веселый вечер, и полночь застала нас в танцевальном зале. На обратном пути я сел в «Остип-7» другого коллеги, который был от отказа загружен четырьмя офицерами и двумя их подружками, которые возвращались в офицерскую столовую для продолжения вечеринки. Возможно, мы превысили лимит скорости в 50 км/ч, но поскольку я сидел сзади, то не могу этого утверждать. Последнее, что я смутно видел перед аварией, был стоп-сигнал какого-то автомобиля, — и затем забвение. Я пришел в себя, лежа на плаще около дороги. Изо рта сочилась кровь, я почувствовал боль. Так же смутно я услышал чей-то стон. Вокруг стояла толпа, и полицейский [126] помог мне подняться на ноги. Я увидел, что мы врезались в заднюю часть армейского грузовика и наш автомобиль полностью разрушен. Полицейский помог мне сесть в его машину и сказал, что одна из девушек в критическом состоянии, но все остальные отделались легкими травмами. Когда мы вернулись назад, я увидел, что у меня глубокий порез над правой бровью. Его пришлось зашивать в медицинском пункте авиастанции. Там мне сообщили, что раненая девушка умерла в санитарной машине по дороге в госпиталь. Офицерская палата была непривычно тиха той ночью. Такой горький конец беззаботного вечера! Мы уже привыкли к смерти, но это был шок, которого мы никогда не испытывали прежде.

Глава 14

К концу 1941 г. в 29-й эскадрилье произошло много изменений. Гай Гибсон был направлен в Кренфилд{78}, около Бедфорда. Оттуда он возвратился в Бомбардировочное командование, навстречу своей славе и смерти. За ним в Кренфилд последовал Дэйв Хемфри, который затем погиб в авиакатастрофе во время ночного вылета в составе другой ночной истребительной эскадрильи. Мы понесли много потерь, при этом большинство из них скорее из-за погоды, чем от врага.

Стикс и я были обеспокоены тем, что нам придется покинуть эскадрилью. Мы понимали, что скоро должна наступить наша очередь. Я был с 29-й в течение трех лет без перерыва. Пока каждый [127] раз, когда из штаба группы приходил приказ направить экипаж в учебно-боевое подразделение, я убеждал своего командира оставить меня еще ненадолго. Но я знал, что меня скоро переведут.

В конце ноября командир эскадрильи сказал мне, что нас вместе со Стиксом на пару недель прикомандировывают к 141-й эскадрилье в Эре, в Шотландии. Нашей задачей будет помочь им пройти переподготовку с «дефайентов» на «бьюфайтеры». Я сомневался относительно того, было ли наше присутствие действительно необходимым, но мы могли поделиться информацией относительно тактики использования бортовых радаров.

«Дефайенты» не имели радаров. Это были одномоторные двухместные самолеты, похожие на старые «Харрикейны», но вместо восьми стреляющих вперед пулеметов они имели заднюю турель с четырьмя пулеметами. Маневрируя, пилот мог занять позицию, когда это вооружение вступало в действие. Первоначально «дефайенты» подлавливали ни о чем не подозревающие немецкие истребители. Когда противник подкрадывался сзади к тому, что казалось ему звеном «Харрикейнов», «дефайенты» поворачивали и задние бортстрелки обливали его потоком пуль. Одна эскадрилья добилась большого успеха в ходе Битвы за Англию, когда в течение дня без потерь со своей стороны сбила 12 немецких истребителей. Но немцы быстро научились обходиться с «дефайентами», и превосходная маневренность «Мессершмита-109» скоро развернула ситуацию в противоположную сторону. Тогда две эскадрильи «дефайентов» начали исполнять роль ночных истребителей.

Без бортовых радаров, но в тесном взаимодействии с зенитной артиллерией и прожекторами они добились некоторых успехов, и наилучшим образом [128] их летные качества проявились в ходе налета на Глазго в полнолуние, когда они сбили восемь немцев. Стикс и я во время короткого пребывания в Эре посетили вместе с парнями из 141-й эскадрильи все местные питейные заведения и наслаждались элем, хотя однажды едва не вступили в схватку с очень грубыми мелкопоместными дворянчиками, которые часто посещали один из пабов. Эти парни принадлежали к недавно сформированным подразделениям командос, которые проходили тренировки в этом районе. Стоит заметить, что мы сами напросились на неприятности, громкими голосами критикуя их необычную одежду и оружие, включавшее ножи, пистолеты-пулеметы Томпсона и другое снаряжение. В свою очередь, они, должно быть, рассматривали нас как группу любителей показухи. Я доволен, что мы не полезли на рожон, поскольку наверняка получили бы отметины на всю жизнь.

В декабре мы уехали, и конечно же я не имел никакого представления о том, что скоро должен буду командовать этой эскадрильей. Наши проводы были бурными. Дождливая ночь включала посещение катка в Эре. Там Стикс и я впервые в жизни надели коньки, заключили друг с другом пари относительно того, кто пересечет каток без падений. И в трезвом-то состоянии это было бы трудно, ну а в нашем — просто невозможно. Мы провели гонку, отнюдь не исполненную достоинства, ползя по льду на четвереньках.

Вернувшись назад в Уэст-Маллинг, мы обнаружили, что там стало довольно тихо. Многие эскадрильи люфтваффе были переброшены на фронт в Россию. Пата Максвелла сменил сквадрэн-лидер Мун из 219-й эскадрильи в Тангмере. Стикса наградили медалью «За летные боевые заслуги», а я в [129] начале декабря получил пряжку к своему кресту «За летные боевые заслуги». Но я был настроен видеть Стикса офицером и добился, чтобы его представили к званию. Наконец, топор упал. Пришла телеграмма, сообщавшая, что Брехэм и Грегори переводятся в 51-е учебно-боевое подразделение в Кренфилде. Командир эскадрильи знал, как я отношусь к переводу, и обещал сделать все возможное, чтобы вернуть меня в эскадрилью.

Хотя Стикс и я были разочарованы, зато Джоан счастлива, что некоторое время я проведу вне боев. Она редко позволяла мне узнать, что переживает, но я понимал, что порой она очень несчастна, тем более что мы жили вдали друг от друга, а она вскоре должна была родить нашего первого ребенка. Признаюсь, я в то время был очень эгоистичен. На первом месте — Королевские ВВС, а жена и семья — на втором. Она знала это, и я всегда буду благодарен ей за бескорыстное понимание.

Нашей работой на следующие шесть месяцев должно было стать обучение новых экипажей истребителей. Стикс и я хорошо узнали многих инструкторов и курсантов и с некоторыми из них позже служили вместе. Наиболее заметным среди них был флайт-лейтенант Генри Джекобс — для друзей Джеко, — еврей по национальности. Он был старшим инструктором по радарам в 3-й эскадрилье, и он или Стикс совершили со мной большинство наших тренировочных вылетов. Я мельком встречался с Джеко в Тангмере. Он сделал себе имя в качестве эксперта в области применения бортовых радаров и, хотя был старше Стикса и меня, произвел на меня впечатление своей огромной решимостью добраться до врага. Затем нас троих связала крепкая дружба. [130]

Кренфилд находится приблизительно в 12 километрах от Бедфорда. Это был ближайший город, в котором можно было «выпустить пар». Клуб «Ки» предоставлял нам выпивку, танцы, и мы могли получить там превосходную пищу до часа или двух ночи. Джеко вскоре зарегистрировал Стикса и меня в качестве членов клуба, и мы провели там много приятных вечеров. Мы также впервые встретились там с американским экипажем. Недавно прибывшая 8-я воздушная армия ВВС США заняла множество аэродромов в округе, и ее офицерский состав уже был зарегистрирован в клубе.

Встреча с союзниками в этом клубе однажды едва не привела к беспорядкам. К счастью, обе стороны протрезвели прежде, чем был нанесен серьезный физический или материальный ущерб. Группа инструкторов из Кренфилда болтала и пила около бара, когда появились четыре или пять американских офицеров. Каждый занимался собственным делом до тех пор, пока один из американцев не отпустил громкую шутку относительно того, что Австралию нужно присоединить к США в качестве сорок девятого штата. В нашей компании был инструктор по радарам австралиец по фамилии Хоукинс. Он был чрезвычайно малого роста, но этот недостаток своего телосложения он восполнял агрессивностью. Хоукинс спрыгнул со своего стула, и прежде, чем мы успели остановить его, собрался в одиночку, без посторонней помощи, взяться за всех американских визитеров. После обмена крепкими словами американцы решили уйти, но Хоукинс не был этим удовлетворен. Он бросился вслед на ними по лестнице. Мы притащили его обратно, все еще возбужденного.

Февраль 1942 г. стал счастливым месяцем для Стикса и меня. Он получил заслуженное офицерское [131] звание, а Джоан и я — сына. Взяв несколько дней, я отправился в Лестер, повидать свою семью. Моя жена находилась в частном санатории и плохо себя чувствовала, но маленький мальчик, которого мы решили назвать Майклом, был цветущим. Бедная Джоан действительно страдала, но быстро восстанавливалась. Она хотела, чтобы я нашел для нее и ребенка дом около Кренфилда, но я сказал, что мое пребывание в учебно-боевом подразделении, вероятно, будет коротким. Кроме того, для нее было бы лучше сейчас находиться со своей матерью. Мы, летчики, более удачливы, чем многие другие военные семьи, которые провели в разлуке годы.

Затем Стикс и я получили приказ отправиться в 219-ю эскадрилью в Тангмере, около Чичестера, чтобы получить опыт работы с новым бортовым радаром «Mk.5». Им была оснащена часть самолетов эскадрильи, но Истребительное командование хотело получить мнение о его ценности от других опытных экипажей. Очень приятно было снова вернуться в эскадрилью и летать на старом «бью». Но этот новый радар был не лучше «Mk.4». Его главное отличие состояло в том, что он имел электронно-лучевую трубку для пилота. Когда радиооператор засекал цель, он мог транслировать информацию пилоту, который затем продолжал перехват самостоятельно, по крайней мере в теории, а радиооператор лишь контролировал его действия. Но имелся один главный недостаток. Пилот все еще должен был искать и фиксировать противника визуально. Его глаза не могли быстро перефокусироваться с 45 см расстояния до приборной доски на дистанцию от 90 до 650 м. После нескольких испытаний Стикс и я решили, что лучший способ состоял в том, чтобы [132] пилот игнорировал индикатор и позволял радиооператору наводить себя вплоть до дистанции визуального обнаружения. Наш взгляд разделяли и экипажи 219-й эскадрильи. Этот радар так никогда и не был принят для крупносерийного производства.

Вскоре после этого я едва избежал опасности в воздухе. Быстрая реакция Джеко спасла нас обоих. Я на «домини»{79} летел с одним из врачей нашей авиастанции в Ибсли{80}, на южном побережье. Джеко и Стикс также участвовали в этом полете. Я чувствовал себя не очень хорошо, но не придал этому значения. Путешествие в Ибсли было редкостью. На обратном пути Джеко сидел прямо позади кресла пилота, рядом с дремлющим Стиксом. Я вдруг покрылся испариной и почувствовал слабость. Следующее, что я помню, был Джеко, склонившийся через мое плечо, одной рукой плавно тянущий на себя штурвал, а второй дающий мне пощечину. Это помогло мне прийти в себя, и все-таки я чувствовал себя ужасно, так что все оставшуюся часть полета Джеко и Стикс были рядом и внимательно следили за мной. Когда мы благополучно приземлились в Крепфилде, доктор измерил мне температуру, которая оказалась 38,3 °С или около того, и сказал: «Мой мальчик, у вас немецкая корь. Отправляйтесь в постель».

Это держало меня вдали от полетов в течение двух недель. Я всегда вспоминал об этом с легкой иронией. По крайней мере, это могла быть обычная корь! [133]

Глава 15

В начале июня Стикс и я выкроили несколько свободных дней, чтобы посетить 29-ю эскадрилью. Тэд Колбек-Велч разрешил нам летать, сколько мы захотим. С тех пор, как я уехал, эскадрилья получила новые «бью» с радарами «Mk.7», так что Стикс и я решили опробовать это новое оборудование в ходе маловысотного перехвата. В одну из ночей было оживление в районе Кентербери — Дувр, и мы решили предпринять попытку перехвата. Однако «бью» с радарами «Mk.7» было недостаточно, так что нам, как гостям, пришлось довольствоваться старым «Mk.4». Назревало что-то крупное, поскольку самолеты один за другим взлетали по тревоге. Наступила наша очередь, и мы поднялись. Мы могли видеть интенсивный зенитный огонь около Кентербери, но оператор «GCI» направил нас к линии патрулирования. Операторы полностью держали в своих руках остальную часть эскадрильи и, естественно, были более расположены к экипажам, которые летали с новыми радарами, поскольку те имели больше шансов обнаружить врага. Нас бесила необходимость слоняться вокруг, зная, что враг поблизости. Мы видели много огней пожаров в Кентербери и пригородах, и зенитный огонь был наиболее мощным из всех, что я наблюдал до этого времени. Стикс и я решили летать зигзагообразным курсом над Кентербери, постепенно смещаясь к побережью. Внезапно Стикс произнес по внутренней связи слегка изменившимся от возбуждения голосом:

— Контакт.

— Ради бога, Стикс, не потеряй его.

— Резко влево и вниз. — Он продолжал давать указания: — Прибавьте скорости. Мы лишь зацепились за него. [134]

К тому времени мы были на высоте приблизительно 3700 м и летели на максимальной скорости.

— О'кей, Боб, мы приближаемся. Он приблизительно в 1800 м впереди и немного ниже. Давайте немного вниз.

Мы миновали зону огня зениток Кентербери и направлялись к побережью. Помню, я подумал: «Эта свинья на пути домой. Он сбросил свой груз». Во время паузы в сообщениях Стикса я связался с оператором «GCI», сообщив, что мы приближаемся к цели.

— Отличная работа, но удостоверьтесь, что это враг, — последовал ответ.

Это было отрезвляющее требование — подобная мысль не приходила мне в голову. Указания Стикса стали более энергичными:

— Боб, держите глаза открытыми. Вы должны вот-вот его увидеть. Он на 10 градусов выше и прямо впереди приблизительно в 180 м.

Я отрегулировал прицел и продолжил искать мерцающие вспышки выхлопов или темный объект, закрывающий звезды. Еще мгновение назад там не было ничего, а затем, словно ниоткуда, он появился. Двойное хвостовое оперение и очень слабые красные вспышки выхлопов из двух двигателей.

— Это «Дорнье-217», Стикс. Высуньте голову из «офиса» и взгляните.

Едва я открыл огонь, как он сказал:

— Я вижу его, Боб. Задайте ему хорошенько. Одной очереди оказалось достаточно. Самолет загорелся и, круто пикируя, упал в море около Сэндвича{81}. [135]

Оператор «GCI» сообщил нам, что истребители 29-й эскадрильи провели много успешных боев. Уэст-Маллинг из-за плохой погоды сейчас был закрыт, и нам посоветовали лететь в Мэнстон{82}. Я направил нос самолета вниз, через гряду слоистых облаков на высоте 300 м, и вскоре увидел посадочные огни Мэнстона. С моря накатывался туман. Было очевидно, что нам придется снижаться очень быстро. Контрольно-диспетчерский пункт вывел меня на посадку, но от спешки и волнения я выполнил слишком плотный разворот и вышел к краю взлетно-посадочной полосы слишком высоко и на слишком большой скорости.

— Подтяните ремни, Стикс — сказал я. — Мы не можем уйти на второй круг, так как никогда не сядем при такой погоде.

— О'кей, но будьте внимательны.

Я скользил на крыло, стараясь уменьшить высоту, и пинал рули из стороны в сторону, чтобы сбросить, насколько возможно, скорость. Наконец, основные стойки шасси ударились о землю, но мы были слишком далеко на взлетно-посадочной полосе. Мы миновали последний посадочный огонь на скорости около 95 км/ч, а затем в черноте запрыгали по неровной поверхности земли. Раздался грохот, когда мое правое крыло ударилось о крышу маленького здания. Мы остановились на вспаханном поле.

Мы мгновенно выбрались наружу и увидели вдали смутные огни направлявшегося к нам аварийного грузовика. Мы были удивлены, что «бью» остался стоять на шасси. Единственные видимые повреждения были на правом крыле и на закрылке. [136]

Все остальное, казалось, было в порядке, за исключением того, что пропеллеры винтов украшала колючая проволока.

Расчет аварийного грузовика был поражен, увидев нас целыми. Когда мы ехали назад, поняли, насколько близки были к катастрофе. Приземлившись, мы проскочили в промежуток между капониром с истребителем-бомбардировщиком «Харрикейн», который должен был подняться в воздух ранним утром, и несколькими зданиями — единственное место, где можно было проехать. Если бы я слегка повернул влево, то мы врезались в «харрибомбер», если бы немного отвернули в другую сторону, то угодили бы в прочное здание и также могли бы убить многих его жителей.

Из-за этого инцидента мы опоздали с возвращением в Крепфилд. Наше пребывание в Уэст-Маллинге должно было занять лишь уик-энд, так что я не потрудился сообщить командиру своей авиастанции, куда направился. Неприятности ждали впереди! После нашего приятного и захватывающего посещения старой эскадрильи Стикс и я вылетели обратно в Кренфилд, и после приземления мне сообщили, что мы должны немедленно явиться к командиру с докладом. Адъютант сопроводил нас к старику. Он, казалось, был в плохом настроении.

— Где вы оба были? — последовал строгий вопрос.

Я рассказал ему, что мы провели уик-энд с нашей старой эскадрильей, но из-за неудачи в Мэистоне опоздали с возращением. Также я сообщил ему о нашем успехе, и это, казалось, смягчило его. В течение нескольких последующих немногих минут его главным интересом был вопрос, нужно ли отдать победу 29-й эскадрилье [137] или учебно-боевому подразделению. Не могу вспомнить, чтобы эта проблема была разрешена. Затем он сказал:

— Хорошо, вы оба, прежде чем отправиться снова в одну из ваших прогулок, потрудитесь сообщить мне. Теперь убирайтесь!

Мы были изумлены, так как ожидали по крайней мере помещения под домашний арест.

Той же ночью в нашу честь была устроена вечеринка, и что за вечеринка! Кто-то достал чрезвычайно большой серебряный кубок и наполнил его до краев шампанским. Нас выволокли вперед, и мы должны были вместе выпить это немыслимое количество вина. В конце концов я ушел в мужской туалет и заперся там, чувствуя себя прескверно. Я, должно быть, там заснул, поскольку помню Джеко, залезающего через окно, чтобы посмотреть, что со мной случилось. Провожая меня в мою комнату, он сказал, что бесчувственного Стикса также отвели в кровать.

В июне 1942 г. сквадрэн-лидер Уоткиис, мой непосредственный начальник в учебно-боевом подразделении, был переведен на другое место службы, и я, получив звание исполняющего обязанности сквадрэн-лидера, занял его место. Уотти чертовски хорошо управлял учебной эскадрильей, и мне нечего было делать заново, а лишь продолжать начатое. Проблема была лишь с инструкторами. Они не имели никакого выхода своему желанию сражаться с немцами, так что я решил начать постоянное патрулирование на одном «бленхейме» с бортовым радаром, используя в качестве членов экипажа только инструкторов. Наши шансы перехватить на одном из старых «бленхеймов» случайного немца, прорвавшегося через защитный периметр, были невелики, но [138] охота добавила интереса к нашей довольно изнурительной, но нужной работе.

По прошествии месяцев я начал беспокоиться о том, чтобы вернуться в боевую эскадрилью. Стикс и я находились в учебно-боевом подразделении уже более пяти месяцев. Мне оставалось несколько недель до истечения шести месяцев, и я решил проявить терпение, потому что мои частые запросы о переводе стали раздражать исполняющего обязанности нашего командира. Сам командир в то время был в отъезде, а его заместитель не слишком любезно относился к Стиксу и ко мне. Мы подозревали, что у него небольшой комплекс по отношению к боевым летчикам. Наконец, к моей радости, адъютант авиастанции сообщил, что нас со Стиксом переводят обратно в 29-ю эскадрилью в Уэст-Маллинг. Мне предстояло занять должность командира звена. Это была замечательная новость. Тэд сдержал слово. Прошло шесть месяцев с того дня, как я покинул эскадрилью и отправился в Кренфилд. Командира все еще не было, так что Стикс и я отправились попрощаться с его заместителем, чьими первыми словами были:

— Я полагаю, что вы потеряете ваше временное звание. Вы понимаете это?

Тон, которым было сделано совершенно лишнее замечание, подтверждал мое подозрение, что этот офицер, не участвовавший в боях, не питал любви к тем, кто в них участвовал. Я ответил, что я не очень-то забочусь о званиях, но, к его сведению, все командиры звеньев ночных истребителей сквадрэн-лидеры, так что, скорее всего, я сохраню свое звание. На этом Стикс и я покинули его канцелярию, чтобы отправиться в Уэст-Маллинг как можно скорее. [139]

Даже при том, что я не любил работу инструктора, я приобрел в Кренфилде много друзей. Джеко был одним из тех, к кому я испытывал большое уважение. Я никогда не переставал удивляться тому, что ни один из опытных пилотов не «захватил» себе Джеко. Он, без сомнения, был одним из наиболее эффективных операторов бортового радара в стране. Я ставил его почти наравне со Стиксом, который, по моему мнению, был лучшим.