Железнодорожные войска русской армии в 1917–1918 годах
27 января 1918 года декретом ВЦИК было утверждено решение Всероссийского съезда Железнодорожных войск об их расформировании и передаче имущества и личного состава Народному комиссариату путей сообщения. К началу июня войска перестали существовать.
Однако возникает вполне закономерный вопрос: почему 130 тысячный отряд военных железнодорожников, своими мужественными и самоотверженными действиями снискавший заслуженное уважение участников Первой мировой войны, был расформирован? Чтобы попытаться найти ответ, вернемся почти на год назад — к февральским событиям 1917 года.
Свержение самодержавия подавляющее большинство «нижних чинов»{359} 12 миллионной русской армии{360}, измученной многолетней войной, тяжелыми и, как считали многие участники боев, неоправданными потерями (только летом — осенью 1916 года потери русской армии, так и не добившейся ощутимых результатов, составили около 1,8 млн. человек{361}, всего же к концу февраля 1917 года они достигали уже 6 млн. человек), встретило с энтузиазмом.
Революция, стимулировав высокую гражданскую активность военнослужащих рядового состава, вызвала у них чувство сопричастности к происходящим событиям, стремление внести свою лепту в создание нового общества. [7]
Не были чужды этим настроениям и военные железнодорожники. Так, при участии исполнительного комитета бронепоезда 5-го Сибирского железнодорожного батальона была разработана «Программа революционно-демократических преобразований в стране», предложенная исполнительными комитетами частей Северного фронта и опубликованная в газете «Правда»{362}.
Программа содержала ряд положений, которые, по мнению авторов, надлежало претворить в жизнь для того, чтобы страна стала «действительно счастливой». В их числе были требования свободы слова, печати, союзов, собраний и стачек «с распространением полноты прав на военнослужащих»; конфискации помещичьих, государственных, удельных и монастырских земель и передачи их трудящимся; отмены всех сословных, вероисповедческих и национальных ограничений; отделения церкви от государства; всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права; немедленного созыва Учредительного собрания, «которое бы установило форму управления», а также государственного обеспечения «увечных, раненых, контуженых и потерявших трудоспособность воинов» и некоторые другие.
Особо подчеркивалось, что рядовой состав частей Северного фронта, от чьего имени выступали составители Программы, стоит «за образование демократической республики», которую и будет «поддерживать всеми силами» (см. приложение 1).
Крах самодержавия, рост гражданского самосознания военнослужащих вызвали к жизни и такое явление, как демократизация армии и флота. Воодушевленные идеями революции солдатские и матросские массы начали стихийно создавать свои органы демократического самоуправления — солдатские (матросские) комитеты, явочным порядком добиваться расширения политических и гражданских прав.
Несмотря на кажущуюся спонтанность происходившего, демократизация, как процесс изменения характера взаимоотношений военнослужащих с целью ликвидации в Вооруженных силах устаревших монархических порядков{363}, обуславливалась объективными причинами и была, безусловно, необходима.
Однако процесс демократизации с самого начала использовался различными политическими силами (консервативно-монархическими, либерально-демократическими, революционно-радикальными) не столько для решения проблем, накопившихся в военной организации страны, сколько для привлечения войск на свою сторону в качестве важного инструмента в борьбе за захват или удержание государственной власти. [8]
Первым правовым актом новых органов власти, узаконившим возникшие во многих частях войсковые комитеты, предоставившим солдатам и матросам общегражданские права и установившим их равноправие с офицерами вне службы, стал приказ Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от 1 марта 1917 года{364} № 1.
Отвечая актуальным задачам демократизации армии (напри мер, легализации деятельности солдатских комитетов, в которые только во фронтовых частях к этому моменту было выбрано до 300 тыс. человек{365}), приказ № 1 в то же время преследовал конкретные политические цели. Так, он обязывал всех военнослужащих в своих политических выступлениях подчиняться требованиям Петроградского Совета и солдатских комитетов, а выполнение приказов Военной комиссии Государственной думы санкционировал лишь при условии их соответствия постановлениям и решениям Совета. Тем самым наносился сокрушительный удар по основным принципам военного строительства, и прежде всего по принципам централизации военного управления и единоначалия.
В связи с этим следует отметить, что действия властей и других субъектов политической жизни страны, объективно способствовавшие разрушению военной организации государства, усугублялись морально-психологической атмосферой, воцарившейся в российском обществе после Февральской революции. Характерной ее чертой стало глумление над прошлым, уничтожение храмов, памятников царям и государственным деятелям. Более того, по воспоминаниям современников, «слова «Россия», «Родина», «Отечество» стали почти неприличными и из употребления на митингах были совершенно изъяты»{366}. В связи с этим депутат Государственной думы А. А. Бубликов писал: «И Россия, коренная Россия, словно обомлела перед этим натиском всевозможных наглецов. С веками выработанной привычкой к повиновению и уступчивости перед каждым окриком, она терпеливо сносила это всенародное оплевывание. Можно было безнаказанно выкинуть плакат «Да здравствует Германия»... но едва ли кто рискнул бы, да и смог бы безопасно пройти по Невскому с плакатами «Да здравствует Россия», «Все для Родины»{367}.
Разумеется, разрушение государственно-патриотической идеологии крайне негативно влияло на морально-психологическое состояние военнослужащих, лишало смысла их тяжелую и опасную деятельность по защите государственных интересов. [9]
Не содействовало росту духовного потенциала армии и флота и поведение высшего офицерского состава, многие представители которого из ярых монархистов в одночасье превратились в убежденных сторонников республики. Описывая это своего рода «идейное перебежничество», А. И. Деникин в книге «Очерки русской смуты» вынужден был констатировать: «Громадное большинство командного состава было совершенно лояльно по отношению к идее монархизма и к личности государя. Позднейшие эволюции старших военачальников-монархистов вызывались чаще карьерными соображениями, малодушием или желанием, надев «личину», удержаться у власти для проведения своих планов. Реже — крушением идеалов, переменой мировоззрения или мотивами государственной целесообразности»{368}.
Такие «эволюции» подрывали авторитет командного состава в глазах подчиненных, ограничивали его возможности влиять на положение дел в руководимых частях, соединениях и объединениях.
Уже первые дни после выхода приказа № 1 ознаменовались всплеском активности солдатских масс, направленной на его выполнение. На общих собраниях выбирались командиры частей и подразделений, определялись офицеры, «желательные для части», создавались механизмы реализации гражданских прав бывших «нижних чинов».
Деятельно велась эта работа и в частях Железнодорожных войск. Всего лишь через день после издания приказа № 1–3 марта 1917 года состоялось собрание 1-го железнодорожного рабочего батальона, посвященное претворению в жизнь его требований{369}.
На собрании командиром батальона единогласно избрали капитана Попова. Кроме того, выбрали командиров подразделений и определили «желательных для батальона офицеров». В основном это были прапорщики и зауряд-военные чиновники.
Должности младших офицеров в ротах упразднялись. Новые офицеры могли быть приняты в батальон лишь «по мере надобности». Офицеры, признанные «желательными к оставлению в батальоне», но не получившие должности, оставлялись при штабе на случай «особых надобностей».
Всем офицерам запрещалось пользоваться услугами денщиков и вообще услугами солдат для своих личных надобностей.
Судная часть батальона ликвидировалась. Вместо нее создавалась юрисконсультская часть, заведующим которой избрали писаря Воейкова. [10]
Следует особо отмстить, что на многие должности, важные с точки зрения повседневной жизни части, но непосредственно не связанные с выполнением командных функций, а также в состав солдатских комитетов в 1-м железнодорожном рабочем батальоне, как и в подавляющем большинстве других воинских формирований, были избраны писари, военные чиновники, врачи.
Будучи представителями низших и средних слоев интеллигенции, многие из них симпатизировали программным положениям партий меньшевиков, народных социалистов и социалистов-революционеров, а кое-кто даже состоял в их рядах. Как показало время, это обстоятельство оказало существенное влияние на решения, которые принимались войсковыми комитетами в самые драматические для общества и армии моменты.
В 1-м железнодорожном рабочем батальоне, как и в других воинских частях, для обсуждения вопросов, связанных с жизнью части, создали комитет, которому вменялось в обязанность собираться не реже двух раз в месяц для обсуждения текущих дел, а по заявлению не менее 50 солдат — устраивать эти собрания не позднее как на третий день после подачи заявления.
Комитету поручалось в продолжение двух недель, а в случае надобности и далее, присутствовать при вскрытии почты, поступающей в штаб батальона.
Об уровне, на котором находилось медицинское обеспечение рядового состава до Февральской революции, можно косвенно судить по такому факту — общему собранию батальона пришлось принять специальное решение: «Врач обязан произвести освидетельствование солдат, заявивших о своих болезнях, по возможности в ближайшие дни».
Жизнь достаточно быстро показала: выполнение требований приказа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов № 1, некоторые важные положения которого, как уже отмечалось, были направлены на достижение политических целей, привело к дальнейшему падению дисциплины, обострению отношений между офицерами и солдатами, вызвало снижение эффективности управления войсками. Кроме того, оно косвенно способствовало росту масштабов дезертирства.
Справедливости ради следует заметить, что это пагубное для Вооруженных сил явление имело место и до Февральской революции. К марту 1917 года один только Северный фронт насчитывал 50 тыс. дезертиров. Однако за первые два месяца, прошедшие после свержения самодержавия, из частей фронта самовольно убыло еще 25 тыс. солдат{370}. [11]
После выхода приказа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов № 1 борьба различных политических сил за армию развернулась с еще большей ожесточенностью. Важным инструментом ее продолжал оставаться столь необходимый в тех исторических условиях процесс демократизации армии и флота.
Именно в демократизации и под ее прикрытием в освобождении органов управления армии от неугодных им лиц видели тогдашний военный министр А. И. Гучков{371} и другие члены Временного правительства залог успеха на фронте.
С помощью демократизации меньшевики и эсеры во главе со сменившем А. И. Гучкова на посту военного министра А. Ф. Керенским{372} собирались превратить войну империалистическую в войну революционную.
С демократизацией связал министр-председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов{373} первые и, как вскоре оказалось временные, успехи летнего наступления 1917 года. Неслучайно в своей телеграмме правительствам союзных держав он утверждал: «1 июля (18 июня по ст. ст.) показало всему миру силу революционной армии, которая построена на демократических началах и несет идеалы революции»{374}.
Вполне определенные надежды возлагали на демократизацию большевики. Их отношение к армии (во всяком случае, до победы Октябрьской революции) с исчерпывающей полнотой и откровенностью раскрыл В. И. Ленин. В своей работе «Пролетарская революция и ренегат Каутский» он писал: «Без «дезорганизации» армии ни одна великая революция не обходилась и обойтись не может. Ибо армия есть самый закостенелый инструмент поддержки старого строя... Первой заповедью всякой победоносной революции — Маркс и Энгельс многократно подчеркивали это — было: разбить старую армию, распустить ее, заменить ее новою. Новый общественный [12] класс, поднимаясь к господству, не мог никогда и не может теперь достигнуть этого господства и укрепить его иначе, как совершенно разложив старую армию... иначе, как пройдя через труднейший, мучительнейший период без всякой армии... иначе, как постепенно, в тяжелой гражданской войне вырабатывая новую армию, новую дисциплину, новую военную организацию нового класса»{375}.
Преследуя эти цели, большевики активно, настойчиво и целеустремленно боролись за рост своего влияния. Придавая данному вопросу исключительное значение, Бюро ЦК РСДРП (б), когда стало известно об инициативе Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов провести в Петрограде 29 марта — 3 апреля 1917 года Совещание представителей Советов наиболее крупных городов России, приняло решение о созыве в свободные от заседаний часы своего Всероссийского совещания партийных работников для обеспечения «более организованного выступления делегатов-большевиков на совещании Советов»{376}.
К участию в этом «параллельном» мероприятии были привлечены военнослужащие-большевики из многих частей Петроградского гарнизона, в их числе и представитель 22-го железнодорожного батальона Григорий Сушкевич.
Действенным направлением работы организаций РСДРП (6) считалось использование воинских частей, в которых были сильны позиции большевиков, для «большевизации масс». Так, при активном участии членов РСДРП (6) — солдат 2-й и 5-й рот 8-го железнодорожного батальона — в Унгенах была создана одна из первых на территории Бессарабии гарнизонных большевистских организаций, установившая надежные связи с железнодорожными рабочими и служащими Унген{377}.
Большое внимание уделялось РСДРП (6) распространению в воинских частях такого важного средства «разложения старой армии», как политическая литература. Подобные материалы пользовались определенной популярностью в солдатской среде, в том числе и у воинов-железнодорожников. В списках воинских формирований, обращавшихся в апреле 1917 года в организации РСДРП (б) с просьбой выслать социал-демократическую литературу, были и железнодорожные формирования, в частности 6-й железнодорожный парк (г. Харьков){378}. [13]
Часто вместе с литературой в воинские части приходили инструкции о том, как и в каком направлении работать армейским организациям РСДРП (6). Так, действовавшей в 24-м железнодорожном батальоне большевистской организации удалось первой на территории Бессарабии установить связь с Центральным комитетом своей партии. 5 октября 1917 года большевики-военнослужащие обратились в ЦК РСДРП (б) с просьбой о «немедленной высылке программы партии большевиков, принятой на последнем съезде». Вместе с литературой члены РСДРП (б) 24-го железнодорожного батальона получили из ЦК партии письмо, в котором, в частности, говорилось: «От души приветствуем вновь организованный комитет, тем более что по всей Бесарабии не имеем никаких связей. Желательно, чтобы ваш комитет приобрел крепкие связи на месте с рабочими и другими товарищами, помимо батальона, дабы при вашем движении куда-либо осталось определенное партийное ядро»{379}.
Военно-политическое руководство страны, армейское командование, предвидя вероятные последствия создания органов солдатского самоуправления — войсковых комитетов и отдавая отчет в невозможности остановить процесс их формирования, стремились подчинить комитеты своему влиянию. С этой целью 10 марта Ставка Верховного главнокомандования распорядилась ввести в солдатские комитеты офицеров, «дабы взять ход событий в свои руки, руководить ими, а не сталкиваться беспомощно с явлением, получившим жизнь явочным порядком»{380}.
Следующим шагом в этом направлении явилось издание приказа Верховного главнокомандующего от 30 марта 1917, которым вводилось «Временное положение об организации чинов действующей армии и флота». Положение, декларируя обязательность создания солдатских комитетов во всех подразделениях, частях, соединениях и объединениях от роты (батальона, команды) до Ставки, закрепляло за офицерами 1/3 мест в солдатских комитетах всех степеней. Кроме того, оно сводило деятельность солдатских комитетов к решению в основном хозяйственных и бытовых вопросов, организации культурно-просветительной работы.
Под нарастающим давлением солдатских масс в целях обеспечить «каждому воину осуществление его гражданских и политических прав» военный министр Временного правительства А. И. Гучков издал 16 апреля 1917 приказ № 213. Этот документ, хоть и расширил права солдатских комитетов, уменьшил в них число офицеров до 1/5, но продолжал ориентировать их деятельность [14] в основном на урегулирование недоразумений между солдатами и офицерами.
Создание системы солдатских организаций, начиная от ротных и кончая фронтовыми комитетами, завершилось к маю 1917 года. Общая численность комитетов различных степеней на фронте приблизилась к 50 тыс. Они объединили до 500 тыс. солдат и офицеров{381}.
К этому времени сложилась и система солдатских организаций в тылу. Ее составляли ротные, полковые и бригадные солдатские комитеты, а также гарнизонные комитеты (солдатские секции местных Советов или отдельные Советы солдатских депутатов), солдатские секции областных Советов (кое-где Военно-окружные комитеты){382}.
Видя в Советах источник революционизирующего влияния на личный состав, командование тыловых воинских формирований и учреждений стремилось отделить солдатские комитеты от Советов, образовать систему солдатско-офицерских организаций, которые могли бы противостоять им. Однако Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов (конец марта — апрель), признало солдатские комитеты местными органами Советов.
Несмотря на проходившие в воинских частях негативные процессы (переход части властных полномочий к войсковым комитетам, целенаправленную и достаточно эффективную революционную и антивоенную агитацию, рост масштабов дезертирства и др.) и предельную усталость армии (Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев{383}, после того как в конце марта 1917 года германо-австрийским войскам был сдан Червищенский (Тобольский) плацдарм на реке Стоход, сделал вывод, что русская армия сможет восстановить силы только месяца через четыре{384}), находились военачальники, которые не видели или не хотели видеть происходящего.
Действительно, 18 марта 1917 года в адрес военного министра поступила телеграмма от командующих фронтами следующего содержания: «...Сегодня на Военном совете всех командиров [15] фронтов... единогласно решено: 1) армии желают и могут наступать; 2) наступление вполне возможно. Это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и перед всем миром; 3) это наступление избавит нас от неисчислимых последствий, которые могут быть вызваны неисполнением Россией ее обязательств и которое лишит противника свободы действий на других фронтах... 6) настоятельно просим, чтобы никаких шагов перед союзниками в смысле отказа от выполнения наших обязательств не делалось; 7) армия имеет свое мнение, мнение Петрограда о ее состоянии и духе не может решать вопрос; мнение армии обязательно для России; настоящая ее сила здесь на театре войны, а не в тылах»{385}.
Интересно, что под телеграммой первой стояла подпись достаточно известного генерала А. А. Брусилова{386}.
Приблизительно тогда же (29 марта) в адрес главнокомандующего армиями Северного фронта было отправлено письмо командующего 5-й армией, в котором, в частности, говорилось: «Боевое настроение ужасно. Не только у солдат нет никакого желания наступать, но даже простое упорство в обороне и то понизилось до степени, угрожающей исходу войны. Все помыслы солдат обращены в тыл. Каждый только думает о том, скоро ли ему очередь идти в резерв»{387}.
Сопоставление этих двух донесений создаст впечатление, что речь в них идет о вооруженных силах, по крайней мере, разных государств? Но это было одно государство, одни вооруженные силы, и ход дальнейших событий убедительно показал, что в оценке боеспособности армии прав оказался автор второго документа — генерал А. Драгомиров, а «заблуждения» А. Брусилова и его единомышленников, озабоченных тем, чтобы ценой крови русских солдат очередной раз попытаться выполнить обязательства перед союзниками, очень скоро поставят страну на грань катастрофы.
Истинное отношение не только армии, но и значительной части общества к войне наглядно проявилось уже в ходе апрельских событий 1917 года. 20–21 апреля состоялось первое массовое выступление трудящихся в Петрограде. Поводом к нему послужила [16] нота министра иностранных дел П Н. Милюкова{388} союзникам о верности Временного правительства царским договорам и о готовности его продолжать войну «до победного конца».
Это был первый политический кризис Временного правительства. Он разрешился созданием коалиционного правительства — из прежнего состава были удалены П. Н. Милюков и Л. И. Гучков и введены: от меньшевиков — И. Г. Церетели и М. И. Скобелев, от эсеров — А. Ф. Керенский, В. М. Чернов и близкий эсерам П. Н. Переверзев, от народных социалистов — А. В. Пешехонов.
Однако перестановки во властных структурах не оказали позитивного влияния на положение в армии и в стране — оно продол жало ухудшаться, а насущные вопросы, поставленные в повестку дня еще Февральской революцией, все также оставались нерешенными. Разумеется, это волновало солдатские массы, заставляло их еще более настойчиво выступать в защиту своих прав.
В связи с этим представляет интерес резолюция собрания штабной команды 25-го железнодорожного батальона от 28 апреля 1917 года, в которой личный состав прямо требует улучшения материального положения солдат и их семей, проведения революционно-демократических преобразований в стране, а также «отчуждения всех земель» и «повсеместного введения 8 часового рабочего дня»{389}.
Тем временем интенсивность негативных процессов, происходивших в армии, неуклонно нарастала. В этом были заинтересованы самые разные силы.
В отличие от ряда представителей русского генералитета германское командование, хорошо информированное о политико-моральном состоянии противника, к активным действиям на фронте не стремилось. Начальник германского генерального штаба генерал-полковник Э. Людендорф не без основания полагал, что «наш переход в наступление может приостановить развал России{390}».
Главная австро-венгерская квартира также решила перейти в так называемое мирное наступление: направленные ею парламентеры добрались даже до штаба 9-й русской армии, где активно призывали к миру без аннексий и контрибуций{391}.
Стремившиеся ослабить Временное правительство, лишить его вооруженной опоры большевики в своей работе в действующей [17] армии особое внимание уделяли различным формам «солдатской дипломатии», и прежде всего таким, как «братание» и «солдатские перемирия». Эти действия приводили к желаемым результатам. Они провоцировали командование на принятие жестких ответных мер вплоть до открытия артиллерийского огня по братающимся, что, в свою очередь, заставляло солдат захватывать командные пункты и огневые позиции артиллерии, арестовывать офицеров. Максимального накала различные формы антивоенных выступлений достигли в апреле — начале мая 1917 года.
Заинтересованное в продолжении войны Временное правительство было вынуждено издать ряд приказов по военному ведомству, направленных на укрепление дисциплины и восстановление боеготовности армии.
Этой же цели должна была послужить и «Декларация прав солдата», объявленная 11 мая 1917 года приказом А. Ф. Керенского армии и флоту.
Изданные приказы и «Декларация...» не допускали выборности командного состава, создания самостоятельных солдатских и матросских комитетов, подчинения воинских частей различным политическим партиям и организациям.
Отдельные положения «Декларации...» были прямо направлены на ликвидацию уже достигнутых в ходе демократизации армии прав и свобод солдат и матросов.
Так, например, статья 3 декларации указывала, что пользоваться гражданскими правами солдаты могли только во внеслужебное время, статья 14 давала право начальникам расстреливать солдат, а статьей 18 запрещалась выборность и назначение офицеров солдатами.
Неудивительно, что данный документ вызвал крайне негативную реакцию со стороны солдатских масс, а армейские острословы нарекли «Декларацию прав солдата» — «Декларацией бесправия».
В то же время и у русского генералитета «Декларация...» не встретила понимания. Известно, что командующие войсками армий единодушно высказались за переговоры с руководством Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов об отмене «Декларации...» и прекращении порочной практики втягивания армии в политическую борьбу{392}.
Однако негативные явления в армии продолжали нарастать, и уже через 10 дней после объявления «Декларации прав солдата» генерал М. В. Алексеев констатировал: «Русская армия стала грозной не врагу, а Отечеству»{393}. [18]
Тем не менее 16 июня 1917 года началось поддержанное Съездом солдатских комитетов и Петросоветом генеральное наступление русской армии. Краткий период успеха, сопутствовавший началу боевых действий, сменился полосой катастрофических неудач. Уже через несколько дней после перехода в наступление в донесении командования Западного фронта отмечалось: «Общее настроение в частях армий фронта крайне неустойчиво и внушает сильное опасение за успех наступления. Во многих дивизиях и полках полный разлад: одни полки и роты соглашаются выполнить приказ о занятии исходного положения и о наступлении, другие категорически отказываются. ...Несмотря на категорическое запрещение, продолжаются митинги, на которых явный успех имеют ораторы, говорящие против наступления. Эти митинги иногда происходят в критический момент, когда митингующая часть должна выполнять боевой приказ. В общем, надлежит отметить полную неопределенность положения, неуверенность в исходе операции»{394}.
Случаи неподчинения командованию, отказа целых соединений от выполнения боевой задачи приобрели массовый характер. Определенную, крайне негативную, роль в этом сыграла и немецкая пропаганда. В частности, были отмечены случаи распространения противником листовок, в которых утверждалось, что его контрудар только ответ на нарушение русскими генералами якобы заключенного весной тайного перемирия (до открытия Учредительного собрания). Наступление противника исключительно в Восточной Галиции и Буковине косвенно подтверждало это{395}.
Как и следовало ожидать, летнее наступление русской арми полностью провалилось.
Оценивая последствия этой трагедии, ее современник и исследователь Я. А. Яковлев в своем предисловии к книге Н. Е. Какурина «Разложение армии в 1917 году»{396} отмечал, что в результате произошло: «1) новое, еще невиданное озлобление солдатской массы против командного состава; 2) чрезвычайно быстрое падение какого бы то ни было авторитета меньшевистско-эсеровских комитетов, которые в сознании солдат слились с офицерским составом; и 3) стихийный рост большевистского влияния в армии»{397}.
4 июля 1917 года в Петрограде была расстреляна мирная демонстрация. Это событие знаменовало фактическое окончание двоевластия — вся власть сосредоточилась в руках реорганизованного 9 июля Временного правительства. Его возглавил А. Ф. Керенский. [19]
После июльских потрясений правительство сделало очередную попытку укрепить дисциплину, затормозить все явственнее дающие о себе знать процессы разложения армии. С этой целью на фронте вводится смертная казнь, производятся аресты революционно настроенных военнослужащих, права войсковых комитетов резко ограничиваются, в некоторых случаях осуществляется их роспуск, проводится разоружение и расформирование революционно настроенных воинских формирований.
Меры, принимаемые Временным правительством и командованием фронтов (особенно разоружение воинских частей и соединений), встретили ожесточенное сопротивление. В специальном донесении Западного фронта сообщалось: «Полки после длительных переговоров категорически отказывались исполнить требование сложить оружие, и тогда по местам их стоянки был открыт артиллерийский огонь. Выпущено более ста снарядов»{398}. В некоторых случаях дело доходило до настоящих сражений. В донесениях штаба Западного фронта о ходе разоружения ряда соединений отмечалось: «... усмирение приняло характер боя с артиллерийской стрельбой, а в 174-й дивизии с атакой на неповинующиеся части»{399}. Аналогично проходило разоружение и расформирование революционно настроенных частей на других фронтах.
Неудивительно, что состояние армии и общества, поиск путей стабилизации положения в стране стали для политического и военного руководства государства, определенной части общественности вопросами первостепенной важности. Их рассмотрение неизменно оказывалось в центре внимания участников весьма авторитетных форумов, проводившихся в это время. Так, на Совещании общественных деятелей, состоявшемся в Москве 8–10 августа 1917 года, генерал М. В. Алексеев выступил с большой речью, в которой он, в частности, отмстил, что для оздоровления армии необходимо: признать ошибкой правительства отношение к офицерам русской армии и «вернуть им все, что у них так быстро и так неосмотрительно было отнято»; согласовать законодательство с истинными нуждами армии, запретив «законодательствовать» в Петрограде тем, кто армии почти не знает; изгнать из армии политику («что-нибудь одно — или митингующая армия, или воюющая»); «уничтожить комитеты и комиссаров»; «возвратить офицеру дисциплинарную власть», ибо униженный и оскорбленный офицер не может вести за собой солдат; создать отборные пасти; прекратить бесконечную смену командного состава{400}, М. В. Алексеева решительно поддержал генерал А. А. Брусилов, который, хорошо понимая пагубность пренебрежения основными [20] принципами военного строительства, отметил, что в военном деле есть «вековечные истины», на основании которых существуют все армии в мире, и вне этих законов армии быть не может, так как она превращается в толпу{401}.
Буквально через несколько дней проблемы, затронутые М. В. Алексеевым и А. А. Брусиловым, поднимаются в ходе Государственного совещания, проходившего в Москве с 12 по 15 августа 1917 года. В своем выступлении на нем Верховный главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов{402} вынужден был констатировать: революция получила в наследство армию хоть и с недостатками, но вполне боеспособную, стойкую и готовую к самопожертвованию, а затем «целым рядом законодательных мер, проведенных после переворота людьми, чуждыми духу и пониманию армии, эта армия была превращена в безумнейшую толпу, дорожащую исключительно своей жизнью»{403}. Эта жесткая оценка, видимо, заслуживает особого внимания, ибо она, скорее всего, результат раздумий многоопытного боевого генерала над тем, что и почему (с его точки зрения) произошло с русской армией. Раздумий, во многом определивших способы и характер дальнейших действий Верховного главнокомандующего.
Выступивший на совещании атаман донского казачества, председатель Союза казачьих войск A. M. Каледин{404} сформулировал конкретные задачи, которые, по его мнению, необходимо было осуществить для спасения страны. Среди них: запрещение в армии митингов и собраний «с их партийной борьбой и распрями»; упразднение всех Советов и комитетов, как в армии, так и тылу; [21] восстановление дисциплинарных прав начальствующих лиц; единство мер в тылу и на фронте для укрепления дисциплины{405}.
Как показал ход дальнейших событий, в качестве основного средства стабилизации положения в стране и в армии Верховным главнокомандующим и многими его единомышленниками был избран мятеж, попытка которого была осуществлена 25–31 августа 1917 года.
Цель мятежа состояла в разгоне Советов, солдатских и крестьянских комитетов, разоружении Петроградского гарнизона, свержении Временного правительства, установлении военной диктатуры и реставрации монархии.
Для ее осуществления к Петрограду с фронта стали стягиваться верные Л. Г. Корнилову части, основу которых составлял 3-й конный корпус генерала A. M. Крымова. В город с фронта направлялось около 3 тыс. офицеров, которые должны были возглавить боевые отряды, состоящие из юнкеров и членов подпольных организаций. Одновременно была сделана попытка вывести из Петрограда пять наиболее революционно настроенных полков.
По прибытии корниловских войск в Петроград организаторами мятежа планировалось разоружить части гарнизона и рабочие отряды, распустить Советы и произвести аресты членов леворадикальных партий.
Большое значение в достижении успеха придавалось таким мерам, как милитаризация железных дорог и заводов, созыв Государственного совещания, введение смертной казни в тылу. Более того, в соответствии с ультиматумом Л. Г. Корнилова, переданным А. Ф. Керенскому 26 августа, Временное правительство должно было уйти в отставку и предоставить Л. Г. Корнилову право сформировать новое правительство.
В Петрограде попытка мятежа вызвала резкий протест со стороны населения и политических сил левой ориентации. В течение нескольких дней были созданы многочисленные отряды Красной гвардии, на встречу войскам Л. Г. Корнилова направлялись агитаторы.
Принятые меры оказались достаточно эффективными — корниловские части потеряли способность к активным действиям. 30 августа 1917 года Временное правительство отстранило Л. Г. Корнилова от должности Верховного главнокомандующего и отдало распоряжение о предании его суду.
В ходе мятежа многие солдаты Железнодорожных войск совместно с красногвардейскими отрядами железнодорожников Минска, Луги, Пскова, Гатчины, Нарвы, Орши, Гомеля, Витебска и других городов активно боролись с корниловскими войсками, [22] разбирали пути, не давали корниловцам паровозов и вагонов, перехватывали телеграммы с распоряжениями мятежников, охраняли железные дороги{406}.
Столкнувшись со столь энергичным сопротивлением, Л. Г. Корнилов 28 августа отправил телеграмму, адресованную «начальствующим лицами по всем линиям железных дорог и дорожным комитетам», в которой, в частности, заявлял: «Я требую безусловного исполнения моих приказаний и распоряжений и предупреждаю: всякое неподчинение буду рассматривать как измену святому делу спасения родины и ее свободы и буду карать беспощадно»{407} (см. приложение 2). Однако эта телеграмма ожидаемого эффекта не произвела.
Решительно действовали против мятежников и военные железнодорожники Румынского фронта. В Бендерах ведущую роль в борьбе с корниловцами сыграли солдаты 24-го железнодорожного батальона. При подавлении мятежа ими, в частности, были арестованы командиры батальона и одной из рот, оказавшиеся сторонниками Корнилова.
По требованию солдат 9-го железнодорожного батальона, расквартированного в Липках, был арестован офицер, утаивший сообщение о корниловском мятеже.
В Унгенах воины-железнодорожники не только заявили о своей поддержке мер, принимаемых Петроградским советом «в борьбе с контрреволюцией», но и потребовали «перехода всей власти к трудовому народу»{408}.
По мнению советского историка Я. А. Яковлева, после подавлю мил корниловского мятежа развал армии пошел еще более быстрыми темпами (см. приложение 3). Говоря о наиболее характерных чертах этого периода, он выделял «полный распад каких бы то ни было командных связей» и стремительное ухудшение продовольственного снабжения армии. Теперь, по его мнению, офицер перестал быть командиром. Он стал «только классовым врагом солдат». В то же время резкое ухудшение продовольственного снабжения вызвало новое озлобление солдатских масс, видевших виновными в этом саботаж генералов и воровство интендантов, а также «своекорыстную политику помещиков и спекулянтов»{409}.
Еще одним важным последствием краха корниловского выступления явилось почти повсеместное переизбрание войсковых комитетов, их радикализация по отношению к действующей власти. [23]
Волна перевыборов прокатилась и по частям Железнодорожных войск. В частности, 1 сентября 1917 года состоялись перевыборы бригадного комитета в 3-й железнодорожной бригаде.
Перевыборы войсковых комитетов, приход в них еще большего числа леворадикально настроенных военнослужащих, большевизация Советов разных уровней содействовали ускорению процесса демократизации армии. Теперь она осуществлялась не только снизу, под воздействием солдатских и матросских масс, но и сверху, при непосредственном участии со стороны Советов{410}.
К концу октября значительная часть военных железнодорожников Петрограда, утративших доверие к командованию, находилась под влиянием большевизированных Советов. В свою очередь, и Петроградский Военно-революционный комитет считал возможным опираться на поддержку воинов-железнодорожников. Например, в его обращении от 24 октября 1917 года к населению об охране революционного порядка в городе Петрограде сообщались адреса и номера телефонов воинских частей, в которых находились комиссары ВРК. В числе 51 воинской части были названы 3, 4, 5-й железнодорожные батальоны и гвардейский железнодорожный полк{411}.
К военным железнодорожникам, как надежным революционным частям, обращался и военный комиссар штаба Петроградского военного округа. По его распоряжению, для охраны и наведения порядка в Зимнем дворце 5-й железнодорожный батальон выделил 20 солдат. Излишне говорить, насколько ответственным было такое задание в первые дни существования советской власти!
Сегодня с полным на то основанием можно утверждать и о решительной поддержке военными железнодорожниками Октябрьского вооруженного восстания. Действительно, получив телеграмму Петроградского Военно-революционного комитета о свержении Временного правительства и переходе власти в руки Советов, в которой, в частности, говорилось: «...Военно-революционный комитет призывает революционных солдат бдительно следить за поведением командного состава. Офицеры, которые прямо и открыто не присоединятся к совершившейся революции, должны быть немедленно арестованы как враги. Народная революционная армия не должна допустить отправки с фронта ненадежных воинских частей на Петроград. Действовать словом и убеждением и, где это не помогает, препятствовать отправке беспощадным применением силы»{412}, объединенное собрание представителей солдат и офицеров 1-го железнодорожного рабочего батальона, состоявшееся [24] 26 октября 1917 года, приняло следующее постановление: «Обсудив телеграмму Военно-революционного комитета № 2104 от 25 октября с.г. (20 час. 30 мин., срочно), постановить: подчиниться распоряжениям Военно-революционного комитета, приветствовать его деятельность, присоединиться ко всем пожеланиям, выраженным в вышеуказанной телеграмме»{413}.
Несмотря на исключительно сложную обстановку, создавшуюся на Румынском фронте, войсковые комитеты железнодорожных батальонов один за другим принимали резолюции о поддержке советской власти. В частности, в одной из них говорилось: «Приветствуем Народных комиссаров как истинных выразителей революционной демократии, выражаем им свое полное доверие и поддержку. Вполне одобряем изданные ими декреты о земле, мире, контроле над производством и др.»{414}.
Видимо, эти резолюции выражали общее настроение военных железнодорожников, так как, по имеющимся у нас данным, ни одна попытка использовать железнодорожные части в контрреволюционных целях в то время не увенчалась успехом.
Достаточно характерный случай произошел в конце октября в 18-м железнодорожном батальоне, командир которого получил от командования Юго-Западного фронта приказ перебросить батальон на поддержку войск генерала П. Н. Краснова{415}.
Скрыв задачу передислокации, командир батальона отдал распоряжение подчиненным грузиться в вагоны. Солдатский комитет, узнав истинную цель переброски, срочно созвал митинг, на котором было вынесено решение: «Приказ не выполнять, погрузку прекратить, а командира арестовать!»{416}
Приблизительно в это же время появилась угроза контрреволюционного переворота в Минске. По просьбе Военно-революционного комитета Минского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов в город прибыли революционные части Западного фронта. Железнодорожные войска послали туда бронепоезд, который сыграл важную роль в борьбе за победу советской власти в Минске{417}. [25]
Железнодорожные батальоны были опорой революционных сил в борьбе за установление власти Советов в Бессарабии. Определенный интерес в этом отношении представляет резолюция собрания солдат располагавшейся в Унгенах 5-й роты 8-гоо железнодорожного батальона, принятая еще в канун вооруженного восстания в Петрограде. В ней исполнительному Комитету местного Совета сообщается, «что в нужный момент вся рота станет на помощь исполнительному комитету как революционной власти»{418}.
В самом Петрограде по приказу Петроградского Военно-революционного комитета 4-й железнодорожный батальон откомандировал 29 октября 1917 года в Красное Село две роты с шанцевым инструментом для рытья окопов «против войск изменника революции Керенского»{419}.
Петроградский Военно-революционный комитет, видя в военных железнодорожных частях надежных союзников, со своей стороны принимал определенные меры по их усилению, доукомплектованию вооружением{420}, а также поддержанию в них необходимого уровня дисциплины, организованности и порядка{421}.
Еще накануне Октябрьской революции руководство РСДРП (б) предполагало в случае победы осуществить программное требование о замене постоянной армии всеобщим вооружением народа. Конкретным воплощением его должна была явиться милиционная армия. Поэтому на идее милиционной армии базировались первые наметки строительства новых вооруженных сил.
Однако сразу распустить «старую армию» было невозможно — страна еще не вышла из Первой мировой войны. Вследствие этого перед большевиками встала серьезнейшая проблема: необходимо было суметь, хотя бы на какое-то время, обеспечить уровень боеспособности существующих армии и флота, адекватный складывающейся на фронтах обстановке, и приступить к созданию армии нового типа.
Добиться этого можно было лишь решительно преодолев негативные последствия процесса разложения, вовсю охватившего Вооруженные силы, и исключив влияние на личный состав разнообразных политических сил, не приемлющих идеи революции. [26]
Эффективным средством для достижения этих целей посчитали превращение войсковых комитетов (в которых члены РСДРП(б) пользовались определенным влиянием) в реальные органы власти в армии.
На практике это означало: введение безусловной выборности командного состава и обеспечение контроля за его деятельностью со стороны солдатских организаций; установление контроля Советской власти за работой всех учреждений центрального и местного военного аппарата; ликвидацию недемократических учреждений в армии (военных судов, органов военно-духовного управления и др.); увольнение антисоветски настроенных офицеров и генералов.
Осуществить это можно было путем дальнейшей демократизации Вооруженных сил.
Поэтому уже 25 октября 1917 года в воззвании 2-го Всероссийского съезда Советов{422} «К гражданам России!» говорилось: «Советская власть предложит немедленный демократический мир всем народам и немедленное перемирие на всех фронтах. Она ...отстоит права солдата, проведя полную демократизацию армии...»{423}. Тогда же съезд принял решение об отмене смертной казни на фронте и немедленном освобождении всех военнослужащих, арестованных за революционную деятельность.
26 октября съезд обратился к фронтовикам с призывом создать во всех армиях революционные комитеты, установить в войсках революционный порядок и твердо удерживать фронт. Одновременно были взяты под контроль Ставка Верховного главнокомандования и бывшее Военное министерство. Армия и флот освобождались от офицеров и генералов, не вставших на сторону революции.
Первоначально как непосредственная работа по демократизации, так и разработка нормативных документов по ее проведению осуществлялись войсковыми и военно-революционными комитетами.
Но уже 9 ноября 1917 года в целях упорядочения проводившихся мероприятий по демократизации армии советское правительство в лице Наркомвоена опубликовало «Проект декларации о принципах переустройства армии на демократических началах». Проект предусматривал уравнение в правах всех военнослужащих, уничтожение чинов, внешних отличий и титулов, отмечал обязательность выборности командного состава, содействовал реальному превращению солдатских и матросских комитетов в органы власти в войсках. [27]
Дальнейшему развитию и укреплению нормативно-правовой базы демократизации содействовало подготовленное Военно-революционным комитетом при Ставке Верховного главнокомандующего 30 ноября 1917 года «Временное положение о демократизации в армии и на флоте». Войскам было предписано руководствоваться им в своей повседневной деятельности.
В Положении последовательно реализовывался курс на превращение солдатских и матросских комитетов в полноправные органы власти в войсках и на флоте. В соответствии с ним на фронтах и в тыловых военных округах вся власть передавалась солдатским и матросским (войсковым) комитетам, высшим органом которых объявлялась солдатская секция ВЦИК Советов.
Положение подтверждало право солдатских организаций избирать, утверждать и смещать с должностей лиц командного состава и устанавливало порядок его реализации. В частности, выборы военнослужащих на должности до полкового командира включительно должны были осуществляться общим собранием, на более высокие — соответствующими съездами или совещаниями при комитетах.
Кроме того, Положением упразднялись офицерские чины, звания и ордена (кроме Георгиевских крестов и медалей).
Важным этапом демократизации старой армии стал состоявшийся в Могилеве 11–16 декабря 1917 года Общеармейский съезд при ставке Верховного главнокомандующего, на котором Верховным главнокомандующим был избран бывший прапорщик Н. В. Крыленко{424}. Также делегаты съезда приняли очень важное, в тех условиях, постановление о создании во всех частях и соединениях демобилизационных комиссий. [28]
Однако на ходе демократизации отрицательно сказывалось отсутствие утвержденных правительством правовых актов, разработанных с учетом опыта применения ранее изданных ведомственных положений и деклараций. Это обстоятельство поставило Н. В. Крыленко перед необходимостью добиваться скорейшей разработки единых для всей армии документов по демократизации. В своем письме в Совет Народных Комиссаров от 9 декабря 1917 года он, в частности, указывал: «Препровождая экземпляр... приказа за № 976 с объявленным при нем положением о демократизации армии, уведомляю, что проведение последнего в жизнь вызвало уже целый ряд вопросов... Ввиду сего, в целях сохранения механизма управления армией, представляется крайне необходимым либо издание в самом спешном порядке нового положения, либо разъяснение и дополнение такового в связи с поставленными ...вопросами»{425}.
Вопрос о подготовке декретов о демократизации армии тогда же (9 декабря) был рассмотрен на заседании коллеги по управлению Военным министерством. Коллегия приняла решение подготовить к 13 декабря проекты декретов «1) о равноправии, 2) об организации власти, 3) о выборном начале, 4) о содержании должностным лицам»{426}.
16 декабря 1917 года, на основе результатов обсуждения «Временного положения о демократизации в армии и на флоте», Совет Народных Комиссаров принял декреты «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии»{427}, которые окончательно определили принципы демократизации. Декретами устанавливалось, что полновластными органами в армии являются солдатские комитеты и Советы, весь командный состав подлежит избранию, все чины и звания упраздняются. Коллегиальное управление в виде выборных армейских организаций (комитетов) устанавливалось в управлениях военных округов и в войсковых частях.
Тем самым власть в армии окончательно переходила в руки войсковых комитетов и комиссаров СНК.
Все же принятых мер оказалось недостаточно. Остановить процессы разложения, поразившие армию и флот, не удалось. Такое яркое их проявление, как массовое дезертирство, приобретало все более угрожающие масштабы.
Пытаясь хотя бы частично объяснить причины, вызывавшие его после Октябрьской революции, командовавший в то время [29] войсками Петроградского военного округа К. Еремеев{428} отмечал: «Перемирие на фронте, уверенность, что после Октябрьского переворота войне конец, сделало тягу солдат домой, в деревню, неудержимой. Если уже после Февральской революции уход с фронта был обычным явлением, которое нельзя было устранить, то теперь 12 млн. солдат, цвет крестьянства, почувствовали себя лишними в частях армии и чрезвычайно нужными там, ...где «делят землю»{429}.
Дальнейшее ухудшение продовольственного снабжения армии, неукротимая, все более усиливающаяся тяга солдат домой, к «земле» (особенно после выхода декрета «О земле») сделали крайне актуальным вопрос об ускоренной демобилизации старой армии. Для его рассмотрения 28 ноября 1917 года в Петрограде открылось специальное совещание, а с конца ноября по первую половину декабря прошли фронтовые и армейские съезды, посвященные той же проблеме. Решения, принятые участниками проведенных мероприятий, совпадали в главном — необходимо ускорить общую демобилизацию и немедленно приступить к демобилизации частичной{430}.
Тем временем проблема дезертирства продолжала обостряться. За ноябрь и первую декаду декабря только на Северном и Западном фронтах не менее 15 процентов личного состава дезертировало или не возвратилось из отпусков{431}.
Особую остроту возникшей ситуации придавало то обстоятельство, что она совпала по времени с заключительным этапом демократизации действующей армии, в ходе которого командный состав фактически лишился реальной власти{432}.
Дальнейший рост напряженности в отношениях между солдатскими массами и офицерами вызвал ленинский призыв выбирать «тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем» переданный, 9 ноября [30] по радиотелеграфу. Он разделил армию на сторонников перемирия (в основном солдаты) и противников (почти весь офицерский корпус){433}.
Еще одним фактором, препятствовавшим наведению порядка в частях и соединениях, была позиция, которую занимали многие войсковые комитеты фронтовых частей и соединений.
Дело в том, что значительная часть комитетов воинских формирований действующей армии не была переизбрана после Октябрьской революции. Оставаясь по своему составу эсеро-меньшевистскими и неся в глазах большинства солдат ответственность за поддержку летнего (1917 года) наступления, двойственную позицию, занятую в ходе корниловского мятежа, выступления в поддержку противников перемирия и др., эти комитеты доверием и авторитетом у военнослужащих не пользовались. Как сообщали, например, из штаба Северного фронта 10 ноября 1917 года, «большинство комитетов пользуется популярностью лишь постольку, поскольку идет навстречу желаниям масс, руководить которыми они не в силах»{434}. А по докладам штаба Кавказского фронта Ставке (от 15 ноября 1917 года) получалось, что «решения комитетов выносятся под давлением солдат»{435}.
Аналогичное положение сложилось и в Железнодорожных войсках. При этом если в частях Петроградского военного гарнизона (объединявших около 12 400 военных железнодорожников{436}, что составляло примерно 1/10 всего личного состава войск), в батальонных комитетах значительным влиянием пользовались большевики, то во фронтовых частях и соединениях положение зачастую было иным. Так, в 3-й железнодорожной бригаде в постоянный президиум бригадного комитета входило: большевиков — один (он же председатель), социалистов-революционеров — три, кадетов — один человек{437}.
Кроме того, видимо разуверившись в возможностях тогдашних Советов решать животрепещущие армейские проблемы, все батальоны бригады (за исключением двух) отказались прислать на бригадный съезд, который должен был состояться 13 октября 1917 года, своих представителей для выборов делегатов на 2-й всероссийский съезд рабочих и солдатских депутатов{438}. [31]
К весьма противоречивым результатам приводила последовательная реализация принципов, положенных в основу проводимой в армии демократизации. В первую очередь это относится к принципу выборности армейских организаций (военно-революционных и войсковых комитетов), к которым переходила вся полнота власти.
Действительно, массовый уход офицеров и передача реальных властных полномочий выборным органам, руководимым выдвиженцами из солдатской среды, не имеющим соответствующих знаний и опыта, во многих случаях не только негативно сказывались на боеспособности частей и соединений, но и делали их неуправляемыми.
О серьезности возникшей проблемы можно в какой-то мере судить по состоявшемуся 27 ноября 1917 года разговору по прямому проводу между начальником штаба Юго-Западного фронта генерал-лейтенантом Н. Н. Стоговым и начальником штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенантом М. Д. Бонч-Бруевичем, в ходе которого было отмечено: «...мы стоим перед неизбежным следствием, что корпус офицеров и командный состав, терроризированный и фактически лишенный всяких прав, так или иначе вынужден будет оставить армию и последняя будет самоуправляема выборными лицами, которые, как показывает жизнь, далеко не всегда являются подготовленными... <Находясь> в руках безответственных и незнакомых с техникой дела <лиц>, ревкомитет не обещает внести ни порядка, ни обаяния власти... Если не будут приняты какие-либо чрезвычайные меры, то при настоящем течении жизни мы идем с каждым днем все ближе и ближе к ужасной развязке, когда дезорганизованная голодная армия двинется в тыл и уничтожит свое же Отечество»{439}. Однако нельзя забывать и о том, что в результате демократизации на руководящие посты в армии выдвинулись многие незаурядные люди. Так, Верховным главнокомандующим стал прапорщик Н. В. Крыленко; главкомом Западного фронта — прапорщик А. Ф. Мясников; командующими армиями — подпоручик С. А. Анучин и прапорщик И. С. Кондурушкин; командующими войсками округов унтер-офицер К. С. Еремеев (Петроградский), прапорщик Н. Е. Ершов (Казанский), рядовой Н. И. Муралов (Московский). Некоторые из них впоследствии выдвинулись в ряды крупных военных организаторов, проявили себя как способные военачальники.
Реакцией Советской власти на складывающуюся во фронтовых частях ситуацию было принятие Советом Народных Комиссаров 10 декабря 1917 года Декрета о начале постепенного [32] сокращения численности армии и увольнении в запас солдат призыва 1899 года{440}.
После выхода Декрета еще оставались надежды на возможность поддержания боеспособности фронтовых частей путем проведения частичной демобилизации. В то же время в Петроград со всех фронтов поступали весьма тревожные сведения о морально-психологическом состоянии военнослужащих фронтовых частей. Их полностью подтверждали результаты анкетирования представителей делегатов Общеармейского съезда по демобилизации армии, начавшего свою работу 15 декабря 1917 года в Петрограде.
Приводя данные об итогах анкетирования, Н. И. Подвойский{441} отмечал: «Единодушный ответ был получен только по вопросам о степени боеспособности армии: он не допускал сомнений в невозможности для этой армии воевать. По остальным вопросам ...ответы были не столь единодушны и отчасти неопределенны... Большинство делегатов высказалось «за какой угодно мир»{442}. Тем не менее решения, принятые Общеармейским съездом, сыграли положительную роль, обеспечив более организованное проведение демобилизации в дальнейшем.
Однако существенно осложнившаяся военно-политическая обстановка (угроза развертывания боевых действий со стороны Германии и стран Антанты приобрела к концу 1917 года вполне реальный характер) и еще не утраченные до конца надежды на возможность сохранения боеспособности армии за счет ее частичной демобилизации позволили участникам состоявшегося в Петрограде 22 декабря 1917 года совещания работников Народного комиссариата по военным делам прийти к выводу о необходимости в ближайшие 8–10 дней двинуть на фронт имеющиеся в Петроградском [33] и Московском округах красногвардейские отряды. Одновременно планировалось приступить к организации в этих округах десяти корпусов новой армии в составе 300 тыс. человек. Корпуса, формируемые главным образом из рабочих, должны были укрепить фронт старой армии на период демобилизации и создания в тылу новой армии{443}.
Тем временем наряду с интенсивными мероприятиями по проведению демократизации в войсках шла усиленная агитация за создание добровольческой Красной армии из солдат. Эта идея встретила одобрение у части воинов. Однако несмотря на чрезвычайные усилия войсковых комитетов и армейских организаций РСДРП (б), разъяснительную работу и принимавшиеся серьезные меры по укреплению воинской дисциплины, остановить массовую стихийную демобилизацию оказалось невозможно.
Яркую картину того, что происходило в прифронтовой полосе, оставили нам свидетели событий: «Масса солдат и матросов двигалась с фронтов, не дожидаясь своей очереди и организованной отправки. Все станции забивались демобилизованными. Места в поезде брали с боя. Захватывались целые поезда. Солдаты силой заставляли обслуживающий персонал движения формировать состав поездов и отправлять их туда, куда нужно было большинству, а зачастую и незначительной группе собравшихся демобилизованных и примазавшихся к ним спекулянтов»{444}. «Кондукторские бригады отказываются составлять воинские поезда, служащие разбегаются со станций при приближении эшелонов»{445}.
Вместе с тем, по мнению советского историка Е. Н. Городецкого, «удивляться следует не тому, что многие тысячи солдат бежали с фронта, а тому, что миллионы солдат терпеливо ждали организованного проведения демобилизации»{446}.
Можно согласиться с теми историками, которые видят в основе этого феномена политические настроения подавляющего большинства солдат, принявших советскую власть как выразительницу своих чаяний; опасения лишиться, в случае дезертирства, каких-то привилегий и льгот при разделе земли; упорную разъяснительную работу войсковых и военно-революционных комитетов частей и соединений{447}.
Разруха, царившая на железнодорожном транспорте, хлынувшая по железным дорогам огромная масса демобилизованных солдат и матросов вынудили Народный комиссариат по военным делам и Комитет по демобилизации отдать приказ: «Ввиду необходимости [34] скорейшего поднятия провозоспособности железных дорог приказываю от 15 января 1918 года уволить в запас всех квалифицированных специалистов железнодорожной службы»{448} (см. приложение 4). Выполнение этого решения неминуемо приводило к уходу из Железнодорожных войск самых подготовленных и наиболее авторитетных военнослужащих.
Весьма сильное разложение охватило части Юго-Западного и Румынского фронтов, в состав которых входили многие формирования Железнодорожных войск.
В архивных документах, относящиеся к декабрю 1917 года{449}, не только констатируется, что боеспособность целых объединений этих фронтов «равна нулю», но и дается описание происходившего: «Солдаты старых годов категорически требуют роспуска по домам, войсковые комитеты самовольно демобилизуют части; в центральных пунктах сложилась масса солдат, что грозит разразиться в ужасную катастрофу погромного характера»{450}. И почти каждый командир или начальник в своих донесениях вынужден был отмечать: «Никакие высокие лозунги не заставят солдат снова начать войну»{451}.
Тяжелое положение, сложившееся на Юго-Западном и Румынском фронтах, усугублялось дезорганизующей деятельностью Центральной рады, провокациями украинских националистов, наступлением румынских войск.
В «Краткой сводке о демократизации армии по состоянию за 3–9 декабря 1917 года» приводилась копия приказа военного министра Украинской Народной Республики от 3 декабря № 44, в котором, в частности, объявлялось: «Румынский и Юго-Западный фронты считаются украинскими и ...для этих фронтов обязательны только приказы Генерального войскового секретариата»{452}.
В такой обстановке в Киеве на Всероссийском съезде Железнодорожных войск, в связи с демобилизацией русской армии, было принято единственно возможное в тех условиях решение: расформировать Железнодорожные войска и передать их личный состав и имущество Комиссариату путей сообщения{453}.
Следует особо отметить, что делегатами съезда было принято достойное решение — передать все имущество войск в НКПС. Дело в том, что к концу 1917 года в старой армии получили широкое [35] распространение требования раздела между солдатами военного имущества и сохранения за демобилизованными оружия{454}. Неуправляемая стихия дележа «экономических сумм» (денег, накопленных в частях в результате экономии на продовольственном и вещевом обеспечении личного состава), запасов амуниции, боеприпасов и оружия грозила полным уничтожением материальной основы армии, ставила под сомнение саму возможность ее возрождения в новом виде.
Как мы видим, военные железнодорожники решили для себя этот сложный вопрос с честью!
Ход событий на фронте, и прежде всего германское наступление, показали всю бесперспективность проектов реорганизации старой армии и невозможность даже временного поддержания ее боеспособности. Позиции самовольно оставляли целые соединения, а у командования не всегда находились в распоряжении надежные части, которыми можно было бы закрыть образовывавшиеся в обороне бреши.
Поэтому советское правительство вынуждено было завершить демобилизацию старой армии роспуском не только личного состава частей и подразделений, но и штабов, управлений, а также армейских организаций{455} (см. приложение 5).
11 января 1918 года выступая на 3-м Всероссийском съезде Советов, В. И. Ленин заявил, что «старая армия, армия казарменной муштровки, пытки над солдатами, отошла в прошлое. Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне. Полная демократизация армии проведена»{456}.
Однако справедливости ради следует отметить, что и в старой армии оставались части, которые успешно действовали против наступавших германских войск. Из имеющихся документов известно, что 23 февраля 1918 года 2-й красноармейский полк и отряд из красногвардейцев и солдат Железнодорожных войск заняли оборону в районе станции Черсха, Большое и Малое Лопатино и [36] в тот же день в ожесточенном бою отбросили наступавшего противника, нанеся ему значительные потери{457}.
Личный состав сохранивших боеспособность частей, члены красногвардейских отрядов, рабочие и крестьяне вступали в формирующуюся рабоче-крестьянскую Красную Армию. К весне 1918 года в ее ряды записалось приблизительно 70 тыс. человек и тысячи добровольцев дали тыловые гарнизоны{458}.
Подводя итоги, следует отметить, что к февралю 1918 года старая армия была полностью деморализована и абсолютно неспособна вести сколько-нибудь масштабные военные действия. Есть все основания полагать, что и ее неотъемлемая часть — Железнодорожные войска в полной мере испытали на себе влияние негативных процессов, проходивших в Вооруженных силах.
Таким образом, в 1917–1918 годах без применения средств вооруженной борьбы была фактически разрушена достаточно мощная и вполне боеспособная военная организация, каковой являлась русская армия накануне Февральской революции.
Утрата боеспособности Вооруженными силами и Железнодорожными войсками явилась следствием действия целого ряда причин. К важнейшим из них прежде всего следует отнести ошибки, допущенные военно-политическим руководством страны.
Грубые и очевидные политические и военные просчеты в организации вооруженной борьбы, совершенные сначала царским, а затем и Временным правительствами, привели к крайне неблагоприятному ходу войны, позволили армии и обществу возложить на них моральную и политическую ответственность за непрерывную череду поражений; огромные и совершенно не оправданные, с точки зрения участников войны, людские потери; неудовлетворительное материальное обеспечение войск, хронический недостаток оружия и боеприпасов на фронте.
Это содействовало формированию в обществе атмосферы глубокого недоверия к власти, неверия в ее способность эффективно действовать в интересах государства и армии, оказывало деморализующее воздействие на военнослужащих.
Еще одной из причин утраты боеспособности Вооруженными силами и Железнодорожными войсками России явилось неудовлетворительное морально-психологическое состояние личного состава.
Разрушение господствовавшей государственно-патриотической идеологии; громадная моральная и психологическая усталость подавляющего большинства военнослужащих от многолетней кровопролитной [37] войны; непонимание ее целей, усиленное растущим негативным отношением к войне как средству разрешения межгосударственных противоречий; утрата морального авторитета определенной частью военных руководителей всех степеней, круто и беззастенчиво поменявших свои политические убеждения; революционная агитация и антивоенная пропаганда; умелая и целенаправленная подрывная деятельность противника; идущие из тыла сведения о разворачивающейся в стране борьбе за передел собственности (в том числе и земли), делавшие тягу солдат (матросов) домой неудержимой; неудовлетворительное, постоянно ухудшающееся материальное снабжение и продовольственное обеспечение подрывали морально-психологическое состояние личного состава Вооруженных сил и Железнодорожных войск и в конечном итоге привели к утрате им необходимых военнослужащим моральных и боевых качеств, потере способности переносить тяготы и лишения, связанные с боевой деятельностью, катастрофическому падению воинской дисциплины.
К весьма деструктивным последствиям для Вооруженных сил и Железнодорожных войск привела борьба, которую развернули за влияние на армию практически все политические силы тогдашней России.
В качестве одного из важнейших средств этой ожесточенной схватки ими был избран давно назревший и уже стихийно протекавший в воинских частях процесс демократизации.
Конкретные действия субъектов политической жизни страны, принимаемые под их влиянием правовые акты, объектом регулирования которых являлся процесс демократизации, преследовали цели, продиктованные прежде всего логикой политической борьбы. Поэтому они часто противоречили основополагающим принципам военного строительства; приводили к разрушению системы военного управления; вносили в армейские коллективы раскол по социальному и служебно-должностному признакам; делали их неуправляемыми. Демократизация на практике сыграла роль мощного инструмента слома старой военной машины.
Итогом борьбы политических сил за армию в дооктябрьский период явилось вовлечение в политическую жизнь широких солдатских (матросских) масс, их революционизация и, как следствие, превращение Вооруженных сил из важнейшего института государственной власти, гаранта неизменности и стабильности существовавшего государственного и общественного строя в его противника.
После Октябрьской революции большевики, в условиях еще более ужесточившейся борьбы за армию с политическими силами, не принявшими идеи революции, для окончательного лишения [38] этих сил опоры в Вооруженных силах осуществили передачу всей полноты власти в армии войсковым комитетам.
Однако проблемы, возникшие с формированием новых органов военного управления, массовое оставление штабов и воинских формирований высшими и старшими офицерами, отсутствие необходимого уровня подготовки и опыта у заменившего их избранного солдатской массой командного состава и членов выборных армейских организаций способствовали утрате управления армией, а затем и полному ее развалу.
В этих условиях, благодаря большой организаторской и разъяснительной работе, всемерному использованию революционного энтузиазма солдатских масс, органам новой власти удалось осуществить демобилизацию старой армии и приступить к формированию новой.
Таким образом, утратившие, в силу объективных причин, боеспособность, обескровленные досрочным увольнением в запас наиболее квалифицированных специалистов железнодорожного дела Железнодорожные войска старой армии объективно не могли стать ни частью будущей Красной Армии, ни войти в состав вооруженных формирований зарождающегося «белого движения» в качестве самостоятельного объединения.
Сегодня мы вправе заключить, что решение, принятое Всероссийским съездом Железнодорожных войск об их расформировании, было не только оправданным, но и единственно возможным в тех исторических условиях.
Заканчивая рассмотрение состояния старой армии и Железнодорожных войск в 1917–1918 годах, следует отметить, что в конце XX века на примере Советского Союза, организации Варшавского Договора и некоторых других стран и организаций мы убеждаемся — стратегические цели разрушения этих, казалось бы вполне жизнеспособных, государственных и военно-политических образований были достигнуты без применения средств вооруженного насилия. И чем чаще подобные явления будут происходить на практике, тем актуальнее и значимее выводы и уроки, следующие из определенных этапов истории нашего государства, его Вооруженных сил и Железнодорожных войск. [39]