Гуадалканал: Сага Сакаи Сабуро
Самыми значительными событиями первой половины 1942 года стали грандиозные сражения в Коралловом море и при Мидуэе. Исход этих двух решающих сражений полностью решила воздушная мощь, несмотря на участие в них крупных морских и сухопутных сил. .
Несмотря на очевидное превосходство воздушной мощи над другими видами вооруженных сил, и США, и Япония не смогли правильно оценить роль авиации в этих сражениях.
Из всей базовой авиации единственным подразделением, которое вело тяжелые бои с противником, в это время была 25-я воздушная флотилия. Она состояла из авиакорпуса Тайнань, 4-го авиакорпуса и авиакорпуса Иокогама. Флотилией командовал контр-адмирал Ямада Садаёси, штаб которого находился в Рабауле.
Флотилия проводила постоянные налеты на позиции противника. Главной ее целью был Порт-Морсби, Новая Гвинея. Менее серьезное значение имели спорадические атаки средних бомбардировщиков 23-й воздушной флотилии с острова Тимор против Дарвина в Австралии. [187]
Воздушные налеты на Порт-Морсби проводились крупными силами, что было характерно для этого периода войны. Как правило, в налете участвовали 27 и более бомбардировщиков, которых сопровождало примерно такое же количество «Зеро». Какое-то время мы даже готовились захватить Порт-Морсби. Чтобы обеспечить проведение этой операции, наш флот 21 июля 1942 года атаковал Буну на северо-восточном побережье Новой Гвинеи.
Силы вторжения подверглись яростной атаке примерно сотни вражеских самолетов. Эта атака вызвала большие потери, и в результате наши войска оказались в опасном положении. Стало ясно, что совершенно необходимо нейтрализовать вражескую авиацию, атаковавшую наши силы в Буне.
Большая часть вражеской авиации базировалась в Порт-Морсби, а меньшая — в Раби на юго-восточной оконечности Новой Гвинеи. Наша морская авиация немедленно подготовила массированную атаку Раби, чтобы 7 августа 1942 года нейтрализовать базирующиеся там самолеты.
Подготовка шла полным ходом, когда внезапно наше внимание переключилось на малоизвестный остров в южной части Соломоновых островов. Неприятель вторгся на Гуадалканал, и, как оказалось позднее, это было только первое звено в цепи ударов.
Мы рассмотрим воздушные бои над Гуадалканалом с точки зрения отдельного человека. Очень живую и впечатляющую картину нам оставил унтер-офицер 1 класса Сакаи Сабуро, который был позднее произведен в сублейтенанты. В то время он служил командиром звена в авиакорпусе Тайнань.
За годы войны с летчиками случилось немало невероятных происшествий. Пилоты и члены экипажей, получив тяжелые ранения, продолжали полет, показывая просто невероятную и невозможную выносливость. Пилоты, которых следовало считать мертвыми, продолжали пилотировать самолеты. Самолет, который вражеские снаряды должны были разнести на куски, каким-то чудом [188] удерживался в воздухе и приносил измученный и окровавленный экипаж домой.
Унтер-офицер Сакаи к концу войны был лучшим из уцелевших японских асов. Он прославился как первый японский летчик, сбивший «Летающую крепость» (это произошло 11 декабря 1941 года над Филиппинами). Вот его история, которая даже среди множества замечательных эпизодов воздушной войны выглядит совершенно невероятной:
«Гуадалканал. Название, просто название. Мы даже не знали, что это такое — остров, военная база или название секретной операции. Когда американские войска ворвались на берег Гуадалканала, мы просто еще не слышали о таком острове.Оставалось еще несколько часов до того, как люди во всем мире развернут карты южной части Тихого океана, чтобы найти этот крошечный островок. Японские и американские коммюнике еще не упоминали название «Гуадалканал», а радиопередачи ничего не говорили об острове, который скоро приобретет важнейшее значение.
Здесь, в Рабауле, на восточной оконечности острова Новая Британия, небо было ясным. Даже слабый ветерок не ослаблял жаркую сырую духоту. Бухта Симпсон сонно дремала, подобно большому озеру. Ее поверхность казалась огромным зеркалом, отражающим голубое небо. Она была полностью окружена низкими пологими холмами, не считая единственного прохода на востоке. На северо-восточном берегу бухты лениво поднимались клубы белого дыма, указывая на временно открывшееся жерло вулкана. Дым сиял и сверкал в пронзительных лучах солнца.
Склоны вулкана утопали в плотной листве джунглей исключая точку там, где заканчивался южный склон. Здесь джунгли были вырублены, расчищены и уничтожены. Их сменила узкая полоса земли, идущая с востока на запад. Это был Нижний аэродром Рабаула. [189]
В Вунаканау, где гладкое как стол плато обрывалось в море, еще одна узкая просека разрезала пышную растительность острова. Это был Верхний аэродром Рабаула.
Совершенно не. соответствовала страшной влажности и оглушающей жаре группа тепло одетых молодых мужчин, которые стояли рядом с неописуемой лачугой у северного конца истребительной полосы. На земле, где даже легкая летняя рубашка на голое тело моментально становилась мокрой, эти люди были одеты в плотные летные комбинезоны, ботинки, неуклюжие спасательные жилеты и всякую тяжелую сбрую. Револьвер у каждого был засунут в промасленную кожаную кобуру.
Это были пилоты истребителей из авиакорпуса Тайнань, только что закинутые в удушающие жару и сырость Рабаула с острова Бали в Голландской Ост-Индии. Я был одним из этих пилотов, командиром звена.
Еще до прибытия в Рабаул мы сталкивались с американскими и австралийскими самолетами, базирующимися в Порт-Морсби, Новая Гвинея. Однако в это утро наши обычные обязанности: патрулирование, налет на Морсби или воздушные бои — были заменены специальной атакой авиабазы Раби в бухте Милн на южной оконечности Новой Гвинеи.
Пилоты с энтузиазмом обсуждали операцию.
— Может быть, сегодня будет большая драчка, — сказал один.
— Это все равно, что идти на охоту, — заметил другой.
Наши пилоты рвались сразиться с вражескими истребителями. Результаты, которых мы добивались на своих «Зеро», были настолько удивительны, что противник уже просто боялся наших налетов. Очень часто он отказывался принимать бой.
Мы проверили оснащение друг друга и уже приготовились взлететь, чтобы сопровождать бомбардировщики, которые должны были атаковать Раби, когда в оперативный центр примчался посыльный с радиограммой. [190]
Случилось что-то необычное, так как все офицеры переполошились. Мы могли видеть нашего командира капитана 1 ранга Сайте Macao, руководителя полетов Кодзоно Ясуна, капитан-лейтенанта Накадзима Тадаси, который должен был командовать сегодняшним налетом. Они все собрались вокруг большой карты, которую спешно развернули на одном из столов.
Мы внимательно слушали разговоры офицеров, и много раз до нас долетали названия «Гуадалканал» и «Тулаги». Это были странные имена.
— Где этот Гуадалканал, господин унтер-офицер? — спросил унтер-офицер 2 класса Хатори, пилот второго истребителя моего звена.
— Я не знаю, — ответил я. Затем спросил у группы унтеров и пилотов: — Да хоть кто-то знает, где этот Гуадалканал?
Никакого ответа, только покачивание головами. Хатори снова заговорил:
— Никто не знает! Тогда это не может быть важное место.
Однако офицеры в оперативном центре выглядели очень серьезными. Один из офицеров вышел наружу и приказал пилотам немедленно построиться.
Потом вышел капитан 1 ранга Сайто.
— Сегодня утром в 5.25 мощные силы вторжения противника с сильным прикрытием атаковали Лунга Роудз на острове Гуадалканал. Это второй с юга остров в группе Соломоновых островов. Неприятель высадился также в Тулаги на острове Флорида к северо-востоку от Гуадалканала.
— На Гуадалканале наши строители сооружали аэродром. Наши авиационные подразделения в Тулаги попали в серьезную опасность. Главные силы авиакорпуса Иокогама, входящие, в состав 25-й воздушной флотилии, расположены в Тулаги. Кроме них, на острове в момент высадки противника находились около 10 летающих лодок и 10 гидросамолетов-истребителей. [191]
— Положение крайне серьезное. Наши морские силы, действующие в районе Рабаула, получили приказ немедленно всеми силами атаковать противника и отбросить американские силы вторжения любой ценой.
Капитан 1 ранга Сайто на мгновение замолк, а потом продолжил:
— Нашим истребителям приказано сопровождать базовые средние бомбардировщики, которые нанесут удар по вражеским кораблям. Несколько истребительных групп пойдут впереди бомбардировщиков в район боя в качестве ударных сил, чтобы отогнать американские истребители.
— От нашей базы до Гуадалканала около 560 миль. Это самое большое расстояние, которые вы способны пролететь. Вы должны выжать из своих самолетов буквально все. Я надеюсь, что пилоты будут максимально экономить топливо.
Капитан 1 ранга Сайто закончил. Мы все уже были готовы к немедленному старту. Единственное изменение, которое могло произойти в наших планах, это уточнение района боя и выдача пилотам новых карт. Я начал прикидывать курс, которым мы полетим к Гуадалканалу, отметив большое расстояние, которое придется покрыть.
Гуадалканал лежит на другом конце цепи островов. Это уже само по себе проблема!
Буквально перед тем, как занять места в самолетах, мы получили специальный инструктаж от заместителя командира эскадрильи и моего непосредственного командира суб-лейтенанта Сасаи Юндзо. Он был необычайно серьезен.
— Известно, что американские истребители над Гуадалканалом действуют с авианосцев, поддерживающих высадку. Возможно, это штатные эскадрильи флота, а не армейские самолеты, собранные специально для этой атаки. Это будет наша первая встреча с истребителями американского флота. Будьте бдительны и НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ТЕРЯЙТЕ ИЗ ВИДА МОЙ САМОЛЕТ. [192]
Американские самолеты! Одно сообщение о встрече с ними взволновало меня. Я давно желал встретиться с американскими авианосными пилотами, и вот настал мой час!
Я летал на истребителях уже 6 лет и провел в воздухе более 3000 часов. Я участвовал в наших атаках против китайских городов Чунцин, Ченьду, Ланчжоу, а также в других операциях во время японо-китайского инцидента. После начала Тихоокеанской войны я участвовал в боях на Филиппинах и в Голландской Ост-Индии.
До сих пор я сбил 56 вражеских самолетов и был одним из лучших асов японского флота. Но никогда я не встречался с авианосными самолетами. Пилоты авианосных истребителей проходили особые тренировки для взлета и посадки на узкие палубы авианосцев. Поэтому среди наших лучших пилотов большинство составляли летчики с авианосцев. Вероятно, подобное положение было и у американцев.
«Хорошо, наконец настал мой черед, — подумал я. — Посмотрим, здорово ли они дерутся».
В 8.00 наши «Зеро» покинули аэродром. Одно за другим звенья из 3 самолетов срывались с полосы в небо. Мы заняли позицию сзади и выше наших бомбардировщиков, чтобы прикрыть их. 27 бомбардировщиков летели на высоте 15000 футов. Их прикрывали 18 истребителей. Я был командиром звена во второй секции второй эскадрильи.
Мы летели на юг вдоль длинной цепи Соломоновых островов. Незадолго до полудня мы прибыли к Лунга Роудз возле Гуадалканала.
На высоте 13000 футов шли рваные облака, однако выше и ниже небо было абсолютно чистым. Мы тщательно обыскали Лунга Роудз и внимательно разглядывали силуэты вражеских кораблей.
Море казалось усыпанным кораблями. До сих пор я не видел таких больших конвоев, хотя я много раз летал над японскими войсковыми конвоями во время десантных [193] операций. Я не мог не восхищаться этими людьми, хотя они были моими врагами.
Бой впереди! В этот момент истребители ударной группы, которые вылетели раньше нас примерно на 10 минут, атаковали вражеские истребители. Далеко впереди мы могли видеть яркие желтые вспышки. Это горящие самолеты разбрасывали в стороны фонтаны искр. 7 или 8 линий дыма устремились вниз к земле, описывая в голубом небе изящные кривые.
Какие-то самолеты были сбиты, но на таком расстоянии было невозможно определить, были это наши или вражеские. Свалка быстро закончилась, и мы уже не видели в небе вообще ничьих самолетов.
Так как небо было очищено от вражеских истребителей, наши бомбардировщики начали пологое пике на вражеские корабли. Они набирали скорость, готовясь сбросить бомбы. Первоначальным планом предусматривалась атака Раби, но планы изменились так быстро, что бомбардировщики не успели сменить бомбы на торпеды. Поэтому им пришлось бомбить с горизонтального полета.
«Это должно сработать», — подумал я, хотя торпедная атака всегда более действенна против кораблей, чем горизонтальная бомбардировка. Отсутствие вражеских истребителей означало, что бомбардировщики выполнят заход беспрепятственно.
Неожиданно появились 2 вражеских истребителя и направились к нашему строю. Я бросился вниз в атаку, и противник быстро удрал. Я с трудом подавил желание броситься в погоню, вспомнив инструкции командира, данные перед вылетом. Укусив губу от досады, я вернулся на свое место в строю.
Впереди нас бомбардировщики словно немного подпрыгивали, освободившись от смертоносного груза. Группа отбомбилась за один заход. Бомбы полетели вниз на корабли противника и накрыли широко развернутый вражеский конвой. Но лишь немногие бомбы попали в корабли. [194] Мы видели около 80 вражеских кораблей. Бесчисленные десантные баржи ползли к берегу. Сверкающие белые струи на воде напоминали взмахи кисти фантастического художника.
Хотя прошло всего 5 или 6 часов с того момента, как вражеские войска высадились на Гуадалканале, нам показалось, что зенитный огонь ведется уже и с берега. Я был удивлен способностью противника так быстро развернуть зенитные батареи на берегу. До сих пор нам говорили, что разгрузка 30 кораблей займет целую неделю. Именно такое время понадобилось нашей армии, чтобы высадить десант с 30 транспортов в Сурабае в марте этого года.
Скорость наших высадок не шла ни в какое сравнение с темпами высадки десанта противника, которая происходила под нами. Я с трудом мог в это поверить. Интуитивно я понял, что высаженные на берег войска будут серьезным противником.
Бомбардировка быстро завершилась. Бомбардировщики уже развернулись и направились прочь от Лунги через Тулаги. Истребители сопровождения продолжали охранять их. Я еще не сделал ни единого выстрела.
Без предупреждения на нас сверху обрушилась группа вражеских истребителей. С первым же выстрелом строй истребителей обоих противников сломался, и они (примерно 30 самолетов) сцепились между собой. Самолеты рассеялись в разных направлениях. Наши «Зеро» отчаянно старались освободиться, чтобы атаковать противника. Когда я сильно дернул ручку, отворачивая, то заметил, что несколько самолетов падают вниз, волоча за собой хвосты дыма.
Я сумел благополучно уклониться от атакующих истребителей, но потерял из виду обоих своих ведомых.
«Проклятье», — подумал я, когда потерял своих пилотов. Я завертел головой и далеко внизу увидел 3 «Зеро», которых преследовал один вражеский истребитель. «Зеро» отчаянно пытались удрать, но американский пилот крепко [196] сел им на хвост. «Зеро» походили на истребители моих ребят — Хатори и Ёнекавы. Вместе с ними был еще кто-то. Вражеский самолет был нового типа, я до сих пор таких не видел. Возможно, это был «Уайлдкэт», о котором нам говорили. Вражеский пилот был опытным бойцом. Он безжалостно атаковал 3 «Зеро».
Моим пилотам требовалась помощь — и быстро. Я толкнул вперед сектор газа, поравнялся с самолетом командира эскадрильи и просигналил лейтенанту Сасаи. После этого я толкнул ручку управления и спикировал вниз, в бушующую под нами битву.
Нельзя было терять ни секунды. Я открыл огонь по вражескому истребителю, когда еще находился на расстоянии 3000 футов. Это была слишком большая дистанция, чтобы подбить его, но я добился своей цели. Американский пилот заметил мой самолет, прекратил преследование и резко повернул навстречу мне.
Пилот был хорошим. Мы сражались, закладывая крутые виражи и петли. Я сразу понял, что «Уайлдкэт» значительно превосходит все американские, голландские и китайские истребители, с которыми я встречался до сих пор.
Но мой большой опыт воздушных боев тоже дал мне преимущество над противником. Я взял свой фотоаппарат «Лейка» и сфотографировал новый самолет, когда зашел к нему в хвост. Я делал так всегда. Таким образом я заснял около 20 пленок, всего более 700 снимков вражеских аэродромов и самолетов в воздухе и на земле.
Сделав снимок, я продолжил атаку. Когда я вышел, на удобную для открытия огня позицию — слева и сзади от «Уайлдкэта» — вражеский пилот понял, что больше не может победить. Он на полной скорости помчался к Лунге.
Я был полностью уверен, что смогу уничтожить «Уайлдкэт», и решил прикончить вражеский истребитель, используя только 7,7-мм пулеметы. Я поставил 20-мм пушки на предохранитель и сблизился с врагом. [197]
Я всадил 500 или 600 пуль прямо в «Уайлдкэт», но по какой-то непонятной причине самолет не падал. Он продолжал лететь! Мне это показалось очень странным. Раньше такое не случалось. Я продолжал сближаться, пока чуть не коснулся «Уайлдкэта». К моему удивлению, руль и хвост «Уайлдкэта» был разорван в клочья.
При таком состоянии самолета не удивительно, что вражеский пилот не мог продолжать бой! Пока я изучал состояние хвостового оперения американца, мой «Зеро» проскочил вперед. Я сдвинул фонарь и посмотрел назад на вражеского пилота. Это был крупный мужчина атлетического сложения с овальным лицом. Несколько секунд мы глядели друг на друга. Я никогда не забуду странное выражение в его глазах.
Тщательно следя за маневрами «Уайлдкэта», я помахал ему правой рукой, как бы приглашая: «Нападай, если посмеешь!» Противник находился позади меня и мог атаковать мой «Зеро». Он имел великолепную возможность сбить меня. Но, может быть, пилот был серьезно ранен. Переложив ручку управления в левую руку, правой он сделал жест, словно умолял: «Спаси меня!»
Понаблюдав за странными действиями вражеского пилота, я снизил скорость и зашел в хвост «Уайлдкэту». Настало время уничтожить вражеский истребитель. Сняв пушки с предохранителя, я сблизился и нажал гашетку.
Я мог видеть взрывы снарядов, попавших в «Уайлдкэт», от которого полетели обломки. Вражеский истребитель полетел вниз. Далеко внизу я увидел появившийся парашют, который вскоре пропал, уходя в сторону суши к Лунга.
Позднее, вспоминая детали этого боя, я решил, что безжалостно было сбивать этот «Уайлдкэт». Но в то время я был разозлен попытками вражеского пилота сбить моих парней, поэтому думал только о том, как бы нанести смертельный удар врагу. Если пилот погиб, я хотел бы рассказать его семье, как он сражался. [198]
Как только бой закончился, я понял, что спустился слишком низко, чтобы чувствовать себя в безопасности. Я стал оглядываться, чтобы найти пилотов своего звена. Когда мы сблизились, я убрал шарф с лица, чтобы они могли узнать меня. Мне показалось, что они страшно обрадовались, увидев меня невредимым.
Как только мы пробили слой облаков на высоте 15000 футов, над нами замелькали пулеметные трассы. Пули летели откуда-то сзади слева. Одна из них попала в мой фонарь и пробила дыру размером с кулак чуть позади головы. Это было очень близко.
Очевидно, двухместный пикировщик Дуглас SBD «Доунтлесс» выследил нас, когда мы набирали высоту. Как только мы показались над облаками, он атаковал, укрываясь в тучах. Мы быстро набрали высоту и развернулись, чтобы атаковать пикировщик сзади сверху. После первой же очереди «Доунтлесс» потерял управление и полетел вниз.
Мы перестроились и полетели к району основного боя. Примерно в 6 милях впереди нас, где-то над Тулаги, я увидел соединение из 8 вражеских самолетов. Мои исключительно зоркие глаза всегда помогали мне, так как я замечал цель и опознавал вражеские самолеты еще до того, как они обнаруживали нас.
— Вражеские самолеты, — предупредил я своих пилотов.
Это был противник, если судить по его строго — 2 группы по 4 самолета. Они летели на высоте около 18000 футов.
Если вражеское соединение заметило нас, они должны были немедленно развернуться и пойти в атаку, используя превосходство в высоте. Однако они, кажется, даже не видели, как наши истребители приближаются снизу сзади. «Если они хотят драться, они должны развернуть строй шире, — подумал я. — Однако они наоборот смыкают его теснее. Они даже не знают, что мы приближаемся. Это отличный шанс крепко им всыпать!» [199]
«Если мне удастся внезапной атакой снизу сзади уничтожить по 2 самолета из каждой группы, я сразу истреблю половину противников. А мои ребята займутся остальными».
Я до упора двинул сектора газа, давая максимальную скорость. Не имеет значения, что остальные «Зеро» отстают. Скорость — это самое главное в бою, я не мог позволить себе потерять такую возможность.
У меня были серьезные причины действовать именно так. Три раза я проводил внезапную атаку вражеского строя снизу сзади и каждый раз сбивал по крайней мере по 2 самолета. В первый раз это случилось на Сурабаей, когда я уничтожил 2 голландских самолета, второй и третий раз это произошло на Порт-Морсби. В последних случаях моими противниками были истребители Белл Р-39 «Эйр-кобра». Я решил испробовать этот метод и сегодня.
Расстояние между моим «Зеро» и вражеским строем быстро сокращалось. 1700 футов... 1000 футов... Как только я приблизился на это расстояние, я четко различил детали вражеских самолетов. Я попал в ловушку!
До сих пор я считал, что передо мной вражеские истребители. Это было не так! Они оказались торпедоносцами Грумман TBF «Авенджер». Не удивительно, что они сомкнули строй. Они ЗАМЕТИЛИ наши истребители и приготовились отразить атаку.
Я проклинал себя за глупость. До противника было всего 300 футов. Я ясно видел пулеметные башни наверху фюзеляжа и нижнюю пулеметную точку на каждом «Авенджере». В общей сложности 16 тяжелых 12,7-мм пулеметов уставились на мой одинокий самолет!
Спасения не было. Если бы я резко отвернул, я бы подставил брюхо своего «Зеро» под сосредоточенный огонь всех 16 пулеметов. Я мог только продолжать атаку. Мой самолет мчался на вражеские торпедоносцы. 270 футов... 200 футов... 160 футов...
Ближе я не мог подойти. Изо всех сил я надавил на гашетки. Мои 20-мм пушки и пулеметы одновременно [200] выплюнули струи огня. Узкий промежуток между самолетами заполнили сверкающие и дымящиеся трассы.
ТРАХ! Ужасный, невообразимый шум. Весь мир взорвался, и «Зеро» задрожал и заметался, как игрушечный. Я не знал, что случилось. Столкновение? Я не мог сказать.
Я почувствовал, что меня ударило по голове, как дубиной. Небо побагровело, и я потерял сознание. Потом я обнаружил, что 2 вражеских самолета и мой истребитель одновременно полетели вниз. Возможно, две трети лобового стекла моего «Зеро» были уничтожены вражескими пулями.
Мой самолет падал, как камень. Через несколько мгновений холодный воздух, врывающийся в разбитый фонарь, привел меня в чувство. Первое, что я вспомнил — это лицо своей любимой матери.
— Что случилось с тобой? Позор, ты скис от пустяковой раны! — Мне казалось, что она ворчит на меня.
С высоты 18000 футов я снизился до 7000 футов. Неуправляемый самолет все еще падал, когда я подумал о самоубийственном пике.
«Если я должен умереть, — подумал я, — то я захвачу с собой американский военный корабль. Он предпочтительнее, чем транспорт. Я видел их всего несколько минут назад. Я хорошо их помнил. Короткие и толстые корабли были транспортами, а длинные и стройные — крейсерами. Если я врежусь в крейсер, это будет мое лучшее достижение как пилота.
Как только я подумал о пикировании на американский корабль, я принялся осматривать океан. Я не видел никаких кораблей! Я не видел вообще НИЧЕГО! Что же случилось? Лишь потом я понял, что мое лицо изранено и изрезано множеством осколков, и что я ослеп.
«Зеро» продолжал падать в океан. Из-за усилившегося потока ветра, врывающегося в разбитый фонарь — по мере того, как истребитель набирал скорость, пикируя, я воспринимал все как в тумане и не мог судить [202] о состоянии мотора. Я вообще не представлял, куда и как лечу.
Странно, но боли я не ощущал.
Бессознательно, в силу привычки, я потянул на себя ручку управления. Очевидно, самолет прекратил неуправляемое пике и перешел в горизонтальный полет. Давление воздуха сквозь дыры в фонаре ослабло.
Я попытался подвигать сектора газа. Моя левая рука совершенно онемела. Я не мог даже согнуть палец. Когда я попытался нажать на педали руля, чтобы выправить неуверенный полет «Зеро», я обнаружил, что и моя левая нога парализована.
В отчаянии я бросил ручку управления и принялся протирать глаза правой рукой. Через несколько мгновений я смог кое-как различить левую консоль. Я мог видеть — хотя и очень плохо — левым глазом! Хотя я продолжал тереть правый глаз, это было бесполезно. Я не смог восстановить зрение, и глаз остался слеп.
Я смотрел сквозь яркую красную пленку, словно весь мир вокруг яростно пылал. Я постучал по левой руке и левой ноге правой рукой, но ничего не почувствовал. Они были полностью парализованы. «Что случилось?» — спрашивал я себя снова и снова.
Внезапно в голове возникла ужасная пульсирующая боль, от которой перехватило дыхание. Я с трудом поднял правую руку и ощупал голову. Рука стала липкой от крови.
Как раз в тот момент, когда я еще задыхался от страшной боли в голове, я краем глаза заметил что-то черное, несущееся ниже моего левого крыла. Своим левым глазом я с трудом различил какой-то черный предмет, пролетевший мимо крыла.
Я задумался, что же это могло быть, но тут сквозь шум мотора услышал треск пулеметов. Несколько пуль пробили крыло, и «Зеро» вздрогнул от толчка. Я летел прямо над вражеским войсковым конвоем!
Я подумал: «Наконец моя жизнь подошла к концу». Я оставил все надежды благополучно завершить этот полет. [203] Так как я немного оправился и ко мне вернулась способность пилотировать самолет, я в любое время мог спикировать на вражеский корабль. Было мало прока продолжать бесполезную борьбу. Как только я согласился с неизбежностью смерти, я успокоился и обратил все внимание на управление самолетом. Потом я подумал:
«Разве я не сбил сегодня нескольких врагов? Возможно, я довел свой счет до 60. Я отправил столько человек в бездну, которая сейчас раскрылась передо мной. Теперь мой черед. Я всегда ждал, что это произойдет. Именно в этот день я совершил самую крупную — и последнюю — ошибку в своей жизни, когда принял вражеские «Авенджеры» за одноместные истребители. В любом случае, я встретил самолеты американского флота, которые так долго искал. Мне больше не о чем жалеть».
Как раз в этот момент я начал взвешивать вероятность жизни и смерти.
«Я сделал это. Если бы я мог, я бы навязал бой вражескому самолету и позволил ему победить. Я должен погибнуть как пилот — в воздушном бою. И после этого еще не будет поздно врезаться во вражеский корабль».
Ожидая атаки вражеского истребителя (множество их должно было прикрывать конвой), я описывал широкие круги.
Медленно тянулись минуты. Ничего не происходило. «Когда же они появятся? Может, я услышу внезапный треск пулеметов, когда вражеские истребители спикируют на мой «Зеро»? Я ждал, бесцельно болтаясь в воздухе, но ничего не происходило. Казалось, что я остался совершенно один в небе.
Я посмотрел на море внизу и заметил, что мой самолет направляется к Тулаги. Моя голова еще немного прояснилась, и теперь я лучше видел левым глазом. Я толкнул правой рукой сектор газа, и «Зеро» прыгнул вперед.
«Если он еще держится, ,— сказал я сам себе, — я должен набрать высоту. Если удача останется со мной, я [204] даже могу добраться до Шортленда или Буки, если не до самого Рабаула».
Хотя я принял смерть как неизбежность, я все-таки оставался человеком и желал оттянуть смерть как можно больше. Если самолет все еще может лететь, а я сохраняю сознание, то у меня остается хороший шанс. Но сначала нужно остановить кровотечение. Я снял перчатки и начал обследовать раны.
Рана на голове казалась самой серьезной и кровоточила сильнее остальных. Я потрогал указательным и средним пальцем голову сквозь дыру в шлеме. Они свободно прошли вглубь, рана была слизистой и грубой. Очевидно, рана была глубокой, были пробиты кости черепа. Невероятно, однако мое сознание оставалось ясным, и я видел еще лучше, чем раньше.
Пока я ощупывал раны, я вспомнил историю Сакамото Рюма, отважного самурая, который остался жив даже после того, как убийца нанес ему тяжелые раны головы. Хорошо, если моя голова работает, я вернусь на Шортленд. Я постараюсь долететь туда, если удастся.
«Что-то должно остаться внутри моей головы», — подумал я. Она казалась необычайно тяжелой, и кровотечение никак не прекращалось. (Позднее медицинское обследование показало, что две 12,7 мм пули попали в мозг, так же как множество мелких осколков черепа.) Кровь и слизь текли по шее вниз и скапливались вокруг шейного шарфа и воротника моего комбинезона. Он превратился в неприятную влажную тряпку.
Часть лица и головы обдувал ветер, и они покрылись жесткой коркой. Ветер врывался в разбитое ветровое стекло и высушивал кровь, покрывающую мое лицо.
Я все еще оставался в серьезной опасности. Я не мог разглядеть компас, так как правый глаз ослеп, а левый видел, как сквозь туман.
Чтобы долететь до Шортленда, мне следовало возвращаться тем же курсом, которым мы утром добрались до Гуадалканала. Но я не мог определить правильное [205] направление. Я просто не мог разглядеть картушку компаса.
К счастью, во время полета к Гуадалканалу этим утром я постарался подготовиться ко всяким случайностям. Например, если мой компас выйдет из строя, а я оторвусь от остальных истребителей. Я знал, что единственный способ найти правильное направление — это определиться по солнцу.
Я несколько раз похлопал себя по щекам правой рукой, пытаясь очистить глаза. Однако напрасно! Я не мог различить даже солнца. В моем почти безнадежным положении единственным утешением оставался тот удивительный факт, что «Зеро» каким-то чудом продолжал лететь, несмотря на тяжелейшие повреждения. Истребитель давно уже должен был разбиться.
Так как я все еще не мог определить направление на Шортленд, я попытался остановить кровотечение из ран на голове. Я всегда брал с собой в «Зеро» индивидуальные пакеты как раз на такой случай. Я достал повязку и попытался наложить на рану, чтобы остановить кровь. Сильный ветер в кабине сорвал 2 первые попытки. Было очень трудно обмотать бинт вокруг головы, так как мне одновременно приходилось вести самолет, а левая рука не действовала.
Прежде чем я опомнился, бинты улетели, а кровь текла по-прежнему. Я размотал шарф с шеи. Один конец я засунул под правую ногу, а другой удерживал правой рукой. Таким образом мне удалось разорвать шарф на 4 куска с помощью зажатого в зубах ножа. 3 этих импровизированных повязки тоже унес ветер, и у меня осталась последняя.
Я заставил себя успокоиться. Я был слишком нетерпелив и глупо спешил с бинтами и кусками шарфа. Чтобы как можно сильнее уменьшить давление ветра, я опустил до предела сиденье.
Потом я поставил рукояти управления мотором и ручку управления самолетом в такое положение, чтобы истребитель [206] летел сам по себе, и начал накладывать последнюю повязку на голову.
Удерживая один конец обрывка шарфа в зубах, чтобы не позволить ему улететь, правой рукой я заталкивал его дюйм за дюймом в промежуток между головой и летным шлемом. Затаив дыхание, я как можно сильнее затянул завязки шлема. Кровотечение остановилось.
Мне показалось, что борьба с повязкой отняла у меня почти полчаса. Как раз когда я мог расслабиться, передо мной встала новая проблема — ужасная сонливость. Я словно соскальзывал в бездну сна, где не было ни боли, ни беспокойства. Я едва справлялся с желанием уснуть.
Наконец я смог заставить глаза открыться и осмотрелся. К своему удивлению я обнаружил, что «Зеро» летит брюхом вверх. Я быстро толкнул ручку и восстановил нормальное положение. Я знал, что, если не буду сохранять предельное внимание, я обязательно найду смерть. Я стукнул кулаком по голове. Пронзительная боль заставила меня очнуться.
Через несколько минут боль настолько усилилась, что я едва мог ее выносить. Мне казалось, что меня сжигают живьем. Лицо опаляло жаркое пламя. Но даже теперь накатывающиеся волны сна захлестывали меня, и я начинал засыпать. «Зеро» раскачивался как пьяный, так как моя рука дрожала. Даже ужасная боль ран не могла удержать меня в сознании. Я снова был вынужден ударить себя кулаком по голове.
Каким-то образом я удерживал «Зеро» в воздухе. Он летел прямо и не терял высоты. Снова и снова я бил себя кулаком по голове. Но сквозь агонию волны сонливости нарастали внутри меня. Каждый раз я отгонял их ударом по голове.
Мне любой ценой нужно было сохранить сознание. Я понимал, что больше не смогу так лететь. Внезапно я подумал о еде. В кабине остались какие-то продукты. За полчаса до того, как наша авиагруппа прибыла к Гуадалканалу, я съел половину МАКИ-ДЗУСИ — рисовых [207] шариков, которые мы брали в длительные полеты. Половина продуктов сохранилась, и она могла помочь мне сохранить сознание.
Окровавленной рукой я заталкивал рисовые шарики в рот, вынуждая себя есть. Я сумел разжевать и проглотить 3 шарика. Но, когда я начал есть четвертый, я внезапно почувствовал себя скверно, и мой желудок изверг все, что я проглотил. Мой организм не принимал еду.
Снова я начал засыпать. И снова удары по голове заставили меня проснуться.
Хотя пока я успешно отражал атаки сна, я знал, что раньше или позже ОБЯЗАТЕЛЬНО засну. И тогда наступит конец. Я никогда не доберусь до Шортленда или Буки. Я решил, что лучше вернуться к Гуадалканалу и спикировать на вражеский корабль, чем утонуть в океане, когда я потеряю сознание или у меня кончится топливо.
Но когда я заложил вираж и повернул «Зеро» к месту боя, мое сознание чудесным образом прояснилось. Мир снова стал четким, и я полностью, очнулся. Снова мои мысли заняло возвращение на японский аэродром. Я еще раз повернул самолет и полетел туда, где рассчитывал найти свою базу. Но вскоре я снова начал засыпать.
Теперь я действовал почти инстинктивно. В третий раз я повернул самолет и направился к Гуадалканалу, еще раз решив совершить самоубийственную атаку. Эта была череда моментов прояснения сознания и обмороков. Я поворачивал то туда, то обратно и никак не мог выбрать окончательное решение.
Меня разрывали противоречия между инстинктом самосохранения и сильнейшим желанием завершить безумный полет славной и почетной смертью. Каким-то образом каждое чувство поочередно одерживало верх, и я в очередной раз поворачивал «Зеро».
Я снова совершенно ослеп. Тень острова, который я видел, внезапно пропала, а приборная доска расплылась у меня перед единственным глазом. Я оказался просто [208] в ужасном положении. Я не мог определить, где нахожусь, не знал, в каком направлении находится Гуадалканал, где лежит мой аэродром. Я попытался протереть глаза слюной, чтобы снова хоть что-то увидеть. Но когда я поднес руку ко рту, то не смог выдавить ни капли. Мой рот совершенно пересох.
Сразу все пошло наперекосяк. Я потерялся и совершенно ослеп. Наполовину парализованный, я находился в поврежденном самолете. «Зеро» начал раскачиваться и клевать носом, теряя устойчивость. Я отчаянно заработал ручкой, пытаясь удержать самолет горизонтально, хотя делать это пришлось вслепую.
Внезапно я снова прозрел! Сверкающие белые линии с огромной скоростью замелькали передо мной. «Зеро» почти сидел в воде! Белые линии были барашками на гребнях волн, которые пролетали под самыми крыльями самолета.
И через минуту я заметил остров впереди самолета.
— Бог спас меня! — закричал я.
Но, приблизившись к «острову», обнаружил, что это черная грозовая туча, лежащая низко над водой. Несколько раз я обманывался подобным образом. Я уже почти 2 часа летел, неведомо куда.
Наконец, когда у меня в голове достаточно прояснилось, я кое-как смог различить деления картушки и стрелку компаса. Мои шансы вернуться на японский аэродром были гораздо больше, чем в тот момент, когда меня подбили.
Учитывая свои хаотические метания во время полета, я решил, что нахожусь примерно на NNO от Соломоновых островов.
Рукавом своего летного комбинезона я счистил кровь с карты и расправил ее на коленях. Крестиком я отметил свое предполагаемое положение. Потом я повернул на 90° на запад, надеясь пересечь Соломоновы острова, так как архипелаг тянулся почти точно с севера на юг. [209]
Через 40 минут я заметил небольшой риф, похожий на лошадь. Это был один из островов Грин, который из-за своей характерной формы запомнился мне еще утром.
Если все так пойдет и дальше, скоро я буду в безопасности. Несколько раз я попадал в почти безвыходную ситуацию, однако теперь я находился гораздо ближе к японским аэродромам. Ничто не может так испугать пилота, как перспектива потеряться, особенно когда кончается бензин.
Мне удалось наконец определиться, но тут же передо мной встала другая грозная опасность. Едва я повернул «Зеро» на новый курс, как мотор заглох, и истребитель начал падать в океан. Топливо в главном баке закончилось, у меня осталось лишь около 40 галлонов в запасном баке.
Чтобы сэкономить топливо, я перевел мотор в такой режим, что он не заработал, когда я переключился на запасной бак. Я освободил ручку управления и правой рукой подвигал сектор газа взад — вперед. В промежутках между этими перемещениями я пытался работать топливным насосом.
«Зеро» снова оказался почти в воде, когда мотор заработал. Я отчаянно двигал сектор газа, подкачивал топливный насос и пытался выровнять самолет. И все это я делал с парализованными левой рукой и левой ногой и слепым правым глазом.
Я весь покрылся холодным потом.
Наконец я заметил Новую Британию. Рабаул находился не слишком далеко, и мои надежды добраться до базы окрепли. Я начал медленно подниматься, пытаясь набрать высоту, чтобы я мог пересечь остров по самому короткому пути.
Набор высоты вызвал дополнительный расход топлива. Несмотря на быстро тающий запас бензина, я попытался набрать еще немного высоты. Внезапно мои надежды померкли. Черная дождевая туча появилась прямо передо мной, когда я набрал высоту 5000 футов. Единственной [210] возможностью обойти ее был путь вдоль побережья острова. Я не отважился лететь сквозь шквал.
Я повернул на юго-запад. Подо мной появились несколько белых черточек на воде. Это были японские корабли, идущие на юг на большой скорости.
«Если я сяду на воду у борта корабля, меня могут спасти, — подумал я. — Однако это может отвлечь корабли от выполнения важного задания. Я не могу так поступить». И я снова полетел к Рабаулу.
Под ровное жужжание мотора медленно текли минуты. Хотя я очень устал, обмороки, которые едва не стоили мне жизни, больше не повторялись. Наконец — я не знаю, сколько времени прошло — я посмотрел на остров под своим правым крылом. Я увидел на земле большой кратер... и взлетную полосу!
Рабаул!
Я с трудом верил тому, что увидел. Это походило на сказку. Потом я узнал, что пробыл в воздухе 8,5 часов.
Посадка обещала стать очень трудной, так как моя левая нога онемела и я с трудом мог двигать педалями рулей. Я почти не надеялся на нормальную посадку, так как «Зеро» был очень сильно поврежден вражеским огнем. Просто чудо, что он до сих пор держался в воздухе. В этом случае лучше было садиться на воду. Даже если самолет затонет, пилота поднимет дежурный спасательный катер.
Я приготовился к аварийной посадке и начал понемногу убирать газ. Постепенно самолет терял высоту, и я развернулся против ветра. Уже когда я снизился к воде, то внезапно переменил решение.
Я был уверен, что мои часы сочтены. «Если даже я совершу удачную посадку на воду и меня спасут, — подумал я, — я не проживу долго. Я буду опозорен, так как заставил волноваться своих друзей, которые вытащат из воды мертвеца. Хотя это и гораздо более опасно, я сяду прямо на аэродром и тогда избегну опасностей, связанных с посадкой на воду». [211]
Я прекратил медленное снижение и закружил над аэродромом, изучая полосу, чтобы определить, как лучше садиться. Сделав один неудачный заход, я отвернул и решил посмотреть, вышли стойки шасси или нет. Я не надеялся, что выпуск шасси сработает, так как самолет получил множество попаданий. Но на приборной доске зажглись зеленые лампочки, указывая, что обе стойки вышли нормально. Еще сильнее я был удивлен, когда благополучно вышли посадочные закрылки. «Все не так уж безнадежно», — подумал я.
Перспективы благополучной посадки были неплохими, раз сработали шасси и закрылки. Я описал еще один круг над полосой и начал снижаться. Так как я не знал, что может произойти при посадке — например, могли подломиться стойки шасси — я выключил зажигание, чтобы уменьшить опасность пожара или взрыва. Обычно я отключал зажигание правой рукой, но сейчас это оказалось невозможно. Я сумел пнуть тумблер правой ногой.
Судя по тому, что мимом промелькнули верхушки кокосовых пальм, я снижался к полосе. Я управлял самолетом в полуобмороке. Наконец я ощутил, что колеса стукнулись о землю.
Так как зажигание было уже выключено, пропеллер немедленно остановился. Я почувствовал, как самолет катит по полосе, теряя скорость.
Неописуемое чувство наполнило всего меня. Я снова на земле! Это момент истины, доступный лишь пилотам. Его нельзя передать словами.
«Я дома!» Эта мысль молнией мелькнула у меня в мозгу. Возможно из-за внезапного ослабления страшного напряжения, владевшего мной, волна сонливости захлестнула меня. На сей раз я не сопротивлялся. Я провалился в призрачный мир красного тумана. Больше я ничего не помню.
Прежде чем я окончательно потерял сознание, я почувствовал, как чьи-то руки трясут меня за плечо и кто-то зовет меня по имени. Люди кричали: [212]
— Сакаи! Сакаи! Не умирай!
Несколько человек вскарабкались на крыло избитого «Зеро». Это были руководитель полетов капитан 2 ранга Кодзоно, мой командир группы капитан-лейтенант Накадзима, мой командир эскадрильи Сасаи. Эти 3 человека отстегнули мой парашют и привязные ремни, вытащили меня из кабины и осторожно положили на траву.
Потом мне сказали, что мое лицо было окровавлено и так ужасно раздулось, что я казался пришельцем из другого мира. Даже мои пилоты испугались и стояли поодаль».
История Сакаи Сабуро выглядит почти невероятной. Не только японские документы, но и вообще вся история авиации в годы Второй Мировой войны не знает подобного проявления мужества и героизма. Мы полагаем, что никто за всю войну не превзошел Сакаи и его истребитель. Это ни в коей мере не ставит под сомнение множество описанных проявлений героизма. Сакаи пробыл в воздухе на маленьком одноместном истребителе почти 9 часов, включая время боя, в котором он сбил 4 вражеских самолета, доведя свой общий счет до 60 вражеских самолетов. Получив тяжелейшие ранения, он пролетел 350 миль обратно до своей базы.
Этот случай ясно показывает необычайное летное мастерство Сакаи. Такого можно было добиться, только имея огромный боевой опыт и выдающийся самолет.
Сакаи оставался в госпитале почти год после этого боя. Он оправился от всех ранений, не считая потери правого глаза. После госпиталя Сакаи продолжил службу в составе авиагруппы Йокосука. В июне 1944 года, когда американские войска высадились на Марианских островах, Сакаи был отправлен на Иводзиму. Несмотря на слепой глаз, он сумел сбить 2 американских истребителя над Иводзимой. Позднее он сбил еще 2 американских самолета и довел свой общий счет до 64. [213]
Сакаи вылетел в составе группы из 17 камикадзэ для атаки американского Оперативного Соединения 38. 13 самолетов были уничтожены вражескими истребителями, прежде чем достигли своей цели. 4 самолета, в том числе машина Сакаи, вернулись на Иводзиму. Американские бомбардировщики уничтожили их на земле.
На остров был отправлен специальный самолет, чтобы забрать Сакаи и 16 остальных летчиков. Все пилоты вернулись в Японию. Позднее Сакаи сражался со «Сверхкрепостями», бомбившими японские города.
В марте 1945 года Сакаи (теперь мичман) и еще один пилот были отмечены главнокомандующим Объединенным Флотом адмиралом Тоёда Соэму за выдающиеся достижения в борьбе с вражеской авиацией. В августе 1945 года он получил звание суб-лейтенанта. Сакаи закончил войну лучшим из уцелевших японских асов.
7 августа 1942 года, как раз в тот день, когда был ранен Сакаи, наши летчики сообщили об уничтожении 58 вражеских самолетов. Американцы признают потерю только 21 самолета.
Отчаянная борьба в воздухе, которая началась с первой атаки 7 августа, открыла серию долгих утомительных боев, которые подточили силы японской авиации. Постоянная борьба между американской и японской авиацией привела к уничтожению нашей воздушной мощи. А в результате наши сухопутные и морские силы увязли в бездонной трясине, где их ждало поражение. [214]