Битва за Берлин

Овладев почти всей Восточной Пруссией, за исключением отдельных очагов сопротивления, и заняв Восточную Померанию, русские могли теперь бросить все свои силы для нанесения удара по Берлину.

Немцы также имели достаточно времени, чтобы подготовиться к этой битве, поскольку занимаемая территория, ограниченная с востока, юга и запада, давала им возможность осуществить необходимый для этого маневр силами.

В начале апреля войска северного крыла Восточного фронта находились еще за Одером и Нейсе. У Гёрлица линия фронта резко поворачивала на восток, проходила севернее Судетов через Лёвенберг, Штригау и Моравску-Остраву и загибалась здесь на юг, образуя большую дугу. Далее к югу она шла по реке Грон, представлявшей собой серьезное водное препятствие, и, огибая Будапешт с запада, выходила к озеру Балатон.

Крепость Кюстрин все еще находилась в руках немцев, но связь с ней через реку Одер была сильно затруднена. Восточнее Франкфурта 9-я армия удерживала свой плацдарм на восточном берегу Одера.

Между тем командование войск, оборонявшихся на северном участке фронта, который был в то время самым важным из-за своей близости к Берлину, принял генерал-полковник Гейнрици, после того как Гиммлер, очевидно, поняв свою неспособность справиться с этой задачей, попросил освободить его от обязанностей главнокомандующего.

Как же выглядел тот фронт, которому была вверена судьба Берлина в последние часы борьбы немецкого народа за свое существование против враждебного ему мира? [361]

Была создана сплошная линия обороны, в которой реки Нейсе и Одер являлись для противника основными преградами. Серьезную опасность представлял только район Кюстрина, где русские имели небольшой плацдарм. Позиции немцев в инженерном отношении были оборудованы плохо, на отдельных участках тактическая плотность войск была совершенно недостаточной. Прибегая к всевозможным временным мерам, немцам кое-как удалось привести свои войска в порядок. Однако вооружены они были плохо. Основной силой, на которую еще можно было рассчитывать, являлись малочисленные остатки старых, закаленных в боях дивизий. Остальные формирования были созданы с большим трудом из числа брошенных сюда рот выздоравливающих, запасных частей, отрядов фольксштурма, сводных подразделений различных военных ведомств, штабов и тыловых учреждений, а также из бывших моряков, летчиков и лиц, проходивших службу в отрядах военизированной трудовой повинности. Командный состав и рядовые в основной массе не имели никакого боевого опыта, в частях не хватало техники. Вооружение было исключительно разнотипным; так, наряду с самым современным стрелковым и другим оружием в частях можно было встретить трофейное оружие почти всех европейских армий, а также давно устаревшее, розданное из складов оружие немецкого происхождения. Полностью было укомплектовано техникой и людьми лишь несколько танковых соединений. Было ясно, что удержать фронт, не имея сильных резервов, невозможно даже несмотря на то, что сам по себе он имел весьма выгодное для обороняющихся начертание. Решающим образом усилить борьбу против большевизма или же привести ее к горькому концу могло только соответствующее политическое решение. Однако не подлежало никакому сомнению, что к принятию подобного политического решения западные державы были еще не готовы. Государственные руководители Германии также не сумели найти пути к такому решению, поэтому на Одере начался последний акт величайшей трагедии немецкого народа, в продолжение которого немцы мужественно сражались, оставаясь верными своим солдатским традициям, своему народу и присяге. 9 мая 1945 года эта борьба окончательно завершилась полным разгромом Германии.

В первый момент немецкое командование сосредоточило усилия своих войск на ликвидации русского плацдарма в районе Кюстрина, пытаясь продвинуть свой фронт ближе к реке. Опыт боев в районе Баранува, Пулав и Пултуска совершенно определенно указывал на опасность со стороны подобных плацдармов. [362]

Несмотря на тщательную подготовку, все неоднократно предпринимавшиеся здесь атаки разбились о неприступность русской обороны. Гитлер свалил вину за эту неудачу на действовавшие там соединения и их командование и расстался со своим начальником генерального штаба генерал-полковником Гудерианом. Энергия и работоспособность Гудериана вконец иссякли в борьбе с Гитлером за разумное и отвечающее реальной обстановке ведение военных действий на Восточном фронте. [363] Вместо него начальником генерального штаба был назначен генерал Кребс.

В конце марта немцы оставили Кюстрин. Вскоре после этого совершенно ясно наметилась подготовка русских к наступлению на плацдарм западнее Кюстрина. Русские развернули на Одере три фронтовых объединения, войска которых были готовы начать новое крупное наступление. На севере развернулись войска 2-го Белорусского фронта, к которым в районе южнее города Шведт примыкали войска 1-го Белорусского фронта. Они должны были нанести главный удар с плацдарма в районе Кюстрина. Южнее излучины Одера у Фюрстенберга на участке между Губеном и Гёрлицем исходные позиции заняли войска 1-го Украинского фронта.

Напротив этих изготовившихся для наступления войск противника с немецкой стороны располагались: на юге — 4-я танковая армия, перед Берлином — 9-я армия и севернее Шведта — 3-я танковая армия.

Несмотря на наличие довольно точных данных о противнике, Гитлера и теперь еще невозможно было убедить в том, что главная опасность угрожала все-таки Берлину. Напротив, он ожидал, что противник нанесет главный удар южнее Судет в направлении Праги, и поэтому передал часть переформированных танковых дивизий в распоряжение группы армий «Центр». В ответ на неоднократные и настоятельные просьбы генерал-полковника Гейнрици, ему, наконец, было дано для усиления своих войск около 30 тысяч человек из состава ВВС, ВМС и войск «СС». Эти новые силы, горевшие желанием сражаться до конца, позволили немцам значительно пополнить свои войска, но из-за отсутствия у них боевого опыта они не могли оказать серьезного влияния на ход событий и, уж конечно, не представляли собой полноценной замены снятых с этого фронта соединений.

В середине апреля давно ожидавшаяся буря наконец разразилась с невиданной еще силой. После ураганного артиллерийского огня русские при мощной поддержке авиации перешли в решительное наступление с плацдарма в районе Кюстрина. Действовавшие в главной полосе обороны соединения 9-й армии сражались превосходно и в первое время сумели даже не допустить прорыва своих позиций. Переходя в отдельных случаях в контратаки, они ликвидировали наиболее острые моменты. Но постепенно огромное превосходство русских в людях и технике решило исход сражения. В его горниле одно за другим таяли немецкие соединения, из последних сил оказывавшие [364] сопротивление наступающему противнику. К исходу третьего дня сражения русские, понеся значительные потери, прорвали немецкую оборону.

Одновременно войска 1-го Украинского фронта в ходе тяжелых боев прорвали фронт 4-й танковой армии на участке между Мускау и Губеном. В то время как часть прорвавшихся соединений противника повернула на юг, основная масса его войск устремилась на запад и северо-запад, преследуя совершенно определенную цель — ударить частью сил по войскам 9-й армии с тыла, а остальные силы бросить в обход Берлина.

Для оказавшихся под угрозой охвата с обоих флангов частей 9-й армии, которые еще оборонялись на Одере, оставалось возможным только одно — быстрее уйти с Одера и попытаться соединиться с 3-й танковой армией, которая также должна была отойти на запад. Задача теперь заключалась в том, чтобы отвести все свои силы как можно дальше на запад, не дав русским возможности разгромить их здесь у Берлина. Создать какой-либо новый фронт для защиты с востока после разгрома немецкой обороны на Одере не представлялось возможным, а оборона одного лишь Берлина, несмотря на ее осуществимость, была бессмысленной. Совершенно по-иному реагировал на события Гитлер, который не хотел понять или, по крайней мере, не хотел признать, что с потерей позиций на Одере, а также в связи с обстановкой, сложившейся на западе, немцы утратили последние шансы на защиту территории Германии с востока.

По приказу Гитлера 9-я армия должна была остаться на Одере и совместно с 4-й танковой армией закрыть брешь прорыва, образовавшуюся между Мускау и Губеном. В этом приказе совершенно не учитывался тот факт, что обе армии уже полностью израсходовали все имевшиеся в их распоряжении силы в боях за удержание своего переднего края и для прикрытия своих с каждым днем все более обнажавшихся флангов. Ни одна из армий даже не пыталась выполнить этот абсолютно нереальный приказ.

Гитлер отклонил и повторное предложение об отводе войск 9-й армии с Одера, и теперь противник теснил ее и с севера и с юга. В конце апреля кольцо вокруг нее окончательно замкнулось Та же самая судьба постигла и 3-ю танковую армию, на фронте которой противник вначале не наступал. Ей пришлось самостоятельно прикрывать свой правый фланг от русских, которые направляли против нее из района Кюстрина все новые и новые силы. Когда же на ее открытом правом фланге, обеспечивавшемся лишь малочисленными отрядами фольксштурма и [365] различными сводными подразделениями, образовался разрыв примерно в 90 км, тогда в наступление против нее перешли войска 2-го Белорусского фронта, которым, однако, вначале не удалось прорвать оборону с ожесточением сражавшихся немецких войск.

Тем временем в районе между Эберсвальде и Ораниенбургом генерал войск «СС» Штейнер начал создавать нечто вроде прикрытия фланга 3-й танковой армии. Это послужило Гитлеру основой для принятия нового решения. Войска Штейнера были немедленно «реорганизованы» в армию, тогда как по сути дела они могли выполнять лишь весьма ограниченные оборонительные задачи. Штейнеру были переданы остатки двух дивизий, оборонявшихся к востоку от Эберсвальде, а также несколько тысяч солдат, которые были набраны из частей ВВС и ничего не имели кроме личного оружия и желания сражаться до конца. Эти силы должны были контрударом в южном направлении закрыть брешь, которая существовала в обороне по реке Одер в районе Кюстрина, и соединиться с войсками 4-й танковой и 9-й армий, которые должны были из района Мускау, Гёрлиц нанести контрудар в северном направлении. Осуществить это решение имевшимися силами было более чем трудно. Как это часто бывало в последние годы, Гитлер совершенно утратил способность правильно оценивать свои силы и возможности. Ему нельзя было отказать в определенном чутье в решении оперативных вопросов. Однако недостаток военного образования мешал ему понять то, что удачный оперативный замысел может быть жизненным и выполнимым лишь тогда, когда налицо есть необходимые для этого средства, а также возможности для развертывания сил и снабжения войск, время и географические и метеорологические условия, позволяющие создать основу для его осуществления. Гитлера невозможно было убедить в том, что никакие приказы, ни даже фанатическая воля подчиненных не могут заменить собой этой основы. Высокое качество военной машины, имевшейся в его распоряжении в первые годы войны, позволяло ему идти наперекор любым деловым предложениям, которые вносили его военные советники, и добиваться успехов, несмотря на то, что принимавшиеся им решения часто находились в противоречии с проверенными на практике оперативными принципами. Но эта военная машина, поражавшая своими большими возможностями даже искушенных военных специалистов и позволившая Гитлеру добиться небывалых успехов, оказалась теперь сильно изношенной; ее высокие внутренние качества не могли уже [366] компенсировать всех ошибок, допущенных в ее использовании, и обеспечивать выполнение непосильных задач.

Контрудар войск генерала «СС» Штейнера не состоялся, и события продолжали развиваться своим чередом. Основные силы 9-й армии были окружены в районе восточнее Берлина. Крупные силы русских двигались на запад, обтекая с севера и юга город, в котором остался и Гитлер, убежденный теперь в том, что всем его планам пришел неотвратимый конец. Большая часть лиц, окружавших его, бежала в Южную Баварию или на север.

Теперь, когда час Гитлера уже пробил, он составил еще один план, чтобы освободить Берлин и превратить битву за Берлин в победу. Согласно этому плану, 9-я армия должна была оставить фронт на Одере и, наступая на запад и северо-запад, прорваться к Берлину. Располагавшаяся на Эльбе и Мульде фронтом на запад 12-я армия под командованием генерала Венка должна была в то же самое время повернуть свой фронт на 180° и наступать в юго-западном направлении через Ютербог на Берлин, чтобы соединиться там с 9-й армией. Кроме того, Гитлер надеялся, что ему удастся усилить соединения генерала Штейнера и организовать их силами наступление с севера для того, чтобы по крайней мере сковать там силы русских.

Хотя генерал Венк и считал, что достигнуть полного успеха вряд ли удастся, он все же понимал необходимость наступления на восток. Оно было нужно хотя бы для того, чтобы помочь 9-й армии вырваться из окружения, ликвидировать нависшую над своими войсками угрозу с тыла и создать возможность для осуществления маневра.

Оставив совсем незначительное прикрытие фронтом на запад по Эльбе и Мульде и обеспечив свои фланги на юге со стороны Витгенберга и на северо-востоке со стороны Бранденбурга, 12-я армия собрала свои силы в кулак и в последних числах апреля тремя дивизиями перешла из района Бельцига в наступление на северо-восток. Это было последнее крупное наступление немцев в войне с Россией. Подъем и самоотверженность, проявленные войсками в этой отчаянной обстановке, достойны восхищения. Они как нельзя лучше показывают, что даже в самые последние и самые мрачные дни борьбы за существование своей родины в немецких войсках не угас их боевой дух. Противник оказался застигнутым врасплох, и передовые части наступавших войск быстро продвинулись через Беелиц и вышли в район юго-западнее Потсдама. Здесь им удалось соединиться с прорвавшимся из окружения гарнизоном Потсдама. Оправившись [367] от этого внезапного удара, русские заметно усилили нажим против открытых флангов армии со стороны Бранденбурга и Виттенберга. Продолжать наступление на Берлин было уже невозможно. Войскам генерала Венка следовало остановиться на достигнутых, весьма непрочных рубежах и попытаться установить связь с окруженной 9-й армией. 1 мая 1945 года остатки совершенно обескровленной 9-й армии вырвались из окружения и соединились с 12-й армией. Тем временем обстановка на открытых флангах армии Венка еще более обострилась. Фронт группировки, прикрывавшей ее северный фланг по Хавелю, растянулся примерно до района Хавельберга; создалась угроза нового окружения, теперь уже для войск 12-й армии. Однако ей удалось его избежать путем быстрого отвода своих сил к Эльбе севернее Магдебурга.

Тем временем на севере фельдмаршал Кейтель предпринял попытку провести наступление на Берлин силами войск, подчиненных генералу Штейнеру, а группа армий «Висла» направила свои усилия на то, чтобы вывести из-под удара противника войска, располагавшиеся в районе севернее Берлина, и переправить за Эльбу двигавшиеся на запад колонны беженцев.

Действия группы армий «Висла» гораздо больше отвечали общей обстановке, нежели наступательные планы Кейтеля. 3-я танковая армия, быстро оставив свои позиции в нижнем течении Одера, начала отходить на запад, в то время как Штейнер, получивший незначительные подкрепления, вынужден был в результате усилившегося нажима русских растянуть свои силы прикрытия до района Ратенова, где они соединились с группировкой, прикрывавшей фланг 12-й армии. Несмотря на отсутствие каких бы то ни было условий для наступления на Берлин с севера, Кейтель настаивал на его проведении. Однако соединения, предусмотренные для наступления, были использованы для усиления фронта 3-й танковой армии, оказавшегося под серьезной угрозой прорыва, а других сил не было. Фельдмаршал Кейтель усмотрел в отказе командующего группой армий «Висла» генерал-полковника Гейнрици от проведения этого бессмысленного наступления неповиновение, хотя в данном случае отказ от наступления был единственно правильным решением. Гейнрици был снят со своего поста. Однако в общем ходе событий эта мера ничего не могла изменить. Наступление на Берлин не состоялось, а все свои силы немцам пришлось бросить на прикрытие фланга по Хавелю и на обеспечение организованного отвода на запад 3-й танковой армии и колонн беженцев. [368]

Последние дни Берлина

Гитлер решительно отклонил все предложения окружающих его лиц покинуть Берлин и переехать в Южную Германию. Крушение его надежд на политическое или военное «чудо», надежд, которые были непонятны для критического наблюдателя, пробудили в нем фанатическое желание превратить развалины германской столицы, насчитывавшей 4 млн жителей, в гигантскую могилу.

Небольшой штаб, оставшийся при Гитлере, в самый последний момент еще раз попытался склонить его к отступлению, так как только таким путем можно было уменьшить страдания берлинских жителей, которые в массе своей находились в подвалах. Надломленный физически и духовно, ожесточившись против немецкого народа, который с беспримерной самоотверженностью и преданностью, веря в честность его намерений и искренность его обещаний, следовал за ним сквозь величайшие испытания, Гитлер в последние дни, видя неизбежность своей гибели, открыто сбросил маску, показав свое настоящее лицо, и с цинизмом садиста, одержимого духом разрушения, жертвовал в бессмысленной борьбе за рушившийся режим людьми и материальными ценностями.

Еще раз ему и его министру пропаганды удалось при помощи лживых обещаний погнать в бой тысячи людей, вселив в них надежды, которым не суждено было сбыться. Остатки 9-й армии вместе с находившимися в Берлине охранными частями, сводными подразделениями военных ведомств и штабов, отрядами фольксштурма, солдатами зенитных частей ПВО города и вооруженными наспех отрядами «Гитлеровской молодежи» были брошены навстречу надвигавшейся лавине закаленных в боях русских войск. С яростью и ожесточением дрались они в этом страшном последнем бою, защищая свой собственный дом. Берлин — этот последний оплот в борьбе против стремительно наступавшего с востока противника — сопротивлялся отчаянно. Его защитники не теряли надежд на то, что немецкие армии, шедшие к ним на помощь, а может быть, и западные союзники — в случае, если эти армии окажутся разгромленными, — скоро войдут в город и спасут его от кровавого разгула большевиков. Но эти надежды оказались напрасными: войска, пытавшиеся прорвать кольцо окружения извне, уже не в состоянии были достичь города. Вместе с тем западные союзники пока еще не могли изменить свою политику в том направлении, в каком она стала развиваться в последующие годы. Они не видели [369] никаких оснований для того, чтобы оспаривать у своего союзника право на завоеванную им добычу.

В ходе тяжелых боев, которые стоили больших потерь не только немцам, но и русским, наступающие в центре города войска противника к 30 апреля подошли к правительственному кварталу{34}. Исключительная опасность, непосредственно угрожавшая подземному убежищу, откуда Гитлер все еще «осуществлял руководство» войсками, заставила его покончить жизнь самоубийством и уйти от земного возмездия. Оставшиеся в отдельных местах последние очаги сопротивления были быстро ликвидированы противником.

Через несколько дней сопротивление немцев в северной части Германии полностью прекратилось. 3-й танковой армии и примыкавшей к ней с юга 21-й армии, которая была создана всего лишь за несколько дней до этого, удалось сохранить в своих рядах относительный порядок и, сдерживая сильный нажим противника, не сумевшего прорвать их фронт, отойти к Эльбе. Вскоре у них в тылу на рубеже: Висмар, Шверин, Людвигслуст — появились первые американские части. В итоге начатых немедленно переговоров эти немецкие соединения приняли американские условия капитуляции, благодаря чему они и находившиеся вместе с ними беженцы были выведены из-под удара русских и в массе своей исчезли за линией фронта американцев.

12-я армия, в которую входили совершенно утратившие свою боеспособность остатки 9-й армии, усилив свой левый фланг по Хавелю и прикрываясь арьергардами, ведшими упорные бои, начала отходить к Эльбе в направлении Тангермюнде. Располагавшиеся на западном берегу реки американские войска не позволили ей, однако, переправиться через Эльбу. Переговоры командования армии с американцами привели к тому, что последние согласились пропустить за свою линию фронта немецкие войска и там пленить их, но они не разрешили переправить через Эльбу бесчисленные колонны беженцев, которые шли вместе с войсками. Под прикрытием созданных армией плацдармов в течение 5 и 6 мая на западный берег реки удалось переправить основную массу раненых и солдат, которые были неспособны продолжать боевые действия, а также весь вольнонаемный состав армии. 7 мая через реку переправились и боеспособные немецкие части. Там они были взяты американцами в плен. [370]

Окончание боев на южном участке фронта и штурм Вены

Оставим рассмотрение трагического конца немецкой Восточной армии на северном участке фронта и в последний раз обратим свой взор на его южный участок.

До конца марта на этом участке фронта не произошло почти никаких изменений. 2-я танковая армия оборонялась между Дравой и озером Балатон; севернее озера Балатон к ней примыкала 6-я армия, фронт которой доходил до Дуная, а севернее Дуная по реке Грон действовала 8-я армия. Далее на север оборону занимала 1-я танковая армия, прикрывавшая Моравскую низменность до Остравы. 17-я армия обороняла горы Альтфатер и северные отроги Судетов. Севернее нее по реке Нейсе между Гёрлицем и Губеном в это время еще располагалась 4-я танковая армия. Изменения, происшедшие в группировке противника, были также весьма незначительными.

В конце марта войска 4-го Украинского фронта перешли в наступление между Моравской-Остравой и рекой Грон, нанося главный удар через Моравскую низменность в направлении Брно. Войска 2-го Украинского фронта продвинулись по обе стороны Дуная к Вене, а 3-й Украинский фронт начал наступление юго-западнее озера Балатон, нанося главный удар на северо-запад в общем направлении также на Вену.

Группировка, против которой русские вели наступление (2-я и 1-я танковые армии, а также 6-я и 8-я армии), могла путем маневренной обороны лишь только несколько замедлить продвижение русских войск, но оказать противнику решающее сопротивление ввиду своей малочисленности и недостатка в вооружении она была не в состоянии.

2-я танковая армия была постепенно оттеснена к юго-восточным отрогам Альп. Крупные силы наступавшего здесь 3-го Украинского фронта, продвинувшись на запад, повернули затем на север в направлении Винер-Нейштадта и Вены.

Превосходящие силы 2-го Украинского фронта, наносившие главный удар по обе стороны Дуная на стыке 6-й и 8-й немецких армий, сравнительно легко преодолели сопротивление этих армий. Уже в первых числах апреля русские заняли Братиславу, а через несколько дней она с востока и юга ворвались в Вену и после коротких, но упорных уличных боев к 13 апреля полностью овладели городом. [371]

После этого русские, почти не встречая сопротивления, продолжали продвигаться на запад, пока в районе Линца не встретились с американцами, наступавшими с запада.

1-я танковая и 17-я армии оказывали противнику более сильное сопротивление, чем их южные соседи, и потому русские продвигались здесь очень медленно. Этим армиям удалось повсюду сохранить целостность своего фронта. В начале мая они все еще оказывали ожесточенное сопротивление примерно на рубеже Брно, Оломоуц и удерживали в своих руках перевалы в Судетах.

Далее к северу, на фронте 4-й танковой армии, русские войска начали наступление лишь в середине апреля одновременно с началом битвы за Берлин. В то время как крупные силы 1-го Украинского фронта, осуществившие здесь прорыв между Губеном и Мускау, повернули на северо-запад и приняли участие в описанных выше боях за Берлин, значительные русские силы прорвались на запад и в районе Торгау встретились с американцами. Крупные русские силы, прикрывавшие фланги этих ударных группировок, постепенно повернули на юг, но при этом натолкнулись на части 4-й танковой армии, которая отошла с реки Нейсе, и были временно остановлены.

4-я танковая армия, как уже говорилось, не могла выполнить настойчивое требование немецкого командования, заключавшееся в том, чтобы ударом на север совместно с 9-й и 12-й армиями и оперативной группой Штейнера принять участие в битве за Берлин. Это объяснялось тем, что она имела очень мало соединений, способных наступать. Ее войска, действовавшие на широком фронте, в первых числах мая были оттеснены к Рудным горам.

В начале мая группа армий «Центр» оказалась окруженной в Чехии и Моравии. Ее фронт, обращенный на восток и на север, проходил западнее Брно, Оломоуца и шел далее по перевалам Судет и по отрогам Рудных гор. В тылу, примерно на рубеже: Линц, Ческе-Будеёвице, Пльзень, Карлови-Вари, — находились американцы. В самом «котле» началось восстание чешского населения. Оно носило исключительно жестокий характер и было направлено главным образом против местного немецкого населения, а также против расположенных здесь немецких госпиталей и отдельных лиц вольнонаемного состава немецкой армии. Описание неслыханных зверств этих дней выходит за рамки данной книги, однако у тех, кто их пережил, они надолго останутся в памяти. [372]

О продолжении группой армий своей борьбы нечего было и думать. Согласно указаниям главы нового германского правительства гросс-адмирала Деница, командование ее должно было во время переговоров с западными союзниками о капитуляции добиться от них разрешения на отвод группы армий на запад, чтобы таким образом вывести свои войска из-под удара русских.

Теперь, после того как на территории Северной Германии войскам немецкой Восточной армии удалось сдаться в основном в руки западных союзников, нужно было повсюду добиваться того, чтобы уберечь от русского плена по крайней мере те соединения, которые еще имели возможность отступать на запад.

Но главнокомандующий войсками западных союзников генерал Эйзенхауэр не допустил этих переговоров. В предъявленном немцам ультиматуме были указаны настолько ограниченные сроки капитуляции, что они исключали всякую возможность борьбы за выигрыш времени. Эйзенхауэр требовал безоговорочной капитуляции немцев на всех фронтах. Акт о безоговорочной капитуляции должен был вступить в силу в ночь с 8 на 9 мая 1945 года. Согласно условиям капитуляции, с этого момента запрещалось не только ведение каких-либо боевых действий, но даже всякое передвижение войск. Имевшая до сих пор место практика, когда отдельные солдаты и небольшие группы войск могли спастись, сдавшись в плен западным союзникам, была исключена, по крайней мере теоретически.

Против этих условий, обрекавших сотни тысяч немецких солдат на русский плен, отчаянно боролся генерал-полковник Йодль, который, будучи начальником главного штаба германских вооруженных сил, представлял немецкую сторону на переговорах{35}. Неправильно оценивая дальнейший ход событий, что для нас сегодня является совершенно непостижимым, Эйзенхауэр отказался идти на какие бы то ни было уступки и грозил применить суровые репрессии, если капитуляция не будет подписана немедленно. [373]

Конец Восточной армии

Тем временем группа армий «Курляндия» и 4-я армия, находившиеся на косе Курише-Нерунг, при энергичной поддержке кораблей военно-морского флота предпринимали отчаянные попытки спасти как можно больше солдат и беженцев, эвакуируя их морским путем. В эти дни русская авиация уничтожила большое количество немецких кораблей и судов, переполненных войсками и беженцами. Тысячи людей нашли свою смерть в волнах Балтийского моря. Но, несмотря на эти достойные сожаления жертвы, число которых вместе с жертвами, погибшими в лагерях для военнопленных и интернированных в первые месяцы после капитуляции, значительно превосходит число погибших в период западной кампании 1940 года, немцам удалось спасти десятки тысяч солдат, женщин, стариков и детей, эвакуировав их на запад.

Группа армий «Центр» также попыталась использовать те короткие часы, которые остались ей до момента вступления в силу условий капитуляции, чтобы форсированным маршем провести свои войска через территорию восставшей Чехии к линии фронта американцев. Используя всевозможные средства передвижения, бесконечные колонны немецких войск шли к американским линиям охранения, где они, к своему величайшему разочарованию, останавливались американцами, сгонялись в определенные районы, а затем за некоторыми исключениями передавались русским. В основном лишь одиночкам и небольшим группам немцев удавалось проскользнуть через сильно охранявшуюся демаркационную линию и уйти на запад.

Столь же трагичным был и конец группы армий «Курляндия». Испытанные в боях дивизии 16-й и 18-й армий отбили на своем плацдарме все атаки русских. При этом очень часто завязывались бои, носившие самый ожесточенный характер. Все попытки начать своевременно эвакуацию морем этих превосходных соединений, пребывание которых стало здесь бесполезным, потерпели неудачу из-за того, что Гитлер был против этого. Предпринятые затем в начале мая усилия, направленные на то, чтобы спасти по крайней мере основную массу людей от неизбежной капитуляции и вывезти их из Курляндии, лишь частично привели к успеху. Было уже слишком поздно. Основные силы героических соединений генерала Гильперта, а также остатки 4-й армии, находившиеся на косе Курише-Нерунг, сдались 10 мая 1945 года после общей капитуляции.

Немецкая Восточная армия прекратила свое существование, оказавшись не в состоянии выполнить задачу, превосходившую [374] ее силы и силы всего немецкого народа. Решение этой задачи к тому же постоянно осложнялось, затруднялось и даже просто делалось невозможным в результате военных и политических ошибок Гитлера. Заведенная этими военными и политическими ошибками в безвыходное с оперативной точки зрения положение немецкая армия вынуждена была вплоть до своего полного уничтожения вести ставшие бессмысленными разрозненные бои и приносить себя в жертву уже, как правило, утратившим свое значение политическим и экономическим интересам, не будучи в состоянии облегчить тем самым положение своего народа и своей родины.

Почему в борьбе за оперативные принципы победил Гитлер, а не военное руководство

Когда читатель, прочтя это краткое описание войны с Россией, в котором, естественно, можно было отразить лишь ряд наиболее ярких моментов, отложит его в сторону, он не сможет освободиться от чувства некоторой неудовлетворенности. Если даже признать, что в своей политической концепции, которая привела нас к войне на несколько фронтов, Гитлер не рассчитал сил и возможностей немецкого народа и его вооруженных сил, то все же остается непонятным, как могли быть совершены те многочисленные военно-политические и оперативные ошибки, которые, как мы неоднократно убеждались в ходе изложения материала, в большинстве случаев вызывали сильную отрицательную реакцию со стороны главных военных специалистов, видевших их пагубность, как, несмотря на это, Гитлеру удавалось проводить в жизнь свои решения и мероприятия. Иными словами, остается непонятным, почему высшие немецкие военачальники не нашли ни сил, ни средств, чтобы окончательно и категорически остановить Гитлера, шедшего по пути военных и политических ошибок.

Для этого имеется много весьма глубоких психологических и исторических причин, которые невозможно изложить в нескольких словах. Мы сможем понять поведение и действия основной массы военачальников, вероятно, только тогда, когда процесс формирования и становления офицерского корпуса «третьей империи» будет освещен с самых различных сторон. Но это не входит в задачу данного труда, который имеет весьма ограниченный объем. Тем не менее я хочу попытаться установить, [375] где же, по моему мнению, нужно искать причины подобного поведения немецкого генералитета, которое для многих сторонних людей все еще остается непонятным.

Дело в том, что офицерский корпус германских вооруженных сил делился на несколько больших групп (сухопутная армия, военно-морской флот, военно-воздушные силы и войска «СС»), которые в данном вопросе, несмотря на все их особенности, необходимо рассматривать как единое целое, но которые по-разному относились к новому государству и в особенности к Гитлеру. К этому следует добавить, что внутри офицерского корпуса отдельных видов вооруженных сил существовали острые разногласия, которые возникли еще в годы их строительства и усилились в первые годы войны.

Представляющееся сегодня достойным восхищения единство взглядов, ранее существовавшее среди старого офицерского корпуса и своим происхождением обязанное, по-видимому, монархической форме германского государства, было в 1918 году окончательно подорвано. Восстановить его не смог даже Зект{36}, проделавший в этом направлении большую воспитательную работу. В период рейхсвера наряду с офицерами, занимавшими консервативную позицию, основанную на традициях старого прусского офицерства, на передний план выдвинулись люди, которые стремились использовать армию для достижения своих узкопартийных целей, противоречивших всему ее существу. Движимые честолюбием, прикрытым подчеркнуто демократическими взглядами, они сумели занять важные посты в армии и нарушить единство, существовавшее в среде высших военных начальников. Но оказать решительное влияние на позицию основной массы офицерского корпуса эти люди, среди которых было много прекрасных знатоков своего дела, к началу войны не сумели. Своими действиями они добились только подрыва авторитета военного руководства.

На позицию офицерского корпуса отдельных видов вооруженных сил как в годы их строительства, так и во время войны в значительной мере влияли исторические условия их создания — это относится главным образом к войскам «СС» — и личные качества главнокомандующего определенным видом [376] вооруженных сил, как это было, например, с офицерским корпусом ВВС. Большую роль играла при этом и степень вмешательства Гитлера во внутренние дела соответствующего вида вооруженных сил.

Руководящие адмиралы военно-морского флота, а значит в какой-то мере и весь офицерский корпус этого вида вооруженных сил, имели с Гитлером гораздо меньше всяких трений и разногласий. Это объяснялось тем, что Гитлер, ничего не смысля в морской стратегии, был с моряками весьма сдержан и тем самым почти не давал поводов для возникновения оппозиции по деловым вопросам. Напротив, военачальники сухопутной армии, лишенные Гитлером, считавшим себя в этих делах специалистом, всякой свободы в решении оперативных и даже тактических вопросов, постоянно втягивались в бесконечные споры и конфликты, которые не только быстро подрывали атмосферу доверия к Гитлеру, но иногда вызывали и отрицательную реакцию в немецком офицерстве.

Уже из этого немногого становится видно, что высшее военное руководство немцев, если бы оно решилось на крайние меры (а только оно было в состоянии силой или добром изменить положение), столь же мало могло рассчитывать на повиновение ему всего офицерского корпуса, как и на единство действий руководящих генералов и адмиралов. Еще меньше можно было ожидать этого повиновения со стороны унтер-офицеров и солдат. Рассматривая сегодня прошедшие события, нельзя проходить мимо того факта, что как основная масса немецкого народа, так и подавляющее большинство военнослужащих почти до конца 1944 года были абсолютно преданы Гитлеру и не были склонны принимать на веру лозунги военного руководства и следовать за ними. События 20 июля 1944 года вызвали среди действующих войск лишь весьма незначительную реакцию. Очевидно, то же самое произошло бы и в том случае, если бы покушение было удачным. Эти события не оставляют сомнения в том, что не только войска «СС», но и соединения военно-воздушных сил и военно-морского флота, руководствовавшиеся лишь своим «великим» долгом перед отечеством, вечером 20 июля 1944 года в массе своей были готовы силой оружия подавить любые антиправительственные бунты. Надо думать, что и большинство войск сухопутной армии не последовало бы за призывами восставших офицеров.

Немецкий солдат по своим традициям и по своему воспитанию никогда не был революционером. Он всегда противился тому, чтобы на него возлагалась ответственность за вопросы, [377] которые не входили в круг задач, поставленных перед ним его народом. Он не хотел бороться за выполнение подобных задач, так как считал их уделом политических руководителей. Даже с психологической точки зрения он не был подготовлен к такой борьбе. В этом и заключалась огромная сила армии, являвшейся бессловесным инструментом в руках избранного народом правительства. Но как только германское правительство стало на путь, приведший к разгрому гитлеровского режима, и как только политическое руководство начало терять свой контроль над армией, эта аполитичность армии превратилась в ее слабость.

Об участниках заговора 20 июля можно думать как угодно. Ясно одно, что немецкий солдат не мог понять тех представителей движения сопротивления, которые, изменив своей родине, пусть даже и по самым веским причинам, поставили под угрозу жизнь сотен тысяч его товарищей. Не сопротивление путем измены родине, не использование немецких солдат для целей, которые в их глазах всегда были олицетворением измены родине и государству, а только личная борьба за свои оперативно-тактические, стратегические и политические взгляды, опирающиеся на традиции немецкой армии, могла явиться наиболее действенной формой сопротивления. Но для этого немецким военным руководителям надо было сделать для себя самые решительные выводы.

Если бы разногласия, существовавшие среди немецкого офицерства, не помешали ему выступить единым фронтом против Гитлера в тот период, когда немецкий народ еще не вел борьбы за свое существование, тогда подобные единые действия, возможно, и принесли бы желаемые результаты. Если бы генералитет энергично использовал факты глубокого оскорбления Гитлером чести немецкого офицерского корпуса, как это было, например, во время расправы с офицерами — участниками заговора Рема{37}, или в деле с Фричем{38}, или, наконец, в период оккупации [378] Чехословакии, тогда, вероятно, Гитлера можно было еще остановить. Если бы тогда все выступили сообща, опираясь на пока еще прочное положение вооруженных сил в государстве, то и Гитлер, и его диктаторские прихоти были бы обузданы.

Но этого единства не было. Сухопутной армии, а именно о ней в первую очередь должна идти речь, не хватало человека, который был бы способен противопоставить себя Гитлеру и не только повести за собой генералитет, войска и молодой офицерский корпус, но и сумел бы наперекор стараниям умело используемого нацистами пропагандистского аппарата своей партии открыть широким массам немецкого народа глаза на то, куда, несмотря на все видимые внешние успехи, ведет этот путь. Предпринятая же отдельными генералами попытка поставить Гитлера в определенные рамки не могла не вылиться в безрезультатные разрозненные выступления, которые Гитлер сумел легко подавить. Еще перед войной стало ясно, что сплотить представителей немецкого генералитета и повести их за собой против диктатора невозможно. Этому в значительной степени мешали те внешние и внутриполитические успехи, которые приветствовались всем народом. Поэтому те лица, которые на фоне этих успехов пытались противодействовать новому режиму, устранялись без всякого труда.

Если бы в то время были разработаны какие-либо широкие планы антиправительственных действий, предусматривавшие даже участие войск, то они все равно — при условии, что их проводила бы лишь часть вооруженных сил, — были бы, по-моему, обречены на провал, так как весьма сомнительно, чтобы войска вообще стали участвовать в подобных предприятиях. Я уверен, что подобные одиночные выступления, не найдя отклика в широких массах народа, потерпели бы крах, как это было, например, во время Капповского путча, разгромленного в результате решительных действий со стороны рабочего класса.

Таким образом, если перед войной перспективы изменения формы правления или по крайней мере методов правления путем привлечения на свою сторону армии были уже чрезвычайно незначительными, то с началом войны они совершенно исчезли. В первые годы войны развитие событий на фронтах полностью исключило всякую возможность для выступления против политики Гитлера и методов его руководства.

Предпринимавшиеся в последующий период разными дальновидными военными деятелями одиночные попытки что-либо [379] изменить в существующем строе приводили этих генералов либо к отставке, либо к аресту. Военное воспитание и солдатские традиции в сочетании с отсутствием, ввиду большой растянутости фронтов, у высших военных руководителей возможности поддерживать друг с другом тесную связь делали подобное общее выступление абсолютно неосуществимым. Да и, кроме того, трудно сказать, какое действие возымело бы оно на Гитлера.

Все вышесказанное, однако, отнюдь не означает того, что все планы и решения Гитлера принимались его ближайшими сотрудниками или командующими действующей армии групп армий без возражений. В чрезвычайно жарких спорах, часто переходивших в своих отдельных моментах границы дозволенного в отношении главы государства, начальник немецкого генерального штаба и начальник главного штаба вооруженных сил, а также представители авиации и флота, которых зачастую поддерживали вызванные на доклад командующие групп армий, воздушных флотов и в особенности вызванные с фронта офицеры, вели острую, склонявшуюся порой к сарказму борьбу с Гитлером по поводу его решений оперативного, организационного, военно-экономического и снабженческого характера. При этом они без всяких прикрас информировали Гитлера о действительной обстановке в тылу и на фронтах. Он выслушивал эти информации, как правило, очень охотно, но, к всеобщему разочарованию, они никогда не приводили к изменению принятого им однажды решения. Правда, Гитлер пытался устранять некоторые вскрытые недостатки и неполадки, однако выводы, которые он делал из этих дискуссий, касались в основном больше вопросов личного порядка, нежели существа дела. Всякий начальник или командующий, который вызывал у Гитлера сомнение относительно своих способностей проводить в жизнь его решения, исчезал, и вместо него назначался человек, к которому Гитлер питал больше доверия. Так, поколение высших военачальников типа Браухича, Гальдера, Вицлебена, Бока, Листа, Лееба и других (я уже не говорю о таких, как Фрич и Бек), выросшее и получившее большой опыт еще в Первую мировую войну и в годы, предшествовавшие Второй мировой войне, постепенно вытеснялось поколением новых военачальников, о которых Гитлер думал, что они будут с непоколебимой твердостью и в самой неблагоприятной обстановке проводить в жизнь его оперативные планы, часто находившиеся в вопиющем противоречии со всякими оперативными принципами. Такие люди, как Модель, Роммель, Шёрнер, Рендулич и [380] другие, все больше и больше выдвигались на первый план. Это были, разумеется, испытанные общевойсковые военачальники, закаленные в тяжелые годы борьбы с превосходящими силами противника, но они всегда были только выдающимися командирами, а не полководцами. Чтобы поддержать рушившееся здание фронтов, их гоняли с одного участка на другой, туда, где складывалась наиболее угрожающая обстановка, пока многие из них, наконец, не выходили из строя, не выдержав ни физически, ни морально возложенных на их плечи забот.

Ближайшим советником Гитлера с первого до последнего дня в течение всего периода стремительно развертывавшихся событий оставался лишь один человек. Им был начальник главного штаба вооруженных сил генерал-полковник Йодль. Йодль, несомненно, был самым искренним обожателем Гитлера и высоко ценил его работоспособность, энергию, богатство идей и талант организатора. Насколько глубоко он понимал Гитлера, очевидно, останется тайной. Йодль был отличным солдатом и прирожденным генштабистом. Его оперативные взгляды отличались всегда большой четкостью и ясностью. Но, находясь в плену идей, носивших ярко выраженный континентальный характер, он был лишен той многосторонности и широты в понимании стратегических вопросов, которые всегда являются крайне необходимыми для человека, занимающего подобный пост. Эту ограниченность своих способностей Йодль хорошо понимал и сам, посвятив себя поэтому разработке чисто оперативных вопросов, которые уже сами по себе были достаточно объемны. Он все больше и больше отгораживался от других вопросов руководства и вскоре почти полностью передал в ведение фельдмаршала Кейтеля все дела, касающиеся сотрудничества с союзниками и военной администрацией в оккупированных областях. Этот односторонний интерес к оперативным и даже тактическим проблемам явился причиной того, что Йодль не только сам включился в частные вопросы руководства боевыми действиями на фронте, но и поддерживал у Гитлера пагубное стремление вмешиваться в дела низшего и среднего командования. Таким образом, он косвенно способствовал тому, что Гитлер, решавший вопросы, которые совершенно нельзя было понять, находясь в ставке верховного главнокомандования, стал отдавать абсолютно невыполнимые для фронта и ведшие к поражению приказы. Как и начальник генерального штаба генерал-полковник Гальдер, и сменивший Гальдера генерал Цейдлер, Йодль с поразительной резкостью и твердостью отстаивал иногда свои взгляды перед Гитлером и добивался [381] проведения своих решений на входивших в его компетенцию так называемых театрах военных действий ОКБ. Однако вследствие многолетней тесной совместной работы с Гитлером и этот некогда ясно мысливший солдат постепенно утратил реальный взгляд на вещи. Вряд ли можно сомневаться в том, что Йодль не соответствовал той должности, которая ему была доверена управлением кадров, но он, безусловно, гораздо лучше подходил для роли начальника штаба или командующего каким-либо объединением на фронте. Несмотря на это, отсутствие у него боязни перед Гитлером, которое он неоднократно демонстрировал в самых тяжелых условиях, заслуживает благодарности и признательности всех, кто подходит к нему с беспристрастной оценкой. Неизвестно, смог ли бы какой-либо другой человек, обладающий более широкими стратегическими взглядами и пониманием международных проблем, отстоять свои планы и воззрения, будучи на месте Йодля, и, как знать, не заменил ли бы его Гитлер каким-нибудь бесхребетным и совершенно незначительным человеком, который во всем бы поддакивал ему?

Несмотря на отдельные успехи, которых иногда удавалось добиться некоторым военачальникам, не может быть никакого сомнения в том, что в целом директивы по ведению операций, а частично даже и по тактическим вопросам определялись только Гитлером. Вплоть до самого последнего момента Гитлеру удавалось (это в значительной мере обусловливалось разделением полномочий во всех областях руководства) не допускать возникновения любой серьезной оппозиции. 20 июля 1944 года доказало, что всякое движение сопротивления, выходящее за рамки традиционных принципов действий военной оппозиции (независимо от того, успешным или безуспешным было бы покушение на Гитлера), не имеет никаких шансов на успех, так как вся система руководства государством и существовавшие условия не только исключали возможность сосредоточения где-либо в тылу значительных военных сил, но и делали невозможным использование любых средств, необходимых для воздействия на массы и для соответствующей подготовки общественного мнения.

События 20 июля показали, что попытка совершить государственный переворот, предпринятая пусть даже самыми умными, испытанными и готовыми на все солдатами, не могла быть поддержана ни немецким народом, ни большинством войск действующей армии. У них просто не хватило бы сил для того, чтобы хоть на несколько часов изолировать главных руководителей [382] или защитить самих себя. Таким образом, эта попытка неизбежно должна была привести к гибели ценнейших людей и, найдя лишь незначительный отклик среди представителей авиации, флота, войск «СС» и пусть даже большинства войск действующей армии, в случае смерти Гитлера вызвала бы только кровавые столкновения внутри вооруженных сил и в народе. Вновь было доказано, что, не имея за собой народа и большей части вооруженных сил, свергнуть искусно охраняемый авторитарный режим невозможно даже при самой неблагоприятной военной обстановке. Никакая оппозиция, руководствующаяся даже самыми передовыми взглядами, не сумеет одержать верх, если глава государства может расщепить ее и путем искусной пропаганды, словом и делом, держать на своей стороне народные массы. Многочисленные кризисы руководства на восточноевропейском и других театрах военных действий и их исход лишний раз убеждают нас в справедливости этого утверждения.

Если некоторые сегодня еще полагают, что немецкие генералы и адмиралы были в состоянии изменить планы Гитлера, которые они считали пагубными, иными средствами, кроме обоснованных возражений, то они совершенно не учитывают реальной обстановки, существовавшей в то время.

Имелась, правда, и еще одна возможность влиять по крайней мере на некоторые оперативные решения Гитлера. Но эта возможность с военной точки зрения не была вполне безупречной и содержала в себе определенный риск для командования. Она заключалась в тесном сотрудничестве низших звеньев командования, то есть в сотрудничестве начальников штабов, офицеров генерального штаба, штабов действующих войск с соответствующими должностными лицами высших оперативных штабов. Формулируя определенным образом оперативные и разведывательные сводки и составляя на этой основе оперативные карты, они могли представить общую обстановку так, что верховному главнокомандованию ничего не оставалось бы делать, как принимать единственно возможное в этих условиях решение, которое именно и было нужно местному командованию. Этот путь использовался в интересах наиболее целесообразного ведения боевых действий и в отдельных случаях приводил к успеху.

В заключение стоит еще раз коротко остановиться на деятельности различных подпольных организаций, значение которой в настоящее время зачастую сильно преувеличивается. Не говоря о действиях партизан, уже рассматривавшихся нами, [383] немецкие и вражеские подпольные организации стремились своими многочисленными диверсионными и террористическими актами подорвать военно-экономический потенциал Германии во всех отношениях. Однако тщательное изучение всех фактов саботажа убедительно доказывает, что, несмотря на наличие в германской экономике миллионов иностранных рабочих, случаев саботажа в процентном отношении было гораздо меньше, чем в Первую мировую войну.. Случаи измены родине, наличие которых невозможно отрицать и которые нам пока еще известны не полностью, приводили, насколько позволяют судить имеющиеся у нас данные, к очень досадным и совершенно излишним потерям. Но все эти случаи вряд ли оказали существенное влияние на ход боевых действий.

Слухи о якобы неправильном использовании отдельных войсковых соединений и предметов снабжения, а также рассказы о фиктивных, вводивших в заблуждение приказах во многих случаях действительно следует отнести к актам саботажа и деятельности вражеских агентов, но в общем ходе событий они также ничего не могли изменить.

Хотя оперативные ошибки немецкого верховного главнокомандования, неправильные приказы командиров отдельных частей и соединений действующей армии и факты измены родине явились наряду с актами саботажа причиной некоторых поражений и бессмысленных жертв, которых можно было бы избежать, они не оказали на исход войны почти никакого влияния. Германские вооруженные силы и немецкий народ понесли поражение в борьбе с противником, имевшим огромное превосходство в людях и технике. Мы не можем сейчас даже приближенно судить о том, каким оно было в действительности. Исходя из неправильной оценки материальных и людских ресурсов противника, Гитлер поставил перед вооруженными силами и народом такие задачи, с которыми они не справились да и не могли справиться. И даже тогда, когда Гитлер понял свою ошибку, он отказался признать ее и своевременно сделать из этого необходимые выводы. [384]